Carpe Jugulum. Хватай за горло! Пратчетт Терри

– Рекомендуется комнатная температура.

– Отвратительно! – воскликнула Лакримоза. – Не понимаю, как вы можете это выносить!

– Лакки, попробуй. Ну, ради папы, – сказала графиня. – Быстрее, пока оно не свернулось.

– Вино, моя дорогая, всегда остается жидким.

– Правда? Как удобно.

– Влад? – Граф, наполняя бокал, повернулся к сыну, который следил за его действиями с явным испугом.

– А ты представь, что это кровь винограда. Возможно, так будет проще, – предложил отец, и Влад взял у него бокал. – Лакки?

Дочь решительно скрестила руки на груди.

– Ха!

– Мне казалось, тебе нравятся подобные вещи, – заметила графиня. – Ведь именно этим увлекаются твои подружки.

– Не понимаю, о чем ты говоришь!

– Гуляют аж до полудня, носят яркие одежды, дают друг другу странные имена, – объяснила графиня.

– Например, Гертруда, – с издевкой произнес Влад. – Или Пэм. И считают, что это круто.

Лакримоза резко повернулась и попыталась вцепиться ему в лицо ногтями. Он схватил ее за запястья и усмехнулся.

– Это не твое дело!

– Леди Стригуль говорит, что ее дочь теперь предпочитает, чтобы ее называли Венди, – пожаловалась графиня. – И что это на нее нашло? Иероглифика – такое красивое имя для девушки. И на месте ее матери я бы настояла, чтобы она хоть чуточку подводила глаза…

– Согласна, – не сдавалась Лакримоза. – Но никто из них не пьет вино. Только настоящие извращенцы, которые специально стачивают зубы, пьют вино.

– А Маладора Крвойяк пьет, – возразил Влад. – Или как ее там нынче? Фреда?

– Нет, не пьет!

– Да ну? Она носит на шее серебряный штопор на цепочке – иногда даже с пробкой!

– Это просто модный аксессуар! Да, она хвастается, будто бы без ума от портвейна, но на самом деле наливает в бокал кровь. Однажды Генри принес на вечеринку бутылку вина, так она от одного запаха брякнулась в обморок!

– Генри? – переспросила графиня.

Лакримоза потупила взор.

– Мрачн Гиераки, – едва слышно произнесла она.

– Это тот, что коротко стрижет волосы и притворяется, будто работает бухгалтером? – уточнил Влад.

– Надеюсь, кто-нибудь сообщит об этом его отцу, – сказала графиня.

– Замолчите же! – воскликнул граф. – Все это не более чем культурная адаптация, понимаете? Прошу вас! Я столько трудился ради этого! Нам не нужен весь день целиком, а только его часть! Неужели я прошу слишком многого? А вино – это просто вино. В нем нет ничего таинственного. Итак, возьмите бокалы. Лакки, ты тоже. Пожалуйста. Ну, за папочку?

– Когда ты расскажешь об этом «Кириллу» и «Тиму», они просто обалдеют, – шепнул Влад Лакримозе.

– Заткнись! – прошипела она. – Пап, я боюсь, мне будет плохо!

– Твое тело приспособится, – успокоил ее отец. – Я его уже пробовал. Немного водянистое, на мой вкус. Слишком кислое, но вполне съедобное. Пожалуйста.

– Ну, хорошо…

– Отлично, – кивнул граф. – Итак, поднимите бокалы…

– Приветствуем тебя, новая кровь! – возвестил Влад.

– Карпе дием, – сказал граф.

– За горло, – добавила графиня.

– Мне просто не поверят, – пробормотала Лакримоза.

Все дружно пригубили вино.

– Ну? – осведомился граф Сорокула. – Не так уж и плохо, верно?

– Немного холодное, – заметил Влад.

– Я закажу подогреватель вина, – пообещал граф. – Я не какой-нибудь безрассудный вампир. Дети, надеюсь, еще какой-нибудь год, и все мы справимся со своей фенофобией и сможем позволить себе легкий салат…

Лакримоза театрально повернулась к родителям спиной и сделала вид, что ее тошнит в вазу.

– И тогда, Лакки, ты обретешь свободу. Одиноким дням наступит конец! И не только им одним, но и…

Влад был готов к чему-то подобному, поэтому он даже глазом не моргнул, когда отец резким движением выхватил из кармана какую-то карточку и вскинул ее высоко в воздух.

– Двойная змея, – спокойно сообщил он. – Символ джелибейбийского культа воды.

– Вот видишь?! – взволнованно воскликнул граф. – Ты даже не вздрогнул! И богофобию можно победить! Я всегда это говорил! Да, временами наш путь тяжел, но…

– Терпеть не могу, когда ты выпрыгиваешь из-за угла и обливаешь нас святой водой, – прошипела Лакримоза. – Хорошо, хоть последнее время ты немного подуспокоился.

– Ну, не такой уж и святой, – возразил отец. – Сильно разбавленной. В худшем случае лишь слегка благочестивой. Но благодаря ей ты стала сильной, а?

– Ага. Сначала все время простужалась, а потом ничего, закалилась.

Граф резко выдернул руку из кармана. Лакримоза лишь устало вздохнула.

– Всевидящий Лик Ионитов, – сказала она.

Граф едва не заплясал от радости.

– Видишь? Получилось! Ты даже не поморщилась! А это один из самых сильных религиозных символов. Ну, разве я зря старался?

– Надеюсь, это стоило тех мук, которые мы перенесли, когда ты заставлял нас спать на набитых чесноком подушках.

Отец схватил ее за плечи и повернул лицом к окну.

– Неужели тебе не достаточно знать, что весь мир – это наша устрица?

Она в недоумении наморщила лоб.

– А зачем мне превращать весь мир в какую-то скользкую морскую тварь?

– Потому что их едят живыми, – ответил граф. – К сожалению, вряд ли где-либо существует ломтик лимона длиной пятьсот миль, но сама метафора мне нравится.

Лакримоза повеселела и даже улыбнулась.

– Ну-у…

– Отлично. Мне нравится, когда моя дочурка улыбается, – одобрил граф. – Итак… кого мы предпочитаем на завтрак?

– Ребенка.

– О нет, я так не думаю. – Граф дернул шнурок колокольчика рядом с камином. – Это не дипломатично. Пока мы не можем себе это позволить.

– Эта, с позволения сказать, королева выглядит почти бескровной. Жаль, Влад отпустил ту толстушку, – сказала Лакримоза.

– Не начинай, – предупредил Влад. – Агнесса… очень интересная девушка. Я чувствую, в ней много чего скрыто.

– О да, – кивнула Лакримоза. – В таких размерах можно столько всего скрыть… Решил приберечь на крайний случай?

– Перестаньте, – вмешался в их спор граф. – К вашему сведению, ваша любимая мамочка, когда мы познакомились, не была вампиром и…

– Ты рассказывал об этом миллион раз, – перебила его Лакримоза, закатывая глаза с раздражительностью человека, который проходил в подростках целых восемьдесят лет. – Балкон, вечернее платье, ты в плаще, а она как заорет…

– Тогда многое было проще, – признал граф. – И гораздо глупее. – Он вздохнул. – А куда запропастился Игорь?

– Гм… Кстати, дорогой, я собиралась поговорить с тобой о нем, – сказала графиня. – По-моему, от него нужно избавиться.

– Правильно! – воскликнула Лакримоза. – Над ним смеются все мои подружки!

– А лично меня крайне раздражает это его сверхготическое отношение к жизни, – добавила графиня. – А уж этот его дурацкий акцент… И знаете, за каким занятием я застала его в старых подземельях на прошлой неделе?

– Не могу даже представить, – сказал граф.

– У него была коробка с пауками и кнут! Он заставлял их плести паутину по углам!

– А я-то ломал голову, откуда у нас повсюду паутина!

– Я согласен с мамой, отец, – вступил Влад. – Игоря можно было терпеть в Убервальде, но мы теперь в приличном обществе, и едва ли тебе захочется, чтобы такой тип открывал твоим гостям двери.

– И от него так воняет, – пожаловалась графиня.

– Вот уже много веков он был неотъемлемой частью нашей семьи, – сказал граф. – Но вынужден признать, последнее время он совсем распоясался. – Он еще раз дернул шнурок колокольчика.

– Йа, мафтер? – донесся из-за его спины голос Игоря.

Граф резко развернулся.

– Сколько раз я велел тебе никогда так не делать!

– Как не делайт, мафтер?

– Никогда не подкрадываться ко мне сзади!

– Я иначе не умейт, мафтер.

– Позови короля Веренса. Мы слегка перекусим вместе.

– Флушайт, мафтер.

Они проводили взглядами отчаянно хромавшего слугу. Граф покачал головой.

– Добровольно он не уйдет, – сказал Влад. – И намеков он не понимает.

– Это так старомодно, иметь слугу по имени Игорь, – промолвила графиня. – Терпеть его не могу.

– Послушайте, но это ведь так просто, – вмешалась Лакримоза. – Надо спустить его в подвал, запереть в «железной деве», затем на пару деньков растянуть на дыбе над огнем, а потом нарезать тонкими ломтиками, начиная с ног, чтобы он все видел. Он наверняка это оценит.

– Да, думаю, это единственный выход, – с печалью в голосе произнес граф.

– Помню, как-то раз ты попросил меня избавить кошку от мучений, – сказала Лакримоза.

– На самом деле я имел в виду, чтобы ты прекратила ее мучить, – сказал граф. – Но… все вы правы… Ему придется уйти…

Наконец Игорь привел короля Веренса, который замер на пороге с нерешительным видом. Впрочем, так вели себя все люди, оказавшиеся в присутствии графа.

– А, ваше величество, – сказал граф, подходя к королю. – Не желаете ли разделить с нами скромную трапезу?

Волосы Агнессы цеплялись за сучья. Ей удалось поставить одну ногу на ветку, схватиться с немалым риском для жизни за ветку над головой, но вторая нога осталась на помеле, которое начало потихоньку дрейфовать в сторону, заставляя Агнессу принять позу, которую даже балерины не способны принять без долгой подготовки.

– Ты что-нибудь видишь? – крикнула нянюшка, стоявшая очень-очень далеко внизу.

– Кажется, это старое гнездо… О нет!

– Что случилось?

– По-моему, у меня лопнули панталоны.

– Вот поэтому я всегда выбираю белье попросторней, – нравоучительно изрекла нянюшка.

Агнесса перенесла вторую ногу на ветку, которая сразу же угрожающе затрещала.

«Толстуха, – презрительно фыркнула Пердита. – Я бы с легкостью газели запрыгнула на это жалкое деревце».

– Газели не прыгают по деревьям! – огрызнулась Агнесса.

– Что-что ты говоришь? – крикнула снизу нянюшка.

– Да так, ничего…

Агнесса бочком двинулась вперед, но вдруг весь мир обрел черно-белый цвет. Чуть ли не перед самым ее носом на ветку опустилась сорока и принялась громко трещать. Буквально тут же к этой сороке присоединились еще пятеро, перелетевшие с соседних деревьев, и сорочий хор стал просто оглушительным.

Агнесса всегда недолюбливала птиц. Когда они порхали в небесах или пели красивые песенки, она ничуть не возражала, но вблизи они превращались в обезумевшие комки перьев с интеллектом комнатной мухи.

Агнесса попыталась прихлопнуть сороку, что поближе, но та проворно вспорхнула на другую ветку, а девушка с большим трудом удержала равновесие. Когда дерево перестало раскачиваться, Агнесса двинулась дальше, пытаясь не обращать внимания на вопли разъяренных пичуг. Наконец она заглянула в гнездо.

То ли это были остатки старого гнезда, то ли начало нового, разобрать не представлялось возможным. И тем не менее там обнаружились лоскуток блестящей ткани, осколок стекла и что-то белое с… золотой кромкой, ярко поблескивающее даже в такую пасмурную погоду.

– «Вот серебро – это пять… золото вот – это шесть…» – произнесла она едва слышно.

– «Вот небеса – это пять, шесть – в преисподней искать», – поправила услышавшая ее слова нянюшка.

– Я едва могу до него дотянуться…

Ветка сломалась. Разумеется, ниже было много других веток, но они послужили лишь краткосрочными остановками на долгом пути вниз. А самая последняя ветка зашвырнула Агнессу далеко в заросли остролиста.

Нянюшка быстренько выхватила приглашение из ее безвольно откинутой руки. Чернила под дождем расплылись, но слово «Ветровоск» еще можно было различить. Нянюшка поцарапала позолоченную кромку ногтем.

– С золотом они переборщили, – сказала она. – Что ж, с приглашением мы разобрались. Я ж говорила, эти гадины воруют все, что блестит!

– Мне совсем не больно, – многозначительно произнесла Агнесса. – Остролист неплохо смягчил падение.

– Шеи им сверну, – пообещала нянюшка, посмотрев на орущих с деревьев сорок.

– Кажется, я вывихнула себе шляпу, – буркнула Агнесса, с трудом вскарабкиваясь на ноги. Но в данной ситуации рассчитывать на сочувствие не приходилось, поэтому она просто продолжила: – Итак, приглашение мы нашли. Произошла чудовищная ошибка. Никто в ней не виноват. Давай теперь найдем матушку.

– Если она сама не хочет, чтобы ее нашли, мы ее век искать будем, – откликнулась нянюшка, задумчиво поглаживая золотую кромку приглашения.

– Но ты можешь кого-нибудь Заимствовать. Ее могли видеть животные, птицы… Даже если она ушла еще до рассвета.

– Э-э, нет, с Заимствованием это не ко мне, – твердо заявила нянюшка. – У меня нет такой самодисциплины, как у Эсме. Я слишком… увлекающаяся особа. Как-то три недели крольчихой прыгала, пока наш Джейсончик не вызвал матушку, чтоб она меня возвернула. А еще ведь чуть-чуть, и вернулась бы совсем не я.

– Но кролики такие скучные!

– Ну, у них есть свои преимущества, свои недостатки…

– Xopoшo, тогда давай заглянем в это рыбацкое яйцо, – предложила Агнесса. – Маграт говорила, у тебя это хорошо получается.

С печной трубы стоявшего на другой стороне поляны домика вдруг свалился кирпич.

– Только не здесь, – с некоторым сомнением ответила нянюшка. – У меня аж мурашки по спине… О нет, только не это! Будто у нас хлопот мало. Он-то зачем сюда приперся?!

К ним, петляя между деревьев, приближался всемогучий Овес. Он продвигался неуверенно, как любой городской житель, внезапно очутившийся на настоящей, неровной, покрытой перегноем, усеянной ветками земле. А еще он постоянно озирался по сторонам – так, словно в любой момент мог подвергнуться атаке сов или злобных жуков.

В своем странном черно-белом одеянии Овес и сам был похож на сороку.

Заметив появление человекообразного родственника, сороки еще громче затрещали с деревьев.

– «Семь – это старая-старая тайна как есть», – сказала Агнесса.

– «Семь – это дьявол, чтоб вечно ему не бывать», – мрачно заметила нянюшка. – У тебя свои стихи, у меня – свои.

Увидев ведьм, Овес слегка повеселел. Достав из кармана платок, он громко высморкался.

– Вот ведь напрасная трата человеческого материала… – пробормотала нянюшка.

– А, госпожа Ягг… и госпожа Нитт, – сказал Овес, обходя грязь. – Э… надеюсь, вы в добром здравии?

– Были. До этого момента, – ответила нянюшка.

– Я надеялся… э… увидеть госпожу Ветровоск.

Некоторое время только треск сорок нарушал тишину.

– Надеялся? – спросила Агнесса.

– Госпожу Ветровоск? – спросила нянюшка.

– Э… да. Я полагал, это… одна из обязанностей… Ну, я услышал, что она, возможно, заболела, а пастор обязан навещать всех немощных и старых… Я, конечно, понимаю, официально я не обязан выполнять обязанности местного пастора, но раз уж я здесь оказался…

Лицо нянюшки было похоже на портрет, написанный художником с весьма причудливым чувством юмора.

– Мне искренне, от души жаль, что ее здесь нет, – абсолютно честно сказала вредная нянюшка.

– Какая досада, а я собирался рассказать ей о… Собирался… э-э… А с ней все в порядке?

– Не сомневаюсь, после твоего визита ей стало бы куда лучше, – откликнулась нянюшка, и снова в ее словах присутствовала некая странная, искаженная правда. – Несколько дней она б только об этом и говорила. Тебе обязательно стоит побывать у нее в гостях.

Овес беспомощно огляделся по сторонам.

– Что ж, полагаю, будет лучше, если я вернусь в свой… э-э… шатер. Дамы, вас сопроводить в город? Этот лес буквально кишит всякими опасными животными…

– Спасибо, у нас есть помело, – твердо ответила нянюшка.

Священнослужитель явно пал духом, и тут Агнесса приняла решение.

– Одно помело, – подчеркнула она. – Я, пожалуй, провожу тебя… То есть ты можешь меня проводить. Если хочешь, конечно.

Священнослужитель облегченно вздохнул. Нянюшка хмыкнула. Причем в этом звуке определенно присутствовало что-то ветровосковское.

– Ну, тогда до встречи у меня дома, – сказала она. – И чтоб никаких хухры-мухры!

– Я вообще-то не хухрую-мухрую, – ответила Агнесса.

– Вот лучше и не начинай, – буркнула нянюшка и отправилась за помелом.

Некоторое время Агнесса и отец Овес шли в смущенной тишине.

– У тебя голова больше не болит? – спросила наконец Агнесса.

– Мне гораздо лучше, спасибо. Боль почти прошла. Но ее величество была настолько добра, что все равно дала мне пилюли.

– Это очень мило с ее стороны, – сказала Агнесса.

«Лучше б иголку дала! Ты только посмотри, какой у него прыщ! – рявкнула Пердита, прирожденная последовательница выдавливания прыщей. – Дай, я выдавлю, а?»

– Э-э… Я тебе, наверное, не слишком нравлюсь? – поинтересовался Овес.

– Вообще-то мы едва знакомы, – пролепетала Агнесса.

Ветерок как-то слишком уж легкомысленно обдувал ее нижние регионы.

– Многим и этого хватает, – пожал плечами Овес.

– И правильно. Быстрые решения экономят время, – сказала Агнесса и выругалась про себя. Пердита сумела-таки вставить свою ремарку, но Овес, казалось, ничего не заметил, только еще раз вздохнул.

– Как-то у меня с людьми не складывается… – продолжил Овес. – И видимо, я не больно-то подхожу для работы пастырем.

«Не вздумай увлечься этим ничтожеством!» – предупредила Пердита, а сама Агнесса спросила:

– Пастырь – это ведь у вас так пастухи называются, да? То есть в свободное от работы время ты пасешь овец?

– В семинарии все казалось таким простым, – признался Овес. Изливая душу, он, как и многие люди, не слышал ни слова из того, что говорят другие. – Но здесь, когда я рассказывал местным жителям самые доступные предания из «Книги Ома», мне отвечали: «Неправда, грибы в пустыне не растут». Или: «Ну и дурацкий же способ заботиться о виноградниках». Тут все воспринимают слова слишком… буквально.

Овес смущенно закашлялся. Какая-то мысль не давала ему покоя.

– К сожалению, «Ветхий завет Ома» достаточно непреклонен в том, что касается ведьм, – наконец выдавил он.

– Правда?

– Однако, тщательно изучив соответствующий пассаж в оригинале «Второго омнианского писания IV», я выдвинул довольно смелую гипотезу, что в данном случае это слово может быть переведено как «тараканы».

– Неужели?

– Ведь там говорится, что расправиться с ними можно при помощи огня или «ловушек с патокой». Правда, чуть дальше сказано, что они приносят сладострастные сны.

– Не смотри на меня так, – приказала Агнесса. – Я согласилась только проводить тебя до дома.

К ее немалому удивлению и безумной радости Пердиты, священнослужитель покраснел так густо, как никогда не краснела она сама.

– Э-э… э-э… Но рассматриваемое словосочетание тоже может трактоваться в зависимости от контекста. Оно еще означает «вареные омары», – поспешно добавил Овес.

– Нянюшка Ягг говорит, что раньше омниане жгли ведьм на кострах.

– Кого только мы не жгли, – мрачно заметил Овес. – И, насколько помню, некоторых ведьм засовывали в огромные бочки с патокой.

Даже голос у него был скучным. И выглядел он – что правда, то правда – крайне скучным человеком. Он был идеально скучным и как будто специально вел себя так, чтобы казаться скучным. Но один вопрос очень интересовал Агнессу, и она не могла не задать его:

– А почему ты решил нанести визит матушке Ветровоск?

– Мне показалось, что все очень… высокого мнения о ней, – произнес Овес. Речь его изменилась, теперь он крайне осторожно подбирал слова, словно вытаскивал сливы из кипящего таза с вареньем. – А еще люди говорили, что она не пришла на праздник и это очень странно. И тогда я подумал: как, должно быть, тяжело жить совсем одному, тем более если ты не молод. Кроме того…

– Да?

– Ну, видишь ли, она довольно пожилая женщина, однако никогда не поздно позаботиться о бессмертии своей души, – сказал Овес. – Впрочем, быть может, она уже об этом позаботилась.

Агнесса искоса взглянула на него.

– Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.

– Наверное, ты считаешь меня дураком.

– Я считаю тебя поразительно удачливым человеком, господин Овес.

С другой стороны… он был человеком, который, услышав о матушке Ветровоск, не побоялся отправиться к ней через страшный до колик лес. А ведь она, возможно, была тараканом или даже вареным омаром. Ланкрцы навещали матушку, только когда им что-то было нужно от нее. Ну, еще заносили ей подарки (а вдруг матушкина помощь снова понадобится?), но старались подгадать так, чтобы матушки не было дома. В этом священнослужителе скрывалось нечто большее, чем могло показаться на первый взгляд. Иначе он бы к матушке не пошел.

Из зарослей вылетела пара кентавров и легким галопом умчалась прочь по тропинке. Овес, побледнев, обнял дерево.

– Когда я шел к матушке Ветровоск, то постоянно натыкался на них! Кентавры у вас – обычное дело?

– Никогда раньше их не видела, – призналась Агнесса. – Наверное, пришли из Убервальда.

– А эти мелкие кошмарные синие гоблины? Один из них показал мне крайне непристойный жест!

– О них я вообще ничего не знаю.

– А вампиры? То есть я знал, что здесь, в Овцепиках, все иначе, но…

– Вампиры?! – закричала Агнесса. – Ты видел вампиров? Вчера вечером?

– Ну… да… Я подробно изучал их в семинарии, но и представить себе не мог, что увижу их здесь. Они преспокойно рассказывали о том, как пьют кровь, ну и всякое такое прочее. Честно говоря, я поражен, что король допустил…

– И они… никак на тебя не влияли?

– У меня ужасно разболелась голова. Это считается? Я думал, это все от креветок…

Жуткий вопль разнесся по лесу. В этом вопле слилось множество самых разных звуков, но в общем и целом он звучал так, словно индюка засунули в огромную оловянную трубу и принялись там душить.