Звездный десант Хайнлайн Роберт
Я рассказал бдительной даме, что я дядя одной девочки, Дэниэл Б. Дэвис, и что у меня для нее важное сообщение насчет семейных дел. В ответ она возразила, что все остальные посетители, кроме родителей, допускаются только вместе с родителями и что в любом случае время для посещений — только с четырех часов.
— Я не прошу разрешения побыть у Фредерики. Я должен только сообщить ей кое-что. Это очень срочно.
— В таком случае вы можете написать ей записку, а я передам ее девочке, когда у нее кончатся занятия ритмической гимнастикой.
Мое огорчение было неподдельным.
— Я бы не хотел писать об этом. Лучше я сам, лично, скажу девочке.
— Что, кто-то умер?
— Не совсем. Но в семье неприятности. Простите, мэм, но я не могу вам рассказать. Это касается матери моей племянницы.
Она заколебалась, но еще держалась. Тут в разговор вступил Пит: я держал его на руках, как ребенка. Оставлять его в машине я не хотел — Рики наверняка захочет с ним повидаться. Он долго терпел подобное обращение, но теперь, видно, его терпению пришел конец:
— Му-у-урр?!
Она посмотрела на него и сказала:
— А у меня дома такой же. Как из одного помета!
Я торжественно произнес:
— Это кот Фредерики. Пришлось взять его с собою, потому что… ну, в общем, пришлось. О нем некому позаботиться.
— Ох ты, бедная зверюшка! — Она почесала его под подбородком, сделав это — слава богу! — как положено. Пит тоже воспринял ласку как положено (опять слава богу!): вытянул шею, закрыл глаза — сразу видно, что доволен. Он всегда очень сдержан и строг с чужими, если они неправильно себя ведут.
Попечительница юных дев велела мне сесть за столик под деревом, рядом со штабом. С одной стороны, вроде бы для частной беседы условия подходящие, а с другой — все-таки под ее присмотром. Я поблагодарил, сел и стал ждать.
Я не видел, как подошла Рики. Я только услышал: «Дядя Дэнни!» — а когда повернулся: «Ой, и Пит тут! Как здорово!!»
Пит взмурлыкнул оглушительным муром и кинулся к ней. Она ловко поймала его на лету, усадила поудобнее и на несколько секунд начисто забыла про меня — у них был свой ритуал. Потом подняла глаза и сказала степенно:
— Дядя Дэнни, я так рада, что ты приехал!
Я не обнял ее. Я к ней пальцем не прикоснулся. Я вообще считаю, что лапать детей не надо, а Рики была такая строгая — она терпела все эти объятия только тогда, когда уж деваться было некуда. Наши отношения, с тех пор как ей сравнялось шесть, строились на взаимном уважении личности и достоинства другого.
Но я посмотрел на нее: голенастая, тощая, быстро вытянувшаяся, но еще не налившаяся соком юности, — маленькой девчонкой она была гораздо красивее. Ее шорты и футболка, ее облупившийся от загара нос, ссадины, синяки и грязные (в меру!) локти тоже не прибавляли женского очарования. От будущей женщины в ней были только наметки, только огромные серьезные глаза на худом, измазанном копотью лице.
Она была прекрасна.
Я ответил:
— Я тоже очень рад тебя видеть, Рики.
Неуклюже поддерживая Пита одной рукой, другой она полезла в оттопыривающийся карман.
— А я так удивилась: мне только что отдали письмо от тебя. Меня позвали сюда как раз с раздачи почты — я даже не успела прочитать его. Ты, наверное, пишешь, что приедешь сегодня?
Она достала скомканный в маленьком кармане конверт.
— Нет, Рики. Там сказано, что я уезжаю. Но потом, когда я отправил его, то решил, что надо самому заехать к тебе попрощаться.
Она погрустнела и опустила глаза.
— Уезжаешь?
— Да. Я тебе все объясню, Рики, только это долго. Давай присядем.
Мы уселись за стол под пондерозой, друг напротив друга, и я стал рассказывать. А Пит улегся между нами, положил лапы на лежащий на столе измятый конверт, изобразил этакого сфинкса и запел тихонько, словно шмель в клевере, щурясь от удовольствия.
Я испытал огромное облегчение, узнав, что она уже в курсе насчет женитьбы Майлса и Беллы, — мне очень не хотелось первым сообщать ей эту новость. Она на секунду подняла на меня глаза и сразу же опять уткнулась взглядом в стол. Совершенно без выражения она сказала:
— Да, я знаю. Мне папа об этом написал.
— Ах вот оно что…
Она вдруг как-то повзрослела; на лицо набежала обида.
— Я туда больше не вернусь, Дэнни. Я к ним не поеду.
— Но… слушай, Рики-Тики, я тебя понимаю. Я тоже не хочу, чтобы ты туда возвращалась. Я бы сам тебя забрал, если бы мог. Но куда же тебе деваться? Он твой папа, а тебе всего одиннадцать.
— Он не мой папа. И я к нему не поеду. За мною моя бабушка приедет.
— Что? Когда приедет?
— Завтра. Она из Броули приедет. Я ей все написала и спросила: можно, я у нее поживу? Я не хочу жить у папы, раз она там. — Рики сумела вложить в это «она» столько неприязни — ни одно взрослое ругательство не смогло бы передать такого отвращения. — Бабушка пишет, что раз я не хочу там жить, то и не надо — он меня не удочерил, а она — мой «законный попечитель», так она написала. — Рики с тревогой глянула мне в глаза. — Это правда, да? Они же не могут заставить меня? А?
На меня теплой волной нахлынуло облегчение. Вот уже много месяцев я ломал голову и не мог найти ответа на мучивший меня вопрос: как уберечь девчонку от тлетворного влияния Беллы хотя бы на два года? Мне казалось, что за два года у Беллы с Майлсом все рухнет.
— Раз он тебя не удочерил, Рики, то бабушка, я думаю, сможет забрать тебя к себе жить, если вы обе будете достаточно настойчивы.
Тут я нахмурился и закусил губу:
— Ты знаешь, а ведь могут быть проблемы. Тебя могут с нею не отпустить отсюда.
— А как это они меня не отпустят? Я сяду в машину — и все.
— Все не так просто, Рики. Лагерное начальство — им приходится все делать по правилам. Твой папа — то есть Майлс — он тебя сюда привез; и они вряд ли отдадут тебя кому-то, кроме него.
Она надула губы:
— А я к нему не поеду. Я к бабушке хочу.
— Да. Но я, наверное, знаю, как это сделать. На твоем месте я бы не стал никому говорить, что уезжаю. Я бы просто сказал, что бабушка хочет свозить тебя прокатиться на прогулку, — а самой взять и не вернуться.
Напряжение ее чуть убавилось.
— Ладно.
— Э-э… не собирай сумку и не бери с собой ничего такого — догадаются, что ты сбегаешь. Не бери одежду, кроме той, что будет на тебе. Деньги и все ценное, что хочешь увезти, положи в карманы. Ничего такого, что тебе было бы очень жалко оставить, у тебя тут нет, я думаю.
— Наверное, нет. — Тем не менее она приуныла. — У меня тут новенький купальник…
Ну как объяснить ребенку, что бывают ситуации, когда надо бросить свои пожитки? Это невозможно. Они кидаются в горящий дом, чтобы вытащить оттуда куклу или плюшевого мишку.
— Ммм… Рики, пусть твоя бабушка скажет, что вы поедете к озеру Эрроухэд купаться… а потом обедать в ресторан — и что ты вернешься к отбою. Тогда ты сможешь взять с собой купальник и полотенце. Но уж больше ничего. Бабушка будет говорить так, если ты попросишь?
— Я думаю, будет. Да, будет. Она говорит, что люди должны иногда немного приврать, а то жить станет невозможно. Но она говорит, что этим можно пользоваться только иногда, но никак не злоупотреблять.
— Умная у тебя, похоже, бабушка. Сделаешь, как я сказал?
— Именно так и сделаю, Дэнни.
— Ну и хорошо. — Я взял со стола измятый конверт. — Рики, я уже тебе сказал, что уезжаю. И очень надолго.
— На сколько?
— На тридцать лет…
Глаза у нее сделались круглые, как тарелки. Когда тебе всего одиннадцать, тридцать лет — это не просто «надолго». Это — навсегда. Я добавил:
— Прости меня, Рики. Но так нужно.
— Почему?
На этот вопрос я не мог ей ответить. Правдивому ответу она бы не поверила, а врать не годилось.
— Рики, это очень-очень трудно объяснить. Но я должен. Я ничего тут не могу поделать. — Я чуть помедлил, решаясь. Потом добавил: — Я собираюсь лечь в Долгий Сон. Ну, ты слышала — Холодный Сон.
Она слышала. Дети легче взрослых привыкают к новым понятиям. Холодный Сон — излюбленная тема детских комиксов. На лице у нее отразился ужас, и она возразила:
— Но, Дэнни, я же никогда тебя больше не увижу!
— Увидишь. Не скоро, но обязательно увидишь. И Пита тоже. Ведь Пит едет со мною и тоже будет спать вместе со мной.
Она посмотрела на Пита и стала еще безутешнее.
— Дэнни… А может, вы с Питом поедете в Броули, будете там жить у нас? Так же лучше! Бабушка будет Пита любить. И тебя тоже — она говорит, что когда в доме есть мужчина, это очень хорошо…
— Рики, милая… ну, я не могу. Не дразни меня. — Я вскрыл конверт.
Она сердито насупилась, подбородок ее задрожал.
— Это все из-за нее!
— Что? Если ты про Беллу, то нет. Не совсем из-за нее.
— А она не ложится спать Холодным Сном с тобою?
Кажется, меня передернуло.
— Господи помилуй, нет, конечно! Я бы ее близко не подпустил!
Кажется, Рики чуть отмякла.
— Знаешь, я так из-за нее на тебя разозлилась… Прямо до ужаса.
— Ты прости меня, Рики. Мне очень жаль, честное слово. Ты была права, а я — нет. Но к этому делу она никакого отношения не имеет. У меня с нею все кончено, во веки веков, вот крест святой. Теперь насчет этого. — Я вынул сертификат на все свои владения в «Золушке инк.». — Знаешь, что это такое?
— Нет.
Я объяснил:
— Это тебе, Рики. Меня очень долго не будет, и я хочу, чтобы это было твое. — Я взял лист бумаги с распоряжением о переуступке акций, порвал его, а клочки сунул в карман. Оставлять его было рискованно: мы еще были на тропе войны, а порвать лист бумаги для Беллы — раз плюнуть. Перевернув сертификат, я стал изучать раздел «изменение владельца», размышляя, как бы это половчее оформить переуступку на хранение в «Бэнк оф Америка» на имя… — Рики, а как твое полное имя?
— Фредерика Вирджиния. Фредерика Вирджиния Джентри. Ты же знаешь.
— Разве Джентри? Ты же, кажется, сказала, что Майлс тебя не удочерил?
— Сколько я себя помню, я всегда была Рики Джентри. А моя настоящая фамилия — как и бабушкина. Это папина фамилия: Хайнике. Только меня так никто не зовет…
— Теперь будут.
Я написал: «Фредерике Вирджинии Хайнике» и добавил: «…С тем, чтобы она вступила в право собственности по исполнении ей двадцати одного года». По спине у меня бегали мурашки: та, первая переуступка, на отдельном листе, была недействительной с самого начала!..
Собираясь расписаться, я заметил, что из домика выглядывает наша надзирательница. Я взглянул на часы: мы говорили уже целый час. А время дорого. Но я хотел, чтобы все было железно.
— Мэм!
— Да?
— Нет ли поблизости нотариуса? Или мне придется ехать в поселок?
— Я — нотариус. Что вам угодно?
— О, хорошо! Прекрасно! А печать у вас есть?
— Я никогда с нею не расстаюсь.
Так что я подписал сертификат у нее на глазах, и она немного отступила от своих строгих правил (когда Рики заверила ее, что хорошо знает меня, а Пит молчаливо засвидетельствовал мою благонадежность как действительного члена тайного братства кошатников) и написала: «…Известного мне лично как поименованный Дэниэл Б. Дэвис…»
Когда поверх моей и своей подписи она поставила печать, я вздохнул с облегчением. Пусть теперь Белла попробует добраться до этого!
Она с любопытством взглянула на сертификат, но ничего не сказала. Я торжественно заявил:
— Случившегося не воротишь, но это хоть немного поможет: девочке надо учиться!
Она не взяла платы, шмыгнула носом и ушла в домик. Я повернулся к Рики и сказал:
— Отдай бабушке. Пусть сдаст в отделение «Бэнк оф Америка» в Броули. А они уж обо всем позаботятся. — Я положил сертификат перед нею.
Она не притронулась к нему.
— Это стоит много денег, да?
— Изрядно. А будет стоить еще больше.
— Мне этого не надо.
— Но, Рики, я хочу, чтобы это было твое.
— Не надо. Я не возьму. — Ее глаза наполнились слезами, голос задрожал. — Ты… Ты уезжаешь навсегда, и тебе на меня наплевать. — Она всхлипнула. — Как тогда — когда ты собрался на ней жениться. Ты же мог просто взять Пита и уехать к нам с бабушкой. Не нужны мне твои деньги!
— Рики. Послушай, Рики. Уже поздно: я не могу взять их обратно, даже если бы захотел. Они теперь твои.
— А мне все равно. Я к ним не притронусь. — Она протянула руку, погладила Пита. — Пит бы не уехал, не бросил бы меня… Это ты его заставляешь. Теперь у меня даже Пита не будет.
Я спросил неуверенно:
— Рики? Рики-Тики-Тави? Ты хочешь еще увидеть Пита… и меня?
Она ответила так тихо, что я еле разобрал:
— Конечно хочу. Но ведь не увижу… Не смогу.
— Сможешь!
— Как? Ты же сам сказал, что вы уходите в Долгий Сон… на тридцать лет.
— Да. Так надо, Рики. Но вот что ты можешь сделать. Будь умницей, поезжай жить к бабушке, ходи в школу — а деньги пусть себе копятся. А когда тебе исполнится двадцать один — если ты, конечно, еще будешь хотеть увидеть нас с Питом, — у тебя хватит денег, чтобы тоже купить себе Долгий Сон. А когда ты проснешься, я уже буду тебя там ждать. Мы оба с Питом будем тебя ждать. Честное-пречестное.
Выражение лица у нее изменилось, но она не улыбнулась. Она долго думала; потом спросила:
— Ты правда там будешь?
— Да. Только давай условимся о дате. Если сделаешь это, Рики, — делай так, как я тебе скажу. Застрахуйся в «Космополитан иншуранс компани» и обязательно скажи, чтобы тебя определили на хранение в Риверсайдское хранилище. И обязательно напиши распоряжение: разбудить первого мая 2001 года. В этот день я там буду тебя ждать. Если хочешь, чтобы я был рядом, когда ты откроешь глаза, — тоже оставь соответствующее распоряжение, а то меня не пустят дальше приемной. Я это хранилище знаю — у них с этим строго. — Я вынул конверт, который приготовил перед выездом из Денвера. — Можешь все это не запоминать. Я тут тебе все написал. Просто сбереги это письмо, а в двадцать один год решай. Но мы с Питом будем там тебя встречать, можешь не сомневаться, независимо от того, появишься ты там или нет. — Я положил приготовленную мною инструкцию на сертификат.
Я думал, что уговорил ее, но она опять не притронулась ни к конверту, ни к сертификату. Она смотрела на них… Потом спросила:
— Дэнни?
— Да, Рики?
Она не подняла глаз. Спросила шепотом, тихо-тихо, еле слышно — но я услышал:
— А если я… ты на мне женишься?
В глазах у меня все поплыло, шум в ушах превратился в рев реактивного лайнера. Но я ответил отчетливо, ровно и гораздо громче, чем она спросила:
— Да, Рики. Это именно то, чего я хочу. Поэтому-то я так этого и добиваюсь.
Я оставил ей еще одну вещь — запечатанный конверт с надписью: «Вскрыть в случае смерти Майлса Джентри». Я ничего не стал ей объяснять — просто велел сохранить его. В конверте были доказательства разнообразных похождений Беллы — как на ниве брачных афер, так и в других областях. Если это попадет в руки опытного юриста, суд опротестует завещание Майлса в пользу Беллы без колебаний.
Потом я подарил ей свое кольцо, полученное в день выпуска в институте, — больше у меня ничего подходящего не было.
— Теперь оно твое, — сказал я, — мы помолвлены. Оно тебе пока велико, ты спрячь его. Когда проснешься, я уже приготовлю тебе другое.
Она крепко сжала кольцо в кулачке:
— Мне не надо другого.
— Ну и ладно. А теперь попрощайся с Питом, Рики: нам пора. У нас уже нет ни минутки.
Она обняла Пита и посмотрела мне прямо в глаза острым, пронзительным взглядом, хотя слезы текли у нее по щекам, промывая чистые дорожки.
— Прощай, Дэнни.
— Нет, Рики. Не «прощай» — просто «пока!». Мы тебя ждем, помни.
В поселок я вернулся без четверти десять. Оказалось, что вертолет уходит в центр города через двадцать пять минут. Я успел отыскать единственный в поселке магазин, торговавший подержанными автомобилями, и совершить одну из самых скорых сделок в истории: за полцены я продал свою машину — лишь бы за наличные. Я успел также незаметно пронести Пита в автобус (водители обычно следят, чтобы в салон не попадали коты, которых вдобавок перед этим укачало в вертолете). В кабинет мистера Пауэлла мы попали в самом начале двенадцатого.
Пауэлл был очень недоволен, что я передумал насчет «Мьючел», и был настроен прочесть мне лекцию за то, что я потерял бумаги.
— Не могу же я просить одного и того же судью завизировать ваши бумаги второй день подряд. Это крайне странно.
Я помахал перед ним деньгами — убедительно крупными купюрами.
— Бросьте огрызаться, сержант. Вы за меня беретесь или нет? Если нет — так и скажите: тогда я помчался в «Сентрал вэли». Потому что я ложусь спать сегодня.
Он еще попыхтел, но быстро сдался. Потом он ворчал насчет продления срока Сна на полгода и отказался гарантировать точную дату пробуждения.
— Обычно в контракте указывают: плюс-минус один месяц, на случай непредвиденных административных трудностей.
— В моем контракте такого не будет. Вы напишете «27 апреля 2001». И мне совершенно безразлично, что там будет наверху — «Мьючел» или «Сентрал вэли», мистер Пауэлл. Я покупаю, вы продаете. Если у вас нет нужного мне товара — я пойду искать его у других.
Он изменил контракт, и мы оба подписались.
Ровно в двенадцать я опять попал к доктору — на последний осмотр. Он посмотрел на меня и спросил:
— Не пили? Явились трезвый?
— Трезвый, как судья, сэр.
— Тоже мне, сравнение… Посмотрим. Раздевайтесь.
Он осмотрел меня почти так же тщательно, как «вчера».
Наконец он отложил свой резиновый молоточек и сказал:
— Я просто удивлен. Вы сегодня в гораздо лучшей форме, чем вчера. Просто удивительно.
— Э-э, доктор, вы и не представляете, насколько вы правы.
Я держал и успокаивал Пита, пока ему вводили снотворное. Потом лег, и они принялись за меня. Я думаю, что мог бы не спешить — подождать еще денек-другой. Но, честно говоря, мне безумно хотелось туда, в 2001 год.
Около четырех часов пополудни я мирно уснул. Пит тоже уснул, примостившись у меня на груди.
Глава 12
В этот раз мои сновидения были более приятными. Единственный неприятный сон (не кошмар, а просто скверный сон), который я помню, — долгий, бесконечный и очень нудный: я слоняюсь, дрожа от холода, по бесконечным, разветвляющимся коридорам, открывая дверь за дверью в твердой уверенности, что уж следующая-то непременно окажется Дверью в Лето и за нею меня ждет Рики. Пит мешает, задерживает меня, снует под ногами, — знаете, у кошек есть такая манера? Он вроде бы идет за мною, но только впереди. Такие вещи кошки позволяют себе иногда, если уверены, что на них не наступят и не дадут пинка.
У каждой новой двери он протискивается у меня между ног и высовывается наружу; убедившись, что там зима, он норовит отпрянуть назад, чуть не сбивая меня с ног.
Но мы оба не теряем надежды, что за следующей дверью — Лето…
Я проснулся легко, без дезориентации. Доктор, будивший меня, был поражен, когда я попросил завтрак, «Грейт Лос-Анджелес таймс» и не стал тратить время на пустую болтовню. Но не объяснять же ему, что я здесь уже во второй раз, — он бы все равно не поверил.
Меня ожидала записка от Джона, написанная неделю назад:
Дэн, дружище!
Ладно, я сдаюсь. Как ты это сделал?
Подчиняюсь твоей просьбе не встречать тебя, хотя Дженни и возражает. Она велела передать тебе привет и сказать, что мы ждем тебя и надеемся, что ты скоро пожалуешь. Я пытался ей объяснить, что ты будешь занят некоторое время. Мы оба в полном порядке, хотя я теперь предпочитаю ходить там, где раньше бегал бегом. А Дженни стала еще лучше, чем была.
Hasta la vista, amigo[3].
Джон. P. S. Если прилагаемого чека недостаточно — позвони. Тут еще много. По-моему, мы неплохо потрудились.
Я хотел позвонить Джону — просто поздороваться и сказать ему, что у меня, пока я спал, родилась идея: устройство, превращающее мытье из обязанности в сибаритское наслаждение. Но передумал: есть другие дела, более важные. Так что я сделал кое-какие наброски, пока мысль не ускользнула, и прилег поспать. Пит прикорнул, уткнувшись носом мне под мышку. Никак я его от этого не отучу: лестно, конечно, но уж больно неудобно.
В понедельник, тридцатого апреля, я выписался из хранилища и отправился в Риверсайд, где снял комнату в старой гостинице «Мишшн Инн». Как я и ожидал, вышел небольшой шум из-за Пита. Подкупить автоматического коридорного, естественно, не удалось. Вряд ли подобные новшества можно рассматривать как улучшение обслуживания. К счастью, администратор на мои аргументы поддался легче: он готов был слушать их, пока они новенькие и хрустят. Я не заснул: я был слишком возбужден.
Наутро, ровно в десять, я явился к директору Риверсайдского хранилища.
— Мистер Рэмси, меня зовут Дэниэл Б. Дэвис. У вас есть на хранении клиент по имени Фредерика Хайнике?
— Надеюсь, у вас есть документы, удостоверяющие личность?
Я предъявил ему свое водительское удостоверение, выданное в Денвере в 1970 году, и свидетельство о пробуждении из хранилища «Форест Лоун». Он посмотрел на них, на меня и вернул мне документы. Я встревоженно сказал:
— По-моему, ее пробуждение назначено на сегодня. Не имеете ли вы распоряжений разрешить мне присутствовать? Я не имею в виду саму процедуру пробуждения — я имею в виду последнюю минуту, перед тем как ей введут последний рестимулянт и она придет в сознание.
Он выпятил губы и напыжился.
— В инструкции, оставленной данным клиентом, не содержится распоряжений разбудить ее сегодня.
— Нет? — Я почувствовал обиду и разочарование.
— Нет. Точная формулировка ее пожелания такова: вместо того чтобы разбудить ее сегодня, она велела вообще не будить ее до тех пор, пока не явитесь вы. — Он внимательно осмотрел меня с ног до головы и улыбнулся. — У вас, должно быть, золотое сердце: не могу представить, чтобы она решила так из-за вашей обворожительной внешности.
Я облегченно вздохнул:
— Спасибо, доктор!
— Можете подождать в фойе или погуляйте часика два — раньше вы нам не понадобитесь.
Я вернулся в фойе, взял Пита и пошел с ним гулять. Он ждал меня, пока я ходил к директору, сидя в новой дорожной сумке, и был очень недоволен, хотя я и купил очень похожую на его старую сумку и даже вставил накануне специальное окошечко, через которое видно только изнутри. Наверное, в сумке просто еще пахло «не так».
Мы зашли в «очень хорошее кафе», но я не чувствовал голода, хотя практически не завтракал. Пит доел за меня яичницу, а от дрожжевой соломки брезгливо отвернулся. К половине двенадцатого мы вернулись в хранилище. Наконец меня впустили, и я увидел ее.
Я увидел только ее лицо — тело было накрыто простыней. Но это была моя Рики, выросшая, взрослая женщина, похожая на задремавшего ангела.
— Она находится под постгипнотическим внушением, — тихо сказал доктор Рэмси. — Встаньте вон там, и я ее разбужу. Э-э, я думаю, вам бы лучше оставить вашего кота в сторонке.
— Нет, доктор.
Он начал что-то говорить, но пожал плечами и повернулся к пациентке:
— Проснись, Фредерика. Проснись. Пора просыпаться.
Ее веки дрогнули, и она открыла глаза. Через несколько секунд, сфокусировавшись, ее взгляд уперся в нас; она сонно улыбнулась.
— Дэнни… и Пит.
Она протянула к нам руки, и я увидел у нее на большом пальце левой руки свое старое колечко.
Пит замурлыкал и прыгнул к ней на койку. Довольный, счастливый от того, что снова видит ее, он стал исступленно тереться о ее плечо.
Доктор Рэмси хотел, чтобы Рики осталась хотя бы на сутки, но Рики и слышать об этом не хотела. Я взял такси, подъехал прямо к дверям хранилища, и мы махнули в Броули. Бабушка ее умерла в 1980-м, и с Броули ее ничего всерьез не связывало. Но у нее там хранилось кое-какое имущество, прежде всего книги. Их я отправил в «Аладдин» под присмотр Джона Саттона. Рики была поражена тем, как изменился ее родной городок, — она повсюду ходила, крепко взяв меня за руку. Но ностальгии — этому постоянному спутнику сонников — она не поддалась. Она просто попросила меня поскорее увезти ее из Броули.
Я опять взял такси, и мы уехали в Юму. Там я вывел красивым почерком в регистрационной книге в мэрии свое полное имя: Дэниэл Бун Дэвис, чтобы ни у кого не осталось сомнений, какой именно Д. Б. Дэвис придумал этот шедевр. Через несколько минут я уже стоял рядом с нею, держал ее за руку — такую хрупкую и тонкую — и, запинаясь, произносил: «Я, Дэниэл, беру тебя в жены… пока смерть не разлучит нас».
Шафером у меня был Пит, а свидетелями мы уговорили расписаться случайных посетителей мэрии.
Мы немедленно убрались из Юмы в загородную гостиницу — ранчо в окрестностях Тусона. Мы сняли коттедж подальше от основного здания, чтобы никого не видеть (в прислугах там держали нашего доброго «Трудягу Тедди»). Пит учинил совершенно грандиозную драку с котом, который был хозяином на этом ранчо до нашего приезда. После этого пришлось держать его в комнате и следить за ним на прогулке. Впрочем, это обстоятельство оказалось единственным недостатком нашего пребывания там. Рики была прирожденная жена и хозяйка, словно именно она изобрела брак и семью. Ну а я — я был счастлив: у меня же была Рики!
Мне трудно что-нибудь добавить к моему повествованию. Воспользовавшись тем, что акции Рики по-прежнему оставались единственным крупным блоком, я живо отправил Макби этажом повыше — на должность «почетного конструктора-консультанта» — и усадил в его кресло Чака. Джон командует «Аладдином», хотя постоянно грозится уйти на пенсию. Пустые угрозы. Контролируем компанию я, он и Дженни — об этом позаботился он, когда издавал акции. Ни в одной из компаний я не вхожу в совет директоров. Я не управляю ими, поэтому они… конкурируют. Конкуренция — хорошая штука. Правильно ее Дарвин придумал.
А я — я теперь просто «Дэвис инжиниринг компани»: комната с кульманом, маленькая мастерская и пожилой механик, который считает меня сумасшедшим, но детали по моим чертежам делает достаточно точно. Когда очередное изделие готово, я продаю лицензию на него.
Я разыскал свои заметки про Твитчела. Потом я написал ему, сообщил о своем возвращении благодаря Холодному Сну и извинился за то, что позволил себе «усомниться» в его открытии. Я спрашивал его, не хочет ли он прочесть рукопись, когда она будет завершена. Он не ответил — наверное, все еще злится на меня.
Но книгу я пишу, и она обязательно будет во всех крупных библиотеках, даже если мне придется издать ее за свой собственный счет. Я слишком многим обязан старику: благодаря ему у меня есть Рики. И Пит. Я назову книгу «Невоспетый гений».
Джон и Дженни не стареют. Благодаря гериатрии, свежему воздуху, солнышку, тренировкам и безмятежному складу ума Дженни выглядит еще очаровательнее в свои… кажется, шестьдесят три. А Джон — Джон считает, что я ясновидящий, и не желает видеть очевидного. Ну, как это я сумел сделать все это?!
Однажды я попытался объяснить это Рики, но ей стало плохо, когда она узнала, что, пока мы были в свадебном путешествии, я одновременно — без дураков! — был и в Боулдере. А когда я приезжал к ней в скаутский лагерь, я в то же самое время лежал замороженный в Сан-Фернандо-Вэли. Она побледнела. Тогда я сказал:
Читать бесплатно другие книги:
