Предупреждение Эмблера Ладлэм Роберт

— Послушай меня, Кронус. Ты совершаешь большую ошибку... — Теперь все стало ясно: рандеву на кладбище с самого начала было только западней. И зловещий план мести родился в голове верного служаки, потрясенного смертью щедрого хозяина.

— Нет, черт возьми, это ты меня послушай, — оборвал его Кронус. — Ты расскажешь все, что мне нужно. Либо сам выложишь, либо я из тебя вытащу. Знаешь, я даже надеюсь на второй вариант. — Мрачную физиономию расколола ухмылка садиста.

* * *

Величественная гробница наполеоновского генерала и государственного деятеля Максимилиана Себастьяна Фуа привлекала внимание не только опирающимися на массивное основание четырьмя колоннами, но и изящной статуей покойного. Что же касается Джао Ли, то он выбрал ее исключительно из-за скатной крыши над фронтоном и антаблементом. Укрывшись за декоративным парапетом, Джао Ли потянулся, разминая затекшую спину, и снова приник к окулярам бинокля. Лучший наблюдательный пункт трудно было и придумать: гробница стояла на возвышении, а деревья и кустарники зима превратила в голые скелеты. Рядом с ним лежала снайперская винтовка китайского производства. Мастера-оружейники корпорации «Чайна норт индастриз» не просто воспроизвели русский образец, но и существенно его дополнили и улучшили. Джао Ли и сам внес кое-какие усовершенствования, в результате которых оружие стало более мобильным, легким и компактным.

Глядя в бинокль, он видел окруживших Таркина людей. Джао Ли отдавал должное профессионализму врага, продемонстрировавшего замечательную способность выбираться из самых трудных ситуаций. Но и Таркин был всего лишь смертным. Существом из плоти и крови. И, по всей видимости, исчезающему за горизонтом солнцу еще предстояло увидеть пролитую кровь.

Последний сеанс связи с Пекином оставил неприятный осадок. Его контролер проявлял нетерпение — в прошлом Джао Ли всегда достигал быстрых результатов. И все же он не привык объяснять причины задержки. Еще меньше Ли привык сталкиваться с осложнениями, которыми изобиловало данное поручение. Но ведь и Джао Ли был не просто исполнителем — он сам имел голову на плечах. Он собирал и изучал информацию. Он обладал аналитическими способностями. Таркин представлял собой слишком грозную цель для обычного шашу, стрелка. И ставки были слишком высоки, чтобы позволить себе допустить ошибку.

Задание оказалось куда более сложным и неоднозначным, чем представлялось вначале.

Снова и снова вглядывался Джао Ли в лицо человека, на котором сходились окулярные нити.

* * *

— Из чистого любопытства, сколько вас здесь? — спросил Эмблер.

— Чертова дюжина, — бросил Кронус.

— Понятно, ретикулярное развертывание. — Согласно принятой в ППС стандартной конфигурации размещения агентов каждый оперативник поддерживал связь — визуальную, звуковую или радио — по меньшей мере с двумя коллегами. Несколько человек имели также связь с удаленным центром. Наличие множественных связей обеспечивало возможность скоординированных действий даже в том случае, если два или три агента выбывали из операции. Старомодная вертикальная структура давно доказала свою низкую эффективность в условиях, когда противнику удавалось отсечь верхушку пирамиды. Ретикулярная система была лишена такой слабости.

— Неплохо, если учесть, что времени у вас было в обрез, — признал Эмблер.

— Ресурсов у нас повсюду достаточно. Фентон позаботился. Мы все отдали бы за него жизнь. Таким, как ты, этого не понять.

— Таким, как я? — Эмблер осторожно перенес вес тела с одной ноги на другую и как бы невзначай отступил на полшага. Стать вершиной треугольника, заставить их выровняться — тогда появится шанс. Он пожал плечами и взглянул на стоящего слева. Агент смотрел на Кронуса, ожидая сигнала.

Он заговорил быстро, горячо, язвительно, помня, что вербальный протест обычно не сочетается с физической агрессией.

— Ты слишком многое принимаешь на веру, Кронус. Ты не в состоянии анализировать факты. Такое с тобой и раньше случалось. Вот сейчас ты совершаешь очередную ошибку, но в силу слепоты или глупости даже не понимаешь этого.

— Самую большую ошибку я совершил, когда спас тебе жизнь в Ванни. — Кронус имел в виду район в северной части Шри-Ланки, где активно действовали террористы из организации «Тигры освобождения Тамил Илама».

— Думаешь, что спас мне жизнь? Неужели ты сам в это веришь? Из-за тебя я едва не погиб, ты, чертов ковбой.

— Чушь! — прошипел, брызжа слюной, Кронус. — Встреча была подставой. Там было с полдюжины боевиков. Вооруженных, готовых убить тебя, Таркин.

Эмблер хорошо помнил тот давний случай. После долгих и тяжелых, продолжавшихся несколько недель переговоров ему удалось наконец условиться о встрече с несколькими руководителями так называемых «Черных тигров», партизан, первыми в мире взявшими на вооружение метод использования «живых бомб». Таркин рассчитывал применить тактику, уже принесшую успех в Северной Ирландии, где самых твердолобых террористов Шин Фейн удалось в конце концов изолировать от широкого общественного движения. Один из лидеров повстанцев, Арвалан, уже осознал бессмысленность террора. Он и его приближенные надеялись повести с собой и других — на определенных условиях. На встрече как раз и собирались обсудить эти условия.

Кронус входил в состав небольшой группы поддержки, которую навязало Таркину начальство. Спрятанный под одеждой Таркина микрофон позволял Кронусу слышать весь разговор с партизанами. Через несколько минут Арвалан начал ругать американцев. По выражению лица «тигра» Таркин видел, что в комнате разыгрывается спектакль. Он ничего не имел против — каждый участник исполнял свою роль, — но те, кто только слышал горячие речи террориста, решили, что переговорщику угрожает опасность.

Дверь в тростниковую хижину внезапно распахнулась, и ворвавшийся с автоматом на изготовку Кронус с ходу открыл огонь. Второй оперативник дал очередь через окно. Через несколько секунд все было кончено. Из партизан не уцелел никто, включая Арвалана, — лишь один из его охранников исчез в джунглях.

Таркин был вне себя от гнева. Все усилия пошли насмарку из-за бездумных действий одного туповатого оперативника. Мало того, известие о кровавом побоище быстро дошло до руководителей ТОМИ, после чего перспективы каких-либо переговоров противоборствующих сторон, как и посреднических услуг Запада, предстали в очень бледном свете. Все понимали, что ни один из «тигров» никогда больше не согласится на личную встречу; а трагические последствия случившегося проявились очень скоро.

Единственным, кто, похоже, так ничего и не понял, был Кронус, который, раздуваясь от гордости, самодовольно отвергал то, что принимал за благодарность «спасенного». Тогда Таркин решился на крайнюю меру. В докладе на имя Уитфилд он подробно объяснил, что именно произошло, указал на Кронуса как на источник опасности и потребовал его незамедлительного отзыва с оперативной работы и принудительной отставки. Уитфилд, однако, поступила по-своему и перевела провинившегося в аналитическую группу на том основании, что расставаться со столь опытным и ценным сотрудником было неразумно. Таркин принял объяснение, но так и не простил Кронусу самоуверенности и импульсивности.

— Ты и тогда, на Шри-Ланке, не понял, что натворил. Ты был слишком высокого мнения о себе. Ты был опасен. Поэтому тебя и сняли с оперативной работы.

— Да ты спятил! — огрызнулся, теряя терпение, Кронус. — Надо было оставить тебя там, с «тиграми». Признаю, моя ошибка. Но дважды такое не случится.

— Ты вообразил, что спас мне жизнь, а на самом деле из-за тебя меня едва не убили. Ты сорвал операцию. Если бы не режим секретности, тебя бы просто отдали под суд. И теперь эти бедняги исполняют твои приказы? — Таркин знал — весь фокус в том, чтобы атаковать, продолжая при этом говорить. — Думаешь, что заслужил мою благодарность? — Он вывернул из тисков правую руку. — Сейчас я покажу, как ты заблуждаешься. — Выброшенная вверх кисть копьем вонзилась в горло здоровяка слева. Усилие далось нелегко, но Эмблеру удалось сохранить тон разговора. Несоответствие между голосом и действием смутило врагов, дав ему несколько решающих мгновений. Он знал, что должен использовать эти мгновения, прикрывшись, как щитом, уже начавшим задыхаться агентом. Таркин нанес удар второму, но тот, блокировав выпад, выронил шприц и потянулся за оружием. Следующий удар в висок достиг цели — боль отдалась в локте. Второй агент сумел все же остаться на ногах. Мало того, он метнулся в сторону. В ту же секунду Кронус отпрыгнул в другую, и Таркин понял, что остался один на линии огня.

Падая на землю, он услышал четыре приглушенных выстрела — откуда? — и за его спиной разлетелись осколки мрамора и комья грязи. Заставив себя поднять голову, Таркин увидел густые заросли рододендронов и за ними выдвинутое вперед плечо.

Время почти остановилось. Он вырвал из кобуры упавшего агента длинноствольную «беретту», тщательно прицелился и трижды спустил курок.

За кустом взметнулась окровавленная рука, а еще через секунду раненый метнулся из-за ненадежного укрытия под защиту соседнего надгробия.

Но легче не стало. Нужно было двигаться — оставаясь на земле, он мог легко попасть в перекрестье прицела. Сорвавшись с места, Таркин бросился в ту же, что и Кронус, сторону. Ухо царапнули осколки камня. Еще одна пуля, выпущенная расположившимся где-то вверху снайпером, прошла рядом. Он огляделся на бегу — вокруг было слишком много мест, где могли бы расположиться стрелки.

Чертова дюжина. Похоже, Кронус не блефовал.

И все бывалые оперативники. И перед всеми одна задача: устранить «объект».

Таркин понимал, что должен склонить чашу весов в свою сторону, изменить баланс сил, а для этого использовать себе на пользу особенности местности. Но как?

Сражаться за жизнь на кладбище? Ему было не до смеха. К тому же кладбище Пер-Лашез представляло сейчас нечто большее: гигантское игровое поле с причудливым переплетением дорожек и тропинок, с кустами и деревьями, статуями и плитами, которые могли служить как препятствиями, так и укрытиями. И на этом поле враги раскинули сеть.

Ее надо обнаружить. Найти узелок и потянуть.

Перебегая от могилы к могиле, Таркин с удивлением обнаружил, что практически не привлекает к себе внимания.

Думай... Нет, чувствуй. Доверься инстинктам.

Как бы он развернул группу на месте Кронуса? Куда бы поставил людей? Несколько человек на атакующих позициях, остальных на высотках — для наблюдения и ввода в игру лишь в крайнем случае. Противопоставить им он мог только одно — свои необычные способности. Победить, воспользовавшись этим относительным преимуществом, — или умереть. Погибнуть здесь, на кладбище. А этого, зайдя так далеко, Таркин допустить не мог. Страх уже отступал перед поднимавшимся в нем более сильным чувством — гневом.

Как они посмели так поступить с ним! Сначала обманули в Чжаньхуа. Потом заточили в клинику на острове, где попытались отнять саму душу. Эти самоуверенные, надменные стратеги, привыкшие передвигать фигуры по шахматной доске геополитики!

Нет, он не готов, не хочет умирать здесь. Только не сейчас. Только не сегодня. Пусть умирают другие. К тем, кто пришел убить его, жалости не будет.

Таркин пронесся мимо указателя с какой-то надписью, пробежал по влажному, скользкому дерну и выскочил на авеню Агуадо. Сейчас он находился в северо-западной части кладбища и видел перед собой большую часовню в мавританском стиле с широкой галереей под круглым куполом. Вообще-то это был колумбарий, выстроенный для хранения урн с прахом кремированных. Ступеньки, начинавшиеся прямо у главного входа, вели вниз, к открытому подземному склепу.

Место могло стать как укрытием, так и смертельной ловушкой. Оставить ее без внимания люди из ГСУ не могли. Футах в тридцати от колумбария высилось еще одно сооружение, напоминавшее полузакрытый пассаж. Таркин метнулся в галерею и остановился. Слева от него замер японец с карманного размера цифровой камерой и злобным взглядом. Турист, недовольный тем, что ему испортили кадр. Чуть дальше — юная блондинка и немолодой мужчина с оливковой кожей и тронутыми сединой висками; эти стояли обнявшись, причем девушка не сводила глаз со своего спутника, а мужчина бросал тревожные взгляды на Таркина. Он явно не хотел, чтобы его увидели; муж, обманывающий жену, или — это ведь Франция — любовник, изменяющий любовнице. Следующие два алькова пустовали. Таркин прошел по галерее. Широколицая немолодая женщина с томиком стихов коротко взглянула на него и, не проявив интереса, вернулась к чтению.

Минут десять или пятнадцать назад, когда солнце еще не зашло, ее маскировка выглядела бы убедительнее. Твердые черты, суровое выражение, одна нога слегка согнута, как того и требует ситуация. Последние сомнения исчезли, когда любительница поэзии сунула руку под парку.

Таркин сделал вид, что не заметил ничего подозрительного, но, проходя мимо, неожиданно повернулся и бросился на женщину. Оба рухнули на пол, однако он оказался сверху и, выхватив «беретту», приставил дуло к ее горлу.

— Молчи.

— Пошел ты! — прошипела она сквозь стиснутые зубы. Еще одна соотечественница. Широкое лицо исказила гримаса, и женщина стала похожа на готовую ужалить змею.

Он двинул ее коленом в живот. Женщина охнула от боли. В глазах горела ярость, но злилась женщина, скорее, на себя за то, что не угадала маневр противника. Таркин схватил книгу — «Les fleurs du mal» — и, открыв ее, обнаружил то, что и ожидал: миниатюрный радиоприемник, уютно устроившийся в вырезанной в страницах формочке.

— Скажи своим, что я спустился в колумбарий.

Женщина неуверенно моргнула, и он сдвинул дуло «беретты» к скуле.

— Делай, что говорят, или получишь пулю, как те. — Женщина на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их, Таркин понял — сломалась. — Попытаешься играть, я сразу пойму, — предупредил он.

Женщина нажала кнопку.

— Созвездие. Созвездие восемьдесят семь. — Кладбище было поделено на девяносто зон, и часовня находилась в восемьдесят седьмой. Стало полегче. То, что она назвала себя просто восемьдесят седьмой, а не восемьдесят седьмой А или восемьдесят седьмой Е, означало отсутствие в данной зоне ее коллег.

Он вынул у нее из уха крохотный беспроводной наушник.

— Что у вас? — проскрипел сухой металлический голос. Таркин кивнул женщине.

— Объект укрылся в подземном колумбарии.

— И он вооружен, — шепнул Таркин.

— Он вооружен, — послушно добавила она.

Они уже знали об этом, так что дополнительная летать только придавала достоверности сообщению. Таркин потянул вниз нейлоновую парку — теперь ее руки были лишены свободы маневра.

Громкий голос заставил его оглянуться.

— Мат 'selle. Il vous ennuie, се тес ci? Этот человек пристает к вам?

Посреди прохода стоял высокий, худощавый, неуклюжий на вид парень, наверно, студент какого-нибудь университета. Решение пришло автоматически. Таркин наклонился и прижался губами к ее губам.

— Так ты согласна, дорогая? Ты выйдешь за меня? — с восторгом произнес он, обхватив женщину за плечи. — Я так рад!

Если молодой человек и не знал английского, он все понял и без слов — сцена получилась достаточно выразительная.

— Excusez-moi, — смущенно пробормотал он и, залившись краской, поспешно отвернулся.

Таркин вытер рукавом губы и повернулся. Как раз вовремя — рука женщины застыла на пристегнутой к поясу сумочке. Разжав стиснутые пальцы, он сорвал сумку, расстегнул и сразу узнал содержимое.

Kleinmaschinenpistole. Складной автомат, известный как «автомат бизнесмена». Смертоносное оружие, модель «ПП-90», разработанная конструкторами КГБ в Тульском оружейном бюро и отличающаяся повышенной скорострельностью. И вдобавок чудо миниатюризации: поворотный механизм, пружинная защелка, магазин на тридцать девятимиллиметровых патронов от парабеллума. Длина — десять с половиной дюймов. Таркин нажал на кнопку, и задняя часть продолговатой металлической конструкции отскочила назад, превратившись в приклад.

Не говоря ни слова, он рубанул женщину по шее ребром ладони. Потом втащил обмякшее тело на мраморную скамью и прислонил к стене. Со стороны могло показаться, что она просто уснула. Развязал и вытащил шнурки, связал лодыжки, пропустил шнурок через спусковой крючок и завязал свободный конец петлей на запястьях. Очнувшись, она попытается встать или поднять руки, шнурок натянется и спустит курок.

Покончив с одним делом, Таркин быстро прошел пару сотен футов по галерее к другому алькову. Здесь было темнее, но зато отсюда открывался вид на ступеньки у входа в колумбарий.

Ждать пришлось недолго. Первым появился парень в кожаной куртке, тот самый, что забрал рюкзак из-под скамейки. Сунув руку под куртку, как будто у него заболел живот, он быстро спустился вниз. Следующим был лысоватый мужчина средних лет с изрытым оспой лицом и выпирающим животиком. Спускаться он не стал, а занял позицию у часовни, чуть в стороне от входа, откуда ему была видна нижняя площадка. Все как по учебнику.

Третий подоспел через две минуты. Таркин узнал в нем второго из двух мужчин, которые остановили его у выхода с кладбища. Раскрасневшееся лицо блестело от пота — беготни и беспокойства ему сегодня хватило.

В наушнике зашуршало.

— Созвездие восемьдесят семь, — произнес тот же, с металлическим оттенком голос. — Подтвердите, что «объект» остался на позиции. — Наблюдая за мужчиной в пальто, Таркин заметил, что губы у него шевелятся. Очевидно, голос, передаваемый скрытым микрофоном, принадлежал ему.

— Восемьдесят седьмой, жду подтверждения, — с раздражением, оглядываясь по сторонам, повторил он.

Таркин поднял «беретту», прицелился, всматриваясь в сгущающиеся сумерки, и... опустил руку. Расстояние было слишком велико даже для чемпиона по стрельбе из пистолета — прицельного выстрела не получилось бы. Скорее всего он бы лишь раньше времени обнаружил себя.

Он выждал еще немного, и, когда в зоне восемьдесят семь появился еще один оперативник — теперь здесь собралась почти половина группы, — осторожно покинул укрытие и двинулся через поросший ежевикой участок на север. Вдали уже виднелись высокие зеленые ворота, за которыми лежал город. На улицах загорались казавшиеся такими близкими огни, но Таркин знал — впечатление обманчиво.

Тишину за спиной рассекла короткая очередь. Послышались крики. Любительница поэзии пришла в себя, шевельнулась, и автомат выпалил все тридцать патронов. Для рассыпавшихся по кладбищу оперативников выстрелы стали сигналом тревоги — сейчас все они, вероятно, сбегались в покинутую им зону восемьдесят семь.

Таркин прибавил шагу, не обращая уже внимания на бесчисленные надгробия, голые деревья и шуршащие вечнозеленые кусты. Тени удлинились, розовое сияние над западным краем горизонта слабело, как затухающий костер. Тем не менее расслабляться было рано. Маневр оказался удачным; давление сил противника, выражаясь жаргонным языком, снизилось, но кто-то еще мог оставаться на позиции, продолжая визуальное наблюдение. И прежде всего опасность поджидала у точек выхода, к одной из которых он как раз и приближался.

Таркин перешел было на бег, но поскользнулся на подвернувшейся под ногу кочке и едва не упал. Не успел он выпрямиться, как услышал — нет, скорее почувствовал — двойной удар. Стоящий рядом памятник брызнул острыми осколками. Не поскользнись — по крайней мере, одна из пуль попала бы в цель.

Бросившись на стылую землю, Таркин перекатился к шестифутовому обелиску. Где стрелок? Вариантов было слишком много.

И снова сухой треск расколотого камня. Уже с другой стороны. С той, на которой он попытался укрыться. Где спасение?

Таркин повернул голову. Учитывая окружающие его надгробия, стрелять могли только с близкого расстояния.

— Почему бы тебе не встать и не принять смерть, как подобает мужчине?

Кронус.

Оперативник выступил из тени, отбрасываемой высокой мемориальной плитой.

Таркин скользнул взглядом по сторонам. Впереди виднелась спина одетого в зеленую форму уборщика. На плече и ободке глубоко надвинутой шапочки надпись белыми светящимися буквами — Pere-Lachaise Equipe d'Entretien. За высокими зелеными воротами — такими близкими и такими безнадежно далекими — приглушенный шум вечерней парижской улицы. Туристы тянулись к выходу — фотографировать было уже невозможно, — не подозревая о разворачивающейся рядом смертельной игре. Игре, подходящей к концу.

Пистолет Кронуса смотрел ему в грудь. Можно было бы попытаться выхватить «беретту», но Таркин знал, что не успеет — помешает удлиненное глушителем дуло.

Жизнь продолжалась, как обычно. Уборщик — его лицо скрывал длинный козырек — наклонился, сгребая мусор. Голоса стихали, туристы, негромко переговариваясь, выходили за ворота.

Кронус поднял руку, подавая кому-то знак — видимо, снайперу.

— Не беспокойся, — хищно ухмыльнулся он, не сводя глаз с жертвы. — Я сам тебя прикончу. Мы так договорились с самого начала, так что лишать меня удовольствия никто не станет.

Уборщик подходил все ближе, и Таркин подумал, что его присутствие здесь может стоить бедняге жизни. Если дело дойдет до схватки, Кронус не будет смотреть, кто перед ним: враг или случайный прохожий.

И в это мгновение он ощутил опасность — распознал ее в неспешных, неловких движениях уборщика.

Едва ли не последний луч света отразился от ветрового стекла проезжающей машины и на мгновение коснулся лица уборщика. Таркина как будто окатила волна страха. Он уже видел это лицо. У бассейна в отеле «Плаза». В Люксембургском саду.

Китайский киллер.

Шансы на спасение — и без того невысокие — упали еще ниже.

— Чего тебе никогда не понять, — начал он, пытаясь выиграть время, — так это...

— Хватит, я достаточно тебя слушал. — Таркин увидел, как напрягся палец на курке пистолета. Но уже в следующее мгновение выражение злобы и ненависти на лице Кронуса уступило месту полному безразличию.

Фонтанчик крови ударил из-под левого уха. Совок на длинной ручке в руках уборщика превратился вдруг в винтовку с глушителем, а сам китаец успел опуститься на колено. Все произошло так быстро, что Таркин смог связать два события лишь ретроспективно.

Китаец резко повернулся к Таркину и выстрелил еще раз. В какой-то момент оперативнику показалось, что в его жизни поставлена точка... но китаец смотрел в оптический прицел, а профессионал никогда не стал бы этого делать, если цель у него перед носом, в каких-то пятнадцати футах. Таркин понял, что жив, только когда услышал, как звякнула о камень отстрелянная гильза.

Киллер стрелял вовсе не в него, а в снайпера.

Мысли разбегались. Происходящее просто не укладывалось в голове.

Тот, кого он сначала принял за уборщика, а потом за своего злейшего врага, снова прицелился. Вести огонь по прячущемуся снайперу, пользуясь вместо сошки собственной рукой... для этого надо обладать невероятными способностями.

Два глухих щелчка, две выброшенные гильзы упали на землю. Вдалеке, за спиной у Таркина, кто-то вскрикнул.

Стрелок в зеленом комбинезоне уборщика выпрямился и ловко сложил винтовку.

Сбитый с толку, Таркин растерянно смотрел на него.

Киллер дарил ему жизнь.

— Не понимаю, — пробормотал он.

Китаец повернулся и посмотрел на него серьезными карими глазами.

— Знаю. Поэтому ты еще жив.

Таркин посмотрел на него внимательнее и увидел перед собой человека, исполняющего то, что он считает своим долгом, человека, гордящегося своими убийственными способностями, но не получающего удовольствия от вида пролитой крови. Тот, кто стоял перед ним, ощущал себя не воином, но защитником, сознающим, что на протяжении человеческой истории всегда были такие, как он — будь то преторианский префект, рыцарь-храмовник или самурай, — готовые стать стальным клинком, чтобы другим не приходилось этого делать. Эти люди были тверды и жестоки, чтобы другие могли быть мягки и добры. Эти люди убивали, чтобы другие могли жить без страха. Защищать — таким был его девиз; защищать — таким было его кредо.

Таркин не успел ничего больше сказать — горло китайца как будто взорвалось кровавым облаком. Невидимый снайпер, даже раненный, нашел в себе силы сделать последний, может быть, выстрел, поймав в прицел того, кого посчитал наиболее опасным для себя.

Медлить было нельзя. В любую секунду из-за надгробий и статуй этого сада смерти могли появиться другие. Ему представилась возможность выбора между жизнью и смертью. Таркин рванул к зеленым воротам и остановился, только когда добежал до взятой в аренду машины, которую оставил в квартале от кладбища. Петляя по парижским улицам, поминутно проверяя, не увязались ли за ним преследователи, Таркин пытался осмыслить случившееся.

Детали головоломки не совпадали, слишком многое оставалось неизвестным и непонятным. Кто-то убил Фентона. Кто-то из членов его организации, «крот»? Или кто-то из тех, с кем работал миллиардер, кто-то из правительства США?

И этот китаец... Противник, ставший вдруг союзником. Человек, отдавший жизнь, чтобы защитить его, Эмблера.

Зачем?

Почему?

На кого он работал?

Вариантов было слишком много, тем более что казавшееся невозможным оборачивалось возможным. Таркин — нет, теперь он снова стал Эмблером — подошел к той линии, за которой любое предположение могло увести в сторону, любая догадка — обернуться смертельной ошибкой.

И еще кое-что пугало его: прилив адреналина вызвал далеко не неприятное ощущение. Что же за человек он сам? Сегодня вечером он убивал и сам едва не погиб. Тогда почему он ни о чем не жалеет? Откуда в нем это чувство полноты жизни?

* * *

— Не понимаю, — повторила Лорел. Они втроем собрались в унылой комнате отеля «Эндрю».

— Я тоже, — сказал Эмблер. — Все как-то не так, как должно быть.

— Не складывается, — добавил Кастон.

— Минутку. — Лорел подняла палец. — Вы говорили, что все убийства так или иначе связаны с Китаем. Вы говорили о какой-то прогрессии, последовательности, указывающей на некое приближающееся событие. Вы решили, что следующей целью может быть Лю Ань.

— Через месяц его ждет большой визит в Соединенные Штаты, — кивнул Кастон. — Речь идет о событии исторического значения. Речи, обеды, встречи с разными людьми. Куча возможностей. Но...

— Что?

— Неувязка со временем. Слишком большая задержка, если принять во внимание плотность последних событий.

— Никакой задержки. — Лорел открыла сумочку и достала сложенную в несколько раз «Интернэшнл геральд трибьюн». — Вы говорили о статье в «Монд», вот я и подумала...

— О чем?

— О завтрашнем вечере. О большом вечере Председателя Лю Аня.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Эмблер.

— Я имею в виду Всемирный экономический форум. Который проходит сейчас в Давосе.

Эмблер прошелся по тесной комнате.

— Председатель Лю Ань впервые за то время, что находится у власти, покидает Пекин и отправляется на Запад. Он прилетает в Давос и выступает с программной речью, рассчитанной на то, чтобы все вдруг прониклись доверием к «большому тигру».

— Лучше не сказал бы и сам Палмер, — съязвил Кастон.

— И в самом разгаре всего этого торжества его убивают.

— Вычеркивают из уравнения. — Кастон задумчиво кивнул. — Но кто?

Намечается один по-настоящему захватывающий проект. Но не торопитесь, кое-что еще требует уточнения.

После долгого молчания оперативник повернулся к аудитору.

— Мог ли Фентон думать, что это сделаю я?

— А это возможно?

— Здесь вот в чем дело. Я размышлял над смертью Фентона. Для меня убийство — свидетельство чего-то. Что-то вроде свободного конца, который обрезают, когда операция входит в завершающуюся стадию.

— Вы говорите об этом так сухо, так бесстрастно, — заметил Кастон. — Уверены, что никогда не были бухгалтером?

— Спишите это на службу в ППС, — откликнулся Эмблер. — Еще один важный фактор — киллером может быть человек, которого я знаю. Кто-то, с кем я уже работал.

Лорел с сомнением покачала головой.

— ППС гордилось тем, что привлекало лучших. Фентон гордился тем, что привлекал лучших из ППС. Кому можно поручить убийство китайского Председателя, если не самому лучшему?

— И ты считаешь, что если киллер — оперативник ППС, то ты сможешь его обнаружить?

— Конечно.

— Послушайте, — вмешался Кастон. — Вы хотя бы представляете, о чем говорите? Если о Давосе, то мы уже опоздали.

— Нам надо вычислить...

— Нам надо вычислить, что произойдет потом, — угрюмо перебил аудитор. — Потому что последствия... Господи. Последствия... Председатель Лю Ань чрезвычайно популярен в Китае. Как Кеннеди, Папа Римский и Джон Леннон в одном лице. Если его убьют, по всей стране — а это миллиард четыреста миллионов человек — пройдет волна возмущения. И это будет такое возмущение, от которого оглохнет полмира. А если появится что-то — что угодно! — указывающее на связь убийцы с кем-то из американского правительства, возмущение мгновенно превратится в гнев. Представляете, какой понадобится предохранительный клапан, чтобы выпустить гнев миллиарда и четырехсот миллионов возмущенных граждан? Событие такого масштаба способно погрузить мир в войну. Власть в Императорском дворце вполне могут взять военные.

— Такой риск может позволить себе только фанатик. — Лорел покачала головой.

— Например, Эштон Палмер и его сторонники. — Эмблер почувствовал, как кровь отлила от лица.

Глядя в окно, Лорел повторила слова, которые когда-то выражали его юношеские надежды и устремления.

— Никогда не сомневайтесь в том, что небольшая группа активных граждан способна изменить мир. Вообще-то, только так всегда и случалось.

— Будь оно проклято, — прошептал Эмблер. — Ничто не закончено, пока не закончено. Я не позволю, чтобы им все сошло с рук.

Теперь уже Кастон соскочил со стула и прошелся по комнате.

— Они все тщательно продумали. Все учли. Приняли во внимание все возможные сценарии. Кто знает, как долго они это планируют? Для такой операции нужен не только глубоко законспирированный агент, но и дублер. Я проводил аудит нескольких таких операций и знаю, что они все строятся по одному стандарту. Для них обязательно наличие скрытого антиаварийного механизма и кода отмены. И еще их разработчики применяют стратегию отвода удара. Обязательно должен быть крайний. Козел отпущения. Конечно, проще всего сделать таким козлом отпущения исполнителя. Но нам нужно исходить из предположения, что они учли все параметры. Все параметры.

— В любую операцию всегда вовлечены люди, — с ноткой вызова заговорил Эмблер. — А люди никогда не ведут себя абсолютно предсказуемо. Человеческий фактор измерить нельзя, Кастон. По крайней мере, с высокой точностью. Таким, как вы, это не понять.

— А таким, как вы, никогда не понять...

— Мальчики, — вмешалась Лорел, нетерпеливо постукивая пальцем по газете. — Мальчики. Здесь сказано, что он выступает в Давосе завтра в пять часов дня. У нас меньше двадцати четырех часов.

— Боже! — вздохнул Эмблер.

Лорел перевела взгляд с Эмблера на Кастона и обратно.

— Разве мы не можем кого-нибудь предупредить?

— Поверь мне, они все предусмотрели, — ответил оперативник. — Подготовка шла на очень высоком уровне. Председатель получал столько угроз, что на предупреждения уже никто не обращает внимания. Новая опасность? В этом нет ничего нового. И Лю Ань не желает больше принимать меры предосторожности. Иначе он остался бы дома.

Лорел в отчаянии всплеснула руками.

— Но вы же можете объяснить, что на этот раз все по-другому, что опасность реальна?

Кастон посмотрел на нее исподлобья и кивнул.

— Я так и сделаю. Уверен, меня послушают. — Он повернулся к оперативнику: — Вы действительно полагаете, что сможете опознать киллера?

— Да, — просто ответил Эмблер. — Думаю, они планировали привлечь меня к этой работе. Но вы, конечно, правы: Фентон не работает без надежной страховки. Теперь задание передано дублеру. А взяли этого дублера из того же питомника.

Некоторое время все трое молчали.

— И даже если он не оттуда, — неуверенно заговорила Лорел, — ты все равно сумеешь его обнаружить. Ты же делал нечто подобное раньше... у тебя ведь дар.

— Да, я делал нечто подобное, — не стал отрицать Эмблер. — Просто ставки никогда еще не были так высоки. Но ведь выбирать не приходится, верно? Что еще нам остается?

Лорел вдруг вспыхнула.

— Ты никому ничего не должен, Хэл! Не каждому же быть героем. Давай просто... исчезнем? Уйдем в сторону?

— Ты и вправду этого хочешь?

— Да! — выпалила она и тут же еле слышно прошептала: — Нет. — В глазах у нее блеснули слезы. — Я не знаю. Не знаю. Но куда идешь ты, туда пойду и я. Без тебя мне не выжить. Ты же знаешь.

Эмблер шагнул к ней, привлек к себе и крепко обнял.

— Хорошо, — тихо проговорил он. — Хорошо.

Кастон отвернулся от окна.

— Вы хоть представляете, как это можно сделать?

— Конечно, — нарочито бодро ответил Эмблер.

Аудитор опустился в горчичного цвета кресло и в упор посмотрел на оперативника.

— Тогда позвольте кое-что уточнить. У вас менее двадцати четырех часов, чтобы ускользнуть от ищеек ГСУ и вашего любимого ППС, пробраться в Швейцарию, проникнуть в охраняемый комплекс, где собралась мировая элита, и идентифицировать убийцу, прежде чем он нанесет удар.

Эмблер кивнул.

— Что ж, тогда я скажу вам кое-что еще. — Кастон скептически вскинул бровь. — Это будет не так легко, как вам могло показаться.

Часть IV

Глава 29

Когда очередной дорожный знак сообщил, что до швейцарской границы осталось тридцать километров, Эмблер свернул с автострады на узкую местную дорогу. Он не знал, следили за ним или нет, но, хотя явных признаков наблюдения не обнаружилось, элементарное чувство осмотрительности подсказывало, что проходить паспортный контроль ему, человеку, едущему на арендованном «Опеле», небезопасно.

Лорел Холланд и Клейтон Кастон отправились в Цюрих по железной дороге, на скоростном поезде, который должен был прибыть к месту назначения через шесть часов. Из Цюриха до Давоса они планировали добраться на автобусе — еще два часа. Железнодорожное сообщение пользовалось здесь большой популярностью, путешествовали они порознь, так что никаких проблем Эмблер для них не видел. Да и не на них охотились оперативники Консульских операций и агенты Стратегических услуг, безликие и безымянные враги, коим не было числа. Выбрав массовый вид транспорта, Эмблер, несомненно, попал бы в раскинутую ими сеть. Так что оставалось одно: сесть в машину и попытаться затеряться среди тысяч автомобилей, движущихся по Солнечной автостраде. Пока все шло хорошо, но Эмблер понимал, что самый опасный пункт еще впереди — пересечение границы. Швейцария упрямо держалась в стороне от европейской интеграции, так что никаких послаблений на контрольно-пропускном пункте он не ожидал.

В городке Кольмар ему посчастливилось найти водителя, который, увидев перед собой веер соблазнительных купюр, согласился подбросить путника до деревушки Сен-Мартен по ту сторону границы. Звали шофера Люк. Это был невысокий малый с плечами заядлого любителя боулинга, грязными, слипшимися волосами и запахом немытого тела — любопытной смесью древесных опилок, прогорклого масла и навоза, — который упрямо перебарывал густой аромат цветочного одеколона. При всем том Люк подкупил Эмблера прямотой и бесхитростностью, которые, в сочетании с жадностью, внушали доверие.

Едва они тронулись, как Эмблер опустил стекло, впустив в кабину морозный утренний воздух. Дорожная сумка лежала рядом, на сиденье.

— А не замерзнешь? — поинтересовался шофер, похоже, даже не чувствовавший удушающей вони. — Не лето все-таки, mon frere. Как говорят у вас в Америке, свежее, чем в заднице бурильщика.

— Порядок, — вежливо ответил Эмблер. — По крайней мере, не усну. — Он застегнул «молнию» на зимней куртке, купленной специально с расчетом на возможные экстремальные условия.

До приграничного городка Сен-Моранси оставалось семь миль, когда Эмблер снова ощутил позыв неясного беспокойства. Что это? Обычная паранойя? Или... Кое-какие основания для тревоги все же были, хотя и весьма неопределенные. Джип, упрямо держащийся за ними на одной и той же дистанции. Вертолет, ни с того ни с сего появившийся в небе в неурочный час. Эмблер знал, что мозг человека в режиме повышенной бдительности фиксирует малейшие несоответствия даже в самых, казалось бы, обычных ситуациях. Но какое из этих несоответствий имеет отношение к нему?

В паре миль от швейцарской границы он обратил внимание на голубой фургон со знакомыми номерами — они уже попадались ему на глаза. Или опять разыгралось воображение? Солнце еще не встало, и рассмотреть лицо водителя было невозможно. Эмблер попросил Люка сбросить скорость — голубой фургон отреагировал почти мгновенно, держась на том же расстоянии, гораздо большем, чем диктовали соображения безопасности. Беспокойство переросло в тревогу. Он понимал, что должен довериться инстинкту, чутью. Сюда нас вера привела. Именно вера, вера в себя, спасала его до сих пор в самых невероятных ситуациях. Колебаться нельзя. Нужно признать и принять правду, какой бы неприятной она ни была.

Его нашли.

Над горизонтом протянулась красная полоска, но температура воздуха оставалась низкой, как в морозильнике. Эмблер сказал Люку, что передумал и решил прогуляться по холодку пешком. Что? Да, отсюда, прекрасное место, верно?

Некоторое количество денежных знаков снизило откровенную подозрительность до кислого скептицизма. Люк знал, что изображать святую простоту от него не требуется, но если объяснение и не выдерживало критики, то купюры ни малейших сомнений не вызывали. Он не протестовал. Скорее наоборот, получал удовольствие от игры. Мало ли почему кому-то не хочется проходить пограничный контроль. Может, человек не желает платить непомерный таможенный сбор, которым эти швейцарцы обложили «предметы роскоши»? Главное, что его машину не собирались использовать для перемещения незарегистрированных грузов. А все остальное Люка не касалось.

Затянув потуже шнурки тяжелых кожаных ботинок, Эмблер подхватил сумку и выпрыгнул на шоссе. Вариант пешего перехода границы предусматривался с самого начала, так что ничего неожиданного не случилось. Уже через несколько минут он скрылся за заснеженными елями, пиниями и лиственницами, вытянувшимися параллельно дороге на расстоянии добрых двух сотен ярдов от нее.

Пройдя с полмили, Эмблер заметил два фонарных столба по обе стороны шоссе: мощные лампы прикрывали круглые плафоны из матированного стекла. Таможня — сооружение из темного дерева с зелеными ставнями и поржавевшими решетками на окнах под двускатной крышей — формой напоминала треугольник. Из-за деревьев ему были видны оба флага: французский — сине-бело-красный триколор и швейцарский — белый крест на красном поле. Выложенные вдоль дороги грубо обтесанные булыжники, почти невидимые под укрывшим их снегом, служили дополнительным физическим препятствием наряду с виртуальным юридическим. Проезд контролировался с помощью ярко-оранжевого шлагбаума. Как с одной, так и с другой стороны границы стояли открытые будки. На обочине, неподалеку от таможни, пристроился грузовичок, водитель которого, вероятно, воспользовался возможностью привести в порядок забарахлившее транспортное средство. Эмблер видел живот и короткие, толстые ноги склонившегося над двигателем механика. Рядом, на расчищенном от снега пятачке, лежали инструменты и изъятые механические внутренности. Время от времени из-под капота доносились приглушенные проклятия.

Парковочная площадка находилась на другой стороне. Рассмотреть что-либо еще Эмблер не успел — небо потемнело, — зато ясно увидел крохотную вспышку. Кто-то из пограничников зажег спичку. Он посмотрел на часы — начало девятого. Восход в январе наступал поздно, а в гористой местности тем более.

Страницы: «« ... 1415161718192021 »»

Читать бесплатно другие книги:

Все мужчины – подлецы и обманщики. Именно в этом старались убедить Алису сотрудники реабилитационног...
Известный британский историк и археолог популярно и увлекательно рассказывает о корнях и дальнейшем ...
Может ли молодая красивая женщина быть одинокой? Увы, да!...
Совместная экспедиция землян и представителей иных галактических рас терпит бедствие на планете Агав...
Что значит «территория души»? Как освободить душу любимого человека, самолично закованную им в броню...
Богатый и благородный Рауль Майнау бросает к ногам обедневшей графини Лианы сокровища всего мира, но...