Северное сияние Робертс Нора
— Держись. — Нейт прижал рукой то место у Питера на руке, где рукав был порван и сочился кровью. У него под пальцами пульсировало что-то теплое, в такт с ударами его собственного сердца. Не сводя глаз с хижины, он достал из кармана платок.
— Ничего ведь страшного, да? — Питер облизал губы и нагнул голову, чтобы разглядеть рану. И побелел как смерть. — Черт!
— Слушай меня. Слушай! — Нейт крепко перетянул рану и похлопал Питера по щеке, чтобы не потерял сознание. — Оставайся лежать. Все будет в порядке.
«Не дам ему истечь кровью. Не дам умереть у меня на руках. Больше — никогда! Господи, прошу тебя!»
Он достал из кобуры пистолет Питера и вложил ему в руку.
— Держишь?
— Я… Я правша. Он мне в руку попал.
— Стреляй левой. Если он ко мне приблизится — сразу стреляй. Слушай меня, Питер! Если пойдет на тебя — стреляй. Целься в корпус. И стреляй, пока не упадет.
— Шеф…
— Делай, что говорю.
Нейт отполз к задней дверце, открыл ее и скользнул внутрь. Достал оба ружья. Он слышал, как мужчина ругается в доме. Периодически раздавались выстрелы.
Эти звуки сливались с теми — давними — звуками в переулке. С дождем, криками, топотом ног.
Он ползком вернулся к Питеру и положил ему под руку ружье.
— Не отключайся! Слышишь меня? Не спать!
— Есть, сэр.
Звонить за подкреплением было некому. Тут вам не Балтимор, надо рассчитывать только на себя.
С табельным пистолетом в одной руке, с ружьем — в другой, Нейт, пригнувшись, бросился через ручей в лес. Совсем рядом пуля разнесла кусок коры. Острая щепка отскочила и поцарапала ему левую щеку.
Значит, сейчас внимание стрелка сосредоточено на нем, за Питера можно не волноваться.
Под прикрытием леса Нейт пробирался в глубоком снегу.
Шумно дыша, Нейт быстро, насколько позволял снег, огибал хижину.
Он спрятался за дерево и оценил диспозицию. Задней двери в доме нет, зато есть окно сбоку. За стеклом маячит тень — стрелок затаился и ждет, когда он себя обнаружит.
Нейт одной рукой взвел дробовик и выстрелил. Стекло рассыпалось, и под его звон вперемешку с криками и ответным огнем он бегом бросился по собственным следам назад.
В ушах еще стояли крики и огонь, а он уже преодолел ледяной поток и выскочил перед домом.
Взлетел на шаткое крыльцо и ногой распахнул дверь.
Оба дула были направлены на стрелка, и в глубине души ему хотелось спустить разом два курка. Уложить его, уложить замертво, как он сделал с тем негодяем в Балтиморе. Негодяем, убившим его напарника и разрушившим его собственную жизнь.
— Красная. — Из глубины захламленной хижины на него смотрел стрелок. Губы у него дрогнули и растянулись в улыбке. — Кровь у вас красная. — Он отбросил ружье, упал на заплеванный пол и зарыдал.
Его звали Роберт Джозеф Спинакер. Финансовый консультант из Лос-Анджелеса, в недавнем прошлом — пациент психиатрической клиники. За последние полтора года он неоднократно сообщал в полицию о нападении на него пришельцев, утверждал, что вместо жены ему подсунули ее двойника-киборга, а как-то раз на сеансе групповой терапии напал на двух других пациентов.
Три месяца назад он исчез.
Сейчас он мирно спал в камере, успокоенный цветом крови на лице Нейта и рукаве Питера.
Нейт только и успел, что запереть его в КПЗ, и помчался в больницу к Питеру, где сейчас в нетерпении вышагивал в коридоре в ожидании новостей.
Он сотню раз перебирал в памяти все случившееся, и всякий раз ему представлялось, что сделай он что-то чуть-чуть по-другому — причем это «что-то» все время было разное, — и Питер бы не пострадал.
Кен, выйдя в коридор, увидел сидящего с понурым видом Нейта.
Он мгновенно вскочил.
— Ну, как?
— Огнестрельное ранение… Что тут скажешь? Но могло быть намного хуже. Какое-то время походит с рукой на перевязи. Повезло, что дробь мелкая. Слабость, конечно, головокружение. Мы его пока здесь подержим. Все будет в порядке.
— Хорошо. — Ноги у него подкосились, он поспешил сесть. — Хорошо.
— Идите-ка сюда, я вам порезы на лице промою.
— Да, ерунда… Царапина.
— Под глазом больше на порез тянет. Идите, идите, с врачами не спорят.
— А можно мне его увидеть?
— Сейчас с ним Нита. Повидаетесь, когда я вас обработаю. — Кен повел его в процедурную и жестом показал на стол. — Вот что я вам скажу, — приговаривал он, обрабатывая порезы, — глупо вам себя винить.
— Он же совсем зеленый. Пацан. А я его потащил, не разобравшись, что там и как.
— Ну-ну… Он же офицер. А вы — «зеленый»…
Нейт присвистнул — рану на щеке защипало.
— Ребенок!
— Никакой он не ребенок. Мужчина. Настоящий мужик. А то, что вы себя во всем вините, лишь умаляет его сегодняшний подвиг.
— Видели бы вы его — встал во весь рост, раскрылся и двинулся за мной к дверям. И на ногах-то едва держится, а рвется меня прикрывать.
Кен заклеил рану пластырем. Нейт встретился с ним глазами.
— У меня его кровь на руках, а он же меня и прикрывает. Выходит, я один не справляюсь.
— Вы прекрасно справляетесь. Питер мне все рассказал. Героем вас считает. Если хотите отблагодарить его за храбрость — не разочаровывайте его. — Кен сделал шаг назад и полюбовался на свою работу. — Жить будете.
Теперь в коридоре была Хопп. С родителями Питера и Розой. При появлении Нейта с доктором все разом поднялись и заговорили.
— Он отдыхает. Все будет в порядке, — заверил Кен. А Нейт пошел дальше.
— Игнейшус! — Хопп бросилась вдогонку. — Мне надо знать, что произошло.
— Я возвращаюсь в участок.
— Тогда я пойду с тобой, по дороге расскажешь. Уж лучше я узнаю это из твоих уст, чем из слухов, которые уже понеслись по городу.
Он вкратце рассказал о происшествии.
— Ты не мог бы идти помедленнее? У тебя ноги во-он какие длинные, я не поспеваю. Как лицо-то поранил?
— Щепкой чиркнуло. Куском коры.
— Потому что он в тебя стрелял. Господи!
— Благодаря этой царапине и я, и Спинакер сейчас живы. К счастью, кровь у меня оказалась красная.
«И у Питера тоже, — про себя добавил он. — У него очень красная кровь. И ее много».
— За ним не приедет полиция штата?
— Пич с ними связывается.
— Хорошо. — Она перевела дух. — Три месяца больного человека носит неизвестно где, при этом он на грани буйного помешательства. У нас ведь он тоже неизвестно сколько прожил. Может, он и Юкона убил? Он на такое способен.
Нейт отыскал в кармане темные очки и водрузил на нос.
— Способен. Но это не он.
— Он же чокнутый, а это явно дело рук сумасшедшего. Может, он и Юкона принял за собаку пришельцев. В этом есть своя логика, Игнейшус.
— Есть. Если предположить, что этот тип незаметно проник в город, поймал старого пса, притащил его к мэрии и всадил в него нож. А перед этим еще охотничий нож похитил. По мне, Хопп, что-то уж слишком сложно.
Она остановила его, взяв под руку.
— А может, ты просто хочешь верить в другую версию? Чтобы было, где себя проявить? После всех этих драчунов и пьяниц? Тебе не приходило в голову, что ты усматриваешь между этими событиями связь и ищешь среди нас убийцу по той простой причине, что тебе хочется его там найти?
— Мне не хочется его здесь найти. Он здесь и есть.
— Упертый… — Она стиснула зубы и отвернулась, пытаясь взять себя в руки. — Если будешь мутить воду, она никогда не уляжется.
— Вода никогда не уляжется, пока не найти того, кто ее замутил. Извините, мне надо составить отчет.
Ночь Нейт провел в участке, по большей части — слушая совершенно пространные рассказы Спинакера о его контактах с пришельцами. Чтобы он не бушевал, Нейт сел рядом с его камерой и сделал вид, будто что-то записывает.
Наутро он с радостью встретил людей, приехавших из полиции штата за задержанным.
К его удивлению, среди них был и Кобен.
— Вам, сержант, пора уже у нас жилье снять.
— Да вот, решил воспользоваться случаем и пообщаться на другие темы. Не уделите мне пару минут? У вас в кабинете.
— Конечно. Отчет по Спинакеру у меня готов.
Нейт прошел в кабинет и взял в руки бумаги.
— Вооруженное нападение на офицеров полиции и так далее. Психиатрическая экспертиза, конечно, смягчит обвинение, но от этого ранение моего помощника не станет легче.
— Как он?
— В порядке. Молодой, сильный. Дробь, главным образом, попала в мягкие ткани руки.
— Жив остался — уже, считай, повезло.
— Это точно.
Кобен подошел к оперативной доске.
— Все копаете?
— Вроде того.
— И есть прогресс?
— Смотря откуда считать.
Кобен поджал губы и развернулся.
— Убийство собаки? Вы и это сюда приплели?
— У каждого свое хобби.
— Послушайте, я ведь тоже не удовлетворен результатами своего расследования, но у меня руки связаны. Многое действительно зависит от того, откуда считать. Я, пожалуй, соглашусь с тем, что там, в горах, когда погиб Гэллоуэй, был кто-то третий. Но это не значит, что он убил Гэллоуэя или знал об убийстве. И что он до сих пор жив. Логично предположить, что тот, кто убил Гэллоуэя, потом и от этого третьего избавился.
— Если этим третьим был Хоубейкер — то нет.
— Мы так не считаем. Но если это был он, — продолжал Кобен, — это отнюдь не означает, что этот неизвестный нам третий как-то связан со смертью Хоубейкера. И уж тем более — со смертью какой-то собаки. Я тут неофициально провел кое-какие изыскания на этот счет, но пока безрезультатно.
— Летчик, доставивший их в горы, был убит при неизвестных обстоятельствах.
— Это тоже не доказано. Я этим занимался. Между гибелью Гэллоуэя и собственной смертью этот Кижински по каким-то долгам расплатился, но успел наделать новых. Его было за что убить, это уж как пить дать. Но у нас нет того, кто бы подтвердил, что он отвозил их в горы.
— Потому что их никого нет в живых. За исключением одного.
— Не осталось никаких записей, ни полетных журналов. Ничего. И никого, кто бы знал Кижински и мог бы подтвердить, что его нанимали на этот рейс. А даже если он и был тем самым летчиком, резонно предположить, что с ним разделался все тот же Хоубейкер.
— Резонно. Если не считать того, что Макс Хоубейкер не убивал троих человек. И не встал из могилы, чтобы раскроить собаке глотку.
— То, что подсказывает вам интуиция, к делу не подошьешь. Мне нужны улики.
— Дайте время, — сказал Нейт.
Два дня спустя в участке появилась Мег. Она вошла, помахала рукой Пич и прямиком направилась к Нейту в кабинет.
— Вот что, красавчик, я тебя похищаю.
— Как, как?
— Даже вдумчивые, трудолюбивые и преданные делу полицейские имеют право на выходной.
— Питер болен. Людей нет.
— И поэтому ты тут сидишь и размышляешь об этом и обо всем остальном. Бэрк, тебе надо проветриться. Если что-то случится — сразу вернемся.
— Откуда вернемся?
— Сюрприз. Пич, — на ходу бросила она, — ваш босс берет отгул до конца рабочего дня. Как это у вас называется? Личное время?
— Да уж, ему не повредит.
— Отто, ты ведь тут управишься?
— Мег… — начал было Нейт.
— Пич, когда шеф в последний раз брал выходной?
— Насколько припоминаю, три недели назад, если не больше.
— Надо проветриться, шеф! — Мег сняла с крючка его куртку. — У нас для этого весь день впереди.
— Один час, не больше. — Он взял рацию. Мег улыбнулась:
— Для начала сойдет.
Увидев у причала ее самолет, Нейт остановился.
— Ты не говорила, что проветриваться будем в полете.
— Это идеальный способ. С гарантией.
— Может, лучше прокатимся? Займемся сексом на заднем сиденье, а? Вот это действительно идеальный способ.
— Доверься мне. — Она крепко держала его за руку, а свободной рукой дотронулась до пореза под глазом. — Не болит?
— А кстати: с такой раной мне летать противопоказано.
Она обхватила его лицо ладонями, притянула к себе и запечатлела поцелуй, долгий и чувственный.
— Идем со мной, Нейт. Хочу тебе кое-что показать.
— Ну, это другое дело.
Он поднялся в кабину, пристегнул ремень.
— Знаешь, а я никогда не взлетал с воды. А лед еще не весь сошел. Опасно небось на льдину-то наскочить?
— Мужчине, который идет один на один на вооруженного психа, непристало так трястись из-за какого-то самолета. — Мег дотронулась до губ кончиками пальцев, прикоснулась к фотографии Бадди Холи и начала разбег.
— Похоже на водные лыжи, но не совсем, — выдавил Нейт и перестал дышать. Мег набрала скорость и оторвалась от воды.
— Я думал, ты сегодня работаешь, — проговорил он, когда дыхание восстановилось.
— Я перепоручила это Джерку. К вечеру привезет кое-какие припасы. Уже получаем грузы к параду, в частности, целый ящик клопомора.
— Токсикоманов снабжаете?
Она искоса взглянула в его сторону.
— Репелленты возим, красавчик. Ты пережил первую зиму на Аляске. Теперь посмотрим, как одолеешь наше лето. Тут у нас комары размером с бомбардировщик. Без лосьона от дома и на три фута не отойдешь.
— На средство от комаров согласен, но вот эскимо ваше есть меня не заставите. Джесси говорит, его из тюленей делают?
— Из тюленьего жира, — рассмеялась она. — Или лосиного сала. Между прочим, очень вкусно, особенно если ягод каких намешать.
— Верю тебе на слово. Лосиное сало — это не мое. Я даже не знаю, как оно выглядит.
Она опять улыбнулась. Он расслабился и даже смотрел вниз.
— А симпатично отсюда смотрится — река, лед, город… Правда?
— Мирная, простая жизнь, — согласился он.
— А на самом деле нет. И не мирная, и не простая. Лес сверху тоже кажется мирным. Спокойным, безмятежным. Первозданная красота. Но ничего безмятежного в нем нет. Природа может убить наповал и куда более изощренным способом, нежели твой псих с ружьем. Но это не делает ее менее прекрасной. Ни в каком другом месте я бы жить не смогла.
Они парили над рекой и озером, отсюда было хорошо видно, что лед почти весь стаял. Весна уверенно вступала в свои права. Тут и там появились зеленые пятачки — солнце безжалостно плавило снег. С утеса срывался водопад, а в глубине еще мерцал лед.
Внизу через поле брела группка лосей. А небо над головой было ослепительно синим.
— В феврале того года Джекоб был здесь, — повернулась к нему Мег. — Я просто хочу это прояснить, чтобы ни у меня, ни у тебя не было никаких сомнений. Когда отец пропал, он часто меня навещал. Уж не знаю, просил ли его об этом папа или он делал это по собственному почину. Бывало, дня два-три он не показывался. Но больше — никогда, так что у него не было бы времени идти с отцом в горы. Я хочу, чтобы ты это знал — на случай если тебе понадобится его помощь. Это правда.
— Это было очень давно.
— Да, и я еще была маленькая. Но я хорошо помню. Стоило чуть подумать — и сразу вспомнила. В первые недели после ухода отца я его видела чаще, чем Чарлин. Он брал меня на зимнюю рыбалку, на охоту. Однажды в буран я в его доме на пару дней застряла. Я только хочу сказать, что ему можно верить, вот и все.
— Хорошо.
— А теперь смотри направо.
Он повернул голову — они летели над краем мира, над синей лентой воды, которая была совсем близко, так что даже страшно делалось. Он и рта не успел открыть, как со скалы сорвался большущий снежный ком и упал в воду.
— О боже!
— Это живой ледник. От него родятся айсберги. Как раз то, что ты сейчас видел. А вот еще. — Комья льда продолжали откалываться и уноситься с водой. — Это похоже на рождение и смерть.
— Красиво! — Теперь он прижался к стеклу. — Потрясающе. А эти-то, эти! Они же размером с дом! — Он восторженно засмеялся и даже не заметил, как маленькую машину тряхнуло в воздушной яме.
— Мне большие деньги платят за то, что я беру на борт туристов и показываю эту красоту. К видеокамере прильнут и снимают. А по мне — так это трата времени. Если хочешь смотреть это в кино — возьми фильм напрокат.
Это была не просто впечатляющая картина. Завораживало могучее, почти мистическое зрелище огромных неровных глыб синего льда, вздымающихся над пропастью. Грохот, треск, гром. Фонтаны воды, когда в нее падает такая глыба, и следом — сверкающий ледяной остров, несущийся по порогам.
— Придется здесь остаться.
Она направила самолет вверх и описала круг, чтобы насладиться зрелищем под другим углом.
— Здесь, в воздухе?
— Нет. — Он повернул голову и улыбнулся ей. Такую улыбку она видела у него впервые. Спокойную, счастливую, безмятежную. — Здесь. Я тоже больше нигде не смогу жить. И хорошо, когда это понимаешь.
— Есть еще кое-что, что тебе необходимо знать. Я тебя люблю.
Она засмеялась, самолет тряхнуло в воздушной яме. Она стала набирать высоту и пронеслась по ущелью, а вокруг них рушился и грохотал лед.
ГЛАВА 27
Чарлин всегда любила весну. Ту, что на Аляске называется весной. Дни становятся все длиннее и длиннее, пока совсем не вытеснят ночь.
Она стояла у себя в кабинете и, забыв про работу, смотрела в окно. На улице оживленно. Люди ходят, ездят, снуют туда-сюда. Горожане и туристы, лесные жители, заехавшие в магазин или просто пообщаться. Из двадцати номеров четырнадцать были заселены, а в конце будущей недели гостиница будет заполнена под завязку. После этого нескончаемый полярный день начнет привлекать сюда людей, как мух на мед.
Она будет работать на всю катушку апрель, май — и так до самых морозов.
Чарлин любила работать, любила, чтобы в заведении было полно постояльцев, любила гул их голосов в зале. И деньги, которые тратили.
Разве она не вложила в это заведение душу? Добилась всего, чего хотела. Ну, почти всего. Чарлин посмотрела на реку. Уже были спущены на воду лодки, они скользили по воде, пробивая себе дорогу среди последних, тающих на глазах, льдин.
Чарлин перевела взор выше, на горы. Белые с синим, с отдельными зелеными пятнами у подножия, которые медленно, но верно разрастаются вширь. А пики так и стоят белые. Они всегда белые. Словно застыли в своем ледяном отчужденном мире.
Она никогда не ходила в горы. И никогда не пойдет.
Горы ее отродясь не привлекали. Зато привлекало другое. Пэт, например. Когда он ворвался в ее жизнь, она ощутила влечение так ясно, словно у нее внутри прогудели тысячи труб. Ей еще и семнадцати не было. Мужчин она еще не знала. Она, словно цветок, росла на плоском лугу Айовы в ожидании, когда кто-то ее сорвет.
Девчонка из сельской глубинки со Среднего Запада, ищущая любой возможности вырваться на свободу. И вот пришел он, нарушил сонный покой тех краев грохотом своего мотоцикла, олицетворяющего опасность, экзотику и… И просто нечто новое, неизведанное.
Он окликнул — она отозвалась. Прохладными весенними ночами она выбиралась из дома и бежала к нему, чтобы покувыркаться голышом в мягкой зеленой траве, свободная и беспечная, как щенок. И безнадежно влюбленная. Такая иссушающая, слепая любовь возможна только в семнадцать.
А когда он уехал, она поехала с ним. Ушла из дома, от родителей, от друзей, умчалась подальше от этой жизни — в новую, неведомую жизнь, верхом на «Харлее».
Вернуть бы теперь эти семнадцать! И это бесстрашие.
И они зажили. Господи, как они зажили! Шли куда хотели, делали что хотели. Поля и пустыни, большие города и маленькие деревушки.
И все их дороги сошлись здесь.
Все изменилось. Интересно, когда это произошло? Когда она поняла, что беременна? Как они радовались, бездумно радовались, что будет ребенок. Но когда они приехали сюда, уже зная, что внутри ее зреет плод, все стало по-другому. И она сказала, что хочет здесь остаться.
«Конечно, Чарли, не вопрос. Можем и тут пока пожить».
Пока. Это «пока» растянулось на год, потом на два, три, потом на десять. Господи, это ведь она изменилась, она! Начала пилить и дергать этого бесшабашного, беспечного парня, требовать, чтобы он стал наконец мужчиной, обрел то, от чего он когда-то бежал. Ответственность, степенность. Заурядность.
Он остался. В основном ради дочери, которая была его копия — не ради женщины, которая ему эту дочь родила. Чарлин не тешила себя иллюзиями. Он остался, но так и не остепенился.
И она его за это ненавидела. И Мег она ненавидела. Чарлин кормила семью, заботилась о том, чтобы был кусок хлеба и крыша над головой.
А когда он уезжал — на заработки, развлечься или чтобы в горы пойти, — она всегда знала: он и шлюх не забудет.
Да и что такое эти горы, как не те же шлюхи? Холодные, белые шлюхи, уводившие его от нее. Пока одна не завладела им навсегда, оставив Чарлин без мужчины.
Но она выжила. И даже больше того. Она добилась всего, чего желала. Почти всего.
Теперь у нее есть деньги. Дом. А в постели — мужчины, молодые, сильные тела.
Так почему же она так несчастна?
Она была не охотница до глубоких мыслей, не любила копаться в себе и не пыталась осмыслить то, что она там видит. Она предпочитала жить в полную силу. Двигаться, идти вперед. Когда танцуешь, можно не думать.
В дверь постучали. Она повернулась в легком раздражении.
— Входите.
Но при виде Джона автоматически улыбнулась своей сладострастной улыбкой.
— Привет, мордашка. Уроки закончились? Уже так много времени? — Она смотрела на него и поправляла волосы. — А я вот тут размечталась. Время коротаю. Пойду взгляну, как там у Майка получается сегодняшнее фирменное.
— Чарлин, мне надо с тобой поговорить.
— Конечно, дорогой. Для тебя у меня всегда есть время. Заварю чаю — и поговорим.
— Нет, не стоит.
— Малыш, да ты сегодня какой серьезный! И не в духе, кажется? — Она подошла и провела пальцем по его щеке. — Тебе, конечно, известно, что серьезный ты мне еще больше нравишься. Это так сексуально!
— Не надо, — снова сказал он и убрал ее руки.
— Что-то случилось? — Она схватила его за руки. — Господи, неужели опять… Неужели еще кто-то умер? Мне кажется, я этого уже не переживу. Я не могу это вынести!
— Нет, нет. Не в этом дело. — Он высвободил руки и отступил на шаг. — Я хотел тебе сказать, закончится семестр — я уеду.