Первая печать Осояну Наталия
И вот я лечу, пытаясь бороться со сном, как вдруг одна из туч впереди меня, не очень большая, но какая-то слишком плотная, неожиданно меняет направление и идет против ветра. Приглядевшись, я увидел в самом сердце тучи летающий остров, погруженный во тьму.
Сейчас-то я понимаю, что остров этот с самого начала выглядел странно и разумный человек ни за что не стал бы к нему приближаться, но той ночью мне пришлось выбирать из двух зол: либо лететь вперед и надеяться, что где-нибудь посреди леса обнаружится достаточно большая поляна, либо попытать счастья на острове – что я и сделал. Тут как раз началась гроза; вспышки молний осветили внутренний двор, который и был предназначен для махолетов, так что сесть удалось без проблем.
Как я уже сказал, кругом царила тьма. Простояв некоторое время подле своей машины, я так и не дождался появления хозяев, а гроза тем временем разыгралась не на шутку. Что ж, подумал я, раз хозяева до сих пор не пригласили непрошеного гостя внутрь и не велели убираться восвояси, значит, этому гостю предоставлена некоторая свобода действий. Захватив фонарь, я отправился осматривать дом: был он не особенно велик, всего два этажа и невысокая башенка, на которой почему-то не горел огонь маяка. Переступив порог, я оказался в большом и совершенно пустом зале, из которого три двери вели в соседние помещения, а в дальнем углу виднелась винтовая лестница на второй этаж. Было довольно-таки чисто – дьюс особняка со своими обязанностями справлялся неплохо, – но что-то подсказывало мне: хозяева давно покинули дом, и едва ли по своей воле. Случись такое на земле, кругом лежал бы толстый слой пыли, а с потолка свисала бы паутина, но в небе все происходит иначе.
В одной из комнат обнаружился накрытый стол с оплавленными свечами и яствами, которые пришли в негодность лет десять назад. Та же самая участь, к величайшему разочарованию голодного бродяги, постигла и припасы в кладовой! Казалось, будто неведомые обитатели этого странного дома просто встали из-за стола и ушли, чтобы больше не возвращаться… Их не выкрали воздушные пираты, не растерзали какие-нибудь твари, которых в облаках ничуть не меньше, чем на земле, но оттого, что я нигде не увидел следов борьбы, становилось лишь страшнее.
И все же я поднялся на второй этаж…
Там меня поджидал сюрприз – огромная библиотека, при виде которой я позабыл про голод, усталость и страх и принялся исследовать шкафы. Ох, если бы вы только знали, сколь много редчайших книг я обнаружил! Но недоумение мое от этого лишь росло: как мог обладатель богатейшего клада все бросить и даже не позаботиться о сохранности книг?! Одно из окон библиотеки было разбито, и сырость, беспрепятственно проникая внутрь, успела испортить некоторые бесценные тома. Поблизости от разбитого окна я увидел стол, за которым, должно быть, хозяин особняка проводил немало времени, погруженный в работу, столь приятную для всякого из людей книги. И кое-что меня встревожило не на шутку: бумаги, некогда лежавшие на столе, были сметены на пол, а на гладкой столешнице красовались… следы когтей. Крови, впрочем, не было, и от этого картина показалась мне еще загадочней. Наверное, я так и просидел бы среди книг до самого утра, размышляя о судьбе их исчезнувшего хозяина, как вдруг сквозь шум дождя и громовые раскаты послышался странный звук, источником которого мог быть только человек. Смех.
Нечто зловещее чудилось в смехе, раздающемся в пустом доме, да еще и во время сильной грозы, но, как уже было сказано, в ту ночь здравый смысл покинул меня. Да, вы верно предположили – я решил подняться на башню, поскольку звук, чем бы он ни оказался на самом деле, слышался именно оттуда. По пути я заглянул во вторую комнату, располагавшуюся на этаже, и обнаружил там спальню, в которой царило то же запустение, что и везде. Это меня уже не удивило. На башню вела узкая темная лестница, и отчего-то я потушил свой фонарь – этот беспричинный поступок спас мне жизнь.
На смотровой площадке царили ветер, дождь и темнота. К последней мои глаза уже успели привыкнуть, но даже не знаю, как описать то, что я увидел…
Точнее, тех.
В каком-то смысле они были красивы – стройные юные тела, полные сил и даже с виду необычайно легкие, да еще и жемчужно-серые крылья за спиной, – но от одного лишь взгляда на их лица меня бросило в дрожь, потому что не оставалось никаких сомнений, что эти создания абсолютно неразумны и столь же абсолютно агрессивны. Огромные совиные глаза, крючковатые носы, напоминающие клювы, и разинутые до ушей пасти, полные острейших зубов… Даже сейчас, вспоминая об этом, я покрываюсь холодным потом. А какие у этих созданий были когти! И на пальце у… э-э… особи мужского пола красовалось ключ-кольцо. Теперь я знал, кто оставил следы на столешнице в библиотеке. Судьба хозяев дома перестала быть тайной.
Но об этом можно было поразмыслить потом, в безопасном месте, а я вовсе не был уверен, что сумею до такого места добраться. Чтобы не испытывать ваше терпение, в этой части истории обойдусь без подробностей: мне удалось добежать до махолета и поднять его в воздух, а потом началась гонка сквозь грозу… Да, этот полет я не забуду до конца своих дней. Крылатые бестии вились вокруг, когтями полосовали обшивку и при этом не переставали хохотать. То и дело сверкали молнии. Одна из них чуть было не попала в меня и ненадолго отпугнула тварей. В конце концов они отстали – из-за того, как мне кажется, что мы слишком удалились от летающего острова, а свойственное птицам чувство направления у этих созданий отсутствовало.
Я посадил махолет неподалеку от маленькой деревушки… Точнее, там моя машина рухнула на землю, пострадав куда серьезнее, чем вчера. К счастью, жители отнеслись ко мне гостеприимно, в отличие от горожан. Они же поведали мне о странных исчезновениях, случающихся по всему Лайону вот уже целых пятнадцать лет, – всякий раз, как вы догадываетесь, люди пропадали во время грозы. Мой рассказ о летающем острове и его обитателях пришелся весьма кстати… Но это уже совсем другая история.
– Ах, господин Парцелл! – Арно покачал головой, лукаво улыбаясь. – Вы нарушаете правила! Разве воздушные фаэ могут поселиться на летающем острове, где кругом сплошные кристаллы-ловушки, благодаря которым остров и не падает на землю? По этой же причине они должны были бежать от вашего махолета без оглядки, ведь его сердце именно из таких кристаллов! Ну, что вы на это скажете?
– Что вы невнимательны, мэтр, – спокойно ответил грешник. – Разве я хоть единожды произнес слово «фаэ»?
Улыбка печатника погасла, он ошеломленно уставился на Парцелла, словно лишь теперь до него начал доходить истинный смысл истории о летающем острове – и поверить в этот смысл было нелегко!
– Я тоже никак не возьму в толк, что это были за твари, – проговорил Гром, растерянно хмуря брови. – Никогда о таких не слышал.
– А я слышал, – сказал Карел с легкой усмешкой. – О-о, они необычайно зловредны, жестоки и кровожадны! И неразумны, как верно заметил господин Теймар, хотя добавлю от себя – некоторые успешно скрывают свою неразумность. Имя этим созданиям… люди.
Грешник молча склонил голову, признавая правоту Карела.
– Что за глупости! – воскликнул Симон, вложив в три слова все свое безграничное презрение к Парцеллу. – Это невозможно! Бессчетные попытки создать крылатых людей приводили к смерти испытуемых, а кого миновала смерть, тех ждало безумие! Это всё ваши выдумки, господин грешник!
– Нет-нет, – покачал головой Арно. Прежняя уверенность, равно как и благодушное настроение, начала к нему возвращаться. – Вы правы, Симон, лишь в одном: грешники могут воссоздать только те части тела, которые человеку свойственны, а всякие там крылья, жабры и прочее влекут за собой весьма печальные последствия. Но это потому, что в каждой рукотворной вещи живет дьюс, а он может слиться с человеком только тогда, когда обнаружит для себя подходящее пустое место… Здесь же мы имеем дело с людьми, пустившими в себя не дьюсов, а воздушных фаэ, духов.
– Фаэ?! – Лекарь вспылил пуще прежнего, напрочь позабыв о том, кто перед ним. – Да я скорее съем свой диплом, чем признаю такое! Если бы фаэ могли самовольно вселяться в тела людей, нам вовсе не осталось бы места в этом мире, потому что здесь кругом духи!
Печатник развел руками:
– Случайность правит миром. Да, фаэ сторонятся людей, но из любого правила бывают исключения…
– Но не такие! – рявкнул Симон. – Я НЕ ВЕРЮ!
– Ваше право, – сказал Парцелл, по-прежнему сохраняя спокойствие. – Быть может, стоит послушать другие истории, а потом решить, какая из них наиболее невероятна?
– Согласен! – воскликнул Гром, неприязненно поглядывая в сторону лекаря. – Бросай, хозяйка! У меня есть история повеселее, чем эти страхи-ужасы.
Дженна потянулась за игральной костью, а Арно негромко проговорил:
– Никогда я не поверю, Парцелл, что вы не позаимствовали ни одной книги из такой богатой библиотеки. Неуч не должен владеть столь прекрасной вещью!
– Но ведь когда-то он прочитал все книги, что сумел раздобыть, – возразил грешник. – И, научившись управлять случайностями, стал тварью, бессловесной и кровожадной.
– Я бы спалил там все дотла, – отрешенно проговорил Карел.
Грешник хмыкнул:
– Мне на это не хватило времени… К счастью, потому, что потом меня бы мучила совесть.
– Пятерка! – взволнованно провозгласила девушка, и Гром, радостно потирая руки, начал свой рассказ.
История Грома, или Сон во сне
– Случилось это двадцать лет назад…
Кто-нибудь из вас бывал в Эйламе? Нет? Эх, жалость какая… Не мастак я расписывать красоты южного края, поэтому скажу коротко: мой родной город – самый красивый во всем мире, а кто не верит, пускай докажет, что я не прав. Вот так!
Эйлам лежит у подножия горы, которая зовется Спящий Медведь, только его не строили под горой, а совсем наоборот. Несколько веков назад Медведь был частью горного хребта в десяти днях пешего хода от Эйлама, но как-то раз его фаэ проснулся посреди зимы и решил попить воды… Ну да, это известная история про то, как печатник Марвин беседовал с Медведем, пока того не сморил сон, теперь уже вечный. Я не об этом хотел рассказать. И не перебивайте!
Так вот, гора нависает над Эйламом, и на ее вершине постоянно крутятся тучи. Бывает, они окутывают всего Медведя и после спускаются на город, но получается из этого вовсе не дождь, а туман. Наши старики твердят, что если кто заблудится в тумане, то попадет прямиком в подгорное царство, из которого назад дороги нет.
Хм… это самое… какой мальчишка не станет мечтать о встрече с настоящим древним фаэ, который восемь веков назад чуть было не уболтал до смерти великого печатника? Вот мы с друзьями и бродили в тумане, искали Медведя, да вот только не везло нам, долго не везло.
Однажды вышло так, что я отстал и… в общем, заблудился по-настоящему. Иду в тумане, кричу – никто не слышит. Страшно стало, видит Создатель, до смерти страшно! Ничего не видно, руку протяни – и то пальцев не разглядишь, а про ноги вообще молчу. Надо было на месте стоять, авось и наткнулся бы кто-то на меня, но от страха я соображать перестал и все брел, брел куда-то… пока земля не ушла из-под ног.
Очнулся я в таком странном месте, что и словами-то не опишешь. Вроде ничего особенного – зеленая лужайка, цветочки кругом, – а если приглядеться, то цветы эти не растут из земли, как положено, а, будто нити в ковре, друг с другом переплетаются, корней же у них вовсе не было – проверял. Да и лепестки цвет меняли постоянно: глянешь разок – красные, а опять посмотришь, да повнимательнее – уже оранжевые или желтые…
Загляделся я на них, а тут из-за спины голос: «Ты кто такой?» Поворачиваюсь – девчонка. Лет примерно моих, то есть не старше двенадцати, худая такая, бледная. Глазищи в пол-лица… красивые очень, но грустные. Я говорю – дескать, заблудился, а ты кто? Она еще грустнее сделалась и призналась, что тоже заблудилась, причем давненько, да к тому же не помнит о себе вообще ничего: ни имени, ни дома. И ну рыдать! Насилу успокоил… Давай, говорю, вместе искать отсюда обратную дорогу, потому как не бывает таких мест, откуда нельзя домой добраться. Нужно только очень захотеть!
Шли мы вместе с ней дня четыре, если не больше. Навидались в том лесу такого – еще на десять историй хватит, да только не спешите решать, что это и было настоящее подгорное царство, потому как солнышко светило ярко, по-настоящему, а иногда даже дождь шел. Откуда под горой солнце? То-то же. В общем, то мы от тварей прятались, то убегали, а подруга моя всякий раз твердила: «Хорошо, что это не Темный, который за деревьями ходит!» Какой Темный? Молчит и дрожит. Раза два ее об этом спросил, потом рукой махнул.
И вот вышли мы на полянку, а по ней будто граница проходит: по одну сторону, где мы, – цветы эти жуткие, без корней, а по другую – обычная трава да ромашки с лютиками. Нам бы в тот же миг через границу эту перешагнуть, но отчего-то вдруг спутница моя остановилась…
«Вижу! – говорит, и взгляд такой стал пустой, страшный. – Дом с желтыми стенами, а подле него – сад с беседкой… Вижу флюгер –змеюку с крыльями… Во дворе мальчик с девочкой играют, совсем малыши…»
Я тогда сразу понял, что это ее дом, и хотел было через границу перевести, как вдруг позади нас раздался такой рев, что от страха дух вон. Оглянулся я и увидел: из-за деревьев вышел здоровенный медведь, настоящий великан, и одним скачком оказался возле нас. Ее он схватил, к себе прижал, а меня лапой отшвырнул прочь.
Очнулся я…
Когда молчание стало тяготить всех, Дженна проговорила жалобным голосом:
– Так вы же хотели веселую историю рассказать?..
– Хотел, – ответил Гром. Он сидел, закрыв лицо руками, и от этого голос звучал приглушенно, казался чужим. – Но как начал, оно само пошло. Никому раньше об этом не рассказывал, вы первые.
– Я знаю, что дальше было, – сказал мэтр Арно и продолжил, выждав несколько секунд: – Ты очнулся в собственной постели и узнал, что несколько дней провел без сознания после того, как… ну, скажем, упал с обрыва. И о девочке этой никто ничего не слышал. Правильно?
Гром тяжело вздохнул.
– Она ведь рассказала мне про свой дом, помните? Но Эйлам большой, и в желтый цвет у нас многие постройки красят. Пока отыскал, недели две прошло… Жил там купец – богатый и такой нелюдимый, что к нему за ворота попасть было труднее, чем к королеве в спальню. Целый месяц прошел, пока я сумел с одним мальчишкой с кухни познакомиться и как следует его расспросить. Сколько детей у хозяина? Тот говорит, двое. Мальчик и девочка, обоим по три года. А другие были? Нет, говорит, нету других… Ничего он, в общем, про мою спутницу не знал. Я уж было решил, что ошибся, не тот дом выбрал, и тут он вдруг возьми да скажи: «Бедные дети, при живой матери сироты!» Оказалось, когда жена купца в тягости была, началась у нее странная болезнь: спать стала все больше и больше, а как родила, так и вовсе уснула навсегда. Так с тех пор и лежит, будто мертвая, оттого купец и видеть никого не хочет, кроме лекарей, да и они помочь не в силах… – Он опять надолго замолчал, потом прибавил чуть слышно: – Я еще три года прождал – вдруг проснется? А она умерла. Тут как раз Достопочтенный Аладоре, повелитель Ки-Алиры, набирал добровольцев для войны на юге, так я записался… С тех пор в Эйламе не бывал. Вот и вся история.
– Печально… – сказала Дженна, украдкой вытирая слезу.
– Дело давнее, – пробормотал Гром, и отчего-то в его лице появилось смущение. – Я о ней не вспоминал много лет, а сегодня что-то расчувствовался.
– Вы и в эту историю не верите, многоуважаемый Симон? – поинтересовался Арно, и все взгляды обратились к лекарю. Тот сразу же принял важный вид, будто находился не среди случайных попутчиков, а на собрании ученых мужей, где можно скрыть скудость ума или недостаток усердия под пестрым покрывалом умных слов.
– Я бы сказал, что здесь есть некоторая доля правды, – сказал он. – Подобные расстройства встречаются редко, но все-таки я точно знаю о двух случаях так называемого долгого сна, когда пациенты с каждым днем проводили в царстве грез все больше времени и в конце концов отказывались возвращаться к реальности… В этих грезах они попадали в миры, лишь отдаленно похожие на наш с вами, встречались с умершими родственниками и существами, для которых в нашем языке нет названия. Они также говорили, что…
– Про долгий сон знают все! – непочтительно перебил Марк. – Тут другое странно: как два человека могли встретиться во сне? Кто-то может мне объяснить? – И он взглянул на мэтра Арно, а потом на Теймара Парцелла.
Симон, к чьим познаниям юноша отнесся столь пренебрежительно, возмущенно фыркнул, а печатник сокрушенно вздохнул и развел руками:
– Чрезвычайно любопытная история, очень убедительно рассказанная, хотя и совершенно неправдоподобная. Я даже и не знаю, верить в нее или не верить. Никогда о таком не слышал, честно говоря! Боюсь, Гром, наше правило о правдивости…
– Постойте! – воскликнул Парцелл. – Что же вы, мэтр, не хотите услышать мое мнение? Я верю Грому, и мало того – рискну подвести под его рассказ некое обоснование, пусть оно и покажется вам невероятным. Мы знаем о Спящем Медведе, так? Он был весьма заметной вехой в карьере Марвина, и документы того времени свидетельствуют, что «беседа» с Медведем едва не стала последним подвигом великого мага… Но знаете ли вы, мэтр, как Марвин на самом деле остановил продвижение горы на юг?
Старый печатник нахмурился: его добродушное лицо вдруг изменилось, стало жестким и даже неприятным. Воцарившееся в комнате молчание сделалось почти невыносимым, когда он наконец очень неохотно произнес:
– Призвал на помощь водных фаэ. Они изменили русло подземной реки в том месте, где должен был пройти Медведь, и тем самым получилось нечто вроде печати… Она-то и остановила гору. – Оглядев изумленные лица своих попутчиков, он сердито прибавил: – Да, это тайна… была. Давным-давно на совете Гильдии решили, что лучше людям не знать подробностей о произошедшем, иначе Эйлам вполне мог опустеть. Но как ты об этом узнал?
– У меня свои источники, – ответил Теймар с легкой улыбкой, будто не заметив непочтительного обращения. – Продолжаю. Медведь, как мы все знаем, спит. Представьте себе, что его сны – это ручьи, которые стекают с вершины горы к ее подножию, причем лишь немногие проделывают этот путь по поверхности. Они опускаются все ниже и ниже, пока не смешиваются с водами подземной реки, что протекает не только под горой, но и под городом… Я прав, Гром?
– Верно, все так, – растерянно проговорил Верзила. – И что же? А наши сны? Они тоже… утекают куда-то?
– Я именно это и хотел сказать, – согласился грешник. – С нашими снами происходит то же самое, и чем крепче засыпает человек, тем глубже опускается его сон в толщу земли. А ведь самый крепкий сон – вечный…
– То есть они оба были в снах Медведя? – спросила Дженна. – Но отчего тогда эта женщина превратилась в ребенка? Почему не осталась в своем истинном облике?
– В мире снов иные законы, – ответил Парцелл. – Я могу лишь догадываться, что творится там со временем. Да и как знать, что представляет собой истинный облик человека или фаэ? Так или иначе, я верю, что эта история правдива.
– Я тоже, – сказал Марк.
Карел кивнул не промолвив ни слова.
Арно и Симон переглянулись: по всему выходило, что они впервые придерживались одного и того же мнения, но при этом оставались в меньшинстве. Печатник, усмехнувшись, махнул рукой – и Дженна в третий раз бросила игральную кость. Она со стуком упала на стол, и в тот же миг входная дверь отворилась, издав жалобный скрип.
С ног до головы покрытый снегом человек, в котором почти невозможно было узнать торговца по прозвищу Рыжий, прошептал чуть слышно: «Помогите…» – и рухнул на пол. Дженна ринулась к нему, Парцелл, Гром и Карел тоже не усидели на месте, да и остальным было уже не до игры. Через некоторое время, когда возле камина не осталось ни одной живой души, Ивер выбралась из своего убежища, где слушала истории, оставаясь незамеченной, и подошла к столу – ей было интересно, какая цифра выпала на этот раз.
– Единица… – пробормотала она. – И о чем же собирался рассказать этот долговязый зануда? Ладно, скоро узнаем…
3. Ледяная тюрьма
– Если бы я не видел, что они с напарником покинули нас всего-то три часа назад, – сказал Симон, – то мог бы с уверенностью утверждать, что этот человек провел на сильном морозе не меньше суток.
Рыжего уложили на кровать в той же комнате, которую они с Томасом снимали. Лекарь, ощутив себя самой важной персоной во всей гостинице, сразу же развел кипучую деятельность, заставив помогать себе даже мэтра Арно, но пока что его лечение не могло облегчить страдания торговца, который метался в бреду и стонал.
Гром, Карел и Парцелл засобирались было на поиски второго торговца, но едва они открыли дверь, как сразу сделалось ясно: стоит хоть кому-то отойти на пять шагов от «Горицвета», и его постигнет незавидная участь. Буря не просто лютовала с прежней силой, она разъярилась по-настоящему: вся улица поросла ледяными деревьями с прозрачными стволами и голубой кровью, а в мельтешении снежных хлопьев теперь без труда можно было заметить не только плясунов, но и других фаэ, куда более опасных. Одно из этих созданий, похожее на большого белого волка, с рычанием направилось к Грому, застывшему у открытой двери, и Парцелл еле успел ее захлопнуть перед носом у чудища.
– Снежный волк, – проговорил он совершенно спокойно, будто не замечая виноватого лица Верзилы. – Я видел трупы тех, кто заблудился зимой в лесу и попался этим существам в зубы…
Дженна, оставив лекаря наедине с пациентом, вышла в коридор и, устало вздохнув, прислонилась к стене. Ивер осторожно приблизилась, потянула сестру за рукав, но тут как раз появился Гром и сказал, улыбаясь:
– Хозяюшка, а как у нас с обедом?
Девушка вяло улыбнулась в ответ и побрела на кухню.
В ожидании обеда у камина постепенно опять собралась компания; пустовали места Симона и Беллы – молчаливая красавица поднялась в комнату и обратно не вернулась. Никто, однако, не торопился возобновить игру – все сидели молча и думали об одном и том же.
– Мы здесь пленники, похоже, – проговорил Карел. Арно, погруженный в облако табачного дыма, кивнул, а Гром пробормотал что-то утвердительное. – Я всякое видал, но такая метель… хм… она и для Дальних пределов слишком сильна. Даже не берусь предполагать, сколько еще продлится непогода – дня три, четыре… не знаю, не знаю…
– Дров достаточно, еды тоже! – крикнула Дженна из кухни. – Не переживайте!
– Постойте-ка! – встрепенулся Марк. – Четыре дня? Мы не можем ждать так долго!
– Так вперед, мой друг! – с усмешкой ответил старый маг. – Если вас ничему не научил пример Рыжего и покойного, по всем признакам, Томаса…
– С чего вы взяли, будто он покойник? – неприязненно спросил Марк.
Вместо печатника ответил Теймар Парцелл:
– К сожалению, в этом нет никаких сомнений. За стенами «Горицвета» – целая орда снежных фаэ, голодных и злых. Ума не приложу, отчего они так разъярились, но ничто живое в этой милой компании не протянет и пяти минут. Чудо, что хоть один из торговцев сумел вернуться.
– Я не могу сидеть здесь и ждать, пока буря закончится или фаэ успокоятся! – запротестовал Марк, теряя последние крохи спокойствия и уверенности в себе. – Это вопрос жизни и смерти!
– Вопрос жизни и смерти сейчас решается там. – Парцелл взмахнул рукой, указывая наверх. – И никто не знает, как он решится.
Юноша вскочил.
– Хватит издеваться! Это не шутки!
– А разве я шучу? – ровным голосом поинтересовался грешник. – Сядь на место, мальчишка, и не надо устраивать истерику. Никто из нас не может остановить бурю, поэтому будем ждать… Сейчас, по крайней мере, нет другого выбора.
Обескураженный Марк повиновался, а печатник взглянул на Парцелла с любопытством, но ничего не сказал. Тут из кухни вышла Дженна с подносом, уставленным тарелками, и почти сразу же со второго этажа спустился лекарь, усталый и расстроенный.
– Плохи дела у моего пациента, – заявил он с тяжелым вздохом.
– Не оттого ли, что он не заплатил за лечение авансом? – чуть слышно пробормотал Карел, но Симон его услышал и тотчас же оскорбился:
– Что вы себе позволяете?! Мой кодекс требует…
– Знаю я, что требует кодекс, – перебил Карел. – Но слишком уж много среди нас тех, кто вспоминает об этом лишь под звон монет. Здесь же случай и впрямь не из легких… – Он осекся. – Ох! Будь проклят мой длинный язык…
– Коллега? – Симон, мгновенно оставив все обиды, вопросительно поднял бровь. – Из какой школы?
Постояльцы навострили уши, но Карел медлил с ответом; его странное лицо, почти лишенное мимики, казалось деревянной маской. Наконец он произнес дрогнувшим голосом:
– Все это уже не имеет значения…
История Карела, или Великая книга
…Библиотечная пыль, шорох страниц. Разноцветные отблески ложатся на рисунок, и плоский цветок дурмана, разъятый на части для удобства запоминания нужного и ненужного, вдруг делается целым и оживает. В воздухе чувствуется его аромат…
– Говорят, я был одним из лучших учеников Миранды Лаорэ… Да, той самой. Она возвращала больных с того света так легко и просто, что несведущим людям казалось, будто для этого ей достаточно только прикоснуться к пациенту. Что за глупости! Нет в мире ничего стоящего, что давалось бы без труда, а легкость обманчива… Я вижу госпожу Лаорэ в лекционном зале. Она никогда не повышала голос, но каждое ее слово было слышно даже в дальних углах – такая тишина стояла кругом! А вот себя на этих лекциях вспомнить уже не могу, как будто меня там и не было.
Что ж… Лучше расскажу эту историю так, будто прочитал ее в книге.
Жил-был один студент-медик. Поначалу он почти не отличался от других студентов и внимание преподавателей заслужил лишь на второй год обучения, когда обнаружил вдруг странный, довольно редкий талант – умение безошибочно определять с первого взгляда любой недуг, даже самый редкий. Да, Симон, не удивляйтесь! Тело человека есть единое целое, и если одна часть этого целого страдает, другие не могут оставаться неизменными… Как я это делал? Не помню. Слушайте и не перебивайте.
Миранда Лаорэ заметила студента и стала давать ему особые задания, с которыми он всегда справлялся играючи. Чутье ни разу его не обмануло, и постепенно в университете заговорили о счастливце, который видит людей насквозь, будто они стеклянные. Ему завидовали…
Худощавая женщина в черном смотрит поверх очков – взгляд усталый, под глазами круги. Она опять работала всю ночь и едва ли успела перед рассветом прилечь хотя бы на полчаса. «Важность правильного диагноза неоспорима. Но что ты будешь делать дальше? Как исцелишь больного?»
…хотя на самом деле завидовать было нечему.
Он был талантлив от природы, с этим не поспоришь, но есть одна черта характера, которой зачастую таким счастливчикам не хватает: терпение. Госпожа Лаорэ учила этого студента всему, что знала сама, однако он уже успел привыкнуть к легкости и предпочитал делать лишь то, для чего не требовалось больших усилий. Да, он видел пациентов насквозь, но понятия не имел, как их лечить… а зачем? Он всерьез верил, что это всегда можно будет поручить кому-нибудь еще. Даже после того, как он получил диплом, ничего не изменилось.
Вы ждете, наверное, рассказа о том, как этот медикус не сумел исцелить близкого человека и одумался, но все случилось по-другому…
Рассказывают, Миранда Лаорэ однажды вызвала своего ученика и о чем-то с ним говорила – долго, очень долго. Один раз она даже вышла из себя и начала кричать… Быть может, именно это и подействовало на незадачливого лекаря: он, побоявшись окончательно разочаровать великую госпожу Лаорэ, решил взяться за ум и наверстать упущенное.
Как-то раз он в университетской библиотеке искал некий том и не мог найти. Я уже сказал, терпение не значилось в числе добродетелей этого юноши, да и вдобавок на людей, не привыкших долго и кропотливо собирать сведения, изобилие книг всегда действует удручающе… Но тому, о ком я рассказываю, вдруг пришла в голову весьма странная мысль: книг слишком много, показалось ему, а вот если бы существовала всего лишь одна Книга, в которой содержался бы ответ на все вопросы?..
Сказано – сделано. Он изобрел для себя цель, которая могла бы произвести впечатление на госпожу Лаорэ: объединить все тома, хранившиеся в университетской библиотеке, в один-единственный – пусть и огромный, но всеобъемлющий. Это было нелегкое дело, но он, как истинный одержимый, ничего не боялся и поэтому трудился денно и нощно, не жалея сил, в течение долгих восьми лет. Великая Книга о медицине росла в глубокой тайне, потому что ее автор опасался, что кто-то присвоит себе его детище. Ах, если бы госпожа Лаорэ хоть раз поинтересовалась, чем так занят ее бывший ученик…
…Шуршат страницы. Цветок дурмана падает на стол и тотчас же превращается в горстку трухи. Чернила на желтой бумаге из черных делаются темно-красными, а потом изящная вязь строк распускается буква за буквой, и нити складываются в новый, кровавый узор, чьи символы напоминают знаки некоего загадочного алфавита. Знаки эти рассаживаются по странице стайкой паучков, растопыривших лапы, и чей-то голос начинает их читать…
Говорят, когда один из смотрителей спохватился, Книга уже очень разрослась и с нею справиться было невозможно. Людям оставалось лишь покинуть хранилище и позволить Книге пожирать том за томом, делаясь все сложнее и сильнее. Маги, едва им сообщили о случившемся, лишь руками развели: вызванный мной дьюс – итог бессонных ночей, упорного труда и безграничного честолюбия – оказался таким мощным, что удержать его не сумела бы ни одна печать. Поэтому Книгу сожгли, не дожидаясь, пока она выберется наружу и отправится на поиски новых знаний… И вместе с ней сгорела вся библиотека до последней странички.
Вот это я хорошо помню: зарево в полнеба, разлетающиеся во все стороны хлопья сажи. Знания, собранные за пять веков, таяли вместе с дымом пожара, а я стоял в толпе зевак и не понимал, каким образом оказался снаружи. Потом меня увели в тюрьму и после суда, который состоялся дня через три, отправили на Дальние рубежи – в рудники, где добывают кристаллы-ловушки для фаэ. Там я провел восемь лет, но…
– Это уже неинтересно, – сказал Карел и застыл словно изваяние.
Первым заговорил Симон, странным образом утративший спесь и высокомерие. Его голос звучал очень спокойно, как будто лекаря вовсе не впечатлила история об уничтожении огромного собрания медицинских книг:
– Все это ложь, Карел… или как там тебя звать. Миранда Лаорэ не читает и никогда не читала лекций, она обходит студентов десятой дорогой, потому что те только лебезят перед ней, тщетно пытаясь выведать хоть какой-нибудь секрет. Я это точно знаю!
Карел вздрогнул и отвел взгляд, но ничего не сказал.
– Кто ты такой? – требовательно спросил лекарь. – Зачем попытался нас обмануть?
– Постойте, Симон! – вмешался мэтр Арно. – Давайте не будем делать поспешных выводов. Я уже выслушал сегодня две невероятные истории, эта будет третьей. Дьюс размером с целую библиотеку? Впечатляет, нечего сказать.
– Но это возможно, – заметил Теймар Парцелл. – Книга, написанная столь одаренным студентом, да к тому же одержимым желанием доказать своему учителю, что…
– Вы что, не слышали меня?! – Симон резко встал из-за стола. – Лаорэ. Никогда. Не преподавала. В университетах. Всё, господа, меня ждет пациент, так что прошу прощения!
Теперь он говорил с прежней язвительностью и каждым словом, каждым жестом выражал безграничное презрение к собравшимся, поэтому, когда лекарь скрылся из вида, все они вздохнули свободно.
Карел по-прежнему сидел неподвижно, словно погрузился в мир собственных воспоминаний, пусть и лживых.
– Но как же так? – спросила Дженна. – Неужели вы перестали лечить людей?
– Он все забыл, – ответил грешник вместо Карела. – Это из-за кристаллов-ловушек: человеческая душа во многом подобна фаэ, для которых эти кристаллы и предназначены. Те, кого отправляют в рудники, рано или поздно забывают свое прошлое, а вместе с воспоминаниями теряют и самих себя.
– Возможно ли, что некто выдумал для себя воспоминания, которых лишился столь трагическим образом? – задумчиво проговорил Арно. – Я полагаю, вполне. Это все объясняет, не так ли?
– Не люблю простых объяснений, – сказал Парцелл. – Но пока что вынужден согласиться. Временно, мэтр, только временно.
– Превосходно! – заулыбался печатник. – Дженна, милочка, бросайте кость!
Девушка повиновалась, и выпала единица, которую выбрал для себя лекарь. Но он ушел надолго, и никому не хотелось идти следом, поэтому Дженна с молчаливого согласия остальных бросила еще и еще раз – с тем же результатом.
– Судьба? – хмыкнул Арно. – Но наш достопочтенный лекарь ясно дал понять, что не желает продолжения беседы. Как мы поступим? – И он оглядел своих «товарищей по ненастью», ожидая ответа.
Никто из них, однако, не успел и слова промолвить, потому что в тот же миг откуда-то сверху…
4. Лезвие
…Раздался чей-то истошный вопль.
Первым вскочил Гром и ринулся вверх по лестнице; за ним последовали Марк, Карел и остальные. Им навстречу вылетела дрожащая Белла и упала в объятия брата, рыдая и что-то бессвязно бормоча. Почти сразу из их с Марком комнаты послышался громкий треск. Люди, подбежавшие к распахнутой настежь двери, стали свидетелями того, как в открытое окно рвутся побеги ледяной лозы, покрытой длинными шипами, и быстро оплетают все подряд.
– Прочь! – крикнул Парцелл. – Держитесь от нее подальше, не вздумайте приближаться!
Он рывком захлопнул дверь – точь-в-точь как совсем недавно прямо перед носом у снежного волка – и правой рукой, затянутой в перчатку, провел несколько замысловатых линий, будто рисовал печать без кисти и чернил. По ту сторону преграды громыхнуло: лоза ударилась в дверь, будто бы желая выломать ее вместе со стеной, но не тут-то было. Невидимая печать грешника держала так же крепко, как настоящая.
– Так, – проговорил Теймар, отступая на шаг, – надолго это ее не задержит. Поздравляю, господа! Наши жизни теперь в опасности, и я уже не уверен, что мы с вами доживем до ясной погоды…
– Ч-что происходит? – От страха Дженна начала заикаться. – Ради Создателя, что случилось?!
– Ничего особенного, – ответил Арно безмятежным тоном. – Просто у вас, милая, теперь на одного постояльца больше.
Ледяная лоза, будто откликаясь на его слова, принялась хозяйничать за дверью: судя по доносившимся звукам, вряд ли что-то из мебели могло уцелеть. Девушка побледнела и чуть было не лишилась чувств.
– Марк, вам придется заплатить хозяйке за ущерб, – продолжил маг. – Ведь это ваша сестра открыла окно и впустила фаэ в дом.
– Она впустила? – переспросил Гром. – Да ну, не может такого быть. Зачем?
– Вот и я хотел бы знать, – ответил Арно.
Марк, не говоря ни слова, заслонил Беллу собой, и рука его потянулась к поясу – вероятно, в поисках оружия, которого там не было. Гром, заметив это движение, недоуменно нахмурился, а мэтр Арно лишь хмыкнул, будто говоря: «Так я и думал…»
– Лекарь! – вдруг воскликнул Парцелл, словно происходящее вовсе его не касалось. – Где его комната? Чем он занят, что до сих пор не услышал этот шум?
– Она здесь… – Дженна обессиленно взмахнула рукой. – Рядом…
Парцелл в одно мгновение оказался возле соседней двери и открыл ее одним прикосновением – по ту сторону со стуком сдвинулась щеколда. На пороге он замер и взмахнул рукой, словно запрещая остальным входить, но на этот раз его не послушались.
Их взглядам открылось ужасающее зрелище: единственное окно было распахнуто, и лоза затянула все вокруг, превратив комнату в свои безраздельные владения; предыдущий же ее хозяин висел на одной из стен, пришпиленный несколькими ледяными иглами. Его лицо превратилось в белую маску, в широко открытых глазах стоял ужас…
Побеги лозы угрожающе зашевелились, ощутив присутствие чужаков, и грешник торопливо закрыл дверь, не забыв после изобразить на ней все тот же невидимый знак. Теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что буря за стенами «Горицвета» была необычной, а равно и в том, что все они могли не дожить до вечера, не говоря о рассвете.
– Создатель, какая ужасная смерть… – пробормотал Карел. – Мне жаль его…
Дженна закрыла лицо руками, ее плечи вздрагивали от рыданий. Гром взглянул на девушку с сочувствием и почти что протянул руку, чтобы коснуться ее плеча, но в последний момент передумал. Вновь повисло тревожное молчание, а потом Парцелл сказал ровным голосом:
– Я бы посоветовал перенести торговца на первый этаж. Лоза может разбить еще одно окно.
Гром и Карел взялись выполнять его просьбу, словно это был приказ, а Дженна последовала за ними. Марк опасливо взглянул на золотоглазого человека, но тот будто позабыл о существовании брата и сестры, чье присутствие, похоже, и влекло снежных фаэ. Он тяжело вздохнул, потер запястье правой руки и направился в сторону лестницы, но путь ему преградил мэтр Арно.
– Выходит, ты принадлежишь к числу Охотников? – спросил маг не скрывая иронии. – Тех, кому не нужны кисти и тушь? Ты обманывал всех нас с самого начала. «Просто» путешественник, оказался здесь «случайно». А я-то, старый дурень, тебе поверил…
– Дайте пройти, – попросил грешник. – Дорога каждая минута, вам это известно не хуже, чем мне.
– Что же ты стоишь?! – взвился Марк. – Быстрее, сделай что-нибудь!
Но никто его не слушал…
Теймар Парцелл спустился на первый этаж и, не обращая внимания на царившую там суету – Дженна с помощью ключ-кольца заставила лавки и столы передвинуться, чтобы устроить больного поудобнее, – подошел к камину. Там он взял кочергу и, сунув ее в огонь, застыл в ожидании чего-то известного лишь ему одному. Мэтр Арно, спустившийся следом, уселся в свое кресло и достал трубку, но разжигать ее почему-то медлил.
– Откуда ты пришел, Охотник? – вдруг спросил он тихим голосом. – И за кем?
– Никакой я не Охотник, – ответил Парцелл, не поворачивая головы. – Охотники служат аристократам из летающих городов, словно верные псы, а я служу только своим принципам. Можете не верить, мне до этого нет дела… А куда лежит моя дорога, мэтр, вам лучше не знать.
– Вспомнить бы, где я слышал твое имя… – проговорил маг, сокрушенно вздыхая. – Не память, а дырявое решето. Старость, что поделаешь! А правду говорят, что грешники бессмертны?
– Нет, – буркнул Парцелл. – Точнее, не все и не всегда. Пока не попробуешь, не узнаешь.
– И ты пробовал? – тотчас же спросил Арно, но ответом ему была лишь тишина. Печатник усмехнулся, как будто и не ожидал ничего другого. – Ладно. Знаешь, я давно хотел встретить Охотника, чтобы выведать одну вещь: каким образом у вас получается рисовать печати без кисти и туши? Уважь старика, открой мне эту тайну…
– Да нет никакой тайны… – отозвался Парцелл. – Когда я вчера сказал, что не различаю цветов, о чем вы подумали? Готов спорить, о черно-белой картине, напрочь лишенной всех остальных цветов спектра. На самом деле я вижу мир золотым. И знаете, что делает его таким?
Арно медленно кивнул.
– Потоки силы творения, – сказал он хриплым от волнения голосом. – Можешь не продолжать, я все понял…
История Арно, или Тот, кто был до Потопа
– Видишь ли, друг мой, не желающий называть себя Охотником, я многое повидал за свою долгую жизнь. О-о, я живу на этом свете так давно, что уже и не припомню точно год своего рождения… Память, проклятая изменщица! Но это все не важно. Когда-то я был владыкой Цитадели семи печатей, и при одном лишь звуке имени, которое я носил в те годы, трепетали даже самые сильные духом. Дворцовый дьюс, с которым мы порою вели интереснейшие беседы ночи напролет, люто ненавидел меня, но вырваться на волю не мог…
Но однажды во дворец пришел незнакомец. Был он чем-то похож на тебя – такой же молчаливый и отстраненный, словно и не человек вовсе, а ожившая статуя. Он попросил дозволения взглянуть на наше собрание книг. Уже и не помню, объяснив ли хоть как-то свое странное желание.
Ты можешь себе представить, что произошло? Можешь, конечно. Я отказал ему, безродному бродяге, да еще и жестоко высмеял его… Я был тогда в весьма дурном расположении духа. Он спокойно выслушал мои язвительные слова, а потом промолвил: «Что ж, я так и думал. Раз вы не ответили на скромную просьбу странника, у которого не было другой цели, кроме стремления к знанию, пеняйте на себя!» И в тот же миг случилось нечто невероятное: все печати, сдерживавшие дворцовых дьюсов, исчезли! На свободу вырвались полчища мелких духов, пребывавших в услужении очень давно и накопивших немало злобы на тех, кто пользовался их телесными оболочками. Сам понимаешь, нам пришлось несладко, и о незнакомце все забыли. Он же совершенно беспрепятственно отправился в библиотеку и все время, пока печатники были заняты усмирением дьюсов, просидел там, листая древние тома. Следует заметить, что в его присутствии духи вели себя мирно, будто овечки, и даже всячески старались ему услужить – я это сам увидел, потому что в конце концов вспомнил о чужаке и проследовал за ним, все еще не понимая, с кем имею дело.
«А-а! – сказал он, подняв глаза от книги. – Вот ты и пришел. Ты знаешь, кое-кто умоляет меня отпустить его, чтобы вы могли побеседовать с глазу на глаз. Как считаешь, мне следует пожалеть его или тебя?»
И я почувствовал нетерпение дворцового дьюса – жуткой тысячелетней твари, которая, ощутив близкую свободу, уже начала представлять, что именно сделает со мной. Конечно же, я понял намек странника и, остановившись на почтительном расстоянии, опустил на пол кисть и чернильницу. Увидев это, он рассмеялся и проговорил: «Вы, глупцы, все еще зависите от этих игрушек? И, верно, считаете себя по-настоящему могущественными. А ведь прямо перед вашими заносчиво задранными носами текут потоки силы творения, но вы не в силах воспользоваться ими вместо чернил…»
Я не успел ничего сказать или сделать. Он каким-то странным образом оказался рядом, взглянул мне в глаза, а показалось – прямо в душу. На мгновение я увидел его тем зрением, которым печатники смотрят на вещь рукотворную, чтобы увидеть, какие на ней есть печати, и испытал настоящий ужас: в жилах этого человека, который и не был на самом деле человеком, текли реки расплавленного золота, собираясь в океан – бескрайний, ослепительно сияющий.
Потом он показал мне, каким был наш мир до того, как Река творения вышла из берегов и затопила все вокруг. О-о, Создатель, я даже не знаю, как это описать! Представь себе, что до Потопа книги в библиотеке можно было складывать как угодно, не боясь, что они срастутся и обретут свободную волю! Нарисованная картина не оживала, никогда не оживала, пусть даже изображенные на холсте или бумаге люди и казались настоящими! А если бы столяр заявил кому-нибудь, что получил пинок под зад от новенькой табуретки, его сочли бы безумцем. Мастерам не нужно было уродовать свои произведения, чтобы тем самым ослабить дьюса, готового в них вселиться; вещь без изъянов оставалась… просто вещью, и не более того. Ах, какие сложные машины могли строить люди в те времена! Наши махолеты показались бы в сравнении с ними детскими игрушками, потому что эти машины умели все…
Мой дар там был бы совершенно бесполезным, однако я затосковал по иной жизни.
«Кто ты? – спросил я чужака, с трудом подбирая слова. – Не сам ли Создатель посетил меня?»
«Я всего лишь хранитель, – был ответ. – Я храню память о мире, которого больше нет. Не призывай Создателя, он отдал свою силу людям и покинул нас! А знаешь ли ты, зачем он это сделал?»
Он вновь взглянул мне в глаза и показал на этот раз сам Потоп – день, когда мир вдруг оказался переполнен дьюсами, пришедшими из иного мира, чтобы заполнить собой все до единой вещи рукотворные, которых было предостаточно. Никто не знал тогда о печатях, и начался великий хаос, истинное безумие!..
«Ты понял?» – спросил меня чужак, но я сумел лишь покачать головой.
Тогда он сказал: «Ты поймешь!» – и исчез бесследно, как будто растаял.
Моя история почти закончена. Вскоре после случившегося я покинул Цитадель, и мой преемник тут же начал распускать слухи о том, что именно из-за моей оплошности дьюсы вырвались на свободу и ее же едва не заполучил могучий дух, которому по силам было не только снести сам дворец до основания, но и разрушить пару-тройку городов средней величины. Впрочем, меня это уже не волновало, потому что путь мой лежал в иные края: туда, где в последний раз видели странника, способного освобождать и усмирять дьюсов, не используя печатей.
Он ведь так и не объяснил мне, зачем все это было нужно Создателю…
Едва Арно закончил свой рассказ, как раздался громкий женский визг. Издала его Дженна, и девушку вполне можно было понять: по лестнице шустро ползли, извиваясь и покачивая головами, четыре красноглазые гадюки. Печатник, взглянув на них, едва не выронил трубку, а Гром тотчас же ринулся в бой – давить гадин. Но змеи оказались быстрее: четырьмя молниями они скользнули к Парцеллу и почти мгновенно обвили его щиколотки и запястья, превратившись в кожаные ремни, украшенные замысловатыми узорами. Их головы-пряжки были выполнены очень искусно, и во взгляде Арно изумление сменилось легкой завистью.
– Замысел Создателя… – пробормотал грешник, качая головой. – Как будто смертные вроде нас могут его постичь! Но одно скажу точно: тот мир заслуживал Потопа. Человеку, который берется умножать количество вещей рукотворных, следует всегда помнить об одной простой истине: каждый творец всегда в ответе за свое творение. Все справедливо, по-моему. И самое главное…
Он не договорил – наклонился, правой рукой потянул кочергу из огня, не обращая внимания на языки пламени, жадно кинувшиеся лизать его перчатку. Все застыли в изумлении, глядя на вещь, в которую превратилась кочерга: больше всего это напоминало серп, но совершенно кошмарного вида – необыкновенно длинный, с зазубринами и выступами, да к тому же алый, раскаленный. От прикосновения к горячему металлу кожа перчатки начала обугливаться и вскоре расползлась лохмотьями, но с рукой Парцелла ничего страшного не произошло… потому что она была такой же золотой, как и его глаза.
– Самое главное, – вновь проговорил он, с удовлетворенной улыбкой разглядывая жуткое оружие, – в том мире я был бы калекой. Разве грешно желать возврата того, что утратил не по своей вине?
Не дожидаясь ответа, Теймар Парцелл отправился на второй этаж – судя по доносившимся оттуда звукам, незваные гости «Горицвета» уже заняли куда больше двух комнат.
5. Всего лишь вещь
– Тебе больно? – спросила Ивер.
Грешник сидел на пороге, уронив голову на руки; пальцы были в крови. За его спиной виднелась разгромленная комната, усеянная мертвыми ветками ледяной лозы: они быстро таяли, превращались в воду, но разбитая мебель и посеченные серпом стены никуда не девались.
– Тебе больно? – опять спросила девочка и приблизилась, с трудом преодолевая страх. Она чуть было не споткнулась о кочергу, валявшуюся на полу. – Я позову Дженну… сама она сюда не придет, побоится…
– А ты не боишься? – послышался приглушенный голос грешника.
– Тебя или лозы? – уточнила Ивер с кокетливой усмешкой, которой сама от себя не ожидала, и Парцелл поднял голову. Его лоб и щеки были покрыты порезами, которые заживали на глазах, и почему-то Ивер знала: следов не останется. Слепой взгляд золотых глаз больше ее не пугал – страх ушел, а освободившееся место заняла жалость. Хотя на его правую кисть она все-таки старалась не смотреть.
– Пойдем-ка вниз, храбрая птичка, – сказал он и поднялся, держась за стену. – Моя работа только начинается!..
Когда Парцелл спускался по лестнице с кочергой наперевес, за ним наблюдали шесть пар глаз, в которых можно было прочитать любое чувство – от любви до ненависти. Но наблюдавшим оставалось только догадываться, куда смотрит он сам и о чем думает, потому что минута слабости, невольной свидетельницей которой стала Ивер, уже прошла.
Читать бесплатно другие книги:
