Предупреждение Эмблера Ладлэм Роберт
Нет, он не мог, не хотел даже и думать о том, что случится, если фанатикам во главе с Палмером удастся реализовать свой план.
Эмблер подошел к окну. Перед зданием Конгресс-Центра тут и там виднелись группки военных полицейских. Одетые в темно-синюю форму (темно-синие брюки, такого же цвета нейлоновые куртки и шерстяные шапочки) — выделялась только бирюзовая полоса на воротниках да высокие черные ботинки на шнуровке, — они как будто принесли с собой ночь. Высокие стальные ограждения были расставлены так, чтобы регулировать поток гостей, направляя его в точно обозначенные пункты пропуска. Эмблеру доводилось видеть тюрьмы, где даже заключенные чувствовали себя повольнее.
— Может, Кастон что-нибудь придумает, — сказала Лорел. — Меня же он провел. Хотя толку...
— Кастон провел тебя? — изумился Эмблер.
Она кивнула.
— Да. Он рассчитал, что, строго говоря, я ведь тоже работаю в ЦРУ и имею довольно высокую степень допуска. В офисе ВЭФ проверили и получили официальное подтверждение. Дело в том, что в таком учреждении, как Пэрриш-Айленд, весь персонал проходит самую тщательную проверку и получает допуск к особо секретной информации. Я не знаю толком, как все делается, но Кастон в таких вещах просто волшебник. К тому же он знает, как работает система.
— Кстати, а где он?
— Должен быть с минуты на минуту. Я пришла пораньше. — Она не стала объяснять почему — это было понятно без слов. — Может быть, Кастон что-то обнаружил, какое-то, как он это называет, отклонение.
— Послушай, Кастон хороший человек, но он аналитик, для него существуют только цифры. Мы же имеем дело с людьми, а не с виртуальными следами, которые они оставляют.
В дверь стукнули три раза. Узнав условленный сигнал, Лорел открыла дверь. На плечах Кастона еще лежали снежные эполеты, быстро превращающиеся в тонкие ручейки. Вид у аудитора был усталый, даже изнеможенный, лицо бледное. В руке он держал большую черную сумку с логотипом Всемирного экономического форума. При виде Эмблера аудитор не выразил никаких чувств.
— Что-нибудь раскопали?
— Кое-что, — с мрачным видом ответил Кастон. — Пробыл в Конгресс-Центре полтора часа. Я уже говорил, что бывал здесь и раньше, участвовал в работе бюро по оффшорным финансовым институтам и отмыванию денег. Они всегда устраивают довольно интересные семинары. Так вот сегодня я побывал на нескольких. Лорел тоже кое-куда заглянула, но, похоже, на золотую жилу ни она, ни я не наткнулись.
— Честно говоря, мне было немного не по себе, — призналась Лорел. — Столько лиц, которые раньше я видела только в журналах и на экране. Просто голова идет кругом. Представь, киваешь человеку, который показался тебе знакомым, а потом вдруг понимаешь, что он только кажется знакомым, потому что знаменит.
— Да, — согласился с ней Кастон. — Билдербергская конференция на фоне Давоса выглядит заседанием муниципальной торговой палаты.
— Меня все время не покидало чувство, что я как-то выделяюсь, что все видят во мне постороннюю, — продолжала Лорел. — А если еще представить, что среди всех этих людей есть один... маньяк...
— Мы имеем дело не с маньяком, — осторожно возразил Эмблер, — а с профессионалом. Что намного хуже. — Он помолчал. — Но есть и хорошие новости — это прежде всего то, что вы все же пробрались туда. Даже не представляю. Кастон, как вам это удалось.
— Не забывайте, что я как-никак не последнее лицо в Центральном разведывательном управлении. Позвонил в офис, попросил моего помощника связаться с исполнительным председателем и добавить мое имя к официальному списку участников. Звонок из Лэнгли, если его как следует обставить, производит, знаете ли, впечатление. Так что никто не возражал.
— И их не смущает, что придется сидеть за одним столом со шпионом?
— Смущает? Да они в восторге. Вы никак, похоже, не поймете главное: Давос — это власть. Во всех ее проявлениях. Они бы с превеликим удовольствием приняли и директора ЦРУ — кстати, он был здесь пару лет назад, — но и такому, как я, тоже рады.
— Лорел вы так же провели?
— Этим, опять же, занимался мой помощник. Мы представили ее как специалиста-психиатра из Объединенной службы разведки, что, строго говоря, соответствует ее официальному статусу. У нее высокий уровень доступа — код 12A-56J, — обязательное требование для персонала Пэрриш-Айленда. Конечно, обычно такие дела в последнюю минуту не делаются, но в ЦРУ лишние вопросы задавать не принято. Остальное, скажем так, вопрос элизии.
— Но ведь служба безопасности ВЭФ не поверила вам просто так, на слово?
— Разумеется, нет. Они позвонили в Лэнгли, в мой офис — через коммутатор, конечно, это стандартная процедура, — им перезвонили оттуда, а потом они обсудили все с моим ассистентом. Он, как я могу предположить, сослался на директора ЦРУ и госсекретаря, ввернул что-нибудь насчет «особой важности» и «крайней секретности» — им такое нравится, — а потом дал пароль для подтверждения полномочий. Видите ли, существует система ограниченного доступа, созданная специально для сотрудничающих спецслужб, войдя в которую, можно проверить ту или иную информацию на уровне С. Они ввели мое имя и получили подтверждение. Потом ассистент выслал мою цифровую фотографию — и мы в гнездышке.
— Я почти понял, что вы сказали. Итак, система безопасности вполне надежная, так? На дурачка ее не пройдешь.
— А разве я похож на дурачка?
— Но тогда как вы сделаете то же самое для меня?
— Для вас? Хм, дайте подумать. Вы значитесь в списках сотрудников ЦРУ? — Кастон закатил глаза. — Ваше имя стоит в списке Объединенной службы разведки? Если они позвонят в Лэнгли и попросят дать подтверждение, что им скажут?
— Но...
— Харрисон Эмблер не существует, — отрезал Кастон. — Или вы уже забыли? Не хотелось бы портить вам настроение неприятной новостью, но вас стерли, верно? Мир Всемирного экономического форума — это мир информации, мир битов и байтов. Мир цифровых подписей, цифровых записей и цифровых подтверждений. Мне легче получить значок участника на имя Бигфута, Йети или Лохнесского чудовища. Они тоже не существуют, но их, по крайней мере, можно найти в Интернете.
— Закончили?
— Боюсь, мы все закончили. — Аудитор сверкнул глазами. — Все это время я надеялся, что вы придерживаете от меня какую-то важную информацию, что у вас уже есть план. И что же? Вы еще беспечнее, чем мне представлялось. Вы вторглись, очертя голову, в зону крайнего риска, не имея никакого плана действий! Вы не способны думать наперед... черт, вы просто не способны думать, точка. С самого начала наши шансы колебались между незначительными и нулевыми. Что ж, теперь они уже не колеблются. Никаких незначительных у нас нет.
Сила земного притяжения как будто возросла по меньшей мере вдвое; Эмблер чувствовал себя так, словно тело налилось свинцом.
— Расскажите, как здесь организована система выдачи удостоверений. Только попроще.
— Думаете, сможете в нее вломиться? — фыркнул Кастон. — Чепуха, напролом ее не взять. Ваши трюки здесь не пройдут. Система проста и чертовски надежна. — Он расстегнул пуговицы на своем сером пиджаке — Эмблер уловил слабый запах камфарных шариков от моли — и показал идентификационный значок на белом нейлоновом шнурке. Выглядело удостоверение обманчиво просто: белый пластмассовый прямоугольник с фотографией и фамилией Кастона: внизу — серебристая квадратная голограмма, вверху — голубая полоска. Он перевернул карточку и увидел магнитную нашивку.
— У меня такой же, — заметила Лорел. — Вроде бы ничего особенного. Может быть, просто украсть и подделать?
Кастон покачал головой.
— При входе карточка вставляется в считывающее устройство. На карточке есть цифровая подпись, соответствующая файлу в базе данных компьютера. Компьютер имеет высшую степень защиты, он не подключен к Интернету, следовательно, проникнуть в него невозможно. Возле монитора постоянно дежурит охранник. Вы вставляете карточку, и на экране появляются ваши фотография и имя. Другими словами, если вас нет в базе данных, то получите хрен в зубы.
— Это технический термин?
— К тому же на входе стоит металлодетектор, как в аэропорту, — не обращая внимания на язвительную реплику, продолжал Кастон. — Пиджаки, ключи и все такое идет по конвейеру.
— Думаете, это остановит убийцу? — взволнованно спросила Лорел.
— Операцию планировали несколько месяцев, если не дольше, — ответил аудитор и посмотрел на Эмблера. — У вас около двух часов.
Тот отошел к окну, туда, где только что стояла Лорел. Сгущались сумерки. Падал снег.
Какие у него варианты? Эмблер знал, что нельзя поддаваться панике, но чувство беспомощности, растерянности становилось все сильнее. Стоит уступить, поддаться ему — и конец; паника задушит, скует инстинкты, как лед воду.
— А если сказать, что ты потерял карточку?
— Извинятся и препроводят к выходу, — ответил Кастон. — Я сам был свидетелем такого случая, когда приезжал сюда несколько лет назад. Им плевать, что вы, может быть, король Марокко. У всех должна быть карточка на шее.
— Даже у глав государств? — не отступалась Лорел.
— Я видел сегодня вице-президента Соединенных Штатов. На нем был сине-серый костюм с желтым галстуком. И идентификационная карточка в пяти дюймах под узлом. Просто и надежно. Эти парни не в игрушки играют. За три десятилетия у них не было ни одного прокола.
Повернувшись, Эмблер встретил вопросительный взгляд Лорел.
— Но что-то должно быть? Человеческий фактор... Ты говорил о человеческом факторе.
Он слышал ее голос как будто издалека. В голове мелькали десятки сценариев, каждый из которых прокручивался за считанные секунды и... отбраковывался. Монотонность, повседневная рутина — вот главный враг режима безопасности любой функционирующей на протяжении достаточно долгого периода времени организации. У тех, кто отвечает за его соблюдение, просто снижается порог бдительности. Но в случае со Всемирным экономическим форумом данное правило не срабатывало. Это было особенное, разовое событие, растягивающееся всего лишь на неделю. Здесь все были начеку. Секьюрити просто недоставало времени, чтобы у них, как говорится, замылился глаз.
Эмблер посмотрел на сумку, которую принес с собой Кастон и в которой лежали обычные справочные материалы. Расстегнул «молнию» и высыпал содержимое на кровать. Специальный выпуск журнала «Глобальные вопросы», посвященный очередному форуму, и брошюры, брошюры, брошюры... В том числе программа мероприятий с указанием даты, времени и места проведения. Эмблер пролистал страницы: фамилии докладчиков и выступающих, темы дискуссий — «Распределение водных ресурсов», «Строительство всемирной системы здравоохранения», «Будущее внешней политики США», «Безопасность личности и национальная безопасность: друзья или враги?», «К новому Бреттон-Вудсу?» Здесь приводился график речей Генерального секретаря ООН, вице-президента США, президента Пакистана и других. Кульминацией должно было стать выступление руководителя китайской делегации, Председателя Лю Аня. Отложив журнал, Эмблер взял в руки толстенькую книжицу со списком «участников» ежегодного собрания МЭФ: почти полторы тысячи страниц с фотографией и набранной мелким шрифтом биографией каждого.
— Вы только посмотрите, сколько здесь лиц.
— Как в полицейском журнале, — вставила Лорел. — Ну, когда свидетелю показывают фотографии подозреваемых.
Эмблер почти физически ощущал сгущающуюся атмосферу отчаяния.
Кастон вдруг выпрямился.
— Как в полицейском журнале, — повторил он.
Оперативник повернулся к нему и увидел нечто такое, что почти напугало его — глаза аудитора бешено вращались.
— О чем это вы? — негромко спросил он.
— Их следует запретить, — сказал Кастон. — Я имею в виду эти журналы. Сколько невинных людей пострадало только из-за случайного сходства с каким-то преступником. Уровень ошибок неоправданно велик.
— Вы устали, — быстро вмешалась Лорел и посмотрела на Эмблера. — Он совсем не спал в поезде.
— Пусть говорит.
— Дело в том, что на очевидцев нельзя полагаться.
Они слишком часто ошибаются, — продолжал Кастон. — Вы увидели, как кто-то совершил противозаконное действие. Вам говорят, что подозреваемый может находиться в числе людей, которых вам сейчас предъявят. Вы смотрите на них и... дальше большинство людей следуют одному правилу: они выбирают того, кто более всего напоминает человека, которого они видели.
— Так в чем проблема? — поинтересовалась Лорел.
— В том, что самый похожий не обязательно тот самый. Свидетель может указать на номер четвертый или номер второй. Иногда под этим номером может оказаться полицейский или посторонний человек. Ничего страшного тут нет. Полиция благодарит свидетеля и отправляет его домой. Но иногда под этим номером скрывается подозреваемый. Не настоящий преступник, но подозреваемый. Ему просто не повезло — он более других похож на того, кого видел свидетель. Такое случается и в суде. «Вы можете указать человека, которого видели в ту ночь?» Балаган повторяется, а присяжным больше ничего и не надо — все и так ясно. Что делать? Способ есть, и он хорошо известен: фотографии следует предъявлять не все сразу, а последовательно, одну за другой. Показываете фото и спрашиваете: «Этот? Да или нет?» При таком методе процент ошибочных идентификаций снижается с семи до одного. Возмутительно, что люди, обеспечивающие правопорядок, незнакомы с элементарной статистикой. — Кастон вскинул голову. — Все это к тому, что в реальности похожесть часто принимается за идентичность. В нашем случае вывод ясен: нам нужно найти похожего на вас человека. Выбор есть — полторы тысячи лиц.
Эмблер ответил не сразу.
Открыв книжку, он кивнул Лорел и принялся методично перелистывать страницы.
— Я хочу, чтобы ты тоже на них посмотрела. Если встретится похожее, говори сразу. Не думай. Просто смотри.
Через несколько секунд Лорел подняла руку.
— Подожди.
Кастон заложил страницу.
— Продолжайте.
Эмблер пролистал сотню страниц, прежде чем задержался на еще одной. Кастон заложил и ее. Дважды оперативник останавливался на фотографиях, не имевших прямого отношения к тому, что они искали. Эштон Палмер и Эллен Уитфилд. Оба выглядели так, как им полагалось: первый — солидный исследователь, вторая — симпатичная женщина. Не более и не менее. Изощренный ум и неуемное тщеславие остались за рамками строгого и небольшого, размером с почтовую марку, снимка.
К тому времени, когда Эмблер закрыл книгу, они отметили четыре страницы. Эмблер повернулся к Кастону.
— У вас свежий взгляд. Посмотрите.
Аудитор пролистал все четыре.
— Третья, — сказал он, передавая книгу Лорел, которая сделала то же самое.
— Пожалуй, третья, — не столь уверенно предположила она.
Эмблер вырвал страницу и пробежал взглядом по биографии.
— Не сказал бы, что сходство уж такое сильное, — пробормотал он. — Но, с другой стороны, я, возможно, и сам бы себя сейчас не узнал. — С черно-белого снимка на него смотрел человек, в глазах которого читались жесткость и надменность. Но были ли эти качества свойственны ему вообще или просто проявились на данной конкретной фотографии?
Йозеф Врабель был президентом братиславской компании «V&S Словакия», специализирующейся на «оказании услуг в области беспроводной связи и защите сетей от несанкционированного доступа».
— Не хотелось бы портить вам праздник, — нарушила молчание Лорел, — но как мы получим его карточку?
— Вопрос не ко мне, — пожал плечами Кастон. — Спросите у Мистера Человеческого Фактора.
— Мы можем его найти? — Эмблер посмотрел на аудитора и перевел взгляд за окно. На крыше соседнего здания, двумя этажами ниже, расположились два снайпера. Но какой толк в оружии, если неизвестна цель? В первую очередь, по иронии судьбы, ему предстояло перехитрить тех, кто преследовал ту же, что и он, цель. Враги его врагов были его врагами.
И еще одно препятствие стояло перед глазами — высокий металлический барьер закрывал вход в Конгресс-Центр. По всей его длине шли белые прямоугольные таблички с голубым логотипом «Всемирный экономический форум».
Страх, отчаяние и злость вскипели в Эмблере одновременно. Вскипели, смешались, сплавились, и то, что получилось в результате, было сильнее каждого из компонентов: решимость.
Словно издалека доходили до сознания слова Кастона.
— Чудеса технологии, — вещал укротитель цифр. — В конференц-центре, как и в отелях, есть компьютеры, через которые можно найти нужного человека. Такая местная сеть существует уже несколько лет. В Давосе многие налаживают связи, именно работая в сети.
— Вы тоже этим занимались, Кастон?
— Я не работаю в сети. Я анализирую сети. Все предельно просто: вы выходите в вестибюль, включаете компьютер, вводите в систему поиска нужное имя и узнаете, в каких программах он участвует. Потом...
— Потом вы находите его и под любым предлогом выманиваете из центра.
Кастон откашлялся.
— Я?
— Вы как, умеете врать?
Аудитор на секунду задумался.
— Я бы оценил свои способности на троечку.
— Нам больше и не надо. — Эмблер наклонился и ободряюще похлопал Кастона по плечу. Аудитор отпрянул. — Когда что-то стоит сделать, это надо сделать.
— Может быть, я... — начала Лорел.
— Ты понадобишься мне для тыловой поддержки, — ответил Эмблер. — Мне нужен бинокль или какой-то другой оптический прибор. В зале будет более тысячи человек. Если верить официальной программе мероприятий, президент Китая выступит в Конгресс-Холле.
— Самый большой зал, — заметил Кастон. — Вмещает тысячу человек. Может быть, больше.
— В том-то и дело. Я просто не смогу подойти к каждому.
— Но и расхаживать с биноклем на шее тебе вряд ли позволят, — предупредила Лорел.
— Ты имеешь в виду камеры слежения?
— Я имею в виду, что там будет не одна камера.
— То есть?
— Я поговорила с одним оператором. Оказывается, организаторы ВЭФ записывают многие выступления и дискуссии ради собственных целей, а на главных мероприятиях — пленарных заседаниях и некоторых открытых форумах — съемку ведут крупные телекомпании: «Би-би-си», «Си-эн-эн», «Скай-ТВ», «Си-би-эс». У них такие мощные объективы — мне разрешили посмотреть одним глазком в видоискатель, — объяснила она.
Эмблер молча кивнул, ожидая продолжения.
— Вот я и подумала, что ты мог бы воспользоваться для наблюдения не биноклем, а камерой. Это намного лучше, чем бинокль, и к тому же на оператора никто не обратит внимания.
— Боже мой, Лорел... — с восхищением произнес Эмблер.
— Удивлен, что и я на что-то сгодилась? — улыбнулась она. — Но тут есть и проблема: разве не странно, что глава «V&S Словакия» приходит на выступление с телекамерой?
— Главное — попасть внутрь, — ответил за Эмблера аудитор. — Чтобы попасть внутрь, нужен значок. А в зале на такие мелочи никто внимания не обращает. К тому же на значке указано только ваше имя, а не то, чем вы занимаетесь.
— А где мы раздобудем камеру? — спросил оперативник.
— Не проблема — я знаю, где можно найти парочку. Те ребята, операторы, показали мне комнату, где этих камер полным-полно. Я даже успела познакомиться с парнем, у которого ключи от этой комнаты. — Заметив удивленные взгляды мужчин, Лорел лукаво усмехнулась. — У меня, может быть, нет ваших умений, но зато есть свои... достоинства.
Эмблер развел руками.
— Что ж... Я только не представляю...
Она успокоила его легким кивком.
— Я представляю.
Странное дело, размышлял Эдриан Чой, сидя за восхитительно аккуратным столом Клейтона Кастона, как это шеф, находясь в Европе, ухитряется придумывать для него столько работы. И вел он себя очень странно, даже загадочно: звонил в самое неподходящее время, говорил быстро, давал кучу срочных поручений и при том ничего не объяснял. За всем этим явно скрывалась какая-то тайна.
Нечего и говорить, что Эдриан Чой был в восторге.
Этим утром он получал удовольствие даже от ощущения легкого похмелья. Похмелья! Кто бы мог подумать! Эдриан чувствовал себя... да, немного Дереком Сент-Джоном. Герой триллеров Клайва Маккарти всегда отличался склонностью к излишествам. «Я не понимаю, что такое слишком много» — одна из его любимых фразочек. Другая — «Мгновенное вознаграждение — слишком тяжкое испытание для моего терпения». Служение долгу постоянно оборачивалось для него долгими вечерами в обществе прекрасных женщин и дорогих французских вин, названия которых Эдриан не смог и произнести, результатом чего и было утреннее похмелье. В арсенале обаятельного супершпиона имелся даже рецепт от похмельного синдрома, детально описанный Клайвом Маккарти в романе "Операция «Атлантида», однако в состав целебного коктейля входили сырые яйца, а при мысли о поглощении сырых яиц Эдриана начинало поташнивать.
Нет, Эдриан вовсе не провел предыдущий вечер в компании длинноногой блондинки-супермодели, работающей на злобного паралитика, живущего в условиях невесомости на вращающемся вокруг Земли спутнике, как это случилось с его героем в "Операции «Атлантида». Все было гораздо приземленнее. Мало того, вспоминая о своем приключении, Эдриан испытывал некоторое чувство вины, что было совершенно несвойственно Дереку Сент-Джону. Ее звали Кейтлин Истон, и она работала в Информационном центре. В голосе ее — после соответствующей обработки с его стороны — зазвучали откровенно кокетливые нотки, но при личной встрече в «Гренвиль-Гриль» Эдриану пришлось приложить определенные усилия, дабы скрыть разочарование. Кейтлин оказалась немного массивнее, чем ему представлялось при общении по телефону, а на кончике носа у нее явно намечался прыщик. Да и заведение, куда он ее пригласил, не отличалось изысканностью: обычная забегаловка в районе Тайсонс-Корнер, где официанты швыряют на столик ламинированное меню, подают жареный картофель в маленьких, выстеленных салфеткой корзиночках и втыкают зубочистки в клубный сэндвич. Впрочем, Эдриан и не выбирал — «Гренвиль-Гриль» просто попался им по пути домой. При всем том, у Кейтлин обнаружилось живое чувство юмора, так что жалеть о проведенном времени не пришлось.
Она много и охотно смеялась, даже когда шутки получались не слишком удачными, и ему это нравилось. С ней было весело.
Тогда откуда же чувство вины? А разве он ее не использовал? Разве не он сказал: «Послушайте, если вы никуда не спешите после работы, мы могли бы посидеть где-нибудь, а? Выпить и перекусить?» Он ведь не сказал: «У вас есть то, что нужно моему боссу». В результате получилось что-то вроде операции под прикрытием. При том Кейтлин Истон вовсе не была вражеским агентом; она была... да, именно так, обычной служащей.
Зазвонил телефон. Кейтлин?
Да, звонила Кейтлин.
Эдриан глубоко вздохнул.
— Привет, — сказал он и сам удивился — голос прозвучал бодро и совсем не напряженно.
— Привет.
— Вчера было здорово.
— Да, здорово. — Она понизила голос. — Послушай, у меня, кажется, есть для тебя кое-что.
— Правда?
— Не хотелось бы, чтобы вас с боссом посадили на сковородку...
— Так ты говоришь о...
— Угу.
— Кейтлин, не знаю, как тебя и благодарить...
— Что-нибудь придумаешь, — хихикнула она.
Эдриан покраснел.
При первом взгляде на живого, во плоти, Йозефа Врабеля Эмблер испытал что-то вроде разочарования: человек, выбранный им в качестве двойника, не производил уж очень приятного впечатления. Он был мал ростом, примерно пять с половиной футов, имел солидный живот и непропорционально широкие бедра. Впрочем, если верить Кастону, обращать внимание следовало только на лицо, так как прочие параметры в идентификационной карточке не отражались. Что же касается лица, то сходства было, пожалуй, вполне достаточно, чтобы удовлетворить охранника, настроенного на поиск совпадений, а не различий.
— Не понимаю, — повторял словацкий бизнесмен, следуя, тем не менее, к выходу из Конгресс-Центра за настойчиво тянущим его за рукав Кастоном. Затянувшие небо угрюмые тучи превратили улицы в серое отражение самих себя.
— Знаю, вам это кажется безумием, — отвечал Кастон, — но Управление уже провело переговоры со «Словакия-Телеком», и вы наш последний шанс. Срок, отведенный на проведение юридической и финансовой экспертизы, истекает сегодня. Если мы опоздаем, новый договор, согласно условиям контракта, вступит в действие уже в конце дня.
— Но почему вы не обратились к нам раньше? Это смешно — решать такие вопросы в последнюю минуту. — Словак говорил по-английски свободно, но с сильным акцентом.
— Вы удивлены тем, что правительство Соединенных Штатов не смогло разобраться в заявке на предложение? Вам хочется знать, как вообще могло случиться, что соответствующие федеральные агентства выпустили из-под своего контроля весь ход переговорного процесса?
Словак хмыкнул.
— Ну, если вы ставите вопрос таким образом...
Стоявший на другой стороне улицы Эмблер поспешно подошел к ним с протянутой рукой.
— Мистер Врабель? Энди Хендерсон, представитель администрации «Дженерал сервис». Клейтон утверждает, что мы совершаем крупную ошибку. Мне бы хотелось удостовериться в правильности его суждений.
Кастон осторожно откашлялся.
— Нынешнее предложение предусматривает двадцатипроцентное повышение расходов по сравнению с действующим. Даже с учетом включения в страховое соглашение дополнительных пунктов по гарантии безопасности я не могу согласиться с тем, что мы получаем наилучшую из возможных цен.
— Возмутительно! — воскликнул словак. — Вам следовало сразу же обратиться к нам.
Кастон выразительно пожал плечами, как бы говоря: «Ну, я же предупреждал».
Эмблер играл роль бюрократа, который, с одной стороны, опасается возможных упреков за неудачную сделку, а с другой — старается сделать все возможное, чтобы предотвратить кризис, пока еще возможно.
— У нас эту сделку вели с десяток человек. Теперь я понимаю, что ни одному из них не пришло в голову съездить в Братиславу. Дело в том, что нас с самого начала уверили, будто рынок единолично держит «Словакия-Телеком».
— Года два назад, может быть, так и было, — заметил Кастон, поглядывая на покрасневшего от возмущения Врабеля. — Странно, Энди. Вы собираетесь подписывать контракт на двести миллионов долларов, а твои парни полагаются на анализ двухлетней давности. Скажу тебе откровенно, я рад, что объясняться перед Конгрессом придется кому-то другому.
Между тем Врабель преображался на глазах: выпрямился, расправил плечи, подтянул живот. От первоначального раздражения — Кастон вытащил его с семинара «Две экономики, один союз» — не осталось и следа; более того, слушая взаимные упреки, которыми перебрасывались влиятельные американские чиновники, словак удовлетворенно улыбался, а в глазах его уже мигали отблески соблазнительного контракта на двести миллионов долларов.
— Джентльмены, — вмешался он наконец, — час поздний, но время еще есть. Думаю, мы можем договориться.
Втроем они направились в небольшой конференц-зал на втором этаже «Бельведера», который, как выяснил Кастон, занимала отправившаяся на обед «рабочая группа» АСЕАН. Озадаченные появлением двух серьезных американцев и думая в первую очередь о том, чтобы не оскорбить гостей, сотрудники отеля выдали карточки-ключи по первому требованию, решив, что напутали где-то сами.
Лорел, одетая в строгую серую юбку и белую блузку, встретила их у порога и сразу же подошла к Врабелю с неким продолговатым черным устройством.
Эмблер развел руками.
— Извините, это всего лишь формальность. Инструкцией предусмотрено при обсуждении вопросов, имеющих отношение к государственной безопасности, проводить сканирование на предмет выявления подслушивающих устройств.
Лорел провела прибором — его сконструировали из двух пультов дистанционного управления — вдоль ног и туловища гостя. Дойдя до идентификационного значка, она остановилась.
— Если не возражаете, сэр, я сниму вашу карточку... боюсь, чип создает помехи.
Врабель кивнул, и Лорел зашла ему за спину.
— Все в порядке, — сказала она через несколько секунд, возвращая значок на место, под лацкан пиджака. Словак, разумеется, и не заметил, что на груди у него висит теперь карточка члена «Американской автомобильной ассоциации».
— Пожалуйста, садитесь, — предложил Эмблер, указывая на кресло. — Будете кофе?
— Чай, пожалуйста.
— Пусть будет чай. — Оперативник посмотрел на Лорел и повернулся к Кастону: — Проект соглашения у тебя? Со списком требований?
— Ты имеешь в виду здесь? Мы, конечно, можем загрузить зашифрованные файлы, но чтобы их вскрыть, все равно придется воспользоваться одной из наших машин. — Времени на репетицию текста у Кастона не было, но некоторая скованность, с которой он подавал реплики, могла сойти за растерянность. — У парней в офисе прямое подключение.
— Боже! — воскликнул Эмблер. — Тащиться в Шатцальп? Неужели ты думаешь, что мистер Врабель горит желанием прокатиться на фуникулере? Нет, это слишком далеко. Он деловой человек. У нас у всех куча дел. Ладно, забудем. Пусть будет, как будет.
— Ты понимаешь, сколько мы теряем? — возразил Кастон. — Нельзя же так...
— Я сам за все отвечу. — Эмблер повернулся к словаку: — Извините, что отняли у вас столько времени.
— Джентльмены, — тоном великодушного дядюшки объявил Врабель, — ваша страна заслуживает уважительного отношения, которого невозможно ожидать от кучки грязных мошенников. Думаю, интересы моих акционеров совпадают с вашими. Я поеду с вами на фуникулере. И с удовольствием взгляну на Шатцальп. Мне много о нем рассказывали.
— Уверены, что не пожалеете?
— Абсолютно уверен, — с улыбкой на двести миллионов долларов ответил словак. — Абсолютно.
Очередь к входу в Конгресс-Центр продвигалась быстро под бдительным наблюдением розовощеких от холода военных полицейских. Сразу у входа каждого ожидала первая линия контроля, проход через металлодетектор. Эмблер неторопливо снял пальто, озабоченно похлопал себя по карманам и покачал головой. Сейчас на нем был блейзер без галстука. Карточка висела на шее, закрывая третью пуговицу рубашки. Время оперативник тянул только для того, чтобы подойти к столику контроля не в одиночестве, а в толпе.
— Холодно! — пожаловался он с акцентом, который с натяжкой мог сойти за среднеевропейский. — Но вы-то, наверное, привыкли. — Вставив карточку в ридер, Эмблер потер щеки. Контролер взглянул на монитор и коротко на него. Лампочка у турникета вспыхнула зеленым светом.
Прошел!
Внутри у него что-то дрогнуло и затрепетало. Что-то крошечное, как маленькая птичка. Надежда.
Надежда. Возможно, самая опасная из всех эмоций. Та, без которой невозможно жить.
Глава 32
Хмурые сумерки остались позади; Эмблер как будто вышел из полутемного театрального зала на залитую светом площадь. Полы и стены переливались теплыми, яркими золотистыми, кремовыми, охряными тонами. Стену слева от первого большого атриума украшали панели с изображением континентов, перечеркнутых коричневыми линиями параллелей и меридианов. Эмблер прошел дальше. Высокий, не менее двадцати футов, потолок был выложен вогнутыми узкими деревянными планками. Надпись на коричневой стене приглашала заглянуть в «Уорлд-кафе», за круглыми стеклянными столиками которого десятка два человек потягивали кофе. Пространство между столиками занимали декоративные горшки с орхидеями. Кроме того, стену украшали написанные горизонтально названия стран и вертикально — столиц. «Польша» пересекалась с «Варшавой» на букве "а", «Мозамбик» с «Мапуту» на букве "М", «Индия» с «Дели» на "и". Интересно, подумал Эмблер, что они придумали для, например, Перу.
Внимание организаторов к деталям действительно впечатляло. Форум длился шесть дней, после чего стены, как правило, перекрашивались, а скульптуры и прочие декорации отправлялись на склад. И тем не менее все здесь было на своем месте, все отличалось продуманностью, во всем чувствовалась основательность и солидность. Взгляд Эмблера скользнул по людям, сидящим на плексигласовых стульях за миниатюрными столиками. Симпатичная, хотя и слегка мужеподобная женщина в темно-синем костюме, с тяжелым перстнем на пальце и шарфом вокруг шеи привлекла его внимание. Подойдя ближе, Эмблер заметил, что карточка у нее не белая, как у других, но голубая, а то, что показалось шарфом, на самом деле телефон с наушниками. Чуть дальше сидел мужчина с приятным, открытым, но уже начинающим тяжелеть лицом, в очках с матовыми стеклами и застегнутом на все пуговицы пиджаке, сдерживающем округлый животик, — немец или австриец. Толстячок разговаривал с мужчиной — пышные седые волосы, синий костюм, — сидевшим спиной к Эмблеру. Оба смахивали на банкиров, довольных пребыванием — пусть даже в качестве гостей, а не участников — на конференции столь высокого уровня. За соседним столиком расположилась компания из трех человек. Один, преуспевающего вида джентльмен с редкими, подернутыми сединой волосами и усталыми глазами за стеклами очков в тонкой металлической оправе, рассеянно перебирал какие-то бумаги; второй, в светлом костюме, что-то говорил первому, не удостаиваясь, впрочем, особого внимания; третий — в клетчатой рубашке и галстуке в горошек — молча слушал, сохраняя за собой право в нужный момент вступить в разговор. Под внешним дружелюбием, однако, крылось беспокойство человека, ощущающего себя третьим лишним.
Эмблер отвернулся — его человека здесь не было.
В конце длинного коридора на нижнем уровне Конгресс-Центра Кастон прижал к уху сотовый телефон, стараясь запомнить все, что диктовал ему Эдриан Чой. Время от времени аудитор хмуро прерывал поток инструкций, вставляя вопрос.
Слушая своего до недавних пор простодушного ассистента, Кастон все больше укреплялся в подозрении, что Эдриан получает удовольствие от своей роли шифу.
Спустившись по широкой лестнице из красного гранита, Эмблер попал в помещение, напоминающее мезонин, что-то вроде бельэтажа в театре. Змеящийся голубой лентой указатель направлял внимание на двери с надписью «Телестудия», где репортеры, наверное, устраивали транслирующиеся в прямом эфире интервью с присутствующими знаменитостями. Другой указатель вел к комнатам, предназначенным для приватных дискуссий. Людской поток увлек Эмблера влево, в ту часть мезонина, где на широкой открытой площадке стояли столики и плетеные стулья, а бар предлагал огромный ассортимент бутылочек и банок, главным образом с содовой, фруктовыми соками и прочими напитками. Установленные высоко на стене телевизионные мониторы напоминали о главных событиях дня и показывали отрывки выступлений. Подойдя ближе, Эмблер увидел, что спектр предлагаемых напитков вполне отвечает глобальному характеру мероприятия: лимонная «Фруксода» — из Швеции, яблочный «Эпплтайз» — из Южной Африки, манговая «Мазаа» — из Индии и даже крыжовенный «Титан» — из Мексики.
Но еще большей, чем бар, популярностью пользовался компьютерный салон. Расставленные в радиальном порядке стулья у подключенных к Интернету машин были разделены тонкими стеклянными резервуарами с прозрачной жидкостью, пронизанной струйками медленно всплывающих пузырьков. Десятки пальцев щелкали по клавишам; лица выражали скуку и радость, неуверенность и агрессию. Ни одно из них не привлекло Эмблера. Глянув вниз с балкона, он обнаружил еще более просторный зал, настоящий террариум власти. Две громадные скульптуры, африканская и полинезийская, странным образом соседствовали с флагами Всемирного экономического форума, развешанными вдоль противоположного балкона.
Эмблер сошел вниз, посмотрел на часы и двинулся через зал, прокладывая путь в плотной гудящей толпе.
Многие, пользуясь перерывом между заседаниями, спешили подкрепиться крохотными канапе, которые разносили на серебряных подносах шустрые официанты. Не оставались без внимания и хрустальные стаканы с официально одобренными конференцией напитками. Воздух здесь пропитался ароматом дорогих одеколонов, лосьонов и лаков, не говоря уже о неистребимом запахе Bundnerfleisch[10], подаваемого на треугольных хлебцах из непросеянной ржаной муки, местном кулинарном шедевре.
Впрочем, Эмблера интересовало другое: человеческое окружение.
Молодой, плотного сложения мужчина в немодном, но хорошо пошитом костюме — о качестве последнего свидетельствовал хотя бы тот факт, что тучность его владельца не бросалась в глаза с первого взгляда — в окружении не столь хорошо одетых соотечественников. Мужчина рыскал взглядом по залу, словно стараясь заметить и запомнить всех. Время от времени он говорил что-то стоящей рядом тучной темноволосой женщине. Скорее всего, решил Эмблер, новый глава одного из прибалтийских государств, охотник до иностранных инвестиций. В какой-то момент взгляд его остановился на пышной молоденькой блондинке в другом конце зала, очевидно, жене стоящего рядом с ней маленького, ссохшегося плутократа. Эмблер кивнул новичку, и тот кивнул в ответ, приветливо и настороженно, словно спрашивая: «А ты что собой представляешь?» Чувства его читались легко. Окружение служило ему одновременно источником уверенности и унижения. У себя на родине он привык быть самым главным, здесь же, в Давосе, представлял низшую лигу, и то, что это понимали и приближенные, доставляло ему дополнительный дискомфорт. В паре ярдов от него возвышался пожилой поджарый американский миллиардер, предпринимательский талант которого давно стал эталоном коммерческого продукта для всего мира. Желающие перекинуться с ним хоть словом роились вокруг, как свистящие и чирикающие модемы, пытающиеся установить связь с всемирным мозгом. Миллиардер напоминал планету-гигант, притягивающую к себе спутники. А вот взгляд балтийского политика не стремился перехватить никто. В Давосе лидеры мелких государств занимали куда более низкие ступеньки неофициальной иерархии, чем главы крупнейших корпораций. Глобализация, понимаемая как процесс реинжиниринга бизнеса, отнюдь не «сглаживает иерархии», как утверждают ее сторонники, — она лишь устанавливает новые.
Кружа по залу, Эмблер повсюду замечал одно и то же: одни надуваются, разбухают от чрезмерного внимания и осознания собственной важности, другие съеживаются, ссыхаются, ощущая свою незначительность. Были, однако, и такие, кто веселился уже оттого, что дышал одним воздухом с сильными мира сего. Официанты приносили все новые подносы с канапе, и те неизменно исчезали, проваливались в ненасытные глотки, хотя Эмблер и сомневался, что кто-то способен оценить их вкус. В воздухе распространялся запах внимания.
«Социальные предприниматели» — как называли себя умники из благотворительных и неправительственных организаций, вовремя признавшие, что в новую эру шансы на успех имеет только лексикон бизнеса, — оживленно переговаривались друг с другом и энергично обрабатывали настоящих предпринимателей, чьи чековые книжки могли обеспечить продвижение их программ.
Приятного вида молодой индиец энергично атаковал западного бизнесмена с густыми белыми бровями.
— Мы выясняем, что не работает, а потом устраняем причину, — говорил индиец. — Ликвидируем заторы. Вы ведь занимаетесь тем же самым в «Ройял голдфилдс».
— В каком-то смысле, — проворчал его собеседник.
— Знаете пословицу: «Дай человеку рыбу, и он ее съест. Научи его рыбачить...»
— И получишь конкурента, — бесстрастно протянул европеец, очевидно, глава какого-то крупного горнорудного консорциума.
Белозубая улыбка прорезала темно-коричневое лицо индийца; похоже, он не замечал то, что ясно видел Эмблер: его внимание неприятно собеседнику.
— Но настоящая проблема — это перестройка всей рыбной индустрии. Перевод ее на рациональную основу. Обеспечение самоокупаемости. В метафорическом, конечно, смысле. Мы находим долговременные решения. Мы не занимаемся ремонтом на ходу.
Лавируя в толпе, Эмблер улавливал обрывки разговоров — «Вы были вчера на завтраке у генерального прокурора?»; «Нас можно, конечно, назвать мезонинным фондом, но мы можем войти в дело и раньше, если будем знать параметры риска»; «Я уяснил, почему с африканскими министрами-франкофонами легче найти общий язык, чем с их французскими коллегами: первые всегда говорят медленнее и разборчивее, как нас и учили в школе», — всматривался в лица, зачастую мелькавшие полумесяцами за скрывавшими их тучными фигурами.