Южная роза Зелинская Ляна
На празднике она его не видела, а представляться он не спешил, молча выпуская кольца дыма и щурясь. Она обратила внимание на то, какие большие у этого Бёрда руки, загорелые, покрытые курчавым чёрным волосом.
— Извините, я пойду, — ответила Габриэль, подбирая платье.
— Так значит вы не родня ей, а то странно… все эти цветочки…
Он вынул трубку изо рта и указал в сторону букета на надгробии. На его руке он увидела ещё один длинный шрам, уходящий от запястья вверх к локтю.
— Нет, простите, я… гостья мессира Форстера. А это просто… дань уважения.
— А… то-то я удивился, каким ветром к нам занесло такую красивую южаночку, — он как-то неприятно осклабился, теперь уже откровенно разглядывая Габриэль с ног до головы, и добавил, чуть поклонившись, и будто нарочито церемонно, — меня звать Бёрд. Я тут… из стригалей. Нанимаюсь на лето. А вы значит… хм… гостья? И давно гостите?
В голосе Бёрда слышалась какая-то насмешка, и сердце у Габриэль сжалось. Она была довольно далеко от поместья, и даже если она закричит, её никто не услышит. А этот Бёрд одной рукой может задушить её как котёнка. И как назло куда-то подевался Бруно!
— Простите, я… спешу, — произнесла Габриэль, чувствуя, как от страха, подгибаются ноги, и быстрым шагом направилась к дому, в ушах шумела кровь, не давая расслышать, не идёт ли за ней этот Бёрд.
— А вас как звать? — крикнул он вдогонку.
Но она не стала отвечать и только ускорила шаг. Безотчётный страх окатил её словно ведром ледяной воды.
…Ну где же Бруно?
Пёс догнал её уже почти у оранжереи. Она шла так быстро, что даже запыхалась, и только подойдя к дому, оглянулась. Никто за ней не шёл, но на ум почему-то пришли слова Форстера:
…«Это же Трамантия, здесь такой пылкой южной красавице стоит опасаться… всего».
Она, конечно, слышала от Натана, да и за столом, что в сезон стрижки и сенокоса здесь много наёмных работников, приезжающих на заработки. Но они, в основном, жили и работали где-то далеко от усадьбы Форстеров, в специальных местах, называемых отгонами, и уж точно она не ожидала встретить кого-то из них на кладбище. А во взгляде этого Бёрда ей почудилось что-то очень неприятное и пугающее, от чего даже коленки у неё подгибались при ходьбе.
…Чтоб вы провалились, мессир Форстер! Вот нельзя было прямо сказать, что опасность в том, что ваши работники бродят по усадьбе и пристают к девушкам, а не говорить о пылкости южных красавиц!
Надо сказать Натану — пусть сообщит об этом управляющему.
— Бруно! Вот и какой из тебя защитник? Где ты был? В следующий раз запру тебя в комнате! — отчитала она пса, но тот только повилял хвостом и лизнул ей руку, а Габриэль вздохнула: — Проку от тебя? Только и знаешь, что лезть ко мне в кровать!
Испуг постепенно отступал. Габриэль постояла немного, успокаиваясь, и вскоре этот внезапный страх перед Бёрдом стал казаться ей надуманным. Ну что такого? Этот Бёрд выглядел, конечно, ужасно, да и знакомиться с дамами его, понятное дело, никто не учил. Но он всего лишь стригаль, а он повела себя как-то невежливо. Просто, наверное, всё это от неожиданности.
И подумав ещё немного, она решила не сообщать о том, что видела. А то Натан скажет Форстеру, а тот будет над ней смеяться и называть её трусихой, или скажет: «Я же предупреждал!», или что-то в духе: «Испугались простого стригаля? А он что, должен был вам ручку поцеловать? Мы тут все не привыкли к церемониям!»
Она развернулась и пошла к конюшням проведать Виру. Пока есть время ей нужно потренироваться езде верхом, чтобы, когда вернётся Форстер, и они снова поедут к стадам, она бы держалась в седле как надо, а не падала от усталости ему на руки. А в том, что, вернувшись, Форстер первым делом вспомнит о своих уроках, она была уверена.
Ещё она подумала, что стоит поблагодарить Джиду за тот пузырёк и масло, она ведь не обязана была помогать ей, и сделала это по доброте душевной.
…А Форстер, наверное, надеется встретить её поникшей, смиренной, и хромой на обе ноги…
…Не дождётесь!
И вспомнив, что служанка любит яркие платки, Габриэль решила отдать ей один из своих. Жаль, Кармэле Джида не нравится — они могли бы подружиться… Хотя Кармэле никто здесь не нравится и все её утренние молитвы начинаются со слов: «Пречистая Дева, дай мне сил выдержать ещё один день в этом диком краю». А из всего, что было в Волхарде, Кармэла оценила только сыр, да и то, согласившись с тем, что он лучше южного, с большой натяжкой. Она даже Бруно невзлюбила. Правда, тот норовил прятать её туфли и лизать в нос, подкравшись незаметно, но он тот ещё проказник…
Она встретила по дороге на конюшню Йосту и попросила его оседлать для неё лошадь. Йоста даже растерялся, переспросил, что значит оседлать и что-то промямлил. А когда Габриэль с улыбкой предложила ему помочь и рассказать что значит седлать лошадей, если он не уверен в своих силах, Йоста улыбнулся до ушей, помянул Царицу гор, и перемахнув стриженые кусты падуба, помчался на конюшни так, словно за ним гнались все красноглазые волки этих гор. Габриэль рассмеялась и пошла переодеваться. И страх совсем прошёл.
Кармэлу чуть не хватил удар, и она даже накапала себе сердечных капель, и всё причитала, что ездить вот так одной, в мужском седле, это неприлично, глупо, опасно, неподобающе и если кто узнает…
-Кто узнает, Мэл? Тут только вода, кусты, трава, горы и овцы, а они в основном блеют, так что вряд ли кому расскажут, — пожала плечами Габриэль. — Ты знаешь, за что нас презирают гроу? За то, что мы другие. И южане презирают гроу за это же. Мы считаем их дикарями, они нас никчёмными бездельниками. Но это всё… как бы сказать… здесь просто всё вот так, а у нас — по-другому. Так что к этому нужно привыкнуть и смириться. Ты же видишь, как они живут? И пока мы здесь, мы должны жить также, потому что здесь по-другому нельзя. А когда мы вернёмся в Алерту, то для нас всё станет как прежде. Так что я буду ездить в мужском седле, Мэл, и научусь считать этих овец, чтобы над нами никто не смеялся и не думал, что раз мы с юга, то у нас руки короче или обе левые. Да и вон посмотри, Ханна же ездит на лошади одна. Почему я не могу?
— Ханна? Синьорина Габриэль! — всплеснула руками Кармэла. — Да что вы равняетесь на эту ведьму! Ей бы не лошадь, а метлу в самый раз! Тьфу!
— Что ты такое говоришь, Мэл? — удивилась Габриэль, поправила шляпку, и добавила с усмешкой. — Она просто… суровая и нас не любит. Но если бы ты стреляла из ружья в волков и разделывала в горах оленей, тоже стала бы такой.
— Много вы о ней знаете! — фыркнула Кармэла. — Она самая настоящая ведьма! Я бы на вашем месте даже в глаза ей не смотрела, глаза то у неё чисто, как у ведьмы! Слышала я тут про неё… всякое…
— Мэл, не слушай ты на кухне болтовню про горскую магию! Всему странному здесь есть своё объяснение. Помнишь те пирамиды из брёвен? На самом деле это просто громоотвод. Те капли, что мне дала Джида, это просто сорок местных трав, а не какое-то колдовство! Ты же веришь в то, что солодка помогает от кашля? Вот так и тут. Зря я вообще тебе читала ту книжку по дороге! — рассмеялась Габриэль, вспоминая, что сама же зачитывала ей куски из книги о трамантийских легендах. — Вот, что ты, что Фрэн — верите во всякую ерунду! То в магию, то в гадания…
— Ну вы хоть далеко не уезжайте-то! — взмолилась Кармэла.
— Я просто проеду вдоль озера и всё.
Габриэль объехала всё озеро и доехала почти до Эрнино, день был отличный, лошадь шла неспешно, сзади бежал Бруно, и сегодня руки и ноги уже почти совсем не болели. И она подумала — будет слишком неприлично, если она доедет так до самой почты? Письмо к Фрэн было у неё с собой.
Она долго стояла за мостом через речушку, впадающую в озеро, глядя на черепичные крыши Эрнино. С одной стороны, она уже видела здесь женщин верхом, но с другой стороны, все будут смотреть на неё, ведь она здесь чужая, и от этого было очень неловко. Наконец она решила, что доедет до почты, и если никого не встретит, то спешится и зайдёт внутрь. Обратно потом можно и пешком дойти, ведя лошадь на поводу.
К счастью, у почты никого не оказалось. Почтарь, пожилой мужчина в жилетке и пенсне, встретил её радостно, и они поболтали некоторое время, в основном о погоде.
— А ежели вы верхом, мона, — он проводил её до крыльца, — то тута есть более-менее короткая дорога до Волхарда. Вот отсюда прямо под гору езжайте, видите тропку? Вот по ней — вниз, мимо пещеры, и крюк-то вокруг скалы делать не надо будет, там к самому мосту и выедете. Это ежели пешком, так, надо думать, там трава высокая и может быть росисто — подол намочите, а верхами, так за милую душу! А взобраться на лошадь — я вам табуреточку дам.
— Спасибо! — улыбнулась Габриэль.
Сегодня её ждала приятная новость — первое письмо от Фрэн. Она жадно его перечитала и спрятала в карман. Ничего особо нового в нём не было, но Габриэль словно вернулась в родные места, вспоминая лето в Кастиере, ласковое солнце, море и свой розовый сад, их беседку, увитую виноградом, рынок, на котором лежали горы апельсинов и лимонов, оливковые и лавровые деревья, и вздохнула. Как же ей хотелось снова побывать там!
По возвращению она повела Виру в конюшню, и у самых ворот встретила Ханну, что уже оседлала свою лошадь и шла к выходу.
— Добрый день, Ханна, — поприветствовала она её.
Но Ханна лишь буркнула в ответ:
— Кому добрый, а кому как, — она вскочила в седло, и добавила, глядя на Габриэль сверху вниз, — уезжали бы вы отсюда подобру-поздорову.
— В каком смысле? — растерялась Габриэль.
— В прямом, — чёрные глаза Ханны смотрели с неприязнью. — Не место вам здесь. И вообще, таким как вы. От вас одни беды, да неприятности.
И, свистнув псам, она вскочила в седло и выехала из конюшни.
…Да за что же она так её ненавидит?
Но в том, что ей лучше уехать, она была как раз согласна с Ханной, и лишь только её открытая неприязнь так и осталась для Габриэль непонятой.
На следующий день она снова отправилась в Эрнино. И хотя Кармэла была сильно против, вспомнив в этот раз и синьору Миранди, которая бы не одобрила подобное поведение, и Пречистую Деву, и своё сердце, но Габриэль была непреклонна. Ей нужно ездить каждый день, чтобы держаться в седле, как Ханна. К тому же, она твёрдо решила побывать в Храме, и желательно, без сопровождающих. Не стоит всем знать, что она интересуется судьбой таинственной жены Форстера.
Теперь она отправлялась в путь поутру, не обращая внимания на причитания Кармэлы, объезжала озеро и всю усадьбу вдоль ограды, а затем ехала через мост по дороге в Эрнино, и возвращалась обратно той тропой, что указал ей почтарь. И с каждым разом делать это становилось всё проще.
Так в один из дней, свернув в сторону от Эрнино, она доехала до разрушенного моста, решив посмотреть своими глазами, как продвигаются работы по его восстановлению. Но к её разочарованию, никаких работ там не велось и вовсе. Зато навстречу ей попался староста и ещё двое мужчин с большим деревянным метром в форме буквы «А». Габриэль хотела свернуть с дороги, но староста её узнал издали, радостно стянул шапку и поприветствовал. И пользуясь случаем, она решила спросить, как скоро ожидать начала работ.
— Надо думать, что нескоро, синьорина Миранди, — ответил староста, посмотрев на далёкие вершины Сорелле. — А, может, и вообще никогда. Во всяком случае, не в этом месте. Тут ещё с прошлого года было понятно, что мосту этому конец пришёл. По осени, как были дожди, да река поменяла русо — в петлю ушла, вон берег подмыла с той стороны, видите, где всё обвалилось? Да ещё и опора треснула. Думали, и до весны не дотянет, но более-менее дотянул. Ну, а уж в весеннее половодье-то понятно было, что смоет. И как дожди-то пошли по весне, так оно и случилось-то, более-менее, как и ожидалось. Я-то мессиру Форстеру сказал, что дело гиблое, уж не знаю, зачем он настоял, чтобы там вам дом снять.
…Вот значит как?
…Зато она точно знает, зачем ему понадобился дом именно там…
— Так значит, мессир Форстер настоял, чтобы нам дали именно этот дом? — спросила она как можно более безразлично.
— Он мне письмом велел подготовить его для вас. Сам-то он в Алерте был. Я удивился, но када мне спорить с хозяином! Ну, я-то опосля про мост заикнулся, но он сказал — не твоё дело, оно и правда — моё дело маленькое. Так что вы уж простите за такую задержку, мы-то не виноватые, а мессиру Форстеру видней, наверно, было. А так-то, надо думать, в Волхарде-то тоже неплохо, ежели хозяин не возражает, — развел руками староста.
— А, может, другие дома есть? Город большой, — спросила Габриэль, чувствуя как внутри у неё всё закипает.
— Другие-то были, да теперича уж нет — я их на постой семьям офицеров сдал, что переезжают в гарнизон на днях.
Распрощавшись со старостой, Габриэль с тоской посмотрела на обвалившийся мост, и направила лошадь обратно.
…«Вы бы жили в том доме за рекой, и не встретили меня даже. Но… вмешалась Царица гор, и верите или нет, это не я вызывал тот дождь, что смыл несчастный мост».
Эти слова, сказанные им во время их первой встречи здесь, сами собой всплыли в голове.
Какая же наглая ложь, мессир Форстер!
…Значит, он это сделал специально. Знал что так и будет… И как убедительно врал! Милость божья, да во всех его словах вообще есть хоть слово правды?
И она решила завтра же поехать в Храм и узнать всё про Анжелику Форстер. Сейчас гнев на Форстера отодвинул в ней страх перед ним, но она знала, что страх снова вернётся. И чтобы его победить — ей нужно узнать правду.
…Пречистая Дева! Что же ей делать?
Она бы поехала в Храм прямо сейчас, но день уже клонился к вечеру, а книги могут занять много времени, и возвращаться в сумерках ей не хотелось.
На обратном пути она встретила Йосту и Ханну, и если первый поклонился ей радостно и поприветствовал, то Ханна лишь одарила очередным мрачным взглядом и промолчала.
…Скорей бы уехать отсюда!
Этой ночью Габриэль спала плохо. Впервые с того момента, как они познакомилась с Форстером на свадьбе Таливерда, она осознала, что даже не могла себе представить, насколько на самом деле он опасный человек.
И лёжа в кровати вспоминала теперь совсем другие моменты…
Его глаза, когда он смотрел на капитана Корнелли… то, как спокойно он говорил о том, что прострелил ему плечо, сразу после того, как сделал ей предложение… подробности рассказа о жертвоприношении… его руки, загорелые и крепкие, с таящейся в них огромной силой… зарубки, оставленные на портрете ножом…
Этот человек смог победить льва голыми руками… Скольким людям такое вообще под силу?
…Милость божья! Ей обязательно завтра же нужно узнать, что случилось с его женой!
Ночь была душной. Впервые с того момента, как она приехала в Волхард, здесь стало по-настоящему тепло и не нужно было больше топить камин. А Натан на её вопрос почему, ответил как обычно:
— Надо думать, лето началось. Теперь более-менее жарко будет, синьорина Миранди.
Габриэль встала, открыла окна и долго сидела на подоконнике, глядя сквозь мохнатые еловые лапы на звёзды, и слушала как где-то вдалеке, в горах, воют волки, тоскливо и завораживающе. И от этого воя по коже бежали мурашки. Бруно пришел, и сев рядом, положил ей голову на колени, словно успокаивая в том, что ей нечего бояться.
— Ах, Бруно, если бы я боялась волков! — прошептала она, гладя его по голове. — А я боюсь твоего хозяина…
Она долго не могла заснуть и вся измучилась, думая над тем, что видела и что узнала. Теперь в ней боролись два желания, и она не знала какое из них правильное.
То ли победить свой страх, как она делала обычно, встретившись с ним лицом к лицу — пойти к Форстеру и прямо обо всём спросить. Или продолжить всё скрывать, и, сославшись на нездоровье, не ездить с Форстером больше на их уроки. Как-то прожить в страхе эти две недели, а потом зачитать вслух письмо Фрэнни о том, что ей нужно ехать на помолвку, и отправиться с отцом в Алерту, забыв всё, как страшный сон.
И она едва заснула к утру, решив завтра же поехать в Храм и всё узнать, а уж потом выбрать вариант.
Она проспала почти до обеда — Кармэла, хитрая лиса, не стала её будить, надеясь, что так она не поедет снова верхом на лошади. Но Габриэль, наспех перекусив, и пропустив мимо ушей все увещевания служанки, твёрдо решила осуществить задуманное.
День стоял жаркий, и небо, утратив свою обычную чистую голубизну, сегодня подёрнулось лёгкой пенкой облаков по краю. Перед выездом из усадьбы Габриэль остановил Натан, и указывая пальцем на дымку над горами, произнёс:
— Надо думать, будет гроза, синьорина Миранди. Уж не задерживайтесь. Дождей давно не было, а значит, уж если полыхнёт, так полыхнёт.
— Спасибо, Натан! Я вернусь быстро, — она посмотрела на небо — до грозы ещё много времени, успеет.
Вира шла неохотно, прядала ушами и как-то нервно подрагивала шкурой, но Габриэль не замечала этого, погружённая в свои мысли. Табуреточка у храма не понадобилась, потому что справа от входа был предусмотрительно положен большой камень. Габриэль спрыгнула на землю, привязала Виру и вошла внутрь.
Храм оказался небольшим и старым. Наверное, сюда мало кто ходит, хотя Эрнино — самая граница, и южане здесь не такая уж редкость, но в этот час внутри никого не оказалось, лишь тишина и лёгкий запах благовоний встретили вошедшую Габриэль. Она опустилась на лавку, и сначала помолилась, а затем зажгла несколько свечей.
Появился святой отец, невысокий пожилой мужчина, его розовая лысина в обрамлении множества белых кудряшек, придавала ему сходство с ангелами-младенцами, что были изображены на фресках вокруг. После традиционных приветствий и благословлений он спросил:
— Что привело тебя, дочь моя? Ты недавно переехала в Эрнино? Я не видел тебя здесь раньше.
— Я здесь… в гостях и, если честно, то… могу ли я посмотреть ваши регистрационные книги, святой отец? — спросила она прямо.
— Ты кого-то ищешь?
— Да, ищу. Скажите, как давно вы служите здесь? Может, вы могли бы мне помочь найти сведения об одном человеке?
— На день Великих мучеников будет год, дочь моя, как я приехал сюда из Ровердо.
Этого было мало. Не похоже, чтобы то, что она ищет, произошло так недавно.
— Вы случайно не знаете, что стало с моной Анжеликой Форстер из Волхарда? — спросила она, вглядываясь в лицо святого отца.
Но оно осталось безмятежным, святой отец лишь покачал головой и ответил:
— Не знаю, дочь моя. Никогда о такой не слышал.
— Тогда вы позволите мне посмотреть ваши книги? Может, я найду запись?
— Конечно. А кто она вам? Родственница?
— Знакомая… моей семьи, — уклончиво ответила Габриэль.
Они прошли в небольшую комнату, в которой на полках стояли книги по годам, и Габриэль присела за маленький стол с чернильницей и перьями. Изучать пришлось всё подряд, начиная с года восстания. В то время Форстер был в Бурдасе, и вряд ли история с его женой произошла раньше.
В год восстания оказалось так много погибших, что книга растянулась на целых два тома. Габриэль смотрела на знакомые фамилии, написанные аккуратным убористым почерком, и думала:
…Пречистая Дева, как же это всё ужасно!
Среди фамилий было много знакомых — семей из Алерты, чьи родственники погибли здесь, сражаясь с северянами. Записи гласили: пали в бою, умерли от ран…
Она смотрела на эти строчки и вспоминала ряды надгробий на кладбище Фосртеров, и та далёкая война начинала становиться реальной, обрастая лицами.
Бенцони, Кавальканти, Тиррито, Алегретти… Она знала эти семьи. И почему-то так некстати вспомнились слова капитана Корнелли:
…«На границе опять волнения… Снова повстанцы… Генерал-губернатор приказал усилить все форпосты дополнительными отрядами».
…Милость божья, да неужели это может повториться?
И среди фамилий офицеров-южан она внезапно обнаружила две записи:
Валентино Форстер — казнён.
Мартин Форстер — казнён.
Святой отец ушёл, а Габриэль сидела, молча глядя на эти имена, и думала:
…Мартин Форстер — отец Александра, а кто же такой Валентино Форстер?
Она листала дальше, пробегая по столбикам кончиком пера, и перелистывала одну страницу за другой, так что совсем потеряла счёт времени. Прочитала все книги после восстания, но так и не нашла ни одной записи об Анжелике Форстер.
Но должен же быть хоть намёк!
Габриэль убрала их на место, достала несколько томов, что предшествовали году восстания, и стала читать их, скорее, уже от безысходности. И в одной из книг она нашла то, что удивило её несказанно.
Запись о рождении.
Альбертина Форстер, дочь Александра и Анжелики Форстер, родилась за полтора года до Восстания. Габриэль быстро переворачивала страницы дальше, и ранее этой даты нашла ещё одну запись — о заключении брака между Анжеликой Монтанелли и Александром Форстером.
…Боже мой! Да не может быть! Раз нет записи о смерти, получается, что его жена жива? И у него есть дочь? Но… как же так? И где они? И как же тогда он собирался просить её руки, будучи всё ещё женатым?
Она даже вскочила, и только сейчас обратила внимание на то, что за окном почему-то темно.
Глава 16. О том, чем опасны блуждающие грозы
Воздух стал недвижим и тих. Ни малейшего ветерка, ни птичьего крика. Габриэль выбежала на дорогу и посмотрела на небо.
Гроза уже собралась над долиной Волхарда.
…Милость божья! Неужели она просидела за книгами так долго?
Иссиня-лиловые тучи шли низко, клубились, пожирая предгорья и долину, подсвеченные по краю яркими и пока ещё беззвучными всполохами молний. Солнце скрылось и темно стало так, словно был уже поздний вечер.
— Может, переждёте здесь? — спросил святой отец, указывая на дверь храма. — Гроза-то нешуточная будет.
— Нет, нет, я успею, тут недалеко! Я короткой дорогой! — воскликнула Габриэль.
И поблагодарив святого отца, подошла к лошади. Вира не находила себе места, стояла перебирая ногами и подрагивая шкурой, и от прикосновения Габриэль истошно заржала, загребая передним копытом землю.
— Вира! Вира! Тихо! Не бойся, — Габриэль похлопала её по шее, решив, что животное чувствует грозу и боится.
Ей, и правда, нужно ехать быстрее. Как же она могла так увлечься и совсем потерять счёт времени!
…Пречистая Дева! Кармэла там с ума, наверное, сходит!
Она направила Виру вниз по улице к окраине Эрнино, глядя с тревогой на небо. Гроза приближалась слишком быстро, гораздо быстрее, чем она ожидала. Город словно вымер. Духота казалась почти густой, и дышалось тяжело. Стало так тихо, что Габриэль услышала даже, как вдали на камнях в реке перекатывается вода, но тишина эта была недолгой.
Ветер, словно джин из бутылки, ворвался в узкое горлышко ущелья, пролетел над дорогой, взметая пыль, закрутил деревья и прошёлся по обочине так, что кусты склонились почти до земли.
Габриэль прикрыла глаза рукой, и принялась понукать лошадь, но Вира почему-то совсем перестала слушаться. Словно одержимая это грозой, она то останавливалась, то пятилась, пытаясь свернуть куда-то с дороги, фыркала и прядала ушами, и казалось, что она упирается в невидимую стену и поэтому не может идти вперёд.
— Вира! Ну же, девочка моя, да что с тобой? — Габриэль пыталась успокоить животное, но это было бесполезно.
Бруно метался вокруг и лаял, словно пытаясь что-то сказать, и от этого, казалось, лошадь лишь ещё больше сходила с ума. Габриэль попробовала её повернуть к одному из ближайших домов, чтобы там слезть на выступающий из фундамента камень, но не успела. Ярко-алая молния с сухим треском распорола небо от края до края, замерла, пульсируя, а затем ударила куда-то в сторону Волхарда, и следом раскатился гром, многократно усиленный горами.
Вира взвилась на дыбы, едва не сбросив всадницу, истошно заржала и бросилась вперёд. И всё что могла сделать Габриэль — пригнуться, вцепиться в гриву и вручить свою душу Пречистой Деве.
А следом ударила ещё одна молния, где-то совсем рядом, и ещё раз, уже с другой стороны. И Габриэль никогда не видела ничего подобного: молнии не исчезали сразу, они замирали, словно целясь во что-то на земле, и можно было подумать, что они танцуют над озером.
В городе не осталось ни одной живой души. За первым порывом ветра налетел ещё один, а затем небо обрушилось на землю небывалым ливнем. Лошадь промчалась по совершенно пустым улицам Эрнино, мимо пожарной каланчи и почты, и выскочила на дорогу, ту, что вела к Волхарду. Ветер хлестал струями дождя, как бичом, и совершенно ничего нельзя было увидеть, кроме вспышек молний — казалось, что они преследуют всадницу, ударяя где-то совсем рядом.
Бруно обгонял Виру, бросался с лаем, пытаясь стащить её с дороги, и наконец, это ему удалось. Лошадь остановилась, затанцевала на месте в потоках дождя, вставая на дыбы и пытаясь сбросить всадницу. А Бруно забежал вперёд, прыгал и лаял, не давая Вире снова сорваться в бешеную скачку, и загоняя её в кусты. И прежде чем Габриэль поняла что происходит, лошадь попятилась задом на ту самую тропку, идущую под гору, что показывал им почтарь, и заскользила вниз по раскисшей земле, оседая и заваливаясь на бок с истошным ржанием.
— Ноги из стремян! Живо! — услышала Габриэль крик где-то над ухом, и кажется, сделала именно это, словно повинуясь приказу, пришедшему из дождя.
А потом чья-то рука выдернула её из седла и отшвырнула в сторону с нечеловеческой силой. Она упала прямо в мокрую траву, ударившись плечом и рукой, покатилась вниз по склону с закрытыми глазами и остановилась, только налетев на какой-то огромный куст.
Кажется, было больно…
Но страх притупил боль, и после такого быстрого спуска с горы, в голове всё кружилось и никак не могло остановиться. Она лежала, уткнувшись лицом в мокрую траву и чувствуя только одно — под ней земля, она жива и, кажется, чудом избежала смерти.
— Элья! — кто-то схватил её за плечи и перевернул. — Элья? Ты жива? Жива? Ну же?
Она открыла глаза и увидела над собой в струях дождя лицо Форстера. Он стоял перед ней на коленях, склонившись и держа её за плечи, и тряс так, что казалось, голова у неё сейчас оторвётся. А его глаза были почти чёрными. Он коснулся рукой её лба, убирая прилипшую прядь.
— Жива! Да задери меня медведь! Ты совсем с ума сошла! — он кричал, продолжая её трясти, — Совсем? Как ты тут оказалась? Какого дьявола ты тут делала?
И прежде чем она смогла хоть что-то сказать, он прижал её к себе порывисто и сильно.
Сознание вернулось сразу.
Габриэль оттолкнула его и едва не упала на спину, в последний момент поймав землю руками, оттолкнулась ногами и села, вытирая лоб тыльной стороной ладони. И какое-то совсем короткое время они с Форстером смотрели друг на друга тяжело дыша, а вокруг бесновалась гроза. Косые полосы дождя били в лицо, и гром гремел где-то над озером. И голова всё ещё шла кругом.
— А какого дьявола вы орёте на меня! — крикнула Габриэль в ответ, чувствуя, как постепенно перестаёт кружиться мир и наружу рвётся только что пережитый ею страх.
— Да вы бы погибли! Вы совсем спятили — тащиться сюда в грозу? Где вы пропадали до ночи? Вы чем вообще думали! — Форстер поднялся рывком, схватил её за руку, и поднял таким же рывком, поймав другой рукой за талию.
— Да провалитесь вы! — Габриэль перекрикивала, казалось, даже гром, и попыталась выдернуть руку из цепкого захвата Форстера, а другой, упираясь ему в грудь. — И отпустите меня! Сейчас же!
В тот же миг молния, такая огромная и яркая, словно столб огня, ударила совсем рядом, где-то не дальше чем в четверти льё. Фонтан искр взметнулся во все стороны, и рассыпавшись, погас над плакучими ивами на берегу озера. И вместо того, чтобы отпустить её руку, Форстер притянул к себе Габриэль почти вплотную, снова схватив за плечи.
— Элья! Дьявол задери ваше упрямство! Вы знаете, что это такое сейчас творится? — его лицо было так близко, что казалось, можно увидеть, как чернота зрачка поглощает синюю радужку его глаз. — Это блуждающая гроза! Она не закончится, пока не найдёт свою жертву! И если мы будем стоять здесь — этой жертвой станем мы! Нас убьёт! А теперь, бежим скорей, или я, к лесным духам, закину вас на плечо и понесу!
Они стояли под потоками воды глаза в глаза, на расстоянии не больше ладони, а вокруг не было видно ничего, кроме серой пелены дождя. Внезапно Форстер выругался на горском наречии, и схватив Габриэль за руку, грубо потащил за собой, а она не могла сопротивляться его силе. Они соскользнули куда-то по склону, путаясь в длинной траве, и едва не упали несколько раз, но Форстер обхватил Габриэль за талию, удерживая, и когда они, наконец, оказались внизу, он махнул рукой в сторону уступа скалы и крикнул:
-Нам надо укрыться там!
Молния ударила ближе, и они едва не оглохли от раската грома.
…Пречистая Дева!
Они бежали. Форстер крепко держал её за руку, и она едва поспевала за ним, пытаясь справиться другой рукой с намокшей юбкой. Где-то потерялась шляпка, вылетели шпильки и волосы, рассыпавшись по плечам, прилипли к лицу и мешали. Но, кажется, страх, что гнал её, был сильнее всего, потому что она снова увидела, как танцуют молнии над озером и над долиной, словно целясь в кого-то невидимого и преследуя его, и в воздухе пахло остро и свежо.
Форстер буквально затащил её под уступ. Большое углубление в скале, даже не углубление — почти пещера, Габриэль несколько раз проезжала мимо неё, и это место было ей знакомо. Внутри оказалось сухо, и прежде чем она успела перевести дух, Форстер потянул её за собой, в самую глубину.
— Дальше от входа! Как можно дальше! — и только там она смогла, наконец, выдернуть руку из его ладони.
Они остановились, тяжело дыша, и глядя друг на друга — мокрые, грязные, возбуждённые и испуганные.
— Вы, синьорина Габриэль, конечно, не могли найти более подходящее время для прогулок, чем в блуждающую грозу! — выдохнул он наконец, проводя пятернёй по волосам и стряхивая капли с рук. — Чем вы вообще думали!
— Катитесь к дьяволу со своими обвинениями, мессир Форстер! Вы, конечно, не нашли другого времени, чтобы меня отчитывать! — воскликнула Габриэль, пытаясь отдышаться и вытирая лицо ладонями.
— И это вместо "спасибо" и "добрый вечер, мессир Форстер"? — спросил он, усмехнувшись: видимо, самообладание уже начало к нему возвращаться.
— Ах да! Конечно! Добрый вечер, мессир Форстер! Спасибо! И катитесь к дьяволу! Надеюсь, вас устроит такая благодарность? Или присесть в реверансе? — ответила она резко, собирая волосы и пытаясь отжать из них воду.
— Иного я и не ждал!
— А чего вы ждали? Оставьте меня в покое, и не смейте на меня больше кричать! Никогда! Слышите? И не прикасайтесь ко мне! — она, наконец, завязала волосы в узел и выпрямилась. — Никогда!
— Я не хотел на вас кричать. И не кричал бы, не сделай вы подобную глупость! Я же предупреждал вас — не ходите дальше ограды усадьбы! — раздражённо ответил Форстер.
— Глупость? Глупость! Да дьявол вас подери! — крикнула она, делая шаг ему навстречу и не заботясь о том, что так вести себя неприлично или грубо, пережитый страх стёр все рамки приличий. — Какую глупость? Проехала на лошади? Так вы сами хотели, чтобы я сделала это! Вы сами спровоцировали меня на тот глупый спор! Сами хотели, чтобы я научилась! Так я и училась! А теперь я же в этом и виновата? Или, получается, я здесь в клетке? Не могу даже выйти за ограду? Тогда, за каким дьяволом, вы притащили меня сюда, если здесь так опасно? За этим? Чтобы держать в Волхарде, как канарейку? — она размахивала руками, не в силах совладать со своей яростью, питаемой только что пережитым ужасом. — Вы заманили меня обманом! Вы соврали мне про тот дом и про мост, вы всё знали про то, что его смоет весной! Мне сказал староста! И не вздумайте отрицать! И вы врали мне всё это время! «Вам стоит опасаться здесь всего! Это же Трамантия!». Опасаться вашего ликёра? Прогулок на лошади? Опасаться ваших гроз? Или одноглазых стригалей? А откуда я могла об этом узнать? Вместо того, чтобы сказать мне правду, вы только и делали, что смеялись надо мной и лгали! А теперь вы меня спасаете? Как благородно! Хотите благодарности? Не будь вас — спасать меня было бы не нужно! Да провалитесь вы! Вы — это всё, чего мне нужно опасаться в этом мире! Да чтоб в вас эта молния попала! Ненавижу вас! Ненавижу! Вы чудовищно отвратительны! Нет, вы отвратительно чудовищны! — выпалила она глядя ему в глаза.
И тут же пожалела о своих словах. Не стоило ей говорить всего этого, а особенно про мост: она ведь хотела, чтобы он не догадывался о том, что его обман раскрылся. И вообще, не стоило ей говорить так: она же хотела, чтобы он поверил в её игру.
Но то, что она нашла в регистрационных книгах, спутало все её карты…
Почему до последнего она верила, что найдёт запись о смерти его жены? Будто хотела его оправдать… А теперь она даже не знает, что и думать. И эта история с мостом и домом, и то, как он лгал ей, не дрогнув ни одним мускулом. Как он мог? И почему сейчас ей так обидно за этот обман? От всего этого у неё, кажется, даже рассудок помутился. Ведь совсем недавно, когда он рассказывал о войне и Волхарде, об этих горах и своих людях, она испытывала сочувствие, она начала его понимать, а теперь…
А теперь всё это может оказаться просто очередной искусной ложью. Да ещё он кричит на неё так, будто имеет на это право, и…
…Почему он так смотрит на неё?
…Милость божья! Как же это всё неподобающе!
Только сейчас, когда с этой речью наружу выплеснулся весь её страх, и злость на Форстера за его обман, она увидела всё как есть. Они в пещере вдвоём, стоят друг напротив друга так близко, мокрые и грязные, а на улице уже почти вечер, и его взгляд, прикован к её губам…
И она вспомнила, как он тащил её за руку, как прижимал к себе, обхватив за талию, и как обнял, и…
…О Боже…
… вряд ли могло быть что-то хуже всего этого.
…Лучше бы молния попала в неё!
Случись такое в Алерте, если бы кто-то узнал, её репутации пришёл бы конец. Ни одной девушке не простят подобной оплошности.
…И почему этот человек приносит в её жизнь одни сплошные несчастья? Даже тогда, когда пытается помочь, всё получается только хуже!
Габриэль выдохнула, чувствуя, как её лицо заливает краска отчаяния и стыда, а на глаза наворачиваются слёзы. Она отступила в сторону выхода, и чтобы скрыть охватившие её чувства, стала осматривать платье, понимая, что выглядит оно просто ужасно. Дрожащими руками она принялась его отчищать, и невольно схватилась за плечо, почувствовав боль.
— Элья? — голос Форстера был мягкий и тихий. — Элья?
Он шагнул к ней, но она выставила руку вперёд, и сделав ещё один шаг в сторону выхода, воскликнула:
— Не приближайтесь ко мне! Или я выскочу прямо в эту треклятую грозу! И пусть лучше меня убьёт молнией!
И она бы выскочила, но Форстер тут же остановился.
— Элья? Да что же вы за наказание! Послушайте, прошу вас, посмотрите на меня, — произнёс он ещё мягче и тише, — ну же, Элья! Ну посмотрите на меня. Я… хочу извиниться.
— Извиниться? — она невольно подняла голову, в глазах всё ещё стояли слёзы, но плакать перед ним она не собиралась.
В сером полумраке пещеры черты его лица сгладились, с него исчезло выражение, присущее хищной птице, и оно было серьёзным.
— Да. Извиниться. Простите меня за то, что я на вас накричал. И за… мою грубость, — произнёс он негромко. — Но вы должны знать, что блуждающая гроза — это не миф и не какая-то глупая горная байка. Блуждающая гроза — это настоящее проклятье Сорелле. Как бы вы ни смеялись над легендами, но это правда. Слышите, уже не так сильно гремит гром? Это значит, что гроза уходит. Значит, она нашла себе жертву. Значит кто-то погиб. Скорее всего, завтра мы узнаем, кто это был. Такая гроза случается не каждый год, но в ней обязательно кто-то погибает. Вы же видели громоотводы? Вот так мы пытаемся её обмануть. И иногда это удаётся. Не найдя никого, гроза сжигает одну из наших башен.
Он говорил медленно и размеренно, словно пытался своей мягкой тягучей речью её успокоить, и Габриэль подумалось, что вот точно так он разговаривает с лошадьми.
— И когда я сегодня приехал в Волхард, прямо в начале грозы, то Натан и Кармэла не находили себе места — вы уехали и не вернулись вовремя, и никто не знал, где вас искать. Йоста объехал всё озеро, но вы как сквозь землю провалились! Поверите ли вы, что я накричал лишь потому, что испугался за вас? Очень испугался за вас, Элья! Понимаете? Эта гроза могла вас убить. А когда я увидел, что вы вот-вот свалитесь с лошади… Вы же понимаете, что в тот момент мне было не до церемоний? — он чуть усмехнулся. — Так вы простите меня за мою… грубость?
Они смотрели друг на друга, и Габриэль понимала: да, всё разумно. И в этой ситуации он, конечно, и не мог повести себя по-другому, но…
…то, как он смотрел, то, как говорил, как мягко произносил её имя на горский манер, от него будто исходили странные завораживающие волны…
…Это было так… так…
Это всё смущало и пугало, заставляя подгибаться колени…
… и всё, что он говорил, было только частью правды.
Габриэль посмотрела на серую стену дождя и сделала ещё пару шагов в сторону света, чтобы стоять от Форстера как можно дальше. Чтобы не чувствовать этого странного притяжения и желания смотреть ему в лицо. Им нужно скорее возвращаться, потому что всё это очень… очень небезопасно. Стоять здесь с ним вот так.
Читать бесплатно другие книги:
