Империя травы. Том 2 Уильямс Тэд

Глава 53

Дым

Ноги Мириамель не доставали до стремян лошади Юргена, и поначалу ей ничего не оставалось, как изо всех сил прижиматься к шее Орна, когда он мчался вниз по холму Маистревис. Копыта стучали по камням, и Мириамель всякий раз вздрагивала, как от ударов посоха бейлифа. Дороги оставались практически пустыми, хотя повсюду она видела людей, которые стояли на крышах и смотрели из окон в сторону горы Маистревис.

Периодически, когда дорога сворачивала, Мири видела то же, что и люди из своих домов, – огонь над Санцелланом Маистревисом и черный, уходивший в небо дым. Мириамель тревожило, что слишком многие ее замечали, поэтому она направила Орна в сторону от широкой Дороги Фонтанов и теперь мчалась по узким улочкам столицы, пока не покинула центр города, после чего свернула на Анитуллийскую дорогу и продолжила двигаться на север.

Когда ужас начал постепенно отступать, Мири задумалась о положении, в котором оказалась. Она не заметила никаких признаков погони, однако многочисленные повороты дороги не позволяли видеть все, что происходило позади. Тем не менее она перевела Орна на рысь, чтобы дать себе немного передохнуть и перестать беспокоиться о том, что она может в любой момент вылететь из седла.

«Я должна выбраться из города», – подумала она.

Мириамель преследовало кошмарное видение: толпа ее ловит и тащит к Турии Ингадарис. Мысль о том, что ее поставят перед маленькой ведьмой с чистым лицом, девчонкой, которая моложе ее внука, приводила Мириамель в ярость и вызывала ужас.

Так, рысью, она добралась до окраины столицы, когда уже заметно стемнело. Она размышляла, не попытаться ли найти корабль, следующий в Вентмут, где она окажется на территории Эркинланда, но не хотела появляться там, где ее могли поджидать агенты Дома Ингадарис. Теперь Мириамель относилась к Турии с новым уважением и страхом: она думала, что девочка вполне могла предупредить своих агентов, чтобы они следили за всеми, кто попытается сбежать из Санцеллана Маистревиса. Ей оставалось лишь молиться, что герцогиня Кантия с детьми получили достаточную фору, чтобы добраться до северной границы.

У Мириамель оставался еще один вариант возможных действий – самой двигаться на север. Она знала, что ей потребуется более двух недель, чтобы преодолеть это расстояние, – быть может, даже месяц, если погода будет плохой или придется прятаться от преследователей, – но она не могла допустить, чтобы ее схватили в одном из портов Наббана.

Она решила подождать и посмотреть, что будет. Ей предстояло еще несколько дней пути, чтобы пересечь полуостров, и Мириамель была полна решимости сделать это как можно быстрее, опережая новость о том, что Санцеллан пал. Она рассчитывала, что жеребец Юргена окажется надежным, как утверждал капитан.

Мысли о капитане ее гвардии вызвали у Мириамель прилив отчаяния, которое почти сразу сменилось гневом.

«Ты мне должна за Юргена, маленькая Турия. И за невинные жизни, которые отняты, пока ты вела свои игры за власть. Королева не забудет об этом».

К закату Мири находилась уже далеко за городскими стенами. Ее несколько раз замечали стражники, но никто не мог подумать, что королева Верховного Престола будет путешествовать одна, никто ее не узнал, хотя некоторые спрашивали, не боится ли она находиться за городом в одиночестве. В лиге за границей города она нашла амбар виноторговца и провела там ночь. Аромат забродившего винограда был очень сильным, и Мири подумала, что теперь всякий раз, когда она его почувствует, ей будет вспоминаться отчаянное бегство из Санцеллана Маистревиса, но она слишком устала, чтобы беспокоиться о запахах. Виноторговец разместил лошадей на ночь в амбаре, и у Мири появилась возможность украсть немного сена для Орна в награду за тяжелую работу, потом она свернулась на груде соломы и сразу заснула.

Перед самым рассветом ее разбудил шум, но это был Орн, который нетерпеливо пританцовывал на месте. Она вывела его наружу, внимательно поглядывая по сторонам, но ничего не заметила, если не считать того, что дом виноторговца находился на вершине холма, а свет горел только в окне кухни, из чего следовало, что кто-то уже проснулся. Она повела Орна на поводу к дороге и там забралась в седло, слишком большое и жесткое – у нее даже появилось ощущение, будто она сидит на киле перевернутой лодки, – но так было безопаснее, чем ехать на голой спине жеребца.

Утром Анитуллийская дорога выглядела, как в самый обычный день, крестьянские фургоны часто ее перегораживали, Мириамель обгоняла сотни пешеходов, священников, крестьян и торговцев, шагавших по своим делам, в то время как всего в нескольких лигах над Санцелланом Маистревисом поднимался дым.

Знали ли они об этом? Или проблемы обычной жизни значили для них гораздо больше? «Наверное, – подумала Мири, – если бы тебе приходилось кормить детей, собирать урожай или думать о том, чтобы успеть доставить его на рынок и продать, пока он не испортился, ты тоже шагала бы по дороге, не обращая внимания на ужасы гражданской войны».

Ей удалось найти немного еды в седельных сумках Юргена, черствый хлеб и кусок сыра, жесткий, как седло Орна. Мириамель с трудом жевала, пока жеребец рысью бежал по дороге, и смотрела по сторонам, разглядывая разнообразные наббанайские дома, стоявшие вдоль древней Анитуллийской дороги, от хижин бедняков до богатых поместий, смотревших вниз с холмов. Интересно, сколько членов Доминиата решили покинуть город и теперь наблюдали за королевой Верховного Престола, проезжавшей мимо верхом на коне, не понимая, кто перед ними. Некоторые из них наверняка отнеслись бы к ней с сочувствием – ведь партия герцога насчитывала более половины Пятидесяти семей. Если она сделает правильный выбор, то ее с радостью примут, накормят и дадут ночлег, более того, помогут добраться до Эркинланда. Но она не могла рисковать. Даже те, кто до самого конца хранили верность Салюсеру, видели пожар на вершине Санцеллана Маистревиса и теперь дважды подумают, стоит ли давать приют врагу Ингадарисов, даже если этот враг – сама королева.

К полудню Мири снова проголодалась. Она знала, что не сможет добраться до ближайшего морского порта, если у нее не будет денег, поэтому остановилась в довольно большом городе Арбис Сакра, где имелся рынок, выбрала улицу, на которой обосновались ювелиры, и лавку под жилым домом, показавшуюся ей процветающей, но достаточно скромной, и привязала Орна снаружи.

Владелец, маленький круглый мужчина с темным, заросшим щетиной подбородком, окинул Мириамель внимательным взглядом, когда она вошла. Он сразу решил, что изорванный подол и беспорядок в прическе менее важны, чем качество платья, и обратился к ней с осторожной вежливостью.

Она выложила на прилавок свои драгоценности: покрытую эмалью брошь в форме Святого Дерева, усыпанную полированными изумрудами, и одно из оставшихся колец, золотое, украшенное гравировкой. Время, ушедшее на заключение сделки, тянулось для Мири ужасно долго – хотя было самым обычным. Она понимала, что даже вдали от столицы ее вполне могли узнать, и чем дольше она остается на одном месте, тем выше становится вероятность.

Наконец, делая вид, что совершает невероятно благородный поступок, ювелир согласился на ее цену. Мири проголодалась, но, как только получила деньги и снова оказалась в седле, решила, что лучше потратить их в другом месте. До города Беллидан было совсем близко, а Мириамель хотела как можно быстрее покинуть Арбрис Сакра, прежде чем распространятся слухи о странной аристократке, продавшей свои драгоценности; к тому же она вполне могла еще немного обойтись без еды. Когда Мириамель направила Орна из города, ей казалось, что враждебные лица наблюдают за ней из каждого дверного проема и окна.

Наконец, в середине серого пасмурного дня, влажного и жаркого, она въехала в Беллидан, довольно большое поселение, в котором побывала в детстве. Здесь, на рынке, она купила темно-синий плащ с капюшоном и столько еды, сколько могла съесть, пока та не испортится, и снова вернулась на дорогу.

«Когда я в последний раз была здесь, – подумала Мириамель, выезжая из городских ворот, – меня сопровождали отец Диниван и Кадрах. Теперь оба мертвы. – Она вдруг испытала невыполнимое желание. – О, Элизия, добрая божья мать, как бы я хотела оказаться в Эркинланде прямо сейчас, и в постели с Саймоном. Как бы хотела!..»

Но желания – вещь бессмысленная. На молитвы боги могут и ответить, поэтому она лихорадочно обратилась к Элизии, божьей матери, а также к ее сыну, Святому Искупителю.

«Позволь мне добраться до моего дома и семьи, Господь. Помоги найти туда дорогу и избежать жутких опасностей».

Еще несколько дней, проведенных в седле, и ночей в амбарах, которые никем не охранялись, или в рощах на склонах холмов, где одеялом ей служил лишь плащ, защищавший от осеннего холода, и Мириамель оказалась в горах северо-восточного Наббана. Она знала, что скоро доберется до места, где широкая Виа Петранис пересечет Анитуллийскую дорогу, и ей придется решать, ехать дальше на запад, в сторону побережья и корабля, чтобы отправиться в Эркинланд, или лучше продолжать двигаться на север.

Орн поднимался по извивающейся дороге в горы, и она периодически останавливалась на вершинах холмов, чтобы оглядеться. Однажды, во время такой остановки она заметила что-то на дороге, по которой ехала, и, хотя было далеко, внутри у нее все похолодело. Большой отряд всадников – около двух дюжин – скакал по Анитуллийской дороге, хотя с такого расстояния она могла лишь догадываться об их численности. Мириамель не сомневалась, что погоню отправила Турия или кто-нибудь еще, и они искали либо саму Мириамель, либо герцогиню Кантию, или обеих.

После того как Мири сбежала из Санцеллана Маистревиса, она ни разу не видела королевскую карету и могла лишь надеяться, что герцогиня и ее дети находятся далеко отсюда и уже приближаются к границам Эркинланда. Но сама Мириамель опережала отряд всего на пол-лиги, а она скакала уже несколько дней. Орн устал, и едва ли мог преодолеть галопом большое расстояние.

Немного впереди она увидела дорогу, ведущую, как она знала, к Виа Орентем, старому торговому тракту, который в последние годы считался небезопасным из-за постоянных жестоких конфликтов с тритингами, но он должен был привести ее к Северной прибрежной дороге на другой стороне долины Коммейс. У нее оставалось совсем немного времени на размышления – впереди появился перекресток между холмами. Всадники, которых она заметила, приближались с юга, и она не могла рассчитывать, что они ищут не ее. К тому же Мириамель понимала, что у нее нет ни одного шанса значительно от них оторваться и незаметно добраться до самой границы, даже на такой сильной лошади, как Орн.

Мириамель направила Орна на восточную дорогу, которая когда-то была широким торговым трактом, сейчас же превратилась в грязную тропу с глубокими следами колес, с двух сторон окруженную деревьями и кустарником.

«Хорошее место, если хочешь, чтобы тебя не заметили, – подумала она, – но и для засады подходит идеально».

Небо потемнело, и Мири показалось, что она слышит отдаленные раскаты грома. Она надела капюшон и решительно направила Орна вперед.

Она не зря беспокоилась из-за засады, но ошиблась относительно места.

К середине дня Мири добралась до Виа Орентем и свернула на старый тракт, когда-то служивший оживленным торговым путем, а теперь превратившийся в извилистую дорогу, идущую вдоль озера Тритинг. Мириамель проехала мимо нескольких фургонов и пеших путешественников, но в остальном у нее возникло ощущение, что она окончательно покинула мир городов и людей. Старый тракт шел вдоль восточного склона Коммеянских холмов и находился довольно высоко из-за наводнений, затоплявших все вокруг в дождливые годы. Дорога поднималась все выше, дубы уступили место соснам, и она видела огромную долину, раскинувшуюся внизу.

«Трудно представить, что из-за этого места возникло столько распрей, – подумала она, отщипывая по кусочку сушеную баранину. – В этой части земли тритингов выглядят пустынными, как поверхность океана».

Долина обладала диковинной красотой, лиги травы стали золотыми, далекие реки и озера сияли серебром под косыми лучами солнца, когда оно перемещалось по небу в сторону гор.

Наконец солнце нырнуло за вершины, воздух все еще оставался жарким и влажным, и у Мири появилось ощущение, что приближается гроза, небо снова стало каменно-серым. Когда Мириамель приблизилась к вершине, заросшей соснами и розмарином, наполнившими воздух острыми свежими запахами, там ее поджидали разбойники.

Они вышли из-за деревьев, когда Мириамель подъехала ближе, и, как только она поняла, что происходит, она натянула поводья Орна, чтобы повернуть назад, но на дороге появилось еще несколько человек, отрезая ей путь к бегству. Не всадники, которых она видела на Анитуллийской дороге – этих было гораздо меньше, в руках они держали самое разное оружие, и она нигде не заметила лошадей. Обычные разбойники, решила Мириамель, преступники, сбежавшие от правосудия и живущие под открытым небом.

Полдюжины разбойников перекрыли дорогу впереди, некоторые держали в руках луки. Мири остановила Орна в нескольких ярдах от того, кто показался ей главарем. Высокий мужчина в самодельной маске из ткани с прорезями для глаз. У него был лук со стрелой, наложенной на тетиву и направленной на нее.

– Что вы хотите? – резко спросила Мири на наббанайском языке.

– А ты как думаешь? – сказал мужчина в маске и с луком. – Слезай. Отдавай нам свой кошелек.

Мириамель окинула взглядом его оборванный отряд, стараясь успокоить отчаянно бьющееся сердце. Она не стала спешиваться, но направила Орна вперед на несколько шагов, хотя жеребцу не понравился исходивший от разбойников запах, и он не сразу послушался.

– Вы можете получить мой кошелек, – сказала Мири. В нем почти ничего не осталось, но мысль о том, чтобы с ним расстаться, вызвала у нее гнев. – Если вы отойдете с дороги, я его вам брошу.

Мужчина в маске рассмеялся. Парочка его подручных принялись ему вторить, но после небольшой паузы.

– Ты думаешь, мы глупцы, миледи. Ты сойдешь с лошади. Мы и ее заберем. Она мне нравится.

Мири не могла расстаться с жеребцом Юргена, когда до дома оставалось так далеко. Она окинула взглядом пустынный склон холма с низкорослыми деревьями и поняла: ничто не остановит этих людей, если они захотят изнасиловать ее и убить.

– Вы ведь не причините вреда женщине, верно? – Она постаралась говорить тихим жалобным голосом, что далось ей без особых усилий. – Одинокую путешественницу, оставшуюся под защитой одного лишь Бога?

– Бог отправил тебя не на ту дорогу, женщина, – сказал главарь разбойников. – А теперь слезай, пока мы не прикончили тебя прямо в седле.

Вместо того чтобы его послушаться, Мири прижалась к шее жеребца и крикнула:

– Орн – вперед!

И ударила его по бокам каблуками. Он встал на дыбы, и подкованные железом копыта опустились на грудь главарю. Стрела взмыла в воздух, разбойник упал на спину, Орн наступил на него и помчался вперед, между разбойниками, дальше по дороге. Мири прижалась к его шее, думая только о том, чтобы не упасть.

Им вслед летели стрелы. Орн направлялся к вершине горы, и одна из стрел пробила Мириамель плащ и оцарапала руку, но через несколько мгновений Орн уже мчался во весь опор. Они перевалили через вершину и поскакали вниз, Мири продолжала цепляться за гриву Орна, зажав в руке поводья. Она рассчитывала, что разбойники оставили лошадей на некотором расстоянии, и, когда оглянулась назад, поняла, что не ошиблась, – преследователей не было видно. Тем не менее она не осмеливалась сбавить скорость, продолжая колотить пятками по бокам Орна, и он несся галопом по извивающейся дороге. И тут раздались раскаты грома и упало несколько теплых капель дождя.

Прошло довольно много времени, погони все не было, Мири осмелилась придержать Орна, и он перешел на шаг. Дождь усилился, в пыли на дороге появились темные пятна, кое-где образовались небольшие лужи. Мириамель обернулась, окинув взглядом дорогу и склон, – погони не было. Орн очень устал, Мири это видела, он даже начал спотыкаться, и она поняла, что ей нужно найти убежище, где они могли бы спрятаться, а ее скакун – отдохнуть.

Она уже хотела повернуть обратно, но увидела кое-что еще – ярко-красные следы на дороге.

Внутри у нее все сжалось от страха, она остановила жеребца и соскочила на землю, крепко держа в руках поводья. Сразу под стременами из брюха Орна торчала стрела, а из раны текла кровь. Мири пришла в ужас – как долго она скакала после того, как он получил ранение? Выживет ли Орн? В этот момент он сделал несколько шагов с тропы, к краю крутого склона, заржал, и его копыта заскользили вниз. Мири попыталась выпустить поводья, но они намотались на запястье, и она не смогла освободиться.

Через мгновение Орн сделал еще один шаг и начал скользить вниз по склону. Мири не успела понять, что происходит, когда потеряла равновесие и покатилась вниз вслед за жеребцом.

Огромный вес Орна тянул ее за собой, но после очередного препятствия на склоне ее рука освободилась от поводьев. Они продолжали падать в сторону сосновой рощи, конь налетел на деревья, точно камень, пущенный из катапульты, а Мири покатилась дальше, коричневые и зеленые пятна мелькали у нее перед глазами, точно сверкавшие молнии, и она неслась все дальше, скользила по траве, камням и кустарнику, ударилась головой один, два раза – а потом последовал третий, самый сильный удар, словно ее атаковал разгневанный великан.

– Все будет хорошо, – повторяла герцогиня Кантия, и хотя она лишь пыталась успокоить юного Бласиса, который плакал из-за того, что хотел домой, Джеса едва сдерживалась, чтобы не закричать от ярости.

Все не будет хорошо. Предсказания женщины-вранна сбылись. Дворец горит, а все его обитатели, слуги и дворяне, убиты. Джеса могла лишь прижимать к груди маленькую Серасину, когда карета раскачивалась на булыжниках и мчалась вперед на ужасающей скорости, и молиться Тому, Кто Всегда Ступает По Песку, чтобы они не перевернулись.

«Я не хочу здесь умереть, – только и могла думать она. – Мне нужно было слушать женщину-катуло. Мне следовало сбежать!»

Но тогда ей пришлось бы оставить девочку, которую она держала на руках. Как она могла так поступить? Малышка ни в чем не виновата, не больше, чем сама Джеса.

– Клянусь Усирисом и всеми святыми, – сказала герцогиня, – я молюсь, чтобы королева Мириамель не пострадала.

– Никто не причинит ей вреда, – ответила Джеса. – Никто не причинит вреда королеве.

Кантия покачала головой, цепляясь одной рукой за ручку двери кареты, когда экипаж стал поворачивать.

– Я думала, что никто не причинит вреда и нам, – продолжала Кантия. – Я не знаю, что случилось. Они вели себя как животные!

«Мужчины и есть животные, – подумала Джеса, но не стала говорить этого вслух, понимая, что будет только хуже. – Им требуется совсем немного, чтобы обратиться друг против друга, начать кусаться и царапаться, точно животные».

Она видела это во время страшных наводнений, когда была ребенком, – у нее на глазах мужчина отталкивал пловцов веслом от своей лодки, а другой убил женщину топором за то, что она попыталась украсть немного еды, которую ему удалось запасти. Джеса знала, что мужчины бывают настолько хорошими, насколько мир им позволяет.

«Однако у нас есть стража и возница, – сказала она себе. – Они поклялись верно служить герцогу и его семье. Они защитят нас от худшего, что есть в других людях».

Тем не менее она так сильно прижимала ребенка к себе, что Серасина заплакала.

Им пришлось ехать по Анитуллийской дороге – только она годилась для большой королевской кареты. Казалось, Кантия не возражала, но Джеса чувствовала себя как лягушка, спрятавшаяся в тени черного воздушного змея. Дорога была такой открытой, и, несмотря на осенний дождь и совсем не оживленное движение, им каждый час встречались всадники, пешеходы и фургоны. Большинство отступало в сторону, чтобы пропустить карету, некоторые даже снимали шляпы, но Джеса не сомневалась, что многие задавали себе вопрос: а что карета с гербом Верховного Престола Эркинланда делает так далеко от его границ?

Тем не менее два дня и большая часть третьего прошли без происшествий. Стало темнеть, и возница сказал, что скоро они приедут в Шасу Рутилли, где смогут переночевать. Даже Джеса начала думать, что они сумели избежать катастрофы, обрушившейся на Санцеллан Маистревис, когда один из стражей, находившихся в задней части кареты, начал стучать кулаком по крыше, разбудив задремавшую Кантию и заставив заплакать маленькую Серасину.

– Что? – крикнул возница. – Кто стучит?

– Всадники! – крикнул в ответ страж. – Они нас догоняют!

Джеса ничего не видела через заднее окошко кареты, затянутое промасленным пергаментом, чтобы пропускать свет внутрь, поэтому передала ребенка герцогине и встала, чтобы выглянуть в окно.

За ними следовал большой отряд всадников, отставая примерно на половину лиги, – они уже поднимались вверх по склону, вслед за каретой. Когда Джеса рассказала герцогине о том, что увидела, та крикнула вознице:

– Нас преследуют! Нужно ехать быстрее!

Возница выругался, но Джеса услышала, как он взялся за хлыст; лошади рванули вперед, однако тяжелая карета на подъеме почти не увеличила скорость. От рывка вперед Бласис, который не до конца проснулся, свалился на пол и начал возмущаться.

Они приближались к вершине горы, и карета опасно раскачивалась на каждом повороте дороги. Мужчина, который вел на поводу осла, едва успел отскочить в сторону, а его осел помчался вверх по склону. Джеса забрала девочку у матери, герцогиня подняла Бласиса с пола и посадила между собой и стенкой кареты, чтобы он больше не падал.

Казалось, время двигалось с кошмарной медлительностью, пока возница нахлестывал лошадей, а они мчались к вершине горы. Крепко прижимая Серасину к груди, Джеса рискнула еще раз выглянуть в окно, но увидела лишь небольшой участок дороги, всадники их уже нагоняли, и Джеса разглядела бородатого мужчину, который размахивал кривым мечом.

– Нас преследуют обитатели лугов! – сказала она герцогине. – Тритинги.

– Тритинги? – Голос Кантии наполнил ужас, словно одна группа преследователей могла быть хуже другой. – Быстрее! – крикнула она вознице. – Они убьют нас всех!

Но возница либо ее не слышал, либо лошади уже не могли бежать быстрее. Вскоре они оказались на вершине горы и несколько мгновений мчались по ровной поверхности. Что-то ударило в заднюю часть кареты; Джеса услышала, как вскрикнул один из стражей, а когда снова выглянула в окно, увидела, что он лежит на дороге со стрелой в спине и около полудюжины верховых тритингов стреляют в карету. Некоторые держали в руках факелы, и в сгущавшихся сумерках создавалось впечатление, будто всадники, точно демоны грома, парят над дорогой в облаке окрашенного пламенем света.

В заднем окне кареты, затянутом пергаментом, появилась нога. Второй страж пытался перебраться в более безопасное место, Джеса бросила на него удивленный взгляд, а он застонал и упал на дорогу вместе с порванным пергаментом.

Что-то яркое и шипящее влетело в заднее окно и ударило в переднюю стену кареты, разбрасывая во все стороны искры. Это была горящая стрела, огонь быстро побежал по стене, обитой тканью, и крашеный потолок начал быстро чернеть.

– Останови карету! – закричала Кантия. – Мы горим! Карета в огне!

Но возница и не думал останавливаться. Они проскочили вершину и покатили вниз, набирая скорость. Джеса слышала крики преследователей, и ей показалось, что они радуются. Еще одна горящая стрела попала в заднюю стенку кареты и застряла в ней, продолжая гореть. Передняя часть кареты была объята пламенем, и все внутри наполнилось дымом.

Кто-то забрался на крышу кареты, но он двигался от передней части назад. Джеса почувствовала, как дернулись колеса – кто-то спрыгнул с крыши. Она снова выглянула в окно и уже совсем близко увидела дюжину всадников. Прямо у нее на глазах последний стражник, спрыгнувший на дорогу – от отчаяния или безумной храбрости, – не успел даже поднять свой меч, когда бородатый всадник сбил его с ног на полном скаку.

Карета ударилась о камень или какое-то другое препятствие, колеса с одной стороны поднялись в воздух, а потом с треском ударились о землю. Джеса упала назад, прижимая к груди Серасину. Герцогиня, скорчившись, лежала на полу, и в свете пламени, поглощавшего потолок, Джеса увидела кровавый след у нее на голове. Маленький Бласис кричал и цеплялся за руку матери. В этот момент темная тень поравнялась с каретой, всадник засунул руку, украшенную костяными и металлическими браслетами, в окно, схватил мальчика за ворот и вытащил в темноту, точно змея птенца из гнезда.

Карета снова ударилась обо что-то, подпрыгнула на ухабе и рухнула вниз, Джеса услышала ужасающий скрежет, карета стала клониться в сторону, что-то оглушительно трещало и ломалось. Отвалилось колесо. Джеса ни о чем не успела подумать, она лишь прижала к себе Серасину, метнулась к окну, протиснулась в него и повисла в темноте и мечущихся тенях. И прежде, чем она решилась выпрыгнуть, карета снова дернулась в сторону, и ее выбросило наружу.

«Ребенок! Спасти Серасину!» – ни о чем другом Джеса думать не могла. Она упала в затрещавший кустарник, прижимая к себе девочку так, словно кроме нее ничего в мире не существовало, – и для Джесы, в эти мгновения, так и было.

Наконец она остановилась, оказавшись так глубоко в зарослях, что даже не могла пошевелиться. Серасина завозилась рядом с ней, каким-то непостижимым образом девочка уцелела, и Джеса почувствовала, как ребенок втянул в себя воздух, чтобы криком выразить свое возмущение. Она накрыла рот Серасины ладонью и притянула ее к себе.

– Не плачь, не плачь, – шептала она в маленькое ушко. – Ты со мной. Не плачь.

Ее собственное тело болело в таком количестве мест, что она едва могла отличить одно от другого, но Джеса слышала стук копыт по дороге всего в нескольких шагах и боялась пошевелиться и зашуметь.

Она молчала и не шевелилась в зарослях ежевики целый час – во всяком случае, ей так показалось, – чувствуя запах дыма, глядя на мерцающий свет между ветвями и слушая непонятные крики тритингов, которые разъезжали на своих лошадях в поисках тех, кто мог уцелеть.

«Та, Что Ждет, – снова и снова молилась Джеса, – не приходи пока за мной! Позволь сохранить жизнь маленькому ребенку. Позволь уберечь ее от злых существ».

Казалось, Серасины коснулась нежная рука доброго бога, и она снова погрузилась в беспокойный сон.

Со всех сторон из темноты до Джесы доносились какие-то звуки, один раз она услышала тяжелые шаги совсем рядом со своим убежищем и замерла, точно кролик или мышь, пока шаги не начали удаляться. Наконец, когда прошли, как ей показалось, часы, мужчины уехали, однако Джеса не осмеливалась выбраться из кустарника. Она пряталась на холодной земле, когда долгожданный рассвет показал, что ей больше ничто не угрожает.

Продолжая крепко прижимать Серасину к груди, Джеса выбралась из колючего кустарника на дорогу. Она заметила, что посреди дороги валяется какой-то предмет, и, когда подошла, узнала тунику Бласиса. А в следующее мгновение увидела, что голова мальчика закинута назад, глаза широко раскрыты, ноги и руки разбросаны в разные стороны, словно его отшвырнули в сторону, точно кожуру от яблока. Горло Бласиса было перерезано до самой кости.

Глаза Джесы оставались сухими, но сердце наполнилось таким ужасом, что она едва могла дышать. Она повернулась и пошла вперед вдоль дороги, пока не обнаружила королевскую карету, точнее то, что от нее осталось. Экипаж врезался в дерево и лежал на боку посреди дороги. Два колеса, которые все еще оставались на оси, были сломаны и обгорели, почерневший корпус все еще дымился, кое-где остались тлеющие пятна, сиявшие красным, точно умирающие звезды. Джеса заглянула внутрь, увидела обгоревшие останки герцогини Кантии и сразу отвернулась, но ее вырвало на обочину дороги.

Потом она вытерла рот оборванным рукавом платья и зашагала вниз по склону, между деревьями, продолжая крепко прижимать Серасину к груди. Ребенок проголодался и начал плакать. Джеса не знала, где они находятся и куда она идет, но больше не хотела оставаться на дороге и даже рядом с ней.

Глава 54

Мертвые птицы

Зои знала, что они въехали в крепость, носившую имя Наглимунд, а потом ждали у ворот в течение нескольких часов. Но, оставаясь внутри фургона, она никак не могла понять, что происходит снаружи. Ставни были опущены и закреплены, как только они миновали ворота, и она лишь вдыхала едкий запах недавних пожаров и слышала редкие, похожие на птичьи, крики часовых хикеда’я.

– Почему мы оказались так далеко от земель хикеда’я? – спросила она у Вордис. – Затворницы говорили тебе, зачем мы сюда приехали?

– Если они и знают, то ничего не говорят. Здесь было сражение. Складывается впечатление, что королева и ее армия одержали победу. Большой триумф. – В ее словах Зои уловила странную подавленность.

У Зои не было проблем с конфликтом интересов, однако она понимала, что об этом лучше помалкивать. Когда она думала о смертных, убитых здесь, она не могла не помнить, что они были ее народом. Но больше всего она боялась, что ее дочь Нежеру могла участвовать в сражении – получить ранение или даже погибнуть, в то время как ее мать ничего об этом не знала.

«Берегите ее, все боги, – молилась она. – И защитите Вийеки, где бы он сейчас ни находился».

Зои спросила у себя: быть может, ее господин и любовник находится здесь, в Наглимунде – ей так и не сказали, куда королева его отправила, – но такая возможность лишь усиливала ее страх.

Две женщины сидели рядом, разговор иссяк – они слишком много времени провели в неволе вместе, и тут Зои услышала необычный звук снаружи фургона. Сначала она подумала, что это свирепствует ветер, но звук показался ей слишком глубоким – одинокий, не смолкающий удар далекого грома. Она ощутила его всем телом, грохот, подобный стуку копыт множества лошадей, несущихся куда-то галопом, но не удалявшийся от нее. Потом раздался другой звук, скрип тяжелых колес, и Зои подошла к единственному окну. Деревянные ставни были опущены и завязаны веревкой снаружи, но, когда Зои слегка на них надавила, они сдвинулись, и она сумела в щель увидеть пурпурное вечернее небо. Она вернулась на свое место и взяла деревянную миску для ужина.

– Что ты делаешь, Зои?

– Пытаюсь увидеть, что возможно. – Подойдя к окну, она снова нажала на ставни и вставила миску в щель так, чтобы они оставались приоткрытыми.

– Будь осторожна! – сказала Вордис. – Нас накажут, если поймают!

– Я знаю.

Зои быстро выглянула в щель, чтобы убедиться, что рядом нет стражи, но уверенности у нее не появилось: что-то серое, похожее на каменную стену, медленно двигалось мимо их фургона, закрывая собой большую часть обзора. Затем Зои увидела громадное вращающееся колесо – на мгновение его скрип стал таким же оглушительным, как грохот, – и она прижалась лицом к ставням.

– Там что-то есть, – прошептала Зои. – Что-то большое!

Она почувствовала у себя за спиной Вордис, которая подошла и сжала ее руку. Когда огромное колесо проехало мимо, Зои увидела нечто длинное, привязанное к платформе фургона, – громадная серая стена, которую она разглядела вначале, медленно двигалась мимо окна, у которого она стояла, постепенно сужаясь в нечто, похожее на чудовищную змею.

Сердце Зои затрепетало, когда она поняла, что смотрит на огромный хвост. А еще через мгновение, когда большая часть повозки проехала мимо, она увидела чудовище, которое толкало фургон сзади, за жутким хвостом – человекоподобное существо, намного превосходившее размерами обычного мужчину. Гигант повернул громадное волосатое лицо, на мгновение блестящие желто-зеленые глаза встретились с глазами Зои, он зарычал, и у Зои подкосились ноги.

Вордис наклонилась над ней и принялась растирать запястья.

– Зои! Зои, что случилось? Что ты увидела?

Она попыталась объяснить, но сумела описать лишь фрагменты увиденного.

– Там чудовища, – наконец ответила она. – Одно толкает повозку с другим. Чудовища.

– Но почему они здесь? – спросила охваченная страхом Вордис. – И зачем нас сюда привезли? Вместе с чудовищами?

Зои чувствовала себя пустой и замерзшей. Она заговорила, и ей показалось, что ее слова произносит чужой рот, утративший способность чувствовать.

– Теперь весь мир полон чудовищ, – сказала она. – Они повсюду.

Ярнульф посмотрел на распростертые тела двух Жертв, чья кровь под струями дождя стала прозрачной. Он провел столько лет, убивая солдат хикеда’я, что ему было трудно думать о них иначе, чем как о грудах остывающего мяса. Он застрелил обоих из лука, одного – в шею, другого – в сердце, когда тот пришел на помощь своему напарнику, но Ярнульфу на самом деле требовались доспехи и плащ одного из солдат. Сняв их, он оттащил оба тела поглубже в лес, сбросил в ущелье и стер с рук кровь листьями папоротника.

Ему все еще приходилось соблюдать осторожность. По лесу бродило гораздо больше хикеда’я, чем он подозревал, и со своего наблюдательного пункта на вершине дерева он видел Жертв, по меньшей мере из трех отрядов, чьи символы даже не узнал. И что самое странное, он заметил некоторых из них несколько дней назад, но караван королевы только сейчас прибыл в Наглимунд по другому склону горы. Нечто необычное происходило в лесу, который его старый наставник называл Альдхорт, и при любых других обстоятельствах Ярнульф счел бы обязательным провести разведку, однако сейчас его задача значительно сузилась и стала важнее всего остального. Он собирался убить королеву норнов.

Ярнульф все еще не знал, что заставило древнюю Утук’ку покинуть гору и отправиться в долгое путешествие к крепости смертных, хотя не сомневался, что это как-то связано с драконом, которого он помог Когтям пленить. Кровь драконов была огромной редкостью и полезной во многих аспектах – для заклинаний Ордена Песни, а также из-за ее более опасных свойств. Ярнульф сберег маленький горшочек с порошком, который ему удалось соскоблить с высохшей лапы на горном склоне, и собирался его использовать. Однако до того, как он сумел увести Нежеру от других хикеда’я, она проговорилась – Рука королевы, частью которой она была, сумела по приказу Утук’ку добыть на северном острове древние кости брата Короля Бурь Хакатри. Зачем они понадобились хикеда’я, Ярнульф понятия не имел, и, как выяснилось, Нежеру также не знала ответа на этот вопрос.

«Королева и Ахенаби не делятся своими мыслями с простыми Жертвами вроде меня», – сказала ему Нежеру, и он не сомневался, что она не соврала, но кости и плененный дракон оказались у Лорда Песни, и теперь он и королева прибыли в Наглимунд. По этой ли причине множество других солдат хикеда’я бродит по лесу? Станет ли Наглимунд местом начала вторжения в земли смертных на юге?

Ярнульф выбросил все вопросы из головы. Он уже встал на выбранный курс. Если он добьется успеха, все предположения потеряют смысл, потому что мир изменится. Он подождет шанса выпустить стрелу в бессмертную королеву, и ему необходимо сделать так, чтобы она попала в цель – скорее всего, второго выстрела ему сделать не удастся. И, если думать и беспокоиться только об этом, мир становится предельно простым местом.

Даже в капюшоне, закрывавшем верхнюю часть лица, Ярнульф знал, что не слишком похож на настоящую Жертву. Он натер кожу белой глиной, которую нашел в русле ручья, и ему частично удавалось имитировать текучие изящные движения хорошо обученного воина хикеда’я, но он понимал, что не сможет обмануть истинного хикеда’я, если тот окажется ближе чем на расстоянии в дюжину ярдов. Ярнульфу требовалось не только найти место, откуда он мог сделать прицельный выстрел, но стать невидимым для часовых, патрулирующих стены.

И хотя свет и темнота не имели особого значения для бессмертных из-за того, что их зрение было намного лучше, чем у него, Ярнульф все равно дожидался наступления сумерек, чтобы приблизиться к разрушенной крепости по заросшему лесом склону горы. Дождь усилился, и ветер трепал кроны деревьев. Ярнульф с удовлетворением отметил, что одна из сторожевых башен у наружной зубчатой стены Наглимунда все еще стоит, хотя сама она сильно пострадала от огня. Часовые патрулировали ее с обеих сторон, но башню, как ему показалось, никто не охранял.

Ярнульф неизменно держался по ветру от часовых и пригибался к земле, где его защищал густой кустарник. Он долго наблюдал за перемещениями часовых, пока не убедился, что они не входят в башню, потом прокрался через заросли ежевики и ползучих растений к основанию внешней стены.

Башня и стены с обеих сторон покрылись многочисленными трещинами, и на них появились сравнительно удобные углубления, позволявшие забраться наверх, но высота и дождь усложняли задачу. Когда Ярнульф оказался на середине стены, ветер заметно усилился, и у него возникло ощущение, будто он пытается сбросить его вниз. Ярнульф прижался к камню, дожидаясь, когда ветер стихнет, но довольно быстро понял, что ждать придется долго. Поэтому он снова полез по стене, но теперь двигался гораздо медленнее, и тут ему в голову пришла неожиданная мысль, которая вселила в него надежду.

«Если Ты послал эту бурю, чтобы помешать хикеда’я услышать меня, Господь, то я благодарю Тебя».

На мгновение, всего лишь мгновение, он почувствовал себя защищенным доспехами Бога, и его сердце запело, пока очередной порыв ветра едва не сбросил его с влажной скользкой стены.

Ярнульф остановился перед зубцами и прижался к камням, дожидаясь, когда часовые завершат очередной круг и повернутся к нему спиной, потом вознес безмолвную благодарственную молитву и преодолел последние несколько локтей. Но когда он перебрался через зубец, Ярнульф обнаружил, что деревянный пол башни почти полностью сгорел и он висит над сломанными перекрытиями и острыми камнями. Наконец он отыскал балки, способные выдержать его вес, и ему удалось обойти внутреннюю часть башни к тому месту, откуда он мог наблюдать за крепостью.

Прежде Ярнульф никогда не бывал в Наглимунде, но сильно сомневался, что когда-либо крепость выглядела такой разоренной, как сейчас. Многие секции огромной внешней стены рухнули, а внутренняя, окружавшая цитадель, была разрушена еще сильнее. Большая часть высоких зданий, находившихся в центре крепости, превратилась в руины, кладбище дверных проемов, печных труб и мусора.

«Как хикеда’я умудрились устроить здесь столь невероятные разрушения? – удивлялся Ярнульф. – Неужели Лорд Песни обладает таким невероятным могуществом?»

Впрочем, он не сомневался, что даже немалых умений Ахенаби не хватило бы на такие ужасные разрушения. Отряд Жертв, вышедших встретить Саомеджи и плененного дракона, насчитывал менее сотни бойцов, но Ярнульф видел множество солдат во дворе внизу, не обращавших внимания на проливной дождь, словно они ждали какого-то важного события. Они застыли в молчании вокруг шатра, огромные полотнища которого, сшитые из темной ткани, надувал сильный ветер, шатер выглядел скорее практичным, чем церемониальным. Насколько Ярнульф мог видеть, он закрывал более половины развалин эйдонитской церкви, хотя разрушения не коснулись колокольни, что показалось ему странным. Зачем уничтожать вражескую церковь, но оставлять высокую башню с золотым Деревом на вершине?

Ярнульф сотворил священный знак на груди и прошептал еще одну молитву.

«За это и осквернение множества Твоих домов, Господь, дай мне силу, чтобы я мог за Тебя отомстить».

Внезапный грохот внизу заставил Ярнульфа вздрогнуть, и он присел еще до того, как узнал бой главного барабана. Что-то происходило там, где собралось множество Жертв, но Ярнульф почти ничего не видел из-за трепещущей на ветру ткани шатра.

Снова зазвучал барабан, но на этот раз его голос поглотил раскат грома, раздавшийся, как показалось Ярнульфу, прямо у него над головой. Черные грозовые тучи извивались над крепостью, точно черви, но даже сильный ветер не мог их разогнать, более того, у Ярнульфа возникло ощущение, что они сбиваются в кучу, словно огромное, увеличивающееся в размерах чернильное пятно.

Внимание Ярнульфа привлекло движение рядом с цитаделью, которое заставило его оторвать взгляд от неба. Что-то огромное катилось по двору в сторону шатра и солдат. Возница и солдаты хикеда’я казались ему крошечными, как мухи, но Ярнульф без труда узнал огромное чудовище, привязанное к длинной повозке, а также волосатое человекоподобное существо, толкавшее ее сзади – спереди ее тащила упряжка боевых козлов. Даже Го Гэм Гар выглядел ребенком рядом со змееподобным чудищем, хотя Ярнульф прекрасно знал, как огромен гигант.

И тут Ярнульф увидел фургоны, следовавшие за повозкой с драконом по внутреннему двору и также направлявшиеся к огромному шатру. Все другие мысли исчезли у него из головы, словно воющий ветер унес их прочь. Потому что на первом и самом большом фургоне красовался священный змеиный плюмаж Хамака.

Ярнульф снял со спины лук и достал из мешка тетиву, завернутую в промасленную ткань. Он сотни раз практиковался натягивать ее на лук, и ему потребовалось всего несколько ударов сердца, чтобы с этим справиться. Ветер был ужасным, его направление постоянно менялось, однако периодически он совсем стихал; Ярнульф послал молитву Богу, чтобы тот утихомирил ветер в нужное ему время, вытащил стрелу с подстриженными перьями и горшочек с драконьей кровью и положил их рядом с собой на обожженную балку, потом достал вторую стрелу на случай, если первая сломается, однако он сомневался, что у него будет время, чтобы ее использовать. Один неудачный выстрел в королеву, и его окружат воины хикеда’я.

Закончив приготовления, он поднял голову и увидел, что у входа в шатер что-то происходит, – схватка между драконом, который, казалось, пытался освободиться от пут, и гигантом Го Гэм Гаром. Дверь в фургон королевы распахнулась, и Ярнульф увидел, как сверкнула серебряная маска, когда Утук’ку направилась к выходу. Он схватил лук, и сердце отчаянно забилось у него в груди. Время, потраченное на подготовку, годы, наполненные ненавистью, и вот, наконец, наступило самое важное мгновение в его жизни.

Но в тот момент, когда он наложил стрелу на тетиву и потянулся к горшочку с драконьей кровью, которая, как он надеялся, будет достаточно ядовитой, чтобы покончить с бессмертием Утук’ку, стражи королевы, напуганные яростью дракона, сомкнулись вокруг двери фургона и соединили белые щиты, образовав перед королевой стену, так цветок складывает лепестки на закате. Ярнульф опустил лук и присел на корточки за парапетом. Ему снова предстояло ожидание.

Солдатам пришлось потратить довольно много времени, чтобы утихомирить дракона, а Ярнульф постарался успокоить отчаянно колотившееся в груди сердце. Когда стражи навели порядок, он окунул наконечник стрелы в горшочек с черной кровью, стараясь думать только о кратком мгновении, когда он снова увидит королеву, потом смазал кровью наконечник второй стрелы и положил ее на балку, откуда мог быстро подхватить, если она потребуется.

Наконечники обеих стрел были из кованого железа, но Ярнульф знал, что уже через несколько мгновений над ними начнет подниматься дымок. В небе снова прогремел гром; молнии сверкали над горизонтом, превращая ночное небо в сияющий белый купол. Ярнульф молился, чтобы Зубы королевы выбрали именно этот момент и раздвинули щиты, но вместо этого они зашагали от фургона к шатру, королева осталась за надежной стеной, и Ярнульфу ничего не оставалось, как шептать проклятия.

«Я подожду, – сказал он себе. – Я подожду, когда она выйдет из шатра. Этот момент обязательно наступит. Бог даст мне шанс».

Но, если Бог и хотел, чтобы Ярнульф добился успеха, Он не собирался менять ради него погоду. Ветер усиливался, гром становился громче, пока даже башня под ним, казалось, не начала дрожать от страха.

«Это будет очень дальний выстрел, – сказал себе Ярнульф. – Ветер сделает его сложным, но, скорее всего, он будет единственным, и я не должен промахнуться. Сделай крепкими мои руки, о Господи. Сделай зоркими мои глаза».

Но пока он ждал, не зная, что происходит внутри огромного шатра, Ярнульф почувствовал, как воздух вокруг него стал колючим, словно тысячи крошечных шипов вонзились в тело, и ему потребовалось огромное усилие воли, чтобы не начать чесаться; руки у него дрожали, и он с трудом удерживал лук и тетиву.

«Магия, – подумал он, чувствуя, как зашевелились волосы у него на голове. – Защити меня от темных фокусов Певцов, о Господи. Дай силу и мужество, чтобы выполнить волю Твою».

Потом снова что-то изменилось, словно кто-то открыл окно во время ледяной бури. Великий, смертельный холод навалился на Ярнульфа, вошел в него и внезапно превратил все внутренности в лед. Он пришел не с одной стороны, а со всех сразу, схватил Ярнульфа и сжал так, что он перестал понимать разницу между верхом и низом, между тем, чтобы стоять или падать. Он схватился за парапет, потому что едва держался на ногах, голова у него кружилась, и он с тревогой огляделся по сторонам, чтобы проверить: не привлекли ли его движения внимания, но все часовые на стенах смотрели вниз, в сторону церемонии, проходившей внутри шатра, неподвижные, точно статуи.

Ощущение холодного ужаса усиливалось. Ярнульф чувствовал, как что-то пытается разорвать его на части, пробраться внутрь тела. Огромный узел туч над крепостью стал черным, как крылья ворона, и его края дергались, точно ноги жуткого морского чудовища из легенд. Ярнульф попытался поднять лук и направить стрелу в то место, где должна была появиться королева, но кровь так сильно стучала у него в висках, что он почти ничего не видел, пятна света плясали перед глазами, казалось, в едином ритме с покалыванием кожи, но самым страшным было ощущение чудовищных, бесконечных пространств, разверзшихся перед ним и прогнавших все остальное прочь.

«Да спасет меня Господь! – услышал он собственный крик, но Ярнульф не понимал, кричит он на самом деле, или это происходит лишь в его сознании. – Да спасет всех нас Бог, они распахнули врата Ада!»

Вдруг Ярнульф понял, что начал спускаться с башни, но не в сторону цели, а в противоположную, подальше от зияющей дыры в мире, от дышащего сердца тьмы, которое вызвали к жизни королева и ее приспешники. Сейчас он ощущал лишь мгновения, трещины на стене башни, яркие белые полосы на небе, воющий ветер и вертикальные струи дождя. Последнюю дюжину футов он пролетел до жесткой земли, и, задыхаясь, пополз в кустарник у подножия горы, думая лишь о том, чтобы спастись от жуткой, поглощающей жизнь пустоты.

Когда Ярнульф пришел в себя, оказалось, что он лежит на боку в зарослях папоротника и дышит, как задыхающийся умирающий олень. Все мышцы у него болели, словно его избивали дубинками. Лук исчез – объятый всепоглощающим ужасом, он оставил его на вершине башни. Его рука все еще сжимала стрелу, но от наконечника, предназначенного для сердца королевы, остался лишь дымящийся черный осколок.

«Я потерпел неудачу – не выполнил данную себе и Тебе клятву, мой Господь. – Он был пустым, лишенным сил, в нем жило лишь отчаяние. – Я потерпел неудачу перед всем миром».

Вийеки пережил жуткий страх в тот день в Зале колодца, когда королева призвала к жизни Омму из Красной Руки из мира мертвых, но обнаружил, что еще страшнее, когда испытываешь подобные чувства под открытым небом в землях смертных.

Огромный караван фургонов и солдат королевы Утук’ку добрался до разрушенной крепости незадолго до наступления полуночи, медленно поднимаясь от речной долины под низко нависшим небом вверх по крутым склонам. Как только огромный экипаж королевы проехал в ворота, ветер резко усилился и принялся завывать, подобно душам проглоченных Небытием, когда исчез Сад.

Упряжка черных козлов тащила фургон Утук’ку через огромное открытое пространство двора, потом остановилась перед рухнувшей сторожевой башней, за которой когда-то начинался главный зал замка. Вийеки, стоявший рядом с Пратики во внутреннем дворе цитадели в окружении стражей принца-храмовника, ожидал скорого появления королевы. Его сердце билось так быстро, что он начал задыхаться, ветер взвыл на особенно высокой ноте, рваные тучи мчались по небу под нисходящей луной, а Утук’ку все не выходила. Даже мохнатые козлы казались противоестественно спокойными, их желтые глаза были пустыми, лишь изредка двигались челюсти, а подрагивающие уши говорили о том, что они сделаны не из камня.

Вийеки и все остальные ждали. Воздух стал угнетающе плотным, как в жарких глубинах туннелей Наккиги, и первый раз в жизни Вийеки почувствовал себя полностью оторванным от своей крови, от всего мира, в котором он был рожден и провел всю жизнь. С трудом сдерживая панику, он повернулся к Пратики.

– Почему королева не выходит? – спросил Вийеки. – Она больна?

– Да не допустит этого Сад, – тихо ответил принц-храмовник. – Я думаю, она ждет благоприятного часа. Когда взойдет луна или наступит полночь.

Вийеки быстро осмотрелся по сторонам, но, если не считать стражей Пратики, никто из хикеда’я не находился настолько близко, чтобы его услышать.

– Но почему? Я все еще не понимаю, ваша светлость. Зачем королева сюда приехала? Из-за доспехов Руяна и дракона?

– Я не стану делать вид, что все понимаю, – сказал принц-храмовник, и его бледное лицо превратилось в ничего не выражающую маску. – Таково желание королевы. Тут Ахенаби наверняка проявил ловкость.

В этот момент Вийеки показалось, что он почувствовал слабую, почти неуловимую неприязнь в словах Пратики.

«Даже принц-храмовник не доверяет Лорду Песни, – понял Вийеки, и внезапно многие вещи встали на свои места. Так вот почему Пратики сюда отправили? Не из-за того, что королева дала ему какое-то особое поручение, просто кое-кто при дворе не пожелал, чтобы Пратики, пользующийся всеобщей любовью, один из ближайших родственников королевы, остался в Наккиге после того, как Утук’ку ее покинет.

Боится ли Ахенаби Пратики? И тут ему в голову пришла другая, еще более странная мысль, заставившая на мгновение забыть о разбитых стенах и даже о королевском фургоне, терпеливо чего-то ждущем всего в нескольких шагах от него. – Быть может, Мать всего сущего также боится Пратики?»

Вийеки не мог обдумывать подобные предположения, не рискуя быть казненным, если королева каким-то образом подслушает его мысли.

«Она Мать нашего народа, – подумал он, пытаясь похоронить предательские мысли. – Я восхваляю ее. Я должен ее восхвалять. Она наша душа и спасение».

Еще совсем недавно он верил в это без малейших колебаний, но сейчас ему казалось, будто его мир разваливается изнутри.

Прошел еще час. Пронзительно завывал ветер, хлестал дождь, забрасывая грязью разрушенные стены крепости. Наконец, как раз в тот момент, когда Вийеки подумал, что жуткие предчувствия заставят его потерять сознание или закричать от отчаяния, он услышал скрип огромных деревянных колес. Однако это не был фургон королевы, который продолжал стоять закрытый и безмолвный перед воротами цитадели: еще одна повозка двигалась вперед, отделившись от огромной массы других, остановившихся внутри стен крепости. Пожалуй, ничего более необычного Вийеки никогда не видел.

Повозку тащили огромные черные козлы, превосходившие размерами боевых лошадей, сзади ее толкал самый большой гигант из всех, когда-либо виденных Вийеки – огромное, грязное серое существо, вдвое выше самого высокого воина Жертвы, его руки были подобны стволам деревьев, глаза в свете звезд горели яростным огнем. Но даже это существо уже не производило впечатления, когда стало ясно, что на повозке лежит настоящий связанный дракон. Живой дракон, понял Вийеки, глядя на шевелящийся, несмотря на веревки, хвост чудовища.

Верховный магистр считал, что его уже ничем невозможно удивить, но сейчас он смотрел на живого дракона, плененного и связанного, на повозке, которую козлы медленно тащили по неровной поверхности внутреннего двора крепости смертных. Вийеки слышал, как чудовищное существо грохочет так, что кажется, будто дрожит земля, а его рык был таким глухим, что его с трудом удавалось отличить от раскатов грома.

Повозка с драконом, поскрипывая, медленно проехала в ворота и продолжала двигаться к гробнице Руяна, находившейся у крепостной стены, рядом с огромной горой и закрытой шатром, который трепал ветер.

– Не уходите, магистр, – спокойно сказал Пратики, хотя Вийеки и не собирался двигаться с места и едва ли понимал, что его тело сохранило способность ходить. – Мы ждем королеву.

– Он живой, – только и сумел сказать Вийеки.

– Поразительный подвиг, пленение такого зверя и сохранение ему жизни, – ответил Пратики. – Мне сказали, что это было… – Внезапно принц-храмовник смолк.

Вийеки ждал продолжения, но довольно быстро понял, что его светлость больше ничего не намерен говорить.

После того как повозка с драконом прогрохотала мимо, половина Королевских Зубов, стоявших возле фургона королевы, быстро перестроилась. Ожил одинокий барабан, стражи в белых доспехах зашагали вслед за драконом. Возница фургона Утук’ку, так долго сидевший совершенно неподвижно, что Вийеки забыл о его существовании, развернул хлыст и щелкнул им, и черные козлы пришли в движение. Постромки натянулись, огромные колеса повозки начали поворачиваться, и экипаж медленно покатил за маршировавшими Зубами, и остальные стражи последовали за ними.

– А теперь мы пойдем за ними, – сказал Пратики. – Наденьте свое самое праведное лицо, Верховный магистр. Мы в чужих землях.

Пратики зашагал вперед в сопровождении собственной стражи, и Вийеки поспешил за ним, пытаясь понять смысл слов принца-храмовника.

Лорд Ахенаби, а также генерал Кикити, Верховная Певица Согейу и многие высокопоставленные представители разных орденов уже ждали под крышей шатра с момента прибытия королевы. Между тем возница повозки с драконом с помощью стонавшего под ярмом гиганта остановили ее рядом с открытой гробницей. Вийеки не испытывал особого желания присоединяться к Кикити и остальным и облегченно вздохнул, когда Пратики остановился и занял позицию с другой стороны колышущихся стен шатра. Вийеки не понимал, что сейчас произойдет, и ему хотелось спросить, но он хранил молчание. Неужели никто, кроме него, не чувствует, что вот-вот распахнется закрытая дверь и на свободу вырвется нечто невероятное и ужасное? Неужели это ощущение никого больше не тревожит? Его растущее чувство страха было настолько сильным, что он с огромным трудом удерживался от того, чтобы развернуться и уйти.

Казалось, даже плененный дракон что-то почувствовал. Теперь, когда Вийеки разглядел его более внимательно, он не мог отвести от плененного зверя глаз. Дракон, несмотря на туго натянутые веревки, по-прежнему пытался вырваться, кончик его хвоста высвободился из пут, и теперь извивался, точно чудовищный земляной червь. Его челюсти были по-прежнему стянуты толстой веревкой, но глаза цвета ослепительного заката открылись, и необычные зрачки черного цвета быстро перемещались, отслеживая все, что происходило вокруг.

Наконец Зубы королевы и ее фургон добрались до шатра. Услышав шум, дракон принялся извиваться еще сильнее под множеством толстых веревок, которыми его связали. Фургон королевы остановился, Зубы выстроились в две шеренги, образовав коридор от ступенек фургона до входа в шатер. Когда дверь фургона распахнулась, по небу прокатились новые раскаты грома.

В дверном проеме появилась Утук’ку, маленькая стройная фигурка в белом, точно плакальщица на похоронах или труп. Сначала она не сделала ни шагу, лишь стояла и смотрела из-под маски на огромную яму, ждущих Жертв, Певцов и связанного дракона. Потом спустилась по ступенькам, и, хотя королева двигалась осторожно, она казалась более сильной и уверенной в движениях, чем когда Вийеки видел ее в последний раз – тогда Утук’ку вернула Омму из земель мертвых, – и на мгновение Вийеки даже подумал, что перед ними самозванка, а не королева. Но в следующее мгновение ее голос ворвался в его мысли с такой силой, что едва не заставил упасть на колени, и все его сомнения исчезли.

– Отведите меня к гробнице предателя, – услышал Вийеки голос королевы. – Давайте сделаем то, ради чего мы здесь собрались. И чего так долго ждали.

По выражениям лиц даже самых бесстрастных Жертв было видно, что все присутствующие услышали ее и почувствовали силу. Даже Певица Согейу поднесла ко лбу дрожащую руку, как будто голос королевы поразил ее, словно клинок. Только Ахенаби выглядел спокойным. Лорд Песни выступил вперед, когда королева закончила спускаться по ступенькам, развел руки в церемониальном приветствии, и рукава его одеяния коснулись земли, точно знамена.

И тут с треском взорванной скалы лопнула веревка, фиксировавшая хвост дракона; а еще через мгновение вся нижняя часть свернутого в кольца хвоста оказалась на свободе, и он начал наносить удары направо и налево, так близко к лицу гиганта, что человекоподобный зверь отпустил повозку и сделал шаг назад, но его остановила цепь, которой он был к ней прикован.

Полукровка, слуга Ахенаби, бросился вперед, направив кристальный прут на гиганта, но хвост дракона нанес новый удар и задел полукровку, тот потерял равновесие и покатился по грязной земле. Снова сверкнула молния, дракон отчаянно пытался освободиться от пут, которые удерживали верхнюю часть его тела и шею, с оглушительным треском лопнула еще одна веревка, на миг заглушив очередной удар грома, и дракон поднял голову на целый локоть, еще сильнее натянув веревки.

И тут вперед шагнул Ахенаби. Снова сверкнула молния, и его лицо – маска плоти – казалось, принадлежало ходячему мертвецу, если бы не ужасные, сверкавшие глаза. Он поднял руки и произнес единственное слово, которое Вийеки не услышал и не понял. Гигант, скорчившийся и висевший на цепях, пытавшийся избежать страшных ударов хвоста, отчаянно взвыл, упал и покатился по земле, прижав руки к огромной уродливой голове.

– Вставай, монстр! – закричал Лорд Песни.

Гигант, продолжая сжимать руками голову, с трудом поднялся на ноги, сделал неуверенный шаг вперед и схватил мечущийся хвост дракона. На миг он потерял равновесие и едва его не упустил, но все же сумел удержать, стиснув желтые зубы, потом одной рукой взялся за колесо фургона и издал еще один нечеловеческий вопль. Ахенаби прокричал новый приказ, и дюжина Жертв с парой Певцов бросились ему на помощь.