Стёртый Томпсон Лиза

Глава девятнадцатая. Бассейн

Когда мы были маленькими, мама с папой каждое воскресенье водили нас на «Семейное весёлое купание». Утром в бассейне появлялись цветные надувные матрасы и доски для плавания, и мы развлекались там вместе с другими семьями. Папа любил притворяться голодной акулой и делать вид, что хочет нас сожрать. Он считал до десяти, а мы с Бекс и мамой бросались к матрасам, чтобы спастись от «акулы» до того, как она начнёт кусать нас за ноги. Мама плавала медленно, так что обычно мы с Бекс первыми добирались до спасительного матраса и кричали маме, чтобы она поспешила и что папа её уже догоняет. А потом она не могла забраться на матрас из-за приступов хохота. Папа плавал вокруг неё, приложив ладонь к голове, как бы изображая акулий плавник.

– Мм, что это так вкусно пахнет? Ням-ням-ням! – говорил он и делал вид, будто сейчас укусит маму за плечо.

– Хватит меня смешить, Эдди! Лучше помоги взобраться на матрас!

Мы с Бекс затягивали маму к себе, после чего папа нырял под воду и принимался бодать матрас снизу, а мы визжали.

Это было приятное воспоминание. Честно говоря, даже одно из лучших. Мне тогда, наверное, только семь исполнилось. Мама с папой ещё любили друг друга, не ссорились, не помечали клейкими бумажками еду. Трудно сказать, в какой момент всё изменилось. Просто они начали друг друга раздражать, и со временем становилось только хуже.

На парковке у бассейна толпился народ. Я целую вечность сюда не заходил. Повсюду бегали радостные дети с рюкзачками, а одна девочка уже нацепила очки для плавания.

Как-то после «Семейного весёлого купания» мама пошла в кафе взять нам по молочному коктейлю, а мы ждали её снаружи. День выдался жаркий, солнечный, и в машине сидеть было невозможно, так что мы залезли на красную кирпичную стену, которая окружала парковку. Папа смотрел в свой телефон, Бекс заплетала влажные волосы в косички. Я заскучал и решил пройтись прямо по стене. Папа на меня покосился и сказал, прежде чем снова уткнуться в телефон:

– Не сорвись, Максвелл.

Я вытянул руки в стороны, чтобы было легче удерживать равновесие. Тогда стена казалась мне ужасно высокой, и я шёл очень медленно. Сверху к стене были цементом приклеены квадраты коричневой плитки. Когда я дошёл до угла и повернулся назад, одна из плиток сорвалась и разбилась о бетонный пол. Я посмотрел на неё. Она раскололась на пять частей. Я думал, папа на меня закричит, но, когда взглянул на него, обнаружил, что он всё ещё тычет пальцами в телефон, а Бекс заплетает косички. Они ничего не заметили. Я испугался, что меня отругают, и спрыгнул на землю. А осколки подобрал и спрятал под кустом. Только я выпрямился, как раздался крик:

– Максвелл! Молочный коктейль!

Мама стояла рядом с папой и Бекс, подняв руку с земляничным молочным коктейлем. Я побежал к ним. И так никогда и не рассказал про плитку.

Мы ещё долго ходили в бассейн по воскресеньям, и я каждый раз проверял, заменили разбитую плитку на стене или нет. И каждый раз выяснял, что нет. Как будто никто и не заметил, что она пропала.

Интересно, что я увижу там сейчас?

Я встал у автоматических дверей в здание бассейна – не слишком близко, чтобы они не открывались каждые несколько секунд, но и не слишком далеко, чтобы можно было подумать, будто я кого-то жду. И ещё сделал вид, что проверяю часы. А потом пошёл по той самой стене, с которой чуть не сорвался несколько лет назад. Теперь мне не нужно было разводить руки, чтобы сохранить равновесие.

Рядом стояла машина, и незнакомая женщина доставала из неё ревущего малыша. Какой-то дядька вешал замок на свой велосипед. Я смотрел себе под ноги и шептал:

– Пусть её не будет, пожалуйста, пусть её не будет…

Добравшись до угла, я глубоко вдохнул и посмотрел на стену.

И вздрогнул.

Она была на месте.

Та самая плитка, которая раскололась на пять частей, целая и невредимая.

Как будто никто и не смахивал её на землю.

Я спрыгнул со стены и потрогал плитку. Она шаталась, как и та, которую я нечаянно разбил. Я заглянул под куст, куда спртал осколки. Может, плитку наконец заменили, а старая по-прежнему там валяется?

Я долго рылся в кустах, но не нашёл ничего, кроме пустых банок из-под лимонада и резинового браслета.

Никаких осколков.

Я сел на стену, чтобы обо всём подумать, но голова совсем не варила.

Всюду, где я оставил свои следы… они как бы стёрлись. Ворота, школа, а сейчас ещё и это. Я не знал, что теперь делать, поэтому слез со стены и пошёл по дороге, не понимая, куда и зачем. Просто бродил по знакомым улицам.

Так я вышел на Акация-драйв. Пару лет назад городской совет посадил там деревце. Прямо у края тротуара. Оно и недели не продержалось: я случайно врезался в него на велосипеде, и оно сломалось пополам. Оно ещё не один месяц там стояло и сохло, пока его не выкопали и не залили ямку цементом. А сейчас дерево росло на том самом месте и было раза в три выше меня, а под ним на земле валялись красные листья. Я там ненадолго задержался, потом пошёл дальше.

Рядом с моей начальной школой был дом с садом, окружённым оранжевато-коричневым забором из плотно сбитых досок, через которые ничего не разглядишь. Однажды, когда мама забирала меня из школы, нам встретилась её подруга Кимберли. Они болтали целую вечность, хотя я то и дело дёргал маму за рукав, чтобы она быстрее уже попрощалась и мы пошли домой. Мне было скучно, и я стал водить ладонью по гладкому забору. И наткнулся на круглую отметину на доске, похожую на большой глаз. Вероятно, это был след от сучка. Я нажал на кружок. Он выскочил из доски и упал с другой стороны. Мама на меня не смотрела, и я быстренько заглянул в дырку. Таинственный сад весь зарос кустами ежевики. Больше там ничего интересного не было, но я иногда заглядывал в эту дырку, когда шёл в школу или домой. Теперь дырка пропала. На её месте оставался тот самый круглый след от сучка.

Я сунул руки в карманы и пошёл дальше. А потом вдруг вспомнил, что у меня должно кое-что лежать – ключ от бойлерной, которую я запер, когда убежал с бала. Только в кармане было пусто. Я шагал по дороге, пока ноги не заныли и не налились тяжестью, потом повернул и поплёлся обратно к Рэгу.

Я пытался понять, что происходит, найти всему разумное объяснение, но теперь уже не сомневался, что это никакой не розыгрыш. И моя семья не хочет проучить меня таким изощрённым способом.

Случилось кое-что куда более страшное.

Меня, Максвелла Беккета, стёрли.

Глава двадцатая. Суп

Когда я вернулся к Рэгу, он стоял на кухне и открывал банку с консервированными помидорами.

– Здравствуй, – сказал он, когда я вошёл. – Я тебя ждал?

Сейчас я обрадовался тому, что Рэг меня забыл. Наверное, он бы не так приветливо разговаривал, если бы вспомнил, как я разгромил его сервант. Особо не усложняя, я объяснил, что мы друзья и он пригласил меня на ужин. Есть мне не хотелось, но в животе всё бурлило, так что, наверное, не помешало бы перекусить.

Рэг предложил мне посидеть в гостиной, пока он готовит.

Я сразу подошёл к серванту. Там всё стояло на полках – аккуратно, как обычно. У меня по рукам пробежали мурашки. Сервант наводил жуть. Неужели меня стёрла какая-то из этих старых штуковин? Я осторожно открыл дверцу и заглянул внутрь. Деревянное яйцо, которое я вроде бы сломал, лежало рядом с чёрной шляпой, целое и невредимое. Вчера, когда я вертел его в руках, оно издало какой-то звук. Я попробовал встряхнуть яйцо, и внутри что-то загремело.

Я покрутил туда-сюда маленький деревянный выступ. Он поддавался, но ничего не происходило. Тогда я на него нажал. Раздался тихий щелчок, и яйцо внезапно открылось – точнее, распалось на четыре лепестка, как цветок.

– Что за?.. – пробормотал я и уставился на него. Из яйца что-то выпало. Я решил сначала осмотреть лепестки, а уже потом всё поднять. На каждом было что-то вырезано. Я сощурился и покрутил яйцо.

– М. Целеста, Амундсен, Луи Лепренс, Эрхарт, – прочитал я вслух. – И что это значит?

Я встал на колени и посмотрел, что упало на ковёр. Клочок плотной грязно-белой ткани, серебряная пуговица, шерстяной, свёрнутый трубочкой лоскут и носовой платок. Я развернул платок и увидел в уголке вышитые буквы «А. Э.».

– Готов кушать суп, Максвелл? – крикнул с кухни Рэг.

– Да!

Я торопливо всё собрал и запихнул в яйцо, а потом аккуратно сложил лепестки. Раздался щелчок, и шкатулка снова приняла форму яйца. Я спрятал её в шкаф и подошёл к дивану.

– А вот и обед, – сказал Рэг, заходя в гостиную, и поставил мне на колени поднос.

– Откуда у тебя это яйцо, Рэг? – спросил я. – Деревянное. Ты ещё говорил, что это музыкальная шкатулка. – Я подул на суп и отхлебнул немножко.

– А, та старая вещица! Мой дед её выиграл в карты во Вьетнаме. Чего с ним только не приключалось! Я уже говорил, что он трижды путешествовал вокруг света?

Рэг усмехнулся и пошёл на кухню. Вернулся он с двумя большими ломтями хлеба и маслом.

На меня накатила усталость. Ноги ныли. Я страшно вымотался.

– Рэг? Что бы ты делал, если бы вдруг перестал существовать? – спросил я, макая хлеб в суп.

Он взглянул на меня:

– Это вопрос с подвохом?

– Нет, никакого подвоха. Просто интересно, как бы ты проводил время.

Рэг задумался.

– Что ж, если бы меня не существовало, я бы ничем и не занимался. Если тебя нет, как ты можешь что-то делать?

Я нахмурился:

– Я не об этом… Вот если бы ты был, а потом случилось что-то странное… как бы волшебное… и тебя стёрли. Ты бы жил дальше, в том же городе… ходил, разговаривал, дышал… но ты как будто не рождался. И никто бы тебя не узнавал. Словно тебя никогда и не было.

Рэг застыл с поднесённой к губам ложкой. Видно, всерьёз обдумывал мой вопрос. Он легонько подул на суп.

– Если бы такое произошло и я остался собой, но все про меня забыли… а я бы всех помнил… Пожалуй, я бы решил развлечься, – сказал он и широко улыбнулся.

– Развлечься? – повторил я. Мне сейчас было совсем не до веселья.

Рэг хлебнул супа.

– Да! Это же всё равно что быть невидимым, согласен? Никто понятия не имеет, кто ты, но ты знаешь все их секреты и привычки! – Он осторожно глотнул горячего супа из ложки. – О твоих недостатках и ошибках тоже не помнят, а значит, ты можешь стать кем угодно!

Я откинулся на диван и сонно прикрыл глаза. Усталость никуда не делась, но мне стало спокойнее в тепле, с крышей над головой, с тарелкой горячего супа. Может, Рэг прав? И исчезнуть не так уж и плохо? Я порядком напортачил в своей прежней жизни, много кого обидел. Вдруг в этом мире мне повезёт больше? Здесь никто меня не ненавидит за то, что я неудачник и вечно всё порчу. И здесь я ещё не наделал ошибок. Надо только найти свою семью и попробовать как-то в неё вернуться.

Я прислонился к пухлым диванным подушкам и ненадолго закрыл глаза. Наверняка удастся снова подружиться с Чарли Ботаником. Теперь я постараюсь лучше к нему относиться. Да это будет не так уж и сложно. Я почувствовал, как Рэг взял у меня с коленей поднос и понёс на кухню.

Я улыбнулся.

Может, в этом мире Максвеллу Беккету повезёт больше.

Глава двадцать первая. Станция

На следующее утро я проснулся удивительно отдохнувшим. Похоже, Рэг накрыл меня одеялом перед тем, как уйти спать, и оставил огонь в камине. Когда он вошёл в гостиную в синей полосатой пижаме, то чуть не подпрыгнул от неожиданности:

– Откуда ты взялся на моём диване?!

Пришлось заново ему всё объяснить, но в этот раз он быстрее сообразил, что к чему, – наверное, потому, что мы только вчера виделись.

Я сказал, что он дружит с моими родителями и согласился присмотреть за мной, пока они в отъезде по работе.

– Больше им не с кем меня оставить. Ты что, не помнишь, Рэг?

Мне было стыдно снова ему врать. Он озабоченно нахмурился, но притворился, что вспомнил, и разрешил мне остаться. А потом сходил на кухню и сделал четыре тоста с джемом.

– Спасибо, Рэг, – сказал я, всё ещё лёжа под одеялом. Приятно было вот так проснуться и сразу позавтракать. Дома приходилось ждать, пока папа уедет, – он работал садовником. Когда оставался кто-то один из родителей, можно было не бояться, что снова начнётся ругань.

– Во сколько у тебя уроки, юный Максвелл? – спросил Рэг, усаживаясь в кресло и устраивая на животе белую миску, до краёв наполненную кукурузными хлопьями.

– На этой неделе нет уроков, Рэг. У нас каникулы. Мама об этом упоминала.

Он растерянно улыбнулся и кивнул:

– Да-да, конечно, твои родители… Ты у меня надолго, да?

Я улыбнулся ему в ответ, хотя меня мучили угрызения совести. Никаких каникул сейчас в школе не было, но Рэг вряд ли мог об этом узнать, и я решил, что это ложь во благо. Да и вообще не хотелось всё усложнять.

Жуя тост, я размышлял, чем сегодня займусь. С этим я быстро определился.

Попробую найти свою семью. И Монстра.

У Рэга кончилось молоко, и я предложил сбегать в ближайший магазин – мини-маркет на автобусной станции в полумиле отсюда. Было ясное, свежее осеннее утро. Миссис Бэнкс несла куда-то свой мусорный бак, в котором так любил рыться Монстр. У меня ёкнуло сердце. Скорее бы чмокнуть его в бархатные уши. Наверняка он сразу поймёт, кто я, и завиляет хвостом, как пропеллером. Уверен, что так и будет. У нас с ним особая связь.

Миссис Бэнкс опустила бак на тротуар. Я вдруг подумал: может, она знает, где живёт Монстр?

– Э-э… извините, – сказал я. Она недружелюбно взглянула на меня из-под густой чёлки. – Вы не видели здесь бигля? Он ещё всё время ходит с высунутым языком?

Я думал, она отпустит какую-нибудь колкость, но миссис Бэнкс, кажется, всерьёз задумалась над моим вопросом.

– Не припомню. Он потерялся?

Я кивнул:

– Вроде того.

– Плохо. Наверное, стоит расклеить объявления?

Вот это да. Она даже вела себя по-доброму.

– Мм, да… Наверное. Так и сделаю, – ответил я, глядя на неё с подозрением.

– Можешь и на мои ворота наклеить, – предложила она и с гордостью добавила: – Прохожие часто останавливаются, чтобы полюбоваться моим садом.

Она никогда так приветливо со мной не разговаривала. Странно. Мы молча посмотрели на её сад.

– Красивый фламинго, – сказал я, чтобы не стоять в неловкой тишине.

Миссис Бэнкс взглянула на садовую скульптуру, сиявшую под ярким солнцем.

– О, спасибо!

И тут с её ртом случилось что-то немыслимое. Уголки губ поднялись, и она улыбнулась. В жизни не видел, чтобы она улыбалась. Я так удивился, что не выдержал и расхохотался. Миссис Бэнкс тут же нахмурилась и скрестила руки на груди.

– Почему ты не в школьной форме? – строго спросила она.

– Выходной, – коротко ответил я и поспешил дальше.

Это был мой самый приятный разговор с миссис Бэнкс, хоть и короткий. Она меня не ненавидела! Может, Рэг прав. Здесь я могу быть кем угодно, потому что никто меня не знает.

Когда я подошёл к мини-маркету, у турникетов на автобусной станции толклась куча народу, и все торопливо доставали из карманов билеты. Меня задела плечом дама, которая так громко разговаривала по телефону, что все вокруг её слышали.

– Если Мадрид продаёт его по такой цене, надо хватать обеими руками! Согласен, Дамиен?

Интересно, что она хотела купить? Наверное, что-то очень большое, раз в одной руке не удержишь. Дама пошла к билетной кассе, продираясь через толпу и каким-то чудом ни в кого не врезаясь.

Подъехал автобус, и к станции хлынул очередной поток. Перед глазами мелькали локти и деловые костюмы. Со стороны парковки уже подоспела другая волна, и, когда они встретились, какой-то офисный работник в синем костюме споткнулся и выронил телефон. Мобильник покатился по тротуару и остановился прямо у моих ног. Я его поднял за секунду до того, как разбитый экран погас. Сердце бешено заколотилось. Я узнал фотографию на заставке! Ту, где девочка сидела в кабинке колеса обозрения с сахарной ватой в руках. Только я помнил этот снимок немного другим: с мальчиком, который сидел рядом и корчил рожу. И, в общем-то, портил всю фотографию. Я перевёл дыхание и увидел чёрные блестящие туфли.

– Можно мне мой телефон?

Я поднял глаза и нервно сглотнул. Прямо передо мной стоял мой папа. Только выражение лица у него было совершенно безразличное. Он меня не узнал.

– Я… э-э… мм… – промямлил я. Папа вздохнул и протянул руку.

– Верни мой телефон, пожалуйста. Быстрее, я спешу.

Я послушался. Он слегка сгорбился, когда увидел треснувший экран.

– Ну вот, прекрасно. Сначала шина сдулась, теперь ещё и это. Сегодня вообще случится что-нибудь хорошее? Хоть что-нибудь?

Он посмотрел прямо на меня, наморщив лоб. Как будто ждал ответа. Я пожал плечами:

– Не знаю. Может быть…

Папа вздохнул, взглянул на часы и побежал к станции, как иногда делают взрослые, пытаясь бежать так, чтобы со стороны казалось, будто они просто быстро идут. И почему он нарядился в костюм? Я его таким разодетым не видел с тех пор, как… Ну да, тогда я ещё учился в начальной школе, а он работал в офисе одной крупной компании в Лондоне. И так там уставал, что даже заболел.

Тогда мы были ещё богатые. Ну, не то чтобы богатые, но мама не расстраивалась, когда я говорил, что нужны деньги на школьную поездку или что мне кроссовки жмут. Нам хватало на всё необходимое, и мы даже иногда летали отдыхать в Грецию. А всё потому, что папе выдавали бонус, то есть его компания каждый год выплачивала ему кругленькую сумму. Но потом папа вдруг перестал ходить на работу. Вот так просто взял и перестал. Как будто проснулся одним утром и не нашёл в себе сил встать с кровати. И так в ней и остался.

Мама долго шепталась по телефону и вызвала на дом врача. Он дал папе таблетки. Ещё папа стал раз в неделю ходить к другому врачу. Звали её Кэти, и с ней он «разговаривал о разном». Не знаю, о чём они разговаривали, но через пару недель папа перестал целыми днями валяться в постели и начал больше времени проводить на улице. Как-то раз я помог ему вскопать небольшую грядку для овощей. Ну, точнее, я стоял рядом и задавал всякие вопросы, а копал папа. Правда, мне было всего шесть, так что от меня всё равно толку было мало.

Помню, я его спросил, где у червей попа, а где голова.

– Не знаю, Максвелл, – рассмеялся он. – Надо почитать.

Он воткнул лопату в землю, и что-то звякнуло. Папа наклонился, выгреб обломок красного кирпича и смахнул с него грязь.

– Знаешь, Максвелл, Кэти мне на днях кое-что сказала, и я теперь всё время об этом думаю. Когда ты переживаешь, расстроен или потерян, ты как будто носишь в кармане тяжёлый кирпич.

Я молча смотрел, как он разглядывает обломок.

– Иногда этот кирпич кажется самым тяжёлым на свете. Таким тяжёлым, что из-за него совсем не можешь двигаться.

Он выпрямился, всё ещё глядя на кирпич.

– А иногда носишь его и почти не замечаешь. И он кажется не таким тяжёлым, как раньше.

Я нахмурился. Не знаю, как папа, а я вот ничего не понимал. Он отбросил кирпич в сторону и снова принялся копать. Какое-то время я тихо стоял рядом, а потом спросил:

– Папочка? Когда ты вернёшься на работу?

Он застыл как статуя. Я уже подумал, что ляпнул что-то не то, но папа расправил плечи, вытер пот со лба и ответил:

– Скоро, Максвелл. Через недельку-другую.

Папа опять взялся за лопату, но лицо у него стало какое-то мрачное. Я пнул носком землю и вдруг заметил большой камешек. Белый и гладкий. Я протёр его рукавом и спрятал в карман, а потом снова посмотрел на папу. У него покраснели щёки и глаза были на мокром месте.

– Папочка? Зачем ты ходишь на работу, если тебе там не нравится?

Он поставил лопату перед собой, опёрся о ручку и вытер лоб. А затем взглянул на меня и слабо улыбнулся:

– Честно говоря, Максвелл, я и сам не знаю.

Он ещё долго так стоял, не двигаясь. Мне стало скучно, и я побежал к себе в комнату – положить белый камешек на полку.

Вскоре после того случая папа объявил, что не вернётся на старую работу. Зачем, если ему там плохо? И широко мне улыбнулся. Папа пошёл в колледж изучать садоводство, то есть растения и всё такое. Он признался, что мечтает стать садовником. Мама объяснила, что денег у нас теперь будет меньше, но дя взрослых очень важно, чтобы работа их радовала, ведь она занимает большую часть жизни, а папу она только расстраивала. Днём папа учился, а по вечерам подрабатывал в пабе. Он очень старался и успешно сдал все экзамены. А потом купил фургон и открыл своё дело – «Садовые услуги Эдди». И снова стал счастливым.

Я смотрел, как мой папа из другого мира продирается через толпу к станции. Похоже, здесь он всё ещё ходит на ту тяжёлую работу в Лондоне. Значит, папа снова заболеет? Почему он не поступил в колледж, изучать растения и садоводство? Я провожал его взглядом, пока он не растворился в толпе. Потом я развернулся и пошёл в магазин за молоком.

Глава двадцать вторая. Ожидание

Рэг сказал, чтобы я оставил сдачу себе, и я купил на неё дешёвую зубную щётку. Я очень гордился тем, что поступил разумно и взял то, что мне действительно нужно. В своём старом мире я бы набрал конфет. Всё шло хорошо, и я решил продолжать в том же духе.

– Может, пока я здесь, тебе чем-нибудь помочь, Рэг? – спросил я.

Он ненадолго задумался, а потом просиял:

– Да, спасибо!

Я широко улыбнулся ему в ответ, хотя в душе надеялся, что он откажется и мы будем, как обычно, сидеть на диване и смотреть телевизор. Мне хотелось найти Бекс, но до конца уроков оставался ещё вагон времени.

Рэг попросил помочь ему снять занавески в гостиной, чтобы их постирать. Я забрался на стул и начал их отцеплять, хотя не сразу разобрался, как это делается. Рэг стоял рядом и придерживал занавески снизу. Потом я пропылесосил комнату, а Рэг смахнул пыль жёлтой щёткой. Мы пообедали, и Рэг сел отдыхать в кресло. Я мыл окна, и мы болтали.

– Ты очень добрый мальчик, Максвелл. Спасибо.

Я пшикнул каким-то средством на стекло и протёр его тряпкой. И улыбнулся. Меня никогда так не хвалили. Правда, «быть добрым» оказалось сложно. Окна выглядели какими-то мутными, и мне пришлось ещё несколько раз их протереть, сложив тряпку грязной стороной внутрь. К тому времени как я разобрался со стёклами, Рэг задремал. Часы показывали три с небольшим. Пора идти искать Бекс.

Я подошёл к школе в двадцать пять минут четвёртого и спрятался за деревом. Ровно в половину прозвенел последний звонок, и секунд через пять на улицу повалили сотни учеников в синей форме. Я всматривался в толпу, но Бекс не видел. Зато заметил ребят из своего класса, включая Маркуса Гранди. Он уже держал в захвате какого-то мальчишку и тащил его за собой, как мешок картошки. Учителей рядом не было.

– Ну хватит, Маркус! – кричал мальчишка. Им оказался Чарли Ботаник.

Маркус оглянулся, как будто не понял, кто это кричит.

– Маркус! Отпусти!

Маркус пожал плечами, и его дружки засмеялись.

– Эй ты! – окликнул я задиру, выходя из-за дерева. – Отпусти его, придурок!

Чарли хотел на меня взглянуть, но не смог поднять голову.

– Да кто меня заставит? – огрызнулся Маркус.

– Я!

В отличие от других, я его никогда не боялся. Он шагнул ко мне, всё ещё держа Чарли в захвате. Вокруг нас начала собираться толпа.

– Ну, подойди сюда и попробуй, – сказал Маркус.

Я огляделся и увидел, что из школы выходит один из учителей физики, мистер Таунсенд.

Я приблизился к ограде.

– Если не отпустишь, я всем расскажу ту историю с твоими штанами во втором классе. Помнишь цветочный горшок, а, Маркус?

В толпе прыснули.

– Что? Что ты сказал про штаны? – спросил Чарли, вытягивая голову. Маркус сжал его сильнее, но я заметил, как он побледнел.

– Как?.. Как ты об этом узнал? – прошептал он.

Я ухмыльнулся и постучал пальцем по лбу.

Мама Маркуса иногда заходила к моей маме выпить кофе, когда мы учились в начальной школе. Однажды вечером я подслушал, как мама пересказывала папе одну историю про Маркуса. Якобы он наделал в штаны, но вместо того чтобы во всём признаться учителю, попытался незаметно переложить всё в цветочный горшок в углу класса. Учитель это заметил и сказал ему пойти в туалет. Больше никто ничего не узнал. А я семь лет держал в уме эту историю, чтобы воспользоваться ею в крайнем случае. И сейчас момент настал.

– Так что там с цветочным горшком? – спросил Санджив Хоуи.

Маркус отпустил Чарли, и тот медленно выпрямился, потирая шею.

– Да, расскажи! – Эбони Гарланд хмыкнул. – Умираю от любопытства! – Маркус часто его обижал, так что ему было особенно приятно, что задиру прижали к стенке.

Тут мистер Таунсенд направился к нам проверить, что происходит, и я юркнул обратно за дерево.

– Ну ладно, приятель. Без обид? – сказал Маркус, стряхивая невидимые пылинки с плеча Чарли. – Утром зайду за тобой?

Чарли кивнул:

– Да, хорошо. До завтра, Маркус.

Не может быть! Они здесь друзья?! Чарли и Маркус? Чушь какая-то! Чарли возился со своими волосами, пытаясь поправить причёску. Вдруг я понял, что причёска у него такая же, как у Маркуса. Он старался даже в этом ему подражать!

Я взглянул на часы. Три тридцать девять. Бекс всё ещё нигде не было. Может, она перевелась в другую школу? И что тогда делать? Как найти её, маму и Монстра?

Я заметил девчонок из её параллели, включая Клодию Брэдвелл, которая насмехалась над нарядом Бекс на школьном балу. Не успел я оглянуться, как все уже разошлись и на игровой площадке остались только два приятеля, которые играли с камнем, как с мячом. Учитель на них прикрикнул, чтобы шли домой. Кружков в понедельник не было. Где же Бекс? Вдруг у меня за спиной раздался голос, и я аж подпрыгнул:

– Ты кто такой и чего тебе надо?

Я развернулся и увидел Чарли Ботаника. Он держал рюкзак за лямку на плече и хмурился. Чарли всегда так делал, когда хотел показаться храбрым.

– Чарли! Как дела? – Я как мог широко и дружелюбно ему улыбнулся, стараясь не таращиться на его волосы. Школьная нашивка на пиджаке Чарли болталась: под ней были отпороты нитки. Прямо как у Маркуса.

– Ты зачем за мной следишь? Сначала домой пришёл, теперь в школу. Что тебе от меня нужно? – Он нервно огляделся. – Ты не из «Весёлого розыгрыша»?

Так называлось шоу, в котором герои жестоко подшучивали над своими друзьями. Их выставляли в нелепом свете, и считалось, что это очень смешно. Один мальчик втайне мечтал стать поп-звездой. Так вот, ребята из съёмочной группы спрятали камеры в его комнате и сняли, как он поёт в расчёску перед зеркалом. На следующий день он пошёл со своими приятелями в кино, и вместо фильма им показали сцену с расчёской. Его друзья, которые всё подстроили, гоготали, и весь зал покатывался со смеху. Мальчик смеялся вместе со всеми, но по нему видно было, что он с трудом сдерживает слёзы.

– Ты за кого меня держишь?! «Весёлый розыгрыш», тоже мне! Нет, я бы никогда не стал в нём участвовать. Не меньше твоего ненавижу это шоу.

Чарли удивился:

– О… откуда ты знаешь, что я ненавижу «Весёлый розыгрыш»?

– Я… ну… э-э… Да все его терпеть не могут, разве нет?

– Кто ты? – спросил Чарли, шагнув ко мне и скрестив руки на груди.

Тут меня озарило.

– Мы ходили в один садик, помнишь? Мы там были лучшими друзьями и всё время играли вместе!

На самом деле это было не так. Я не знал, в какой садик ходил Чарли, да и свой почти не помнил.

– Да? – переспросил он и скосил глаза влево, как бы роясь в воспоминаниях. – И во что мы играли?

Я переступил с ноги на ногу.

– Мм, ну, лепили из пластилина… и, э-э, готовили на деревянной игрушечной плите… а, точно! Вот ещё что! Ездили в таких больших пластмассовых машинках, в них ещё надо отталкиваться от земли.

Чарли улыбнулся:

– Я их обожал.

– Ага, и я! – Я хлопнул его по плечу. – Воспитательница… старая, э-э, как там её, просто не могла нас оттуда вытащить! Помнишь?

Чарли улыбнулся и кивнул, хотя вид у него был растерянный.

– Как, говоришь, тебя зовут? – спросил он.

– Максвелл.

Чарли потёр подбородок и задумчиво нахмурился.

– Да всё это не важно, – продолжил я. – Мы с тобой дружили раньше, и вот я вернулся. Ты меня забыл, а я тебя помню. Ну да ладно. Ничего страшного…