Княжья доля Елманов Валерий
— Не велика доблесть с больным человеком справиться, — последовал примирительный ответ. Задать самый главный вопрос из опасения, что ждёт разочарование, решимости еще не хватало. — К тому же я тебе ничего плохого не сделал, — добавил Константин. — Пока, во всяком случае. А ты сам-то откуда будешь? Из этой деревни?
— Ну, можно и так сказать, — неохотно согласился он. — Тебе все равно не понять. — Парень обреченно махнул рукой.
— А ты сказывай, а я попробую. Может, и получится что-нибудь.
— Ну, вот какой у нас сейчас год? Или век хотя бы?
— Ныне лето шесть тысяч семьсот двадцать четвертое будет, — степенно отвечал Константин.
— Тьфу ты, — сплюнул парень. — А новой эры какое? Ну, как бы это пояснее, — замялся он, но потом нашелся: — От Рождества Христова если считать?
— Это как же? — сделал Константин вид, что не понял вопроса, хотя внутри у него все ликовало от счастья, а душа напевала, несуразно фальшивя при этом: «Второй! Второй!»
— Ну, вот с тех пор, как Христос родился, сколько лет прошло, — попытался тот втолковать азбучную истину.
— Да зачем оно тебе? — продолжал удивляться Константин, лихорадочно обдумывая, как бы это поделикатнее объяснить хлопцу, как ему дико повезло. А то ведь накинется со своими объятиями, а княжьи дружинники, не разобравшись, что к чему, тут же его и хлопнут. Вон у Константина уже и лук с плеча снят, да и стрела тоже наготове, а он в дружине — это уже выяснилось на практике — чуть ли не первый стрелок. Белке в глаз попадает, а уж парню-то в бок точно не смажет.
— Ну, как тебе объяснить? — Парень всплеснул от волнения руками. — Вот ты сам кто?
— Я буду князь рязанский Константин, а ты? — в свою очередь осведомился Костя.
— Вообще-то я Вячеслав Дыкин.
— Это прозвище такое — Дыкин?
— Фамилия это моя такая! — не выдержав катастрофического тупоумия собеседника, заорал тот во всю глотку. — Вот у тебя какая фамилия?
— Рюриковичи мы, — гордо ответствовал Костя и наконец решился. — Ты успокоиться можешь? — совсем другим деловитым тоном задал он вопрос.
— Да спокоен я. — Дыкин досадливо махнул рукой. — А что толку?
— Толк будет, если ты сейчас останешься сидеть как сидел и не станешь ко мне приставать с объятиями и лезть целоваться.
— Еще чего, — хмыкнул он.
— Того-того. Значит, сидишь и не дергаешься. Договорились?
— Дальше-то что?
— А дальше следующее. Мы с тобой собратья по несчастью, поскольку меня, так же как и тебя, забросила сюда судьба, а на самом же деле я из двадцатого века, да и ты, похоже, оттуда же, нет?
Невзирая на предупреждения, Дыкин все-таки слегка приподнялся, и глаза его аж засверкали от счастья, однако обстановка проявлению нежностей не благоприятствовала, и как бы самому Константину ни хотелось сдавить его в объятьях, он строго скомандовал:
— Я же сказал — сидеть!
Парень резко плюхнулся на задницу и закричал, но как-то шепотом:
— Так это что же, все на самом деле с нами приключилось?
— А ты думал, с тобой в бирюльки играют? — в свою очередь спросил его Константин, хотя вопрос был больше риторическим.
— А кто нас сюда? И как? И зачем?
— Много вопросов задаешь, старина. Я ведь здесь всего около трех месяцев, так что и сам толком ничего не понял. Теперь вот вместе гадать будем. Вместе оно все-таки веселей. Да еще третий есть. Правда, он от радости сознание потерял, нервная горячка приключилась. Пришлось его водным путем ко мне отправлять, чтоб не растрясло по дороге.
— А он как сюда?..
— Скорее всего, как и мы. — Константин грустно усмехнулся. — Неожиданно и вдруг.
— Да где мы вообще находимся? — Вячеслав чуть не плакал. Понять его было можно. Ведь первая его мысль, когда он узнал, кто такой его собеседник, скорее всего, была о том, что этот кошмар наконец-то закончился, и на тебе. Оказывается, ничего подобного. Тем сильнее разочарование, когда оно наступает сразу после вспыхнувшей надежды.
— Мы в средневековой России, — спокойно пояснил Константин. — Год сейчас тысяча двести шестнадцатый. Кстати, относительно спокойный для Руси, если не считать, — это он точно помнил по институтским учебникам, — что два сына великого князя во Владимире наследство умершего отца никак поделить не могут. Но мы в Рязани, так что нас это не касается. И сразу говорю, — пресек он дальнейшие возможные расспросы, — об остальном знаю не больше тебя. Значит, давай сделаем так. Ты сейчас поможешь мне подняться, сядешь в мой возок. Епифана — это мой стремянной — я на лошадь усажу и отправлю со всеми, а по дороге поговорим поподробнее. Кстати, как тебя в деревне этой кликали?
— Да ну, — махнул он рукой. — Всеславом каким-то.
— А из-за чего сыр-бор с тиуном разгорелся?
— Да понимаешь, он начал пятую рыбу с нас требовать. Это сбор у него такой, типа налога.
— Знаю, — кивнул Константин.
— Так понимаешь, в чем дело-то. Он ведь ее даже пересчитывать не стал. Просто взял и отложил себе все самое лучшее. А мужикам одни мальки с головастиками остались. Ну я же вижу, что врет он, гад. Там чуть ли не половина в его куче оказалась. Тоже мне, рэкетир задрипанный. Я и возразил, а он в крик, Мужики-то молчат, а меня зло взяло, и когда он ручонками своими сучить начал, я ему и въехал по физиономии. А он сразу давай орать — в сруб его, стервеца. Это меня, значит.
— В поруб, — поправил Константин аккуратно.
— Ну да, в поруб, а я как сказал?
— Почти так, но не совсем.
— Погоди-погоди, а ты откуда знаешь? — насторожился Дыкин. — Ах, ну да, ты же у нас князь. Сам сажаешь, — ехидно протянул он.
— Вообще-то пока только доставал, но скоро и посажу. Тебя, — уточнил Костя. — Если дальше ерничать будешь. Ты, Слава, запомни: в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Нам с тобой сейчас присматриваться надо долго и старательно, прежде чем что-либо поменять попробовать. К тому ж неизвестно, сколько времени мы здесь пробудем. А сейчас пока заруби себе на носу: я для тебя князь и только.
Дыкин вновь насторожился, пришлось его успокоить.
— На людях, временно. Вот вечерком к тому же тиуну в светлицу завалимся, там расцелуемся да и накатим как следует за встречу. В обиду я тебя, конечно, не дам, но ты тоже веди себя прилично. Ко мне со всем своим почтением, рассказывать уже ничего не надо. Будем считать, что повинился, а мужики твою правоту подтвердят. Плохо только, что ты ему руку отломил, придется тебя выкупать.
— Как это? — не понял Слава.
— Ну, согласно Русской Правде за увечье платить надо. Либо тебе, либо мне, ежели я тебя в свою дружину хочу взять.
— А ты хочешь?
— Спрашиваешь еще, — усмехнулся Константин. — Мы теперь с тобой друзья по несчастью. Стало быть, держаться воедино надо. Ну что, встали?
— Погоди-погоди, а откуда ты все это знаешь-то? — засомневался вдруг Вячеслав.
— Про что именно? — не понял Костя.
— Ну про виру там, про сруб, ой, то есть поруб, — пояснил он.
— Так я ведь учителем истории работал.
— Ну, тогда тебе легче, — уважительно заметил Вячеслав и грустно добавил: — А я офицер. Капитан. Внутренние войска. Слыхал про такие? — Он грустно усмехнулся и подытожил: — Кроме войны ни черта не умею.
— Ну и отлично, — попытался его ободрить Константин. — Тебе в моей дружине самое место.
Дыкин грустно усмехнулся:
— Да какая здесь война-то? Ни автоматов, ни гранат. Одни мечи да луки. А меня стрелять из них никто не учил. Да и на лошади я если и скакал пару раз, так и то в детстве, когда в пионерлагере был.
— Ерунда, — заверил его новоявленный товарищ по несчастью. — Главное — это командирские способности. Дисциплинку подтянуть опять же не мешает. Нам с тобой большие дела вскорости предстоят. Битву на Калке проходил в школе?
— Ну?..
— Вот тебе и ну. Она через семь лет будет. Всем попотеть придется. Ну что, пошли?
— Погоди-погоди, — опять остановил его Вячеслав. — Так ты что, целых семь лет здесь торчать собрался?
Ответом было неопределенное пожатие плечами.
— Кто знает, может, и больше. Я вообще-то на всю жизнь уже настроился. Так, на всякий случай. Да и тебе советую, чтоб потом не разочаровываться. Знаешь, есть такая пословица хорошая: «Надейся на лучшее, а готовься к худшему».
— Значит, на всю жизнь? — посуровел Дыкин.
— Да не знаю я ничего. Просто настроиться советую. Пока хотя бы лет на семь. До Калки. Жаль мне наших предков. Глядишь, если бы татарам сразу зубы пересчитали, может, и нашествия никакого бы не было потом.
Капитан слегка оживился:
— Ну, если так, то тогда мы и впрямь здесь нужны. Слушай, а может, нас специально для этого сюда и закинули?
— Для чего для этого? — вновь не понял Константин.
— Ну, чтобы битву эту выиграть.
— Может быть, — не стал спорить он с Вячеславом и заторопил: — Все, встаем, а то меня народ уже заждался. Значит, как договорились — голова понурая, меня называешь князем и вообще молчи побольше, а то твои словечки из двадцатого века тут всех в шок вгонят.
— Тебе легко, — огрызнулся он беззлобно. — Ты историк. Небось с первого же дня освоился. А я по-ихнему только из «Иван Васильевич меняет профессию» помню. Лепота, да еще аки-паки. Вот и все.
— Ничего, освоишься, — успокаивающе бросил Костя уже на ходу к возку, который Епифан тут же направил навстречу.
Все остальное прошло как нельзя лучше. После разноса, устроенного тиуну, тот как-то сразу присмирел и лишь поглядывал на князя умоляющими глазками — лишь бы не уволил. Порадовала Константина и Доброгнева, сообщив, что рука в полном порядке, только вправлять пришлось, что она уже сделала.
— Нехороший он, мужики от него стоном стонут, — добавила она в конце своего краткого сообщения и попросила: — Ты уж построже с ним, княже.
Чего-чего, а уж это можно. Константин не поскупился, свирепо рыча на своего наместника чуть ли не целый час. Под конец тиун, окончательно придавленный гнетом тяжких обвинений, ведь мужики-то, видя такое дело, тоже подписались и наговорили про него достаточно гадостей, причем серьезных, в глубине души уже всерьез начал размышлять, сразу ему повеситься или подождать, пока князь лично удавит. Но тут Константин, решив передохнуть, заверил всех, что завтра вынесет свое окончательное княжеское решение, а сейчас пусть этот прощелыга в дом ведет да угощает чем бог послал.
А послал тиуну бог в тот день не только речных даров, то бишь свежей рыбы, но и хмельных медов в изобилии, а также смуглого, с поджаристой хрустящей корочкой, молоденького поросеночка с хреном. Вдобавок к этому основному блюду на столе красовалась куча всевозможных домашних яств, включая аппетитно хрустящие огурчики — прошлогодний засол, но вкусные до безобразия, духмяные грибочки, какое-то сало, все в розовых прожилках, тающее во рту. Словом, ничем не хуже, нежели у боярина Онуфрия накануне в Ольгове.
Вообще-то Костя уже успел заметить, что к князьям и боярам Бог как-то необычайно и постоянно щедр, а теперь убедился, что он и к тиунам тоже не менее благосклонен.
Единственное, чем существенно отличался дом тиуна от боярского, так это габаритами. У Онуфрия двухэтажный, а здесь хоть и большой, но пока без надстройки. Светелка, где они пировали, поменьше будет, да и спальни почти отсутствуют. С грехом пополам нашли одну комнатушку для князя и еще одну для Доброгневы и Марфуши, а дружинников изрядно подвыпивший Вячеслав, родная душа, отвел в свою лачугу, после чего вернулся назад. Епифан все порывался завалиться на пол прямо у порога горницы, но Константин — куда деваться — тонко намекнул, что собирается отправиться по девочкам и лишний свидетель будет лишь изрядной помехой в этом щекотливом деле.
Лишь после этого стремянной понимающе закивал и, бормоча, что князю любая будет рада и почто не веселиться, коли дело молодое, а ночь все покроет, послушно побрел на сеновал, после чего Константин весь вечер и добрую половину ночи проболтал с Вячеславом о том о сем, вспоминая главным образом родной двадцатый век. Вопросов, как им теперь быть дальше и что вообще с ними будет, они, по молчаливому согласию, почти не касались, одновременно посчитав, что ни к чему в такой веселый час омрачать настроение загадками, на которые все равно пока не отыскать ответ.
Ночью они выяснили и вопрос, касающийся юного возраста Вячеслава, никак не соответствующего званию. Оказалось, что им обоим при передислокации в иное время сбавили — в виде компенсации, что ли? — годков по десять.
С утра бывший капитан внутренних войск пристал к Косте с требованием немедленно заменить этого паршивца-тиуна на более порядочного человека. На вялые княжеские возражения о том, что нет на примете ни одной подходящей кандидатуры, Славка тут же торжествующе завопил, что таковая есть у него, не зря же он здесь торчал чуть ли не три месяца.
Вообще-то обдирал тиун всю свою деревню безбожно, но Костя еще колебался, и добило его лишь то обстоятельство, что по причине своей патологической жадности сей тиун не позаботился даже как-то поистратиться на вечернее угощение своих высокопоставленных гостей. Он и тут сэкономил, изъяв у кого-то в селе двух поросят, — а ведь на столе один всего лежал, куда, собака, второго засунул? — а также поотнимав, ссылаясь на необходимость накормить князя с его людьми, у кого то самое сало в розовых прожилках, у кого — бочонок меда. Сам же тиун отделался при накрытии стола своим личным скромным вкладом — огурчиками и грибами прошлогоднего посола, да и то, поди, из-за того, что все равно скоро выбрасывать, а то новые девать некуда будет. Вот этим он Костю и достал окончательно.
Однако на все предложения Славки о наиболее простом решении этого вопроса — выгнать его в шею или даже повесить — последовал решительный отказ.
— Все должно на суде решаться, — строго пояснил он бывшему капитану.
— Ты что, мне не веришь?! — возмущался Славка, но Костя был непреклонен.
— Если бы не верил, то и суда бы не устраивал. А если без него, то это уже расправа будет, а не наказание.
Впрочем, в конечном итоге все равно вышло именно так, как и хотел Славка. Только тиуну пришлось сначала полностью рассчитаться своим добром за незаконную конфискацию, а потом, под одобрительный гомон толпы, он тут же был смещен с должности по княжескому решению. Закончил Костя суд назначением на вакантное место нового тиуна по рекомендации Вячеслава и под одобрительный гомон селян. Новый управитель получил наказ жить по совести и людишек без нужды не обижать. Лишь ближе к полудню князю и всем сопровождающим его лицам удалось двинуться в дорогу.
Глава 12
Десант из будущего
А. Белянин
- …И подведут неучтенный баланс
- С уймой ошибок на бланке,
- Щедро отдав подвернувшийся шанс —
- Встретиться на полустанке.
Первое время ослепительное безжалостное солнце беспощадно вгрызалось в несчастные затылки Константина и Вячеслава с такой силой, будто хотело пробуравить в них дыру и, судя по их ощущениям, к исходу второго часа практически добилось своего. Не помогал даже прохладный кисловатый напиток, переданный Доброгневой в глиняной корчаге, едва они проехали первые несколько верст. Когда она протянула посудину во второй раз, то в ее глазах лишь заискрились насмешливые огоньки при виде тяжких страданий двух молодцов, а рука, держащая корчагу, дрогнула от подкатывающегося к горлу веселого смеха. Константин в ответ на это жалобно протянул:
— Медку бы чарку испить.
— Еще хуже будет, — безжалостно отрезала она, давая понять, что все дальнейшие уговоры тоже окажутся бесполезными.
— А чего ты ее слушаешься-то? — лениво зашевелился на козлах Вячеслав, правивший княжеским возком вместо Епифана. — Князь ты или не князь?
— И впрямь. — Константин подбоченился и попытался принять грозный вид, подобающий владыке, но от чрезмерных усилий в его голову вновь стрелой влетел острый, как отточенный клинок, солнечный лучик, и он, приложив руку к затылку, страдальчески застонал.
— Ишь как хмельной дух бродит, — покачала головой Доброгнева и посоветовала, добродушно улыбаясь: — Вы эту корчажку допейте, оно маленько и полегчает.
— Пили уже, — уныло отозвался Константин. — И никакого толку, — и пожаловался товарищу по несчастью: — Прямо с утра с одной стороны головы — бум-бум-бум, с другой — тук-тук-тук. Говорю, войдите — никто не заходит, а продолжают стучать.
— Ну, мне не так мерзко, — откликнулся Вячеслав. — Но тоже не ахти. А во рту вообще будто вся твоя дружина переночевала. — Он покосился на княжеского тезку, бодро восседающего на вороном жеребце чуть впереди возков, и добавил: — Причём вместе с лошадьми.
— Пейте-пейте, — приободрила их Доброгнева. — Говорю же, легче станет. А вон лесок вблизи, там и прохладой обвеет.
— Не доживем до лесу-то, — мрачно напророчил Константин.
— Не дотянем, — присоединился к нему Славка, поворачивая голову к Доброгневе и лукаво поглядывая на нее. — Чую я, прямо тут и отдадим Богу душу. И будет наша смерть на твоей бессердечной совести… Если она у тебя, конечно, имеется, — добавил он и хитро зажмурил один глаз.
Но Доброгневу было не пронять. Она лишь осуждающе глянула на княжеского собутыльника, невесть откуда взявшегося и тут же ухитрившегося не только набраться с князем, но и втереться к нему в огромное доверие. А иначе чего бы он развалился тут, вместе с Константином в одном возке, будто не смерд голопузый, а не ниже боярина будет. Пусть на месте возницы, но все равно не дело. Да еще и глаза свои бесстыжие на нее, Доброгневу, пялит, так и заманивает ими, так и притягивает. Тьфу ты, напасть какая. Гневно хмыкнув, гордая смуглянка предупредила Константина:
— Ну, вы тут пейте да отдыхайте, а мы тем временем к леску погоним пошибче. Надо и место для полдника выбрать, да и травок кое-каких собрать.
Ловко перетянутые кнутом лошади сразу прибавили прыти и оставили возок с князем далеко позади.
— В тенек поехала. Ишь самой жарко, небось, стало, — констатировал Вячеслав. — Слушай, а чего она такая злая у тебя? Вроде не жена, а рычит как тигра, — повернулся он к князю.
— Лечит она меня, — пояснил Константин. — Еще раньше предупреждала, чтобы меда или еще чего хмельного — ни-ни, а мы вчера вон как с тобой на радостях налакались.
— Так ведь повод какой, — возмутился Славка. — По такому случаю грех не выпить. Мы теперь с тобой, можно сказать, единственная родня друг дружке на белом свете.
— Тихо ты, — ткнул его кулаком в бок Константин, завидев верного Епифана, отставшего от дружинников и направившего своего коня к их возку.
— Не надо ли чего, княже? — осведомился тот, с недоверием поглядывая на Славу. — Варнак-то этот не растряс ли?
Вячеслав вспыхнул и уже открыл было рот, чтобы разразиться возмущенной тирадой, но после увесистого тычка, отвешенного Константином здоровой ногой, захлопнул его и обиженно замолчал. Епифан еле заметно усмехнулся себе в бороду и, решив развить успех, тонко, как ему показалось, намекнул:
— А может, питья какого-нибудь хочется?
— Ото можно бы, — не выдержал вмиг оживший Вячеслав, но после очередного тычка снова затих.
— А есть ли? — поинтересовался Константин.
— Есть, хотя и малость, — сразу оговорился Епифан и, отстегнувши от пояса здоровую, литра на полтора-два, плетеную баклажку, протянул ее князю: — Добрый медок, ты не сомневайся, княже, — и тут же суетливо начал извиняться: — Оно, конечно, на один глоток, да ведь припасы у этой девки в возке и бочонок заветный тоже с ней. Как возьмешь?
— Так баклажка твоя что, пустая? — не понял Константин.
— Господь с тобой, княже, — даже обиделся слегка Епифан. — Полным-полнехонька, только пить-то тут нечего. Тебе бы водонос[26] или, на худой конец, братину[27], да где ж их тут взять-то. — Он сокрушенно развел руками.
Вячеслав, вожделенно глядя на увесистую баклажку, не выдержал и, восторженно присвистнув, заметил, глядя уважительно на Епифана:
— Да, старый воин — мудрый воин.
Искренняя похвала подтопила ледок, лежавший на сердце у стремянного, и он, признательно глянув на Славку, смущенно забормотал:
— Ну, ты тут пей, княже, а я вперед поскачу. Подсоблю, может, в чем лекарке твоей, да пригляжу, чтоб она возок свой навстречу тебе не повернула.
— Спасибо, Епифан, — улыбнулся признательно Константин и заметил: — А что мала твоя фляжка — так оно самое то. Братину теперь я, пожалуй, и сам не одолел бы. Лишнее это.
— Вот это ты верно говоришь, княже, — широко заулыбался Епифан, показывая здоровые желтые зубы из-под густой бороды. — Ну, я, стало быть, наперед поехал.
— Да, и присмотри, чтоб все в порядке было, — более серьезно добавил Константин, на что Епифан, оборачиваясь уже на ходу, откликнулся успокоительно:
— Будь в надеже, княже. Все исполню.
С трудом вытащив пробку, Константин с некоторой опаской понюхал содержимое баклаги и, придя к выводу, что столь приятный аромат от какой-нибудь гадости исходить не будет, сделал несколько больших глотков.
Вячеслав, полуобернувшись, уже нетерпеливо протягивал руку:
— Не томи душу. Давай быстрее. Константин отвел баклажку в сторону, вздохнул и после небольшой паузы, окончательно решившись на неприятное объяснение, которое неминуемо должно было последовать, спокойно заметил:
— Скажи как положено, Слава, тогда дам.
— Не понял, — удивленно повернулся к нему Вячеслав и даже выпустил из руки вожжи. — Как это — как положено?
— Ну, скажем, — задумчиво протянул Константин, — дозволь испить, княже.
— А морду вареньем тебе не намазать? — ехидно осведомился Славка. — Ты чего, белены объелся? Кончай дурковать.
Константин нахмурился, но иного способа воспитания на данный момент просто не видел:
— Перед тобой целый князь сидит, а ты с ним, как с собственным брательником — дай хлебнуть, и все тут. В разговоры мои влезаешь, не спросив разрешения. Ты ж весь мой авторитет губишь на корню.
— А-а, — разочарованно протянул Славка, убрав руку. — Вон ты о чем. Ну, во-первых, сейчас никого нет и стесняться некого…
Это было правдой. Они настолько отстали от дружинников, что те уже скрылись в лесу, норовя побыстрей укрыться от палящего солнца в густой дубраве, а их возок лошади и вовсе, почуяв, что спешить некуда и никто и не подхлестывает, тащили еле-еле, давно перейдя на спокойный неторопливый шаг.
— А во-вторых, если уж тебе так покомандовать захотелось, то ради бога. Флаг тебе в руки и барабан на шею. — Он хмыкнул и хмуро сплюнул, попав на круп бедной коняги, которая, решив, что это сел очередной овод, тут же торопливо размазала на себе Славкину слюну пышным хвостом.
Нагнувшись, Вячеслав подхватил вожжи и со злости хлестнул ими лошадей, отчего они мигом прибавили ходу.
— Ничего-то ты не понял, — вздохнул Константин. От резкого рывка его повалило прямо на полсть, и часть содержимого баклажки выплеснулась на белую рубаху, распространяя вокруг приятный медово-хмельной аромат и расползаясь на белом полотне некрасивым желтым пятном. — Ну вот, и меня медом залил, — добавил он укоризненно.
Вячеслав гневно повернулся, некоторое время молча смотрел на спокойное лицо Константина, после чего, не выдержав окончательно, в бешенстве остановил лошадей и, спрыгнув с возка, бухнулся перед князем на колени, склонив голову до земли.
— Прости, княже, раба своего верного, — заголосил он дурашливо. — Только покидает он тебя совсем, ибо служить он рад, а вот прислуживаться ему тошно. Прощевай, князюшко.
После чего он резко вскочил и направился назад, держа путь по свежей колее.
— Стой! — крикнул ему вслед Константин, но тот даже не обернулся, гордо шествуя по проселочной дороге. — Стой! — еще раз попытался он остановить нового друга и, видя, что все безрезультатно, морщась от резких движений, кое-как перевалился через край возка и бросился вдогонку. Но едва он прошел с десяток метров, как раненая нога непослушно подвернулась, и Константин со стоном грянулся о землю.
«Хорошо еще, что в траву угодил», — подумал он при этом, но боль в ноге была настолько резкой — видать, при падении он вновь потревожил рану, — что Косте уже больше ничего хорошего на ум не приходило.
Он осторожно повернулся на другой бок, выждав несколько секунд, оперся на руки, пытаясь встать и изначально настраиваясь на сильную боль, но поднялся на удивление легко, осторожно и бережно придерживаемый сильными руками Вячеслава.
— За меня, за меня держись. Ничего, сейчас дойдем, — обеспокоенно вглядываясь в искаженное от боли лицо Кости, бормотал тот. Они медленно добрели до возка. Вячеслав, бормоча на ходу, что, мол, ни на минуту оставить одного нельзя, обязательно найдет приключений на свою княжескую задницу, помог улечься поудобнее на застилавшие дно звериные шкуры и, помявшись немного, нерешительно буркнул: — Ну, все вроде. Тогда я пойду, пожалуй?
— А отвезти как же? Или так и оставишь одного? Я ведь и до вожжей не дотянусь, — возмутился Константин.
— Тьфу ты, — ругнулся Славка. — Как дите малое, честное слово. — И полез на козлы.
Едва он тронул лошадей с места — до леса оставалось всего ничего, — как Константин удивленно охнул.
— Ну, чего еще? — буркнул Слава, не оборачиваясь. — Потерпи малость. Сейчас в тенек заедем.
Едва возок въехал в спасительную тень первых молоденьких дубков, как он вновь остановил лошадей и, хмурясь, повернулся назад. Ему было слегка не по себе за нелепую вспышку ярости, произошедшую по целому ряду причин. Тут и скверное самочувствие, и палящее солнце, и настороженное, ревнивое отношение к нему приближенных Константина, граничащее с открытой неприязнью, да еще и сам новоиспеченный князь вздумал учить хорошим манерам.
«Поневоле взбесишься, когда все сразу навалится», — пытался он найти себе хоть какое-то оправдание, но отчетливо понимал, что обидел Костю напрасно, и от этого еще больше мучился, не зная, как теперь вести себя с ним, поскольку извиниться гордость не позволяла, а держаться как ни в чем не бывало тоже нельзя. Надо было объясниться, и он твердо вознамерился это сделать, но вместо этого оторопело уставился на смущенно улыбавшегося Константина, на баклажку в его руке и на очередное мокрое пятно, медленно расползавшееся по княжеским штанам.
— Вот, — виновато показал Костя, хотя и так все было видно. — Недоглядели мы с тобой, когда я садился, а она, оказывается, уже вылилась, и мы, в смысле я, прямо на эту лужу и… Допей, а. — Он протянул баклажку Вячеславу. — А то я чувствую, что и остальное все вылью на себя. Видать, не судьба мне из нее…
Он замялся, не зная, что еще сказать, но в этот момент Славка захохотал во все горло, облегченно чувствуя, что не надо ничего говорить, объясняться с этим замечательным парнем, которого судьба запихнула в княжескую шкуру, но все равно оставила при нем доброе сердце и отходчивый нрав. Он смеялся, почти физически чувствуя, как спадает нервное напряжение, как потихоньку сползает окутывающая его тугая пелена озлобленности, а вместе с ним веселился и Константин. От их дружного хохота лошади слегка всхрапнули, прислушиваясь, недоуменно переглянулись и, очевидно, решив, что это новый вид окрика и ни к чему дожидаться кнута, разом тронулись с места. В результате Славка, никак не ожидавший такого коварства со стороны бессловесных тварей, резко подался вперед, упал на Константина и невольно выбил у того из рук фляжку, остатки содержимого которой не замедлили вылиться Константину на рубаху. Хохот тут же перерос в истерический, и лишь спустя несколько минут, уже немного успокоившись, Славка взял из рук князя баклажку и, дурачась, взболтнул ее, прислушиваясь к бульканью.
— А тут осталось еще. Где-то со стакан будет, — со знанием дела заметил он и вновь протянул баклагу Константину: — Давай на мировую, что проехали, то и забыли.
Константин, улыбнувшись, сделал пару небольших глотков и вернул тару назад. Славка поднес уже баклажку ко рту, но потом, что-то вспомнив, лукаво улыбаясь, склонил перед ним голову, торжественным голосом произнеся:
— Благодарствую, княже, что не дал слуге своему помереть от жажды. — И, жестом остановив Константина, порывающегося что-то пояснить, широко улыбнулся. — Все правильно, княже, — особо подчеркнул он последнее слово и приложился наконец к посудине. Выпив все, что там осталось, он вернул ее Константину и повторил еще раз: — Все правильно. А я дурак. — И, уже перебираясь к вожжам и устраиваясь поудобнее на месте возницы, добавил: — В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Коль такие времена, то нечего и дергаться из-за разной ерунды.
— Я рад, что ты понял, Слава, — продолжая улыбаться, откликнулся Константин и через несколько секунд то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес: — И что не обиделся.
— На обиженных воду возят, — ухмыльнулся Вячеслав и поинтересовался: — А чего ты за мной пешком ломанулся? Тем более с больной ногой. Ты же в возке сидел. Развернул бы лошадей и догнал бы сразу. Болит, поди, нога-то?
— Болит, — откликнулся Константин. — А насчет лошадей я чего-то и не подумал, — тут же, после недолгого размышления, он заметил: — Да и хорошо, наверное, что не подумал. Пешком-то я тебя хоть и не настиг, зато вернул. А сидя в возке, наоборот, догнать бы догнал, а вот воротить…
— Ишь ты, — крутанул головой Вячеслав. — Да ты психолог, — и после секундной паузы добавил: — Княже.
— Все-таки ты еще злишься, — грустно произнес Константин.
— Дурак ты, — вновь повернулся к нему Вячеслав. — Хоть и князь. Это я навык вырабатываю. Тренируюсь. Я ведь сказал, что ты прав во всем. А я балда.
— Стало быть, мы одного поля ягоды, — задумчиво подытожил Костя.
— Точно. Поэтому нам обязательно надо держаться вместе, — согласился с ним Славка. — Вдвоем-то мы любого умного обуем… княже. Извини, все время забываю еще про эту приставку. Но ничего, раз надо, значит, освоим. О, смотри, уже и костерок развели и варят что-то, сейчас и подкрепимся.
Вдали и впрямь уже завиднелась небольшая, но уютная полянка, на одном конце которой паслись стреноженные кони, а ближе к дальним деревьям, хоронясь в теньке, лежали двое дружинников. Епифан, прислонившись к стволу могучего дуба, что-то негромко с укоризной басил, обращаясь к Доброгневе, вовсю хлопотавшей у костра. Та его, судя по всему, не очень-то и слушала, то деловито помешивая в котле, висевшем над костром, огромной деревянной ложкой, то что-то говоря Марфушке.
Ласково и неторопливо, как и подобает детям солидных родителей, шелестели от ветерка крепенькие зеленые листочки могучих дубов, молчаливо окружавших полянку надежной безмолвной стражей. Близ них не рос даже кустарник, понимая, очевидно, всю нелепость такого соседства корявых заморышей с десятком великанов, бывших настороже и держащих свои суховатые ветви наготове, подобно мечам и копьям. Странно, но мысли у Константина с Вячеславом и здесь совпали, поскольку капитан тут же уважительно отметил, оглядев лесных богатырей:
— Ишь как застыли. В полной боевой готовности.
Однако едва Константин лег на войлок, который для него мигом расстелили близ разложенной на густой траве белой полотняной скатерти, и не успел он еще даже переодеться в новый наряд, заботливо извлеченный Епифаном откуда-то из самой глубины возка, как лесную идиллию прервали истошный крик и детский визг.
Константин завертел головой, пытаясь понять, откуда все это доносится, но вглядывался он в одну сторону, а его тезка, держащий за ухо грязного оборванного мальчишку лет тринадцати, появился с другой, аккурат из-за возка, на котором они только что подъехали с Вячеславом.
— Вот. — Он небрежно толкнул пацаненка так, что тот пролетел пару метров и, не в силах удержаться на ногах, растянулся плашмя во весь рост, чуть не въехав головой в княжеский каблук. — Приглядывал за нами в лесу, княже. Может, беглый, или и впрямь грибки в лесу сбирал, да заплутал. Хотя буравка[28] и нет при нем. А может, провидчик[29] у татей шатучих[30]. Тебе, княже, на них последнее времечко везет.
— Да не похож он на татя, — неуверенно протянул Константин, внимательно разглядывая мальчишку, резво вскочившего на ноги и настороженно глядевшего на них. — А ну, отрок, поведай нам — кто ты, чьего роду-племени. Да всю правду чтоб и без утайки.
— А вы кто? — ответил вопросом на вопрос мальчонка.
— Ишь прыткой какой, — буркнул подошедший Епифан и строгим голосом, не терпящим возражений, потребовал: — Сказано тебе, говори, кто ты есть. А то мигом казнь учиним, и повиснешь вон на том суку, — стремянной, добрейшей души человек, даже указал заботливо, на какой именно дубовой ветке будет висеть мальчишка в случае вранья.
Тот внимательно посмотрел вслед за указующим перстом Епифановой руки и, вздохнув, робко поинтересовался:
— А если не поверите?
— А ты так говори, чтоб поверили, — уверенно заявил Епифан.
— Ну, значит, так, — мальчишка набрал в грудь побольше воздуха и, наконец решившись, выпалил: — Зовут меня Мишей, Михаилом, ну еще Минькой. Родился я на Рязанщине. А по профессии я — изобретатель.
Вячеслав незаметно толкнул в бок Константина и сам присел на корточки, потому что ноги внезапно ослабели и перестали держать. Впрочем, тычок этот был лишним. Константин и сам насторожился, как только услышал, что хлопец имеет профессию — этого слова вообще не было в тогдашнем славянском словаре. Про изобретателя и вовсе говорить нечего.
— Чего? — недоуменно протянул Епифан. — Ты тут на тарабарском языке не балабонь. А ну, рассказывай, где живешь, какому боярину или князю служишь и чего по лесу бродишь один? Или не один? — протянул он угрожающе.
— Один-один, — закивал Минька испуганно — звероватый вид стремянного мог напугать кого угодно — и торопливо продолжил: — А к вам… по запаху пришел.
— Собака ты, что ли? — насмешливо хмыкнул один из дружинников.
— Есть хочется. Три дня ничего не ел, — смущенно потупился Минька, тут же с надеждой уставился на Константина и спросил: — А вы и правда князь? А какой?
— Константин я. Князь рязанский. Еще спрашивать будешь?
— А меня к себе возьмете на службу? Я много чего умею, правда. Я же оружейный изобретатель.
Константин вновь ощутил легкий тычок Вячеслава.
— Никак целый десант из двадцатого века выбросился? — удивленно шепнул тот князю.
— Ничего уже не понимаю, — отозвался Костя ошалело и через секунду махнул рукой: — Ладно. Быть посему. Может, и впрямь сгодишься. После поговорим. Дайте ему ложку, миску, да на руки слейте, пусть хоть умоется, а то как поросенок.
Доброгнева, жалостливо глядевшая на мальчишку, услышав княжеское решение, довольно заулыбалась и, с силой помешав здоровущей ложкой в котле, заявила весело:
— А у нас и уха уже подошла. В самый раз малец поспел, — и подмигнула ему ободряюще.
Тот благодарно улыбнулся ей и пошел умываться под присмотром Епифана.
В дальнейшем, уже после трапезы, когда небольшой караван тронулся дальше по лесной извилистой дорожке, Минька, сидевший в княжеском возке, несколько раз порывался заговорить, но дружинники, очевидно не до конца избавившиеся от подозрений в том, что мальчишка связан с лесными разбойниками, бдительно скакали рядом, прикрывая своего князя сразу с двух сторон, и Константин всякий раз останавливал пацана, не давая ему ляпнуть лишнего.
Немного погодя мальчишка и сам стал потихоньку клевать носом, что было вполне естественным после сытного обеда, да еще и с голодухи. Наконец он основательно задремал и чуть не вывалился из повозки на одном из ухабов, если бы его не придержал Вячеслав, который от избытка чувств все время оглядывался назад, весело улыбаясь и подмигивая Константину. В конце концов угомонились оба. Минька спал, привалившись головой к Славкиному боку, а тот, увидев наконец предостерегающий жест Константина, перестал оглядываться и подмаргивать. Более того, он теперь даже почти не шевелился, опасаясь потревожить сладко спящего мальчишку. Так, мерно и не спеша они и ехали еще несколько часов, пока вдали не показались купола и кресты старенькой деревянной церквушки, а затем и весь небольшой уютный град Ожск со своим маленьким детинцем[31] и прилепленным к нему немноголюдным посадом[32].
Пока доехали, пока Константина извлекли из возка и со всевозможным бережением доставили в светлицу, стало уже темно.
Расторопный Епифан, действуя согласно княжеским указаниям, устроил хорошую взбучку всем сокалчим[33], после чего они стали уже не бегать, а летать, выполняя строгие приказы стремянного. Уже спустя каких-то полчаса Константин и Вячеслав сидели в трапезной за богато накрытым столом в ожидании, пока отмоют, отпарят и приоденут Миньку, чтобы усесться за стол вчетвером. Оказывается, доставленный накануне в Ожск Николай тоже пришел в себя и просился на аудиенцию.
— А неплохо ты устроился, — наконец-то оценил убранство трапезной Вячеслав, внимательно разглядев всю обстановку.
— А то, — лениво отозвался Константин, но тут же скромно поправился: — Хотя это смотря с чем сравнивать. В Киеве, поди, у князя великого, или во Владимире — там, скорее всего, намного лучше. У них и бояре, наверное, пышнее моего живут. Даже у братца моего родного Глеба в Рязани хоромы не сравнить с моими. И красивее, и богаче. Но если с крестьянской избой сравнивать, то это, конечно, неплохо.
— Ну, мы во Владимир не хаживали, до Киева не добирались, все больше в этих самых крестьянских избах жили. Так что у тебя очень даже завлекательно. И пахнет хорошо. — Вячеслав шумно втянул носом воздух, — Свежее дерево, небось. Только что из лесу, да?
И, не дождавшись ответа, он стал хищно оглядывать стол, прикидывая, с чего начать. Выбор был большой. Тут тебе и духмяный запеченный поросенок, весело возлежащий в большом блюде прямо в центре стола; и грибочки, ослепительно поблескивающие своими тугими влажными шляпками в неровном свете горевших свечей; и нежно-белая, истекающая янтарным жиром, огромная рыбина. Эх, был же когда-то, оказывается, клев на Оке, да какой клев. А еще душистое чесночное копченое сало, пахнущие смородиновым листом крепкие и хрусткие огурчики, и прочая, прочая, прочая…
Впрочем, ответить Константин и не успел бы. Раздался робкий стук в дверь, и оба, не сговариваясь, разом крикнули:
— Войдите. Открыто. — После чего Константин укоризненно погрозил Славке пальцем, мол, опять поперед батька, на что тот, виновато прижав руки к груди, прошептал:
— Все, последний раз. С завтрашнего дня беру себя в руки. Если что, сажай сразу на губу — обижаться не буду.
— В поруб, — поправил Константин, но Славка лишь махнул рукой, мол, все едино, а хрен, как известно, редьки не слаще, и хотел еще что-то добавить, но тут на порог робко шагнул малолетний изобретатель, а за ним и здоровенный широкоплечий Николай.
Читать бесплатно другие книги:
