Мне надо кое в чем тебе признаться… Мартен-Люган Аньес

Глава одиннадцатая

Яне сразу открыла галерею для публики: войдя, первым делом заперлась в кабинете и выплакалась. Мне пришло в голову, что ни разу с момента аварии у меня не проливались настоящие потоки слез, как если бы я только сейчас пересекла последнюю черту. Как мы дошли до полного взаимоуничтожения? Под нашими ногами, нет, под моими ногами разверзлась земля. Отголоски этого несчастного случая были катастрофическими и никогда не смолкнут. Ксавье сравнял с землей все наши ориентиры, нашу любовь, наше умение прислушиваться друг к другу. Куда делся мой муж? Где этот чуткий, заботливый, великодушный мужчина? Как он превратился в такое грубое, жесткое, категоричное, замкнутое существо? Почему я его больше не понимаю? Почему ни разу после той трагической ночи он не доверился мне? Раньше мы с ним говорили обо всем. Раньше… давно прошедшее время.

Ксавье разрушал себя и заодно меня. Но если в мои планы не входит пассивное созерцание того, как мой мир рассыпается в прах, может быть, я действительно должна жить своей жизнью, не беспокоясь о нем, как он мне велел? С другой стороны, не могу же я вот так взять и бросить его на трудной дороге. Я слишком люблю его, чтобы так поступить. Само мое существование без него немыслимо. Но что надо сделать, чтобы он вновь стал самим собой, как мне вести себя, чтобы вернуть его? Этого я не знала. Он меня терпеть не мог, мое присутствие приносило ему больше вреда, чем пользы. Ему ничего не хотелось, его не радовали даже дети, не говоря уж о жене. Эта авария похитила его любовь ко мне. Но если я с этим соглашусь, значит, нас больше никогда не будет. Мой инстинкт самосохранения требовал, чтобы я боролась за выживание. Я обязана выстоять. В очередной раз. Я вытерла слезы, тщательно накрасилась заново, заставила себя улыбнуться своему отражению в зеркале, проглотила комок в горле, покинула надежный, безопасный кокон своего кабинета и возвратилась в мир, в галерею.

Несмотря на расчудесные клятвы и массу безотлагательных дел, я не могла не беспокоиться о Ксавье, не могла согласиться на бездействие, на пассивное наблюдение за медленным угасанием его духа. Я должна использовать все возможные средства, и неважно, какую боль я себе причиню. Да, я могу спровоцировать агрессивную реакцию Ксавье, но буду ее игнорировать. Я с самого начала отказывалась слушать, когда он заговаривал о своей жертве. Сперва — чтобы помешать ему бесконечно терзаться из-за случившегося, и пусть он сосредоточится на своем выздоровлении, на своем выживании. Его фиксация на собственной вине возмущала меня. Такой благородный человек, как Ксавье, не мог сознательно причинить зло, он не собирался разрушать чью-то жизнь. Он просто допустил ошибку — о которой, кстати, я от него ни разу не слышала. Я знала только, что он хотел объехать Констанс. Как? Каким образом разворачивались события? Однако в последние пару недель я старалась защитить уже не Ксавье, а саму себя, и для этого необходимо было удерживать ту супружескую пару на расстоянии.

Его «это наше с ней, а не твое дело», его жестокость, выплеснувшаяся накануне, нанесли мне страшную рану, но имели, тем не менее, один плюс. Я поняла, что если Ксавье однажды исцелится, то только благодаря этой женщине. При условии, что она согласится простить его. Я должна отдать судьбу Ксавье, его здоровье, его жизнь в руки другой женщины. Вручить ей моего мужа и положиться на нее. Тогда как я, та, которую он любит — если он меня еще любит, — обязана освободить место. Я наконец-то признала бесспорное: не в моей власти излечить его. Может, это удастся Констанс? И тогда она, как ни крути, вклинится между нами. Но разве это еще не произошло, причем без ее ведома и незаметно для меня?

Единственный человек, который откроет мне доступ к спасительнице моего мужа, это Саша. Тот, кто взял меня в плен, кто заполонил мои мысли.

Я закрыла галерею чуть раньше обычного и поехала в больницу. Нашла на парковке Сашину машину, тоже припарковалась и принялась ждать. Я караулила его появление, сосредоточившись на своей цели, не подпуская ни одной посторонней мысли. Иначе я бы просто удрала, а на вторую попытку мне бы не хватило храбрости. Спустя час я узнала его высокую спортивную фигуру. Сбежав по лестнице, он пошел быстро и с неизменно каменным лицом. Я покинула свое убежище и приблизилась к его машине. Он поднял голову, будучи в трех метрах, и, заметив меня, отшатнулся. Его лицо выражало удивление и непонимание: он спрашивал себя, что меня сюда привело. Подозреваю, что накануне наше магнетическое влечение подтолкнуло его к тому же выводу, что и меня: нам следует избегать встречи. Хватило одного взгляда, чтобы подтвердить нашу правоту.

— Зачем вы здесь? — спросил он после долгого тяжелого молчания.

Чтобы справиться с захлестнувшими чувствами, я сжала виски ладонями и зажмурилась. Я готова была вырвать себе волосы — так мне было страшно и плохо.

— Да что происходит? — настаивал он, подходя ко мне.

Я приказала себе посмотреть на него, но все же подалась назад.

— Саша, я очень не хотела бы обращаться к вам с этой просьбой, но… Мне неловко, даже когда я только думаю об этом, но у меня нет выбора… и я надеюсь, что вы меня простите.

— Говорите.

Я стиснула зубы, чтобы не отступить в последнюю минуту. Впрочем, я знала: он не позволит мне уйти, ничего не объяснив.

— Согласится ли… не будет ли Констанс против разговора с Ксавье?

Он изумленно открыл рот.

— Ксавье не знает, что я здесь, но вчера у нас кое-что случилось, ну, он сказал мне такое, что… Ему совсем плохо, он в помрачении… и я подозреваю, что пока он не поговорит с вашей женой, пока не увидит ее, он не выкарабкается.

Горькая складка прорезала его щеку.

— С тех пор как Констанс пришла в сознание, она только и делает, что переживает из-за вашего мужа, считая, как странно это ни звучит, что несет за него ответственность. Она с каждым днем проваливается все глубже, а я бессилен помочь ей…

Я не могла прийти в себя от потрясения. Мы с Сашей терпели одни и те же муки. Он порылся во внутреннем кармане пальто, вынул бумажник и открыл его. После едва уловимого колебания достал визитную карточку и протянул мне.

— Я догадываюсь… нет, я знаю, что она так же нуждается в нем, как он в ней. С ней всегда можно связаться.

Каждый из нас вцепился в свой угол карточки и не отпускал, пока Саша не вздохнул и не разжал пальцы.

— Спасибо, — прошептала я.

Я была готова уйти, не мешкая. Зачем причинять себе дополнительную боль, если я и так уже достаточно измучена?

— Ава, подождите, пожалуйста.

Я резко остановилась, подняла глаза к небу в бесполезных поисках лазейки для бегства, после чего подчинилась, покосившись на Сашу через плечо.

— Помните, мы пообещали друг другу еще раз пообедать вместе, но у нас так и не сложилось.

Я повернулась к нему.

— Между прочим, это было мое предложение.

Тогда, когда я его сделала — а та эпоха казалась сейчас нереально далекой, — обед с ним еще не представлял собой сомнительное предприятие. Мы были просто мужчиной и женщиной, подавленными и растерянными из-за тяжелейшего состояния наших супругов. А как все охарактеризовать сегодня?

— Если я завтра подойду к галерее и вы не будете заняты, мы сможем это организовать?

Я печально улыбнулась, Саша тоже.

— Я бы очень хотела, но не уверена, что это хорошая идея…

— По-моему, тоже… Ладно, поглядим…

Я вырвалась из-под власти его гипнотического притяжения и поспешила к машине.

За ужином я собрала волю в кулак, чтобы не пугать детей понапрасну. Ксавье меня терпеть не мог, но я вела себя так, как если бы ничего не случилось. Я что-то говорила о работе, интересовалась школьными занятиями детей, поддерживала их проекты проведения выходных всей семьей. Но в какой-то момент нежелание Ксавье участвовать в разговоре окончательно достало меня, я захотела причинить ему боль, и пусть ему станет не по себе. В конце концов, сколько мучений я выношу из-за него.

— Ты связывался с парнем, который тебя заменяет?

Ксавье испепелил меня взглядом. Я это поняла как ответ «нет».

— Он мне недавно звонил, а я не знала, что ответить. Я же не ветеринар, в отличие от тебя.

Он стиснул зубы.

— Когда ты опять будешь работать у себя в лечебнице, папа? — невинно поинтересовалась Пенелопа.

— Понятия не имею, — сухо ответил он.

Я подняла ладонь, успокаивая дочку, которая расстроилась из-за того, что обидела отца, и рассердилась на себя за то, что спровоцировала его. Но я по-прежнему была на нервах или даже еще больше — после встречи с Сашей. Поэтому я решила выкинуть из головы Ксавье и подождать, пока дети лягут спать и будут, соответственно, избавлены от наших стычек. Да, он меня предупреждал, что бесполезно обсуждать ситуацию. Но неужели он считает, что мне под силу отказаться от него? Это же невозможно, даже если бы я вдруг вознамерилась сделать это. Ксавье — часть меня, я принадлежу ему, он принадлежит мне. Разве можно отказаться от себя? По его мнению, можно… Вполне вероятно, что он даже хочет этого. Я — нет.

Убедившись, что дети крепко спят, я вынула из сумки визитную карточку. У Ксавье будет номер Констанс, и ситуация окончательно выйдет из-под моего контроля. Меня усадят на скамейку запасных и не позволят следить за происходящим. Но я должна согласиться на это ради него. Я обязана дойти до конца ради него. «Мы» — такое понятие перестало для меня существовать. Обратимы ли последствия причиненного вреда или уже нет? Мы проваливались в черную дыру.

Ксавье сидел перед телевизором. Он уставился на экран, ничего не видя, звук был выключен.

— Ксавье, — позвала я.

Он среагировал на мой слабый голос, покосился на меня и как будто перестал пялиться на телевизор.

— Я сделала для тебя последнее.

Он нахмурилась, моя настойчивость его раздражала.

— Будь любезен, дай мне договорить. После того ужаса, который ты вывалил на меня прошлым вечером, можешь уделить мне хотя бы пару минут внимания.

Он потупился, и по его лицу промелькнуло что-то вроде тени сожаления. Но, может, я это себе нафантазировала.

— Слушаю тебя.

— Посмотри на меня, Ксавье!

Он подчинился.

— Я поняла, что не в состоянии ни помочь тебе, ни спасти от твоих демонов. Я бессильна, потому что не пережила того же испытания, что и ты. Я не согласна с этим, не согласна с тем, что исключена из твоей жизни, но я тебя слишком люблю, чтобы ничего не делать и не попытаться все стерпеть. Я готова впустить в твою жизнь единственного человека, который вдруг да заставит тебя возродиться.

Он ни слова не понимал из всего, что я говорила. Я протянула ему визитку Констанс, он схватил ее, прочел, его руки дрожали.

— Ты можешь ей написать. Или позвонить, телефон у нее с собой. Теперь у тебя есть возможность сделать первый шаг.

Он прокашлялся и, опершись на костыль, с трудом встал с дивана. Проковылял туда-сюда по гостиной. Подошел ко мне, его лицо было взволнованным. Меня пронзила боль от краткого изумрудного проблеска в его взгляде.

— Спасибо…

— Надеюсь, тебе это поможет. Пойду спать.

Я ушла, не могла дольше оставаться рядом с ним.

— Где ты взяла эту визитку? Как ты ее раздобыла?

Я не стала уклоняться от ответа и обернулась к нему.

— Попросила у Саши, ее мужа. Поехала сегодня вечером в больницу, рассчитывая его найти. И мне повезло. Причем вдвойне — он согласился тебе помочь…

Мы постояли, не отрывая друг от друга глаз. Силился ли он что-то прочесть на моем лице? Отыскать какой-то скрытый смысл?

— Спи спокойно, — бросил он, повернувшись ко мне спиной.

Этой ночью Ксавье вернулся в нашу спальню.

Я благодарила господа, в которого не верила, за подсказанную идею выставки ради перезапуска галереи. Я твердо знала, что не имею права на ошибку, и потому выкладывалась по полной, чтобы все сработало. Мои художники и коллекционеры больше не будут нести потери из-за моей частной жизни. Но как же трудно обойтись без мыслей о Ксавье, о том, чем он занят. Позвонил ли Констанс? Да и вообще, сделает ли это? Ну конечно, сделает. Он же неделями ждал этой возможности, готовился к ней. Однако кто знает? Вдруг мне стоило раньше связать его с ней? Тогда, чем черт не шутит, мы бы до такого не дошли. Стало бы ему лучше?

Ближе к полудню заявилась Кармен. Кое-что все же не меняется, и это прекрасно. Судя по ее осунувшемуся лицу с черными кругами, она провела ночь с руками по локоть в глине. Волосы она укротила посредством разноцветной ленты, следы глины остались у нее на щеках, она явно не успела поспать и забыла зайти в душ. Я обожала такое ее состояние — настоящий глоток свежего воздуха.

— Аванита, дорогая! Мне бы не помешал бокал вина! Но одна я не пью, так что приглашаю тебя на обед.

Обед… Я выглянула на улицу. Он не придет, это уж точно.

— Ты ждешь кого-то?

Я покачала головой.

— Нет, естественно, нет.

Вскоре мы закрыли галерею. На улице я не сумела помешать себе оглядываться, сворачивая шею. У меня оставалась слабая надежда. Но на что, интересно, я рассчитывала? Тем более в компании Кармен.

— Ты точно никого не ждешь? Может, своего большого зверя… Он наконец-то осмелился выползти из берлоги?

Она громко расхохоталась, у нее был прекрасное настроение.

— Большой зверь разъярен, Кармен.

Она тут же стала серьезной.

— А львица обороняется, если я не ошибаюсь.

— Она защищается, чувствуешь разницу?

Кармен остановилась посреди улицы и схватила меня за руки.

— У вас проблемы?

— Не хочу об этом говорить. Бесполезно и причиняет боль.

— Ава… ты не справишься, если будешь все держать в себе.

— Я делаю что могу с тем, что у меня есть, Кармен. А тебя просто прошу быть наготове, если ты понадобишься детям.

— Вы с Ксавье два сапога пара: всякий раз, заходя к нему, я из кожи вон лезу, чтобы заставить его заговорить, а он нем, как могила. И еще… должна признаться, что я его предостерегла.

— Насчет чего?

— Мы все согласны, что он пережил нечто жуткое и у нас не получится поставить себя на его место. Но это извиняет не все. Мы, по-твоему, слепые? Твой отец, я, даже Идрис — всем нам интуиция подсказывает, что у вас что-то неладно…

— Что ты ему сказала, Кармен?

— Что если он и дальше будет себя так вести, он тебя потеряет.

— Спасибо, что попыталась встряхнуть его. Но он хочет, чтобы его оставили в покое.

— Ты имеешь право жить, не забывай.

Ее беспокойство было осязаемым, но я бы предпочла сменить тему. Я взяла ее под руку, и мы пошли рядом.

— Ты повторила слова Ксавье… Расскажи мне лучше о своих работах, пока я не нагрянула к тебе в мастерскую!

Она ругнулась на родном языке, но мою просьбу выполнила.

Стемнело. После обеда с Кармен я вернулась к работе, ко мне зашли несколько потенциальных клиентов, а один из художников принес новое полотно. Прораб явился, чтобы в последний раз оценить помещение перед началом косметического ремонта, который должен быть обязательно закончен к вернисажу. И закрыться на ремонт нельзя, об этом я уже его предупредила. Значит, нужно продумать алгоритм и приводить в порядок зал за залом, по одному. Я выбрала наиболее удачные картины каждого из моих художников и выставила их в залах, где не было маляров. Остальные полотна, в том числе самые хрупкие, перебрались в мой кабинет и в кладовку, которая служила кухней. Из-за этих перемещений в галерее поселилась особенная тишина, в которой каждый шорох, каждый звук отзывался эхом. Поздно, я уже должна быть дома. Бедняжка Хлоя, боюсь, скоро она откажется от нас, не выдержав регулярные переработки и царящую в доме мрачную атмосферу.

Как раз когда я была готова уйти, мне послышалась музыка за смежной стеной. Воображение шутило со мной злые шутки. Я, конечно, просто мечтала. Мечтала о немыслимом, о запретном. Я быстро пробежала по трем залам и приложила ухо к стенке. Действительно, звуки шли оттуда, из-за стены. Кто-то играл. Кто-то играл на виолончели. Саша был там. Он пришел в соседний дом, но по дороге не заглянул в галерею. И теперь играл, сообщая мне о своем присутствии. Я приложила ладони к стене и изо всех сил зажмурилась. Мелодия была отчаянно грустной. Я хотела его увидеть, но мы должны остановиться. Он по одну сторону. Я по другую. А между нами Ксавье и Констанс. Я обязана загасить тлеющий во мне огонь.

Глава двенадцатая

Яоставалась бессильной свидетельницей, лишенной права участия в медленном возрождении собственного мужа. Страшно признавать, но, поскольку Ксавье полностью вычеркнул меня из своей жизни, я воспринимала его перемены с позиции ни на что не годной зрительницы, которая с трудом терпит их. А ведь я мечтала о том, чтобы ему стало лучше, но теперь, когда мечты превращались в реальность, я нервничала, потому что меня от всего отлучили и, главное, мой муж окончательно отгородился от меня. Ксавье установил контакт с Констанс. Ему не нужно было ставить меня в известность, я и так все поняла. Он не мешкал: после получения визитной карточки ему понадобилось всего лишь каких-то четыре дня.

У меня вошло в привычку ночью подолгу всматриваться в него в полумраке нашей спальни. Я с удивлением замечала, как с каждым днем складка между бровей разглаживается, он стал лучше спать и больше не вставал, чтобы включить свет на лестнице. Сон его улучшился, и никакие чудеса для этого не понадобились. Я наблюдала, как внутри него ослабляется тугая пружина, а взявшее в тиски ожесточение понемногу тает. Мое сердце сжималось от любви к нему и отвращения к себе.

Я ревновала к власти, которую эта женщина имеет над моим мужем. Сначала уничтожив его, она принялась лечить, перевязывать ему раны. А я, любившая Ксавье так давно, готовая взять на себя его раны и тоску, пойти на все, лишь бы помочь ему, не дать утонуть, я, для которой он был всем, в результате оказалась никчемной. Он нуждался в ней, а не во мне.

А она… Это ангельское создание, спустившееся с небес, эта фея не только отняла у меня часть души моего мужа, но с ней был и мужчина, который волновал меня, выбивал из равновесия гораздо сильнее, чем я могла предположить. Он был не просто одним из тех, на кого я могла бы обернуться на улице. Нет, меня пьянило его присутствие, его харизма, он пробуждал мое уснувшее после несчастного случая тело и мою изболевшуюся душу.

Саша ежедневно приходил играть к Жозефу и оставался в лавке все дольше. Значит, он меньше задерживался в больнице, уступал место Ксавье, как я уступала свое его жене. Мой муж сменял его в палате Констанс. Вечером музыка звучала громче. Я слушала ее с выключенным светом, в темной галерее, прижавшись всем телом к стене, как если бы хотела дотянуться до Саши. Я не двигалась с места, пока он не прерывал игру, и только тогда выходила. В мастерской всегда был Жозеф, он не мешал Саше спокойно играть в дальнем помещении. Я махала рукой старику, он по привычке открывал дверь, чтобы пожелать мне хорошего вечера и поболтать минуту-другую. Я отклоняла предложение войти внутрь и согреться. Я пользовалась его доброжелательностью и симпатией, чтобы утолить свое желание увидеть Сашу. Мне было стыдно за себя. Каждый вечер за спиной хозяина лавки вырисовывался во тьме коридора Сашин силуэт. Бедняга Жозеф, он не отдавал себе отчета в том, что, разговаривая с ним, я не понимаю ни слова из тех, что произношу. Он не догадывался, что я смотрю не на него, что мой взгляд убегает за его спину, чтобы встретить мрачные Сашины глаза. Я прощалась с Жозефом, и Саша растворялся в темноте. Чтобы хоть как-то прийти в себя, я сочиняла истории, откуда эта злосчастная авария вычеркивалась, а мы с Ксавье были всем довольны и влюблены, с нами были дети, и мы все вместе строили множество планов. Когда я уже была готова провалиться в сон, в мои мечты вторгался Саша, я вздрагивала и подавляла боль от мысли, что могла никогда его не встретить.

Тем вечером я возвращалась домой немного позже, чем накануне. Сашина виолончель звучала всю вторую половину дня и позже, вечером, — дольше, чем обычно. Я почувствовала, что он зовет меня, хочет, чтобы я пришла, приблизилась к нему. Я томилась по другую сторону стены, не в состоянии вырваться. Я поздоровалась с Жозефом, и тут за его спиной вырос Саша. Меня напугали его стиснутые зубы и лицо человека на грани нервного срыва. Эта игра, не имевшая с игрой ничего общего, не могла продолжаться, в обозримом будущем мы слетим с катушек. Я бы дорого дала за то, чтобы узнать, что происходит в их семье. Разговаривает ли с ним Констанс? Не потеряли ли они друг друга по пути? Много вопросов и ни одного ответа.

Голоса, доносившиеся из кухни, были, как мне показалось, веселыми. Я немного постояла, заставляя замолчать тоску и сомнения. Восторженные прыжки Месье были удачным предлогом, чтобы не сразу присоединиться к детям и мужу. Когда я поняла, что мне хватит сил, я, как ни в чем не бывало, зашла в кухню.

— Всем добрый вечер!

И опять же, как ни в чем не бывало, расцеловала детей, прикоснулась к губам Ксавье, в глубине души опасаясь, что он меня оттолкнет. Меня придерживала, не пускала смесь тактичности и страха, мешавшая просить у него большего. Я пробыла на кухне не долго, взяла бутылку воды и понесла на стол. Не терять бдительности. Держаться, держаться и держаться.

— Ой, мама, а ты еще не видела! У папы сюрприз, — объявил Титуан.

Я резко повернулась к Ксавье и с подозрением посмотрела на него. Он криво усмехнулся и приподнял левую руку. Никакого гипса. Его запястье было наконец-то свободно. Я ощутила удар в сердце. Значит, он сегодня ездил в больницу… То есть мы вообще перестали общаться. Я с таким усердием выполняла его просьбу прекратить заботиться о нем, что даже не знала о визите к врачу, а он не счел нужным мне сообщить. Мои глаза набухли слезами счастья пополам с досадой. Я бы очень хотела быть там, рядом с ним, ведь я так долго наблюдала за его страданиями. Но он лишил меня участия в своей победе над аварией. Я спонтанно сделала то, что, как я считала, я больше никогда не смогу себе позволить, — рванулась к нему и повисла у него на шее.

— Осторожно, Ава, я все еще на костылях, — произнес он тихо и не враждебно.

Я быстро отодвинулась и стала изучать его руку, похудевшую, побелевшую, покрытую незнакомыми мне шрамами и как будто очень хрупкую. Я осторожно заключила ее в ладони, он не сопротивлялся, и я поймала себя на том, что ласково глажу ее.

— Тебе не больно?

— Нет. Должен, впрочем, признать, что она какая-то странная, чувствительность пока еще не полностью восстановилась, я роняю вещи, рука довольно вялая, бессильная, но это должно пройти после реабилитации. Так они считают.

— Ты же рад? — осмелилась я.

Мы посмотрели друг другу в глаза, мы так давно этого не делали. Их зеленый цвет показался мне более мягким. Они были еще не такими, как раньше, но мы к этому шли. Меня поразило неожиданное открытие: хотя в моей жизни присутствовал Саша, желание вернуть мужа меня не покинуло и никогда не покинет.

— Приятно, конечно, но это всего лишь запястье.

Для него ерунда, а для Констанс вопрос жизни. Между прочим, все последнее время Констанс была для Ксавье важнее, чем он сам.

— За стол, — грустно позвал он и, не задумываясь, выдернул руку из моих ладоней.

Я провела ужин, а потом и остаток вечера, наблюдая за ним. Мы сидели, уставившись на экраны своих компьютеров. Правда, я при этом ничего, кроме Ксавье, не видела. Я подмечала, что Ксавье меняется, и это впечатление день ото дня усиливалось. Не стану утверждать, что он полностью сбросил напряжение, но он точно стал менее взвинченным. Легче переносил баловство детей, не заводился по пустякам. У него даже как будто посвежело лицо. За это я должна благодарить Констанс. Пора было узнать больше — я пребывала в неведении насчет происходящего, это грызло меня, и с этим нужно было что-то делать. Я хотела, чтобы он посмотрел мне в глаза и сказал правду.

— Жаль, не предупредил меня, что едешь сегодня снимать гипс…

— У тебя есть другие дела, и ты уже достаточно отсидела в больнице, — ответил он, не отрываясь от ноутбука.

— Как-то неправильно, что ты пережил это в одиночестве, — все же серьезный этап.

Он рискнул честно ответить на мой вопрос.

— Я был не один.

Я тотчас поняла, можно было не объяснять. Удар кулаком под дых.

— Ты был с…

Слова застряли в горле. Он встал, сел напротив меня и бесшумно прислонил костыли к креслу, в котором я скрючилась. Мне захотелось свернуться в тугой комок, чтобы защититься от того, что сейчас последует.

— Да, Ава… Я был с Констанс.

— Но как… как ты можешь мне…

— Я не жду, что ты поймешь…

— Можешь заодно назвать меня идиоткой…

У меня вырвалось рыдание. Он устало и покорно вздохнул.

— Перестань, ну перестань… Я пытаюсь тебе втолковать…

— Ну так давай, я тебя слушаю! — раздраженно крикнула я.

— Мы с ней понимаем друг друга… Мы пережили одно и то же, мне очень неприятно заставлять тебя такое терпеть… но это сильнее меня… Иначе мне никогда из этого не выпутаться, и ей тоже… Мы говорим об аварии, нам нужно вместе вспоминать ночь, когда наши жизни пошли под откос, мы признаемся друг другу в своем беспокойстве о будущем, обсуждаем нашу беду, нашу ответственность. Ты и ее муж не можете больше ничего для нас сделать.

— Она… она говорит с тобой о своем муже? А ты обсуждаешь с ней меня?

— Сколько бы вы ни старались, все равно случившееся не изменить, вас с нами не было. Наверное, это для вас ужасно, но… мы с ней, она и я, были в одной и той же точке, мы тем вечером были вместе. Это ее взгляд я встретил, когда пришел в себя после удара. То же самое было и с ней. Ужас обрушился на нас одновременно. Она видела мои раны, я видел, как она теряет сознание… Я нуждаюсь в ней, а она нуждается во мне, чтобы преодолеть все это… Она хочет помочь мне и знает как, я хочу помочь ей и тоже знаю как… Между нами существует связь, и с этим ничего не поделаешь, эта связь есть, и она будет всегда. Вы с ним сделали все для того, чтобы мы никогда не встретились. Мы не сомневаемся в ваших добрых намерениях, вы полагали, что действуете ради нашего блага, но были с самого начала неправы.

— То есть во всем виноваты мы с Сашей? Вам не откажешь в наглости!

— Я так не говорил, и Констанс тоже… Мы признаем, что на вашем месте тоже, скорее всего, поступили бы так же, стремясь защитить вас. Но это была ошибка, хоть вы и не могли этого знать. Мы заявляли об этом недостаточно громко…

— Ты часто бываешь у нее?

— Я прихожу к ней каждый день…

У меня перехватило дыхание.

— Что же, по-твоему, делать мне? Ждать, пока она отдаст тебя…

— Повторю то, что ты уже слышала тем вечером: живи своей жизнью и не беспокойся обо мне. Не жди меня пока. Единственное отличие от того вечера в том, что сегодня у меня есть надежда выбраться, однако еще ничего не известно… Мне нужно время, чтобы простить себя и заново выстроить. Я больше не знаю, кто я такой… даже мое тело мне не принадлежит. Все прожитые годы я стремился быть хорошим человеком, и одним-единственным нажатием на педаль я разрушил жизнь незнакомой женщины и собственную жизнь…

И нашу с тобой жизнь… Но такая мысль у тебя даже не мелькнула…

— Увы, — продолжал он, — пока ты не можешь ждать от меня, что я появлюсь рядом с тобой… как бы тебе этого ни хотелось.

Я поднялась с кресла и направилась к лестнице. У меня не было сил ни говорить, ни слушать, я была словно выжатый лимон.

— Ава, скажи мне что-нибудь…

По стуку костылей я догадалась, что он приближается.

— Ты уже все сказал, Ксавье… так что я сосредоточусь на детях и галерее… А что касается будущего… если ты вернешься ко мне, я подумаю…

Я подняла к нему мокрое от слез лицо.

— Что еще я могу сделать, скажи? — всхлипнула я.

Я не сомневалась, что для него мучительно причинять мне боль, но на кону было его выживание. Была бы и я так же эгоистична на его месте? Или, может быть, пора и мне немного больше любить себя? Чтобы не допустить окончательного саморазрушения.

— Ничего…

Меч просвистел. Этой ночью я спала глухим сном.

Завтрашним вечером разум опять не велел мне торопиться домой. Судя по всему, он впал в спячку, устав сопротивляться. В конце концов, что дурного в том, что я просто послушаю Сашу? Ничего. Если это единственный просвет в сегодняшнем дне, зачем себя лишать его? Отговорки находились сами собой. Кто меня упрекнет? Да никто. Никто, впрочем, ни о чем не узнает. Никто, за исключением его и меня. В мастерской было темно, Жозеф ушел домой и, насколько я его знаю, должен был оставить ключи Саше. У меня подогнулись колени, и я вдруг заколебалась. Меня напугала мысль, что еще миг — и я войду в лавку, привело в ужас острое желание увидеть его, очутиться рядом. Совсем-совсем рядом. Но я все равно сделала еще один шаг к двери. Я не совершаю ничего плохого, повторяла я себе. Чуть-чуть побыть с единственным человеком, который меня понимает и проходит через такие же испытания, как я. Мне годятся аргументы, которые Ксавье приводил в оправдание своих встреч с Констанс. Я молча перешагнула порог и надолго застыла в первой комнате — еще можно уйти, он ничего не узнает. Это я и должна была сделать. Но вместо этого прошла вглубь лавки.

Ощутив мое присутствие, Саша открыл глаза, но не прекратил играть. Я догадалась, что он ждал меня или предчувствовал мой неизбежный приход. Я переступила красную черту. Не угадаешь, права ли я. Не поймешь, защищалась ли я таким образом от Ксавье. Был ли это способ выжить посреди руин, в которые превратилась наша жизнь. На самом деле нет. С нашей первой встречи или вскоре после нее меня тянуло к этому мужчине, мне лишь не хватало проницательности, чтобы это признать. Сам о том не догадываясь, Ксавье дал мне разрешение еще немного приблизиться к Саше. Я осознавала, что играю с огнем. Я села на диван, подтянула ноги к груди и опустила на них лицо; чтобы восхищаться Сашей, мне было необходимо уйти в себя, защититься от всего и, как это ни парадоксально, вернуть себе душевный комфорт. Ну да, я не могла не признать, что восхищаюсь им. И даже больше… Он играл и играл, в бешеном ритме, без пауз, без единого слова. Иногда переводил взгляд с виолончели на меня и ненадолго задерживал. Я его ловила, стремясь к единению с Сашей. Он боролся, чтобы сбежать от меня, а я боролась, сопротивляясь мощи его взгляда. Мы оба признали поражение, напряжение было слишком сильным. Я заставляла себя не задумываться над происходящим, над тем, что со мной творилось, над причинами, которые вынудили меня прийти его послушать, а теперь не давали уйти. Достаточно какой-нибудь пылинке качнуть маятник в другую сторону, и я лишусь рассудка или того малого, что у меня от него осталось. Я довольствовалась тем, что проживала музыку Саши и поддавалась ее благотворному влиянию, наслаждаясь покоем и правом ощущать себя живой, которым наделяло меня Сашино присутствие.

Но в какой-то момент он был вынужден прерваться. Ему было необходимо отдышаться, и несколько секунд я слышала только его громкое дыхание. Саша положил виолончель и смычок рядом с собой на стойку. Потом вытянул ноги вперед, сцепил пальцы на затылке, чтобы расслабить мышцы, и уставился в потолок. Мое сердце колотилось все быстрее, пора было уходить. Я встала и подняла сумку, лежавшую на полу. Саша выпрямился и наблюдал за мной, не говоря ни слова. Когда я уже шла по коридору и вот-вот должна была приблизиться к выходу, я в последний раз посмотрела на него через плечо:

— Разве мы не собирались пообедать вместе?

— Вы меня ждали?

— И да, и нет. Вы хотели прийти?

— И да, и нет.

Я улыбнулась:

— Завтра? Вы придете завтра?

— Зависит от вас…

— Я буду вас ждать. Хорошего вечера, Саша.

Я бы дорого заплатила, чтобы Ксавье изменил свое отношение к действительности, разбудил мой разум, возвратил мне желание верить в него, в нас. Чтобы наш вчерашний разговор испугал его и заставил идти вперед. Но ничего не случилось. При детях мы ломали комедию. Произносили одни и те же банальные слова. Вроде традиционного «спокойной ночи», когда я поднималась по лестнице в спальню.

Все следующее утро я усердно старалась сосредоточиться. Я заблудилась в своих желаниях. Хотела ли я, чтобы он пришел, или нет? Как только я проснулась, меня придавил страх. Я пробовала понять, какая неведомая сила заставила меня вчера предложить Саше пообедать вместе. Что мне стукнуло в голову? Это была не я, на меня это совсем не похоже. Я дернулась, когда примерно в полпервого открылась дверь галереи. При виде Идриса я громко охнула — от облегчения и разочарования.

— Привет! — воскликнула я.

Я была рада ему несмотря ни на что, Идрис всегда действовал на меня успокаивающе.

— Я не помешал тебе?

Мое внимание, естественно, переключилось на улицу, и тут я заметила Сашу на противоположной стороне. Он пришел. Саша понял, что я его вижу, и знаком показал, что подождет меня чуть дальше. Отступать было невозможно, да мне и не хотелось.

— Прости, — извинилась я перед Идрисом. — У меня назначен обед… Сможешь зайти попозже?

— О’кей! Не беспокойся. Зайду, если получится. В любом случае ты выглядишь гораздо лучше, чем в последний раз.

Знал бы ты почему…

Эта мысль едва не заставила меня пойти на попятный. Но я твердила свою жалкую отговорку: ничего плохого я не делаю. Идрис вышел вместе со мной и стоял рядом, пока я запирала дверь. Только бы он не повернул туда, где меня ожидал Саша. На этот раз мольба была услышана, и мой обожаемый художник ушел в противоположную сторону.

— Встретимся позже, — бросила я ему вслед.

Я подождала, пока он отойдет подальше, после чего пошла навстречу Саше… Какая-то мрачная и в то же время сияющая сила подталкивала меня к этому человеку. Сила, противиться которой я не могла. И абсолютно не хотела. Придется мне что-то предпринять, чтобы не потерять себя окончательно.