Мухи Кабир Максим

– Что тебе снилось? – спросил он на берегу.

Саша загорала, подставив лучам живот. Капельки влаги сверкали драгоценными камушками.

– Художник. Виктор Гродт.

Морфей посчитал, что недели без кошмаров ей вполне достаточно. Подождал, пока она останется одна в квартире. И выписал по полной программе.

Ей снова снилась луна-переросток. Но в этом эпизоде сериала она освещала дом не снаружи, а изнутри. Заткнула окно серебристой пробкой, испещренной кавернами и язвами. Саша выпрямилась на кровати. Смятое одеяло забилось в изножье. Ночная сорочка съехала набок. Девушка часто моргала и вертела головой.

Мебель исчезла. Пропали компьютер и книжные полки, опустел подоконник. Осталась кровать посреди зловеще мерцающей комнаты и съежившаяся на ней Саша. Казалось, луна сейчас станет жидкой, вольется в окно молочным киселем, слижет ее, проглотит, и она будет жить в утробе холодного спутника.

«Проснись!» – приказала она себе.

Кто-то содрал со стен обои. Яростно скреб их ногтями, отрывал лоскутья. Обнажилась известка в пятнах клея. И черные рисунки. Они покрывали стены от пола до потолочного карниза. Тощие фигуры, скелеты в лохмотьях, простирающие вверх веточки рук. И мухи, сонм мух, роящийся над человечками. Если люди были намалеваны небрежно и больше походили на сгоревшие спички, то насекомых выписали детализированно. Каждый волосок, каждый сегмент на веретенообразных личинках, что налипли в углах.

«Некрофаги, – вздрогнула Саша. – Они питаются падалью. Размножаются в ранах».

Эта популяция размножалась во впадинах и неровностях известки. Стоило Саше отвлечься, как участок стены обрастал еще большим количеством насекомых.

– Не позволяй!

Саша завопила. Справа от нее сидел на корточках голый мужчина. Лицом к стене, сгорбившись. Хребет топорщился под кожей, как спинные пластины доисторического ящера. Сальные космы падали на лопатки.

– Не позволяй ему играть, – произнес человек.

– Ты уверена, что это был Гродт? – спросил, хмурясь, Рома.

Саша вытащила из пакета золотистый кукурузный початок, растерла по зернышкам соль. Впилась зубами в ароматный бок.

– Угу, – сказала она, прожевывая. – Во сне я знала это.

За волнорезом раздался смех. Значит, не послышалось, и там действительно припарковалась машина. На пляж метрах в тридцати от их одеяла вылетели двое парней. Тот, что повыше, подбрасывал футбольный мяч. Второй, блондин, прихлебывал пиво из двухлитровой пластиковой бутылки. Кивнул на соседей. Парни рассмеялись гортанно и, не снимая маек и шорт, пошли в воду.

Рома натянуто улыбнулся.

– Не позволяй ему играть? – переспросил он.

– Самое жуткое в этом сне была его четкость. Обычные сны не вспомнишь с такими подробностями. У него, ну, у художника, были черные ногти, и он царапал ими стену. Рисовал муху.

Саша нервно почесала локоть, словно отгоняла насекомое.

Перед глазами встала комната, залитая светом и исчерченная наскальной живописью. Тонкая, снующая по извести кисть.

– Он перехитрит тебя, – сказал вкрадчиво художник. – Мы мухи, а дом – его мухоловка. Он придет за тобой сразу или чуть позже. В зависимости от того, насколько он голоден.

– Кто? – выдавила из себя Саша.

Спина Гродта не пошевелилась, но голова начала поворачиваться, нарушая законы физики. Захрустел позвоночник, являя скуластый мефистофельский профиль. Узловатый палец ткнул вверх:

– ОН!

«Не смотри!» – дунул в ухо панический шепот. Но Саша уже поднимала голову.

На потолке распростерлась туша Баал-Зебуба. Мушиные лапки уперлись в переднюю стенку, а витые рога – в заднюю. Монголоидные глаза прожигали насквозь, и пасть изогнулась, похожая на пещеру с клыками-сталактитами. Рисунки ожили, замельтешили пугающей анимацией. Мухи поползли по стенам к своему повелителю. В теле демона распахивались створки, и из них струились языки черного нарисованного пламени. В огне корчились младенцы.

– Кто он? – спросила Саша, сгребая трясущимися руками простыню.

– Кучер! – пророкотал Гродт.

Мяч ударил в край покрывала, опрокинул бутылку с чаем. Осыпал ноги песком.

Саша от неожиданности съежилась.

Рома подхватил мяч.

– Подай, – крикнул блондин. Он избавился от майки, шорты в пальмах болтались так низко, что из-под резинки выбились рыжеватые лобковые волосы.

Рома пасовал мяч.

– Быдло, – тихо сказал он.

– Вэлкам ту Раша.

Он сел обратно на одеяло.

– Как ты сказала? Зебуб?

– Баал-Зебуб, финикийский бог или демон. Ему приносили в жертву детей. Сжигали их. У Гродта был рисунок Баал-Зебуба.

– Все сходится, – подытожил Рома. – Ты нашла в Интернете страшный рисунок, и он перекочевал в твой сон. Как и слово «кучер», которое ты прочла на фотографии тети Гали. Из-за того, что снимок был достаточно странным, твое подсознание наделило безвредное слово мрачным смыслом.

Саша намеревалась сказать, что про кучера услышала впервые во сне, задолго до того, как ей попались фотографии учительницы. Но побоялась, что Рома примет ее за сумасшедшую.

– Я знаю, – вздохнула она. – Все равно сон был гнусным.

– Представляю.

Они захрустели кукурузой. В отдалении парни пинали мяч и перебрасывались нецензурными выражениями.

– Где бы ты мечтала жить? – спросил Рома.

– Раньше – в Токио. А сейчас предпочту менее людный город.

– Ты стареешь.

Он пропустил сквозь пальцы песок.

– Финляндия, – сказала она, жмурясь, – Норвегия… где фьорды и такие домики, как у хоббитов. Печной дымок вьется…. Мой крестный бывал в Норвегии.

– Хочу с ним познакомиться.

– Он классный. А ты где жить хотел бы?

– В Америке.

– Калифорния?

– Ты что! Попса какая. В каком-нибудь северном штате с соснами.

– Штат Мэн?

– Город Дерри.

Они дали друг другу «пять».

Гогот «футболистов» затих, Саша оглянулась. Парни приближались вразвалочку. Бритый под ноль детина жонглировал бутылкой. Блондин ковырялся в зубах.

На лбу Ромы пролегла вертикальная морщинка. Саша подтянула под себя ноги.

– Здорова, челики! – сказал блондин. Говорил и двигался он лениво, как разомлевший в саванне леопард. На голом торсе красовалась татуировка: скалящийся волчий череп.

– Отдыхаете?

– Да, – подтвердил Рома, щурясь от солнца.

Лысый харкнул и растер шлепанцем плевок. У Саши засвербело под ложечкой.

– Студенты?

– Да.

– Изи. – Блондин прошелся сальным взглядом по Саше. Она пожалела, что надела такой фривольный купальник. Села, сгруппировавшись, защитила коленями грудь.

– Это, студенты. Мы сами не местные, из Варшавцева проездом. Слышали про такую дыру?

– Конечно, – сказала Саша. Шахтерский городишко на севере, зимой в новостях только о нем и говорили. Сектанты убили там до чертиков народу.

– Ну вот. Отпуск у нас, путешествуем с братаном.

– Мы сталкеры, – сказал лысый, и оба заржали. Саша ощущала ногой, как напрягся Рома.

– Студенты, короче, где тут травку надыбать?

По дороге на пляж Рома показывал Саше дикую коноплю, растущую в зазорах тротуара.

– Мы сами не отсюда, – сказала Рома извиняющимся тоном. – Из центра аж.

– Как звать? – спросил лысый, вперившись в девушку. Глаза похотливо искрились под выгоревшими бровями.

– Саша. А это Рома. Мы не знаем, где продают траву, простите.

Уходить они не намеревались. Лысый откупорил бутылку и полоскал пивом рот.

«Это плохо, – подумала Саша, – это хуже, чем безвредные сны».

– Твоя невеста?

Рома мешкал, и она ответила, оплетая руками затвердевшее плечо друга:

– Да.

Он бегло посмотрел на нее и снова повернулся к парням.

– Ребят, у нас разговор серьезный.

Лысый едва не подавился пивом.

– Серьезный разговор, – передразнил, отплевываясь.

– Так и мы не шутки шутим, – заметил блондин. Бесцеремонно плюхнулся на одеяло. – Давай к нам, Тошик.

Лысый сел возле Саши.

– Пиво будешь? Холодное.

– Нет.

– Ребята, – сказал Рома, – ну правда, мы обсуждаем важное…

– А мы не помешаем, женишок. – Блондин не сводил с Саши глаз.

– Пошли, Ром. – Она собиралась встать, но блондин преградил путь.

– Куда? Мы познакомились только. Я, кстати, Святозар.

«Ну и имя для гопника», – понуро отметила Саша.

– Короче, план такой. Мы с Тошиком пацаны нормальные, тебя не обидим. Попьем пива, покуролесим, – он подмигнул лысому, – ну а без женского пола что за праздник?

– Скука, – сказал Тошик.

– Так что ты, студент, гуляй, наверное, а телка твоя позже придет.

– Вы о чем вообще? – взорвался Рома.

– Задрал ты меня!

Блондин сделал выпад, грудью, по-петушиному, боднул Рому, оттолкнул к вскрикнувшей Саше.

– Ноги в руки, и чтоб духу твоего не было, студент. Пискнешь, завтра водолазы будут за тобой нырять. Усек?

Рома молчал, стиснув зубы. На виске пульсировала жилка.

– Те сто раз повторять? Девка – с нами, а ты идешь лесом.

– Та не ссы, – сказал Тошик. – Целкой вернется.

– Отвечаешь? – ухмыльнулся отморозок по имени Святозар.

– Не-а.

Рома встал, склонился к Саше и прошептал на ухо:

– Три минуты. Я через три минуты вернусь.

– Скорее, – шепотом взмолилась она.

– Пока, студент, – сказал Святозар.

Они наблюдали, как Рома уныло бредет к парапету, забирает велосипед, волочит его, озираясь, по ступенькам.

– На хрена тебе этот слюнтяй? – спросил блондин, располагаясь поудобнее. – У вас в Шестине мужиков толковых нет?

Она не ответила. Тем временем Рома воротился на пляж, но не за ней, а за ее велосипедом. Унес его и пропал за частоколом балясин.

– Пей, – приказал Тошик.

Она дистанцировалась от улыбчивых парней, сползла ягодицами с ткани. Нащупала футболку, надела. Потянула за джинсовую юбку, но на ней восседал Святозар.

– Ты не спеши, – сказал блондин, – все равно потом раздеваться.

– Наши друзья сейчас подойдут, – проговорила Саша. – И родители.

– И бабушки с дедушками, – закончил Тошик.

Святозар покрутил кукурузный початок, соединил большой и указательный пальцы и потыкал в колечко кукурузой.

– Те годиков сколько, малая?

– Пятнадцать.

– Трындишь.

Тошик нагло положил пятерню ей на ляжку, помассировал.

– Тепленькая.

– Рома уже полицию вызвал.

– И че? Они пока приедут, мы двести палок кинуть успеем.

– Да не трусись, – смягчился Святозар, – мы ж исключительно по любви. Без твоего согласия ни-ни.

Он погладил в паху.

«Ромочка, где же ты?» – проскулила Саша. От Тошика пахло, как от бочки несвежего пива.

«Он смотался, – сказала Шура, – он уже на подъезде к Речному».

– Дыбай, – указал Тошик в сторону лестницы. – Тугодум чапает.