Песни сирен Макдермид Вэл
Кевин пожал плечами.
— Кто же знает? Никаких следов борьбы нет. Я говорил с одним из оперов, осматривавших место, и он сказал, что нам не стоит становиться на уши.
— Похоже на первые два случая.
— Вот и Боб так говорит. — Кевин раздраженно оттолкнул в сторону стул. — Я, пожалуй, пойду и хорошенько поработаю. Сегодня вечером мы выезжаем в город.
— Может, столкнемся там попозже, — сказала Кэрол. — Доктор Хилл хочет осмотреть места преступлений в те же часы, когда выбрасывались тела.
Кевин встал.
— Только не позволяйте ему разговаривать с незнакомыми людьми.
Тони вынул пластиковый контейнер из микроволновой печи и сел ужинать у себя на кухне. Он собрал все данные на четырех убитых, какие смог найти, потом сбросил файлы на дискету, чтобы поработать дома. Едва дойдя до трамвайной остановки, он понял, что голоден как волк. Потом вспомнил, что ничего не ел, кроме овсянки на завтрак. Он работал с такой сосредоточенностью, что ничего не замечал. Тони всегда считал голод хорошим симптомом: если он внезапно понимал, что дьявольски хочет есть, это означало, что он так увлекся, что способен идентифицировать себя с другим человеком, понять его болезненную логику, воспринять иной набор эмоций.
Он накинулся на еду и умял со сказочной скоростью, чтобы поскорее вернуться к компьютеру и заняться характеристиками жертв. Зазвонил телефон. Не задумываясь, Тони снял трубку.
— Да? — бодро ответил он.
— Энтони, — произнес голос.
Тони уронил вилку, разбросав по столу спагетти.
— Анжелика, — ответил он, возвращаясь на землю и цепляясь за якорь собственного сознания.
— Сегодня мы стали общительнее? — В голосе звучала сексуальная хрипота.
— Я вовсе не был необщительным. Просто мне нужно было кое-что сделать. А ты меня отвлекла — сказал Тони, удивляясь, зачем снисходит до оправданий.
— Это общий план, — сказала она. — Но я по тебе соскучилась, Энтони. — Я была так возбуждена, что, когда ты меня отшвырнул, как старый носок, вся радость дня померкла.
— Зачем ты занимаешься этим со мной? — спросил он.
Этот вопрос он задавал ей и раньше, но она всегда уклонялась от ответа.
— Потому что ты заслуживаешь меня, — отвечал голос. — Потому что я хочу тебя больше, чем любого другого в мире. И потому, что в твоей жизни нет больше никого, кто сделал бы тебя счастливым.
Все та же старая история. Избегаем ответов, заменяя их лестью. Но сегодня Тони хотел именно ответов.
— Что заставляет тебя так думать? — спросил он.
Голос в трубке тихонько фыркнул.
— Я знаю о тебе больше, чем ты можешь себе представить. Энтони, тебе больше не нужно быть одному.
— А что, если мне это нравится? Не будет ли правильнее предположить, что я один, потому что хочу этого?
— Мне ты не кажешься счастливым мальчиком. Бывают дни, когда вид у тебя такой, словно больше всего на свете тебе нужно, чтобы тебя обняли. Иногда ты выглядишь как человек, проспавший не больше двух часов. Энтони, я могу принести тебе покой. Женщины ранили тебя, мы оба это знаем. Но я так не поступлю. Я сделаю все, чтобы ты был счастлив, чтобы спал как младенец, и ты это знаешь. Все, чего я хочу, — это сделать тебя счастливым. — Голос звучал успокаивающе, ласково.
Тони вздохнул. Если бы только…
— В это трудно поверить, — пробормотал он.
С самого начала этих разговоров ему от этой утонченной пытки хотелось, с одной стороны, грохнуть телефоном об пол, а с другой, как ученый, он хотел услышать продолжение. Его ущербное мужское «я» осознавало, что ему необходимо излечиться и это может оказаться нужным снадобьем. Он напомнил себе, что твердо решил не позволять ей залезть к нему под кожу, чтобы можно было уйти без мучений, когда настанет время.
— А ты дай мне попробовать. — Голос звучал очень самоуверенно. Она не сомневалась в своей власти над ним.
— Я ведь слушаю, не так ли? Я поднял трубку. И пока не положил ее, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал тепло.
— А почему бы тебе именно так и не поступить? Почему не положить трубку и не подняться наверх, в спальню, к другому аппарату? Чтобы нам было удобно?
Тони ощутил в груди холодный укол страха. Он постарался оформить свой вопрос профессионально. Не «как ты узнала?», но:
— Что заставляет тебя думать, что у меня в спальне есть телефон?
Последовала пауза — такая короткая, что Тони не был уверен, что ему не почудилось.
— Я просто предположила, — наконец ответила она. — Я поняла — ты всегда на стреме. Ты из тех мужчин, кто ставит телефон у кровати.
— Хорошее предположение, — похвалил Тони. — Ладно. Я сейчас положу трубку и поднимусь в спальню. — Он быстро прошел в кабинет и поставил автоответчик на «запись», потом снова взял трубку. — Да? Я здесь, — сказал он.
— Ты удобно сидишь? Тогда я начну. — Снова этот низкий, сексуальный смешок. — Сегодня вечером мы действительно хорошо позабавимся. Погоди, сейчас услышишь, что я для тебя приготовила. Ах, Энтони, — проворковала она, и голос ее упал почти до шепота, — я мечтала о тебе. Воображала твои руки у себя на теле, как ты гладишь подушечками пальцев мою кожу.
— Что на тебе надето? — спросил Тони. Он знал, что это стандартный вопрос.
— А во что бы тебе хотелось, чтобы я нарядилась? У меня богатый гардероб.
Тони с трудом справился с безумным желанием ответить:
«В рыбацкие сапоги, балетную пачку и дождевик». Он сглотнул и выговорил:
— В шелк. Ты знаешь, как я люблю трогать шелк.
— Вот почему тебе нравится моя кожа. Мне доставляет много хлопот поддерживать себя в форме. Но ради тебя я укутала часть своего тела шелком. На мне черные шелковые французские трусики и широкая рубаха из прозрачного черного газа. Как же я люблю чувствовать на своем теле его ласку! Знаешь, Энтони, — вздохнула она, — шелк трется об мои соски, так ласково, словно это твои пальцы. Соски стали твердые, груди торчат, так ты меня возбуждаешь!
Против собственной воли Тони почувствовал легкое возбуждение. Она добра, двух мнений быть не может. У большинства женщин, которых он слышал на горячих линиях, голоса звучали резко, или визгливо, или пронзительно, или нудно, а текст был предсказуем, как апельсин. Общение с ними пробуждало в Тони сугубо научный интерес. Но Анжелика отличалась от остальных. Хотя бы тем, что голос ее звучал совершенно искренне.
Она тихонько простонала:
— Господи, вся мокрая! Но ты пока меня не трогай, придется подождать. Просто ляг на спину, вот так, хороший мальчик. Ах, как мне нравится раздевать тебя. Я просунула, руки тебе под рубашку, провожу пальцами по твоей груди, глажу тебя, трогаю, чувствую под своими пальцами твои соски. Какой ты удивительный! — вздохнула она.
— Это мило, — отвечал Тони, наслаждаясь ласкающими интонациями ее голоса.
— Это только начало. Теперь я села на тебя верхом, расстегиваю твою рубашку. Я наклоняюсь над тобой, мои соски, укрытые шелком, трутся о твою грудь. Ах, Энтони! — В ее восклицании прозвучало наслаждение. — Тебе действительно нравится смотреть на меня, да? Ты подо мной твердый, как камень. Мне не терпится, чтобы ты оказался во мне.
От этих слов Тони похолодел. Зародившееся было возбуждение растаяло, как снежинка в луже. Опять на том же месте.
— Наверное, я тебя разочарую, — бросил он бодрым голосом.
Снова сексуальный смешок.
— Ни в коем случае. Ты даже больше, чем я мечтала. Ах, Энтони, потрогай меня. Скажи, что хочешь со мной сделать.
Тони не находил слов.
— Не стесняйся, Энтони. Между нами нет тайн, мы можем идти, куда захотим. Закрой глаза, дай волю чувствам. Потрогай мои груди, пососи мои соски, кусай меня, дай мне ощутить твои горячие влажные губы на всем моем теле.
Тони тяжело вздохнул. Пожалуй, это было больше, чем он мог вынести, даже в интересах науки.
Теперь Анжелика задыхалась, как будто хотела, чтобы ее возбуждение передавалось и ему.
— Вот так, о боже, Энтони, замечательно, — прохрипела она со стоном. — Видишь, я же говорила… Вот так, пусть твои пальцы проникнут глубже. О боже, ты самый хороший… Дай мне… дай мне, о боже, дай мне добраться до тебя.
Тони услышал в трубке звук расстегиваемой молнии.
— Анжелика… — начал он. Все снова распадалось на части, вырывалось из-под контроля.
— Ах, Энтони, какой ты красивый. Я никогда не видела такого красивого орудия. Позволь мне попробовать тебя… — Голос замер, послышались сосущие звуки.
Кровь бросилась в лицо Тони внезапной волной стыда и возмущения. Он бросил трубку и тут же снова снял ее. Господи, какого же сорта мужчиной нужно быть, чтобы заниматься этим по телефону? И какого сорта ученый не сумел бы отделить собственные жалкие провалы от сбора объективных данных?
Самое худшее заключалось в том, что он теперь знал собственную реакцию. Сколько раз он сидел за столом напротив насильника, поджигателя или убийцы и смотрел, как они, заново проживая события, достигают той точки, в которой больше не могут выносить самих себя, и обрывают разговор. Они не могли положить телефонную трубку, но все равно отключались. В конечном итоге при правильном лечении стена обрушивалась и им удавалось встретиться лицом к лицу с тем, что «довело» их до психолога. Это был первый шаг в излечению. Тони надеялся, что Анжелике достаточно много известно о теории и практике психоанализа и она будет возиться с ним до тех пор, пока он не сокрушит барьеры и не посмотрит в лицо тому — чем бы оно ни оказалось, — что стало причиной его сексуальной и эмоциональной неполноценности.
Но другая часть его «я» надеялась, что она больше не позвонит. И плевать на народную мудрость гласящую: «Горя бояться — счастья не видать». С него было довольно горя в этой жизни.
Джон Брендон тщательно вытер тарелку последним кусочком хлеба и улыбнулся жене.
— Это было великолепно, Мэгги, — сказал он.
— Угу, — согласился его сын Энди, набивший рот бараниной с баклажанами.
Брендон неловко поерзал на стуле.
— Если ты не возражаешь, я, пожалуй, заскочу на часок на улицу Скарджилл. Только взгляну, как там дела.
— А мне казалось, что полицейские твоего ранга не обязаны работать по вечерам, — добродушно ответила Мэгги. — Ты вроде говорил, будто подчиненные не нуждаются в том, чтобы ты дышал им в затылок?
Брендон робко взглянул на нее.
— Я знаю. Мне просто хочется посмотреть, как там дела у ребят.
Мэгги покачала головой, улыбаясь.
— Уж лучше иди и все узнай сам, а то просидишь весь вечер, ерзая перед телевизором.
Тут оживилась Карен.
— Пап, раз ты едешь в город, подбрось меня к Лауре. Мы могли бы обсудить наш проект по истории.
Энди фыркнул.
— Скорее уж придумать, как вам завлечь Крега Макдональда.
— Много ты понимаешь, — рассердилась Карен. — Так как, пап?
Брендон встал из-за стола.
— Только если ты готова. И я заеду за тобой на обратном пути.
— Ну, папа, — заныла Карен, — ты же сказал, что пробудешь на работе всего час. Этого времени нам не хватит.
Настала очередь Мэгги Брендон недоверчиво фыркать.
— Если твой отец вернется раньше половины десятого, я приготовлю на ужин шотландские оладьи.
Карен смотрела на родителей словно решала мировую проблему.
— Пап, — наконец сказала она, — ты можешь заехать за мной в девять?
Брендон усмехнулся.
— Почему мне кажется, что меня взяли в оборот?
Было больше половины восьмого, когда Брендон появился в комнате группы ХОЛМЗ. Несмотря на поздний час, все компьютеры были заняты: пощелкивали клавиши, слышалось тихое бормотание. Инспектор Дейв Уолкотт сидел рядом с одним из аналитиков, тот что-то объяснял ему, тыкая пальцем в экран монитора. Никто не поднял головы, когда вошел Брендон.
Он подошел к Уолкотту сзади и подождал, пока тот закончит разговор с констеблем. Брендон подавил вздох. Определенно настало время подумать об отставке: даже его инспекторы выглядят как студенты Полицейской академии.
— Продолжай, Гарри, попытайся подобрать пару, используй перекрестные ссылки, — услышал он слова Уолкотта.
Молодой человек кивнул и уставился на дисплей.
— Добрый вечер, Дейв, — сказал Брендон.
Уолкотт обернулся. Осознав, кто перед ним, он вскочил.
— Добрый вечер, сэр.
— Я ехал домой и подумал — не зайти ли посмотреть, как у вас дела, — гладко солгал Брендон.
— Ну, сэр, пока рано. Группам придется работать круглосуточно еще пару дней, вводить детали показаний из прежних дел, как и из дела констебля Коннолли. И еще я установил связь с группой, которая занимается «горячими» линиями. Большинство разговоров — обычная злоба, месть и параноидальный бред, но сержант Ласселз разбирается во всем этом, выясняет самые важные для нас разговоры.
— Что-нибудь есть?
Уолкотт непроизвольным жестом потер лысину. Его вторая жена утверждала, что это помогает ему сосредоточиться.
— Обрывки, фрагменты. Мы раздобыли несколько фамилий людей, бывших в городе и в Темпл-Филдз по крайней мере в те две ночи, которые нас интересуют, и сейчас их разрабатывают. Мы бомбим базы данных по номерам машин, которые регулярно выезжали на улицы примерно в то время, когда совершались убийства. К счастью, инспектор Джордан, начиная со второго убийства, приказала засекать время появления и номера машин в «голубом» городке. Это долгая работа, сэр, но мы его там найдем.
Если убийца там, подумал Брендон. Именно он настоял на том, чтобы эти дела отдали группе ХОЛМЗ. Но убийца ни на кого не похож. Он осторожен.
Брендон плохо разбирался в компьютерах. Но одна старинная поговорка врезалась ему в память: «Воду варить — вода и будет». Он отчаянно надеялся, что не задал этим людям работу, которой должен был бы заниматься Департамент водоснабжения.
Кэрол открыла глаза. Сердце у нее гулко билось. Ей приснилось, что тяжелая дверь какого-то погреба закрылась, превратив ее в узницу холодных, покрытых сыростью стен без окон. Все еще пребывая в полудреме, она не сразу поняла, что Нельсон не лежит тяжелым грузом у нее на ногах. Она услышала шаги, звон ключей, брошенных на стол, узкая полоска света пробивалась через приоткрытую дверь (иначе Нельсон не мог бы шляться туда-сюда). Она со стоном повернулась и взяла часы: десять минут одиннадцатого. Шум от возвращения Майкла лишил ее двадцати минут драгоценного сна.
Кэрол с трудом встала с кровати, надела тяжелый махровый халат, открыла дверь своей спальни и вошла в огромную комнату, которая занимала большую часть квартиры на третьем этаже, где она жила вместе с братом. С полдюжины установленных на полу светильников разной высоты с направленным вверх светом создавали в комнате теплое и элегантное освещение. Из дверей кухни, легко подпрыгивая на деревянном полу, появился Нельсон. Он присел и одним прыжком, словно решил опровергнуть законы земного притяжения, взлетел в воздух, легко коснулся высокого узкого приемника и изящно приземлился на книжном, светлого дерева, шкафу. Оттуда он надменно уставился на Кэрол, словно говоря: «Держу пари, ты на такое не способна».
Комната были примерно сорок на двадцать пять футов. В одном конце три двухместных диванчика, покрытых лоскутными покрывалами, окружали низкий кофейный столик. На другом конце стоял обеденный стол и шесть стульев в стиле Ренни Макинтоша[2]. Рядом с диванчиками стоял телевизор и видео на черном столике на колесах. Половину дальней стены занимали полки с книгами, видеокассетами и CD.
Все стены были окрашены в холодный серо-сизый цвет, кроме самой дальней: там, в кирпичной кладке, было пять высоких арочных окон, смотрящих на город. Кэрол прошла по комнате и остановилась, глядя на канал герцога Уотерфорда. Городские огни сверкали, как витрина дешевого ювелирного магазина.
— Майкл! — позвала она.
Ее брат высунул голову из «камбуза». Вид у него был удивленный.
— Я не понял, что ты дома, — сказал он. — Я тебя разбудил?
— Все равно мне скоро вставать. Нужно вернуться на работу. Я урвала несколько часиков, — вяло отвечала она. — Чайник поставил? — И, пройдя в кухню, присела на высокий табурет, глядя, как Майкл готовит чай и подкрепляется сандвичем с мясистым помидором, черными маслинами, зеленым луком и тунцом.
— Ела? — спросил он.
— Осилила такой же, — кивнула Кэрол. — Как Лондон?
Майкл пожал плечами.
— Сама знаешь. Им нравится то, что мы делаем, но не могли бы мы закончить все еще вчера?
Кэрол состроила ему рожу.
— Звучит, как передовица в «Сентинел Таймс» о серийном убийце. Но что именно ты сейчас делаешь? Это можно объяснить простыми словами технически безграмотному человеку?
Майкл усмехнулся.
— Следующей великой вещью будут компьютерные приключенческие игры с теми же качествами, что у видео. Ты снимаешь на пленку настоящий материал и переводишь его в цифровую форму, а потом манипулируешь с ним, чтобы сделать игру, которая не менее реальна, чем кино. Так что мы работаем над следующей, очередной великой вещью. Представь себе, что ты играешь в компьютерное приключение, но все действующие лица — люди, которых ты знаешь. Ты герой, и не только в собственном воображении.
— Я запуталась, — призналась Кэрол.
— Ладно. Сначала ты инсталлируешь игру в свой компьютер, потом сканируешь фотографии самой себя и всякого, кого хочешь сделать участником игры. Компьютер читает информацию и переводит изображения на дисплей. Так вместо Конана Карвера, ведущего расследование, появляется Кэрол Джордан. Ты можешь вставить снимки своих лучших друзей, или врагов, или любовников, и они станут участниками игры. Всякого, кто тебе не нравится, превращаешь в отрицательного героя. Так можно пережить приключение с Мелом Гибсоном, Деннисом Куэйдом и Мартином Эмисом и бороться с врагами вроде Саддама Хусейна, Маргарет Тэтчер и Пучеглаза, — объяснял Майкл с энтузиазмом, накладывая на хлеб всякую всячину.
Он положил еду на тарелку, и они, пройдя в гостиную, сели, глядя на канал и поедая сандвичи.
— Ясно? — спросил он.
— Постольку-поскольку, — сказала Кэрол. — Значит, когда ты сделаешь эту программу и запустишь ее, сможешь запросто компрометировать людей? Как в порнофильмах?
Майкл нахмурился.
— Теоретически — да. Твой рядовой компьютер — тупица, он даже не поймет, с чего начать. Тебе самой придется соображать, что делать, и еще тебе понадобится очень дорогое оборудование, чтобы получить кадры или видео приличного качества на собственном компьютере.
— Слава богу! — с чувством ответила Кэрол. — А я уж было подумала, что ты создаешь франкенштейновского монстра для шантажистов и бульварных газетенок.
— Ни в коем разе, — улыбнулся Майкл. — Во всяком случае, тщательный анализ все выявит. А что у тебя? Как идет твое расследование?
Кэрол пожала плечами.
— Если честно, я не отказалась бы от помощи парочки супергероев.
— А что собой представляет этот психолог? Он сдвинет дело с мертвой точки?
— Тони Хилл? Уже сдвинул. У Пучеглаза рожа как расплавившийся резиновый сапог. Но я надеюсь, что мы получим от него что-то конструктивное. Мы уже работали вместе, и он полон идей. Доктор Хилл — славный малый, с ним очень легко работать.
Майкл усмехнулся.
— Наверное, это вносит разнообразие…
— Так оно и есть.
— А он в твоем вкусе?
Кэрол оторвала корку и бросила ее в Майкла.
— Господи, ты такая же дрянная женофобская свинья, как те, с кем я работаю. Нет у меня вкуса, а если бы даже и был и Тони Хилл оказался бы в моем вкусе, ты знаешь, что я не смешиваю дело с удовольствием.
— Судя по тому, сколько ты работаешь, а все свободное время проводишь, отсыпаясь, полагаю, ты дала обет безбрачия, — сухо заметил Майкл. — Так как же, он блестящий гений, да?
— Я не заметила. — Кэрол была строга. — Сильно сомневаюсь, что он вообще заметил, какого я пола. Он трудоголик. Именно по его милости я сегодня ночью буду работать. Он хочет увидеть места, где нашли тела, в то самое время, когда они, по нашему предположению, были выброшены, чтобы все почувствовать самому.
— Жаль, что тебе опять нужно уходить, — сказал Майкл. — Мы с тобой уже сто лет не сидели вечером дома за телеком и бутылкой вина. Мы теперь так мало видимся, словно у каждого своя семья.
Кэрол грустно улыбнулась.
— Цена успеха, да, братик?
— Наверное. — Майкл встал. — Ну ладно, если тебе нужно на работу, я тоже пойду поработаю пару часиков, прежде чем завалюсь спать.
— Пока ты не ушел… у меня есть просьба.
Майкл снова сел.
— Все что угодно, только если не нужно работать утюгом.
— Что ты знаешь о статистическом анализе узоров?
Майкл нахмурился.
— Немного. Я занимался этим, когда был занят неполный рабочий день, пока писал докторскую, но я не знаю, в каком состоянии это искусство сейчас. А что? Хочешь, чтобы я что-то посмотрел?
Кэрол кивнула.
— Это довольно страшно. — И она описала садистские увечья, нанесенные Дэмьену Коннолли. — У Тони Хилла есть мысль, что в них может заключаться некое сообщение.
— Ладно, ради тебя придется взглянуть. Я знаю одного типа, у которого почти наверняка есть нужная программа, он позволит мне поработать на его машине, — сказал Майкл.
— Никому ни слова о том, что это такое, — сказала Кэрол.
Майкл оскорбился.
— Конечно нет! За кого ты меня принимаешь? Слушай, лучше бы уж я столкнулся с серийным убийцей, чем ты. Я буду молчать. Принеси материалы завтра утром, и я сделаю, что могу. Ладно?
Кэрол наклонилась и взъерошила белокурые волосы брата.
— Спасибо. Очень признательна.
Майкл привлек ее к себе и быстро обнял.
— Это очень зыбкая территория, сестренка. Будь осторожна, хорошо? Ты ведь знаешь, я не смогу в одиночку выплатить кредит за эту квартиру.
— Я всегда осторожна, — ответила Кэрол, не обращая внимания на тихий внутренний голосок, советовавший ей не искушать судьбу. — Я живучая.
~~~
— Ты вызвал у меня желание, как только попался мне на глаза, — мягко говорю я. — Очень сильное желание.
Бессильно повисшая голова Адама слегка поднимается. Я нажимаю на кнопку дистанционной записи на видеокамере, поднятой на треногу. Мне не хочется ничего упустить. Веки Адама, тяжелые от большой дозы хлороформа, с трудом приоткрываются, потом внезапно взлетают вверх — он все вспомнил. Его голова заметалась из стороны в сторону, он пытается понять, где находится, чем связан. Когда он осознает, что обнажен, замечает мягкие кожаные наручники на запястьях и лодыжках и понимает, что привязан к моей дыбе, стон, который можно было бы назвать паническим, доносится из-под кляпа.
Я выхожу из тени у него за спиной и становлюсь так, что он может меня видеть; мое тело намазано маслом и блестит в свете ярких ламп. На мне ничего нет, кроме белья, тщательно выбранного так, чтобы показать мое превосходное тело с наилучшей стороны. Когда он меня видит, его глаза открываются еще шире. Он делает попытку заговорить, но слышится только сдавленное бормотанье.
— Но ты решил, что не можешь позволить себе захотеть меня, да? — говорю я голосом жестким и обвиняющим. — Ты предал мою любовь. У тебя не хватило смелости выбрать любовь, которая возвысила бы нас обоих. Нет, ты проигнорировал свое истинное «я» и ушел к какой-то дуре, маленькой низкопробной уличной твари. Неужели тебе не ясно? Я единственный в мире человек, кто понимает, действительно понимает, что тебе нужно. Я могу дать тебе экстаз, но ты предпочел выбор безопасный, жалкий. У тебя не хватило мужества для брака верных умов и тел, не так ли?
По его вискам текут струи пота, хотя в погребе прохладно. Я подхожу и глажу его, провожу рукой по бледной мускулистой груди, пальцы мои быстро касаются его паха. Он конвульсивно дергается, в его темно-синих глазах мольба.
— Как мог ты предать то, что было у тебя в сердце? — шиплю я, запуская ногти в мягкую плоть над жесткими завитками темных волос на лобке.
Он напрягается под моим прикосновением. Это ощущение вызывает во мне трепет. Я убираю руку и с восхищением смотрю на алые полумесяцы, оставленные на его коже моими ногтями.
— Ты знаешь, что принадлежишь мне. Ты говорил мне. Ты хотел меня, и мы оба знали, что это так.
Новый стон из-за кляпа. Теперь пот струится по его груди, капли падают на поросль густых темных волос, но пенис свернулся, как бесполезный слизняк, между ногами. Хотя я очевидно не вызываю в нем желания, само зрелище его уязвимой наготы возбуждает меня. Он красив. Я чувствую, что кровь быстрее бежит по венам, плоть влажно пульсирует, готовая взять его и взорваться. Эта слабость мне ненавистна, поэтому я отворачиваюсь прежде, чем он успевает заметить впечатление, которое производит на меня.
— Мне нужно было одно — любить тебя, — спокойно говорю я. — Мне не хотелось, чтобы все кончилось вот так.
Моя рука протянулась к рукоятке дыбы и погладила гладкое дерево. Я поворачиваю голову и всматриваюсь в красивое лицо Адама. Медленно, бесконечно медленно начинаю поворачивать рукоятку. Его тело, уже напряженное, сжимается, чтобы не дать ремням затянуться. Его попытка тщетна. Поворотный механизм устроен так, что он увеличивает мое малое усилие и оно становится равным силе нескольких мужчин. Адам не может сравняться с моей машиной. Я вижу, что мускулы рук и ноги вспухли, грудь у него вздымается от попыток втянуть воздух.
— Еще не поздно, — говорю я. — Мы все еще можем стать любовниками. Ты хотел бы этого?
Он в отчаянии шевельнул головой. Ошибиться было нельзя, это был кивок. Я улыбаюсь.
— Это уже лучше. Теперь все, что от тебя требуется, — показать мне, что ты говоришь серьезно.
Я провожу рукой по его влажной груди, потом трусь лицом о его прекрасные темные волосы. Я чувствую запах его страха, втягиваю его вместе с его потом. Я зарываюсь лицом в его шею, сосу, кусаю, тереблю его уши. Его тело напряжено, но эрекции я под собой не чувствую. В огорчении я отодвигаюсь. Наклоняюсь над ним, одним быстрым движением, рожденным страданием, выдергиваю кляп из его рта.
— Аах! — вырывается у него, когда клейкая лента травмирует его кожу, вырывает легкую щетину. Он облизывает сухие губы. — Пожалуйста, отпустите меня, — шепотом просит он.
Я качаю головой.
— Я не могу этого сделать, Адам. Возможно, если бы мы на самом деле были любовниками…
— Я никому не скажу, — прохрипел он. — Обещаю.
— Ты уже предал меня однажды, — грустно говорю я. — Как же я могу поверить тебе теперь?
— Я прошу прощения, — говорит он. — Я не понимал… Я прошу прощения.
Но в глазах его нет раскаянья, только отчаяние и страх. Эта сцена столько раз проигрывалась у меня в голове. И теперь часть меня ликует оттого, что я все предугадала так точно, что этот диалог почти совпадал со сценарием, созданным в моем воображении. Другая часть меня чувствует необъяснимую грусть из-за того, что он оказался слабым и неверным, как я и опасалась. И при этом другая часть меня почти бесконтрольно взволнована тем, что ждет нас впереди, любовь ли это, или смерть, или и то, и другое.
— Слишком поздно для слов, — говорю я. — Настало время действовать. Ты сказал, что хочешь, чтобы мы стали любовниками, но твое тело этого не говорит. Может быть, ты испуган. Но это ни к чему. Я человек великодушный, любящий. Ты можешь испытать это на себе. Я хочу дать тебе последний шанс искупить свое предательство. Сейчас я тебя оставлю на некоторое время. Когда же я вернусь, надеюсь, ты сумеешь обуздать свой страх и показать мне, что ты действительно чувствуешь ко мне.
Оставив его, я подхожу к видеокамере. Вынимаю ленту, которая записывала нашу встречу, и заменяю ее новой. Наверху лестницы я оборачиваюсь.
— В противном случае мне придется покарать тебя за твое предательство.
— Подождите! — в отчаянии вопит он, когда я исчезаю из виду. — Вернитесь! — слышу я, опуская крышку люка на место.
Мне представлялось, что он и дальше будет кричать, но ничего не было слышно. Я поднимаюсь наверх, в спальню тети Дорис и дяди Генри. Вставляю видеозапись в плеер, который установлен на шкафу в ногах кровати, включаю телевизор и ложусь между холодными хлопчатобумажными простынями. Даже если Адам не хочет меня, я не могу убежать от своего желания. Я вижу его на дыбе, глажу себя, трогаю со всем мастерством и изобретательностью, которых мне хотелось от него, воображаю, как его красивый пенис набухает у меня во рту. Каждый раз, достигнув точки оргазма, я останавливаюсь, заставляя себя не кончать, поберечь себя для того, что будет впереди. Просмотрев видеозапись в четвертый раз, я решаю, что с него достаточно.
Соскользнув с кровати, снова спускаюсь вниз. Смотрю на Адама, распростертого на дыбе.
— Пожалуйста, — говорит он. — Отпустите меня. Я сделаю все, что вы захотите, только отпустите меня. Умоляю.
Я улыбаюсь и ласково качаю головой.
— Я отвезу тебя в Брэдфилд, Адам. А сейчас пришло наше время.
6
Люди начинают видеть, что композиция тонкого убийства — это нечто большее, чем два болвана — убийца — убитый — нож — кошелек — темная улица. Замысел, джентльмены, компоновка, свет и тень, поэзия, чувство теперь считаются неотъемлемой частью попыток такого рода.
Возможно, работа и не улаживает всех проблем, но это замечательный отвлекающий маневр. Тони смотрел на дисплей, прокручивая сведенную в таблицы информацию, которую он извлек из полицейских донесений. Довольный тем, что соединил воедино все полезное, он включил принтер. Пока аппарат щелкал и бормотал, распечатывая, Тони открыл другой файл и начал набрасывать выводы, которые сделал, исходя из необработанных данных. Все что угодно, лишь бы отогнать ее.
Он был так поглощен своей работой, что едва не пропустил первый звонок в дверь. Когда он зазвенел во второй раз, Тони встрепенулся и поднял взгляд на часы. Пять минут двенадцатого. Это Кэрол, она появилась раньше, чем он думал. Они уже договорились, что начинать поездку раньше полуночи нет смысла. Тони встал в замешательстве. Анжелика ведь знает номер его телефона, значит, и найти его адрес для нее не составит труда. Он подошел ко входной двери как раз в тот момент, когда звонок прозвенел в третий раз. Жалея, что не поставил глазок, Тони осторожно приоткрыл дверь.
Кэрол усмехнулась.
— У вас такой вид, будто вы ждали Хенди Энди, — сказала она. И поскольку Тони ничего не ответил, добавила: — Простите, что пришла раньше. Я пыталась позвонить, но у вас было занято.
— Извините, — промямлил Тони. — Я, наверное, плохо положил трубку. Входите, ничего страшного.
Заставив себя улыбнуться, он провел Кэрол в свой кабинет. Подойдя к столу, положил трубку на место.
Кэрол отметила, что сигнал занятого телефона не был случайностью. Заключение: ему не хотелось, чтобы его беспокоили, даже через автоответчик. Может, они одинаково реагируют на звонящий телефон? Кэрол бросила взгляд на листы, лежащие на столе у принтера.
Читать бесплатно другие книги:
