Первая печать Осояну Наталия

Она растерянно покачала головой и, когда Парцелл вновь спросил, кто же такие маски на самом деле, ответила просто:

– Дьюсы.

От удивления он утратил дар речи.

– Дьюсы, – повторила Фиоре. – Не рядовая мелочь, нет… Духи домов и улиц, перекрестков и мостов. То домино, что держало тебя за руку, – держу пари, чей-то роскошный особняк. Здесь они свободны, в отличие от большинства людей. – Она вздохнула. – Я могу, конечно, все объяснить, но некоторые вещи лучше увидеть собственными глазами. Идем? Тут недалеко есть одно подходящее местечко.

– Фиоре, я все же не понимаю…

– Идем! – настойчиво проговорила она. – Ты скоро все узнаешь.

Золотистый дьюс как раз расправился с лозой – от нее остались одни ошметки, – и их больше ничто не задерживало у фонтана. Огонь карнавала разгорался все сильнее, поэтому близкий путь занял довольно много времени: их постоянно толкали, дергали, то и дело пытались затащить в какой-нибудь круг танцующих. Фиоре шла вперед и вперед – ее подгонял сердитый взгляд Теймара, полный нетерпения. Окружающее великолепие наскучило грешнику очень быстро, он хотел увидеть то, что ему обещали, он хотел понять.

Наконец они вышли к небольшой арене, устроенной прямо посреди широкого бульвара. Вокруг нее столпились маски, но среди них попадались и люди – Фиоре даже увидела несколько знакомых лиц. Теймар тоже их увидел и хотел, должно быть, о чем-то ее спросить; однако в тот же миг его внимание отвлекло действо, внезапно развернувшееся на арене.

В центре усыпанного красноватым песком круга возникла женщина. Она была из тех, чье невыразительное лицо забывается через пять секунд после случайной встречи, – полноватая, с неприятными маленькими глазками и волосами мышиного цвета, стянутыми в хвост, – но держалась спокойно и с достоинством. Ее одежда совершенно не соответствовала внешности: казалось, будто хозяйка захудалой лавки вдруг не обнаружила на положенном месте свое поношенное платье, чепец и передник, а потому надела то, что предложили – кожаные воинские доспехи, высокие сапоги и наручи, усыпанные металлическими бляхами. Не женщина, а сплошное недоразумение.

С длинным копьем, впрочем, воительница обращалась умело.

Миг спустя у края арены соткалась из воздуха фигура, самым подходящим местом для которой был бы чей-нибудь ночной кошмар, – черный зверь, состоявший, казалось, из сплошных клыков, когтей и шипов. Он возвышался над своей противницей, словно гора, и блеск его красноватых глаз не оставлял сомнений в том, что ей не поздоровится.

Раздался сигнальный удар гонга, и бой начался.

Фиоре следила за происходящим на арене вполглаза, поскольку уже видела этот спектакль; гораздо больше ее интересовал Теймар. Грешник сосредоточенно хмурился, кусал губу, пару раз даже негромко прокомментировал увиденное и предположил, что женщина-воин вряд ли продержится еще хотя бы пять минут. Он оказался совершенно прав: совсем скоро зверь набросился на воительницу, ударом лапы превратил ее копье в горстку щепок, а следующим движением сломал ей обе ноги. Фиоре закрыла глаза.

О дальнейшем возвестили чавканье и довольное урчание, но длились они недолго.

– Все исчезло, – сказал Теймар. В самом деле, арена растворилась в темноте, оставив после себя лишь песчаную поземку на брусчатой мостовой; маски начали исчезать одна за другой, а люди просто расходились, сокрушенно вздыхая. – Я жду твоих объяснений, Фиоре.

– Мы ждем, – уточнил дьюс.

– Все очень просто, – ответила девушка. – Представь себе, что ты поселился по соседству с супружеской парой, которая кажется весьма милой, но лишь поначалу: с каждым днем ты открываешь для себя некоторые неприятные особенности этих двоих. Выясняется, что муж, бессловесное и безобидное создание, целиком и полностью под пятой у жены, которая из приветливой соседки так и норовит превратиться в крикливую бабу. Впрочем, этот подкаблучник иногда устраивает мятеж: сбегает в трактир, где его ждут друзья, и потом приползает домой, что называется, на бровях. Дома он получает сковородкой по голове, проводит ночь на коврике под дверью супружеской спальни, а наутро все начинается заново.

– Так живут немало семей, – заметил Теймар.

– Вот именно… – вздохнула Фиоре. – Но что при этом творится в их душах? Навь – место, где тайное становится явным, где исполняются желания… Только совсем не те, которые люди принимают за свои мечты. В общем, женщина-воин на арене – это Нора, она торгует овощами на Северном рынке, а зверь – ее муж Калеб, милейший человек… днем, естественно. Каждый раз, когда они вечером ругаются из-за того, что он позволил себе пропустить лишний стаканчик в «Крысином логове», ночью оба попадают сюда и дерутся на потеху дьюсам. Ну что, ты мне веришь? – Грешник покачал головой. – Ага, я так и думала. Должна заметить, последние три схватки окончились победой зверя. Калеб накопил слишком много ненависти… Наверное, его волк скоро вырвется на свободу.

– Ты уже во второй раз упоминаешь какого-то волка, – вполголоса проговорил Парцелл. – Это что, местная поговорка?

– Ах, если бы…

– Теймар, осторожно! – вдруг рявкнул золотистый дьюс, и грешник отреагировал мгновенно – схватив Фиоре за талию, отпрыгнул в сторону. Тотчас же туда, где они только что стояли, ударила бледно-фиолетовая молния. Мостовая почернела, вздыбилась. – Там, наверху!

На крыше дома напротив мелькнуло серое пятно. Теймар и его дьюс вряд ли успели что-то разглядеть, но девушке было достаточно и мимолетного видения: существо в лохмотьях и в ушастой маске, похожее на всклокоченного драчливого кота-переростка, появлялось на улицах ночного Эйлама и раньше. Его видели многие, но никто не знал, человек или дьюс скрывается под маской.

– Эта тварь называет себя Ньяга, – сказала Фиоре, с трудом уняв дрожь в голосе. – Он меня ненавидит… но раньше никогда не пытался убить.

– Лети за ним, ты сумеешь догнать… – начал Теймар.

Золотой дьюс перебил его, виновато пробормотав:

– Не могу. Я… кажется, мы не можем отдаляться друг от друга больше, чем на пять-шесть шагов. Понятия не имею почему.

Грешник, позабыв про Ньягу, немедленно захотел это проверить; вскоре подтвердилось, что дьюс прав.

– Мы все-таки остались единым целым даже здесь… – пробормотал Теймар, и золотое облако сокрушенно вздохнуло.

«Ничего не прояснилось, – подумала девушка, ощутив внезапную обиду. – Загадок стало только больше».

– Послушай, завтра ведь все изменится, да? – спросил Теймар каким-то странным голосом. – Мы сможем говорить обо всем, что тут произошло?

– Да, без утайки, – подтвердила Фиоре и с горечью добавила: – Теперь ты один из нас.

– Вот и славно! – обрадовался грешник. – Я хотел бы сейчас просто погулять и полюбоваться навью. Не составишь мне компанию?

Она не успела ответить.

– Осторожно! – снова закричал дьюс, но на этот раз предупреждение запоздало.

…новый полет сквозь тьму, череда странных видений: цветущая поляна посреди леса, одновременно прекрасная и пугающая, потому что за деревьями ходит кто-то огромный, хищный и его глаза то и дело вспыхивают в тени.

…белый цветок в ее ладонях гниет, расползается отвратительной слизью, от едкого запаха на глаза наворачиваются слезы. Обида гложет сердце: почему? Неужто она сделала что-то, способное погубить такую красоту?

…в прорезях бархатной маски горят огоньки глаз, волны черного шелка готовы затопить весь мир.

«Добро пожаловать! – раздается ненавистный голос. – Будьте как дома!»

Последнее, что запомнила Фиоре: огромный зал, погруженный во тьму; его убранство очень скудно, пол – черно-белый, словно доска для игры в «Смерть короля». Она стоит на белой клетке, Теймар – на черной. Взгляд грешника прикован к женщине, сидящей на высоком троне в двадцати шагах от них.

Изящная рука, взметнувшаяся в призывном жесте, кажется прозрачной.

«В этом городе так скучно, чужестранец! – жалуется Черная хозяйка. – Расскажи мне о своей жизни, и, если она окажется интересной, я подарю тебе жизнь!..»

Явь

– Теймар!

Фиоре проснулась резко, словно вынырнула из темного омута, и села в постели, отбросив одеяло. Ее дыхание было хриплым и прерывистым, по лицу и шее ручьями тек пот, а сердце билось так, словно это волчонок силился взломать клетку из ребер и вырваться на волю.

Вскочив, девушка выбежала из комнаты…

…и сразу же за порогом столкнулась с грешником.

– С тобой все в порядке? – спросил он. Фиоре растерянно замерла, как-то сразу сообразив, что выглядит не лучшим образом: заспанная, лохматая, в одной лишь тонкой ночной рубашке. Вопрос застал ее врасплох, потому что прозвучал из уст того человека, которому должен был быть адресован.

– Со мной-то да… – прошептала она еле слышно. Его золотая рука оказалась на своем месте, как и глаза, а безымянный дьюс снова онемел. – А с тобой?

– Кажется, тоже, – сказал Теймар, и его лицо вдруг стало еще бледнее, чем обычно. – По крайней мере, я в своем уме… что странно. Она заставила меня заново пережить всю мою жизнь. День за днем, с рождения до вчерашних суток – все прожитые мною годы оказались втиснуты в одну ночь…

Он отвернулся, шумно вздохнул и оперся руками о стену.

– Она со всеми так поступает, – проговорила Фиоре, безуспешно пытаясь скрыть дрожь в голосе. – Но не все доживают до утра.

На душе у нее вдруг сделалось легко: как бы трудно ни пришлось грешнику, он прошел испытание. Значит, его жизни больше ничего не угрожает… Хотя нет, не все так просто.

Оставался еще его волк.

– Ты жив, – сказала она. – Давай-ка обговорим остальное за завтраком!..

Когда Фиоре привела себя в порядок и спустилась на первый этаж, ее взгляду открылось весьма неожиданное зрелище: Теймар, оказывается, уже давно занял кухню и теперь колдовал над сковородой, завершая приготовление яичницы с ветчиной, от одного запаха которой кружилась голова. «Вот это да! – восхищенно подумала девушка. – Значит, он запомнил, о чем я вчера говорила?..» Вслух она сказала совсем другие слова:

– Такого постояльца еще поискать! Может, и пол вымоешь?

– Пожалуйста… – Грешник с напускным равнодушием пожал плечами. – Только потом вычту это из платы за комнату.

Через секунду оба фыркнули и расхохотались.

Завтракали они медленно и даже церемонно, будто находились за пиршественным столом какого-нибудь вельможи. Фиоре изредка поглядывала на ключ-кольцо, по-прежнему не в силах поверить, что домашний дьюс столь быстро и просто признал Теймара. И внезапно поняла, что наблюдает уже не за кольцом, а за движениями золотой руки, словно кошка за солнечным зайчиком.

Она покраснела. Парцелл это заметил:

– Тебя что-то беспокоит? – Девушка замотала головой, смутившись пуще прежнего. – Что ж, хорошо. Впрочем, я привык, что многие рядом со мной чувствуют себя неуютно. Боятся – вдруг дьюс вырвется на волю?..

– Я видела, какой он на самом деле, – возразила Фиоре. – Как можно его бояться?

Грешник рассмеялся:

– О-о, его нужно бояться! Ты ведь сама говорила, что в нави все по-другому. Он вовсе не такой безобидный, каким хотел показаться. Не верь ему.

– Ты же сказал, что дьюсы не лгут! – Теймар пожал плечами: дескать, мало ли что я сказал? – Вчера я услышала от тебя еще кое-что интересное. Когда Эльер попросил, чтобы ты взглянул на его сына, то…

– …я ответил, что понимаю сущность его болезни. Да, все верно.

– Но как же так?! – изумилась Фиоре. – Если лекарь знает, чем болен пациент, то ему остается лишь применить нужное лекарство. А ты распознал болезнь, но лечить спящих почему-то не торопишься. Я что-то совсем запуталась!

Золотоглазый отложил вилку и облокотился на спинку стула.

– Не сравнивай меня с лекарем, тут все гораздо сложнее. Вот скажи, какое место в жизни эйламцев занимает Спящий Медведь?

Вопрос был одновременно простым и сложным, потому что об опасном соседе местные жители старались вспоминать пореже, но забыть совсем не могли: как забудешь о том, кто денно и нощно нависает над городом, словно угрожая его раздавить? Так или иначе Спящий присутствовал всюду: в каждом дуновении северного ветра, в каждом камне, в каждом фарфоровом блюде, глину для которого добывали у подножия горы.

– Не знаешь, что сказать? Хорошо, тогда я спрошу иначе: почему вы называете свою гору Спящим Медведем, а не просто Медведем, а?

– Это просто, – ответила она с улыбкой. – Потому что ее фаэ спит вот уже восемь столетий. Все из-за печати…

– Фиоре, ты и впрямь веришь в то, что говоришь?! – изумился Теймар. – Я понимаю, городские жители со всех сторон окружены дьюсами и весьма редко сталкиваются с фаэ, но все-таки им полагается знать, что стихийные духи, к которым относится и дух этой восхитительной горы, практически неподвластны печатям.

Девушка нахмурилась. Что-то было не так в его словах…

– Верно, – неохотно признала она. – Фаэ не подчиняются печатям.

– Почему же тогда ты решила, что дух горы был скован именно с помощью печати?

– Н-не знаю… – Фиоре потупилась. – Так все говорят.

– Ладно, – смилостивился грешник. – Обсудим это позже. Так что же получается… нечто сковало Медведь-гору, погрузило ее в сон. Потом стали засыпать дети, а теперь вот уснул весь Эйлам. Мне кажется, у этих трех происшествий много больше общего, чем можно предположить поначалу.

«Нет-нет, ты ошибаешься!» – чуть было не воскликнула девушка, но смолчала, натолкнувшись на его золотой взгляд, ставший вдруг каким-то злым. Она могла бы напомнить грешнику, что между первым и вторым происшествием миновало почти восемь веков, а между вторым и третьим – еще восемь лет… Впрочем, этот путь явно уводил в сторону от правильного ответа на его вопрос.

– Дьюс города, Фиоре. Все, о чем мы говорим, происходит в Эйламе или поблизости от Эйлама. Если уж ты веришь, что под Спящим Медведем есть печать, то почему бы ей не влиять заодно и на главного городского дьюса?

– Тогда сонная болезнь появилась бы давным-давно! – возразила она и воспряла духом, поскольку опровергнуть это утверждение было непросто. И действительно, грешник неохотно кивнул, после чего ненадолго погрузился в раздумья.

Фиоре тоже размышляла – смотрела на его золотую руку и думала, что своеволие Черной хозяйки впервые привело к благим последствиям. Должно быть, ему приятно было ощущать себя целым, пусть это и происходило в нави, во сне… «Сны для того и существуют, – сказала она сама себе то, что никогда не осмелилась бы произнести вслух. – В них исполняются мечты, возможные и невозможные. Кто знает, вдруг тебе понравится навь?»

– Иногда бывает так, – проговорил грешник, вновь взглянув на нее, – что совершенно здоровый человек вдруг падает замертво посреди улицы. Его родные, сокрушенные горем, плачут и рыдают, клянут злую судьбу и вопрошают Создателя: «За что?!» Но проходит совсем немного времени, и они начинают вспоминать те мелочи, что лишь казались таковыми, а на самом деле были грозными знаками приближающейся беды: его жалобы на усталость, его прерывистое дыхание… Если бы хоть кто-то заметил все это вовремя!

– Хочешь сказать, дьюс Эйлама заболел, когда здесь появилась гора, и эта болезнь проявилась только сейчас?

– Я ничего не хочу сказать, – покачал головой Теймар. – Но тебя готов выслушать внимательно. Давай вернемся к тому, с чего начали. Расскажи мне про Эйлам.

Она вздохнула:

– Что ж, попробую… Наш город вырос из поселка, который был основан чуть больше тысячи лет назад на перекрестке двух больших торговых путей. В те времена тут селились лишь те, кто жил за счет проезжавших мимо караванов. За два века поселок расширился, в нем появились кварталы ремесленников, городской совет даже стал подумывать о том, чтобы выстроить маяк и причальную башню для махолетов, но для этого, если верить хронистам, всё никак не могли собрать достаточно денег. Потом явился Спящий Медведь.

– Явился? Звучит, словно он пришел в гости без приглашения.

– Хм… Можно сказать и так. Фаэ горы, о которой здешние жители почти ничего не знали, проснулся и двинулся на юго-запад, к морю. Эйлам как раз располагался на его пути. Пролетавший мимо пилот-одиночка это заметил и предупредил горожан, посоветовав им все бросить и бежать без оглядки… Могу себе представить, какая началась паника! А дальше произошло вот что: к властителю города пришел человек, назвавшийся Марвином. «Я печатник, – сказал он. – Если кто и сумеет остановить гору, то лишь подобный мне!» Конечно же, глава совета не стал ему препятствовать, и вышло так, что Спящего Медведя и впрямь удалось задержать у самых стен Эйлама. Как именно, я не знаю – ты сам должен это понимать, ты ведь тоже печатник…

– Я не печатник, – произнес Теймар странным голосом. – Продолжай.

Фиоре удивленно взглянула на своего постояльца, и его бледное лицо показалось ей похожим на маску. Сказанное только что не могло быть правдой: лишь маги из Цитадели семи печатей обладали теми умениями, которые вчера продемонстрировал грешник… Хотя, с другой стороны, как раз грешников среди них и не было. Ей раньше не приходило в голову это противоречие!

Вновь, как и накануне, возникло ощущение близкой опасности…

– Кажется, он запечатал фаэ горы и приковал его к месту, – неуверенно проговорила она. – Хайрен Вар, хронист, пишет об этом так: «Три дня и три ночи длилась подготовка печати невиданной сложности, и всю работу Марвин проделал сам… Он все это время не спал и не ел, исхудал и сделался похож на собственную тень… Когда же печать была завершена, мастер Марвин упал навзничь и две недели пролежал почти что без движения, словно покойник…» Со сроками, кстати говоря, какая-то путаница. У Вара три дня, у другого хрониста – семь. Хотя я вообще не понимаю, как он сумел сделать все в одиночку.

– Конечно, он был не один, – сказал Теймар. – Ему помогли. Хотел бы я побеседовать с этими помощниками, но они, боюсь, не пожелают со мной встречаться…

Он вдруг замолчал, нахмурившись, – как будто поймал за хвост пролетавшую мимо идею и теперь разглядывал ее со всех сторон, пытаясь понять, достойная попалась добыча или нет.

– Так с чего же ты начнешь? – спросила Фиоре, когда тишина сделалась невыносимой. – Попытаешься отыскать этих неведомых помощников Марвина или пойдешь прямиком к Спящему?

Грешник, не расслышав иронии, спокойно ответил:

– Я хотел бы пройтись по тем местам, которые видел во сне… Почему ты смеешься?

– Бульвар Щеголей вот уже полтора десятка лет пролегает по дну моря. Уж не думал ли ты, что Эйлам без потерь пережил ту давнюю битву фаэ? Нет-нет, туда не стоит идти, но можно сделать наоборот – рассмотреть что-нибудь при свете, а потом вернуться ночью и увидеть разницу. Если хочешь, я помогу.

– С радостью приму помощь, – проговорил золотоглазый, и вдруг Фиоре осознала, что теперь уже он засмотрелся на ее руки… Да, там было на что посмотреть. Особенно на правом предплечье.

Спохватившись, она опустила рукава.

«Ох… ты ведь не станешь молчать, да? Ты не из учтивых лицемеров…»

– Откуда у тебя эти шрамы?

– В детстве… на меня обвалилась стена… – пробормотала она. – Еле успела закрыть голову руками, но камни все падали и падали. Они были такие… ну… с острыми краями…

– А-а, понятно… Кое о чем забыть не удается, как бы ни хотелось.

Золотой рукой грешник зачесал назад волосы, и Фиоре увидела то, что раньше ускользало от ее внимания: весь его лоб и часть правой щеки покрывали старые-престарые шрамы – тонкие, почти незаметные. Должно было пройти еще лет десять, чтобы ее собственные безобразные отметины сделались такими же, чтобы перестали напоминать о том дне, когда Кьярана не было рядом.

«– Как ты потерял глаза?

– Против собственной воли…»

– Давай-ка ближе к делу. Что, по-твоему, я должен увидеть в Эйламе?

Девушка уже в который раз за это утро пожала плечами:

– Город большой… тебе не осмотреть его и за неделю… хм-м, даже не знаю…

– А я знаю. – Он поднялся так резко, что обеденный стол подпрыгнул. – Собирайся! Я знаю, куда нам нужно наведаться первым делом.

– И куда же? – растерянно спросила Фиоре.

Ответ привел ее в ужас.

– К морю!..

Эльер совсем не зря советовал грешнику поменьше показываться на глаза горожанам: в Эйламе с самого его основания жили люди, для которых не было ничего важнее священных заповедей Создателя. Такие, как Кьяран, Ансиль и сама Фиоре, являли собой исключение из правил – потому, наверное, судьбе было угодно свести их друг с другом.

И уж точно именно по этой причине они иной раз чувствовали себя так одиноко…

Фиоре шла рядом с Теймаром, и с каждым шагом рос ее страх: она почти кожей чувствовала злость, исходящую от тех, кто еще вчера ласково приветствовал ее при встрече. Рабочие из находившихся неподалеку гончарных мастерских, торговцы из лавок, расположенных поблизости, соседи и просто прохожие – все они глядели даже не на грешника, а на нее, как будто желая спросить с негодованием и плохо скрываемой злобой: «Как ты посмела притащить сюда эту тварь?»

– Не смотри по сторонам, – вдруг сказал Теймар. – Ты же знаешь, куда направляешься? Вот и гляди вперед или себе под ноги – как удобнее.

– Я обычно здороваюсь с соседями…

– Только не сегодня. – Он усмехнулся. – Ты же все и так понимаешь, зачем лишние слова? Они настроены сурово и потому примут любезность за издевку. Дескать, как поживаете? Пока хорошо? Ну-ну…

Она невольно рассмеялась.

– Впрочем, должен признать: все складывается забавно, – продолжил грешник. – Не случись в Эйламе сонной болезни вкупе с навью, меня давно разорвали бы на части.

– Ты уверен, что этого сегодня не случится?

Золотоглазый усмехнулся:

– Да, уверен. Все из-за нави. Этот город не просто болен, он утратил свободу воли, а стремление к свободе – отличительная особенность живых существ… Да и рукотворным вещам оно не чуждо. Я говорил вчера, что некоторые дьюсы, оказавшись в заточении, прилагают все усилия, чтобы вынудить человека уничтожить пленившие их вещи? Случай Эйлама в каком-то смысле подобен этому: выбраться на волю самостоятельно вы не можете, но помощь готовы принять от кого угодно – хоть от существа из Потусторонних земель, хоть от невоплощенного дьюса из Обители хаоса… Хотя и тут не все просто. Видишь, как они смотрят на меня? «Помоги нам! – твердят их взгляды. – Помоги, а уж потом мы обучим тебя соблюдать заповеди!»

Фиоре содрогнулась от ужаса.

«Что же будет, если он не сумеет разбудить детей?..»

– Ты говоришь так, словно…

– Да! – перебил грешник, и его правая рука дернулась, сжалась в кулак. – Я отлично знаю, какой бывает людская благодарность.

Ошеломленная девушка некоторое время шла молча, глядя только себе под ноги, а потом подняла голову и встретилась взглядом с Клефтоном. Портной, у которого в клиентах ходила едва ли не половина предместья, стоял у входа в свою лавку, сложив руки на груди. Худой и длинноногий, с большими очками на носу, он напоминал ожившие ножницы. Наяву отношения с этим соседом у Фиоре были неплохие, хоть Клефтон и слегка злился на нее за пренебрежение его профессиональными услугами.

Она кивнула, приветствуя портного; тот кивнул в ответ.

Толстые стекла очков поймали солнечный луч и вспыхнули – колюче, зловеще…

– Вот этот человек, к примеру, очень осторожен, – вполголоса сказал Теймар, когда они миновали лавку Клефтона. – Он ни за что не станет гнаться за мной, угрожая смертью, и уж тем более не отважится принять участие в… э-э… моей казни. Но вот помочь другим, более смелым и безрассудным, сумеет легко. Главное, чтобы при этом не пострадала его репутация.

– Я как-то в нави заглянула в его окно, – отрешенно проговорила Фиоре.

– И что увидела? Вероятно, воплощение некоей чувственной фантазии…

Она вспыхнула: Теймар почти угадал, до правильного ответа оставалось совсем чуть-чуть. В ту ночь дом Клефтона превратился в роскошные покои, сплошь задрапированные пурпурной тканью, а сам хозяин предавался любви с двумя девушками.

У обеих было ее лицо.

Об этой истории знал только Кьяран, и случившееся его очень обеспокоило. «Возвращайся ко мне! – встревоженно проговорил он. – С Солой как-нибудь разберусь!» Фиоре, собравшись с духом, отказалась. И теперь с удивлением вспомнила, что сказала опекуну почти те же слова, которые только что произнес Теймар: «Клефтон не сделает ничего такого, что могло бы навредить его репутации. И, в конце концов, ты и сам знаешь – навь и явь никогда не пересекаются!»

Кьяран согласился, но как-то погрустнел…

– Если ночь за ночью повторяется одно и то же, – задумчиво произнес грешник, – даже самый сладкий сон рано или поздно превратится в кошмар. Думаю, этот человек ждет наступления темноты со страхом. Скажи, а какие еще желания твоих знакомых исполнялись в нави?

Фиоре, радуясь возможности сменить тему, принялась рассказывать все, что ей было известно.

Она поведала Теймару о Мелии Рельмо, которая наяву столь тщательно следила за своей талией, что ее самая обильная трапеза едва ли смогла бы насытить котенка; в нави Мелия до самого рассвета поглощала фаршированных индеек, свиные окорока и пироги с рубленой печенкой, запивая все это пивом. Днем она была изящной женщиной с печальным и слегка голодным взглядом, а в царстве снов превращалась в необъятную толстуху…

Она рассказала о Джареде, торговце фарфором: однажды молодой и неопытный приказчик, лишь накануне поступивший на работу в его лавку, неудачно повернулся и задел плечом одну из полок. Крепление оказалось слабым, полка упала; четыре дорогих блюда, покрытых изящной росписью – одно из них делала сама Фиоре, – разлетелись на мелкие черепки. Джаред в сердцах схватил единственное уцелевшее блюдо и, разбив его о голову незадачливого помощника, выколол тому глаз осколком. Суд оправдал торговца, решив, что это была случайность, но с тех пор Джаред каждую ночь разбивал свой фарфор о собственную голову – до тех пор, пока его лицо не превращалось в кровавое месиво…

Вспомнила Фиоре и об Эльере, хотя с ним ей доводилось встречаться в нави всего один раз. Воспоминания об этой встрече были до сих пор свежи и заставляли ее трепетать от ужаса.

– Уж не знаю, каким тебе показался Эльер… Он неплохой человек, но вместе с тем и настоящий торговец, деляга – выгоду свою знает и не упустит. Когда надо, умеет расположить к себе собеседника, может даже золотые горы наобещать, и все же он необычайно скупой. Три года назад скупость сыграла с ним злую шутку: когда его жена заболела, аптекарь сказал, что за нужным лекарством надо послать в Раллиген: как раз на следующий день была назначена встреча с торговцами у Северных ворот. Эльер заявил, что это обойдется слишком дорого, а раз никому больше в Эйламе такое лекарство не понадобилось, значит, его жену можно вылечить чем-то другим. В общем, она умерла.

– И с тех пор по ночам он заболевает сам?

– Нет… – Девушка вздохнула. – По ночам любая вещь, к которой Эльер прикоснется, превращается в золото. Я покажу тебе его дом – он сияет от порога до верхушки дымовой трубы так, что смотреть больно.

– А если он коснется человека или дьюса?

– Дьюсам это нипочем. Человек же… сам увидишь.

Он кивнул, и Фиоре продолжила рассказ.

Незаметно они миновали предместье Мастеровых и оказались в одном из заброшенных кварталов. Здесь было тихо и пустынно: вдоль мостовой, покрытой глубокими трещинами, располагались руины некогда прекрасных домов, полных жизни, света и тепла. Кое-где над развалинами дрожал воздух, рождая очертания построек, находившихся здесь пятнадцать лет назад, но это были лишь призраки дьюсов, а не сами домашние духи.

– Там кто-то есть, – вдруг сказал грешник, останавливаясь. Он предостерегающе поднял руку, отчего рукав соскользнул почти до локтя. Фиоре увидела, что левое предплечье ее спутника обмотано кожаным ремнем с затейливым узором и застежкой в виде змеиной головы. Мельком взглянув на его правую руку, она обнаружила такое же странное украшение. – Ты слышишь?

– Здесь нет людей, – ответила она. – Только тени и те, кто потерял своего волка.

– Тени передвигаются бесшумно, я полагаю…

Миг спустя Фиоре услышала звук, встревоживший грешника: это были шаги. «Уж лучше бы призрак… – подумала она, вздыхая. – Или кто-нибудь живой».

Из-за угла показался старик и пересек улицу, не обратив никакого внимания на двоих прохожих. Одетый в какие-то жалкие лохмотья, очень худой, с давно не чесанными волосами и всклокоченной бородой, он походил бы на обычного бродягу, если бы не отрешенный взгляд без малейшего проблеска разума – взгляд куклы, а не человека.

– Эй! – крикнул Теймар. Старик не услышал. – Эй, постой!

– Не надо… – Фиоре еле успела схватить грешника за локоть. – Не ходи за ним.

– Почему?

– Тот волк, о котором я говорила в нави… – Она замялась, подыскивая слова. – Это такая сущность, которая живет в каждом человеке. Живет и постепенно растет, питаясь ненавистью и злостью. Иногда она вырывается на волю, и тогда в нави человек умирает страшной смертью, а наяву – теряет желание жить. Эти несчастные уходят из дома, как бы родственники ни старались их удержать, и какое-то время обитают здесь, потому что не могут покинуть пределы Эйлама…

Кулаки Теймара сжались.

– Они живут здесь, пока не погибают от голода?

– Нет, что ты! – замотала головой девушка. – Им приносят еду, одеяла, одежду… все необходимое. Одного даже пытались кормить насильно – и знаешь, что он сказал? «Оставьте меня в покое». Это редкий случай. Обычно они молчат…

– Создатель, да этот город и впрямь обезумел… – пробормотал грешник чуть слышно, и в этот миг Фиоре ощутила странный холод. Был уже почти полдень, и солнце светило ярко, но все же ее начал колотить озноб.

Тишина вдруг сделалась неприятной, гнетущей.

– Что такое?! – встревожился Теймар.

– Я боюсь, – ответила она. – Тут все какое-то мертвое.

…идти по грани, по тонкому лезвию.

…и слышать тихий шепот за спиной:

«Ты моя вещь, моя собственность. Я создала тебя!»

…слышать и понимать – это правда.

– Ах, лучше бы ты оказалась права! – сказал грешник и рассмеялся – коротко, сухо.

Фиоре, будто проснувшись, подняла голову и увидела, что из-за развалин выходят люди – не тени, не призраки, не потерявшие волков. Кого-то она знала, с кем-то даже здоровалась по утрам, но сейчас это не имело никакого значения.

В руках у многих оказались дубины.

Камней же вокруг было предостаточно…