Скорая помощь. Душевные истории Звонков Андрей
Лифта в доме не было, и Иван взмок, поднимаясь по лестнице.
В коридоре он бросил сумки, сам пошел к «больному». Кроме дядьки, которого они с Люсей «кодировали», в квартире сидели еще два дружка.
На накрытом столе стояли две бутылки с водкой, налитые стаканы были заботливо прикрыты блюдцами. Закуска приготовлена. Все не тронуто. Ждали врача.
«Соображают на троих, – понял Иван, – но кодированный боится пить, а собутыльникам не удалось разубедить его. Сильно мы его напугали. Значит, Люся права: страх – очень важный мотиватор. Дядька решил «Скорую» вызвать заранее, чтобы его спасли, если помирать начнет, после того как выпьет стакан водки. И ведь не решился проверять! Надо будет Люсе рассказать, что мы настоящие молодцы, крепко кодируем».
Стараясь не сболтнуть лишнего, Иван принялся выяснять причину вызова. Дядьки наперебой стали объяснять, что этот их дружок закодировался на год. А теперь вот мучается – выпить-то хочется! Но он очень боится. Может ли доктор подстраховать их, пока закодированный будет пить, если он вдруг начнет помирать?
Иван сохранял серьезность. Он старался не думать о том, как дебильно выглядит вся ситуация, но подыгрывал собутыльникам. Все-таки в логике им не откажешь. Пить страшно, а выпить хочется.
– А зачем так нужно выпить? – спросил Иван, измеряя давление, слушая у «закодированного» сердце. – Вы же, как я понял, немалые деньги заплатили за процедуру. Какой тогда смысл в кодировании? Я не понимаю.
Дядька его не узнал. А Иван решил проверить, как они выглядят со стороны.
– Я не думал, что будет так тяжело сдерживаться, – признался «больной». – Вы ведь меня спасете?
– Вы с ума сошли? – искренне удивился Иван. – Кто вас кодировал? Сейчас много мошенников. – Он не торопясь разматывал провода ЭКП, чтобы снять ЭКГ и этим частично оправдать длительное время вызова.
– Нет, это серьезные люди, – дядька смотрел, не отрываясь, на стакан с водкой, дружки его нетерпеливо ходили по комнате, но держались, не пили. – Эти настоящие наркологи. Там мужчина солидный такой и дамочка высокая, грудастая, с губами, как присоски у осьминога. Они все очень правильно сделали. Но я не думал, что мне будет так хреново. Выпить-то все равно хочется!
Иван ушел в ванную и, включив воду, пока мыл руки хохотал минуты три. Он принял решение продолжать спектакль, но теперь наоборот. Если с Люсей они кодировали, теперь он этого алкаша как бы раскодирует. Импровизировать придется совсем немного. Главное, не проколоться на «хи – хи».
Радовался он, что не опознали его как «солидного мужчину» – нарколога. Голос он действительно немного изменил, по совету Люси прополоскал горло водкой с глицерином. Отчего тембр снизился и приобрел хрипотцу. А чтобы выхлоп за рулем не ощущался, полоскать горло он начал заранее до выезда.
После снятия ЭКГ Иван заявил о том, что на пленке все нормально, и приступил к лекции.
– Послушайте, мужчина. Я понимаю, что вы очень хотите выпить. Я также понимаю, что вы боитесь выпить и имеете для этого все основания. В вашем организме циркулирует или уже отложился препарат, который вам ввели полмесяца назад. Я могу попытаться инактивировать лекарство в вашем организме, но не дам стопроцентной гарантии. Понимаете? Если будет гореть все тело при введении антидота, значит, препарат для кодирования еще не закрепился в костях. – «Боже, что я несу? – подумал Иван, но мужчина внимательно слушал и при слове «антидот» оживился, а Иван продолжил «лекцию»: – И жжение свидетельствует о его разрушении. Может быть сердцебиение и головокружение, я вам поставлю капельницу. Но на всякий случай пусть ваши друзья мне помогут!
Он объяснил, что один должен держать ноги «больного», а второй стоять у головы и в случае рвоты – повернуть ее набок, чтобы раскодируемый не захлебнулся массами. Также он положил рядом с головой подготовленный мешок АМБУ[6] с маской. К счастью, это был другой мешок – не тот, который он привозил с Люсей.
Заняв каждого участника застолья делом, Иван принялся собирать капельницу и набирать в шприц магнезию. В глюкозу он добавил аскорбинку. Хотел еще Б12, но вспомнил, что с кислотой этот витамин не сочетается. А было бы красиво – розовый раствор прокапать. Люся предупреждала, что этот контингент падок на всякие эффекты вроде больших шприцев, цветных препаратов и мигающих лампочек в приборах. В последний момент он вспомнил о еще одном «эффектном» препарате – унитиоле. Иван набрал и его, по квартире распространился характерный туалетный запах сероводорода.
– Вот это, – Иван поднял шприц с раствором сульфата магния, – специальный антидот, а вот этот, – он также указал на шприц с «вонючкой», – универсальный, называется унитиол.
Если мужчина расскажет кому-нибудь, как его «раскодировали», то все в его словах будет выглядеть очень серьезно и убедительно. Теперь главное не переиграть и не спешить. Иван посмотрел на часы – времени осталось достаточно, но впритык.
Он еще раз решил нагнать страху.
– Вы понимаете, что полной гарантии я дать не могу? – спросил он грозно.
– Понимаем, – подтвердили мужики.
– Как только я введу антидоты, я приготовлю маску, вы, – Иван показал на «больного», – выпьете один глоток водки. Не больше! А я буду наготове, если все-таки препарат сработает и дыхание остановится, поставлю маску. Вы уже знаете, как это ощущается?
В глазах мужчины отразился ужас воспоминания. Он кивнул.
Иван хотел еще сказать, что, может, потребуется подключить мужчину к искусственной почке или сделать гемосорбцию – очистить кровь через активированный уголь. Но он вспомнил, что Люся этого дядьку как раз убеждала, что если препарат осядет в костях, то уже никакими очищениями не убрать, и ради удаления лекарства почку искусственную придется гонять целую неделю, а это очень дорогое удовольствие! Нигде не найти даже в Москве свободную почку, потому что все системы, фильтры и насосы заняты для настоящих больных! И ради спасения одного алкоголика никто отменять плановые процедуры гемодиализа не станет.
Поэтому от идеи рассказывать про очищение крови Иван отказался.
На введение магнезии мужчина реагировал адекватно: фыркал, как морж, пучил глаза и дышал открытым ртом[7].
– Горю! Как на костре, – сообщал он, и при этом глаза его счастливо блестели. – Не успел яд в кости-то уйти! Хорошо!
– Хорошо, – поддакивал Иван и продолжал введение «антидота». Тут главное не спешить. Давление у дядьки изначально было высоковато, так что для сердца, мозга и остальных частей тела внутривенная магнезия совсем не во вред, а скорее на пользу.
Мужики уговаривали «закодированного» товарища:
– Потерпи, сейчас доктор всю отраву из тебя выведет, и мы выпьем!
Закончив вводить горячий «антидот», Иван ввел «вонючку». Подключив капельницу с глюкозой, он взялся писать карту.
Надо было что-то придумать – от жалоб до диагноза – и перечислить расход препаратов, при этом обосновав отсутствие необходимости в госпитализации. Но последнее Иван решил оформить «отказом».
Подобрав диагноз, описав всю ситуацию на вызове как гипертонический криз и стенокардию напряжения, Иван заполнил карту, но унитиол указывать в списке лечения не стал. Он дождался, пока кончится во флаконе глюкоза, и отключил капельницу.
Взяв в руки АМБУ, Иван подошел к «больному» и скомандовал:
– Пейте! Один глоток! Не больше!
Мужчина послушно отхлебнул один глоток водки и замер, прислушиваясь к ощущениям. Все ждали. Напряжение росло. Иван прикрыл глаза и изо всех сил сдерживался, чтобы не улыбнуться, настолько комично выглядела вся ситуация, но он подумал, что дядька-то реально боится. И страх умереть в нем не исчезнет, пока он не убедится, что водка не вступила в реакцию с остатками «кодирующего» препарата.
Прошло не меньше пяти минут, наконец, «раскодированный» сказал блаженно:
– Кажется, помогло! Нет реакции совсем. Ребята! Пьем!!! – и залпом махнул весь стакан. Промокнул пальцами набежавшую слезу, выдохнул блаженно.
Собутыльники чокнулись и выпили.
Все трое стали обнимать Ивана и радоваться, что тому удалось «раскодировать» их товарища. Потом они принялись шарить по кошелькам, собрали около полутора тысяч долларов и протянули «врачу, который не дал погибнуть». Иван решил, что не взять – значит нанести сокрушительный урон Люсиному бизнесу. Он посмотрел на тонкую пачку «зелени» и сварливо произнес:
– Я понимаю, что у вас больше нет, но наперед думайте, ведь никто не обязан вас раскодировать. Если решитесь на подобное еще раз – езжайте в платную клинику, а не «Скорую» вызывайте. Там это стоит не меньше десяти тысяч долларов. Чтобы вы знали.
Цифру от назвал с потолка, но в последнюю секунду сообразил, что если за кодирование они берут три тысячи, то идиотизм с раскодированием должен стоить самое малое раза в три дороже.
Сумма мужиков не удивила, они согласились с логикой. А Иван забрал деньги, потому что решил отдать их Люсе, и, сложив вещички, пробормотал:
– Черт с вами! Но это в последний раз. Вряд ли вам попадется еще один такой же дурак, как я.
– Доктор, – позвал его «раскодированный», – вы оставьте телефончик, мы вернем остаток!
Видно было, как хорошо ему стало после стакана водки. Глаза счастьем так и светились!
Иван от балды продиктовал номер в никуда и ушел.
Почему Иван не испугался, что эти пьяницы нажалуются на него, как на вымогателя? Он видел, что деньги они решили дать экспромтом и раньше не договаривались. Они вообще какие-то недалекие, зацикленные на выпивке люди, но, видимо, не пропившие все в доме, а работающие. Да, они любят выпить, и среди них есть запойный, но им еще хватает ума не жертвовать в угоду пагубному пристрастию всем на свете, включая работу.
Часть 2. О чем говорят врачи?
– Дочка! Когда меня выпишут?
Она терпела, терпела и говорит:
– Когда кардиограмма выпрямится, так и выпишут, а пока кривая – будут лечить!
Разговор в больнице
Сочувствие
Помните старый анекдот о «Скорой помощи»:
– Больной перед смертью потел?
– Да.
– Это очень хорошо!
Так вот.
Однажды бригада «Скорой», по мнению родных, ехала слишком долго.
Не важно сколько, важно, что не успела. Даже если б примчались через три минуты, это было бы все равно долго, потому что старый человек, хронический больной, умер.
Родню злит не столько факт смерти – ее ждали, сколько время ожидания бригады, которая почему-то не стояла за дверью их квартиры, когда все началось.
Но медики не сидят сами за рулем, они лишь пассажиры. Как смогла машина доехать, так и приехала. Могли и вызов не сразу передать, потому что не было свободных бригад. Но объяснить это родне невозможно. Ехали долго, приехали поздно. Что уж тут искать причины? Надо констатировать смерть.
Врач «Скорой» оформляет карту, но чувствует агрессию во взглядах, в голосах и, естественно, как-то пытается смягчить накаленность у родственников. Он уже констатировал смерть и приготовил труп к отправке на труповозке, и, заполняя документы, вдруг спросил:
– Скажите, а бабушка икала перед смертью?
Родственники начали вспоминать. Икала или не искала? Вспомнили.
– Да! Икала!
Доктор поставил галочку в карте.
– Сильно икала?
– Очень сильно!
Доктор поставил еще одну галочку и добавил:
– Это мы ее вспоминали!
«Зайчик»
В молодости я работал на «03» выездным фельдшером.
И как частенько бывало, когда не хватало работников на телефоне, меня сняли с линии и отправили в Центр, в оперативный отдел, – принимать вызовы. Иногда присылали несколько человек с разных подстанций, обычно молодежь.
Работа не трудная. Нажимаешь на кнопку:
– «Скорая» слушает! – и называешь свой номер. – Что случилось?
Дальше заполняется карточка приема вызова, которую кто-нибудь из нас собирает и относит в соседний зал. На всю эту процедуру от приема до передачи бригаде обычно уходило минут пять.
Как только ухо, к которому прижата тяжеленная телефонная трубка, опухает и ягодицы немеют – встаешь и начинаешь ходить, собирая карточки.
Пультов около сорока, большая часть занята операторами. В углу зала на небольшом возвышении – пульт старших врачей смены, которые разбирают сложные случаи или жалобы.
Примерно в 23.30 дежурный врач смены встал за своим пультом и взревел:
– Найдите мне эту бригаду!
Всем стало очень интересно, что же случилось?
Утром на конференцию оперативного отдела пришли все, кто отдежурил. (Присланные с подстанций – вне штата, потому обычно сбегают домой.)
Вот что поведал диспетчерам и присланным на подмену фельдшерам дежурный врач.
Днём на вызов с поводом «женщина 87 лет б/с» (без сознания) приехала бригада «Скорой», которая констатировала смерть женщины.
Медики подвязали бабке нижнюю челюсть полотенцем. На сленге «Скорой» это называется «сделали зайчика» (потому что узел оказывается на макушке и хвосты полотенца образуют «заячьи уши»).
Еще они пообещали прислать врача из поликлиники, чтобы тот оформил справку о смерти, и труповозку уже он должен был вызвать.
Но врач почему-то не пришел, и труповозка, естественно, не приехала.
В полдвенадцатого родственники снова позвонили на 03 и спросили:
– Можно ли снять полотенце?
– Зачем? – удивился дежурный врач.
– Так бабушка проснулась и пить просит! – объяснили родственники.
Вот потому он и ревел на весь зал.
– Найдите мне эту бригаду!!!
Уверен, что ребята на три месяца в наказание прописались в оперативном отделе. Ну а что скажешь? Виноваты? Получите!
Чем я хуже?
80-е годы. На вызове бригада «Скорой», врач и фельдшер.
Пожилая женщина жалуется на боль в груди, но врач, осмотрев ее, сомневается. Как говорят следователи, больная путается в показаниях. Боль то есть, то нет, то в одном месте, то в другом, то на вдохе, то на выдохе. Наконец она созналась:
– Снимите кардиограмму.
Медикам понятно. Вчера были в этом подъезде, и соседке сняли ЭКГ. Эта узнала и тоже хочет. Надо или нет – не важно. Соседке сняли, а чем я хуже?
И вот бабка лежит на железной кровати с большими никелированными шарами и скрипучей железной сеткой. Врач распутывает провода кардиографа ЭК-1Т («Малыш»). Аккумулятор, как обычно, сдох уже несколько лет назад. Даже не заряжается. Поэтому аппарат нужно включать в розетку.
Фельдшер тянет в ванную провод заземления. Так надежнее.
Бабка на кровати демонстративно стонет и теребит себе левую грудь.
Врач спрашивает фельдшера:
– Зачем тянешь?
– А наводку[8] даст?
– А если не даст?
– А если даст?
Бабка с кровати подает голос:
– Я вам и на водку дам, и на коньяк, только снимите кардиограмму!
Кусь
Во многих семьях детишки имеют свои домашние прозвища. Кто помнит повесть Аркадия Гайдара о близнецах «Чук и Гек»? Кто-нибудь помнит и уверен, что это имена. На самом деле это домашние прозвища. Я знал девочку и потом девушку, которую дома все звали Услик, а ее брата Чуха. Почему? Это отдельная история, корнями уходящая в 60-е годы. Когда-нибудь я ее расскажу. Но вот совсем недавно, когда я работал на «неотложке», пришел к нам доктор Константин. Он по национальности якут. Мы его между собой так и стали звать – Якут. До него это дошло, и он сам предложил:
– Если так уж важно, как меня звать не по имени, то зовите – Кусь.
Почему – Кусь? От Кости логично – Кось, от Коськи, но он настаивал – Кусь. Так его звали в семье.
Доктор не объяснял происхождения этого прозвища. И только случайно мне довелось проникнуть в тайну его происхождения. Чтобы ничем коллегу не обидеть, я расскажу эту историю от третьего лица и имен называть не буду.
Дело было на границе семидесятых-восьмидесятых годов в одном из крупных областных индустриальных центров, где многие семьи с 60-х ютились в пятиэтажных хрущевках.
Чтобы подать на улучшение, семье не хватало еще одного проживающего, и она выписала из деревни то ли бабушку, то ли прабабушку. Известно, что старушка была абсолютно глухая и стояла в очереди на слуховой аппарат.
Бабушка там огромна и, как я уже сказал, глуха, а мальчик – маленький. Но уже не настолько мал, мог сам ходить в большой общий туалет. Это для него вообще было вопросом чести – писать стоя, как папа, он мог, а вот какать получалось пока только на горшок. Про детский подкладной кружок тогда не знали или не смогли найти. В общем – мечта ребенка сходить по-большому в туалет на унитазе, как взрослый!
И вот настал момент. Родители ушли по делам, оставив внука с бабушкой. Толстая кишка созрела для дефекации, и внучок, сидя на самом краю унитаза, держит равновесие, руками упираясь в стенки туалета, при этом борется и с запором и с тяжестью попы, которая норовит соскользнуть прямо вниз. В воду с фекалиями.
Бабка, зная, что в узком сортире пятиэтажки не развернется, заранее сняв труселя, задвигается задом, предварительно забыв посмотреть, что туалет уже занят, что там сидит внучок.
Мальчик орал, но дома никого, а бабка глухая и продолжает поступательное движение на унитаз.
Уже чуя смерть свою в отхожем месте, парень решился на крайнее средство. Раскрыв рот пошире, он своим неполным прикусом из молочных зубов изо всей силы впился бабушке в ягодицу. А как бабушке еще дать понять, что туалет занят?
Бабка, не ожидавшая атаки в самом безопасном месте квартиры, осознав, что в нее из унитаза неожиданно вгрызается неизвестный хищник, от страха со всех сил рванула вперед и крепко забодала стенку против туалета, не сокрушив которую и легла там же у туалета с разбитой головой. От перелома свода черепа ее уберег большой пучок на темени.
Родители, вернувшись, нашли бабушку в коридоре, с укусом на голой заднице и без сознания. Рядом сидит зареванный сын, который кое-как сумел объяснить, что произошло.
«Скорая», приехав, оказала пострадавшей необходимую помощь, обработала укус и перевязала голову. Медики предлагали отвезти пострадавшую в больницу, но бабка отказалась наотрез. Видимо, понимала, что утаить такую историю в отделении не получится.
Доктор с подходцем
Осень – зима период простудный. ОРЗ по пять-шесть вызовов за сутки – это минимум. Как сами не заболевали? Да нет – заболевали, и ездили с температурой, кашлем, соплями. Таблетками закидаемся разными, голова как чугунок. А куда деваться? Хорошо, если острый период болезни попадет на выходные. Одно выручало – сами медики, знаем, чем лечится, и лекарства в аптеке без рецепта.
А больничный не брали – дело пустое, одно суточное дежурство пропустишь – никаким больничным не покроешь. Могли попросить поменяться, если совсем уж плохо, а как болезнь на убыль, так сразу в бой. Но работа скучная, однотипная. И на всех вызовах одно и то же – до тошноты. Сопли, красные глотки, слезливые глаза и гнусавые носы. Но работал доктор, прикольщик. Хотел, чтобы люди улыбались. И он прикалывался. Приедет на вызов и вместо того, чтобы как все: «Где больной?», обычно спрашивал:
– Где у вас прячется больное тело?
– Ну-ка проводите меня к страждущему!
– Покажите организм!
И уже обращаясь к больному:
– Опишите страдание.
Родственники и больной чаще всего успокаивались, улыбались и были довольны.
Веселый врач – это же здорово!
Перепутала!
«Психиатрическая скорая» – это служба в службе. Они в системе станции «Скорой», но при этом сами по себе, настолько специфична их работа.
Обычной бригаде «Скорой» вызвать на себя психиатров удается не часто. Диспетчер стандартно говорит:
– Берите и везите в Ганнушкина, а там разберутся – или положат, или отпустят.
Отчего так? А оттого, что «психи» выезжают тогда, когда надо забирать. Потому у них бригады усиленные. Женщины там если и работают, то только врачами, а средний персонал – фельдшера или санитары – парни крепкие, решительные и спортивные. Недаром у них на подстанции свой тренажерный зал есть. А еще они опытные по части вязки. Вот у нас в отделении для буйных был приспособлен обычный гамак с веревочкой. На палках гамака закрепили крючки, и если кто вдруг из больных с ума сходит и начинает беспокоить товарищей по отделению, женщин хватать или бегать по коридору с криками, то приходят мужчины, обычно из хирургии или реанимации, и укладывают буйного лицом в гамак, а на спине, где палки сходятся, веревкой крючки обмотают – и все. И спеленать легко и отпустить – всего один узелок развязать.
Потом вызываем «психов», те уже имеют в арсенале спецсредства – крепкую рубашку с длинными рукавами и ремнями.
Однажды я видел, как эти парни «берут» психозного больного без спецсредств. Из всех предметов они взяли два вафельных полотенца и наволочку.
Один отвлекает ложным выпадом, а второй накидывает на голову психа наволочку. Тот, ослепший на мгновение, совершает беспорядочные движения, а санитары спокойно заходят сзади и вяжут запястья полотенцами, а потом и лодыжки.
В приемном отделении есть особая комнатка, ее называют «отстойник». Функция самая прямая – временно поместить туда человека, которого некуда девать и чтобы он не мешал работать. Чаще всего под отстойник отводят санитарскую комнату, там есть все необходимое: кровать, рукомойник, унитаз, иногда даже душ.
Привезла как-то «Скорая» дядьку, который сперва вроде нормальным показался. И, наверное, он был уже со сдвигом, а посмотрев на суету в отделении, совсем с катушек съехал. И полбеды, если б он на выход побежал, а он вглубь рванул.
Перехватили его дежурные врачи-мужчины, затащили в отстойник и к кровати эластичными бинтами привязали за руки-ноги. Эластичные бинты тем и плохи, что эластичные. Если с ними правильно обращаться – можно развязать.
И вот дело сделано. Буйный в отстойнике, врачи работают, средний персонал им помогает, пациенты, слыша дикие крики и матерщину из отстойника, с врачами и медсестрами не спорят. Те из пациентов, что могут, домой сбегают сами, остальные терпят и помалкивают, а то начнешь возражать и будешь в таком же виде заливаться соловьем в отдельной палате.
«Психи» не торопятся обычно. Тем более когда едут в больницу, если клиент уже зафиксирован. Время идет, зарплата капает, ибо от количества повязанных больных не зависит.
Наконец являются могучие парни, и к медсестре. А та из категории блондинок с критерием: «Зачем мне ум, если я красивая?» Санитары к ней с вопросом:
– Где псих?
– В отстойнике, – отвечает медсестра, а сама глазками хлоп-хлоп, губы как уточки в вечном приготовлении к поцелую. От вида атлетических санитаров у нее глазки замаслились. Она так изящной рукой в коридор – в палате справа к кровати привязан.
Заходят в палату и видят: кровать пуста, а из под нее ноги торчат, и доносится сопение, матерщина, и голос вроде как бормочет:
– Вот вы где? А вот я вас сейчас…
Все ясно. Псих развязался и ловит чертиков или белочек, а те, как обычно, спрятались.
Санитары больного за ноги из-под кровати выдернули, рывком на ноги поставили, один за шею сзади – слегка придушил, а второй принялся руки вязать. Псих глазами крутит, губами шлепает, сипит чего-то! Ничего не понять. Хорошо, вошла медсестра и как заорет:
– Отпустите хирурга! Его в операционной ждут!
Она зашла, чтобы разбудить еще раз. Как известно, у хирургов сон очень крепкий, видно совесть чиста, с первого раза не просыпаются.
Отпустили доктора санитары и спрашивают:
– Чего вы под кроватью-то делали?
– Тапки искал, их туда сволочь какая-то запинала! – объяснил хирург.
Псих оказался в палате по коридору слева и, утомившись, уже спал.
Светит месяц, светит ясный…
Начальник оперативного отдела станции «Скорой» и неотложной помощи Москвы Романов Виктор Максимович, внутренне торжествуя от возможности получить двух работников в свой отдел в наказание на три месяца, а за такие шутки меньше он требовать от главного врача не собирался, поднял трубку и набрал номер заведующего подстанции № …
– Это Романов! – На том конце провода, наверное, встали. – Мне нужны два ваших сотрудника: врач Захарова и фельдшер Костин. Они сегодня работают?
– Да.
– Это замечательно. Сейчас им дадут наряд сюда. Пусть не задерживаются!
Романов позвонил по местному номеру старшему диспетчеру, отдал распоряжение выписать наряд и, положив трубку, еще раз перечитал жалобу. Маразм, конечно, но каких только маразмов не приходилось Виктору Максимовичу разбирать. Фантазия скоропомощников неистощима.
Один, приезжая на вызов, спрашивал:
– Аварийную вызывали?
Ему отвечали:
– Нет, мы «Скорую» ждем.
– А «Скорая» что – не аварийная?
Другой спрашивал:
– Фельдшера вызывали?
– Нет, мы доктора ждем!
– Я фельдшер. Если не хотите – подпишите отказ, и я поехал.
Не придерешься. Все честно. Люди ждут врача «Скорой», а им фельдшера прислали! И так все дежурство.
А совсем не так давно вскрылось форменное безобразие токсикологической бригады! Года не прошло, как ее создали. И, как все спецы, они выезжали на свои, специальные вызовы.
Токсикологи лечат отравления. К счастью, их было не много. А вот простых, рутинных вызовов всегда значительно больше.
Поэтому легко понять чувства диспетчера, когда задержки на выезды растут, на подстанции копятся необслуженные вызовы, линейные бригады мотаются с адреса на адрес, а токсикологи – «белые люди» – чаи гоняют, режутся в очко, пулю пишут[9] или спят по комнатам!
Диспетчер, наконец, получает разрешение послать токсикологов на «простой» вызов. Те, разумеется, немного возмущаются. Но ругаться бессмысленно, раз так распорядилось начальство на центре.
Тем более что они разработали особый сценарий действий на этих вызовах.
Врач – седой мужчина под шестьдесят, внезапно глох. Высокий рыжий фельдшер надевал черные круглые очки в металлической оправе и шел, держа одну руку на плече врача, а второй ощупывая стены. Третий член бригады невысокого роста, брюнет с лицом «кавказской национальности», забывал русский язык, несмотря на то, что никаких других не знал. На все обращения он кивал и произносил одно лишь непонятное слово «ара».
На вызов, где маялся в ожидании укола больной и где, кроме медсестры, для этого незамысловатого действа, в общем, ни в ком не нуждались, тем более в специалистах-токсикологах, они входили так:
Впереди шел «глухой» доктор с фонендоскопом, предварительно вставленным в уши, за его спиной, держась за плечо и задрав конопатое лицо к небу, шел в «слепых» очках рыжий фельдшер, а за ним, держа ящик, с непроницаемым лицом фельдшер-кавказец.
Позвонив в дверь, врач не отвечал на запросы типа: «Кто там?» – и продолжал нажимать на кнопку, пока дверь не открывалась.
Увидев лица родственников, он радостно объявлял:
– «Скорая»! – и проходил в комнаты.
Там медики располагались.
Врач расспрашивал больного и родственников, поднося им ко рту фонендоскоп – «Говорите громче!», а рыжий «слепой» отпирал ящик. Закончив осмотр, врач громко отдавал распоряжения, какие лекарства надо ввести.
«Слепой» на ощупь извлекал из кассеты ампулы, пальцами «читая» названия, и передавал их «кавказскому лицу», тот, сказав «Ара!», набирал все в шприц и, отдав его в руку «слепому», вел того к больному. Там рыжий «нащупывал» подходящее местечко в ягодице и мастерски делал инъекцию.
После этого минут десять, пока описывалась карточка, родственники приходили в себя и резонно спрашивали в изумлении:
– Как же вы работаете?
– Так и работаем, – отвечал «слепой», – народу на «Скорой» не хватает.
Уезжая с вызова, бригада обычно увозила какой-нибудь вкусный презент.
Но всему приходит конец.
На «Скорую» пришел «сигнал», даже не жалоба, а возмущенное сочувствие, потому что люди хотели знать: «Что за безобразие?! Почему на «Скорой» заставляют работать инвалидов?!»
Романову пришлось провести целое расследование с очными ставками и перекрестным допросом. Ну, в общем, дело вскрылось, и вся бригада попала в оперотдел в наказание на три месяца на минимальный оклад. Со ста пятидесяти на шестьдесят рублей в месяц!
Вот и теперь пришла жалоба-сигнал на Марину Захарову и Сашку Костина.
Читать бесплатно другие книги:
