Берег. Территория любви Крынская Юлия
— Мы с отцом гостим в доме его друга и коллеги Виктора Правдина. Он полковник медицинской службы. Будь спкойна, тебя осмотрел очень хороший врач и сделал все необходимое.
— Хоть бы одно знакомое имя, лицо. — Юля сжала виски, — Подожди-ка! Врач? Такой светловолосый, красивый? У него ещё глаза как у ангела. Я думала, он мне приснился.
Нежность в ее голосе уколола Роберта ревностью.
— Ну да, отцу удалось ненадолго привести тебя в чувство. А меня ты не помнишь?
— Это был твой отец? — она пропустила его вопрос мимо ушей.
— Да! Так ты совсем не помнишь меня?
— Нет, прости, — пожала она плечами. — Я хотела бы встать. Мне можно?
— Переломов нет, максимум, что может случиться — головокружение. Если не возражаешь, я помогу.
Роберт встал и протянул ей руку.
— Как-то неловко щеголять перед тобой в нижнем белье?
— Да, конечно, прости. Я не подумал.
Роберт принес махровый халат и помог одеться. В нем Юля выглядела хрупкой и маленькой, Роберту снова захотелось взять ее на руки.
— Идём, — он помог ей встать, — я провожу тебя.
Юлю качнуло, и Роберт обхватил ее за талию.
— Не спеши.
— Спасибо, дальше я сама. — У входа в ванную она отстранила его руку.
— Уверена?
— Мне кажется, я справлюсь.
Роберт нехотя отпустил ее, но остался стоять у двери. Прислонившись к стене, он задумался, как ему поступить. Завтра надо летать в Москву. Отложить поездку никак нельзя, но раз Юля пришла в себя, можно и нужно увезти ее из Петербурга. Согласится ли она ехать с ним, и как быть с ее документами, вернее, с тем, что он пока не хочет ей их отдавать? За дверью послышался шум, и Роберт вихрем ворвался в ванную. Юля сидела на полу раздетая догола.
— Уфф! — он резко развернулся на сто восемьдесят и блаженно подумал: «Просто конфета».
— Я хотела принять душ, но, голова закружилась…
Роберт сдернул с крючка халат и, не глядя, кинул его назад.
— Можешь поворачиваться.
Он поднял Юлю на руки и отнес в комнату.
— Если не возражаешь, с умыванием чуть повременим. Хочешь еще пить?
— Да.
Роберт уложил ее в постель и отошел к столу. «Во взгляде Джу уже нет настороженности, скорее она смотрит с интересом. Это прорыв!» — подумал он, наливая воду.
— Попробую вспомнить хоть что-нибудь. Не с неба же я рухнула. — Юля немного отпила, поставила стакан на тумбочку, легла и прикрыла глаза.
Роберт поправил ей подушку и сел в кресло. Пока она погружалась в прошлое, Роберт задумался о будущем. Он уже не видел себя без Юли, больше не было ни «я», ни «его», а появились «они» и «мы», и эти «мы» удивляли, умиляли и пугали одновременно.
— А в чем я была? И вообще, какие-то вещи, бумаги? Ключи, в конце концов? Может, что-нибудь в карманах?
— Нет. Твоя одежда сейчас стирается. Я пытался разыскать сумку, но в сумерках ничего не видно. Ума не приложу, как ты оказалась в лесу в такой ураган. Точно могу сказать, что тебя избили. Наверное, кто-то преследовал…
— А может и не вспоминать, кто я?
Роберт с интересом взглянул на собеседницу и улыбнулся: «Она, похоже, еще та штучка».
— Мне нравится ход твоих мыслей. Как же мы будем тебя называть?
— Я пока не в состоянии думать? Давай твои варианты, — она поднесла стакан ко рту.
— Ты ничего не имеешь против имени Герда? — приподняв бровь, озадачил ее Роберт.
— Почему Герда? — Юля поперхнулась водой.
— Есть такая сказка. Про Снежную королеву. Одна девочка долго ходила по лесам и полям, а потом поцелуем растопила сердце названного брата Кая. Помнишь?
— Да, как ни странно, сказку я помню, — удивилась Юля, — а еще помню, что память она потеряла в домике одной старушки-волшебницы. Роберт, а ты, случайно, не фея?
Ее мелодичный смех оказался заразительным.
— Нет, если не возражаешь, я выберу роль Кая, и давай считать, что ты уже нашла меня.
— Нет, господин хороший, думай еще!
Роберт прикрыл глаза и прочитал на память:
«Но что за блеск я вижу на балконе?
Там брезжит свет. Джульетта, ты как день!
Стань у окна, убей луну соседством;
Она и так от зависти больна,
Что ты ее затмила белизною.
Оставь служить богине чистоты.
Плат девственницы жалок и невзрачен.
Он не к лицу тебе. Сними его.
О, милая! О, жизнь моя! О радость!
Стоит, сама не зная, кто она.
Губами шевелит, но слов не слышно.
Пустое, существует взглядов речь!»
Неожиданно Юля подхватила:
«Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!
Отринь отца да имя измени,
А если нет, меня женою сделай,
Чтоб Капулетти больше мне не быть».
От удивления Роберт открыл рот. Благодаря русским бабушке и маме, он хорошо выучил язык. Из Шекспира многое знал наизусть на английском и на русском. Но чтобы Юля так с ходу выдала ответ Джульетты, да еще после потери памяти! «Может она блефует?.. Хотя не похоже. Господи, я хочу эту женщину!»
Роберт пересел на кровать, чтобы коснуться губами хотя бы ее пальцев, но она отодвинулась от него, будто раскусив маневр.
— Ты все вспомнишь, поверь! А если нет, я подарю тебе новую жизнь, — вздохнул он, расправив одеяло в том месте, где только что лежала ее рука. — Джульетта, Джулия, Джу… По-русски, вроде, Юлия. Тебе нравится это имя?
— Да.
— Дарю.
— Спасибо! Но ты думаешь, одного имени достаточно для жизни?
Роберт внимательно посмотрел на нее. Сомнения раздирали его душу, он не мог не поехать в Москву и не мог оставить Юлю здесь. Неизвестно, как дело повернется, а подвергать ее опасности Роберт не хотел. С другой стороны, девушка она неробкого десятка, таким не нужно ничего объяснять, с ними лучше действовать напрямую.
— На самом деле, действительно, есть проблема… твои документы. Послушай, можешь сразу не отвечать. Завтра меня ждут кое-какие дела в Москве, поехали вместе? Если, конечно, отец утром подтвердит, что это не опасно для твоего здоровья. Я понимаю, предложение необычное, впрочем, как и вся ситуация. Но, возможно, ты захочешь побыть инкогнито, пока не вернется память. Заодно немного развеемся. С меня вино, кино и домино.
— Твой отец поедет с нами? — уточнила она.
— Дался тебе мой отец, — вскочил Роберт и прошелся по комнате. «Ну нет, ангел синеглазый, ты меня с чаем сделал, конечно, будь здоров. But I am not just anyone»[2]. Теперь и речи быть не могло, чтобы оставить ее здесь. Последствия подобного шага предстали перед ним обнаженно и без прикрас. Ревность пронзила его сознание и превратилась в жгучее желание завладеть Юлей всей без остатка, со всеми ее чувствами, мыслями и бездонными зелеными глазами. Глубже чем это дано человеку. Он окружил бы ее любовью и заботой, как будущего птенца скорлупой, кожа к коже. — Нет, я предлагаю тебе поехать вдвоем. Или Эдвард перевезет тебя в больницу до моего возвращения.
— А как я поеду без документов?
— Так ты согласна? — обрадовался он.
— Похоже, авантюризм мне больше по душе. Даже если ты окажешься разбойником, я предпочту отправиться с тобой за семь морей, а не лежать в больнице, какой бы замечательной она ни была.
— Значит, ты не боишься разбойников? — Роберт шутливо нахмурил брови.
Она откинулась на подушку и посмотрела на него:
— Я боюсь того, что понятия не имею даже в каком городе нахожусь.
— В Петербурге. Ладно, ни о чем сейчас не думай, постарайся уснуть. Как говорят у вас, утро вечера мудренее. Спи, прекрасная принцесса, я решу все твои проблемы!
— Принцесса? Можешь и так меня называть! — Она положила руки на лоб и жалобно протянула: — Опять голову скрутило.
Роберт достал из кармана таблетку и подал ей со стаканом воды.
— Выпейте, ваше высочество, это снимет боль и поможет вам уснуть, — тоном, не допускающим возражений, произнес он.
— Спокойной ночи, принц, — Юля приняла лекарство и закрыла глаза.
Роберт нежно взял ее за руку. Он подождал, пока Юлино дыхание станет ровным, устроился рядом в кресле и вскоре заснул.
[1] God! What do I have to do with her? (англ) — Господи! Что мне с ней делать?
[2] But I am not just anyone (англ. слэнг) — но и я не лыком шит.
Глава 4
Эдвард проснулся и взглянул на часы: «До будильника ещё две минуты». Как далеко от Англии ни оказался бы мистер Фаррелл, он вставал ровно в шесть, чтобы встретить новый день, наслаждаясь первой чашкой крепкого чая. Эдвард накинул тёмно-синий халат с родовым гербом на груди. Казалось, будто мягкие велюровые складки хранят тепло Фаррелл-Холла — родного дома в предместье Лондона. В любой поездке, сколько бы вещей ни набралось, халату всегда находилось место рядом с фотографией покойной жены Эдварда, томиком сонетов Шекспира и дисками с любимой классикой.
Он наскоро принял душ, спустился в кухню и поставил на плиту чайник. Стараясь не шуметь, Эдвард дошел до комнаты, где поселился Роберт и приоткрыл дверь: «Так, идеально застеленная постель. И где это дитя мое интересно уснуло? Забавно. Ладно, загляну в гостевую чуть позже». Эдвард вернулся на кухню, заварил чай и поднялся к себе.
Вчера, впервые за долгие годы, Роберт попросил у него совета и помощи. У сына было такое выражение лица, какого он не ожидал увидеть у повидавшего многое на своем веку мужчины — по-детски испуганное, но в то же время счастливое. Эдвард взял портрет жены:
— Привет, Лиз, — прошептал он, — Ты единственная, кто мог бы мне сейчас помочь.
Несколько лет назад Элизабет скончалась от лейкемии. Эдвард так и не простил себе, что не сумел спасти супругу, хотя глубоко в душе понимал, что сделать ничего было нельзя. После потери любимой он дал себе клятву больше не жениться, но одиночество порой становилось невыносимым. И вот теперь шестое чувство подсказывало, что странная пациентка неспроста ворвалась в размеренную холостяцкую жизнь. Сердце забилось чаще. И с каждым прибывающим моментом тишины, с каждым несказанным словом вслух, в тщательно выстроенной, непробиваемой и просчитанной твердыне появились трещины.
— Что происходит? Роберт всерьез влюбился? А я? Нет-нет, просто физиология, — он провел пальцами по стеклу рамки, погладив на портрете вьющиеся, темно-каштановые, как у сына, волосы жены.
Эдвард отставил фото, сделал пару глотков обжигающего терпкого чая с бергамотом: «Что посоветовать сыну? Я давно сам хотел, чтобы Роберт полюбил по-настоящему. Парень с детства был чересчур серьезным в делах, но с женщинами просто беда какая-то. Они для него все равно, что мотоциклы: погонял, разбил, бросил. Помню, как он заявил нам с Лиз, что отправляется на войну репортером. Как же я надеялся, что сын изменится. Но нет, все вернулось на круги своя. И это ребенок миссионеров! Господи, как же безвременно ты забрал Элизабет. А ведь мы мечтали, как спустя годы, уйдем на покой и будем нянчить внуков вдали от суеты. Но жизнь распорядилась иначе — я остался один, совсем один.
— Я помогу им, Лиз… Ведь это было твое желание, чтобы Роб выбрал себе в невесты девушку из России… — Эдвард вновь взял портрет жены. Он не мог понять, почему чувствует себя виноватым перед покойной женой.
Его оборвал на полуслове звонок телефона. На экране мобильного высветилось имя Виктор.
— Эдвард, нужна помощь! Алле, алле!
— Да, да, слышу тебя!
— Очень плохая связь, может прерваться. Готов сегодня вылететь в Москву? Будет много работы.
— Да, Виктор, да.
— Я тебе закажу билет на рейс из Пулково в двенадцать ноль-ноль. Захватишь с собой лекарства, их доставят в аэропорт со всеми необходимыми разрешениями. Выручай, старина!
— Буду…
В трубке пошли гудки. Эдвард отложил телефон и зашагал взад-вперёд по комнате. С Виктором Правдиным он подружился, когда тот помог ему найти и спасти Роберта. Сын делал репортажи в Чечне и пропал там несколько лет назад. Эдвард — активный участник Красного креста, и для него многие дороги были открыты. Он приехал найти Роберта и растерялся, оказавшись среди таких же родителей, что метались в поиске своих пропавших сыновей. Виктор Правдин на тот момент выполнял миссию — в составе других экспертов, он проводил опознание найденных погибших солдат, а порой всего лишь фрагментов тел, что остались от них, после штурма одного из поселений. Эдвард всегда умел быть полезным, и два врача подружились. Как выяснилось вскоре, Роберта похитили, и боевики предложили Эдварду выкупить сына и парня, которого Фаррелл-младший выдал за своего помощника. Виктор вел переговоры по вызволению ребят из плена. Их двоих по договоренности после получения денег, боевики выбросили в одном из горных аулов. Сын Виктора, Артур со своей спецгруппой вывезли их в расположение, где стояли федеральные войска. С тех пор Эдвард считал себя должником Правдиных. Он нашел время приехать в Россию и привезти хорошее оборудование в Центр по реабилитации воинов-интернационалистов, возглавляемый его русским другом.
Роберт спал около постели девушки, сидя в кресле.
— Кхе-кхе, — кашлянул Эдвард.
Сын проснулся, поднес палец к губам и, потягиваясь, вышел к отцу в коридор.
— Как прошла ночь? — поинтересовался Фаррелл-старший, разминая кисти рук.
— Фантастически…
— Ого! Что ты имеешь в виду?
— Я никогда раньше не встречал настолько потрясающих девушек. Отец, она такая, такая… я не знаю, как тебе объяснить.
— Очень информативно, — Эдвард похлопал его по плечу. — Из твоего восторженного лепета я понял только, что ты влюбился. Но вспомни, как говорил тренер Рокки Бальбоа: "Женщина слабит ноги". Побоксируем?
Он изобразил хук справа. Роберт мгновенно уклонился и нанес ответный удар:
— Тренер имел в виду секс!
Эдвард поставил блок и рассмеялся:
— Ах, вот в чем дело? Тогда судя по удару, у тебя его не было, — он пошел в атаку на сына.
Тот отступил, но улучив момент, поднырнул Эдварду под руку и проверил на прочность его пресс:
— А ты судя по реакции, всю ночь о нем мечтал! — вставил шпильку Роберт.
— Все, брейк! Не забывайся, — Эдвард нахмурился. — Эта красавица вспомнила кто она и откуда?
— Не помнит даже имени, но не теряет при этом ни бодрости духа, ни чувства юмора и готова ехать со мной в Москву.
— С тобой? Нет!
Эдвард смутился своей горячности и опустил глаза. Он ощутил, как его тело наливается свинцовой тяжестью: «К чему вчера было это благородство? Роберту скоро тридцать, и он меняет женщин как перчатки. А я, видите ли, разглядел в нем вспыхнувшее чувство и отступил. Как эта девушка смотрела вчера на меня! Зачем я сдался? Чего хочу на самом деле? Для каких высоких целей беречь себя, если Лиз больше нет рядом. Имею ли я право снова обрести счастье?» Эдвард передернул плечами и взглянул на сына. Во взгляде Роберта читалась настороженность.
— Я хотел сказать, что ей положен постельный режим, а не бег с препятствиями по пересеченной местности, как ты любишь, — Эдвард переигрывал, и хуже всего было то, что дрогнувшие уголки губ сына указывали на то, что он заметил.
— Да с ней нормально все! Правда, понятия не имеет кто она и откуда, но наизусть цитирует Шекспира, помнит фольклор и считает тебя ангелом, который явился ей во сне в белом халате.
Эдвард рассмеялся и воспоминания о мимолетном знакомстве со вчерашней пациенткой теплой волной хлынули в его сознание: «Ее зеленые глаза и пальцев тонких легкий холод… Стоп, стоп! Охолони, старина». Глаза глазами, но из памяти не шел момент, когда он выставил сына за дверь и стянул с девушки трусы, руководствуясь врачебным долгом. Уверенный в том, что увидит истерзанную плоть, Эдвард остолбенел, когда перед ним предстали нетронутые розовые лепестки, стыдливо спрятавшиеся среди нежных, гладких складок персикового цвета кожи.
— Похоже, я немного переборщил с одним обезболивающим. Но мне приятно, что мы с Шекспиром поселились первыми в ее воспоминаниях.
— Ну конечно, — усмехнулся Роберт, — ты для нее ангел, а меня она чуть не выгнала взашей посл пяти минут знакомства.
— Я тебя плохому не учил, так что не ко мне претензии, — улыбнулся Эдвард и, посерьезнев, добавил:
— У меня скоро самолет. Я тоже должен лететь в Москву. Поэтому мне необходимо еще раз осмотреть пациентку. Договорюсь, чтобы ее, пока нас нет, разместили в центре…
— Она нормально себя чувствует и поедет со мной. Вдруг ее тут разыскивают? Лучше пока уехать из Питера.
— Но у нее нет документов! Как она полетит?
— Я все продумал. Поедем на машине.
— На какой, если не секрет?
— Договорись, пожалуйста, с Виктором.
Эдвард покачал головой.
— И это называется, ты все продумал?
— Пожалуйста. И еще одно, — Роберт замялся и посмотрел на него так, что растаял бы и снег в морозилке. — Мне нужна эта девушка. Она уже в сердце моем.
Фаррелл-старший закусил губу: «Сердце! Оказывается, у тебя есть сердце. Откуда посреди пожара желаний и череды страстей такая вспышка нежности? А я-то уверился, что ты все изведал сполна, и тебя-то это ослепительное, щемящее душу чувство так и не всколыхнет. Обезоружил, что и говорить».
— Оставь такие взгляды для леди в комнате, хотя, похоже, ты его уже на ней опробовал. Помогу тебе, так и быть. Давно она уснула?
— Около четырех. Я дал ей обезболивающее.
— Придется разбудить, — с этими словами Эдвард открыл дверь, включил свет и подошел к кровати.
Девушка спала, и ее волосы волнами разметались по подушке. От бледности не осталось и следа, лишь небольшой синяк на щеке напоминал о том, что она вчера серьезно пострадала. Припухлые губы приняли четкие очертания и чуть открылись во сне. Эдвард присел на краешек постели и тронул девушку за руку. Она повернулась к стене и положила ладошки под щеку. В комнате было тепло, красавица во сне что-то пробормотала и выбралась из-под одеяла, оголив спину с чуть заметным шрамом в левом подреберье и с узеньким синим треугольником, условно прикрывающим загорелые бедра. У Эдварда пересохло во рту и предательски пробудилось банальное мужское желание.
— Просыпайтесь, мисс! — он потормошил ее за плечо.
Девушка повернулась на спину и сладко потянулась.
— Ты издеваешься? Выключи свет, — она наконец открыла глаза, удивленно уставилась на Эдварда и через мгновение вжалась в стену, закутавшись в одеяло, как в плащ-палатку. В ее глазах заиграл явный интерес.
— Доброе утро, мисс!
— И вам, если оно, и правда, доброе, — девушка одарила Эдварда обворожительной улыбкой.
Невольно его губы растянулись в ответ, а ведь он собирался быть с ней серьезным и решительным.
— Рад, что вы пришли в себя. Я Эдвард Фаррелл, отец этого парня, — он указал на Роберта, — и ваш лечащий врач на ближайшее время, если не возражаете, конечно.
— Я вас помню! — девушка всем телом подалась вперед. — Светловолосый, с открытым, проницательным взглядом иссиня- голубых глаз, вы сразу всплыли в моей памяти. Вчера я совершенно точно видела вас в белом халате, и мне привиделись вдобавок крылья.
— Я польщен. — как можно более бесстрастно проронил Эдвард, утопая в ее глазах как мальчишка. — Но, увы, травма произошла до нашей встречи, и только поэтому вы меня помните.
— Мы тешим себя мечтами, потому что боимся правды, — она прислонилась головой к стене и взглянула на Эдварда из-под длинных ресниц.
Фаррелл-старший залюбовался ее точеными, изящными чертами лица.
— Вы непохожи на девушку, готовую обманываться мечтами. Поверьте, я разбираюсь в людях.
— Обманываться можно и правдой, — изрекла она. — А для меня сейчас это проще простого. Для меня стерты все файлы прошлого. Доктор, пообещайте, что не положите меня в больницу! Я прекрасно себя чувствую.
— Э-э. Да я, собственно…
— Принцесса, будь уверена, что я не позволю этому случиться! — встрял в их разговор Роберт, помахал девушке рукой и плюхнулся рядом с кроватью в кресло.
— Принцесса? Забавно, — переспросил Эдвард сына, и вновь повернулся к прелестной пациентке. — Вы вчера получили серьезную травму, и я в любом случае должен еще раз осмотреть вас, а также задать несколько вопросов. Роберт, ты поможешь нашей новой знакомой подняться в смотровую? А потом придумай что-нибудь с завтраком — я отпустил вчера Зою Михайловну на уик-энд.
Он встал, слегка поклонился и, уже выходя из комнаты, пробормотал себе под нос:
— Значит, Принцесса… Неплохо.
Как только закрылась дверь, Роберт подошел к окну и раздвинул шторы, впустив в комнату солнечный свет. От вчерашней непогоды не осталось и следа.
— Как ты, Джу? — обернулся он.
— Я по-прежнему ничего не помню, — с Юлиного лица исчезло светское выражение, — какая-то непроглядная тьма. Не с неба же я свалилась. Ведь я где-то жила, у меня было имя, возможно, семья, работа. А сейчас ничего… И это страшно. А еще ужасней — я не знаю, что довело меня до края, почему оказалась, как ты говоришь, одна, избитая в лесу… Я правда не знала раньше твоего отца?
— Нет, — категорично отрезал Роберт. — Кстати, как он тебе?
Она потянулась и, посмотрела на дверь так, будто Эдвард до сих пор стоял там. Потом на выдохе, играя интонациями, произнесла низким грудным голосом.
— Отличная выправка, порывистость движений. Я увидела в нем человека собранного и энергичного. Ему бы латы, меч да коня — вылитый полководец с полотен великих художников, а не доктор.
Роберт замер с открытым ртом, и Юля звонко рассмеялась.
— Возможно, в забытой жизни я была актрисой. Мужчина как мужчина. Не бери в голову.
Она дотянулась до халата и, накинув его, встала. Ее немного качнуло в сторону, но Роберт уже стоял рядом, подставив плечо.
— Спасибо, ты настоящий друг! — она завязала кушак, — Нужно принять душ, прежде чем идти к твоему отцу. И стоит поторопиться. У него и помимо меня, наверное, дел хватает. Поможешь?
— Принять душ?
Юля улыбнулась и погрозила Роберту пальцем.
— С тобой нужно быть начеку!
Он обхватил ее за талию и помог дойти до ванны.
— Постарайся не делать резких движений. Если понадобится моя помощь, я здесь, рядом, — произнес он, нехотя отпуская ее руку.
Юля закрыла дверь и взглянула на кольцо, пытаясь вспомнить, откуда у нее украшение: «От собачьего ошейника порой больше пользы, чем от этих безделушек!» Она стянула его с пальца, оставила на полке и встала под душ и долго, с наслаждением, нежилась под тонкими тёплыми струями. На полках стояли шампуни, но в основном мужские. Она скрутила крышку с черного флакона с логотипом модного французского дома и понюхала, прикрыв глаза. Капнула сначала в ладошку, но скептически оценив количество, пожала плечами и обильно полила голову густой синей жидкостью. Белоснежная пена и свежий мандариновый аромат облаком окутали ее тело. Юля ополоснулась, выключила воду, завернулась в безразмерное махровое полотенце. Она расчесала непослушные волосы, пожужжала феном над ними, выключила его и прислушалась: за дверью стояла тишина. Юля придирчиво взглянула на свое белье и выстирала его. Невзначай она встретилась глазами с отражением и замерла: «Бред какой-то! Даже имени моего не помню… А вдруг где-то у меня есть муж, дети? Роберт слишком форсирует события. Нужно намекнуть ему, что мы можем пока быть только друзьями». Она дотронулась до зеркала указательным пальцем, надела халат и вышла из ванной.
Роберт так и стоял, прислонившись к стене.
— Прости, я заставила тебя долго ждать…
Он притянул ее к себе и вдохнул легкий цитрусовый аромат, исходящий от её волос.
— Ты даже не представляешь, как долго.
— Пойдем, — тихо попросила Юля, смутившись от такой вольности с его стороны, и все разумные слова вылетели из головы, — позже поговорим.
— Слушаю и повинуюсь.
Открыв дверь, Роберт пропустил ее вперед и спросил:
— Сама сможешь дойти? Нам на второй этаж.
Юля укоризненно посмотрела на него, и Роберт поднял руки вверх. На лестнице закружилась голова, и Юля, стараясь не подавать виду, лишь крепче вцепилаь в перила… И очнулась уже в просторном светлом кабинете на кушетке.
— Ты меня с ума сведешь, — были первые слова, которые она услышала от склонившегося над ней Роберта.
— Ты поцелуями оживляешь, скажи честно? — слабо улыбнулась Юля.
— А можно? — Фаррелл-младший коснулся ее губ, и она вся затрепетала от такой невинной шалости.
— Где тебя воспитывали? Ладно, снял чары и гуляй отсюда. Организуй нам завтрак примерно через час, а мы дойдем до больницы, — Эдвард оттеснил сына.
— Можешь называть ее Джулией, — хитро подмигнул Роберт и скрылся за дверью.
— Джулия? — Эдвард удивленно взглянул на Юлю.
— Вчера ночью выяснилось, я помню что угодно, даже пьесы Шекспира и сказки народов мира, но только не свое «я», — пожала она плечами. — Мы с Робертом сошлись на имени Джульетта и его производных, так что можете меня называть Юлия или Джулия. Мне по душе и то и другое.
— Не думал, что мой Ромео такой затейник, — усмехнулся Эдвард. Юля определенно нравилась ему все больше и больше. — Раздевайтесь.
— Как?
— Что значит «как»? — удивился Эдвард, не уловив суть вопроса.
Юля помедлила, но потом поднялась с кушетки и решительно скинула халат с плеч, оставшись без ничего. Увидев её обнажённой, Эдвард остолбенел, но спохватившись, поспешно произнес:
— Повернись… Повернитесь спиной, пожалуйста.
Он коснулся ее атласной, загорелой кожи, и организм вновь откликнулся непривычным для опытного врача образом. «Это что еще за фортель?» — осадил он себя и ощупал небольшую гематому на Юлиной голове в области затылка. Потом спустился к ушибу на плече и почувствовал, как Юля затрепетала от его прикосновений. Он быстро убрал руки и произнес будто невзначай:
— Интересный у вас шрам на спине, похож на ножевое ранение.
Юля повернулась к нему, прикрыв руками грудь:
— Что еще за шрам? Он свежий? Мне кажется, я не робкого десятка, но это так ужасно ничего не знать о себе.
— Все не так плохо, Иулия или с вашего позволения Джулия. Шраму этому не один год, так что сложно сказать ничего определенного. Просто он может напомнит вам о чем-то. Сейчас сделаем рентген головы и анализ крови, назначим вам лекарства. Нам нужно дойти до больницы, тут рядом. Я помогу, не волнуйтесь. — он, не зная куда девать взгляд, снял с вешалки белый медицинский халат и накинул ей на плечи.