Новые записки Хендрика Груна из амстердамской богадельни Грун Хендрик
Новыми звездами на фестивальном небосклоне стали четверо финских “монголов”. У нас в доме большинство все еще называет их “монголами” или “даунами”, а не “людьми с ограниченными интеллектуальными возможностями”. Негров и приезжих тоже называют по-прежнему. Не потому, что старики не уважают вышеназванные группы населения, а просто потому, что они не имеют понятия о политкорректности. Здесь язык уже не изменяется.
Во время трансляции было много жалоб на суетливую смену планов и раздражающее мерцание света.
– У меня от этого мелькания может случиться припадок эпилепсии, – испугалась госпожа Квинт.
– У вас и от светофора может случиться припадок эпилепсии, – сказал Пот.
Вчера вечером он был в ударе.
Каждый раз “Евровидение” вызывает у нас ностальгию по таким певцам и певицам, как Тед де Брак, Корри Броккен, Тедди Схолтен и, в первую очередь, Удо Юргенс и Шарль Азнавур. Хотя никто точно не помнит, кто из них участвовал в этом конкурсе.
В разгар выступления финской группы звук телевизора в гостиной выключили. На прошлом конкурсе трансвестит с бородой, на этом – даун-рок. Чаша терпения переполнилась.
– Русские бабушки уже были, а вот голландских дедушек еще не было, – сказал Антуан. – Может, на музыкальном рынке пустует подходящая ниша?
Эверт заметил, что группа маразматиков тоже имела бы успех.
– Наверняка на каждом концерте парочка даунов будет прыгать со сцены и удирать.
– Ну, опять вы за свое, господин Дёйкер, – одернула его дежурная сестра.
Перед объявлением результатов снова включили звук. Из шестнадцати конкурсантов мы прослушали только пятерых, но Трейнтье не вышла в финал, и это, конечно, стыд и позор.
– Где уж нам конкурировать со странами Восточного блока, – ворчала публика.
В субботу смотреть финал не будем. Раз “мы” не участвуем, то “мы” и не смотрим.
ЧЕТВЕРГ 21 мая
Городской цирк-шапито Magic Circus каждый год дает представление в районе Амстердам-Север. Поскольку погода была хорошая и делать нам было нечего, я предложил Герту съездить в цирк на скутмобилях. Нам довольно часто нечего делать. Пьем чай-кофе и жалуемся на разные пустяки – вот и весь смысл нашего существования. Так что приветствуется все, что вносит свежую струю в эту рутину.
Цирк был подарком.
На небольшом зеленом газоне посреди жилого квартала стоял синий шатер, окруженный цирковыми фургонами. Когда мы подъехали, на физиономиях публики сначала появилось знакомое изумление: откуда здесь два старикана без детей и внуков? Но потом люди, видимо, подумали: надо же, какие милые старички.
Мы купили билеты на второй ярус с деревянными скамьями, но как почетных гостей нас усадили на лучшие места – в пластмассовые кресла-ковши в первом ряду. А если бы мы захотели, могли бы остаться на скутмобилях, нет проблем.
Голландскую часть труппы составляли очаровательный хозяин цирка, большой толстый клоун и румяная белокурая дама. Интернациональная часть была представлена здоровенной испанкой, жонглером из Восточного блока и красивой акробаткой из не-помню-какой страны. Двое молчаливых украинцев подавали реквизит, да еще мелькал какой-то толстяк в свитере с надписью “охрана”.
Это было прекрасное печально-праздничное представление. Женщина-силач обливалась потом, клоун всем давал пять, козел перешагивал через обруч, красивая девушка висела на чем-то в воздухе, жонглер жонглировал, а шесть уток маршировали строем перед белокурой дрессировщицей.
На прощанье все циркачи пожали нам руку.
– Здорово было, – пробурчал Герт. – А у тебя попкорн в волосах, Хендрик.
Это невозможно, ему там не за что зацепиться, но я купился и провел рукой по волосам.
– Шучу.
ПЯТНИЦА 22 мая
Сегодня Эверт едет к врачу. Я вижу, что он нервничает. Демонстрирует свою обычную браваду, но меня не обманешь. У меня дурное предчувствие.
Через полторы недели едем в Брюгге. Это целое событие для людей, которые годами сидят дома, а если и уезжают, то всего на пару часов. Разве что иногда переночуют у сына или у дочери. Риа и Антуан уже собрали чемоданчики и поставили у дверей. Леония разложила на столе платья и все время меняет подобранные комплекты. Герт пристально следит за погодой в Брюгге, а Граме составил программу на все три дня. Я позвонил в отель, проверил, все ли в порядке. Меня вежливо успокоили.
– Не волнуйтесь, господин Грун, сделаем для вас все по первому классу.
Сейчас девять часов вечера. Я заходил к Эверту. Он не стал ни о чем говорить. И не стал играть в шахматы.
– Тебе лучше уйти, Хенк. У меня голова раскалывается.
ВТОРНИК 26 мая
В субботу, еще до кофе, Эверт пришел ко мне в комнату. У него очень плохие новости.
– Я не спал всю ночь, но какой смысл и дальше делать вид, что ничего не случилось. У меня рак. Мне осталось жить пару месяцев. Может, полгода.
Кажется, я только покачал головой или выдал какую-то банальность вроде: “Да нет же”.
Эверт получил результат обследования, которое прошел две недели назад, и он был однозначным: рак толстой кишки в продвинутой стадии.
От химиотерапии и облучения Эверт отказывается.
– Припарки и примочки – максимум, что они могут, но у меня нет охоты.
Я пробормотал еще что-то бессмысленное.
– Не бери в голову, Хенк. Химия только продлит мучение.
Он попросил терапевта прописать лучшие обезболивающие и психостимуляторы, и доктор обещал не скупиться на рецепты. Таблеткой больше или меньше, роли не играет.
Два дня я был совершенно выбит из колеи. Вчера Эверт сам дал мне жесткую установку:
– Хендрик Грун, друг мой, с этого момента продолжай жить так, как жил последние пару лет: с удовольствием и мужеством отчаяния.
Это был четкий приказ.
Как только мы вернемся из Брюгге, он поставит в известность членов клуба “Старые-Но-Не-Мертвые”. Он и мне хотел рассказать только после поездки, но ему нужно было поделиться с живым человеком, и он решил, что “лучший друг все-таки лучше, чем магнитофонная лента”.
– Мы с тобой вдоволь повеселились, но пора и честь знать, – прибавил он с усмешкой.
Самому Эверту понадобился всего один день, чтобы взять себя в руки и снова обрести мужество отчаяния.
Я отдаю себе отчет, что сейчас он поддерживает меня больше, чем я его. А это непорядок. Перед тобой, Грун, стоит задача – обеспечить веселое окончание прекрасной дружбы. Задачу нужно решить, переэкзаменовки не будет.
Завтра же и начну ее решать: на торжественном собрании членов СНОНЕМа по вопросу о поездке в Брюгге.
СРЕДА 27 мая
Смерть всегда нависает над нашим клубом. Нас всего восемь человек, и каждому хорошо за восемьдесят. Согласно статистике, похороны должны происходить полтора раза в год. Это как с автобусом: чем дольше его ждешь, тем больше вероятность, что он придет. Мы вытесняем статистику из сознания, иначе жизнь станет невыносимой. Старые страусы, вот кто мы такие: прячем голову в песок, а тем временем Костлявый Хейн в поисках очередной жертвы шастает между нами со своей косой. Сюжет для забавной карикатуры.
Если кто-то рядом с нами падает замертво, мы в ужасе оглядываемся и снова быстро прячем голову в песок.
Эверт испытал облегчение, когда наступила ясность. Теперь он знает, что ему делать: встретить свою кончину, не теряя куража.
Вчера вечером он заглянул ко мне.
– Жизнь всегда была слишком коротка, чтобы тратить ее на скверную выпивку, а теперь особенно.
И он широким жестом водрузил на стол бутылку виски двадцатилетней выдержки. Мы выпили за красивый уход.
Он намеревается перед смертью истратить все до последнего гроша и пришел, чтобы обсудить свои планы в этом направлении. На этой неделе он перечислит половину своего капитала на банковский счет сына, пусть устроит ему достойные похороны, а другую половину – на мой счет.
– Да, думаю, отдавать лучше из теплых рук, – сказал он. – Это для всего клуба, но им незачем об этом знать. Пока незачем.
Семь тысяч евро. Чтобы мы прокутили их в ближайшие месяцы.
– На другие семь тысяч Ян сможет купить мне гроб из ивы и местечко на Северном кладбище.
Желательно под деревом, так как Эверт не любитель сидеть под солнцем. Или лежать, как в данном случае. Он хочет выяснить, имеются ли на кладбище, как в театре, дорогие и дешевые места. Предложил завтра же съездить туда вместе и посмотреть, но для меня это было немного чересчур.
– Мне нужно привыкнуть к этой мысли! – запротестовал я.
Поедем после Брюгге.
ЧЕТВЕРГ 28 мая
Делать вид, что ничего не случилось, оказалось не так трудно, как я ожидал. Прежде всего потому, что Эверт впервые за несколько недель был сама веселость. Мы провели собрание СНОНЕМа по вопросу о поездке в Брюгге.
Отправляемся во вторник ровно в десять и возвращаемся в четверг к ужину. Две ночи вне дома вполне достаточно для первого в этом году путешествия клуба.
Ожидания растут, но и опасения тоже. Мы охотно идем навстречу новым приключениям, но одновременно цепляемся за ежедневную рутину (условный рефлекс), ценим сюрпризы, но не любим неожиданностей. Что имеем, то имеем, но и к подаркам неравнодушны. Ничто человеческое нам не чуждо.
Только Эверт и Герт всегда невозмутимо и без колебаний идут своей дорогой. Риа тоже, чуть в меньшей степени. Она следит за тем, чтобы Антуан не торчал дома с книжкой.
– Не стоит тратить время на изучение инструкций по использованию жизни. Просто живи; может, лишний раз упадешь, но, если сразу встанешь, продвинешься немного вперед, – недавно выдала она.
И произнесла эти мудрые слова так небрежно, словно попросила передать ей сахарницу. Не ожидал от нее ничего подобного.
Я составил аккуратный список вещей, нужных для поездки. Во мне сидит школьный учитель, и от него никуда не денешься. Я поймал себя на том, что долго сижу и размышляю: сколько брать трусов? Три пары или четыре? После чего, злясь на себя, закинул в чемодан пять пар. И лишний пакет подгузников.
Программа пребывания в Брюгге не слишком сложная, в общем, подходящая для стариков. Каждый берет с собой хорошую бутылку того-сего, так что мы не соскучимся, когда вечером соберемся в одном из просторных одноместных номеров. Эверт вежливо попросил каждого в течение этих трех дней не падать и ничего себе не ломать.
Ком встал у меня в горле, когда он, весело и искренне, высказал эту просьбу.
ПЯТНИЦА 29 мая
– Гете сказал: “Опасен тот, кому на свете уж больше нечего терять”[11], – на полном серьезе провозгласил Эверт.
– Вот уж не знал, что ты читал Гете, – изумился я.
– Нашел когда-то под елкой сборник афоризмов.
Я спросил, что он собирается учудить. Ничего не собирается, просто так процитировал, для поддержания светской беседы.
– Но ты всегда жил как человек, которому нечего терять, – сказал я.
И тут, как ни странно, ком встал у него в горле.
– Роскошный комплимент, Грун, а ты цедишь его через губу. Пожалуй, самый лестный комплимент, какой можно придумать.
И снова я чуть не разрыдался.
Два сентиментальных старичка, один другого стоит.
Некоторые обитатели нашего дома считают поездку в Брюгге безответственной и рискованной.
– Вы можете подцепить диарею, – покачала головой госпожа Смит.
На этот случай госпожа Лигтермут посоветовала нам запастись большой пробкой и громко расхохоталась. Она здесь новенькая, госпожа Лигтермут, но уже приобрела репутацию женщины, которая смеется громче всех в доме. Весьма подходящая особа для оживления атмосферы за кофейным столом. Когда недавно кто-то пожаловался на свое родимое пятно, которое увеличилось на два миллиметра, госпожа Лигтермут тут же сообщила, что она сама – ходячая коллекция меланом (раскатистый смех), но в гробу это совсем не будет заметно (громкий смех), ведь в нем лежишь как Белоснежка (заразительный смех).
На всякий случай я купил в аптеке сильное средство против диареи. Можно рисковать, но не стоит делать глупости. Спасибо за подсказку, Лигтермут.
СУББОТА 30 мая
Вчера я вдруг подумал: в дом приняли госпожу Лигтермут, а ведь несколько комнат в доме пустуют уже давно. Как это понять? Не вижу логики. Может, дирекция взяла на себя определенные обязательства и должна их выполнить прежде, чем наш дом будет закрыт. А я все сильнее чувствую, что так оно и будет. На прошлой неделе сюда приезжали сотрудники фирмы, обслуживающей солнцезащитные маркизы, и Эдвард слышал, как заведующая хозяйственной службой сказала, что мастерам нет надобности особенно усердствовать. “Год-два продержится – и хватит”.
Работа вполне по профилю для нового комитета жильцов: как можно скорее выяснить будущее нашего дома. Приятно сознавать, что я еще при деле и что комитет еще при деле.
ВОСКРЕСЕНЬЕ 31 мая
– Не искушайте судьбу вашей поездкой со старыми людьми, – каждый раз при встрече со мной восклицает господин Дикхаут.
В какой-то момент мне это надоело.
– Черт возьми, мы едем в Брюгге. Это в Бельгии, а не в Сирии. Вероятность лишиться головы в Брюгге чрезвычайно мала. Вероятность, что я помру на месте от старости, примерно в десять миллионов раз выше. Для этого не нужно путешествовать. Могу упасть замертво и здесь, рядом с вами.
Пока что этот зануда заткнулся.
Самая большая опасность в популярных городах – попасть под ноги китайским туристам. Недавно девяносто автобусов с 4500 китайцами сделали опасными все пути-дороги Нидерландов. Бывает и хуже. В Ниццу приехала на прогулочку китайская корпорация “Тяньши”: четыре дня по Ривьере бродило стадо из 6400 сотрудников компании. В газете было напечатано фото, внушающее ужас. Но я все-таки надеюсь, что азиаты в массе своей еще не открыли Брюгге.
И это только начало. Миллиард других китайцев, жаждущих посетить дом Анны Франк, пока еще сидит в Китае. Иначе очередь в кассу музея протянулась бы до Гронингена и завернула за угол церкви Св. Мартина. Хорошо, что индийцев пока нет, их ведь тоже целый миллиард. Вот разбогатеют они немного и массово ринутся на каникулы в Европу. Надеюсь, до этого я не доживу.
Июнь
ПОНЕДЕЛЬНИК 1 июня
Мы готовы нервничать по любому поводу: в конце недели обещали один жаркий день, а все уже ждут его в страхе и трепете.
Некоторые из местных обитателей чувствуют себя хорошо только при температуре от 21 до 23 градусов по Цельсию, если не слишком душно, не слишком ветрено и нет дождя. Остальные 355 дней в году всегда есть на что пожаловаться. Сегодня 15 градусов, то есть слишком холодно, а послезавтра 27 градусов – невыносимая жара. Возможно, вполне возможно, что завтра будет хорошая погода.
Мы мечтаем оказаться в Брюгге, на прогретых террасах кафе, под солнцем для любителей солнца и под навесом для любителей тени. Эверт решил уделить сугубое внимание двум столпам бельгийской гордости: пиву и картошке фри. Он утверждает, что бельгийская картошка значится в списке мирового культурного наследия ЮНЕСКО. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, но проверять не буду.
Свой чемоданчик я уложил. Должен признаться, я все-таки нервничаю. Сегодня буду отдыхать, беречь энергию для поездки. Это необходимо, так как на старости лет батарейка садится намного быстрей, чем желательно. На этот случай я бы с удовольствием запасся какой-нибудь таблеткой, но не знаю, как ее достать. Спрашивал у домашнего доктора, но у него такой не нашлось. Угрюмым старикам он щедро прописывает антидепрессанты, но таблетки для тонуса – тут он пас.
– Говорят, они так заводят, что можно танцевать часами, Хенк, – сказала Леония с задорной улыбой.
Ей очень идет эта улыбка.
– Значит, и мне пригодилась бы таблеточка, – заметил Эверт со своего инвалидного кресла. – Может, даже две, раз у меня всего одна нога.
Эверт чудесным образом взял себя в руки. Последние месяцы он держался тихо и отстраненно, а теперь весел и снова оставляет последнее слово за собой. Он не притворяется. Объявленная смерть положила конец его неуверенности. Можно отпустить тормоза. Я наблюдаю за ним с отчаянием, но и с облегчением, и прежде всего с восхищением. Может, я эгоист, но для меня мысль о его близкой смерти стала не столь мучительной.
ВТОРНИК 2 июня
Как назло, газета De Volkskrant поместила сегодня на первой странице большую статью под заголовком “Почему в переполненном Брюгге туристы – не проблема?”. Не собираюсь ее читать и оставляю газету дома.
Ожидаемая температура в Брюгге – 16 градусов, и через полчаса племянник Гритье Стеф подаст к подъезду свой микроавтобус. Уверен, что Эдвард, Риа и Антуан уже сидят внизу и ждут. Сейчас спущусь и присоединюсь к ним.
ПЯТНИЦА 5 июня
Уважаемая дирекция Музея картофеля фри, уважаемые дамы и господа!
К сожалению, картофель фри в вашем музее, единственном в мире Музее картофеля фри, был для нас великим разочарованием. Мы рассчитывали отведать мастерски приготовленную хрустящую картошечку, но она оказалась вялой, пареной, некачественной и безвкусной. Мы ставим ей двойку. Классический кулек был хорош, но содержимое недостойно Музея, недостойно Брюгге, недостойно Бельгии, единственной в мире страны, где картофель фри значится в списке Национального Достояния. Так дело не пойдет. Возможно, возникли непредвиденные обстоятельства, возможно, заболел повар, или в какой-то момент перестаралась неопытная практикантка, но если это не так, мы желаем получить обратно уплаченные деньги (10 порций по 2,60 евро = 26 евро).
В ожидании ответа, разочарованные
Граме, Риа, Антуан, Эдвард, Эверт, Герт, Леония, Ян, Эдвин и Хендрик (знатоки картофеля фри).
Мы сами хохотали, сочиняя это послание. Отправили его сегодня днем. Интересно, придет ли ответ.
На Большом Рынке в Брюгге стоит самый дорогой в мире ларек с жареной картошкой, то есть место, где он стоит, самое дорогое: по слухам, цена аренды сто тысяч в год. Но и картофель заслуживает высокой оценки: 9 баллов из 10. Мы по-быстрому купили там несколько пакетов, чтобы преодолеть разочарование, постигшее нас в музее.
Госпожа Схансле сказала бы: “Цветы собирали, да дров наломали”. Это был удачный эксперимент – первая дальняя поездка клуба СНОНЕМ. Хотя вчера восемь стариков едва не окочурились на обратном пути в автобусе. Риа и Антуан вообще не стали ужинать, Герт заснул, не доев своего пудинга, а остальные ушли спать сразу после десерта. Только Эверт выпил кофе с рюмкой коньяка. Уж он своего не упустит.
Во вторник утром после кофе, под завистливыми взглядами сотрапезников, мы отправились в путь. Эдвард затянул: “Мы домой еще не возвращаемся…” По крайней мере, мне показалось, что я узнал песню. По мотиву, так как слова, произносимые Эдвардом, понимать все труднее. Рейс прошел благополучно, всего с одной санитарной остановкой, которая пришлась весьма кстати, и в два часа мы вошли в наш отель. Очень радушный прием, приличные номера и впервые за много лет – никакой очереди к лифту. Через полчаса мы уже сидели в кафе: мужчины потягивали свое первое бельгийское пиво, а девушки смаковали чай и вино. В общем, классическое распределение ролей. Терраса отапливается, так что мы не замерзли. С полчетвертого до полпятого планировалась короткая сиеста. Чтобы извлечь из поездки максимум удовольствия, следует экономно расходовать энергию. Без четверти пять к отелю подъехали две запряженные лошадьми кареты. Бурные аплодисменты в честь оргкомитета, состоявшего из Леонии и Граме. Мы прокатились по прекрасному Брюгге, как короли и королевы, плед на коленях, в руке пачка мятных драже.
– Может, помахать зрителям? – предложила Риа, великолепно пародируя королеву-мать Беатрикс.
Карета – идеальное средство передвижения для пожилых туристов, которые не слишком уверенно держатся на ногах. Разум путешествует со скоростью лошади, сказал один древний философ. Выходит, пожилой разум путешествует со скоростью старой клячи.
Втащить Эверта в карету и вытащить из кареты было непростой задачей, но для этого у нас имелись Ян и Стеф. Одной ступенькой меньше, одной подножкой больше, им без разницы. Попутно кучер выдавал туристическую информацию, хотя его фламандский был едва понятен. Мы старались угадать, где нужно оживленно кивнуть, и он, по большей части, вежливо кивал в ответ. Если кивнул, значит, угадали. После прогулки нас высадили из кареты у ресторана традиционной бельгийской кухни. Еда была превосходной, но не спрашивайте меня, что мы там ели. Подозреваю, что Эверт подкинул кучерам сотню евро, ибо по мановению его руки они каждый раз останавливались, если нам нужно было выйти из кареты, или появлялись откуда-то, чтобы нас подождать. Что было очень удобно, так как двигаться по булыжным мостовым с роляторами или в инвалидном кресле – не подарок.
В среду немного потеплело, погода благоприятствовала, и мы решились на речную прогулку.
– Мы похожи на беженцев, такая здесь теснота, – проворчал Герт, когда лодка отчалила.
– Рейс в один конец до Лампедузы, – объявила Леония.
Инвалидное кресло Эверта одиноко осталось на набережной, пристегнутое к фонарному столбу надежным амстердамским способом – велосипедным замком с цепью. Хотя Брюгге красив, опрятен и законопослушен. Будь он чуть менее законопослушен и опрятен, это ему не повредило бы. При такой-то тесноте. К счастью, туда, на маленькую экскурсию, еще не понаехали китайцы.
О том, как нас разочаровал Музей картофеля фри, я уже поведал. Затем последовали сиеста и перекус. Все шло как по маслу, если не считать тарелки рыбного супа, опрокинутой на костюм Антуана из-за неловкости Граме.
– Думаю, не стоит подавать жалобу на то, что суп был холодный, – лаконично отреагировал Антуан.
В самом деле, это спасло его от сильного ожога.
Остаток вечера Герт и Эверт не уставали повторять: “Все-таки здесь воняет рыбой”.
На следующее утро был запланирован музей, куда на карете не въедешь. Конная тяга нас избаловала. Так что пеший обход музея завершился через двадцать минут на террасе кафе, под сияющим солнцем. Поболтали и немного подремали, начала сказываться усталость.
Еще одна, последняя, прогулка в карете, краткий пит-стоп у одного из семисот шоколадных магазинов и плотный обед в отеле. Последний всплеск активности в автобусе, когда из сумки Эверта неожиданно появились две бутылки холодного шампанского плюс девять пластиковых стаканчиков. Бутылки быстро опустели, после чего наступила тишина. Когда Стеф на подъезде к Бреде[12]оглянулся, он обнаружил, что все путешественники погрузились в сон. Только мы с Эвертом еще бодрствовали, но удовлетворенно молчали.
СУББОТА 6 июня
Вчера было немного больше тридцати градусов, а сегодня девятнадцать. Для стариков – опасный перепад температур.
– Ох, только бы сердце выдержало, – сказала госпожа Квинт.
Она тяжело дышала, а именно испускала глубокие вздохи, что немного действовало мне на нервы.
– Вы похожи на уховертку с зубной болью, – определила госпожа Схансле, указывая на меня пальцем.
Схансле так часто выдает нечто неслыханное, словно каждый вечер сидит в своей комнатушке, изобретая новые слова и поговорки. Я большой поклонник ее таланта. Но этим моя симпатия ограничивается. У нее отвратительная привычка объявлять все, что она собирается сделать.
Например, она может сообщить: “Пойду, пописаю”. Или еще хуже: “Мне нужно по-большому”. А я не желаю этого слушать! Минут через десять она возвращается и объявляет во всеуслышание, удалась ее миссия или нет.
– Пойду к себе в комнату, съем вкусное печенье, почитаю Margriet, сниму туфли, выпью еще одну чашку чая, надену кардиган.
– Меня это ничуть не интересует, госпожа Схансле, не могли бы вы заткнуть ваш фонтан?
Нет, этого я не сказал, я сказал:
– Расскажете обо всем, что бы ни сделали?
Но и это ничуть не помогло.
Мы купили для Яна, сына Эверта, и Стефа, племянника Гритье, ресторанные карты, каждая на две персоны. В надежде как-то подкупить их жен, чтобы они иногда сдавали нам в аренду своих мужей. Без сильных парней мы больше не сможем двинуться в путь. Они приносят роляторы, толкают инвалидное кресло, приносят напитки, помогают надеть куртки, таскают сумки, находят запропавшие очки, если нужно – придержат, если нужно – подтолкнут. И они доставляют нас туда, куда мы хотим. К счастью, Ян и Стеф сами получают от этого удовольствие. Но скажу без ложной скромности, что для нашего возраста мы тоже большие молодцы.
ВОСКРЕСЕНЬЕ 7 июня
Кажется, из всех работников нашего дома самого большого сочувствия заслуживает педикюрша. Уже самый выбор такой профессии немного странен, а если вы к тому же подрабатываете в доме престарелых, значит, вы в полном отчаянии или страдаете какой-то патологией. Еще можно понять дантиста, который целый день ковыряется в чужих зубах, ему светят хорошие гонорары, но возиться с чужими ногтями – вовсе не золотое дно, как я однажды осторожно выяснил у педикюрши. Когда наши жильцы вызывают ее на дом, они платят пять евро из своего кармана, и для многих это достаточная причина, чтобы вызывать ее как можно реже. Натянешь носок, и никто твоих ногтей не заметит. Пока не заметит. Но ногти отрастут и в определенный момент прорвут носок или тапок и даже продырявят стоптанные туфли. И тогда бедной педикюрше приходится орудовать щипцами, так что обрезки огромных ногтей разлетаются во все стороны, прошу прощения за неаппетитные подробности. Должен сказать, что сей феномен типичен прежде всего для мужчин. Лично я взял за правило вызывать педикюршу раз в два месяца. Когда она в первый раз обрабатывала мои ноги, я пространно извинялся за свою беспомощность. Я просто не справляюсь с пальцами на ногах, с большим трудом натягиваю носки и надеваю туфли (к счастью, у меня имеется сапожный рожок). Терпеть не могу зависеть от кого-то. Так что я буквально заставил себя закатать брюки.
Среди нас достаточно жильцов, которые, чуть что, предпочитают вызвать медсестру, чем приложить малейшее усилие. “Ведь медсестры для того и существуют”, вот их аргумент.
Я бы вернул для таких людей наказание смолой и перьями.
ПОНЕДЕЛЬНИК 8 июня
Вчера днем в рекреационном зале состоялся отборочный тур на конкурс песни среди пожилых – ежегодная пытка для ушей.
– Помнится, в прошлом году у вас как раз в этот день была мигрень, – заметила перед началом Ван Димен. – Надеюсь, в этом году она не разыграется.
– А я надеюсь, ради вас же, что разыграется, – прошептал я про себя.
Ван Димен – одна из тех дам, что всякий раз уповают на победу в отборочном туре. Она полагает, что с каждым годом ее голос звучит ничуть не хуже и даже лучше. Ну, тут она права, но происходит это оттого, что ее голос, слава богу, слабеет и теряет пронзительность. Вчера она исполнила непритязательный французский шансон итальянским колоратурным сопрано. Щебетала, как огромная канарейка, да еще в желтом платье. Я постарался занять место в самом последнем ряду, но уйти не рискнул, так как чувствовал, что за мной пристально следят разные артисты. Риа и Антуан из вежливости пришли поддержать меня, но остальные мои так называемые друзья из СНОНЕМа не явились.
– На один день в году я изменяю название клуба на СНОНЕГ. Мы старые, но не глухие, – сказал Эверт, когда я под вечер зашел к нему в гости.
И вручил мне десять купюр по пятьдесят евро. Он решил не переводить деньги на мой счет, а вручать наличными, порциями по пятьсот евро.
– Тогда они не узнают, куда ушли мои деньги, – сказал он с видом заговорщика. – И Ян в курсе дела.
Проматывать свои деньги вроде бы не запрещается, и раз уж Эверту так угодно, это его дело. На следующей неделе открою счет клуба СНОНЕМ и положу на него дареное наследство Эверта.
ВТОРНИК 9 июня
Госпожа Смит была убеждена, что кто-то украл ее челюсть.
– Кому она нужна, ваша челюсть? Что с ней делать? – в третий раз спросила сестра Хервеген.
– Ну, вставлять, – вмешался Баккер.
– Куда вставлять?
– В рот, конечно. Куда еще. Не в задницу же.
– Господин Баккер, я смотрю, вы снова в ударе, – сказала сестра.
Чуть позже челюсть нашлась в ящике для столовых приборов.
Сестра Хервеген – очень милая женщина. Она скоро уйдет на пенсию и не стремится к достижению “целей”, поставленных перед современным персоналом: помочь кому-то принять душ за столько-то времени, разнести чай – за столько-то, натянуть кому-то чулки – за столько-то. Время на разговорчики в рабочем расписании не предусмотрено, но Хервеген не благоговеет перед инструкциями сверху. Когда ей хочется поболтать, она позволяет себе поболтать. Ей не жалко времени, она знает, что Стелваген однажды уже обожглась на ней.
Недавно она припомнила одну прелестную историю. Сорок лет назад она работала в психиатрической лечебнице в отделении для стариков. Тогда еще были общие палаты. На полке стоял ряд стаканов, куда больные клали на ночь искусственные челюсти. Однажды какая-то пациентка целый день проходила с челюстью другой пациентки. Сестра просто надавила посильнее, когда увидела, что жертве никак не удается вставить протез.
– Все заметили, что она как-то странно говорила весь день, – рассказывала Хервеген.
Внимательный читатель заметит, что кто-то другой должен был тоже целый день проходить с чужой челюстью. Но дело в том, что другая женщина в тот день заболела и вообще не вставляла челюсть.
Вечером персонал обратил внимание, что протез еще и не вынимается, а когда санитар пробовал извлечь его щипцами, жертва издавала громкие жалобные крики. С тех пор на челюстях стали гравировать имена владельцев.
– Да, интересное было время, господин Грун, – с улыбкой сказала сестра Хервеген.
– Вы – прелесть, – сказал я.
– Спасибо, вы тоже.
СРЕДА 10 июня
Послезавтра снова будет жара. Риа, Антуан и я решили сделать серьезное дело: использовать момент, чтобы провести наконец дегустацию итальянского мороженого. Спросили Эверта, хочет ли он составить нам компанию, и он, разумеется, захотел.
Кстати, вчера тоже был прекрасный день, и мы с Гертом совершили отличную прогулку на скутмобилях. Ему повезло со мной, так как под конец у него сел аккумулятор. Скутмобиль фыркнул, дернулся и встал. Пришлось просить в каком-то магазине кусок веревки, и последние несколько километров я тащил его на буксире. Народ смеялся, а дети махали нам вслед. Машущие дети меня умиляют.
Евгения Лакруа, член комитета жильцов, по происхождению француженка. Она до глубины души оскорблена тем, что Нидерланды отчеканили монету в честь победы при Ватерлоо.
– Да, нам это неприятно.
– Но на одной стороне монеты выбита просто шляпа, а на другой – наш король, – попытался я возразить. – Кто в наше время станет злиться на шляпу?
– Это шляпа принца Вильгельма Оранского, а он разбил нашего Наполеона.
– Это было двести лет назад, дорогуша, – вмешался Эрвин. – Давно пора проглотить пилюлю.
Французский президент Олланд после выпуска бельгийской монеты в память победы при Ватерлоо заявил: “Мы полагаем, что вредно выпускать монеты с символом, вредным для европейского населения. Особенно в ситуации, когда правительства еврозоны пытаются укрепить единство и сотрудничество в монетарной сфере”. Да ведь прошло двести лет! Как можно быть таким мелочным?
А Наполеон посмертно все-таки одержал маленькую победу: бельгийцы расплавили 180 000 монет в память о Ватерлоо, чтобы не мозолить глаза французам. Неистребимый узколобый национализм – самое крупное препятствие на пути к европейскому единству.
С вами был Х. Грун, ваш собственный корреспондент в амстердамской богадельне.
ЧЕТВЕРГ 11 июня
Еще немного французской политики: французский премьер Вальс прибыл в Берлин на финальный матч Лиги чемпионов, чтобы поболеть за “Барселону”. Ну да, это испанская команда. Премьер взял правительственный самолет, так что его вечерок в Берлине обошелся французам примерно в четырнадцать тысяч долларов. Французам это очень не понравилось. Великие мира сего не упускают ни одной возможности вызвать гнев простого народа. Одна из таких ненавистных особ – член европейского парламента Рашида Дати: недавно она накупила шарфиков и парфюмчиков на шесть тысяч евро из европейской казны.
То ли дело у нас в доме: все равны, все равно богаты (или равно бедны, как посмотреть) и все равно бесправны. Единственное исключение – директриса. Этот дом – ее скромное королевство, разве что ее костюмчик уступает мантии и ей не хватает обаяния для титула “королева-солнце”.
Погода все такая же переменчивая: позавчера 15 градусов, завтра – 30, в понедельник снова 15. Завтра, с самого утра, здешние обитатели опустят маркизы и плотно задвинут занавески от жары. За утренним кофе еще будет ощущаться какая-то жизнь, но после обеда в коридорах и гостиной наступит тишина. Обитатели дома разойдутся по комнатам и задремлют в любимых креслах. Один опустит голову на пазл, другой погрузится в сон перед телевизором, третий заснет, глядя в пустоту перед собой. Персонал скроется из виду. Все последние остатки энергии испарятся. Я пробую этому сопротивляться. Иногда удается, иногда нет.
ПЯТНИЦА 12 июня
– Джеймс Ласт[13] умер, – сказала Леония.
– Давно пора, – ответил Эверт.
Леония нежно погладила его по лысине.
– Не любишь его музыку, старый ворчун?
Эверт не умеет сопротивляться ласковым прикосновеньям, и когда он собрался ответить, из его уст донеслось что-то вроде карканья. После чего он нарочито громко раскашлялся.
– Поперхнулся, какая-то дрянь в горло попала, – извинился он.
– Сейчас я тебя спасу, – предложила Леония, целуя Эверта в губы. – Ах, какого прекрасного одноногого принца разбудила я своим поцелуем!
Я чуть не задохнулся со смеху, Эверт, красный от смущения, улыбался, Леония сияла. На мгновение мы коснулись полного счастья.
СУББОТА 13 июня
Газеты только об этом и пишут, телевидение ликует: кризис преодолен. Чему неопровержимым доказательством служит статистика: жилые фургоны снова в цене. И снова очередной политик вещает: “Трудности позади, мы снова в шоколаде”. Мы снова можем спокойно взять лишний бисквит к чаю. Жаль, что уволенный персонал уже не вернется, по крайней мере при моей жизни, пока я в здравом уме и твердой памяти.
Читать бесплатно другие книги:
