Шансы есть… Руссо Ричард
Линкольн потер себе виски.
– Вчера считал – после того, как узнал, что за нелады у него с женщинами. То есть многие здесь полагают, что он опасен. Создавалось впечатление, что все части головоломки стыкуются. И это кое-что объясняло.
– Например?
– Ну, одна из причин того, что следствие не добилось никаких результатов, в том, что оно так затянулось. Как только легавые услышали, что Джейси должна была выйти замуж, – прикинули, что она просто струсила и сбежала. Мы тоже так думали – первый месяц или около того, верно? А все это время принимали как данность, что они с Вансом женятся. Они же помолвлены, как ни крути. Но после того, как она пропала, все изменилось. Из этого вдруг перестало следовать ее замужество с Вансом. Она о нем никогда не заговаривала, да и не особо скучала по нему, когда они были в разлуке. Они не сходились ни в чем – ни где станут жить, ни будут ли у них дети, да во что ни ткни.
– И насчет войны.
– Точно. Но если впутан Троер, все это не имеет значения.
– Только тут загвоздка. Троер утверждает, что Мики сломал ему челюсть тем своим ударом и ему пришлось ехать в Бостон ее фиксировать.
Линкольн кивнул.
– Гроббин его опрашивал где-то через неделю после того, как все мы уехали с острова, и тогда челюсть у него зафиксирована была намертво.
– А это значит, что на острове в тот вторник его могло и не оказаться.
– Ясное дело. Сегодня все это выглядит каким-то горячечным сном. По сути, мне хотелось, чтобы убийцей он был просто потому, что он мерзавец, а оно все устроено по-другому.
– Да, по-другому.
– Скажи-ка мне кое-что, – произнес Линкольн, мысли его сновали зигзагами. – Анита утверждает, что та поездка сюда была моей идеей. Ты тоже так это помнишь?
– Более-менее. Мы с тобой сперва это обговорили, а Мики убедить далось без труда. Только не думали, что Джейси присоединится к нам – у нее же свадьба ожидалась через пару недель.
– Я даже не помню, что приглашал ее.
– Это потому, что пригласил ее я.
– Правда? Ты уверен?
Тедди поморщился, как будто воспоминание было мучительным.
– Ага, и довольно-таки отчетливо помню это. Позвонил ее родителям, она сняла трубку, и голос у нее был странный, как будто я ее разбудил. Потом попросила меня повторить имя, словно уже забыла, кто я такой. Но я повторил, и она по-настоящему обрадовалась, как если бы мой звонок стал ответом на ее молитвы. Отчего-то ни первая реакция, ни вторая правильными мне не показались. В общем, план у меня был разрекламировать ей эти выходные как последнюю попытку убедить Мики не идти в армию, но она сразу заявила, что поедет, – мне даже шанс ввернуть это не выпал.
– Я, наверное, думал примерно так же. Может, ее согласие приехать не имело к нам никакого отношения. Что, если она просто искала повод сбежать на несколько дней из Гринвича?
– Зачем?
– Может, легавые были правы: она начала сомневаться, стоит ли ей выходить замуж. Но все равно меня не покидает чувство, что мы что-то упускаем.
Тедди собрался что-то сказать, но передумал.
– Что, Тедди?
– Ну, на самом деле в тот день, когда мы с Джейси ездили к Гей-Хед, она действительно намекала на сомнения.
В глазах у него, как отметил Линкольн, набухли слезы.
– Этого ты нам никогда не рассказывал.
Тедди пожал плечами.
– Наверное, у меня было чувство, что она мне доверилась по секрету. Но не сказала, что не будет выходить замуж. Просто что больше в этом не уверена.
Линкольн опять подошел к раздвижной двери и выглянул наружу. В предвечерних тенях удлиненный очерк дома тянулся вниз аж до самого жилища Троера. Слабнущий солнечный свет еще искрился на океане вдали.
– В общем, – произнес Тедди, – сейчас все сходится. Почему ты заговорил о тех занятиях по истории у Тома Форда. Он же все время твердил про отдаленные и непосредственные причины. До чего привлекательной может быть непосредственная причина, хотя настоящая истина обычно погребена где-то глубже.
– Должен сказать, – признал Линкольн, – что если Троер тут ни при чем, мне бы стало легче.
– С чего это?
– Гроббин еще кое-что сказал. Если б он отвечал за следствие – пригнал бы на этот участок экскаватор и перерыл бы весь его до последнего дюйма. – Теперь Линкольн потряс головой. – Вот чего я б не вынес – обнаружить, что она мертвой все эти годы пролежала тут. Под этой самой землей.
Затем они помолчали немного, пока Тедди не высказал наконец то, о чем думали оба.
– Не стоило нам давать ей ускользнуть от нас в то утро. Надо было поднять Мика и догнать ее. Подвезти до парома, чтобы попутку не ловила. Почему же мы этого не сделали?
– Никому бы не сказал, а тебе могу, – произнес Линкольн, – но если по правде, мне стало легче, когда она ушла.
Тедди удивился, но виду не подал.
– Я помню, что ты сказал тем утром.
Линкольн не помнил – и не был уверен, что ему хочется напоминания от Тедди.
– Ты сказал: “Значит, всё”.
Не поспоришь. Именно так он и сказал, припомнил Линкольн. Как будто уже тогда знал, что Джейси они больше не увидят.
Ниже по склону хлопнула сетчатая дверь. На свою террасу вышел Троер и стоял теперь там – без рубашки, упершись обеими руками в перила, глядя в их сторону.
– Ты о Мики когда-нибудь думаешь? – спросил Тедди.
Они ехали в клуб в Оук-Блаффс, где должны были встретиться с Мики, который чуть раньше бросил Линкольну в почту: “Лицевой. Будь в «Рокерах» в 7. Тащи с собой Тедомотину. И не дай ему отвертеться”. От сообщения у Линкольна предсказуемо улучшилось настроение. Еще с первого курса в Минерве способность Мики всему придать другой масштаб оставалась величайшим его даром. И Линкольн, и Тедди склонны были принимать жизнь чересчур всерьез, поэтому Мики предоставлял естественное противоядие от их мрачных дум. Да и так ли уж плох мир, если в нем есть Мики? Навыка своего со временем он не утратил. То, что Линкольна он по-прежнему звал “Лицевым”, а Тедди – “Тедомотиной”, явно свидетельствовало о его убежденности, что четыре десятка лет их не испортили и не растлили. В присутствии Мики все отчего-то казалось не таким угрожающим, как будто жизнь сняла с него мерку и решила не лезть на рожон. На самом деле не имело значения, негодяй Троер из горячечного сна Линкольна или же заурядный мудозвон. Мики с ним уже разок быстро разобрался и, возникни нужда, разберется снова.
Тедди же отчего-то казался совсем на другой волне. Их разговор, похоже, низверг его в какую-то задумчивость, и Линкольн теперь жалел, что поделился с ним мрачными соображениями Гроббина о том, что могло произойти с Джейси. Но особого выбора у него и не было – после визита Троера.
– Думаешь о нем сейчас? – ответил Линкольн, вопрос Тедди прилетел неожиданно.
Тедди пожал плечами:
– Что у него за жизнь? В смысле, мы с тобой гораздо больше друг о друге знаем, чем о нем.
– Ага, но про него вообще есть что знать?
На это Тедди вздернул бровь.
– Ладно, неправильно выразился, – признал Линкольн. – Я в том смысле, что Мики всегда был парень весь “что на витрине, то и в магазине”.
С этим Тедди не спорил, но что-то его зримо беспокоило.
– Как ты считаешь, почему он двинул тому парнишке из “САЭ”?
– Пьяный был.
– Даже у пьяных бывают причины.
– Это так, но почти всегда причины эти понятны только им самим. – Линкольн не удержался и хмыкнул, припомнив. – Тогда он утверждал, что его разозлили каменные львы у входа, помнишь?
– Это-то ладно, но почему?
– Мне полагается тебе объяснить, почему скульптура злит пьяного?
Тедди вновь пожал плечами.
– Хорошо, тогда вот что. Чего ради, по-твоему, он торчал в кухне и драил там кастрюли, когда мог бы работать в зале вместе с нами?
– Я просто предполагал, что таков наш Мики.
– Это рекурсия, а не объяснение.
– Я бы поискал это слово в словаре, но я за рулем.
– Ну а выигрышный вопрос – почему он передумал и уехал в Канаду?
Вот в этом вопросе, по крайней мере, смысл для Линкольна был.
– Этого я так и не понял. В конце концов, наверное, я решил, что вы с Джейси его убедили. Вы же оба с декабря от него не отставали. Может, когда настала пора явиться на службу, он узрел свет. Как Павел по дороге в Дамаск?[54] А ты вообще к чему со всем этим клонишь?
– Не знаю, – признался Тедди, – но еще в колледже я думал, бывало, что можно изменить взгляды людей. Обоснуешь им что-нибудь, и если знаешь больше, если умен и настойчив, их в итоге можно в чем-то убедить.
Линкольн на этот раз не удержался от улыбки.
– Помимо себя, ты описываешь еще и нашего нынешнего президента.
Общий список его придирок к Обаме возглавляла вот какая: этот человек, похоже, верит, что мир – место рациональное и все в нем исходят из доброй воли.
– Не в этом ли весь смысл серьезных дебатов? Мы забываем, что даже при Никсоне большинство поддерживало войну. Просто со временем против него накопилась целая гора улик.
– Ну вот тебе, значит, и ответ. Мики был как вся остальная страна. Достиг переломного рубежа.
– Да только в его случае дело вовсе не в уликах было, и резоны он никогда не брал во внимание. Он обещал отцу, что пойдет. Остальное не имело значения.
Линкольн кивнул, начиная понимать.
– Так ты утверждаешь, что…
– Если мы его не убедили, тогда что?
– Ладно, замечание, наверное, справедливое, но почему это вдруг так важно?
– Видимо, я к тому, что многого о людях мы не знаем – даже о тех, кого любим. Кое-чего о себе я тебе никогда не рассказывал – и, вероятно, есть такое, что не касается меня, и ты этого не рассказывал мне. Но то, что мы держим в секрете, находится в самой середке того, что мы есть. Том Форд, к примеру, никогда не выдавал, что он гей.
– Это так, – согласился Линкольн, – но мы знали.
– Я не знал.
– Правда?
Подумав, Линкольн решил, что вовсе не уверен, что и он знал, – по крайней мере, когда они учились в Минерве. Но десять лет спустя, прочтя о смерти Форда в журнале выпускников, он вовсе не удивился: в какой-то миг, должно быть, подсознательно сложил два и два.
– Интересно то, – говорил Тедди, – что люди не сильно любопытствуют насчет друг друга.
– Разве у всех нас нет права на личное?
– Есть, разумеется. Но я не о том. Мы позволяем людям хранить секреты, но затем убеждаем себя, будто все равно знаем этих людей. Возьми Джейси. Мы все были в нее влюблены, но что мы на самом деле о ней знали? До этого я никого похожего на нее не встречал, поэтому мне и не с чем сравнивать. А если вдуматься, она в той же лодке сидела. Ей мы, должно быть, казались такими же загадочными, как она нам.
– Да в нас ничего загадочного нет.
Стоило Линкольну это произнести, как он понял, что его утверждение – фальшь. Потому что бывали такие случаи, когда Джейси словно присматривалась к ним и размышляла об их внегринвичском существовании. Бесплатные школы. Разноуровневые дома с “фордами-галактиками” на дорожках. Ипотеки. Соседские кварталы, где полно иммигрантов в первом-втором поколении. Двухнедельные летние отпуска, проводимые где-нибудь поблизости. Люди, для кого “лето” – не что-то особенное. Похоже, она все это впитывала. Но не задавалась ли она вопросом, что эта, неведомая ей, жизнь, возможно, так же хороша, а то и лучше той жизни, какую знала она сама?
– Я тебе когда-нибудь рассказывал, как моя мать к ней отнеслась?
– Твоя мать ее видела?
