Магнус Чейз и боги Асгарда. Меч Лета Риордан Рик
– Магнус, по поводу вчерашнего ты не переживай, – продолжал Хафборн. – Лет двадцать-тридцать – и народ всё позабудет. Поверь мне, я уже всякого насмотрелся. Я погиб во время вторжения викингов в Восточную Англию, пал под стягом Ивара Бескостного. Двадцать стрел я встретил грудью, защищая моего повелителя![38]
– О, – только и вымолвил я.
Хафборн непринуждённо пожал плечами:
– И выходит, я тут… дай посчитаю… двенадцать веков.
Я вытаращил на него глаза. Да, у Хафборна борода и гора мускулов, но всё равно на вид ему дашь максимум восемнадцать.
– А как тебе удалось столько здесь прожить и не свихнуться? И почему тебя зовут Хафборн?[39]
Хафборн помрачнел:
– Сначала второй вопрос… Когда я родился, я был такой большой, сильный и безобразный, что мама сказала, будто я лишь наполовину рождён, а наполовину высечен из камня. Вот так и приклеилось.
– Ты и сейчас безобразный, – проворчала Мэллори.
– А что до того, как не свихнуться… Это не у всех получается, Магнус. Жить в ожидании Рагнарёка нелегко. Главное – всё время чем-то заниматься. Здесь предусмотрена куча всяких дел. Вот я, например, освоил больше десятка языков, включая английский. Ещё я защитил диссертацию по германской литературе и научился вязать.
Ти Джей кивнул:
– Вот для этого я и позвал тебя завтракать с нами, Магнус.
– Чтобы научить вязать?
– Чтобы занять тебя чем-то! Сидеть одному в номере очень опасно! Если не будешь выходить – начнёшь угасать. Некоторые из старожилов… – Ти Джей прокашлялся. – Впрочем, неважно. Отныне ты живёшь здесь. И не забывай показываться на людях каждое утро до самой Гибели Богов. Тогда всё будет хорошо.
Я смотрел из окна на кружащиеся снежинки и раздумывал о предупреждении Сэм насчёт меча, о норнах, предрёкших беду через девять дней.
– Вы сказали, что бывали в Девяти мирах. Это значит, вы можете покидать отель?
Мои соседи обменялись смущёнными взглядами.
– Да, – ответил Хафборн. – Но наша главная работа – ждать Рагнарёка. Тренировки, тренировки, тренировки.
– Трень-трень-трень каждый день, – откликнулся Икс. – Трень-брень-дребедень. Как песенка в волшебном мире Диснея.
Вероятно, это была шутка. Хотя по лицу полутролля сказать было трудно, поскольку выражений у этого лица было два: жидкий цемент и застывший цемент.
– Время от времени, – прибавил Ти Джей, – эйнрехиев отправляют в другие миры с поручениями.
– Например, выслеживать монстров, – вставила Мэллори. – Убивать великанов, которые вламываются в Мидгард. Обуздывать ведьм и упырей. И ловить нарушителей.
– Упырей? Нарушителей? – переспросил я.
– Штука в том, – сказал Хафборн, – что мы покидаем Вальгаллу только по приказу Одина или танов.
– Но гипотетически я могу попасть на землю, то есть в Мидгард или куда-то ещё, – уточнил я.
– Гипотетически можешь, – подтвердил Ти Джей. – Слушай, у тебя из-за этой истории с норнами, должно быть, ум за разум зашёл, но мы ведь пока не знаем, что означает пророчество. Пусть таны над ним поразмыслят и решат, как быть. А тебе не стоит кидаться куда-то очертя голову и творить всякие глупости.
– Да смилуются над нами боги, – скривилась Мэллори. – Мы-то сами глупостей никогда не творим. Ночная вылазка за пиццей в Сантарпио[40] не в счёт. Её вообще не было.
– Молчи, женщина, – прорычал Хафборн.
– Женщина?! – Мэллори потянулась к кинжалу, висящему у неё на поясе. – Базар фильтруй, хомяк ты шведский.
– Погодите, – вмешался я. – Вы знаете, как пробраться наружу?
Ти Джей громко покашлял:
– Прости, я тебя не расслышал. Разумеется, ты не спрашивал ни о чём противоправном, Магнус. Сам посуди: вот вернёшься ты сейчас в Мидгард – и что ты скажешь тем, кто тебя знал? Все считают тебя погибшим. Обычно если мы и выбираемся назад, то лишь после того, как умрут все, кто нас помнит. Так гораздо легче. К тому же эйнхерию нужно какое-то время, чтобы силы его окрепли.
Я попытался представить, как я торчу тут и жду год за годом. Не то чтобы у меня много друзей и родни – возвращаться мне особо не к кому. Но и сидеть тут сиднем – так себе развлечение. Веками учить языки и вязать свитера. Если Самира сказала правду, моя мама не в Вальгалле… И я должен её найти, где бы она ни была.
– Но можно же уходить без разрешения, да? – допытывался я. – Не насовсем, а на время.
Ти Джей неловко поёрзал на стуле.
– У Вальгаллы есть выходы во все миры. Отель так устроен. Большинство выходов охраняется, но… в Бостоне путей много, недаром он центр Мидгарда.
Я обвёл взглядом соседей. Никто не смеялся.
– Центр Мидгарда?
– Ну да, – кивнул Ти Джей. – Бостон – прямо на стволе Мирового Древа, а оно и есть кратчайший путь в любой из миров. Как, по-твоему, почему Бостон прозвали Сердцем Вселенной?[41]
– Выдавали желаемое за действительное?
– Нет. Смертные всегда знали, что в этом месте что-то есть, хотя и не могли определить, что именно. Викинги годами искали центр мира. Они знали, что вход в Асгард должен быть где-то на Западе. Вот почему они так стремились в Северную Америку. И когда они встретились с коренными американцами…
– Мы звали их скрелингами, – заметил Хафборн. – Отвязные воины. Мне они пришлись по душе[42].
– Выяснилось, что у здешних жителей оказалось полно историй про загробный мир, который кажется им совсем близким. И потом, когда прибыли пуритане… это видение Джона Уинтропа, сияющий «Град на холме»[43]. Это не просто поэтический образ. Уинтроп видел самый настоящий Асгард, проступивший в других мирах. А салемские ведьмы? Это же истерия по поводу магии, что просачивается в Мидгард[44]. И Эдгар Аллан По родился в Бостоне. Его самое знаменитое стихотворение «Ворон» тоже не случайность. Оно об одном из Одиновых священных воронов[45].
– Хватит. – Мэллори смерила меня недовольным взглядом. – Спроси Ти Джея, «да» или «нет» – и он будет разливаться вечность. Ответ: да, Магнус. Покидать Вальгаллу можно как с разрешения, так и без него.
Икс хрустнул крабьей клешнёй:
– Но тогда ты не бессмертный.
– Верно, – кивнул Ти Джей. – Это вторая серьёзная проблема. В Вальгалле ты насовсем умереть не можешь – будешь постоянно воскресать. Это часть тренировки.
Я вспомнил того парня, которого у меня на глазах пронзило копьё, а потом его уволокли волки. Хундинг ещё сказал, что к ужину погибший будет как новенький.
– А за пределами Вальгаллы?
– Во всех Девяти мирах ты по-прежнему эйнхерий, – ответил Ти Джей. – Ты быстрее, сильнее и неуязвимее любого простого смертного. Но если ты умираешь вне Вальгаллы – ты умираешь. Совсем. Твоя душа отправляется в Хельхейм. Или, как вариант, ты растворяешься в предвечном ничто – бездне Гуннунгагап. Трудно сказать заранее. Но в любом случае рисковать не стоит.
– Разве что… – Хафборн выковырял часть омлета из бороды. – Разве что он и впрямь нашёл меч Фрейра и легенды гласят правду…
– У Магнуса сегодня первый день, – перебил его Ти Джей. – Давай пока в это не вдаваться. Он и так уже очумел.
– Я готов очумевать и дальше, – заверил я. – Так что там с легендами?
В коридоре пропел рог. Эйнхерии за другими столами начали подниматься и убирать тарелки.
Хафборн с энтузиазмом потёр руки:
– Разговоры подождут. Время битвы!
Ти Джей поморщился:
– Магнус, мы, наверное, должны рассказать, что бывает с новичками в первый день. Ты, главное, не пугайся, если…
– Ой, помолчи, – шикнула на него Мэллори. – А то сюрприз испортишь! – И она одарила меня сахарно-пудреной улыбкой. – Жду не дождусь поглядеть, как новичка четвертуют!
Глава 19. И не смейте звать меня Бобом Печёным. Никогда, ясно?!
Я ПОВЕДАЛ НОВЫМ ДРУЗЬЯМ, что у меня аллергия на четвертование. Они заржали и препроводили меня на поле брани. Вот почему я ненавижу заводить друзей.
Поле брани простиралось так далеко и широко, что никак не укладывалось в голове.
В старые добрые беспризорные деньки я любил летом вздремнуть на какой-нибудь крыше. И оттуда весь Бостон открывался как на ладони: от стадиона Фенуэй до Банкер-Хилла. Так вот, поле битвы в Вальгалле оказалось больше. Приблизительно три квадратные мили – куча места для вашей прикольной смерти! – и это пространство как-то помещалось в стенах отеля словно внутренний двор.
По четырём сторонам возвышались стены здания – кручи из белого мрамора, балконы с золотыми перилами. На некоторых балконах висели знамёна, какие-то были украшены щитами, а какие-то оснащены катапультами. Верхние этажи терялись где-то в мглистом сиянии небес – белые, как неоновые лампы.
В центре поля торчало несколько скалистых холмов. Пейзаж разнообразили купы деревьев. По внешнему краю нескончаемой чередой тянулись луга, их пересекала извилистая река, шириной примерно как Чарльз. По берегу рассыпалось несколько деревушек – очевидно, для любителей уличных боёв.
Из сотен дверей в стенах, окружающих поле брани, батальонами высыпали воины – резкий свет играл на их доспехах. У некоторых эйнхенриев доспехи были полные, как у средневековых рыцарей. Другие предпочитали кольчужные рубахи и штаны в сочетании с ботинками в стиле «милитари». А кто-то облачился в камуфляж и держал в руках автомат Калашникова. Один парень был только в плавках фирмы «Спидо». Он разрисовал всё тело синим и вооружился исключительно бейсбольной битой. Его грудь пересекала надпись «А ну давай, бро»[46].
– Я, кажется, недостаточно экипирован, – сказал я.
Икс хрустнул костяшками:
– Победу приносит не доспех. И не оружие.
Ему-то легко говорить. Он больше, чем некоторые суверенные нации.
Хафборн Гундерсон решил практиковать минималистский подход – он содрал с себя всё, оставшись в одних легинсах. Правда, при этом Хафборн щеголял с двумя здоровыми двулезвийными секирами жуткого вида. Рядом с кем-то другим он казался бы великаном. Но рядом с Иксом Хафборн выглядел как двухлетка… с бородой, мускулатурой и секирами.
Ти Джей примкнул штык к винтовке:
– Магнус, если тебе нужно больше базовой экипировки, то придётся или захватить её в бою, или выторговать. Оружейни в отеле принимают к оплате червонное золото или работают на бартерной основе.
– А ты там заполучил винтовку?
– Нет, с этим оружием в руках я погиб. Я тут почти им не пользуюсь. Эйнхериев пули, считай, что и не берут. Видел тех парней с автоматами? Это всё больше для показухи. Они самые безобидные ребята на всём поле брани. Но видишь этот штык? Костяная сталь, подарок отца. Костяная сталь работает на ура.
– Костяная сталь.
– Ага. Ничего, привыкнешь.
Моя ладонь, сжимающая меч, вспотела. Щит казался совершенно игрушечным.
– А мы против каких отрядов сражаемся?
Хафборн хлопнул меня по спине:
– Да против всех! Викинги сражаются небольшими группами, друг мой. Мы твои братья по оружию.
– А я сестра по оружию, – добавила Мэллори. – А некоторые – идиоты по оружию.
Хафборн пропустил эту реплику мимо ушей.
– Держись нас, Магнус, и… нет, с тобой всё хорошо не будет. Тебя убьют быстро. Но ты всё равно держись нас. Мы станем биться и сразим скольких сумеем!
– Таков наш план?
Хафборн склонил голову:
– А зачем нам план?
– Нет, иногда у нас есть план, – поправил Ти Джей. – По средам у нас осада, это более сложная операция. А по четвергам – драконы.
Мэллори выхватила меч и зазубренный кинжал:
– Сегодня всеобщая драка. Обожаю вторники.
С тысячи балконов разом протрубили рога. И эйнхерии ринулись в битву.
До нынешнего утра я не понимал, что значит выражение «кровавая баня». Но сегодня мы все оказались прямо в ней.
Только мы вступили в бой, как неизвестно откуда прилетел топор и воткнулся мне в щит, пробив дерево у самого локтя.
Мэллори издала вопль и метнула кинжал, который застрял в груди бросателя топора. Тот со смехом рухнул на колени.
– Лихо! – успел сказать он, перед тем как упал и умер.
Хафборн прорубался сквозь вражеские ряды, неистово орудуя секирами, – руки, ноги и головы отлетали только так. Вскоре Хафборн напоминал игрока в пейнтбол с одной краской – красной. До чего противно – ужас. И пугающе. А хуже всего знаете что? Для эйнхериев это была вроде как игра. Они убивали с упоением. А умирали так, словно кто-то вырубил их аватар в игре «Зов долга». Дурацкая игра, никогда не любил.
– Ай, вот фигня, – пробормотал один парень, изучая четыре стрелы, торчащие у него в груди.
– Завтра получишь у меня, Трикси! – выкрикнул другой и завалился на бок, пронзённый в живот копьём.
Ти Джей колол и отмахивался своим штыком направо и налево, распевая «Боевой гимн Республики»[47].
Икс прокладывал себе дорогу через полчища противников кулаками. Из его спины торчал, как иглы дикобраза, десяток стрел, но его это как будто не беспокоило. Каждый раз, когда кулаки Икса встречались, какой-нибудь эйнхерий делался двухмерным.
А что до меня, то я самым жалким образом ковылял рядом, придавленный ужасом, подняв щит и выставив меч. Мне, конечно, сказали, что здешняя смерть – это не навсегда, но верилось в это с трудом. Толпа воинов с острыми предметами жаждала меня убить. А я не хотел убиваться.
Я исхитрился отбить удар меча и отразить щитом брошенное копьё. Одна девушка открылась для удара, и мне надо было бы её заколоть. Но я не смог – а зря. Потому что топор девицы вонзился мне прямо в ляжку. Боль прокатилась по телу до самой шеи.
Мэллори зарубила девицу:
– Давай, Чейз, шевелись! К боли потом привыкнешь.
– Круто, – скривился я. – Уже не терпится.
Ти Джей воткнул штык в забрало средневековому рыцарю.
– Давайте возьмём ту высоту! – Ти Джей указывал в сторону ближайшего холма на опушке леса.
– Зачем?
– Это же высота!
– Ему бы только высоты брать, – проворчала Мэллори. – Это такая тема у них в Гражданской войне.
Мы двинулись к холму сквозь гущу боя. Нога у меня всё ещё болела, но кровь остановилась. Это что, так и должно быть?
Ти Джей вскинул винтовку и возопил:
– Вперёд!
И вот тут-то его со спины и настиг дротик.
– Ти Джей! – заорал я.
Он поймал мой взгляд, выдавил слабую улыбку и впечатался лицом в грязь.
– Бальдрова мать! – выругалась Мэллори. – Пошли, новенький.
Она схватила меня за руку и поволокла дальше. Дротики так и порхали у меня над головой.
– И у вас такое каждый день? – осведомился я.
– Нет. Сказано же тебе: по четвергам – драконы.
– Но…
– Слушай, Боб Печёный[48], это всё вопрос привычки. Думаешь, это и есть трэш? Погоди, вот начнётся Рагнарёк, тогда и поговорим.
– Почему это я Боб Печёный? Ти Джей тоже из Бостона. Почему он не Боб Печёный?
– Потому что Ти Джей не так достаёт, как ты.
Мы добрались до опушки. Икс и Хафборн прикрывали с тыла, притормаживая преследующие нас орды. А это правда были орды. Все разрозненные группки бросили тузить друг друга и всем скопом накинулись на нас. Кое-кто показывал на меня. А некоторые выкрикивали моё имя, причём как-то не по-доброму.
– Они тебя засекли, – вздохнула Мэллори. – Слушай, я, конечно, не прочь взглянуть, как тебя потрошат, но лучше бы издалека. Ну да что уж теперь.
Я чуть не спросил: а чего я-то им сдался? Но не стал: и так ясно. Я новенький. Естественно, эйнхерии всей оравой набросятся на меня и других новичков. Вполне возможно, Ларс Альстрём уже лежит где-то обезглавленный. Деде уже носится, размахивая обрубками рук. Эйнхерии-ветераны сделают всё, чтобы нам было побольнее и пострашнее, а сами полюбуются, как мы сдюжим. И я разозлился.
Мы взбирались по склону холма, петляя в поисках укрытия от дерева к дереву. Хафборн ринулся в одиночку на пару десятков парней, преследовавших нас, и уложил их всех. Когда он со смехом разогнулся, в его глазах плясали искры безумия. И кровь у Хафборна шла примерно из десятка ран. А в груди у него, прямо над сердцем, торчал кинжал.
– Как он до сих пор не умер? – спросил я.
– Он берсерк. – Мэллори смотрела назад, на Хафборна, и в её взгляде мешались брезгливость, раздражение и что-то ещё… восхищение? – Этот идиот будет драться, пока его в буквальном смысле слова не порубят на куски.
Мэллори нравится Хафборн, кликнуло у меня в голове. Если вы обзываете кого-то идиотом через каждые полслова – значит, вы на него запали. При других обстоятельствах я бы над Мэллори поприкалывался. Но пока она восхищённо пялилась на Хафборна, раздалось звучное влажное «чпок!» – и оказалось, что из горла Мэллори торчит стрела.
Она обернула ко мне мрачное лицо, всем своим видом говоря: «Это ты во всём виноват». И упала.
Я присел рядом и положил руку ей на шею. Я чувствовал, как из Мэллори утекает жизнь. Я ощущал разорванную артерию, гаснущее сердцебиение – в общем, все повреждения, которые нужно исправлять. Мои пальцы вроде бы начали нагреваться. Будь у меня побольше времени…
– Берегись! – взревел Хафборн.
Я успел поднять щит – и о него лязгнул меч. Я пихнул противника, и тот скатился с холма. Руки у меня ныли. В висках стучало, но я кое-как встал на ноги.
Ярдах[49] в сорока от меня Хафборн бился с целой ратью: воины истыкали его всего копьями и обстреляли со всех сторон. Он каким-то чудом умудрялся сражаться, но было ясно, что долго он не протянет.
Икс вырвал у какого-то эйнхерия автомат Калашникова и врезал противнику прикладом по голове.
– Вперёд, Магнус Боб Печёный! – сказал полутролль. – Держи герб девятнадцатого этажа!
– Не хочу я такое прозвище, – пробурчал я. – Не буду Бобом Печёным.
Я потащился вверх по склону. На самой вершине я привалился к большому дубу, а Икс тем временем налево и направо колошматил, бил наотмашь и сталкивал лбами эйнхериев, вырубая их.
В плечо мне ударила стрела, пригвоздив к дереву. От боли я чуть не отключился, но ухватил стрелу за древко и высвободился. Кровь тут же перестала течь. И рана моментально затянулась, словно её залили горячим воском.
Надо мной мелькнула какая-то тень – что-то тёмное и большое обрушилось с неба. За долю секунды я сообразил, что это валун. И ещё доля секунды у меня ушла на то, чтобы понять, куда он сейчас прилетит.
Но я опоздал. Только я раскрыл рот, чтобы предупредить Икса, как полутролль и ещё с десяток эйнхериев оказались погребёнными под двадцатитонной глыбой известняка. На глыбе было написано «С ЛЮБОВЬЮ ОТ 63-ГО ЭТАЖА».
Сотня эйнхериев уставились на валун. Вокруг них сыпались листья и сломанные ветки. А потом все эйнхерии, как по команде, обернулись ко мне.
И в грудь мне ударила ещё одна стрела. Я заорал – больше от ярости, чем от боли, – и выдернул её.
– Ух ты, – восхитился кто-то из эйнхериев. – Да он быстрый целитель.
– Копьё попробуйте, – посоветовал кто-то. – А лучше два.
Они говорили так, точно я был пустым местом. Или загнанным зверем, над которым можно вволю экспериментировать.
Два или три десятка воинов взметнули копья. И тогда ярость, клокотавшая внутри меня, прорвалась наружу. Я закричал, и от меня, точно взрывная волна, прокатилась энергия. Тетивы полопались. Мечи выпали из рук хозяев. Копья, автоматы, секиры полетели в кусты.
Всё это закончилось так же стремительно, как началось. И теперь меня окружала сотня безоружных эйнхериев.
Парень с синей раскраской был в переднем ряду, бейсбольная бита валялась у его ног. Он в ужасе таращился на меня:
– Что это было?!
У воина рядом с ним была повязка на глазу и красные кожаные доспехи, все в затейливых завитушках. Он опасливо согнулся и подобрал с земли свой топор.
– Сейд альвов, – произнёс Одноглазый. – Нехило ты выдал, сын Фрейра. Я уж сколько веков этого фокуса не видал. Но костяная сталь лучше. – И с этими словами он рубанул меня топором по лицу. Я закрыл глаза, и мир вокруг померк.
Глава 20. Переходи на тёмную сторону. У нас есть печеньки
– СНОВА УМЕР, ДА? – произнёс знакомый голос.
Я открыл глаза. Я стоял посреди павильона, окружённого колоннами из серого камня. Снаружи не было ничего – только чистое небо и прозрачный воздух. По мраморному полу гулял холодный ветер. Под его порывами метался огонь в очаге посередине и трепетало пламя в жаровнях, расставленных по углам высокого помоста. Три ступени вели вверх, а наверху стоял трон – этакий двухместный диванчик из белого дерева, изукрашенный мудрёными изображениями зверей, птиц и веток. Сиденье было оторочено мехом горностая. На троне, развалившись, сидел тот самый тип в футболке «Ред Сокс». И ел печенюшки с начинкой.
– Добро пожаловать в Хлидскьяльв. – Тип широко улыбнулся, и его прошитые шрамами губы разъехались, точно застежка-молния. – Это Высокий престол Одина.
– Но вы не Один, – заявил я, мастерски прибегнув к методу исключения. – Вы Локи.
«Красные носки» удовлетворённо хмыкнул:
– Ничто не ускользнёт от твоего проницательного взора.
– Во-первых, что мы тут делаем? И во-вторых, почему престол Одина называется Лид Скальпом?
– Хлидскьяльв. В начале «х», на конце «в», в середине «я». Произносить надо с придыханием, будто харкаешь.
– Если подумать, мне, в общем-то, плевать.
– Напрасно ты так. Именно тут всё и началось. Это и есть ответ на твой первый вопрос: что мы тут делаем? – Он похлопал по сиденью рядом с собой. – Присоединяйся. Бери печенье.
– Э-э… нет, спасибо.
– Вот и зря. – Он отломил кусочек печенья и бросил в рот. – Это лиловая глазурь… Даже не представляю, с чем сравнить вкус, но безумно хорошо.
Мне сдавило горло. Это само по себе странно с учётом того, что это сон и вообще я, судя по всему, умер.
Взгляд Локи выводил меня из равновесия. У него в глазах плясали те же искры, что и у Сэм, но Сэм вроде как держала пламя в узде. А у Локи взгляд неустанно скользил с места на место, как раздуваемый ветром огонь в очаге, который ищет, что бы такое спалить.
– Фрейр однажды тут сидел, – заметил он, поглаживая горностаевый мех. – Знаешь эту историю?
– Нет… Но разве кому-то позволяется занимать престол Одина, кроме самого Одина?
– Ты прав. Это позволено только Одину и Фригг, владыке и владычице. Лишь они могут восседать тут, обозревая все Девять миров. Стоит им сосредоточиться – и они отыщут всё, что пожелают. Но если на престол сядет кто-то другой… – Локи поцокал языком. – Чары престола могут таить страшное заклятие. Я и сам в жизни не стал бы рисковать, не будь это иллюзия. А твой отец рискнул. Он отважился на мятеж. – Локи откусил ещё от лиловой печенюшки. – Я всегда восхищался им за это.
– И?..
– И вместо того чтобы узреть искомое, он узрел желаемое. И это разрушило его жизнь. Так он и утратил свой меч. Он… – Тут Локи поморщился. – Извини. – Он изогнул шею, лицо исказилось, будто он собрался чихнуть. Потом с его губ слетел крик боли. Когда Локи снова обернулся ко мне, от шрама на переносице поднимались струйки дыма.
– Прости, – снова извинился он. – Бывает, яд расплёскивается и попадает в глаза.
– Яд. – Я вспомнил очередной кусок из мифологии. – Вы кого-то там убили. Боги захватили вас и связали. И там ещё что-то про яд. Так где вы сейчас находитесь?
Локи криво усмехнулся:
– Там же, где и всегда. Боги – да, они связали меня на совесть. Но это не столь важно. Время от времени я могу отправлять в разные места части своей сущности. Скажем, если мне хочется поболтать с близким другом!
– Если у кого футболка «Ред Сокс», так это ещё не значит, что мы друзья.
– О, какая печаль! – Глаза Локи заискрились. – А ведь моя дочь Самира разглядела в тебе нечто. Мы могли бы помочь друг другу.
– Это вы ей приказали доставить меня в Вальгаллу?
– О нет. Это была не моя идея. В тебе, Магнус Чейз, заинтересованы многие. И не все они так же приветливы и услужливы, как я.
– Вы бы могли, к примеру, приветливо услужить собственной дочери. А то её вышибли из валькирий за то, что она выбрала меня.
Его улыбка погасла:
– Таковы они, эти боги. Они и меня отвергли – и это после того, как я столько раз спасал их шкуры! О Самире не беспокойся. Она сильная. Она справится. Меня больше тревожишь ты.
По павильону пронёсся порыв холодного ветра – такой мощный, что под его напором я проскользил несколько дюймов по гладкому каменному полу.
Локи смял обёртку из-под печенья:
– Уже скоро ты очнёшься. А до этого прими один совет.
– Надо думать, мне не отвертеться.
– Меч Лета, – произнёс Локи. – Твой отец, сидя на этом самом престоле, увидел то, что предрешило его судьбу. Он отдал меч. Меч перешёл к его слуге и посланцу Скирниру.
В мыслях я перенёсся на мост Лонгфелло – меч гудел в моей руке, словно силясь заговорить.
– Дядя Рэндольф упоминал Скирнира, – вспомнил я. – Его потомок был в том кораблекрушении.
Локи изобразил бурные аплодисменты:
– И на месте кораблекрушения меч пролежал тысячу лет, ожидая того, кто явится и востребует его. Того, кто наделён правом владеть им.
– То есть меня.
– О, ты не единственный, кто может воспользоваться этим мечом. Мы всё знаем, что случится в Рагнарёк. Норны предрекли нам наши судьбы. Фрейр… Бедняга Фрейр, из-за того выбора, что он некогда сделал, падёт от руки Сурта. Властелин огненных великанов сразит Фрейра его же собственным утраченным мечом.
Что-то больно кольнуло меня над переносицей, как раз там, куда пришёлся топор зарубившего меня эйнхерия.
– Так вот зачем Сурту меч. Он готовится к Рагнарёку.
– Не только для этого. С помощью меча он запустит цепь событий, которые ускорят Гибель Богов. Через восемь дней, если ты не помешаешь ему, он освободит от пут моего сына Волка.
– Вашего сына?.. – Ладони у меня вспотели. Перед глазами всё плыло. Слишком много вопросов роилось в голове. – Погодите… а вам-то разве не суждено сражаться в Рагнарёк против богов?
