Скорая помощь. Душевные истории Звонков Андрей
– Что горит? – не поняла рассказчица.
– Глаза у сатаны!
– Ну, наверное, если красные! – Она развела руками. – Я-то этих глаз не видела. Это было лет 15 назад, клялся, божился, что так все и было, и только молитва спасла его, потому что руку не мог поднять, чтоб перекреститься!
– Серьезный случай, – согласились медики.
– А у меня один из пациентов жаловался, что «по спине все время сыплется песок и от этого у него втягивается анус» – сообщила доктор Шатовская, – а еще все время спрашивал, почему, когда он зад вытирает, у него губы в трубочку вытягиваются?
– А что по этому поводу говорит проктолог? Вы ему показывали пациента? – Но вопрос утонул в хохоте.
– Мне бывший муж рассказывал, – решила поделиться молчавшая Миткова, – что его дядька – артист местного театра – очень натурально лаял по ночам. Доводил соседа по коммунальной квартире, тоже актера, который любил вечерами залить за воротник. Тот милицию вызывал, требовал убрать собаку. Дядька пускал милицию, говорил, что сосед-алкаш с глузду двинулся, потому что никакой собаки на самом деле нет. И что вы думаете? Добился своего. Сосед оказался все-таки в дурке. Добровольно поехал в интернат. А дядька женился, подал на улучшение и его комнату получил. Это было еще в советские годы.
Давно.
– Вот это изобретательная сволочь! – признали коллеги. – А ему не стыдно было?
– Наверное, потому и рассказал племяннику, – согласилась Миткова, – но он уже совсем старый был, а потом умер. Я так поняла, этот поступок ему давил на совесть, хотелось исповедоваться. Вот и рассказал.
– А мне после наркоза карточные короли устроили парад, шли стройными рядами. Но я помнила, что доктор про тараканов рассказывал, ждала когда короли все пройдут. Дышать боялась, вдруг еще и тараканы на парад придут, – рассказала учительница Алиса. – Я вспомнила, когда вы про галлюцинации от наркоза стали рассказывать.
Врачи уже продрогли и устали от воспоминаний. На подносе остались пустые бокалы, от реки тянуло прохладой. Подошла официантка, принялась собирать бокалы, и тут кто-то из врачей припомнил:
– А мой пациент бегал в туалет, чтоб в другой мир выходить. Сказал, что там переход в иное измерение. Думали, что бегает курить, однако нет.
– Портал в унитазе? – сострил кто-то. – Жалко мир иной, сколько туда фекалий улетает?!
Официантка собралась уходить, но пока собирала посуду, наслушалась и добавила свою историю:
– Я не медик, но галюны однажды наблюдала крепкие. Сосед в январе в 3 часа ночи тарабанит в дверь с криком: «Тонька ведро слив у тебя для меня оставила! Давай их сюда, я повидло варить буду!» Я мелкая совсем еще была. Телефона нет, дома только мы с мамой… А сосед крепкий мужик. Мы заперлись, сидим, дрожим. Часов до 6 с нас сливы требовал. Потом его отпустило, пошел спать.
Доктор Пустовалов сознался:
– Мне однажды при «белке» вешалка Маршака читала: «Жил человек рассеянный на улице Бассейной…» с выражением!
– Вешалка – инопланетянин! – пошутил Аляпкин. – Я видел, как одна дама в подпитии вешалку на белый танец пригласила и вальсировала с ней по залу. Алкоголь такие иллюзии создает! – Он повернулся к художнице. – А вы всегда на трезвую голову рисуете? Тяпнуть перед этим не пробовали или кислоты нализаться? Такие пейзажи выйдут – Ван Гогу и не снились!
Кто-то из врачей заметил в темноте:
– Популярная, однако, вешалка!
– Я, когда на «Скорой» работала, забирала с улицы одного дядьку. На вопрос, что беспокоит, ответил: «Зубы». Спрашиваем: «А что с ними?» – Отвечает: «Растут и растут, спасу от них нет, выплевываю, выплевываю, а они все лезут и лезут…»
– А я навещала мужа в нейрохирургии. Сосед его по палате внимательно так смотрел под кровать другого соседа и говорит: «Смотрите, как балерина красиво танцует». Психиатров ждали, а мужа переводить отказались.
– А у нас делириозные все поголовно курить требовали, матерились страшно. Так медсестра им пластиковые колпачки от игл дала – они и утихли, лежали – затягивались и кайфовали.
Смеяться уже не было сил, и вечер, перетекший в ночь, томил прохладой. Женщины потянулись в зал, где тепло и играла музыка. За ними увязались редкие мужчины, а Аляпкин с Ислямовым не тронулись с места.
– Коллега, – обратился Ислямов к случайному собеседнику, – нам плыть еще целую неделю, и я так понимаю, алкоголя не будет от слова «совсем».
– Думаю, так, – согласился Аляпкин. – Как-нибудь перетерпим. В конце концов, у нас есть женщины.
– Женщины без алкоголя неупотребимы, – философски заметил Ислямов. – Я не в том смысле, что нам нужно как-то нивелировать наше сознание – тут есть весьма привлекательные и молодые особи, а скорее он нужен им, чтобы снизить моральный ценз и увеличить решимость. Вы меня понимаете?
– Понимаю, – вздохнул Аляпкин, – но, как показывает многолетняя практика, хорошо выдержанная без мужчины женщина в алкоголе не нуждается, как говорит Жванецкий, – им нужно только разрешить. Пойдемте, думаю, пора начинать скрининг. Я даже знаю, кто будет в моем списке первой. Только одно условие.
Ислямов насторожился.
– Что такое?
– Учительница Алиса – мне.
– Тогда вы не посягаете на художницу. Очень меня заинтересовали ее иллюзии.
– Договорились!
Коллеги ударили по рукам и прошли в салон, где играла музыка и веселились «хорошо выдержанные дамы».
Грибочки
Дело было в середине девяностых.
Стариков мы вскрывали, только если они умирали в больнице или если по факту смерти заводилось уголовное дело. А так зачем вскрывать старого больного, если он умирает «от естественных причин», как писали в «протоколе осмотра места смерти», то есть от стрости?
Черные риелторы это знали и широко пользовались сим фактом. Сколько одиноких стариков в те годы отправили на тот свет за жилплощадь – не сосчитать.
Но бывало, что старичок или старушка жили в своем доме, находились в бодром состоянии и помирать не торопились. Во всяком случае, ни соседи, ни родственники их не торопили.
Такие умирали внезапно. Уснул – не проснулся. Или как одна тетушка – прямо на ходу, пока тридцать первого декабря – под Новый год, обегала деревню, чтобы поздравить всех друзей и родных. Хлопнулась на дороге и лежит. К ней подошли, а она уже не дышит и остывает.
Ее даже вскрывать не стали. Глянули в паспорт – восемьдесят пять! Ну, нормально. Чего инструменты пачкать?
Однако был случай, который вошел в статистику района и стал причиной приказа местного медицинского начальства о том, чтобы всех стариков, кто больше месяца к врачу из-за болезни не обращался, – вскрывать, если помрет вдруг.
С одного адреса из частного дома констатировали смерть у бабки. По возрасту вскрытие, конечно, не делали. Тем более что бабка пролежала в холодном нетопленном доме около недели.
Родню известили. Пришли соседи. Помогли бабку собрать и отправить в последний путь.
Потом, как водится, в дом вернулись – поминать.
Накрыли на стол, поставили, что было, чего в погребе нашли да дома по холодильникам.
Бабку поминали добрым словом. Мол, хозяйка была добрая, и как дом содержала, и что лес знала, как свой двор. Кушали консервированные грибочки и нахваливали, да самогоном бабкиным же запивали.
Потом разошлись по дворам, а кто из родни – тот прямо в доме лег. Поспать в последний раз.
На следующий день массовый вывоз – кого в реанимацию, а кого сразу ко мне на стол.
Семерых похоронили, еще пятерых выходили.
А почему? Потому что грибочки.
Бабку ту эксгумировали, а на вскрытии все те же дела – отравление консервным ядом – ботуллотоксином. Потому что банки закрыты были с нарушением инструкции.
Вывод: ешьте только те грибы, которые и собирали и солили сами!
Спросонья
Один мой знакомый доктор – человек на своем участке очень популярный. Бабки его любят. Но он никогда не дает свой телефон. И все-таки одна хитрющая тетка сумела-таки достать его номер.
И вот доктор после суток пришел – спит днем, вдруг ему звонок на мобильный. Тетка беспардонно начинает его «грузить».
– Здравствуйте, доктор! А, вы спите? Я только спросить… – Тетка минут пятнадцать выносит мозг ему насчет диеты при гипертонической болезни. Док не хочет материться. Он человек интеллигентный. Он под теткино журчание опять уходит в транс. Тетка методом исключений отрицает все формы и виды еды и, наконец, спрашивает: – Что же можно есть, если ничего нельзя?
Док автоматом, не выходя из транса, проанализировав ее спич, выдает:
– Можете есть сухой собачий корм.
Тетка замолчала. Допустить, что доктор пошутил, она не может. Наконец спрашивает:
– А какой лучше?
Док называет фирму, которую берет для своей собаки.
– «Дюк фарм» утка или курица для средних собак! Впрочем… – он вспоминает габариты тетки, – берите лучше для крупных.
Тетка кладет трубку.
Через две недели завфилиалом трясет бумажкой.
– У нас жалоба в ДЗМ!
Вчитались.
– Какая жалоба!? Это же благодарность!
– Для них любая бумажка – жалоба! Пишите объяснительную!
Оказалось, что тетка ест собачий корм, нахваливает, сама придумала заливать его 1 %-ным кефиром, как мюсли или кукурузные хлопья, и отлично себя чувствует!
Доктор встал в позу и припомнил трудовой кодекс.
– А что я должен объяснять?
– Ну что вы ей там насоветовали?
– Э нет, дорогой заведующий, объяснительная записка составляется на акт о нарушении трудовой дисциплины или жалобу населения. Это жалоба?
– Вроде бы нет, – признал заведующий.
– Тогда с чего это я должен писать объяснительную? Если пациентка довольна моей рекомендацией и прислала благодарность, то я жду повышения зарплаты или как минимум премии, а объясняться мне не в чем.
«Вывезем навоз на поля в срок!»
Почему-то вспомнив эту историю, я невольно припомнил и передовицу из газеты «Сельская жизнь» еще советских времен. Может быть, потому, что случилось все как раз в те годы.
Приемное отделение больницы – это все сразу. Травмпункт, поликлиника, реанимация и само собой – приемное. То есть часть пациентов отправляется домой после оказания помощи, а часть – идет дальше – в операционную или в отделение реанимации.
К вопросу о безопасности жизни.
Преподавать это ОБЖ стали еще в 90-е, но людям, кажется, любые объяснения как об стенку горох.
И это не то что бы дурь – мошонку в бочку опустить или волосы сушить над газом, но все-таки беспечность и нарушение элементарной техники безопасности – основная причина бытового травматизма.
Однажды в приемное отделение привозят дядьку. Голова в повязке «чепчик», на бедрах и паху повязка типа «подгузник». В сопроводительном листке диагноз: «Закрытая черепно-мозговая травма? Ожог промежности, мошонки и прочих «прилагательных частей тела» 2–3-й степени».
Первым осматривает нейрохирург и, естественно, задает вопрос:
– Как это получилось?
Пострадавший поведал:
– Я был на даче и в ведре с бензином промывал карбюратор, а потом этот бензин вылил в нужник. И забыл об этом. А как сел на кружок, закурил и спичку бросил вниз, под себя.
Нейрохирург даже вышел, чтобы поржать в отдельной комнате.
Взрыв был такой, что дядя башкой вынес дверь, которую перед этим закрыл на щеколду. Соседи вызвали ему «Скорую». Сортир в щепки разнесло, еще и дерьмо из ямы по всему участку раскидало!
Часть 3. «Куколки»
Если бригаду заставляют надевать бахилы, значит делать на вызове нечего.
(примета)
Негры
Многим студентам-практикантам работа на «Скорой» начинает очень нравиться практически с первого дня. А иные испытывают дикий восторг, в нетерпении ожидая каждого дежурства.
Так случилось с Женей Соболевой.
Судьба ее любила, подарив синие глаза, красивую внешность, стройную фигуру и звонкий голос. Зачем Женьке работа на «Скорой»? Она и сама не могла бы ответить. Такие мы тогда были дурные, в восьмидесятых. Нам нравилось работать. Быть в движении и ощущать, что все наше действие – это нужное дело, полезное и важное.
На подстанции уже несколько лет работала доктор Нина. Огненно-рыжая, курносая, всегда доброжелательная и веселая, больше всего она напоминала львенка из мультика, где он пел песню с черепахой.
Женьку с первого дня вписали в бригаду к доктору Нине, и без того позитивная бригада стала еще позитивнее. Вместе они несли такой заряд красоты и доброты, что желание скандалить и ругаться у любой тетки и любого вечно недовольного дядьки исчезало сразу, как только они выходили из машины или открывалась дверь квартиры, и на пороге оказывались две нимфы, излучающие солнечный свет.
Женя старательно училась у Нины скоропомощной науке. Одному Нина забыла научить свою стажерку – особому языку. Емкому и точному сленгу, на котором иногда общаются работники «Скорой».
Это не могло не привести к непониманию и как к следствию – и почти скандальной ситуации. Забегая вперед, скажу: случись это с кем-то другим – было бы столько тяжелых слов и обид, что только держись и успевай извиняться. Но как сказал классик: «Красота спасет мир».
Так и вышло.
Бригада получила вызов в гостиницу. И не абы какую, а гостиницу вроде Интуриста – «Союз», принадлежащую Торгово-промышленной палате СССР.
Именно в этой гостинице в те дни расселились участники международного симпозиума мелиораторов и еще каких-то сельхозспециалистов, которые съехались со всего мира.
Доктор Нина осмотрела больного и поставила диагноз – перфорация язвы желудка. Больной, дядька среднего возраста, лежал скрючившись и не мог ни идти, ни разогнуться.
Нина обратилась к Женьке:
– Давай быстро в машину, водителя с носилками и двух, а лучше трех негров.
Женька, которая словно жеребенок приплясывала рядом, сорвалась с места и полетела вниз по лестнице, не потому что лифта не было, а потому что вот так прыжками лететь, придерживаясь за перила было намного быстрее. Она вылетела из вертушки и, подбежав к водителю, выпалила:
– Вас Нина зовет с носилками!
Она назвала номер и этаж, и, пока водитель подгонял «рафик» поближе, открывал заднюю дверь и доставал носилки, уже летела к администратору.
Женщина у стойки обернулась к Жене.
– Чем я могу помочь?
– У вас негры есть? – спросила практикантка.
– Конечно, – ответила администратор. – Вам какие нужны? Мали, Нигерия, Судан? Именно африканцы?
– Давайте африканцев! – согласилась Женька. – Доктор велела трех негров привести.
Администратор нашла переводчика, и втроем они пошли на поиски чернокожих специалистов по мелиорации.
Пройдясь по номерам, им удалось вытащить в коридор троих крепких и довольно молодых африканцев. Те особенно не возражали. Они видели Женьку, слышали слова переводчика:
– Доктору срочно нужны три африканца!
И никаких вопросов у них не возникло. Зачем они вдруг понадобились? Да хоть зачем, если их просит это яркое синеглазое чудо. Они дружной толпой пошли следом за Женькой к номеру, где уже лежал на носилках больной, а доктор Нина заканчивала оформление карты. Она не подняла глаз на вошедших, догадываясь, что Женька вернулась, а судя по звукам множества шагов – привела с собой людей.
– Нашла негров? – спросила Нина и только тогда посмотрела на вошедших. – Извинните, – выдавила она от неожиданности, когда поняла, что негры оказались самые натуральные, прямо из Африки!
Чернокожие мелиораторы совсем не обиделись. Они от огненной гривы доктора впали в дикий восторг и вспомнили, что когда-то учили русский язык. Они наперебой, ломая ударения, произнесли:
– Ничего! Вам можно! Вы – русские!
Водитель, который от вида приведенной Женькой группы потерял дар речи, хмыкнул:
– Действительно!
– Ну, тогда хорошо, – не растерялась Нина и обратилась к мужчинам: – Берите носилки и помогите нам, пожалуйста, донести больного!
Нести пришлось по лестнице. В лифт носилки входили только стоймя. У машины африканцы не уходили, о чем-то переговариваясь на своем языке.
– Что им нужно? – спросила доктор администратора. Она обернулась к африканцам и громко и очень четко сказала: – Спасибо!
– Они хотят вас обнять, – объяснила администратор. – Это их традиция.
Доктор по очереди обняла всех троих.
Радостные лица мелиораторов Женьке напомнили заигрывающих ротвейлеров.
– А теперь вас, – обернулась к Женьке администратор.
Пришлось и ей соблюсти традиции.
Африканцы очень не хотели выпускать Женьку.
Наконец Нина строго сказала:
– Нам пора! Больному хуже стало!
Это было лукавство.
Потому что, отъехав, доктор и водитель стали смеяться. Женька улыбалась, но не понимала, что смешного было?
– Женя, – объяснила доктор Нина, – прости меня, я не предупредила, что на скоропомощном языке негр – это вообще мужчина для помощи в переноске носилок!
Водитель просушил пальцами глаза, пока машина стояла у перекрестка на красный свет, и сказал:
– А вы заметили, что они сказали?
– Что? – не поняла Женька.
– Только нам, русским, можно африканцев называть неграми. Другим бы они не простили. А от нас это звучит не обидно.
– Действительно, – согласилась Нина. – Интересно, почему?
– Наверное, потому, что только в СССР мальчишки в шестидесятых собирались бежать в Африку, чтобы бороться с колонизаторами за свободу для коренных жителей, – серьезно ответил водитель. – Больше никто ни в одной стране такого не делал. Они это знают и ценят.
Расстрелять!
Нина Симонова – рыжий «доктор Львенок» – страшно не любит пьяных мужиков. Не любит, но жалеет. И, видимо, поэтому судьба ей подкидывала этих «клиентов» в большом количестве, особенно вечерами.
Больше всего Нину бесило, когда сердобольные бабки вызывали с поводом «неизвестный мужчина, без сознания, на улице». Это почти на 100 % упитый до полного глубочайшего наркоза «пролетарий», который нажирался в хлам, а немного приходя в себя и страдая от похмелья, выяснял отношения с окружающей интеллигенцией, используя два вопроса: «Ты меня уважаешь?» и «Ты кто такой?».
Нина, как и положено медику, оценивала стремление напиться психологическим термином эскапизм (побег), то есть желанием уйти от реальности. Чем советских работяг не устраивала реальность, понять сложно. Вроде все ясно – вот тебе светлое будущее, вот дорога, вот метод передвижения – иди! Не можешь идти – посадят в кресло-каталку и отвезут, не хочешь – начнут воспитательно-просветительную работу и объяснят, почему будущее светлое и отчего другие пути ошибочны и неверны. Не смогут объяснить, а ты по-прежнему убегаешь от реальности, употребляя алкоголь, – значит, ты скрытый враг, социально опасен и тебе не место в обществе развитого социализма среди наших советских людей. Попробуешь сопротивляться – как сказал Горький: «Если враг не сдается – его уничтожают!»
Слава богу, в Советском Союзе, даже в страшные годы репрессий, за пьянство не расстреливали. В тюрьму, да, сажали, это было. А вот чтобы к стенке – нет.
Но пьяный от трезвого отличается тем, что в его сознании все перепутано, и он легко одну реальность бытия подменяет другой «реальностью». Главное, чтобы она непременно выглядела очень правдиво.
Однажды летним вечером бригаде Нины, когда она еще не познакомилась с Женей Соболевой, а работала с фельдшером Уваровым, дали вызов из той самой ненавистной категории «мужчина без сознания лежит в кустах, в парке».
Ничего нового. Мужчина пьян до бесчувствия. Осмотрев его бегло на месте: жив или нет, Нина скомандовала:
– В машину!
Вдвоем с фельдшером водитель загрузил клиента на носилки. В салоне Нина и Уваров осмотрели пьяного. В основном изучали на предмет травм головы. Либо дали по башке, либо сам ударился? Ничего! Только пьян. Значит, надо отвезти в вытрезвитель. Там его помоют и дадут выспаться под присмотром милиции и фельдшера. Потом оформят штраф: двадцать пять рублей, проведут воспитательную беседу и непременно сообщат на работу, чтобы пропесочили на собрании трудового коллектива.
Пока Уваров ходил к автомату докладывать диспетчеру, что повезут «больного» в спецмедучреждение, Нина описывала карту, машина стояла, а водитель припоминал, где ближайший вытрезвитель.
Пьяный приоткрыл глаза и увидел, что рядом с ним сидит привлекательная молодая женщина. Потянулся к ее волосам со словами:
– Люблю рыжих!
Нина попыталась выскочить из машины, но он, проявив чудеса ловкости, схватил ее за руку. Нина заверещала, хотела пнуть его коленкой в глаз, но пьяный дернул за руку, и она повалилась на него, лежащего на носилках.
Пьяный не учел, что в машине могут быть и мужчины. Он не понял, что откуда взялось.
Нина вдруг взлетела над ним и исчезла. Это Уваров вынес ее из салона «рафика».
Пьяный начал озираться, старался собраться с мыслями, но тут его вдруг четыре мощных мужских руки выдернули из машины и крепко приложили спиной к дереву.
В сумерках зажглись три прожектора, взревел автомобильный двигатель. Это водитель завел машину и включил дальний свет и фару-искатель, которую направил прямо в глаза пьянице.
Мужчина видел три черные фигуры и слышал громкий мужской голос, читавший явно по бумажке:
– За систематическое пьянство, нарушение общественного порядка, нападение на врача «Скорой помощи» особым совещанием алкоголик Имярек приговаривается к расстрелу.
В густых сумерках пьяница видел только три фигуры, казавшиеся ему огромными, одна держала в руках бумагу, с которой, видимо, зачитывала приговор, а вторая фигура чем-то лязгала, подобно собираемому автомату и затвору.
– Приговор окончательный, обжалованию не подлежит! Привести в исполнение немедленно на месте обнаружения и совершения преступления! Для приговора использовать экспериментальный лазерный пистолет!
На конце штуки, которой лязгала гигантская фигура, загорелась яркая лампочка.
Пьяный понял, что приходит его последняя минута. Он попытался шагнуть навстречу, но потерял равновесие и плюхнулся на четвереньки, пополз к «особому совещанию», умоляя:
– Пощадите! Я больше не буду пить!
– Нет тебе веры! – грохотал над ним кто-то, продолжая лязгать страшной железкой. – К стенке!
– Я клянусь, – ревел внезапно отрезвевший пьяница. – Мамой, папой, детьми! Клянусь, что в рот больше не возьму ни капли!
– Думаешь, мы поверим тебе на слово? – угрожающе продолжал над пьяным Уваров.
– Я все подпишу, только не расстреливайте!
Нина подсунула карту пьяному.
– Вот здесь подпиши, – сказала она, тыкая в галочку рядом с графой «отказ от госпитализации».
Пьяница поставил закорючку.
– Ты теперь у нас на крючке, алкоголик! – сказал грозно Уваров. – Мы знаем о тебе все. Один раз выпьешь – и пуля в затылок! Понял?
Пьяница истово кивнул.
– П-простите.
– Ты не у нас, ты у всей страны прощения просить должен! – ответил Уваров.
– Я могу, – мужчина пошарил по карманам. – Денег нет. Как мне до дому добираться?
Водитель сунул ему десять копеек.
– На автобус и трамвай хватит. Доберешься.
Скорая погасила фары. Машина развернулась и укатила. А пьяный постоял еще минуту и побрел к выходу из парка, бормоча:
– Пронесло, не расстреляли. В другой раз не пронесет.
Нина и Уваров хохотали в машине, вспоминая всю сцену.
– А ведь он чуть не обгадился! – сказал Уваров. – Поверил всему. Поверил!
– А чем ты лязгал? – спросила Нина.
– Ларингоскоп собирал! Он же с лампочкой! Чем не лазерный секретный пистолет?
Твою ж мать!
После двадцати трех часов на подстанции происходит важное событие в жизни каждой бригады «Скорой помощи» – слияние сотрудников, которые вынуждены были в семь вечера разделиться, потому что один из них открывал ночную полусуточную бригаду, а второй продолжал дорабатывать на дневной.
Происходит это по причине огромной заботы государства о работниках неотложных служб, водителям которых запрещается работать сутками. Не дольше четырнадцати часов должно длиться их дежурство. Медикам же позволено трудиться сутки, а сейчас даже двое подряд.
И вот дневной медик сдает бригаду в одиннадцать вечера, а ночной заезжает за ним после вызова. Чаще всего этот заезд происходит так.
При отзвоне ночной бригады диспетчер говорит:
– Тебя ждут на подстанции уже с вызовом!
Так и есть.
Женя Соболева вбежала в нижний холл подстанции, чтобы заглянуть в кухню, где обыкновенно ее ждет доктор Нина, но та сама уже шла навстречу с картой в руке.
– Что нам дали? – осведомилась Женя, слегка запыхавшись.
– Ребенок с больным животом. Один год один месяц, – ответила Нина, – обычная реакция на новый прикорм.
– И что?
– И ничего, – Нина спокойна, – или запор, или ничего. Что еще?
Читать бесплатно другие книги:
