Комонс Батыршин Борис

Да вы наверняка слышали:

Поставили это наши во Вьетнам новейшие МиГи. Ну, инструктируют летчика-истребителя по имени… скажем Сунь Хунь Чай:

„Управление простое. Если плохо будет, жми первую кнопку. Если хуже – вторую. Если совсем кранты – вот эту, красную“.

Ну, сел Сунь Хунь Чай и полетел. Навстречу – „Фантом“. „Ой, плёхо“, – думает Сунь. Нажал первую кнопку. Пых! – „Фантома“ как не бывало. Порадовался, летит дальше. Навстречу – звено „Фантомов“. „О, хузе“, – понимает Сунь. Нажал вторую кнопку, те и попадали. Полёт продолжается. Навстречу – уже целая эскадрилья „Фантомов“. „Ну, всё…“, – думает Сунь Хунь Чай, и нажимает красную.

Сзади кто-то хлопает его по плечу: „А ну-ка, косоглазенький, подвинься, сейчас мы их…“»

Сам, прошу заметить, вспомнил, без подсказки. Или это опять штучки общей памяти?

Завтрак. «Овсянка, сэр!» – проинструктированный мною Женька приводит маму в восторг анекдотом про британского лорда и наводнение на Темзе. А дальше: «Вы слушали Пионерскую зорьку», «реципиент» (вполне на этот раз выспавшийся) хватает собранную с вечера сумку и выбегает из дома.

Маршрут выбирается в обход – дольше минут на пять, зато меньше вероятность встретить одноклассников. Нет, мы никого не боимся, просто тогда придётся здороваться и дальше идти вместе. А нам сейчас есть с кем поговорить.

«Я: Слушай, третьим уроком русский. Пусти порулить, а? Очень хочется с Галиш… с Галиной Анатольевной хоть после урока поговорить.

Женька: Успеется. Договорились же – ваша сегодня будет тренировка.

Я: Да брось ты „выкать“. В конце концов, я – это ты.

Женька: Хорошо. Тренировка ваш… твоя. А в школе я буду главный. В конце концов, это мне надо учиться, а ты и так всё знаешь. Ну и дров вчера достаточно наломал, ребята неделю ещё будут вспоминать…»

Тут он прав, причём по обоим пунктам. Особенно насчёт дров – их было наломано от души, и с завучихой, и на уроке истории… Жалкие мальчишеские выходки, не достойные шестидесятилетнего мужика. А перед Гешей-то как стыдно, и не передать… впрочем, он, конечно, ничего не понял и воспринял происходящее именно так, как я и рассчитывал: как попытку самоутверждения очередной жертвы переходного возраста.

Кстати – что-то незаметно, чтобы сопливое альтер эго слишком уж горевало по этому поводу. Ну да, помню, какими глазами смотрела тогда Милада…

Вот и ограда школьного палисадника. Сегодня на «тропе Хо Ши Мина» дежурят два хмурых десятиклассника – разворачивают особо торопливых к воротам. Вон, уже и по уху кому-то заехали – не слишком сильно, для порядка. И правильно, нефиг беспорядок нарушать и дисциплину безобразничать! Крюк-то невелик, всего каких-нибудь метров пятьдесят. Крыльцо, распахнутая дверь, ещё один блокпост – «А сменка где?» Да вот она, вот – полиэтиленовый пакет с кедами засунут в сумку поверх учебников. Не в тряпичном же мешочке её носить – за шнурок, как пятиклашка?

Первый звонок, бегом наверх, на второй этаж. Родной семнадцатый кабинет, прямо напротив учительской…

Учебный день начался.

На этот раз я не опоздал. Сел, снова рядом с Миладой – она рассеянно улыбнулась и пододвинула в сторону тетрадку, давая мне место – выложил из сумки всё положенное и…

– Здравствуйте, ребята!

Дверь открылась и в класс вошла большая красивая женщина в шали, с расписной брошью на шелковом платье. У меня потемнело в глазах. Именно у меня – Женьке-то пофиг, он моего пиетета перед новой классной руководительницей не разделяет, и это неудивительно – до сих пор наш класс встречался с ней от раза к разу, в основном, по случаю замены заболевших учителей.

Как же обидно, что сейчас не литература, а русский! Да и литература, если честно… что там в первой четверти – «Слово о полку Игореве», Радищев, Фонвизин? Зато дальше Жуковский с Рылеевым, а там и до Грибоедова недалеко.

Что-что? Точно, ведь это именно в восьмом классе и было! Урок начинается с поразительного заявления – на осенние каникулы наш класс вместе с параллельным восьмым «Б» отправляется на экскурсию в Пятигорск. Народ зашумел, запереговаривался, Галине Анатольевне пришлось постучать по столу карандашом и нахмуриться. Впрочем, строгость эта напускная – её явно обрадовала наша реакция. А уж как я рад…

Остаток урока пролетел для меня незаметно. Женька старательно карябал в тетрадке ручкой (шариковой, хоть на этом спасибо – гонения на сей девайс остались в прошлом, как и перьевые ручки, которые приходилось заправлять фиолетовыми чернилами из стеклянного пузырька). Сложносочинённые предложения, сложноподчинённые… я мысленно уже был у подножия Бештау, откуда рано утром можно разглядеть поверх облачной гряды зубчатый контур Большого Кавказского хребта, подсвеченный восходящим солнцем…

Из медитативной мечтательности я вынырнул только на перемене – вернее, меня вышвырнул из неё резкий, болезненный всплеск Женькиных эмоций.

– …да ты просто советский мышонок! – с удовольствием повторил Ян. Он гордился собой – на тонких губах природного шляхтича играет презрительная улыбка. Ему отвечают злорадным хихиканьем, благо, есть кому. Эта троица – нельзя сказать, что наши с Женькой враги, но уж точно не друзья, и отношения между нами всегда были натянутые. В лучшем случае. Прямых стычек не случалось довольно давно (хотя было когда-то и такое), а вот возможности уязвить, а то и болезненно кольнуть Женькино самолюбие, они не упускают. Надо же, а я вчера об этом и не вспомнил, спасибо эйфории…

Забавно, но именно этот случай я отличнейше помню. Своей памятью, без Женьки. Тогда я не нашёлся, что ответить, и это было особенно обидно – «Золотого телёнка» я прочёл на летние каникулы. Радзевич, видимо, тоже – и счёл, что достаточно приобщился к остроумию авторов.

Что стало поводом для обидного наезда, я, конечно, забыл. И сейчас прослушал, поскольку витал в облаках, предвкушая поездку в Пятигорск. А вот Женька не прослушал – набычился, налился краской. Я этого, ясное дело, видеть не могу, но чувствую, как горят у альтер эго уши и щёки.

А вот с ответом у него не всё гладко. Нет достойного ответа. Ян уже почуял слабину и разливается соловьём – с этой своей высокомерной усмешечкой…

Ну вот, опять – «советский мышонок…». Понравилось.

А ведь это надо пресекать, причём срочно. Спустишь, стерпишь такие вот смехуёчки – будет и дальше чморить по мелочам. А там и другие подтянутся, были желающие, помню… Моргнуть не успеешь, и ты уже в роли забитого неудачника. Девчонки уже хихикают, косясь на вчерашнего возмутителя спокойствия.

Вот уж точно – «Sic transit gloria mundi…»[4]

Милка рядом – отвернулась, но боковым зрением я замечаю, как заалели её щёки.

Ей что, стыдно за Женьку… за меня?

«Реципиент» тормозит, никак не может решить, что делать. Эмоции прут из него фонтаном, для внепланового «щёлк-щёлк» даже особых усилий прилагать не придётся.

Но – договор есть договор. Разрушить доверие – раз плюнуть, а что я потом делать буду? Сказано же умными людьми: «без сотрудничества со своим юным альтер эго, вы не добьётесь ничего…»

А потому – как там, в анекдоте? «А ну-ка, косоглазенький, подвинься…»

Женька, сообразив, послушно уплывает в глубину. Я мысленно встряхиваюсь, «щёлк-щёлк»… и, неожиданно для наших визави, присоединяюсь к их смешкам. Такой реакции от меня не ждали, веселье стихает само собой.

Складываю руки на груди и смотрю Радзевичу прямо в глаза. Мне весело.

«…знал бы ты, парень, с кем связался…»

– Советский мышонок, говоришь? Ильфа и Петрова, стало быть, осилил? Что ж, лучше поздно, чем никогда.

Ян осёкся.

– Да я…

– Головка от буя. – пауза, неуверенные смешки вокруг. – Раз осилил, то должен был запомнить, кого Остап называл советским мышонком. Или ты только картинки смотрел?

Теперь набычился уже Радзевич. Что, действительно не помнит?

– Ну, там, какого-то, я точно не…

…вот это правильно, оправдывайся…

– Не какого-то, а самого гражданина Корейко. Которому Остап, как комбинатор, в подмётки не годится. Вот и выходит, что вы, Шура, сделали мне комплимент.

– Я не Шура! – пытается спорить Ян, уже по инерции.

– Да ты что? Прости, перепутал – в плане интеллекта вы с Балагановым, считай, близнецы… лейтенанта Шмидта.

На этот раз засмеялись все. «Золотого телёнка» читали многие, да и фильм с Юрским вышел давно, лет десять назад.

– И ещё…

Перехожу на театрально-зловещий шёпот.

– Говоришь, «советский мышонок»?..

Он машинально кивает.

– А ты сам, значит, мышонок антисоветский? Нет, ты скажи, кому надо – запомнят…

Потрясённое молчание. Зрители, сам Ян, даже подоспевший Аст попросту не знают, как реагировать.

Выдерживаю паузу по Станиславскому, потом весело смеюсь и хлопаю «пациента» по плечу.

– Ладно, Яша, не парься… – а вот теперь резко сменить тональность, пусть слегка обалдеют. – Спиз… прокозлил, прогнал фуфло, бывает. Но учти: базар в приличном обществе принято фильтровать. Так ведь можно и ответить…

Молчание было мне ответом. Молчание – и непонимающие, а кое-где и тревожные взгляды. Сам же Ян, обычно высокомерный и элегантный, как и положено истинному пшеку, будто съёжился, стал меньше ростом. Даже сделал вид, что не заметил уничижительного «Яша» – если память мне не изменяет помню, никто и никогда его так не называл… Ну да, конечно: «Фильтруй базар», «ответить», «фуфло» – это не наш сленг. Уже после выпуска, я узнал, что в известных кругах наш квартал называли «Московским Тель-Авивом». Дома здесь – сплошь кооперативные, от московских НИИ и культурных учреждений, вроде того же «дома Циркачей», а дети из населявших их семей были страшно далеки от воровской романтики заводских окраин. А уже фамилии в классе – Нейман, Клейман, Брухис, Хасин, Либман, Якимов, Тумаркин, Гинзбург…

Самое любопытное, что в моём школьном детстве «еврейский вопрос» отсутствовал как явление, и даже неизбежные анекдоты на эту тему мы рассказывали «без привязки к окружающей действительности». Даже когда Маринка Нейман сменила фамилию на «Соколова», даже после Миладкиного отлёта в Вену, откуда путь лежал прямиком в аэропорт Бен-Гурион, ничего у меня не ворохнулось. И потом, сталкиваясь с любыми, даже вполне невинными проявлениями антисемитизма – будь то чьи-то ядовитые высказывания, или дежурные рассуждения о «лимите» на евреев в ВУЗах и «ящиках» – я всегда испытывал неловкость за собеседников.

Да, потом ситуация в школе наверняка изменилась. Не могла не измениться. Но я этого уже не застал – и ничуть о том не жалею.

А пока – я нырнул в спасительные глубины нашего общего мозга, уступая «руль» своему альтер эго. Если бы сознание могло сгореть от стыда – уверен, от меня сейчас осталась бы жалкая горстка пепла.

…не наигрался в альфа-доминанта за прошедшие годы, не навыпендривался? Или опять спишем на подростковые гормоны? Так ведь и в привычку может войти.

А может, не стоит к себе так строго? Всё же, некое оправдание у меня имеется. В школьной среде поставить себя – дорогого стоит. Подростки неразборчивы, для них порой кто эпатажнее, наглее, бесцеремоннее – тот и альфа. А ведь я – мы с Женькой – не можем похвастаться особым авторитетом у одноклассников. Случалось и сносить обидные насмешки, и уклоняться от конфликтов по причине неуверенности в себе, и занятия фехтованием не очень-то мне в этом помогали. Это уже потом, в армии, я осознал, как важно вовремя поставить себя, отвечать ударом на удар, на любой наезд или глумление…

Так что, ничего, сойдёт. Спасибо, хоть без мордобоя пока обошлось. Пока. А над интеллектуальной и хе-хе, морально-нравственной составляющей авторитета мы ещё поработаем. Да и в плане мордобо… э-э-э… иных мер. Мало ли как оно дальше обернётся?

Альтер эго пунктуально соблюдал договор: перед тренировкой отлучился в уборную и там – «щёлк-щёлк». Так что в фехтовальный зал нашу общую оболочку доставил уже я. Вместе с криво застёгнутой (торопился же!) защитной курткой и зажатой под мышкой маской – сабли ждали в длинной стойке у стены зала.

Как выяснилось, мышечная память наследуется вместе с сознанием, и я, упражняясь возле манекена или в паре с кем-то из ребят, нет-нет, да и включал своё, истфехтовское. Последние лет семь я тренировался очень редко – старые болячки и травмы припечатали меня, поставив на грань инвалидности. И теперь юное Женькино тело под моим чутким руководством с удовольствием «вспоминало» незнакомые стойки и движения.

Васич, конечно, не мог этого не заметить. То и дело я ловил на себе его взгляды – сперва недоумённые, а потом и задумчивые. Но ко мне ре не подошёл ни разу за всю тренировку, хотя остальных из группы вниманием не обделял.

Звоночек. И, надо сказать, тревожный. Вон, как Женька напрягся…

Полтора часа пролетели, как пять минут – я откровенно наслаждался быстротой и гибкостью молодого тела, лёгкостью, с которой удаются самые замысловатые связки, давно забытой скоростью реакции. К сожалению, бои пришлось просидеть на скамейке – а я-то ожидал, что тренер поставит меня с кем-то в пару. Просто чтобы посмотреть, что я выкину на этот раз.

Финальный свисток, построение, салют клинками, «в раздевалку марш!»

Я даже растерялся – а как же обещанный «разбор полётов»? Так ждал, готовился…

Нет, всё в порядке: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Аст, выходя из зала, посмотрел на меня с тревогой во взгляде. Я сделал успокаивающий жест: «фигня-война, обойдётся». К гадалке не ходи, будет дожидаться меня в раздевалке. А если выгонят (беседа с тренером может и затянуться) – то в холле, на первом этаже. Но уйти – не уйдёт нипочём. Не тот характер.

Он кивнул мне на скамейку, сам присел рядом. Я молчал и наблюдал, как он нервно тискает смятые перчатки – белые, фехтовальные, не то, что наши мотоциклетные с кирзовыми раструбами, чёрные, как душа серийного убийцы.

– Вот что, Абашин… – Васич, наконец, решился. – Ты уж прости, но из секции я тебя отчисляю. Нет-нет, дело не в нарушении – просто тебя надо переучивать, а это долго. И, учитывая возраст – бессмысленно.

Я не отреагировал. Зато где-то в районе левого виска взвыл в отчаянии Женька. Ну, ещё бы, для него фехтование – предмет гордости. Хотя, если честно, гордиться особо нечем.

Васич помолчал несколько секунд – видимо, ожидал бурных протестов и готовился объяснять неразумному вьюношу, что перспектив в данном виде спорта у него нет, и лучше, не теряя времени, заняться чем-то другим. Например, ОФП. Или греблей – в расположенном неподалёку центре водных видов спорта как раз набирают новые группы.

Не дождался – я старательно выдерживал паузу.

– Где нахватался всего этого – скажешь?

Я пожимаю плечами. Это Асту можно втирать насчёт пересмотренных летом французских фильмов с Жаном Марэ, а опытного тренера на мякине не проведёшь.

– Ну, не хочешь – дело твоё. Вообще-то, задатки у тебя есть, только… – продолжил Васич, и я уловил в его голосе виноватые нотки.

…клюёт, клюёт…

– Давай-ка, мы с тобой поступим так. Мой знакомый по физкультурному институту сейчас преподаёт сцендвижение в ГИТИСе. Есть у него и курс сценического фехтования, особый, продвинутый. Занимаются они здесь, только график тренировок плавающий, раз на раз не приходится. На этой неделе, к примеру, в субботу, в шестнадцать ноль-ноль. Сможешь? Я ему позвоню, предупрежу.