Звездный десант Хайнлайн Роберт

— Ну, до этого дело не дойдет. Но если ты сказал мне правду, то… Давай так: ты нашел это золото в горах. Там ведь обычно старатели находят золото.

— Ну… как скажешь. Я могу немножко и солгать, без злого умысла — золото-то действительно мое и куплено законным путем.

— Какая же это ложь? Когда ты впервые увидел это золото? Назови дату: когда ты стал владельцем этого золота?

Я стал вспоминать. Это было в тот день, когда я уехал из Юмы. Значит, где-то в мае 2001-го. Недели две назад. Назад? Тьфу!

— Ну, скажем так, Джон… впервые — это самая ранняя дата! — я увидел это золото сегодня, третьего мая тысяча девятьсот семидесятого года.

Он кивнул.

— Ну вот, значит, нашел в горах.

* * *

Саттоны не собирались уезжать до утра понедельника, и я тоже остался в клубе. Другие члены клуба были очень дружелюбны, но удивительно нелюбопытны — никто не совал нос в мои личные дела. Мне еще не доводилось бывать в таких компаниях. Потом-то я узнал, что это стандартный признак хороших манер в нудистских клубах. Но тогда они показались мне самыми вежливыми и воспитанными людьми на свете.

У Джона и Дженни был отдельный домик. Я устроился на койке в клубном общежитии. Там было чертовски свежо. Наутро Джон раздобыл мне рубашку и пару джинсов. Моя одежда с завернутым в нее золотом была спрятана в багажник его машины — между прочим, «ягуар-император»; сразу видно, что хозяин — приличный человек, не рвань. Но это и так было ясно по его манерам.

Я заночевал у них, и к вторнику у меня уже было немного денег. Золота я с тех пор не видел, но в течение следующих двух недель Джон вручил мне его точную стоимость за вычетом обычных комиссионных, что берут ювелиры. С Монетным двором он напрямую не стал связываться — я это знаю, потому что видел квитанции от скупщиков золота. За свои услуги он с меня ничего не взял и никаких подробностей не сообщил.

Меня они, впрочем, и не интересовали. Появились деньги — появились и дела. Еще в тот, первый вторник — пятого мая — мы с Дженни немного покрутились по округе на ее машине и нашли подходящую квартирку. Я привез туда кульман, верстак, армейскую койку и, пожалуй, почти ничего больше. Свет, газ, вода и туалет там были. «Больше мне ничего и не надо», — подумал я: надо было беречь каждый цент.

Чертить на старомодном кульмане было долго и утомительно, а времени у меня было в обрез. Сначала я создал «Чертежника Дэна», а затем воссоздал «Салли», только на этот раз «Салли» стала «Питом» — многоцелевым автоматом, способным делать почти все, что может человек, при условии правильной накачки его торсеновских ячеек. Я знал, что «Пит» недолго останется таким: его потомки — целая орда! — станут устройствами специализированными. Просто я хотел максимально расширить формулу изобретения.

Для получения патента не надо действующих моделей — только чертежи и описания. Модели были нужны мне самому — такие модели, которые будут работать безупречно, которые сможет демонстрировать любой инженер. Они должны быть такими, чтобы было сразу видно — они практичны, они экономичны, их будут покупать, если начать их серийный выпуск, это выгодное помещение капитала. Патентное ведомство набито чертежами устройств, которые работают, но в коммерческом отношении никчемны.

Работа шла и быстро, и медленно: быстро — потому что я точно знал, что я делаю; медленно — потому что у меня не было ни инструмента, ни помощников. Скрепя сердце я истратил немного денег на инструменты, и дело пошло живее. Работал я с утра и до упаду семь дней в неделю и только раз в месяц проводил уик-энд с Джоном и Дженни в этом их голозадом клубе под Боулдером. К первому сентября обе модели у меня работали как надо, и я засел за описания и чертежи. Внешнюю отделку по своим чертежам я заказал в одной фирме; там же мне отхромировали все подвижные наружные части. Это было единственное, что я не стал делать сам, и хотя мне было очень жаль тратить на это деньги, это было необходимо. Разумеется, я на сто процентов использовал возможности каталогов готовых запасных частей: без стандартных компонентов я бы не сумел сделать свои игрушки, да и после этого их коммерческая ценность была бы невелика. Но я не любил тратить деньги на заказное украшательство.

На разъезды времени у меня почти не было, и слава богу. Однажды, покупая сервомотор, я наткнулся на одного типа из Калифорнии. Он окликнул меня, и я ответил, не успев подумать.

— Эй, Дэн! Дэнни Дэвис! С ума сойти: встретить тебя здесь. А я думал, ты в Мохаве. — Мы обменялись рукопожатиями.

— Заехал ненадолго по делам. Через несколько дней вернусь.

