Carpe Jugulum. Хватай за горло! Пратчетт Терри

– Да, но как я их там найду? – вслух спросила Агнесса.

– О, мы тебе поможем, – успокоил ее Влад.

– Я имела в виду…

– Полетели с нами, умоляю. Мы не будем мучить твоих подруг…

– Разве что самую малость, – добавила Лакримоза.

– Или… мы можем высадить тебя здесь, – с улыбкой произнес Влад.

Агнесса огляделась. Они летели над горным пиком, настолько высоким, что он пронзал облака. Все ее тело было наполнено теплом и легкостью, и это было неправильно. Даже на помеле она всегда ощущала силу тяготения, чувствовала, как ее тянет вниз, к земле, но сейчас ее руки касался вампир, и каждая частица тела, казалось, была готова парить вечно.

Кроме того, если она откажется, ее ждет одно из двух: либо очень долгое падение, либо очень краткое, но не менее смертоносное.

Кроме того, ей представлялся шанс найти нянюшку и Маграт. А это будет трудно сделать, умирая в какой-нибудь расщелине.

Ну и кроме того, Влад, похоже, питал к ней некие чувства. Да, у него клыки (хотя не такие уж большие), да, он носит чудовищно безвкусные жилетки, но… Честно говоря, шея у нее тоже не лебединая.

В общем, стороны посовещались, и Агнесса приняла решение.

– Если привязать к ней веревочку, ее можно тащить за собой, как воздушный шарик, – фыркнула Лакримоза.

А еще всегда существовал шанс, что в один прекрасный момент они с Лакримозой останутся наедине. И тогда ей не понадобится ни чеснок, ни осиновый кол, ни топор. Она просто объяснит этой заносчивой девчонке, какими неприятными, какими злобными, какими худыми бывают люди. Всего лишь пять минут наедине, о большем она не просит…

«Пять минут наедине… и булавка», – поправила Пердита.

Кроличья нора уходила глубоко в склон, превращаясь в широкую, но низкую пещеру. Стены пещеры были увиты корнями деревьев.

Подобные пещеры не были редкостью в Ланкре. Королевство существовало уже много лет – с тех пор, как отступил лед. Самые разные племена грабили, возделывали землю, строились и вымирали. Глинобитные стены и соломенные крыши жилых домов давно сгнили и пропали навсегда, но под курганами и склонами сохранились жилища мертвых. Никто не знал, кто там похоронен. Иногда в куче земли рядом с норой барсука можно было найти старую кость или часть ржавых доспехов. Сами ланкрцы не увлекались раскопками, считая своими незамысловатыми крестьянскими умами, что это очень плохая примета, когда тебе отрывает голову мстительный подземный дух.

Хотя за многие годы парочка курганов вскрылась сама собой и огромные камни рядом с ними довольно быстро обзавелись собственным фольклором. Считалось, например, что, если рядом с одним из камней оставить на ночь неподкованную лошадь, а на сам камень положить шесть пенсов, то, проснувшись утром, не обнаружишь ни монеток, ни лошади…

На земляном полу в глубине холма горел огонь, заполняя пещеру дымом, который просачивался в невидимые щели и уходил наружу. Рядом с костром валялся странный грушевидный камень.

Веренс попытался сесть, но тело отказывалось ему повиноваться.

– Динна сканна виста, – сказала каменная груша.

Затем вытянула ноги, и Веренс понял, что это женщина – по крайней мере особь женского рода. Она была синей, как и остальные пикси, но не меньше фута ростом и такой толстой, что выглядела почти сферической. Женщина напоминала фигурку, дошедшую до нас из века льдов и мамонтов, когда мужчин в женщинах интересовало только одно – количество. Ради приличия – или просто для того, чтобы отметить экватор, – на особи было надето нечто вроде балетной пачки. В общем и целом это необычное существо напоминало Веренсу волчок, которым он так любил играть в детстве.

– Келда г'рит, – раздался скрипучий голос у него над ухом, – ты… должон… подготовиться.

Веренс повернул голову в другую сторону и попытался сконцентрировать взгляд на крохотном морщинистом пикси, стоявшем буквально перед его носом. У человечка была выцветшая кожа, длинная седая борода, а передвигался он на костылях.

– Подготовиться? Но к чему?

– Отлично. – Старый пикси стукнул костылями в землю. – Разгвыздай ах тенен, Фигли!

Из темноты на Веренса вдруг бросилась толпа синих человечков. Сотни ручек схватили его. Пикси стремительно выстроились в пирамиду, вздернули Веренса на ноги и прижали к стене. Некоторые человечки уцепились за свисающие с потолка корни, а другие держали Веренса за ночную рубашку, – таким образом он сохранял более-менее вертикальное положение.

Еще одна толпа приволокла откуда-то нормальный человеческий арбалет и установила его на камень рядом с королем.

– Э… я хотел бы сказать в свое оправдание… – пробормотал Веренс.

Переваливаясь, будто гусыня, келда на пару минут скрылась в темноте, а потом вернулась. Ее маленькие кулачки были крепко сжаты. Она подошла к огню и вытянула над ним руки.

– Йин! – крикнул старый пикси.

– Но вы же целитесь прямо в…

– Йин! – заорали Нак-мак-Фигли.

– …Тон!

– Тон!

– Гм… это, э-э… несколько…

– Тетра!

Келда бросила что-то в огонь. С ревом полыхнуло ослепительно белое пламя, раскрасив пещеру в черно-белые цвета. Веренс зажмурился.

Когда зрение вернулось, он увидел торчавший из стены, прямо рядом с его ухом, арбалетный болт.

По пещере еще плясал белый свет, но Келда уже отдала очередной приказ. Бородатый пикси застучал костылями.

– Теперь могешь отходить от стены. Нуу!

Фигли отпустили Веренса. Сделав несколько неуверенных шагов, он повалился на пол, но пикси даже не обратили на него внимания. Он поднял взгляд.

На стене, прибитая стрелой, извивалась тень. Некоторое время она пыталась вытащить стрелу своими иллюзорными руками, а потом стала бледнеть и наконец исчезла совсем.

Веренс поднял руку. На стене опять появилась тень, но она, по крайней мере, выглядела нормальной.

К нему подковылял старый пикси.

– Все полный ажур, – сообщил он.

– Вы убили мою тень? – спросил Веренс.

– Могешь звать это тенью, – согласился пикси. – То влияние, что они наложили на тебя. Ничего, скоро опамятуешься, будешь как дитя.

– То есть я могу впасть в детство?

– В смысле, будешь как новейший, – поправился пикси. – Приветствуем тебя, королек. Я – человек Большой Агги. Могешь звать меня премьер-министром, как смею предполагать. Не желаешь пить глоток воды и ведать жареную лепешку, пока ждем?

Веренс потер лицо. Он уже чувствовал себя лучше. Туман постепенно покидал его голову.

– Как я могу вас отблагодарить?

У пикси радостно заблестели глаза.

– Есть одна малая мелочь, которую, говорила карлина Ягг, ты мог бы нам дарить. Совсем бесплатная для тебя, ничего не стоящая.

– Все, что угодно, – посулил Веренс.

Двое пикси, полусогнувшись, быстренько приволокли длинный свиток и развернули его перед Веренсом. В руках у старого пикси откуда-то появилось гусиное перо.

– Это называйся подпись, – сказал он, глядя на Веренса, который, в свою очередь, с изумлением таращился на покрытый мелкими буковками пергамент. – Не забывай ставить ыныциалы под каждовым подпунктом и кодицилом. Мы, Нак-мак-Фигли, простоватый народец, – добавил он, – но кой-каковой толк в документах имеем.

Всемогучий Овес, часто моргая, смотрел на матушку поверх сложенных для молитвы рук. Затем он украдкой покосился на топор.

– Ты не успеешь, – сказала матушка, не двигаясь с места. – Если уж собирался использовать его, надо было заранее брать в руку. Молитва – это, конечно, хорошо. Она иногда помогает привести мысли в порядок. Но топор есть топор, во что бы ты ни верил.

Овес немного успокоился. Честно говоря, он ожидал, что она прыгнет ему прямо в горло.

– Может, Ходжесааргх приготовит чай, а то что-то в горле пересохло… – проскрипела матушка и, тяжело дыша, опустила голову на наковальню.

Краем глаза она заметила медленное движение его руки.

– Я принесу… спрошу… я…

– У этого сокольничего голова на своем месте прикручена. Кстати, от какого-нибудь печенья я тоже не откажусь.

Пальцы Овса сжали топорище.

– И все равно не успеешь, – сказала матушка. – Впрочем, ладно, можешь держать его в руке. Первым делом – топор, а помолиться всегда успеем. Ты похож на священнослужителя. Кто твой бог?

– Э… Ом.

– Это он или она?

– Он. Да. Определенно он. – Как ни странно, по этому поводу церковь еще ни разу не раскалывалась. – Э… и ты не против?

– Против кого? Против твоего бога? А почему я должна быть против?

– Ну… твои коллеги не уставали твердить, мол, омниане сжигали ведьм…

– Никогда такого не случалось, – сказала матушка.

– Боюсь, вынужден признаться, что в летописях…

– Ведьм они никогда не сжигали, – повторила матушка. – Быть может, сжигали каких-нибудь старых женщин, которые посмели высказать в открытую свое мнение, а потом не успели убежать. Но не ведьм. Я скорее готова поверить в обратное – что это ведьмы кого-то жгли. Не все ведьмы отличаются приятным нравом.

Овес вспомнил о вкладе графа в составление «Великого инструментария»…

Эти книги были древними! Но не менее древними были вампиры! Можно даже сказать каноническими. Ледяной нож сомнения все глубже вонзался в его разум. Откуда нам знать, кто что написал? Чему или кому можно верить? Какое из писаний святое? И в чем состоит истина?

Матушка поднялась на ноги, подошла к верстаку, на котором Ходжесааргх оставил огненную банку, и внимательно ее осмотрела.

Овес покрепче сжал в пальцах топор. А ведь и правда, в такие секунды топор действует более успокаивающе, чем молитва. Может, стоит начать с небольших истин? Например, у него в руке топор…

– Я… я должен быть уверен, – запинаясь сказал он. – Ты… ты превратилась в вампира?

Матушка Ветровоск, казалось, не расслышала его вопрос.

– Куда запропастился этот Ходжесааргх со своим чаем? – спросила она.

Вошел сокольничий с подносом.

– Рад видеть тебя в добром здравии, госпожа Ветровоск.

– Ну, наконец-то.

Взяв чашку, она едва не расплескала чай. Руки матушки дрожали.

– Ходжесааргх?

– Да, госпожа?

– Ты поймал жар-птицу?

– Нет, госпожа.

– Я видела, как ты охотился за ней.

– Я нашел ее, но она погибла. Только выжженная земля и осталась, госпожа.

– Расскажи-ка об этом поподробнее.

– А сейчас точно подходящее время? – спросил Овес.

– Самое подходящее, – сказала матушка Ветровоск.

Овес сидел и слушал. Ходжесааргх был оригинальным и по-своему хорошим рассказчиком. Если бы ему пришлось пересказывать, например, сагу о Цортской войне, весь рассказ заключался бы в наблюдениях за птицами: сколько присутствовало бакланов и пеликанов; каждый ворон был бы точно описан; ни одна крачка не была бы пропущена. Возможно, упоминались бы и люди в доспехах, но только потому, что на них сидели вороны.

– Феникс не откладывает яйца, – заметил Овес. Это случилось вскоре после того, как он спросил, не употреблял ли сокольничий укипаловку.

– Он – птица, – возразил Ходжесааргх. – А птицы откладывают яйца. Ни разу не встречал ни одной птицы, которая бы не откладывала яйца. Я даже собрал скорлупу.

Он скрылся где-то в глубине конюшни. Овес с беспокойством улыбнулся матушке Ветровоск.

– Скорее всего, это куриная скорлупа, – пожал плечами он. – Я читал о фениксе. Мифическое существо, символ…

– Не сказала бы, – перебила матушка. – Лично я не видала вблизи ни одного феникса.

Сокольничий быстро вернулся, прижимая к груди небольшую шкатулку, набитую обрывками шерсти, а в самом центре покоилась небольшая кучка скорлупы. Скорлупа была серебристо-серой и очень легкой.

– Я нашел ее в пепле.

– Еще никому не удавалось найти скорлупу феникса, – осуждающе произнес Овес.

– Я об этом не знал, господин, – с невинным видом произнес Ходжесааргх. – Иначе не стал бы даже искать.

– Кстати, а кто-нибудь ее вообще искал? – спросила матушка, рассматривая скорлупу.

– Ага.

– Я подумал: возможно, феникс обитает в каких-нибудь опасных местах и… – начал было Ходжесааргх.

– Для новорожденного любое место опасно, – сказала матушка. – Вижу, ты много размышлял, Ходжесааргх.

– Спасибо, госпожа Ветровоск.

– Жаль, так ни до чего и не додумался, – продолжила матушка.

– Госпожа?

– Здесь скорлупа нескольких яиц.

– Госпожа?

– Ходжесааргх, – терпеливо объяснила матушка. – Феникс отложил больше одного яйца.

– Что? Но это невозможно! Согласно мифологии…

– О, мифология, – покачала головой матушка. – Мифология – это всего-навсего рассказ победившей стороны, а победила она потому, что мечи у нее были длиннее. Да и станут ли победители обращать внимание на всякие орнитологические тонкости? Так или иначе, всякой твари должно быть по паре, одинокая тварь долго не протянет. У жар-птиц тоже есть враги, как и у любых других существ. Помоги мне встать, господин Овес. Сколько у тебя сейчас птиц, Ходжесааргх?

– Пятьдесят.

– Когда ты пересчитывал их в последний раз?

Они стояли и наблюдали за тем, как Ходжесааргх ходит от клетки к клетке. Затем они стояли и наблюдали, как он пересчитывает птиц в обратном порядке. Потом он некоторое время рассматривал свои пальцы.

– Пятьдесят одна? – подсказала матушка.

– Я ничего не понимаю, госпожа.

– Тогда пересчитай их по видам.

Получилось, что вместо восемнадцати мучеников бородатых в клетке сидели девятнадцать птиц.

– Может, еще один прилетел, завидев сородичей? – предположил Овес. – Как голубь.

– Такого не бывает, господин, – возразил сокольничий.

– И один из них не будет привязан, – сказала матушка. – Можете мне поверить.

Они нашли его в глубине клетки. Этот мученик был чуть меньше остальных и смирно висел на жердочке.

Редкая птица способна вести себя в клетке более спокойно, чем ланкрский ухтыястреб, он же мученик бородатый. Это плотоядная птица, пребывающая в вечных поисках возможности стать вегетарианцем. Большую часть времени ухтыястреб спит, но, когда совсем подводит желудок, он предпочитает спокойно сидеть на ветке и ждать, пока кто-нибудь умрет. Перед тем как погрузиться в сон, мученик бородатый покрепче обхватывает ветку когтями, после чего переворачивается вниз головой – и спокойно дремлет. Ходжесааргх разводил этих птиц лишь потому, что встречались они только в Ланкре, а еще ему нравилось их оперение. Но все заслуживающие уважения сокольничие соглашались с тем, что поразить дичь при помощи ухтыястреба можно одним-единственным способом – если метнуть им из пращи. Матушка протянула к птице руку.

– Я принесу тебе перчатку, – предложил Ходжесааргх, но матушка нетерпеливо отмахнулась.

Птица перескочила ей на запястье. Матушка охнула – по ее руке пробежали зеленовато-синие огоньки, как от болотного газа.

– Ты в порядке? – спросил Овес.

– Лучше не бывает. Ходжесааргх, мне нужна эта птица.

– Уже темно, госпожа.

– Не имеет значения. Но ты должен закрыть ей голову колпачком.

– Я никогда не закрываю головы ухтыястребов колпачками, госпожа. Они всегда ведут себя спокойно.

– Но эту птицу… эту птицу… – пробормотала матушка, – ты еще не знаешь. Надень на нее колпачок.

Ходжесааргх медлил. Он вспомнил круг обожженной земли и существо, которое пыталось найти форму, в которой могло бы выжить…

– Госпожа, это ведь ухтыястреб?

– А почему ты спрашиваешь? – медленно произнесла матушка. – В конце концов, кто тут сокольничий – ты или я?

– Потому что в лесу я нашел… я видел…

– Что ты видел, Ходжесааргх?

Ходжесааргх не выдержал ее взгляда. Подумать только, он пытался поймать феникса! Другие птицы в худшем случае клюнут его, вырвут кусок кожи. Но если бы он поймал… Ходжесааргх ощутил непреодолимое, жгучее желание побыстрее избавиться от этой птицы.

Как ни странно, остальные обитатели птичника вели себя совершенно спокойно. Правда, все до единой головы были повернуты в сторону маленькой птички, сидевшей на запястье матушки Ветровоск. Все ничего не видящие головы в колпачках.

Ходжесааргх взял колпачок. Когда он надевал его на голову ухтыястреба, ему показалось, что под рукой сверкнуло золотистое пламя.

Впрочем, решил Ходжесааргх, это его не касается. Он столько лет провел в замке, достаточно счастливых лет – а все потому, что знал, куда можно совать свой нос, а куда – нельзя. И в это дело лучше было не соваться.

Матушка сделала несколько глубоких вдохов.

– Отлично, – кивнула она. – А теперь мы пойдем в замок.

– Зачем? Почему? – спросил Овес.

– А как ты думаешь?

– Вампиры ушли, – сказал священнослужитель. – Пока ты… приходила в себя. Господин Ходжес… ааргх сказал. Остались только солдаты и, э-э, слуги. А перед этим была какая-то суматоха, и из замка уехала карета. Но замок оцеплен стражниками, даже мышь не проберется.

– И как тогда пробралась целая карета?

– Ну, карета принадлежала вампирам, и правил ею их слуга, правда, Джейсон Ягг утверждает, будто бы видел в ней госпожу Ягг.

Матушка прислонилась к стене.

– Куда они направились?

– Я думал, ты прочтешь их мысли и сама определишь.

– Молодой человек, в данный момент я даже собственные мысли не могу прочесть.

– Но, матушка, ты же еще не оправилась от потери крови…

– Не смей указывать мне, от чего я оправилась, а от чего – нет! – резко перебила матушка. – Не твоего ума дело. Интересно, куда могла направиться Гита Ягг?

– Ну, я думаю…

– В Убервальд, не иначе.

– Что? Но с чего ты взяла?

– Просто знаю. Ланкр сейчас небезопасен, а в такую ночь в кривые земли только самоубийца сунется. Можно, конечно, спуститься на равнину, однако я не удивлюсь, если дорогу размыло.

– Но Убервальд… там ведь опасно!

– Опаснее, чем здесь? – спросила матушка. – В Убервальде хорошо разбираются в вампирах. Тамошние жители к ним привыкли. И там есть безопасные места. Крепкие постоялые дворы вдоль главной дороги, это во-первых. Нянюшка – очень практичная женщина. Готова поспорить, именно так она и рассуждала. – Матушка вдруг поморщилась и добавила: – Но в конце концов они окажутся в замке вампиров.

– О нет!

– Я чувствую это в своей крови, – сказала матушка. – Вся беда в том, что Гита Ягг чересчур практична. – Некоторое время она молчала. – Ты что-то говорил о стражниках?

– Сейчас они заперлись в замке и носа на улицу не кажут, госпожа, – раздался чей-то голос у дверей.

Это был Шон Ягг, за спиной которого маячила ланкрская толпа. Вытянув перед собой руку, он неуверенно направился к матушке.

– Значит, нам повезло, – сказала она.

– Но в замок нам не войти, – возразил Шон.

– Ну и что? Им тоже оттуда не выйти.

– Гм… да. Но там арсенал. Все наше оружие! А еще они закатили там пьянку!

– Что это у тебя в руке?

– Ланкрский армейский нож, – ответил Шон. – Мой меч тоже в арсенале.

– А в этом ножике есть лезвие для извлечения солдат из замка?

– Э… нет.

Матушка оглядела нож со всех сторон.

– А эта кривая штуковина для чего?

– Это Регулируемое Устройство Для Одержания Победы В Онтологических Спорах, – важно сообщил Шон. – Король попросил его добавить.

– Ну и как? Работает?

– Э… если правильно отрегулировать.

– А это лезвие зачем?

– Это Инструмент Для Извлечения Истины Из Сказанного, – ответил Шон.

– Еще одна идея Веренса?

– Да, матушка.

– Очень полезный ножик, – сказал Овес. – Каждому солдату по такому бы…

Он искоса глянул на матушку. Как только появились люди, она сразу изменилась. Буквально минуту назад она выглядела сломленной, усталой пожилой женщиной, но сейчас она держалось уверенно и прямо, словно ее поддерживали леса гордости.

– Так точно. Вот начинает противник кричать: «Щас мы тебе отрежем я… язык…» – Шон густо покраснел. – А у тебя, в общем, Инструмент имеется…

– И что?

– Ну, с помощью его ты сразу Извлечешь Истину. Отрежут тебе или нет.

– Мне срочно нужен конь, – объявила матушка.

– У Голокуров есть лошадь, они на ней пашут… – начал было Шон.

– Слишком медленная.

– Я… э… у меня есть мул, – сказал Овес. – Король был настолько любезен, что позволил мне поставить его в конюшню.

– Любопытное животное… Ни туда ни сюда, – хмыкнула матушка. – Как раз для тебя. Значит, и мне подойдет. Веди его, я отправляюсь спасать девочек.

– Что? Но я думал, ты хочешь всего-навсего до дома добраться! А ты собралась в Убервальд? Одна? Этого я не позволю!

– А я у тебя разрешения не спрашиваю. Давай-давай, иди за своим мулом, не то Ом прогневается. Наверное.

– Но ты едва стоишь на ногах!

– Ничего подобного! Ступай!

Овес повернулся за поддержкой к собравшимся ланкрцам.

– Вы же не позволите бедной старой женщине в одиночку сражаться с чудовищами да еще в такую ненастную ночь?