– Нет, ей я рассказывал. Какая Джейси необузданная. Я даже изложил ей цензурированную версию той ночи на собачьих бегах в Бриджпорте и как мы возвращались в “Тету” короткими перебежками от бара к бару. А потом – как Джейси нас всех целовала в губы перед президентшей землячества. Когда я договорил, у матери лицо сделалось такое, словно она никак не в силах сообразить, до чего ее сын может быть тупоумным. И она поинтересовалась, не приходило ли мне в голову, что Джейси просто может ждать, чтобы один из нас – ладно, наверное, я – собрался с мужеством и объявил ей о своих истинных чувствах.
– Так и сказала?
– Дальше – лучше, – произнес Линкольн. – Когда я объяснил, до чего это маловероятно и что Джейси помолвлена со студентом-юристом из богатой семьи, мама сказала, что, возможно, она хочет размолвиться – и с ним, и с ними.
Тедди широко ухмыльнулся.
– Хочешь не хочешь, а спросишь себя, какой твоя мама была в девичестве.
– Я в точности то же самое тогда подумал. А когда спросил, она лишь хохотнула этак горестно и сказала, что у нее была подруга, которую Джейси ей напомнила. Потом сказала, что мир не всегда добр к пылким девушкам, у которых нет сильных мужчин в защитниках. Думаю, мама намекала, что я бы мог стать таким для Джейси, а она больше всего боится, что я превращусь в того, кто поступает всегда осмотрительно.
Они долго молчали, потом Тедди сказал:
– Вообще-то завидую. Обоим родителям ты был так небезразличен, что они давали тебе дурные советы.
Линкольн снова хмыкнул.
– Что там за стихотворение ты всегда цитируешь? О родителях?
– Ларкин. “Родители засрут мозги тебе из самых лучших чувств…”[55]
– Первоначальные непосредственные причины.
Они уже въезжали в Оук-Блаффс – Атлантика справа, и Тедди так пристально смотрел поверх ее простора, как будто мог разглядеть, что лежит на дальнем берегу.
– Эй, – произнес Линкольн. – Все нормально у тебя будет?
– Ну, – ответил его друг. – Я готов. Вводите меня, тренер.
Они свернули на Сёркит-авеню, и “харлей” Мики стоял там прямо перед неоновой вывеской “Рокеров”.
Тедди сделал вдох поглубже, рука уже на дверной ручке.
– Ну вот, – сказал он. – Рок-н-ролл на очень высокой громкости.
Тедди
Столик они выбрали как можно дальше от сцены. Хотя первый сет начинался только в девять, до него больше часа, группа, на которую их притащил Мики, уже поставилась, и их звуковая система – с учетом размеров зала – поистине повергала в ужас. Помимо нескольких гигантских гитарных усилителей, четыре колонки в регулируемых стойках почти достигали потолка, обшитого акустической плиткой, а еще несколько мониторов были развернуты назад, где должны стоять музыканты, предположительно – чтоб и они могли наслаждаться своим оглушительным звуком. Тревогу усиливали три микрофона, расставленные на полу вокруг ударной установки. Зачем барабанам дополнительное звукоусиление в таком крохотном зальчике?
По настоянию Мики все они заказали ребрышки – лучшие на острове, уверял он, в меню даже смотреть нет смысла. К каждой заказанной порции полагались капустный салат, тушеная фасоль, кукурузный хлеб, маринованные огурчики, гора жареной картошки и, что невероятно, два фаршированных яйца. Тедди, не евшему ничего после булочки с моллюсками у Гей-Хед, пора бы проголодаться, но есть он не хотел – возможный признак того, что приступ, который, как он надеялся, предотвращен, все же таится где-то рядом. Если так, придется ему справляться с ним как обычно. Попутная цель – пережить грозный вечер потоков пива и очень громкой музыки. Когда они пришли, Мики взял с них слово, что останутся хотя бы на одно полное отделение, после которого вольны будут вернуться в Чилмарк и сидеть там, как херовы задроты, если им так хочется. Это он понял. А наутро, если Тедди все еще будет не по себе, он сядет на ранний паром с острова и уже после решит, заезжать ли к брату Джону или направиться прямиком в Сиракьюз. Марафон братьев Маркс и долгие прогулки по вермонтским лесам – приятное отвлечение, но едва ли что-то большее, если он не примет так и не отмененное приглашение старого друга переехать к нему. Мысль о религиозном уединении в глуши не была совсем уж непривлекательна. Возможно, это и притянуло его давным-давно к Мёртону. Да и отсутствие симпатичных женщин поблизости – тоже неплохо. Теперь, когда Тереза почти уехала, он мог признаться себе, что был в нее чуть более чем немного влюблен. К чему снова такой риск? К сожалению, исключая присутствующих, женщины ему всегда нравились больше мужчин, и в их менее конкурентном обществе он бывал счастливее. Может, есть где-нибудь женский монастырь, куда его примут?
Линкольн с нескрываемым изумлением наблюдал, как Мики поглощает целое каре; Линкольн и Тедди заказали себе по половине.
– Скажи мне, что ты не всегда так ешь, – произнес он.
– Как – так? – отозвался Мики, на кончике носа у него повисла капелька соуса барбекю.
– Вот так. – Линкольн обвел рукой количество еды, невероятное даже для трех взрослых мужчин.
Мики ткнул в его сторону обглоданным ребрышком, и Линкольн отпрянул.
– Это еда. Поэтому ну да – так я ем все время. А ты чем питаешься, тофу?
– Иногда, – признался Линкольн. – Пастой. Овощами.
– Эй, и я ем овощи. Буквально сегодня утром заел “Кровавую Мэри” палочкой сельдерея. Хочешь мою капусту? Потому что ее я, наверное, не буду?
– Нет, конечно. Это единственное почти полезное на тарелке.
Мики над этим задумался, глаза у него сощурились.
– Почему почти?
– Ну, я предполагаю, что заправлена капуста майонезом.
– Да я, бля, надеюсь, что это майонез, – с негодованием произнес Мики, после чего перевел внимание на Тедди: – Ну а ты, Тедушка? Что сам в последнее время поглощаешь?
Предвидя такой вопрос, Тедди был к нему готов.
– Меня с некоторых пор привлекает крудо, – ответил он.
– Крудо, – повторил Мики, глянул на Линкольна за разъяснением. Когда тот пожал плечами, он с подозрением воззрился на Тедди: – Что это за херня?
– Сырая рыба, – пояснил Тедди. – Тунец. Лосось. Моллюски.
Негодование на лице друга доставило Тедди громадное удовольствие.
– Это же наживка.
Тедди кивнул.
– Вкуснятина.
– Видишь? – произнес Мики, теперь тыча ребрышком в Тедди. – Вот что бывает, когда слушаешь блядских “Белль и Себастьян”. Ты это доедать не собираешься?
Тедди протянул ему то, что осталось от его порции ребрышек. Минимум половину.
С того самого мгновенья, как они вошли в “Рокеры”, он присматривался к другу, стараясь понять, какая это муха укусила Троера, что тот предположил, будто им стоит поговорить с Мики, если они хотят выяснить, что произошло с Джейси. Вероятно, просто желал отвести внимание от себя. Когда же Тедди отметил, что Мики был в нее влюблен, Троер фыркнул – но почему? Проецировал ли он собственную ненависть к женщинам на человека, на которого и так уже заточил зуб, или же у него действительно есть причина полагать, будто Мики из тех, кто способен навредить женщине, которую любит? В тот день, проведенный за пивом на террасе, что такого Мики сказал или сделал, что Троер мог неверно истолковать? Тедди напрягал мозги, но из памяти ничего не вылавливалось.
– Кроме того, – говорил Мики, – сдается мне, вы, ребята, питаетесь три раза в день, да? А я – один.
– Серьезно? – Линкольн нахмурился.
– Эй, музыканты – ночные животные. Когда был моложе, я еще вставал на заре, а потому мог завтракать до выхода из дома. Две стопки оладий, колбасы пожирней, горку жареной картошки, гренок. Чтобы прибить бодун, пока не начался. А нынче я дома разве что к трем просыпаюсь – это значит, что ем всего раз.
– Ну… – Линкольн покачал головой, – это тяжеляк.
– Тедмарик, – произнес Мики, переключая передачу, – а тебе за каким чертом завтра надо нестись обратно в Ржавый пояс?[56] Поехали со мной, потусуешь на Кейпе пару дней. У меня диван выдвижной есть.
“Ладно, – подумал Тедди, – так кто такая Дилия?” Разговор, обрывок которого он случайно подслушал, звучал интимно, но кем бы ни была эта самая Дилия, жила она, должно быть, не с Мики, иначе он бы не приглашал его к себе так запросто.
– Псу моему не понравится, что ты на нем спишь, – оговорился Мики, – но его любовь и прощение обычно покупаются шоколадкой.
– У тебя собака? – удивленно спросил Линкольн.
Мики кивнул.
– Клэптон.
– Клэптон?
Мики повернулся к Тедди.
– Ну вот опять, – произнес он, – ты в силах различить, когда Линкольн прикалывается? – Когда Тедди пожал плечами, он продолжил: – Прибился как-то. Уже старый. Слепой. С артритом. Иногда недержание.
– Рассказываешь так, что гостить у тебя одно удовольствие, – сказал Тедди.
– Ты рожу-то не криви. К концу недели ты у меня опять настоящую еду есть начнешь. И спорим, я излечу тебя от этой хвори – от “Мамфорда с сыновьями”.
– А что там у тебя с той гитарой? – спросил Тедди.
Мики похлопал глазами:
– Какой еще гитарой?
– Ты же говорил, у кого-то тут “Рикенбакер” продается.
– А, ну да. – Мики отодвинул свою тарелку к середине стола и подавил заслуженную отрыжку. – Слишком много за нее хочет, поэтому пускай пока попарится. Может, перед отъездом домой еще разок ему звякну.
До первого сета еще оставалось минут пятнадцать, но “Рокеры” – почти пустые, когда они пришли, – постепенно наполнялись. Выпив две пинты пива, Тедди наполнился тоже. По пути в мужской туалет прошел мимо эстрады и вновь поразился, до чего забита она звуковой аппаратурой. Еще в Минерве группе Мики требовалась всего лишь пара усилков да небольшая переносная акустика. Сколько же стоит все это лишнее барахло? – спросил себя он. Стояли два бас-барабана, их лицевые стороны почему-то в чехлах (барабанщик недавно ушел из группы с другим названием и перетащил их сюда?), а также два малых барабана и четыре стойки тарелок разных размеров. Местной рок-группе что, и впрямь нужны клавишные и синтезатор? И что это у них со всеми педалями? Музыканты, очевидно, уже настроились, потому что усилители гудели от статики, микрофоны ловили окружающий гул разговоров за ближайшими столиками. За одним, чуть сбоку, развалилась четверка похожих на привидения парней – они наверняка и были группой. Всего четверо, подумал Тедди, вновь пересчитывая инструменты. Помимо клавишных и ударной установки, на своих подставках стояли бас-гитара и две шестиструнки. Одна, заметил он, – старый “Рикенбакер”, похоже, как и говорил Мики, в состоянии целочки.
Тедди еще хмыкал себе под нос, когда открылась дверь, в зеркале мужского туалета нарисовался Мики и возле соседнего писсуара взялся расстегивать ширинку.
– Вот гондон, – сказал он. – Вычислил, да?
– Ну.
– Только попробуй Линкольну сказать.
– Не буду.
Они отлили бок о бок – двое мужчин с простатами, которые, как и прочие их внутренние органы, видали деньки и получше.
– Но кроме шуток, – произнес Мики, когда Тедди застегнулся и перешел к раковине умывальника, – тебе надо приехать отвиснуть на Кейпе несколько дней.
Они что, с Линкольном поговорили? Не то чтоб это важно. Ничего секретного о своих приступах он Линкольну не поверял. Конечно, не менее возможно, что и Линкольн не сказал ни слова. Возможно, Мики просто оглядел его и сам решил, что ему фигово.
– Хорошо б, но нет.
– А чего не можешь? Ты ж не преподаешь, верно?
– Ну да, но все равно нужно вернуться.
Мики скроил гримасу “нечего мне тут баки заколачивать”.
– Херня, – сказал он. Достаточно дружелюбно, но все равно с вызовом.
Тедди решил пойти напрямик.
– Ты не сможешь мне помочь, Мик. Ценю твою заботу, но мне придется перетерпеть это в одиночку, как и раньше.
Мики застегнул ширинку и тоже подошел к раковине.
– Может, пора попробовать что-то другое, – предложил он. – Хотя для протокола – приглашаю я тебя не из-за тебя. Мне бы хотелось, чтоб ты кое с кем познакомился.
– Да? И с кем же? – Потому что если у Мики в жизни действительно появился кто-то новый, Тедди за него рад, пусть даже радость эта и отдает завистью.
– Дулю тебе, – ответил Мики. – Это сюрприз. – Он выхватил жменю бумажных полотенец из дозатора. – В общем, подумай.
Их взгляды встретились в зеркале, и Тедди пришло в голову, что друг, возможно, действительно просит его об одолжении. И вот такое – точно впервые.
– Ладно, – ответил он. – Подумаю.
Когда они вернулись к столику, тарелки уже убрали, а музыканты лениво взгромождались на эстраду.
– Вам эти ребятки понравятся, – сказал Мики, допивая остаток пива.
Подошла официантка спросить, не освежить ли им, Линкольн и Тедди дружно кивнули. Мики едва заметно качнул головой – Линкольн этого жеста не заметил, хоть и уловил, когда Мики и Тедди ухмыльнулись друг другу.
– Что? – спросил он, тут же исполнившись подозрений.
– Ничего, ваша честь, – заверил Мики.
– Ничего, – согласился с ним Тедди.
Барабанщик ударил по ободу рабочего барабана, и прозвучало это выстрелом, усиленным мегафоном, а басист пумкнул нотой, которую Тедди не столько услышал, сколько почувствовал глубиной желудка. Клавишник подкрутил свои регуляторы так, чтобы инструмент зазвучал расстроенным пианино. Один бармен – качок с козлиной бородкой, за тридцатник, в белой футболке, обе руки в наколотых рукавах – заорал:
– Рок-н-ролл!
Барабанщик, воздев руки над головой, пощелкал палочками – раз, два, три, – и ритм-гитарист с клавишником вступили из затакта, отчего толпа принялась хлопать. Гитара “Рикенбакер” невостребованной стояла посреди сцены.
– Ну что ж, – произнес Мики, щерясь Линкольну. – Наверно, позже увидимся, парни.
Публика больше не смотрела на эстраду, а развернулась к нему – и вдруг их ослепил луч софита. То, что нарисовалось на лице у Линкольна, пришлось признать Тедди, – просто бесценно.
– Я не… – начал было Линкольн, моргая в ошеломлении, но тут луч покинул их и последовал за Мики; тот прошагал к эстраде и вскочил на нее одним махом. Барабанщик убрал чехлы, покрывавшие два его бас-барабана, на одном теперь значилась надпись БОЛЬШОЙ МИК, на другом – НА КАСТРЮЛЯХ, так называлась прежняя группа Мики. Сам барабанщик тоже вступил – буквально обеими ногами. Накинув на себя ремень “Рикенбакера”, Мики сделал шаг к микрофону, и голос его наполнил зал громом.
– Вот церковь, вот пивняк!
На что другие певцы и публика ответили:
– Вот школа, вот дальняк!
Мики:
– Девятнадцатое шоссе!
Публика:
– Чистым город держат все!
Тедди узнал песню – “Границы Натбуша”, старый хит Айка и Тины Тёрнер, – и, конечно, опять подумал о Джейси, потому что это была аккурат такая песня, которую она бы точно орала что есть мочи в свое время. Да вот только теперь Джейси больше нет, поэтому играли они версию Боба Сигера[57] – голос Мика сплошь хрип и скрежет.
– Натбуш! – выкрикнул он.
– Город Натбуш! – взревела в ответ публика.
– Въезжаем в Натбуш!
Читать бесплатно другие книги:
