Скорая помощь. Душевные истории Звонков Андрей
Романов в ожидании накалялся: «Ну, сейчас мы разберемся, что это еще за художественная самодеятельность завелась на “Скорой”»?
В дверь постучали, и в маленький кабинет начальника оперотдела вошли Захарова и Костин.
Романов глядел на них сурово. Просветленное невинное, как у младенца, лицо Сашки Костина раздражало его все сильнее.
– Читайте! – нервно сказал Романов и протянул Захаровой листок из тетради.
Костин перегнулся через ее плечо и засопел, тоже читая.
«Главному врачу Скорой помощи…
Пишит[10] Вам инвалид Великой Отечественной Войны 1-й группы, ковалер орденов Красной Звезды, Славы 3-й степени и Отечественной Войны 3-й степени. Я, участник Финской войны, Отечественной и Войны в Манчжурии, трижды контужен, имею два осколочных ранения в ноги и в голову.
У меня часто повышается давления и мне надо делать уколы магнезии. Я каждый день вызываю «Скорую помощь», чтобы мне кололи эти уколы.
….числа сего года я, как обычно, вызвал «Скорую», чтобы они сделали укол. Ко мне приехала бригада в составе врача Захаровой М. И. и фельдшера Костина А. В. вызов № …
Бригада приехала очень быстро, тут мне их винить не в чем, но вместо укола фельдшер Костин достал из медицинского ящика балалайку и стал играть «Светит месяц…», «Барыню» и «Комаринского», а врач Захарова плясала и пела.
Когда они исполнили три песни, фельдшер убрал балалайку обратно в ящик. И они уехали. Правда, перед отъездом врач померила мне давление, и оно оказалось совершенно нормальным. Врач сказала, что укол делать не надо.
Мне непонятно, что это за новый метод лечения? А то на следующий день приехала другая бригада, и я попросил их тоже петь и плясать, а они просто сделали укол. Предлагали мне вызвать психиатрическую бригаду, но я отказался. Я ведь не псих!
Ветеран ВОВ, инвалид …………….».
Романов в упор смотрел на Захарову. Фразы «…достал из ящика балалайку» и «убрал балалайку обратно в ящик» были подчеркнуты красным карандашом.
Врач отложила листок и подняла ясные синие глаза на начальника оперативного отдела.
– Ну, и как это было? – спросил Виктор Максимович.
– Что было? – спросили медики.
– Песни и пляски. В каком же это институте обучают так лечить инвалидов Великой Отечественной войны?
– Какая балалайка в нашем ящике, Виктор Максимович? – возмутился Костин. – Там поллитровку всунуть некуда, а вы – балалайку?!
– Вы же сами видите, он так прямо и пишет, что трижды контуженный, – добавила Захарова. – Да я и плясать-то не умею.
Романов озадаченно уставился на жалобу. Такого поворота он не ожидал.
Он мысленно представил себе настоящую балалайку и так же мысленно попытался всунуть ее в забитый ампулами, шприцами и бинтами медицинский ящик. Ничего не получалось. А ведь в жалобе русским языком было написано, что фельдшер достал балалайку из ящика и убрал ее в ящик. Романов верил жалобе, потому что ему очень хотелось в нее верить, и еще больше засадить врача и фельдшера дармовыми диспетчерами на три месяца на минимальный оклад в оперативном отделе.
Но вынужден был верить и здравому смыслу, который кричал, что никакая балалайка в ящик не влезет! А значит, все, что написано в жалобе, – действительно бред контуженого инвалида.
– Ладно, пишите объяснительные, – вынужден был сказать начальник оперотдела и сунул каждому по листу бумаги.
Через пять минут он получил две объяснительные.
Свою вину бригада начисто отрицала. «Приехали, давление хорошее, убедили больного, что колоть ничего не нужно, и уехали». А все остальное – плод больного воображения.
Романов крякнул и, наливаясь помидорным соком от ощущения собственной глупости, написал в углу: «Жалоба не обоснована» и подписался. Получалось, что он сам вполне мог бы это понять, но его начальнический мозг требовал вызвать бригаду для разбора. Формальность соблюдена, но от этого не легче. Чувствовать себя дураком никто не любит.
– Хорошо, идите!
Захарова и Костин вышли, притворив за собой дверь. Стоя у лифта, врач сжимала губы, чтобы не рассмеяться, а фельдшер, тихонько толкнув ее плечом в плечо, прошипел на ухо:
– Я же говорил, что сувенирная балалайка в ящике поместится! Жалко, его ребята в дурку не отправили.
Стажерам на заметку
Опытный врач – студенту:
– Запомни: первое, чтобы лечение было эффективным, лекарство внутрь должно быть горьким, укол – болючим, а мазь – вонючей, тогда они помогут. Пациент должен в страдании преодолевать и болезнь, и лечение, тогда он будет ценить труд медиков, а если ему болеть комфортно – то он ни хрена не будет делать, чтобы выздороветь! И потом заботиться о здоровье не будет!
Второе, пациент во врача должен верить как в Бога, позволишь усомниться в себе – все лечение насмарку.
Третье, медсестра – самый родной человек, роднее папы с мамой и жены, люби ее, ублажай, тогда она тебя не предаст!
Аврал
Сразу скажу, дело было не со мной, не на нашей подстанции и вообще не в моем городе. Рассказала доктор, которая в начале девяностых работала фельдшером на «Скорой». Было такое? Было, было.
Были годы, когда милиция и «Скорая» работали еле-еле, потому что не было бензина. Экономили, как могли. И понятное дело, что если на подстанцию валилась куча вызовов, то бригаде отдавали их сразу все. Пять так пять, десять так десять. Объезжали все по очереди!
Многих больных медики уже знают, а иногда и не знают, но по характеру вызова понятно, что ничего сверхсложного там нет.
Категория таких обращений простая – подскочило давление, таблетки не помогают, а помогает святая вера в «волшебный» укол от «Скорой». Вот и вызывают.
Прилетает такая бригада к высотке, а вызов на одиннадцатый этаж! Жмут кнопку лифта – никакой реакции. Хорошо, кто-то из жителей, спускаясь, объяснил:
– Отключили лифт! Электричество экономят!
Бригада вслух произнесла все, что было на сердце, об этих «экономистах» и побежала вверх по лестнице. Потому что пачка еще необслуженных вызовов буквально «жгла» карман.
Влетают в квартиру ребята. Видят, дверь им открывает бабулька!
Хватают бабульку, укладывают на диван попой кверху, колют от давления лекарство и, чтобы карту оформить, задают вопрос:
– Как фамилия имя отчество? Сколько лет?
А бабулька трусы подтянула и говорит:
– Спасибо, ребятки, за укол, конечно, только больная-то не я, а дед!
– А где он? – уже не удивляется бригада и срочно набирает новый шприц.
– А он в туалете сидит. Подождите еще минутку! Сейчас выйдет.
Медиум
Температура у детишек, особенно если больше тридцати девяти, родителей должна настораживать. А с другой стороны, если дает «свечки» детский организм – это же нормально. Детки же маленькие. Им нагреться – раз плюнуть. Надо непременно охлаждать. Иначе неизбежен перегрев и судороги, менингеальные симптомы из-за отека мозга. В общем, температура – главный враг малышей. Поэтому всегда дежурный врач мамашам велит температуру сбивать, а если не удается, то высылает бригаду со шприцем и болючим лекарством, перед которым температура «поднимает лапки кверху».
«Скорую» умные мамаши вызывают всегда, если температура высокая.
Папаши, они обычно поспокойнее.
Иногда уж слишком спокойные попадаются.
Приехали мы как-то к такому ребенку лет четырех-пяти. Горяченький, но хулиганит. Видно, что хоть самочувствие неважное, ребенок не сдается. Правда, когда мама стала жалеть, начал выдавать характерные «симптомы».
Хныканье, голова болит, тошнит…
Врач опрашивает ребенка, как положено, если с высокой температурой:
– Маму видишь?
– Вижу! – хнычет чадо.
– А папу видишь?
– Вижу! – хнычет меньше, потому что папа сидит в кресле с пивом в руках и, кажется, не особенно переживает насчет здоровья наследника.
Оказалось, что папаша вполуха слушает опрос и вдруг сам спрашивает:
– А бабушку видишь?
Ребенок не успевает ответить, потому что мать подлетает к папе и с размаху ему мокрым полотенцем, которым остужала голову ребенку, по затылку – хрясь! И кричит:
– Не слушайте его! Мама уже два года как умерла!
Мы оценили папашино чувство юмора. Наш человек. Умеет в нужный момент задать правильный вопрос.
Эти дети!
Еду как-то утром на работу. Автобус набит. Кое-как втиснулся. Постепенно меня пропихнули в середину салона. Но мне не обидно, все равно ехать до конечной, там в метро.
Только неудобно, что остальные пассажиры за спиной елозят туда-сюда, на вход-выход, и я невольно нависаю над папашей с девочкой лет четырех-пяти.
Девочка смотрит в окно, царапает пальцем морозный узор на стекле и норовит лизнуть. Папаша ее одергивает:
– Не лижи стекло!
Девочка втягивает язык и некоторое время дует носом на морозный рисунок. Подождав некоторое время, она снова вытягивает розовый язычок и норовит лизнуть узорчатые «листья».
– Не лижи стекло! – требует папа.
Через пару минут все повторяется. Наконец, отец теряет терпение.
– Сколько раз тебе говорить: «Не лижи стекло?!» – говорит он строго и очень громко.
Дочь не медлит отомстить ему:
– А тебе мама сколько раз уже говорила: «Не писай в раковину! Не писай в раковину!» А ты писаешь! – Голос ее звенит пискляво и торжествующе.
Я не верю, что она не понимала обстановки.
Папаша поднял голову и посмотрел на меня, на всю огромную толпу свидетелей его интимных подробностей. Он был красен и не знал, что делать, ибо выскочить он мог, только выбив окно на ходу.
Несчастного отца надо было выручать срочно.
– Только покойник не ссыт в рукомойник, – произнес я старинную медицинскую мудрость. – Говорят, что даже академик Вишневский мочился в раковину, не переживай, мужик.
Стойкий оловянный солдатик
Дело было году в восемьдесят пятом. Летом.
Работал у нас на подстанции парнишка, фельдшер Леша. Пришел, как все, в марте, отгулял отпуск и работал после стажировки. Умный парень, краснодипломник. Забегая вперед, скажу, что он в тот же год поступил в институт и от нас ушел. Но пока летом, до сентября, – работал.
Как большинство молодых специалистов – салаг, он работал честно. Ложняков себе не писал, по своим делам никуда не ездил, а выполнял все вызовы и очень серьезно и правильно описывал карты.
Не знаю, по чьему распоряжению так вышло, но почему-то в тот год выдали в наши ящики аминазин в больших пятиграммовых ампулах. Таким обычно пользуются в психиатрических больницах для самых буйных психов. Нам и старые двухграммовые были велики. Для наших больных хватало мизерных доз, а тут такие огромные ампулы.
Лешу еще при стажировке научили, что со стариками аминазин использовать нужно очень осторожно, а лучше вообще не использовать. Потому что после него старики могут падать и ломать свои хрупкие шейки бедра.
Леша все записал и заповедей наших не нарушал. Аминазин он применил всего один раз, и этот раз доставил нам массу волнений.
По порядку, дело было так.
Где-то после полудня Леша приехал к одной старушке. Там была еще какая-то родня. И вот все, и сама больная, и родня, объясняют Леше, что бабулька уже неделю не спит вообще! И очень от этого страдает. Никакие снотворные бабку не берут.
Леша в этом убедился. На столике рядом с больной тарелка с несчетным количеством ампул из-под седуксена, реланиума, димедрола и еще разных дефицитных препаратов. Выходило, что колоть снова то же самое – пустое дело. Тогда Леша подумал, а что, если с реланиумом и димедролом сделать чуточку аминазина? Самую капельку?
Он очень тщательно проинструктировал родню, как нужно действовать, если бабушка вдруг захочет в туалет. Держать ее крепко с двух сторон. А лучше принести ведро к постели.
Запугав родню, Леша сделал «капельку» аминазина с другими лекарствами, которые, по его расчетам, должны в таком «коктейле» усыпить старушку часов на пять-шесть.
Пока он писал карту, бабушка начала тихо сопеть и вроде как уснула. Леша – честный мальчик. Открыв аминазин 5 мл, он написал, что загнал бабке все 5 кубов (объяснил потом, чтобы ампулу списать).
После этой старушки Леша исполнил еще несколько вызовов, доработал до 22.00, сдал бригаду, карты в диспетчерской положил в свою ячейку, всем помахал рукой и убежал на электричку до Опалихи.
В 23.00 дневную бригаду сдала доктор Мареева. Она попила чаю, немного отдышалась после трудового дня. И в 24.00 села проверять карты дневных бригад. Ибо по графику с 23.00 до 9.00 – исполняла обязанности старшего врача смены, то есть никуда не ездила, только числилась на одной из бригад.
Лешина ячейка с картами в самом низу.
Где-то в 1.20 Мареева добралась до карты с неспящей бабкой и аминазином.
Она прочитала запись Леши и чуть не заорала от ужаса. Первым делом хотела позвонить виновнику ее страха и узнать – он точно бабке всадил все пять кубов? Но выяснилось, что у него в Опалихе нет телефона.
1.30. Мареева позвонила на вызов, дождалась, пока ей ответили сонные родственники больной. Спросила, как там бабушка?
– Отлично бабушка! – ответила родня. – Спит! Спасибо доктору! Прекрасный специалист. Сумел-таки усыпить старушку.
Мареева слышит то, что хочет слышать, и ее одолели черные мысли. Коварная родня запудрила наивному парню мозги, и тот с дури сделал бабке смертельную дозу.
– А посмотрите бабушку, – просит доктор, – пульс ей посчитайте!
– Нет, она спит! – отвечает родня и кидает трубку.
Мареева снова звонит и уговаривает:
– Доктор молодой, а лекарство очень сильное, мы все волнуемся. Ну, посмотрите бабку!
Родня наотрез.
– Утром посмотрим. Пусть спит. Она намучилась! Не будем тревожить старушку.
Поняв, что по телефону она ничего не добьется, Мареева берет наряд-актив на этот адрес и вызывает нашу бригаду.
Врач Сташевский очень недоволен, что его заставляют проверять чужую работу, да еще в два часа ночи. Я тоже не в восторге. Но оба мы понимаем, что нам главное убедиться, что бабка жива. И все.
В полтретьего мы приехали на адрес и принялись звонить в дверь. Нам открыли, но дальше порога не пускают. Все разговоры идут шепотом.
– Нам только давление померить! – шипит Сташевский.
– Не надо! – шипит родня. – Спит она!
– Вы понимаете, что врач сделал очень сильное лекарство, – гнет свою линию доктор, а я пытаюсь бочком проползти к бабкиной двери.
Но меня отжимает мужская половина родни, пока женская бубнит в ответ:
– А слабые ей не помогали! Хорошее лекарство он сделал. Спасибо! Приезжайте утром!
– Мы не можем утром, – возражает Сташевский, – утром может быть поздно!
– Врете вы все, – отвечает женская половина родни. – Мы были у нее в десять вечера, она спит!
Видимо, мы топтались в прихожей довольно шумно, потому что из бабкиной комнаты донеслось:
– Что вы разорались?! Я давно не сплю!
Так и было. Давление хорошее, пульс отличный и сна ни в одном глазу!
Все, чего добился Леша, это несколько часов легкого забытья.
Бабку эту и подобных неспящих мы потом называли: «Оловянные солдатики». Потому что очень стойкие. Ничего их не берет, даже аминазин.
Говорите, что думаете, но думайте, что говорите
Это не просто так сказанная мудрость. Люди иногда слова употребляют, не понимая их значения.
Грохнул я на вызове очки. Жалко. Но самое плохое, что без очков сложно в вену попадать. Потому прямо с вызова летим в оптику – заказать новые очки, чтобы через час-два забрать готовые. Диоптрии и расстояние промеж зрачков – там прямо меряют. Удобно. Но некоторые по старинке ходят в поликлинику к окулисту.
Я жду, пока продавец (не знаю, как их там зовут: не окулист же, наверное, окулометрист или окулятор) отпустит даму лет между тридцатью и сорока.
А она тоже спешит, аж подскакивает. Достает из сумочки бумажку, тычет кассирше вместе с отобранной оправой и кричит так радостно на всю Оптику:
– Рецепт на очки у меня есть, а промежность ваш мастер померяет!
Рядом со мной водитель стоит. Смотрит он на эту даму и говорит мне на ухо:
– Я бы ей тоже промерил, хоть я и не мастер, а любитель.
Странные люди
Помните пьесу А. Островского «На всякого мудреца довольно простоты»?
Там есть сцена, когда входит слуга и объявляет: «Странный человек пришел!» Слуга имеет в виду странника-побирушку. За долгие годы смысл слова «странный» сместился и стал означать – чудной, непонятный или загадочный, а в медицинской среде его синоним – неадекватный.
Сейчас странных людей немало, их и раньше было много, но сейчас они стали как-то заметнее. Если раньше абсурды от пациентов воспринимались как абсурды и оценка им была соответствующая – пропускали мимо ушей, не обращали внимания, то теперь с Интернетом, соцсетями и горячими линиями от абсурда просто так не отмахнешься. Тем более что у начальства работает «палочная система», то есть любое обращение и любая бумага, повторю – ЛЮБАЯ, даже хвалебная, расценивается как жалоба и влечет за собой непременное взыскание по ступенькам администрации сверху вниз.
Я понимаю, когда претензия обоснована – грубость, равнодушие, некомпетентность, – с этим все понятно. Но я последние годы коллекционирую глупости от посетителей поликлиник, рискуя навлечь на себя гнев завсегдатаев и клиентов ЛПУ. Называть этих людей пациентами не хочу, больными – можно, но уже банально.
Вот некоторые эпизоды из моей коллекции.
Из письма пациента-льготника в Министерство здравоохранения:
«…Неужели нельзя организовать покупку льготных препаратов через обычные аптеки и гасить их стоимость прямо там?» – в письме льготник перечисляет препараты, которые ему выписаны, сообщает, что последнее время все своевременно получает, но как гражданин РФ считает систему выдачи их через поликлинику громоздкой, сложной и коррупционной, посему и предлагает сделать систему более прозрачной и простой.
Замечу: в письме ни слова претензии к поликлинике.
Письмо спустилось по инстанциям в ДЗМ[11].
Распоряжение руководства департамента здравоохранения:
«Выяснить, какие препараты получает льготник! Выдать ему все! Проверить всю документацию лечащего врача, найти нарушения и всех наказать: врача, заведующего отделением, врача-методиста, отвечающего за льготные препараты, и заведующего филиалом!»
Когда начальство так реагирует на вполне безобидные обращения, понятно, отчего происходят более серьезные случаи.
Пенсионер с клюкой ворвался в кабинет врача во время приема и нанес той удар тростью по голове и плечу с криком: «Нет, вы мне выпишете этот препарат!»
Охрана вывела дебошира из поликлиники, врач 2 недели пробыл на больничном с сотрясением головного мозга и трещиной ключицы, а заодно получил выговор от руководства «за отсутствие контакта с пациентом», при тщательном разборе выяснилось, что к этому пациенту доктор отношения не имел, а занял кабинет после ухода своего коллеги, отработавшего утреннюю смену.
Пенсионер же перепутал врачей.
Полиция дела не завела, прокуратура отказала, а сам дебошир даже не извинился. Скандалист требовал выписать ему препарат сверх разрешенного норматива количества льготных лекарств.
Апогеем странности могут считаться пациенты, которые попадают в категорию «всем вечно недовольные – ВВН». Им не нравится все. Гардероб, лифт, коридор, стулья, стены и сами медики. Но больше всего им не нравится, когда им задают вопросы. Потому что они пришли получать, а не отвечать.
Был свидетелем диалога, который отдаленно напомнил мне «начальника Николая Егоровича», но у того мозг проспиртован и разрушен, а тут, похоже, мозга не было изначально от природы. Ибо диалог такой:
– Здравствуйте.
– Мне нужна продакса[12].
– Что вас беспокоит?
– В каком смысле?
– На что вы жалуетесь?
– Вы что, меня не слышите? Мне нужна продакса!
– Я слышу, но вы пришли к врачу на осмотр, и я обязан вас опросить и осмотреть. Когда вы сдавали анализы последний раз?
– Выпишите мне продаксу.
– Я не могу выписывать лекарства, не осмотрев пациента, а вас я вижу впервые. Расскажите мне, что вас беспокоит?
– Ничего меня не беспокоит, я получаю продаксу, у меня кончается!
Врач читает электронную карту пару минут и говорит:
– Вам был выдан препарат две недели назад, еще на две недели у вас должен быть запас, приходите к концу месяца, и вам выдадут новую упаковку.
– Мне надо сейчас!
– Но я не могу вам выписать раньше срока. Это запрещено. Льготные препараты выдаются на месяц. Что случилось с половиной пачки?
– Я забыл ее на даче, а мне надо принимать ежедневно! Выпишите, или я буду жаловаться в департамент!
– Я не могу. Не имею права.
В кабинет уже ломится следующий пациент по записи.
– Если я умру – это будет на вашей совести! – кричит уходя невменяемый клиент-пациент.
Врач молчит. А что он скажет? Дуракам законы не писаны. Ведь проще прийти и требовать от врача, чем сгонять на дачу за лекарством.
Кстати, однажды, приехав на вызов, мне довелось на вопрос:
– Что вас беспокоит? – услышать ответ:
– А вам какое дело?
Я, конечно, оторопел от такого, но напоминаю:
– Вы вызвали неотложную помощь, я врач, и я вас спрашиваю: что вас беспокоит?
Минуты две бабушка смотрит на меня без эмоций, словно в уме переводит мои слова на свой язык. Потом отвечает:
– Внук ушел вчера и пропал. Звоню, звоню – он трубку не берет!
– Это, конечно, серьезно, но я врач, а не полицейский и не частный детектив, внука вашего искать не буду, я приехал к вам. У вас есть жалобы?
– Какие?
– Не знаю, любые. Вы меня вызвали зачем?
– Не знаете, а спрашиваете! Вы сами определитесь, что вам нужно, тогда и задавайте вопросы!
– То есть жалоб у вас нет?
– Нет у меня жалоб! Но если хотите – будут! Я вам такую жалобу накатаю!
– А что вас не устраивает?
– Все меня не устраивает! Где этот обалдуй носится? Все нервы мне измотал!
– Вы звонили его друзьям?
– Он мне не оставил ни одного номера.
– А что он сказал, когда уходил?
– Пока, ба!
– Ну, понятно. Давайте, я вам давление померяю?!
– Наконец-то! Намекаю, намекаю! Думаю, тупой, что ли, приехал? Вас не учили сразу давление мерить?
– Нас учили сразу спрашивать жалобы, а потом уже проводить осмотр.
– Всему учить надо! Ну, спрашивайте!
– А еще нас учили анамнез собирать, знаете, что такое? История жизни вашей семьи. Вы помните, чем болели и от чего умерли ваши прадеды и прабабки?
– Я про них вообще ничего не помню.
– И давно у вас провалы в памяти?
– Не делайте из меня дуру! Я все отлично помню.
– Ну, хорошо, расскажите о тех родственниках, о которых помните.
– Ни о ком я не помню! Отстаньте со своими расспросами! Давление какое?
– Сто двадцать пять на семьдесят.
Читать бесплатно другие книги:
