Вавилонская башня Семенова Мария

Осиновый кол

– Лев Поликарпович, вы же гений!

– Лёвка, старый поц, когда же ты наконец таки будешь себя ценить?

Шихман и Эдик встретили Звягинцева так, будто перед ними предстал сам великий Ферма, да ещё и предъявил, согласно обещанному, «поистине чудесное» доказательство своей Теоремы.[56]

– Лев Поликарпович, – краснея, сознался Эдик, – я подумал, что… Ну вы же понимаете… В общем, я посмотрел ваши диски. Вы же нашли это! Нашли!

У Звягинцева ещё мелькали перед мысленным взором слепые блокадные окна с их бумажными перекрестьями, он остро чувствовал, что не спал целую ночь.

– А что такого, – буркнул он, думая только, как бы принять горизонтальное положение. – Просто проанализировал…

– Ну-ка, ну-ка? – Веня с Аликом торопливо сбрасывали в генеральской прихожей тёплые сапоги, отчасти ревнуя, что не им довелось первыми оценить удивительное достижение собственного учителя. – А научному пролетариату?..

Шихман и Эдик принялись объяснять, возбуждённо перебивая друг дружку. Если верить им, получалось, что скромный советский профессор сподобился чуть ли не пощупать руками Единую Теорию Поля. В переводе для среднего ума это означало увязывание электрического, магнитного, гравитационного, ядерного и прочих полей в единую общую закономерность, частными проявлениями которой становилось всё перечисленное. И не только известное, но даже ещё не открытое. О Единой Теории Скудину доводилось слышать от Марины, он знал, что её разработка являлась предметом вожделения интеллектуальных гигантов, вплоть до Эйнштейна, вот только хвастаться в данной области на сегодня было особенно нечем. Пока Иван пытался сообразить, каковы могли быть из фундаментальной теории следствия, полезные с точки зрения родных осин, ему растолковали и это.

Дымка, висевшая над развалинами «Гипертеха», тоже ведь была своего рода полем…

А значит, подвергнув анализу все материалы наблюдений за нею, можно было спрогнозировать её дальнейшее поведение. Теперь у науки было оружие. Не в силах дождаться возвращения «блокадников», Шихман с Эдиком оперативно тряхнули генерала Владимира Зеноновича, тот мгновенно связался с американцами… Какая, к бесу, секретность? Человечество, оказавшееся у края, такого слова-то больше не знало. Данные хлынули рекой, раскаляя выделенную линию Интернета.

Звягинцев слабо улыбнулся, чувствуя, как отпускает страшное напряжение последних часов. Он, конечно, ещё присоединится к работе и подскажет кое-что по мелочи ополоумевшим от восторга и надежды коллегам…

Но сначала он должен был хоть немного поспать.

Евгений Додикович Гринберг не находил себе места, если только можно этим заниматься, сидя на полу в коридоре. Виринея, его Виринея засела там, в комнате, со старым фашистом и, что существенно хуже, с его внучкой-шпионкой, бывшей мисс Айрин. По этому поводу Гринберга мучили самые дурные предчувствия, от вполне эзотерических до чисто бытовых. Вернее, то и другое весьма тесно смыкалось. Женя, которому вконец надоело чувствовать себя перед Виринеей полным придурком, стал последнее время почитывать некоторые книжки. Так вот, описания иных магических ритуалов вгоняли его в натуральную дрожь. Если раньше он вволю посмеялся бы над порнографическими изысками чернокнижников – умели же, гады, замаскироваться под высокое и чисто духовное! – то теперь, стоило ему вообразить в числе участников подобного мероприятия Виринею, и в душе поднималось цунами, а сидение под дверью превращалось в подвиг самоотречения. Одна надежда была на Глебку, закрывшегося с ними четвёртым. Хотя…

Из эсэсовца небось уже высыпался последний песок, а если вычитанное Гринбергом в умных книжках было правдой хотя бы на треть…

Оставалось, по Высоцкому, только лечь помереть.

Тщетно бедный Женя внушал себе, что на кону стояла будущность человечества. Ему всё равно хотелось плакать и выть. А ещё лучше, свернуть кому-нибудь шею.

Кратаранга курсировал между учёными и колдунами, кажется, помогая тем и другим. Когда пришелец с Арктиды приоткрывал дверь, Женя вытягивал шею, силясь рассмотреть творившееся внутри, но всё без толку.

Потом, без какого-либо предупреждения, хайратский царевич остановился и, глядя на Женю с высоты своего роста, проговорил тоном приказа:

– Пошли весть своей сестре. Пускай чернокожий привезёт её. Мне будет нужен пёс.

– Ага, – ответил Гринберг, вернее, ответило его физическое тело, потому что разум и душа Евгения Додиковича были устремлены вперёд, в дверную щель, за которой после четырёх часов и двадцати семи минут ожидания ему всё-таки удалось разглядеть нечто вразумительное. Он увидел Виринею и Глеба: они сидели на диване у дальней стены и как будто ничего не делали. Они выглядели скорее судьями у сетки при игре в теннис. Фон Трауберг и его внучка просматривались по разным концам комнаты, глаза у обоих были закрыты, а пальцы – переплетены странными фигурами и так, будто на каждом имелось по три лишних сустава. Вот Ганс Людвиг зашевелил пальцами, меняя их положение, и Корнецкая, не открывая глаз, повторила всё в точности. После чего уже она заплела пальцы немыслимым макраме, и её движение опять-таки вслепую повторил дед…

Кратаранга пнул Гринберга ногой так, что тот мигом взлетел с пола и, глухо рыча, принял свирепую боевую стойку.

– Проснись, сын голубой расы, – миролюбиво сказал ему хайратский царевич. – Мне нужна твоя сестра и её пёс!

Гринберг выдохнул, опустил кулаки, пробормотал что-то нелестное об идолопоклонниках, порывающихся отнять не только невест, но и сестёр, и вытащил из кармана сотовый телефон.

В это время из большой комнаты, где трудились учёные, высунулся Эдик. За его спиной можно было различить несколько встревоженных лиц, освещённых большим экраном компьютера.

– Кратаранга! – позвал генеральский сын. – Иди взгляни, что у нас получилось!

Пришелец из тьмы веков странно глянул на Гринберга.

– Погоди звать сестру, но будь готов, – сказал он и скрылся за дверью.

Опять-таки в переводе для среднего ума дело обстояло следующим образом. Когда гигабайты данных были просеяны сквозь сито теории Звягинцева (так они всё уверенней именовали Единую Теорию Поля) и обработаны с помощью математического аппарата, предоставляемого теорией хаосов (это не опечатка, а слово «хаос» во множественном числе), выяснились интересные вещи.

Дымка действительно оказалась энергоинформационным образованием, форменной потусторонней силой со страниц древних легенд.

– Мы в Биорадиационном институте называли её «вриль», – сказал фон Трауберг. – Это универсальная энергия связи нашего разума с сознанием всей планеты. Мы считали её мерой божественности человека.

Согласно легендам, вселенская сила бывала временами благой, временами не очень, в основном смотря по тому, что за человек к ней взывал. Ну а в данном случае не имело места ни зло, ни добро. Данная конкретная сила была просто БОЛЬНА.

Над руинами «Гипертеха» висела самая настоящая раковая опухоль, порождённая взрывом в лаборатории Марины. А хрональные туннели, достигшие различных пластов прошлого, были её метастазами, щупальцами, хоботами для выкачивания энергии.

– Так вот почему в искусственных временных каналах все сходят с ума, – сказал Веня Крайчик. – Эти каналы получаются вроде ран, я правильно понимаю? А «пожиратели душ» – какие-нибудь лимфоциты, агенты заживления. Они принимают нас за микробов…

«Бактерия… инфузория туфелька», – вспомнилось Кудеяру.

Нашли своё объяснение климатические и прочие чудеса, до сих пор привлекавшие в Питер толпы туристов. Врачи-онкологи хорошо знают, что способна сделать злокачественная опухоль с человеческим телом… На ранней стадии она может даже поменять ему пол, превращая нормальную молодую женщину в такого «Мужика Анфиску», что, не знавши, не догадаешься. Удивляться ли после этого, что по Московскому проспекту летала позёмка, на Марсовом поле благоухала сирень, а на улице Зины Портновой осыпались с деревьев жёлтые листья?

Опухоль не имела собственного осознания, это было скорее простейшее существо, жившее физиологической жизнью. Оно питалось. Оно росло. Оно убивало.

«Хорошо хоть, не размножалось пока…» – хмуро подумал Иван.

И… накаркал.

– По всем признакам, совсем скоро дымка испытает качественный скачок, – подытожил Ицхок-Хаим Гершкович Шихман. – В биологических терминах я сравнил бы это с делением. И вот тогда, если это произойдёт, – он снял очки, засунул их в нагрудный карман и застегнул клапан на пуговку, – нам всем, ребята, уже точно абзац.

– Тем не менее шанс что-то предпринять ещё остаётся, – подхватил Лев Поликарпович. – Как написал один умный дядька, момент величайшей готовности предваряется моментом величайшей неготовности. За час до решительного матча олимпийская сборная сидит в раздевалке без штанов… Непосредственно перед тем, как делиться, эта штука должна ослабить барьеры. У нас появится возможность подобраться вплотную… и произвести ампутацию.

– Скальпель-то есть? – поинтересовался Гринберг. Почему-то он со всей определённостью подумал про Глеба Бурова и его лазер, однако ошибся.

Звягинцев повернулся к фон Траубергу:

– Вы готовы, коллега?

Костлявые пальцы Ганса Людвига сжимали крепкую ладошку Жени Корнецкой.

– Мы готовы, – ответил он за себя и за внучку.

– Кто такие котообразные? – в упор спросил его Кудеяр.

– Ах, эти… – Мистик из «Аненербе» ностальгически улыбнулся. – Искусственные существа, созданные, чтобы хранить высшие истины от посягательства непосвящённых. Кстати, я не особенно удивлюсь, если вы там их встретите. Только не придавайте им особого значения, их на самом деле весьма легко победить…

«Да уж, весьма». Кудеяр прекрасно помнил свою схватку с ублюдками, погнавшимися за Мариной. Кровоподтёк на брюхе был заметен ещё чуть не месяц спустя.

– …Они панически боятся собак, – пояснил старец. – Эту странную черту мы так и не сумели преодолеть.

«Ясненько… – Иван покосился на безмятежно улыбавшуюся Атахш, ему действительно стало ясно, почему на них напали у озера, а не, например, около дома. И почему покушение не повторилось. Видимо, потому, что в дальнейшем за Мариной повадились неотступно следовать лайки. – А я-то думал, старый козёл, это я грозный такой…»

Он повернулся к Льву Поликарповичу:

– И когда всё это произойдёт?

– Скоро, – был ответ.

Счёт, как выяснилось, шёл на часы. Народная мудрость о том, что сперва всё очень долго тянется ни шатко ни валко, а потом «хватай мешки, вокзал отходит», сработала в очередной раз.

– Вот теперь посылай весть сестре, – сказал Гринбергу Кратаранга. – Пусть чернокожий везёт её и пса на то место, где вы меня подобрали.

Девятизвёздочный генерал Владимир Зенонович сидел за массивным письменным столом в своём кабинете и тоже смотрел на экран. Когда глаза уставали вконец, он массировал набрякшие веки, затем тёр виски и отворачивался к окну.

Окно с мокрыми листьями и лепестками хризантем, дрожавшими на осеннем ветру, было всего лишь имитацией, но глаза тем не менее отдыхали.

Дело происходило глубоко под землёй – в специальном бункере, некогда построенном на случай ядерной войны. Только не надо сразу представлять себе узкие коридоры и голые бетонные стены. Это был целый город, не значившийся на картах, – со стадионом, зимним садом, удобствами и населением. Город-штаб.

С полгода назад Владимиру Зеноновичу рассказали, как один из посетителей его кабинета, увидев адъютанта в чине полковника, вычищавшего пепельницу, обмолвился: дескать, страшно место сие, место, где полковники хабарики подбирают. Владимир Зенонович тогда посмеялся…

А теперь он сам сидел на подхвате. Он, генерал армии, работал чуть ли не телефонной барышней, обеспечивая всем необходимым группу ненормальных учёных и, Господи прости, колдунов. Военный округ, и не только он, был отдан в распоряжение эмигранта Шихмана, бывшего штандартенфюрера СС, американской шпионки из УППНИРа… И Эдика, единственного генеральского сына. Транспорт, связь, при необходимости физическая защита… Что ещё могла сделать армия, если от её ударно-броневой мощи нынче не было никакого толку?

Она могла по-прежнему многое. Армия могла и должна была выполнить своё истинное предназначение – встать на защиту народа. Даже если всё начнёт окончательно рушиться, армия будет стоять последним оплотом, обороняя людей… На сей счёт у Владимира Зеноновича не было ни малейших сомнений.

Остальное не имело значения.

– Не ходил бы ты туда, командир… – проговорил Буров негромко. С плеча у него свисал полюбившийся «Светлячок».

Скудин не ответил. А что толку доказывать аксиомы? Это только в плохом боевике герой-спецназовец или командир антитеррористического подразделения в обязательном порядке и, естественно, очень успешно вызволяет жену, взятую негодяями в заложницы. Хотя в реальной жизни человека на такое не то что не пошлют – вообще отстранят от участия, если речь идёт о ком-то из его близких.

Квалифицированно, сиречь с холодной головой, спасать можно только чужих…

Если не соблюсти это условие, непременно наделаешь глупостей, начнёшь жертвовать собой, а в конечном итоге пожертвуешь и своими товарищами, и теми, кого пытался спасти.

Это прекрасно известно спецслужбам всего мира. Тем не менее киношники, знатоки человеческих душ, вновь и вновь обращаются к такой ситуации, и их можно понять.

Скудин знал, о чём думал Глебка. О том, что его командир будет радеть не об «ампутации» раковой опухоли дымки, а о Марине, по утверждению Эдика, возможно закукленной в коконе высших измерений на седьмом этаже.

Глебка был прав. Идти туда Ивану, конечно, не стоило. Иван посмотрел на старого боевого друга, вздохнул и ничего не ответил, шагая по Бассейной вперёд.

Рита рядом с ними даже не пробовала сдерживать невменяемого от радости Чейза, рвавшегося к подруге. Она просто отстегнула поводок, отпуская кобелину играть.

– Погоди, Кратаранга, а как же ты вернёшься, ведь туннели закроются? – спохватилась она.

Вряд ли она решилась бы так запросто обратиться к надменному хайратцу, но тот, видимо в благодарность за свою любимицу, последнее время ей явно благоволил. Он ответил:

– Когда змее отрубают голову, её хвост ещё долго бьётся и извивается. Я успею открыть туннель, который мне нужен.

Старшина Фросенька молча опустила глаза. Если понадобится, она будет отстаивать своего принца от какой угодно нечисти, помогая вернуться домой. А потом скажет ему: «Прощай навсегда».

Рита сразу вспомнила безумный вой Чейза, когда двое суток назад его временно разлучили с Атахш, и крепче стиснула руку Джозефа Брауна. Джозеф ответил пожатием. Он, конечно, предпочёл бы оставить Риту дома, но та предъявила ультиматум: Чейз пойдёт либо с ней, либо вообще не пойдёт. «Поехали все вместе, сынок, – поставила точку бабушка Ангелина Матвеевна. – Посижу у вас там, при штабе, может, чем пригожусь. А бабахнет… – она решительно махнула рукой, словно разбивая бокал, – так пускай вернее накроет. Чтоб сразу, вместе с вами обоими…» Теперь она сидела в штабном вагончике, в обществе фон Трауберга, Эдика и Шихмана, и переживала за внучку.

По большому счёту, идти стоило только спецназовцам и экстрасенсам, но учёные не пожелали отсиживаться в тылу. «А где сейчас тыл?» – философски поинтересовался Лев Поликарпович, когда Кудеяр откровенно сказал ему, что «на передовой» от них будет только помеха. Веня и Алик катили большую тележку, заставленную приборами. Их надежда на то, что приборы удастся включить и что-нибудь с их помощью записать, была, по всей видимости, безумна, но можно ли остановить учёную мысль?.. Молодые «оруженосцы» всё предлагали Льву Поликарповичу сесть на тележку, но профессор упрямо отказывался, хромал сам.

«Я должен внести кое-какую ясность, коллега, – сказал фон Трауберг, когда они отбывали. – На случай, если мы более не увидимся. Хочу, чтобы вы знали. К опытам над вашими военнопленными соотечественниками я не был причастен».

В возрасте ста пятнадцати лет, когда надо думать о Боге, люди уже не лгут. А если и лгут, то и судья им – токмо и единственно Бог. Фон Трауберг протянул руку, и Звягинцев принял её.

Женя Корнецкая, тихая и сосредоточенная, держалась между Буровым и Виринеей. Бывший участковый Собакин, понимая, что троим чертознаям отводилась в предстоявшем деле главная роль, бдел поблизости, держа руку у кобуры.

Скудин оглянулся на своё воинство и подумал, что адекватными людьми в этой жуткой компании были только Алик, Веня и Глеб, пребывавшие в трагическом меньшинстве. Льва Поликарповича, как и самого Ивана, не оставляла мысль о седьмом этаже. Собакин намеревался сражаться во имя прекрасной дамы – любезной Клавдии Киевны. Вся остальная публика вообще была влюблённые пары. Даже псы.

И, видимо для того, чтобы Кудеяру не было скучно, на Варшавской к его маленькому отряду присоединилась ещё троица. Заслышав чужие шаги, собаки сразу бросились на разведку, но тревога оказалась ложной.

– Куда ты, славный? – поинтересовалась маленькая седая женщина, выходя из-за угла под руку с Юрканом. – Куда ты без Наташи?

Следом за ними тащился Василий Дормидонтович Евтюхов. В каждом его кармане торчало по бутылке портвейна. Вид доблестного сантехника заставлял вспомнить известное рассуждение о том, кто как пьёт: железнодорожник в дрезину, сапожник в стельку, мясник в сосиску, ну и так далее, а вот сантехник?.. Неужели в сифон?..

Рита шагнула было к Наташе, но натолкнулась на пустой взгляд и поняла, что та не узнала её.

Атахш обнюхала Евтюхова и звонко чихнула.

Перед бывшим «федерально-тюремным» американским периметром, который во всех сводках теперь фигурировал как попросту внутренний, обнаружился несгибаемый российский форпост – знаменитый сортир туалетчика Петухова, в различное время служивший разным героям нашего повествования и местом душевного отдохновения, и комнатой совещаний, и даже жилищем. Не пустовала цитадель и сейчас.

Василий Дормидонтович приблизился и решительно грохнул кулаком в железную дверь:

– Трат, где ты там, отворяй!

Изнутри несколько неожиданным образом отозвалось разноголосое тявканье. Дверь открылась, и наружу выкатились три или четыре беспородные шавки. «Панически боятся собак…» – тотчас вспомнилось Скудину. Появившийся следом туалетчик Петухов извиняющимся жестом указал на брехливую свору и подтвердил:

– Без них нонеча никак.

При виде Чейза и Атахш дворняжки засмущались и на всякий случай юркнули обратно.

– Принимай гостей, Филистрат Степаныч, – сказал Скудин. – Будем у тебя делать базовый лагерь.

Штурм «Гипертеха»

Срок, вычисленный учёными, имел погрешность плюс-минус четыре часа…

Ночь стояла ясная и страшно морозная, как будто энергия выкачивалась не только из отдалённых пластов времени, но и непосредственно из зимнего воздуха. Созвездие Большой Медведицы медленно запрокидывалось в небесах, становясь похожим на сачок, готовый накрыть развалины «Гипертеха». Над юго-западным горизонтом догорал голубой бриллиант Сириуса. Плоская крыша забытого Богом сортира была гималайской вершиной, на которой представители человечества ожидали прибытия марсиан.

Гринберг только домедитировался до горячего кофе и дополнительной куртки для Виринеи, когда та наклонилась к Жене Корнецкой и тихо спросила:

– Ты чувствуешь?

Атахш, безмятежно дремавшая клубком на снегу, поднялась, понюхала воздух и завыла. Это был не просто вой. Это была Песнь Зова. Будущая мать великого племени созывала убогих и сирых детей своего рода: «Придите, придите все, ибо вы Мне нужны…»

Женя Корнецкая содрогнулась всем телом и вытащила из кармана аккуратно свёрнутый кусок чёрного шёлка.

«Дедушка… Слышишь меня?»

«Слышу, дитя моё, – прошелестел бесплотный голос в мозгу. – Я с тобой».

За углами домов, посреди кустов парка начали шевелиться маленькие тени. Вой Атахш привлёк бродячих собак, которым служила пристанищем аномальная зона. Они покидали тёплые лёжки, спеша на зов королевы. Кругом «Гипертеха» начало стягиваться кольцо.

Женя крепко зажмурилась, и Виринея затянула узел у неё на затылке.

Утрата внешнего зрения произвела неожиданный эффект. Руины сгоревшего института предстали прозрачным каркасом из слабо светившегося хрусталя. В сквозных полостях и проломах плавал серый туман. Разрежённая протоплазма клубилась, вспыхивала, жила, пульсировала толстыми ложноножками хрональных каналов, тянулась тысячами нитей наружу. Каждая нить была щупальцем медузы, способным нанести смертельный ожог. Сейчас эти щупальца мало-помалу втягивались, отступая к общему центру – плотному, округлому образованию на седьмом этаже. Там в недрах жемчужного тумана просвечивало ядро. Правильный шар с оранжевыми всполохами изнутри…

Округлый центр, понемногу меняясь, начинал приобретать грибообразные обводы. Если позволить верхней части окончательно сформироваться и отделиться, человечеству наступит хана. Деление раковых клеток будет уже не остановить.

– Иван Степанович, – сказала Женя и не глядя протянула руку Скудину. – Нам надо на седьмой этаж.

Двигались вперёд не спеша, следуя за отливом отступающей дымки. Земля, по которой они ступали, уже не была нормальной землёй. Когда подошли к внутреннему периметру, Женю взяла за руку седенькая Наташа.

– Пойдём, ножками топ-топ, – ласково приговаривала блаженная. – Топ-топ… Вот так, хорошая…

На сей раз это не был «копперфильдовский» полёт, которому в своё время мальчишески радовался Юркан. Происходившее скорее напоминало «прыжок веры» из фильма про Индиану Джонса и затерянный храм. Женя, Наташа, а за ними все остальные просто вступили на невидимый мостик и, слегка увязая в прозрачной тверди, перешли американскую стену прямо по воздуху.

– Остаточные явления… – пробормотал Лев Поликарпович, оставленный наблюдать с крыши сортира. Веню и Алика, невзирая на их яростные протесты, оставили с ним. Теперь Веня не отрывался от глазка видеокамеры, Алик же – от узконаправленного микрофона. Звягинцев прижимал к глазам маленький бинокль.

Не требовалось обладать сверхчувственным восприятием, чтобы заметить, как менялась разноцветная аура, кутавшая верхнюю часть разрушенного института. Её краски словно бы выцветали, отступая внутрь, в глубину, светящийся шлейф уплотнялся, становился компактней.

– Интересно, долго эти остаточные тут ещё будут болтаться, когда всё уляжется? – оптимистично спросил Веня. – Я тоже так хочу! Аки посуху!..

«Всё тебе будет, – почему-то с уверенностью подумал профессор. – Всё тебе будет…»

Довольно долго кругом было тихо. По мнению Скудина – даже слишком долго. Здание впереди выглядело самой обычной руиной, которых он в своей жизни насмотрелся. Не перетекал под ногами странный туман, не смущали зрение воздушные линзы… Даже луч фонаря, которым Кудеяр кратенько стрельнул поперёк парковки, прошёл совершенно прямо, как и полагается свету.

– Нас ждут, – сказал Буров негромко.

– Ну-ка, ну-ка, – хором обрадовались Капустин и Гринберг.

– Четверо в вестибюле… и ещё с десяток на лестнице, – подтвердила Виринея.

– Давно же хотел кому-то морду набить… – оскалил зубы Юркан. Он держал увесистый кусок железной трубы, обмотанный с одного конца синей полосой изоленты. Наташа вдруг обернулась к нему и поправила на нём потасканную ушанку, стянув её на левое ухо.

– Юрочка, хороший, не простудись…

Никто не засмеялся. Поправлять шапку Юркан не стал.

У Фросеньки в каждой руке беззвучно материализовалось по стропорезу. Чтобы в этой области разговаривать с нею на равных, следовало быть мастером международного класса.

Женя Корнецкая так и шла под руку с Виринеей. Повязка на глазах, помогавшая сосредоточиваться на сути, делала её беспомощной перед опасностями грубого материального мира, вплоть до банальных рытвин и ям. Собаки, рыскавшие впереди, были двумя огненными существами у края серого отлива. Внутри дымчатого «желе» просматривались тускло-багровые пламена искусственной жизни, запрограммированной на убийство, кото-образных было действительно много, но Женя знала, что её заботу составляли не они. Задрав голову, она смотрела наверх.

«Дедушка, ты видишь? Ты видишь?..»

«Вижу, деточка. Не отвлекайся».

Внутрь здания проникли тем же путём, что когда-то, – через круглую дыру, неведомо как и какой силой проплавленную в торце. Миновали женский туалет со срезанными, точно бритвой, фаянсовыми раковинами и унитазами, прошагали по коридору… Вот и вестибюль с гипсовым Лениным и необъяснимо зелёными, словно мумифицированными фикусами.

Здесь сантехник Евтюхов опрокинул в рот остатки портвейна из очередной бутылки, и вот тут мутно-пьяные глаза вдруг стали зоркими и трезвыми, он с невнятным восклицанием хватил опорожненной бутылкой об угол, превращая её в классическую «розочку»… Чтобы ещё полсекунды спустя поставить острыми неправильными зубцами «королевскую печать» на рожу здоровенному молодцу с голым вытянутым черепом и сплюснутыми ушами, бросившемуся на него из-за колонны.

…И понеслось! Как и прежде, обладатели ненормативных зрачков рвались в основном к экстрасенсам, а на спецназовцев обращали внимание только тогда, когда те становились у них на пути. Бросок Атахш заставил шарахнуться котообразного, устремившегося к Виринее, железная дубина Юркана раздробила ему плечо. Кратаранга рванул пряжку ремня, и распрямлённый клинок завизжал на грани человеческого восприятия, обращаясь в струйку тумана. Джозеф Браун мгновенно убрал безоружную Риту себе за спину, и она впервые увидела, на что был в действительности способен «тихий американец», любитель бабушкиных оладий. Чейз свалил кого-то за фикусами, она видела лишь дёргавшиеся ноги в сандалиях. Вот очередной нападающий попытался зайти слева, но перед ним возник Скудин, ушёл от блестящего волнистого лезвия, перехватил вооружённую руку, страшным ударом, словно мстя сразу за всё, раскрошил врагу позвоночник… и только потом не спеша вытянул из ножен свой собственный боевой нож, больше напоминавший небольшой меч. Кудеяр улыбался, отчего смотреть на него было по-настоящему страшно.

Котообразные сыпались с лестницы, уводившей наверх. «Не опоздать бы…» – мелькнула у Жени Корнецкой тревожная мысль, но блаженная уже тянула её за руку:

– Пошли, хорошая, со мной, Наташа знает куда…

Справа от них виднелись перекошенные дверцы и скрюченная шахта сгоревшего лифта. Заметив движение Виринеи, подскочил Гринберг, секунду спустя присоединился Собакин. Вдвоём они взялись за прикипевшие одна к другой створки, но обоих отстранил Глеб:

– Ну-ка…

«Светлячок» сработал безукоризненно. Бирюзовый трепещущий луч очертил ровный прямоугольник, и Буров, не давая проплавленному металлу остыть, мощным пинком вынес импровизированную дверь.

– Прошу…

Виринея благодарно кивнула.

Собакин проследил взглядом за выломанными створками, «упавшими» почему-то не вниз, а вверх, и перекрестился.

Внутри лифтовой шахты ничего не было видно, только вилась пыль, вспыхивая в лучах фонарей.

– Пойдём, пойдём, – торопила Наташа. – Раз-два, будем на качельках качаться…

Она первая шагнула в чёрную пустоту, и незримые восходящие токи подхватили её.

– Азохенвей… – Гринберг крепко схватил за руку Виринею, чтобы вознестись вместе с ней и Корнецкой.

– Мама, – сказал Собакин и отправился следом.

Буров остался у входа, держа сделавший своё дело лазер.

Между пятым и шестым этажами шахту перегораживала уродливо деформированная лифтовая кабина. По счастью, никто из спасавшихся от пожара сотрудников института не попытался воспользоваться лифтом и, соответственно, не погиб, когда кабину заклинило.

Здесь дверцы на лестничную площадку стояли открытыми. Наташа первая выпорхнула из шахты… и угодила прямо под котообразного, бежавшего вниз.

Удар широченной лапы с твёрдыми, как когти, ногтями отшвырнул блаженную к стене; хорошо ещё, обладатель вертикальных зрачков оказался захвачен врасплох и попросту отмахнулся, будь это настоящий боевой приём, тут же и уйти бы Наташе «путём всей земли»… Тем не менее она сползла по стене, прочертив по ней кровавую полосу, и осталась лежать.

Котообразный же сунулся дальше и попал на майора Грина, выскочившего на площадку.

– Ну, гад… – Евгений Додикович бить не стал, предпочтя изящным приёмом отправить врага в разверстую шахту. – Девчонки, поберегись!

Его расчёт полностью оправдался. Искусственное существо, способное жить в условиях дымки, не было подвержено её воздействиям, и в том числе странностям гравитационных потоков. Вместо того чтобы воспарить, громила в балахоне рухнул с высоты пятого этажа и, естественно, разбился в лепёшку.

Беда только, он оказался на площадке далеко не последним. Участники обходного манёвра вышли как раз в тыл котообразным, устремившимся вниз; кое-кто из них поспешил развернуться и атаковать дерзкую группу.

Майор Собакин выхватил верный «ПМ» и недрогнувшей рукою нажал крючок, целя в чью-то оскаленную, с кошачьими клыками пасть.

Не вчера было замечено, что огнестрельное оружие срабатывало чем глубже в аномальную зону, тем неохотнее, почему, собственно, сегодня им практически и не пользовались. Однако майорский «Макаров» определённо решил отозваться на многолетний хозяйский уход и сделал почти невозможное – выстрелил. Оглушительно и вполне метко. Котообразному разнесло половину черепа, и, что гораздо важнее, грохот выстрела был услышан внизу.

Помощь явилась в считаные минуты. Первым из шахты вынырнул Кратаранга с Атахш на руках, потом Фросенька, за ними Рита и Чейз. Взлетая, Рита схватила кобеля в охапку, в полёте их закрутило, так что на площадку она выехала верхом. Встав на лапы, кобель вывернулся, глухо взревел… И не успевший шарахнуться котообразный обрушился с лестницы спиной вперёд. Инерция броска увлекла за ним и Чейза, но пёс приземлился удачней – и завертелся, расшвыривая врагов.

– Наташа, Наташа! – Рита пыталась приподнять подругу, гладила по щеке, но без толку, седая ощипанная голова безвольно моталась.

В это время снизу левитировал Юркан. Ушанка на нём была располосована ударом клинка: если бы Наташа не посадила её набекрень, быть бы ему без уха, а то и без глаза. Юркан мельком глянул на происходившее, оскалился и, занося обрезок трубы, ринулся по лестнице следом за Чейзом…