— А я — сегодня к вечеру. Позвоню Майлсу, скажу, что виделся с тобой.

Моя тревога, видимо, отразилась на моем лице.

— Вот этого не надо.

— А чего? Вы же с Майлсом такие закадычные друзья — водой не разлить.

— Ну… знаешь, Морт, Майлс не знает, что я здесь. Мне сейчас положено быть в Альбукерке по делам фирмы. Но я на денек смотался потихоньку сюда, по сугубо личным делам. Усекаешь? К делам фирмы это не относится. И мне бы не хотелось обсуждать эти вопросы с Майлсом.

Он взглянул на меня понимающе:

— Женщина?

— Ммм… да.

— Замужняя?

— Ну, можно сказать, что так.

Он толкнул меня в бок локтем и подмигнул.

— Я усек. Старина Майлс у нас таких твердых правил, да? О’кей, я тебя прикрою. Другой раз, глядишь, и ты меня прикроешь. Она как, ничего?

«Я бы тебя лопатой прикрыл, трепло паршивое», — подумал я. Мортон был дрянной коммивояжер, потому что тратил больше времени, охмуряя официанток, чем занимался своими прямыми обязанностями. Да и товар, который он пытался сбыть своим покупателям, был весь в него — такой же дрянной, совершенно не соответствующий тому, что написано в рекламе.

Но я поставил ему выпивку и потчевал разными байками про «замужнюю женщину». Пришлось выслушать и его похвальбу о его, я уверен, столь же вымышленных похождениях. Еле удалось от него отделаться.

В другой раз я попытался угостить выпивкой доктора Твитчела, и безуспешно.

Я случайно сел рядом с ним в баре на Чампа-стрит и увидел его лицо в зеркальной стене напротив. Первым моим желанием было спрятаться под стойку.

Потом я опомнился и сообразил, что из всех живущих в 1970-м его можно опасаться меньше всего. Все должно быть в порядке, потому что все было в порядке в 2001-м… то есть не было, а будет… нет, не так… Тут я бросил свои попытки сформулировать эту мысль: ясно, что если путешествия во времени станут явлением массовым, то к грамматике английского языка придется добавить еще несколько времен для передачи подобных ситуаций. По сравнению с такими сложными наклонениями латинский или литературный французский покажутся примитивными.

В любом случае, в будущем, в прошлом ли, Твитчела мне сейчас опасаться не приходилось. Можно было расслабиться.

Я разглядывал его лицо в зеркале и думал, что, наверное, это просто похожее лицо. Но тут ошибки быть не могло: в отличие от меня, у Твитчела было очень своеобразное лицо: решительное, уверенное, чуть надменное и очень привлекательное. Лицо Зевса. Я вспомнил, как изменилось это лицо за тридцать лет. Но сомнений быть не могло. Мне стало стыдно за то, как я обошелся со стариком. Как бы это… компенсировать?

Твитчел заметил, что я рассматриваю его отражение в зеркале, и повернулся ко мне.

— В чем дело?

— Э-э… вы — доктор Твитчел, не так ли? Из университета?

— Из Денверского университета, сэр. Мы встречались?

Я чуть не проболтался: я забыл, что в семидесятом он еще преподавал в городском университете. Трудно вспоминать сразу в две стороны.

— Нет, доктор. Но я был на ваших лекциях. Можно сказать, что я — один из ваших поклонников.

Он усмехнулся, но на лесть не поддался. Из этого — и некоторых других признаков — я сделал вывод, что у него пока не возникло настоятельной потребности в лести окружающих: он был уверен в себе, и его волновала только его самооценка.

— А вы уверены, что не приняли меня за какого-нибудь киноактера?

— Ну что вы! Нет! Вы — доктор Хьюберт Твитчел. Великий физик.

Усмешка снова скривила уголки его рта.

— Физик. Скажем так. Просто физик. Во всяком случае, стараюсь быть физиком.

Мы немного поболтали о том о сем. Я попытался не отстать от него и после того, как он доел свой сандвич. Я сказал, что буду очень польщен, если он позволит угостить его рюмочкой коньяка или виски. Он отрицательно покачал головой.

— Я вообще мало пью, а уж в такую рань — никогда. Но все равно спасибо. Было очень приятно познакомиться. Заглядывайте ко мне в лабораторию, если будете в университете.

Я сказал, что когда-нибудь непременно загляну.

Но вообще я нечасто допускал подобные проколы в семидесятом (я имею в виду свое повторное пребывание в этом времени), потому что время было все-таки знакомое, понятное, а большинство из тех, кто мог узнать меня, жили в Калифорнии. Но я решил больше не рисковать: если я еще раз увижу знакомое лицо, то сделаю вид, что я — не я и что я его в упор не узнаю.

Но даже мелочи способны портить жизнь. Однажды я не мог застегнуть «молнию» — отвык. Застежки на «стиктайт» гораздо удобнее. Всего за шесть месяцев я так привык ко многим мелочам 2001 года, что очень страдал от их отсутствия. Пришлось снова начать бриться. Однажды я простудился: это случилось из-за того, что я забыл о способности одежды промокать под дождем. Сюда бы этих эстетов-консерваторов, что вечно хают прогресс и восхваляют «добрые старые времена»: тарелки, в которых пища остывает; рубашки, которые надо гладить; зеркала в ванных комнатах, которые запотевают именно тогда, когда надо в них посмотреться. Простуды. Грязь под ногами. Грязь в легких. Я уже привык жить лучше, и семидесятый год постоянно раздражал меня по мелочам.

Но, как говорится, собака привыкает к своим блохам; привык и я. В 1970-м Денвер был своеобразным городом — изящным, со старомодным оттенком. Я даже полюбил его. Ничего похожего на те строения Нового плана, которые я увидел (или увижу?), когда приехал (или приеду?!) туда из Юмы. В городе еще было менее двух миллионов населения. По улицам (улицы еще были) ходили автобусы (автобусы тоже еще были!) и другой колесный транспорт. И Колфакс-авеню я нашел без труда.

Денвер еще только привыкал к своему новому статусу столицы, и чувствовалось, что ему эта роль не по нутру, словно подростку, впервые надевшему строгий вечерний костюм. Ему по-прежнему был по душе звон бубенчиков на высоких ковбойских ботинках, хотя город и чувствовал, что придется расти и становиться столицей огромной страны, метрополией, с посольствами, шпионами и изысканными ресторанами. Город рос во все стороны, как гриб после дождя, чтобы хватало места бюрократам и лоббистам, резидентам и машинисткам. Стены возводились с такой быстротой, что приходилось проверять, не попала ли в их кольцо случайно забредшая на стройплощадку с ближайшего пастбища корова. Но в ширину город не очень разросся: всего на несколько миль от Аврора-стрит на восток, от Хендерсон-авеню на север и от Литтлтон-бульвара на юг. Если ехать к Академии ВВС, то до нее еще осталось несколько миль открытого пространства. На западе город, понятное дело, уходил в горы, и федеральные чиновники уже бродили по подземным туннелям.

Денвер периода федерального бума мне нравился. Но мне так не терпелось вернуться в свое время!

И все из-за мелочей. Вскоре после того, как я поступил на работу в «Золушку», я мог себе позволить залечить все зубы. Я уже думал, что мне никогда больше не придется идти к дентопластологу. Но тут, в семидесятом, у меня не было антикариесных таблеток, и вскоре в одном из зубов образовалось дупло. Зуб болел, а то бы я не обратил на это внимания. Пришлось идти к дантисту. Вот провалиться мне: я просто забыл, что он увидит у меня во рту. Он заморгал, завертел зеркальцем и воскликнул:

— О господи! Кто вас лечил?!

— Хо хы хохохихе?

Он убрал свои лапы у меня изо рта.

— Кто занимался вашими зубами?

— А? Ну, это в экспериментальном порядке, это… в Индии.

— Но как они это делают?!

— А я откуда знаю?

— Хм-м… подождите минутку. Я сделаю снимок. — Он стал снимать чехол с трубки рентгеновского аппарата.

— Э-э, нет, — запротестовал я. — Обработайте-ка мне лучше полость в зубе, законопатьте его чем-нибудь, и я пошел.

— Но…

— Извините, доктор, но я страшно тороплюсь.

Он выполнил мою просьбу, то и дело отрываясь от работы, чтобы снова и снова взглянуть на мои зубы. Я заплатил наличными, а не чеком, так что имя мое так и осталось ему неизвестно. Наверное, можно было разрешить ему сделать снимок, но осторожность уже вошла у меня в привычку. Никакого вреда бы не было, сделай он тот снимок. И пользы тоже: на снимке все равно не было бы видно, как была проведена регенерация моих зубов. А рассказать ему я не мог, потому что ничего в этом не понимаю.

В собственном прошлом удивительно легко что-нибудь сделать. Пока я корпел по шестнадцать часов в день над «Дэном» и «Питом», я попутно сделал и еще одно важное дело. Анонимно, через юридическую фирму Джона, я заказал одному крупному детективному агентству провести проверку прошлого Беллы. Я дал им ее адрес, марку и номерной знак автомашины (на рулевом колесе хорошо сохраняются отпечатки пальцев) и высказал предположение, что она, вероятно, была уже замужем в разных местах и, возможно, за ней что-то числится у полиции. Настоящую проверку, вроде тех, про которые вы читали в книгах, я себе позволить не мог: приходилось беречь деньги.

Десять дней от них не было ни слуху ни духу, и я уже решил, что плакали мои денежки. Но еще через несколько дней Джону в контору принесли толстый пакет.

Оказалось, что Белла — девушка деловая. Она родилась на шесть лет раньше, чем сказала нам, к тому же успела пару раз выйти замуж еще до того, как ей стукнуло восемнадцать. Одно из этих замужеств, впрочем, было не в счет: у того типа уже была жена. Если она и развелась со вторым, то этого агентству установить не удалось.

С тех пор она сходила замуж еще четырежды, хотя один из этих браков был сомнительным: скорее всего она просто выдала себя за вдову погибшего на войне солдата (который был мертв и поэтому возразить не мог), чтобы получить соответствующие льготы. Еще один брак был расторгнут (она была ответчицей). Один из ее мужей умер. За остальными она, похоже, все еще числилась замужем.

В полиции на нее тоже имелось много интересного, но за уголовное преступление ее, как выяснилось, судили только однажды — в Небраске, и то срок не дали — выпустили под залог. Установить это удалось только по отпечаткам пальцев: она сбежала, сменила имя и завела новый номер в картотеке социального страхования. Агентство спрашивало, следует ли им сообщить обо всем этом полиции штата Небраска.

Я ответил, чтобы не беспокоились: она числилась в розыске уже девять лет, а обвинялась-то всего-навсего в том, что работала наводчицей у вымогателя. «Интересно, — подумал я, — а что бы я ответил, будь это торговля наркотиками? Съездив в будущее, труднее принимать решения».

Я выбился из графика в работе над чертежами, и октябрь наступил быстрее, чем я рассчитывал. Описания я только набросал — они были тесно увязаны с чертежами, — а к формулам еще и не подступал. Хуже того: я еще не начал организовывать дело в целом, чтобы оно стало на ноги. Этого нельзя было сделать до тех пор, пока я не смогу продемонстрировать готовые действующие модели. На деловые контакты времени тоже не хватало. Я уже начал подумывать, что, наверное, зря не предложил доктору Твитчелу поставить регуляторы на тридцать два года вместо тридцати одного и жалких трех недель. Я недооценил необходимое мне время и переоценил свои силы.

Я не показывал свои игрушки Саттонам не потому, что хотел скрыть от них свою работу. Просто я не хотел бесконечных разговоров и бесполезных советов посреди незаконченной работы.

В последнюю субботу сентября мы договорились вместе поехать в клуб. Накануне, чувствуя, что не успеваю, я работал допоздна. Утром меня разбудил мучительный грохот будильника. Времени было в обрез, как раз чтобы побриться и собраться к тому времени, как они за мною заедут. Я нашарил кнопку будильника и нажал. Звон прекратился. «Слава богу, — подумал я, — что в 2001-м от таких дьявольских исчадий избавились». С трудом встав, я пошел в аптеку за угол — позвонить друзьям и предупредить, что я не могу поехать с ними: работать надо.

Ответила Дженни:

— Дэнни, нельзя так вкалывать. Вот увидишь — после уик-энда на природе тебе станет лучше.

— Извини, Дженни, я не еду. Ничего не поделаешь, надо. Извини.

Джон снял трубку параллельного телефона и спросил:

— Что за чушь?

— Джон, мне надо поработать. Просто никак не могу поехать. Привет ребятам.

Я вернулся домой, спалил пару тостов, подверг яичницу вулканизации и опять засел за «Чертежника Дэна».

Через час они забарабанили мне в дверь.

Ни один из нас в те выходные в клуб не попал. Вместо этого я устроил им демонстрацию своих произведений. «Чертежник Дэн» не произвел на Дженни большого впечатления (это не женская машина, если, конечно, женщина не инженер), но от «Пита» у нее были круглые глаза. Она ухаживала за домом с помощью «Золушки» второй модели и сразу увидела, насколько больше умеет моя машина.

Джон, напротив, сразу оценил значение «Дэна». А когда я показал ему, как я ставлю свою подпись, нажимая на клавиши, и подпись была явно моя (хотя, честно говоря, я тренировался), то он был просто в восторге:

— Дружище, ты же оставишь без работы тысячи чертежников!

— Не оставлю. Талантливых инженеров в этой стране все меньше с каждым годом. Моя машина просто поможет как-то заполнить эту брешь. Через одно поколение такие машины будут в каждой конструкторской или архитектурной конторе. По всей стране. И без этих машин люди будут как без рук. Как сегодня механик без электродрели.

— Ты говоришь так, словно знаешь наверняка.

— Я знаю наверняка.

Он взглянул на «Пита» — я отправил его убирать на моем верстаке, — перевел взгляд на «Дэна».

— Дэнни… иногда я думаю, что ты, наверное, сказал мне правду в тот день, когда мы встретились.

Я пожал плечами.

— Можешь назвать это даром предвидения… но я действительно знаю это. Я уверен. И разве это имеет значение?

— Пожалуй, что нет. А что ты собираешься дальше делать с ними?

Я нахмурился.

— Вот в том-то и дело, Джон. Я хороший инженер; да и механик, когда приходится, неплохой. Но вот бизнесмен я никакой — уже проверено. Тебе патентным законодательством баловаться не доводилось?

— Я же тебе уже говорил. Это работа для специалиста.

— А ты знаешь такого? Чтобы честный, но хитрый, как черт? Я теперь подошел к рубежу, когда мне нужен как раз такой. А еще мне надо учредить корпорацию, чтобы возиться со всем этим. И продумать вопросы финансирования. Но времени осталось немного: время меня просто поджимает.

— Почему?

— Пора возвращаться туда, откуда прибыл.

Довольно долго он сидел, не проронив ни слова. Наконец спросил:

— Сколько у тебя есть времени?

— Ну, около девяти недель. Точнее, девять недель, начиная с ближайшего четверга.

Он посмотрел на мои машины, потом на меня.

— Тебе придется пересмотреть свой график. Работы у тебя, по-моему, еще на девять месяцев. Да и то ты еще не сумеешь начать производство. Если повезет, ты только будешь готов его начинать.

— Не могу, Джон.

— Прямо уж не можешь!

— Я имею в виду, что этот график уже нельзя переделать. Это теперь не в моей власти.

Я уронил голову на руки. Я смертельно устал: в сутки мне удавалось поспать часов пять, не больше. Я был так измотан, что уже был готов поверить в судьбу, в предзнаменование: бороться с судьбой можно, но победить — никогда.

Я поднял голову.

— Ты возьмешься за это дело?

— А? За какую его часть?

— За все. Я сделал все, что умел.

— Это крупный заказ, Дэнни… А ведь я могу обчистить тебя. Ты это понимаешь? Кстати, дело это может оказаться золотой жилой.

— Непременно окажется. Я знаю.

— Тогда как же ты мне доверяешь? Тебе бы правильнее нанять меня консультантом, за определенное вознаграждение.

Голова болела и мешала мне думать. Однажды я уже взял себе партнера и доверился ему. Но, черт возьми, сколько ни обжигайся, все равно надо верить людям. Иначе будешь спать с открытыми глазами, как заяц. Застраховаться от этого невозможно. Жить вообще смертельно опасно: от этого умирают. В конце.

— Господи, Джон, ты же знаешь ответ. Ты мне поверил. Теперь мне опять нужна твоя помощь. Я могу на нее рассчитывать?

— Конечно, можешь, — мягко вклинилась, входя в комнату, Дженни, — хотя я и не слышала, о чем вы тут говорили. Дэнни, а твоя машина может мыть посуду? Ни одной чистой тарелки нету.

— Что, Дженни? Наверное, может. Ну, конечно, может.

— Тогда скажи ей, пусть вымоет. Я хочу посмотреть.

— Ой… Я ее на это занятие не программировал. Сейчас сделаю, раз ты хочешь. Только чтобы сделать это как следует, понадобится несколько часов. После этого, конечно, «Пит» сможет это делать. А вот в первый раз… Понимаешь, мытье посуды требует принятия множества оперативных решений. Это в определенной степени умственная работа, понимаешь? Это же не такая примитивная штука, как класть кирпичи или водить грузовик.

— Слышали?! Наконец-то нашелся мужчина, который понял, что такое домашняя работа. Ты слышал, что он сказал, дорогой? Не надо, Дэнни, не отвлекайся на его обучение сейчас. Я сама вымою. — Она огляделась по сторонам. — Да, Дэнни, мягко говоря, живешь ты, как свинья.

Честно говоря, я совершенно упустил из виду, что «Пит» может работать и на меня. Я слишком увлекся, «обучая» его работать на других, заряжая его различными профессиональными навыками, а сам просто заметал мусор в угол или не обращал на грязь в доме внимания.

Теперь я начал учить его всяким домашним делам. Емкости его «мозга» на это хватало: я установил в него втрое больше торсеновских ячеек, чем было у «Салли». И время у меня теперь на это было: дело взял в свои руки Джон.

Дженни печатала нам описания. Джон нанял патентного поверенного — помочь составить формулы изобретений. Не знаю, заплатил ли ему Джон или дал участие в прибылях, — я не спрашивал. Я все оставил на его усмотрение, даже то, как разделить наши акции. Это не только позволяло мне заниматься своим делом. Я подумал: если он сумеет по-честному решить этот вопрос, то уже никогда не поддастся искушению, как Майлс. И кроме того, я, честно говоря, не очень беспокоился об этом. Не настолько меня интересовали деньги сами по себе. Либо Джон и Дженни достойны моего доверия, либо придется подыскать себе пещеру и уйти в отшельники.

Я настаивал только на двух вещах:

— Джон, я считаю, что мы должны назвать корпорацию «Аладдин». Инженерно-конструкторская корпорация «Аладдин».

— Забавное название. А чем плохо «Дэвис энд Саттон»?

— Так надо, Джон.

— Что, опять твое предвидение тебе подсказывает?

— Возможно, возможно. Товарным знаком у нас будет изображение Аладдина, потирающего лампу, и появляющегося над нею джинна. Я тебе набросаю примерно. И еще одно: штаб-квартира корпорации пусть лучше будет в Лос-Анджелесе.

— Что? Это ты слишком уж многого хочешь. Если, конечно, ты хочешь, чтобы корпорацией управлял я. А чем тебе не подходит Денвер?

— Да Денвер тут ни при чем. Отличный город. Но фабрику тут открывать глупо: подберешь хорошее место для фабрики, построишь, а однажды этот федеральный анклав решит, что им это место нужнее, отберет, и ты остался без средств производства до тех пор, пока не построишь новую в другом месте. Кроме того, свободных рабочих рук мало, сырье возят за тридевять земель, строительные материалы можно купить только на черном рынке. А в Лос-Анджелесе квалифицированной рабочей силы хоть отбавляй, Лос-Анджелес — порт, Лос-Анджелес — это…

— А как насчет смога? Нет, мне это не по душе.

— Со смогом справятся очень скоро. Поверь мне. А ты разве не заметил, что и в Денвере тоже появился смог?

— Ну, подожди минутку, Дэн. Я уже понял, что мне придется тут воевать, пока ты там где-то будешь проворачивать свои делишки. О’кей, я согласен. Но у меня должно быть хотя бы право выбора решений, прежде всего — относительно условий труда!

— Так необходимо, Джон.

— Дэн, ни один человек в здравом уме не согласится переехать из Колорадо в Калифорнию. Наша часть стояла там во время войны, так что я знаю. Вот Дженни, к примеру: она родилась в Калифорнии, это ее тайный позор. И она ни за какие деньги не согласится туда вернуться. Здесь есть зима, смена времен года, свежий горный воздух, прекрасные…

Дженни пристально посмотрела на него:

— Ну, я бы не стала утверждать столь категорично, что я никогда не соглашусь вернуться в Калифорнию.

— Что я слышу, дорогая?

Дженни тихо вязала в уголке. Она никогда не открывала рта, если ей было нечего сказать. Сейчас она отложила вязанье — верный признак.

— Если бы мы перебрались туда, дорогой, то могли бы купить абонементы в клуб «Оукдейл». Там можно купаться в открытом бассейне круглый год. Когда в прошлые выходные я увидела ледок в бассейне в Боулдере, я подумала: как было бы здорово, если бы мы…

Я оставался в Денвере до последней минуты — до второго декабря 1970 года. Мне пришлось занять у Джона три тысячи долларов: цены на компоненты были грабительские; но я предложил ему закладную на мои акции в обеспечение долга. Он подождал, пока я подпишу закладную, порвал ее и бросил клочки в мусорную корзинку.

— Отдашь, когда вернешься.

— Это будет только через тридцать лет, Джон.

— Так долго?!

Я задумался. Он ни разу не попросил меня рассказать ему все от начала до конца, с тех пор — шесть месяцев назад — когда заявил, что не верит в главное звено этого рассказа, но что все равно поручится за меня в клубе, несмотря на это.

Я сказал, что, по моему мнению, пора мне уже рассказать ему все как есть.

— Разбудим Дженни? Она тоже имеет право знать.

— Ммм… нет. Пусть вздремнет, пока ты здесь. Разбудим, когда соберешься уходить. Дженни — человек очень бесхитростный. Она не задается вопросами, кто ты и откуда, — ты ей понравился. Если ты считаешь, что ей надо знать все это, то я расскажу ей, когда она проснется.

— Ну, как знаешь.

Он выслушал мой рассказ, не перебивая, только подливал в стаканы: мне — имбирного (у меня было основание не пить спиртного), себе — виски на донышке. Когда я добрался до того места, как очутился на склоне горы в окрестностях Боулдера, я остановился.

— Вот, — сказал я. — Хотя я упустил из виду один момент. Я потом несколько раз смотрел на то место, куда свалился из будущего. Упал я с высоты не более полуметра. Если бы лабораторию построили — то есть если ее построят, — чуть углубясь в гору, меня бы похоронили заживо. Вы оба при этом, наверное, тоже погибли бы. А может, и целый город: не представляю, что происходит, когда энергия превращается в массу в той точке, где уже есть другая масса.

Джон молча продолжал курить.

— Ну, — спросил я, — что ты думаешь?

— Дэнни, ты мне тут порассказал кучу вещей о том, каким станет Лос-Анджелес. То есть «Большой Лос-Анджелес». Когда мы увидимся, я скажу тебе, насколько верно ты угадал.

— Верно, не сомневайся. Разве что в мелочах память подвела.

— Хмм… Звучит у тебя это логично. Но пока не увижу своими глазами, я буду считать, что ты — самый славный лунатик из тех, что мне доводилось видеть. Не сказать, чтобы ты от этого стал плохим инженером… или другом. Ты мне нравишься, парень. На Рождество я подарю тебе новую смирительную рубашку.

— Тебе виднее.

— А куда мне деваться? Иначе мне придется признать, что я сам начисто сошел с ума. А это будет очень неприятно Дженни. — Он взглянул на часы. — Пожалуй, пора ее будить. Она с меня скальп снимет, если я отпущу тебя, не дав с нею попрощаться.

— Мне и в голову не пришло бы уехать, не попрощавшись с нею.

Они отвезли меня в Денверский международный аэропорт, и у ворот Дженни поцеловала меня на прощание. Я успел на одиннадцатичасовой рейс на Лос-Анджелес.

Глава 11

На другой день — третьего декабря 1970 года — таксист высадил меня за квартал от дома Майлса. Высадил достаточно загодя — я точно не знал, в котором часу я туда приехал в первый раз. Когда я подошел к дому, уже стемнело, но я разглядел, что у дома стоит только одна машина. Я остановился метрах в ста, в таком месте, откуда можно было наблюдать за этим участком улицы, и стал ждать.

Через пару сигарет я увидел, как подъехала другая машина, остановилась. Погасли фары. Я подождал для верности еще пару минут и поспешил к ней. Это была моя машина.

Ключей у меня не было, но это не беда: я так задумывался над своими техническими проблемами, что вечно терял или забывал ключи. Поэтому давным-давно я припрятал запасные в багажнике. Теперь я выудил их оттуда и влез в машину. Дорога в том месте, где стояла машина, шла немного под уклон. Не включая ни двигатель, ни фары, я выжал сцепление, и машина покатилась. Доехав до угла, я свернул, завел двигатель и, по-прежнему не включая фар, припарковал машину позади дома Майлса, рядом с воротами его гаража.

Гараж был заперт. Я заглянул в пыльное окошечко и увидел внутри какой-то предмет, накрытый брезентом. Судя по очертаниям, это была наша добрая старая «Салли».

В 1970 году в Южной Калифорнии не строили гаражей, способных выстоять перед натиском человека, вооруженного монтировкой и решимостью открыть гаражную дверь. Больше минуты у меня это не отняло. А вот разобрать «Салли» на части и уложить в багажник моей машины оказалось делом куда более долгим. Но сперва я убедился, что мои чертежи и описания там, где я их оставил. Там они и были. Я кинул их на пол машины, потом занялся самой «Салли». Никто лучше меня не знал, как она собрана, а то, что я не очень боялся повредить ту или иную часть, заметно ускорило дело, и все равно я провозился, раскурочивая ее, почти час.

Я как раз сунул в багажник последнюю часть — шасси от кресла — и попытался закрыть крышку багажника (до конца ее закрыть не удалось), когда услышал, что Пит начал выть. Чертыхнувшись — долго провозился! — я обежал вокруг гаража и очутился на их заднем дворе. Тут-то и началось.

Я дал себе слово, что не упущу ни одного мгновения из триумфа Пита. Но оказалось, что увидеть это мне не удастся. Задняя дверь была открыта, и свет заливал сетчатую дверь от москитов, но, хотя я слышал топот, грохот, боевой клич Пита и визг Беллы, они ни разу не соизволили появиться в поле моего зрения. Тогда я подполз к сетке, надеясь хоть краем глаза глянуть на это кровопролитие.

Чертова дверь оказалась заперта! Это было единственным нарушением составленного мною расписания. Я лихорадочно достал складной нож, сломал ноготь, открывая его, прорезал сетку и успел отпереть задвижку как раз в тот момент, когда Пит с маху влепился в сетку, как мотоциклист-каскадер — в забор. Я еле успел отпрыгнуть.

Приземлился я на розовый куст. Не знаю, пытались ли Белла с Майлсом преследовать его во дворе. Сомневаюсь, я бы на их месте не рискнул. Но я был так занят, выпутываясь из куста, что даже не следил за этим.

Встав на ноги, я спрятался за кустами и прокрался к стене дома: я хотел убраться подальше от открытой двери и падающего через нее света. Теперь оставалось только дождаться, пока Пит присмиреет. В том состоянии, в каком он был в тот момент, я бы к нему не прикоснулся. А уж в руки не взял бы точно. Я котов знаю.

Но каждый раз, когда он проходил мимо меня в сторону двери, издавая утробное «а ну, выходи!», я тихонько звал его:

— Пит… Ну, иди сюда, Пит. Ну, тихо, тихо… Все в порядке… Ну, иди к папуле…

Он узнал меня и даже дважды взглянул в мою сторону, но и только. У котов все идет своим чередом: раз у него есть срочное дело, значит, ему некогда тереться головой о мои ноги. Но я твердо знал: когда его злость иссякнет, он придет.

Сидя в засаде, я услышал шум льющейся воды из ванных комнат. Значит, они ушли приводить себя в порядок и оставили меня — того, первого меня — одного в комнате. Тут меня посетила жуткая мысль: а что будет, если я сейчас влезу в комнату и перережу себе глотку? Тому, беспомощному? Но я отогнал ее: не настолько уж я любопытен, а самоубийство — эксперимент отчаянный, просто крайность, даже если обстоятельства теоретически заманчивы.

Но я так и не сумел просчитать это построение до конца.

Да и вообще заходить внутрь мне не хотелось, чтобы случайно не столкнуться с Майлсом. Дело могло кончиться трупом в кузове какого-нибудь грузовика.

Наконец Пит остановился в метре от моей протянутой руки.

— Мрр-урр, — сказал он, что означало: «Пошли, зададим им трепку; ты — по верхам, а я снизу».

— Нет, малыш. Концерт окончен.

— Ну, мур-рр!

— Домой пора, Пит. Ну, иди к Дэнни.

Он сел и стал умываться. Потом поднял голову, и я протянул ему руки. Он прыгнул мне в объятия и мурлыкнул, спрашивая: «Где же ты был, когда началась эта заваруха?»

Я отнес его к машине и посадил на водительское место — это было единственное относительно свободное место в машине. Он понюхал железки на своем излюбленном заднем сиденье и укоризненно огляделся.

— Придется тебе ехать у меня на коленях, — сказал я ему. — И не возникай.

Фары я включил, только когда мы выехали на улицу. Я свернул на восток и поехал к Большому Медвежьему озеру — к скаутскому лагерю. За первые же десять минут я выкинул столько частей от «Салли», что для Пита появилось место на заднем сиденье. На своем законном месте он сразу пришел в хорошее настроение. А когда через несколько миль я добрался до лежащих на полу бумаг, то остановился, сгреб их и сунул в люк ливневого стока. Шасси я не стал выбрасывать до тех пор, пока мы не добрались до гор: кувыркаясь по склону, оно очень звонко и весело громыхало на прощание.

Около трех ночи я остановился у мотеля рядом с поворотом к лагерю и снял комнату, изрядно переплатив из-за неурочного часа. Пит опять чуть не испортил всю обедню, высунув голову из сумки и что-то громко сказав, едва хозяин мотеля успел закрыть за собою дверь.

— В котором часу, — спросил я хозяина, догнав его за дверью, — приходит утром почта из Лос-Анджелеса?

— Вертолет садится в семь тринадцать вон на том пятачке.

— Отлично. Разбудите меня, пожалуйста, в семь.

— Мистер, если вы можете в таких прекрасных местах спать до семи, то я вам завидую. Но я запишу.

К восьми утра мы с Питом позавтракали. Я, кроме того, побрился и принял душ. Осмотрев Пита при дневном свете, я убедился, что из битвы он вышел невредимым, разве что с парой ушибов. Мы расплатились и тронулись. Я свернул на дорогу к лагерю. Казенный грузовик — вероятно, почта — свернул на ту же дорогу прямо перед нами. Я решил, что день будет удачный.

В жизни не видел столько девчонок одновременно. Они резвились, как котята, такие одинаковые в своих формах цвета хаки. Когда я шел по лагерю, многие из них смотрели на Пита и, наверное, хотели его погладить, но не решались и смущенно отворачивались. Дойдя до домика с надписью «Штаб», я обратился к даме в такой же зеленой униформе.

Она явно подозревала меня в дурных намерениях. Впрочем, когда незнакомые мужчины приезжают навестить девочек, которые вот-вот станут девушками, подозрительность объяснима.

Страницы: «« ... 3536373839404142 »»

Читать бесплатно другие книги:

Как непросто обыкновенной ведьме найти свое женское счастье!А что, если оно живет по соседству? Как ...
Быть фрейлиной королевы вампиров – великая честь и невыносимая тяжесть! Один приказ Ее Величества и ...
В разных странах и в разных эпохах, словно время и пространство над ним не властны, появлялся загадо...
Общеевропейская бойня продолжается. На русско-германском фронте установилось длительное затишье, и в...
Когл открыл перед Алексеем и его командой свои ворота. Что таит в себе эта негласная столица воровск...
Ольга Савельева, автор более десяти книг, популярный блогер и мотивационный лектор, как никто знает,...