Кровь среди лета Ларссон Оса
— Перестань ныть, — строго сказала Лиза. — Это ничего не значит для меня.
— Хорошо, я не буду, — по-детски пообещала Мильдред.
Она послушно вытирала глаза, голос ее дрожал.
И Лиза, которая привыкла обвинять себя в неспособности любить, принялась отчитывать Мильдред.
— Ты жалеешь саму себя — только и всего. Я думаю, с тобой не все в порядке, тебе чего-то не хватает. Ты говоришь, что любишь меня, но я не могу заглянуть тебе в душу и посмотреть, что же это значит на самом деле. Я готова бросить все и вынести что угодно. Я осталась бы с тобой навсегда. Но ты… ты не чувствуешь ни любви, ни боли.
Мильдред оторвала взгляд от собаки. На кухонном столе горела стеариновая свеча в медном подсвечнике. Мильдред протянула руку, так что язычок пламени коснулся ее ладони.
— Я не знаю, как мне доказать свою любовь, — сказала она. — Но я умею чувствовать боль, сейчас ты это увидишь.
Рот Мильдред сжался в точку, из глаз брызнули слезы. Лиза почувствовала отвратительный запах горелого мяса.
Наконец — она уже не помнила, через какое время, — Лиза схватила руку Мильдред и с силой убрала ее от огня. На ладони зияла жженая рана. Лиза с ужасом смотрела на нее.
— Тебе надо в больницу, — сказала она Мильдред.
Но та покачала головой.
— Не уходи от меня, — умоляюще прошептала она.
Лиза расплакалась. Посадила Мильдред в машину и застегнула на ней страховочный ремень, как на ребенке. В дорогу дала ей брикет замороженного шпината, чтобы приложить к ране.
Прошло несколько недель, прежде чем они поссорились снова. Иногда Мильдред как бы невзначай поворачивала к Лизе ладонь перевязанной руки. Это стало их тайным любовным знаком.
Когда стемнело, Лиза направилась к курятнику. Наседки спали на жердочках, плотно прижавшись друг к другу. Она снимала их одну за другой и выносила за дверь. Куры довольно кудахтали, чувствуя тепло ее тела.
Во дворе стоял пенек, который можно было использовать в качестве плахи.
Лиза хватала курицу за ноги и оглушала ее, стукая головой о пень. Затем топором, который держала за древко почти у самого лезвия, наносила один-единственный и точный удар. Потом отбрасывала еще трепыхающуюся птицу в сторону и зажмуривала глаза, чтобы в них не попали перья и щепки.
Так она обезглавила десять кур и одного петуха, но не стала зарывать их в землю, иначе собаки вмиг откопали бы всех. Лиза побросала битую птицу в мусорный бак.
Ларс-Гуннар Винса вел машину по направлению к поселку, Винни спал на переднем пассажирском сиденье. Весь день они собирали бруснику в лесу, а сейчас беспокойные мысли роились в голове Ларса-Гуннара. Старые воспоминания не давали ему покоя.
Он представлял себе Еву, мать Винни, и себя, только что вернувшегося с ночного дежурства. На дворе давно стемнело, но Ева не зажигала лампу. Так и стояла в полумраке, прислонившись к стене в прихожей, когда он вошел.
Все это показалось Ларсу-Гуннару настолько странным, что он не мог удержаться от вопроса:
— Что случилось?
— Я умираю, Ларс-Гуннар, — ответила Ева, — а мне так не хочется умирать здесь.
Что он мог сделать? Как будто он сам не уставал до смерти. На службе один день кошмарнее другого, а дома его ждал Винни. Ларс-Гуннар до сих пор не мог понять, чем это его жена целый день занимается без него. Кровати никогда не были прибраны, крайне редко случалось, чтобы она приготовила обед. Он поднялся на второй этаж и лег в постель. Звал Еву, но она не пришла. На следующее утро Ларс-Гуннар не нашел ее в доме. Все, что она взяла с собой, уместилось в одну-единственную сумку. Даже записки не оставила.
И Ларс-Гуннар решил вычеркнуть ее из своей жизни. Он упаковал ее пожитки в коробки и выставил их на улицу.
Через полгода она позвонила и захотела поговорить с сыном. Ларс-Гуннар ответил, что так не пойдет. Она только расстроит мальчика. Он описал ей, как Винни скучал по ней, как плакал и спрашивал о маме первое время. Только потом немного успокоился. Ларс-Гуннар послал Еве рисунки Винни и много рассказывал ей о сыне. Винса видел, что в поселке мальчика любили, несмотря на его недуг. А жене он зла не желал. Что толку ее наказывать?
Женщины из социальной службы советовали ему отдать Винни в специальное лечебное учреждение.
— Хотя бы на некоторое время, — говорили они. — Чтобы вам стало легче.
Он поехал взглянуть на это учреждение.
Достаточно было переступить порог, чтобы впасть в депрессию. Все там было отвратительно. На каждой вещи словно стояло невидимое клеймо: «Государственное учреждение», «Приют для идиотов и умственно отсталых». Казенщиной отдавала и гипсовая лепнина, и уродливые картины в дешевых рамах, и болтливый персонал в полосатых хлопчатобумажных передниках.
Ларс-Гуннар запомнил одну женщину ростом не более полутора метров.
«Что, если они подерутся? — мысленно спросил он ее. — Ты, что ли, бросишься их разнимать?»
Винни был достаточно крупный, но совершенно не умел драться.
— Никогда, — ответил Ларс-Гуннар женщинам из социальной службы.
Они пытались настаивать.
— Вам так тяжело приходится, подумайте о себе, — говорили они.
— Нет, — повторил он. — Я буду думать не о себе, а о мальчике. Достаточно того, что его мать думала о себе. Что хорошего из этого вышло?
~~~
Золотая Лапа покидала территорию своих сородичей. Теперь ей предстояло пересечь владения соседней стаи. Это было крайне опасно. Свежие метки окружали эту землю, словно увенчанный колючей проволокой забор. Между стеблями сухой травы, кое-где торчащей из-под снега, запах стоял стеной. Здесь они мочились, разбрасывая задними лапами мокрые ветки.
Но Золотой Лапе нужно было на север.
Первый день все шло хорошо. Она бежала на пустой желудок. Мочилась, низко опустив зад, чтобы предотвратить распространение запаха. Ей повезло: она бежала по направлению ветра.
Однако на следующее утро ветер задул ей навстречу. И вот уже в двух километрах позади нее пятеро волков нюхали ее след. Потом они пустились в погоню и вскоре увидели ее.
Золотая Лапа чувствовала их приближение. Переплыв речку, она оглянулась и увидела их на другом берегу, всего в каком-нибудь километре вниз по течению.
Нарушителей убивают на месте. Вывалив язык, волчица припустила во всю прыть. Однако даже на длинных лапах бежать по снегу было тяжело.
Внезапно она обнаружила следы снегохода, ведущие в нужном ей направлении, и встала на протоптанную дорогу.
В трехстах метрах от нее преследователи внезапно остановились. Они прогнали ее со своей территории и даже чуть дальше. Опасность миновала.
Пробежав еще с километр, Золотая Лапа легла на живот и принялась жадно глотать снег.
Голод разрывал желудок на части.
Она продолжала свой путь. Там, где Белое море отделяет Кольский полуостров от Карелии, волчица повернула на северо-запад.
Подул теплый весенний ветер. Бежать по подтаявшему снегу становилось все тяжелее.
Внезапно начался лес. Вокруг нее вздымались к небу столетние сосны. Золотая Лапа бежала между их голыми колючими стволами, слыша, как высоко над головой шелестят зеленые кроны, образуя почти непроницаемую для солнечных лучей крышу. Снег под деревьями лежал еще плотный. Лишь редкие пятна солнечного света да стекающие по стволам ручейки талой воды указывали на наступление весны. А в воздухе уже витали весенние звуки и запахи.
Она выжила, теперь можно было думать о большем.
Тяжелая лесная птица, рыщущая в поисках добычи лиса, высунувшаяся из-под снега полевка — все замирали, чувствуя приближение Золотой Лапы. Лишь стук дятла да звон капели нарушали внезапно установившуюся тишину. Весна не боится волков.
Она достигла трясины, где рыхлый снежный покров при малейшем прикосновении грозил превратиться в серую кашу. Днем наст не выдерживал ее веса, и Золотая Лапа стала путешествовать по ночам. Остальное время она лежала где-нибудь в ложбинке или под елкой и дремала, настороженно вслушиваясь в лесные звуки.
Охота в одиночку — совсем не то, что со стаей. В лучшем случае Золотой Лапе удавалось раздобыть зайца или другую мелкую дичь. Не слишком много для странствующей волчицы. Отношения с другими хищниками тоже изменились. Лиса и ворон следовали за ней по пятам. Они питались остатками от ее обеда, а волчица иногда спала в оставленных лисьих норах, предварительно их расширив. Ворон, кроме того, предупреждал хищницу о возможной добыче. У оленей начался период гона. Вон самец, ничего не замечая вокруг, трется рогами о ствол. «Бери его, бери!» — кричит ворон. А иногда обнаглевшая птица подлетала к спящей волчице, клевала ее в голову, а потом неуклюже прыгала рядом. Золотая Лапа клацала зубами, но в последний момент вороне всегда удавалось улететь. Так они развлекались.
Но одинокая волчица — не слишком подходящая компания для игр. Она не пренебрегает никакой добычей и неохотно делится едой.
Однажды Золотая Лапа настигла лису возле самого ее логова. На изрытом склоне оврага волчица обнаружила нору, скрытую за корнями выкорчеванного дерева. Только следы да немного разбросанной на снегу земли выдавали ее. Из этой норы выскользнула лисица. Золотая Лапа почувствовала ее резкий запах и притаилась в стороне. Она встала так, чтобы ветер дул на нее, и тут заметила высунувшуюся из норы острую мордочку. Волчица застыла. Стоило лисе повернуть голову — и она увидела бы ее. Золотая Лапа прыгнула, почти как кошка, ломая ветки поваленной ветром молодой сосны. Она свалилась лисице на спину, треснули позвонки. Волчица лапой прижала к земле тощее тело и с жадностью набросилась на добычу.
На запах прилетели две вороны. Одна из них, рискуя жизнью, принялась отвлекать на себя внимание хищницы, чтобы дать другой возможность стянуть кусок. Волчица ударила лапой, но промахнулась. Покончив с едой, она пошла обследовать склон, тщательно принюхиваясь. Если в лисьей норе остались щенки, их тоже можно было бы откопать. Однако там никого не оказалось, и Золотая Лапа продолжила свой путь на север.
11 сентября, понедельник
~~~
— Он словно сквозь землю провалился.
Анна-Мария Мелла оглядела коллег, собравшихся на утреннее совещание в кабинете прокурора. Пока им только удалось констатировать, что Стефан Викстрём пропал совершенно бесследно.
На несколько секунд в зале воцарилась полная тишина. Инспектор Фред Ульссон, прокурор Альф Бьёрнфут, инспекторы Свен-Эрик Стольнакке и Томми Рантакюрё выглядели удрученными. Слова Анны-Марии будили в них худшие опасения: если тело священника действительно где-нибудь зарыто, полицейским остается надеяться только на удачу.
Свен-Эрик выглядел подавленным. Он явился на это совещание с кусочком пластыря на подбородке, даже немного опоздал, хотя обычно отличался пунктуальностью. На шее у него то там, то здесь торчала щетина — верный признак того, что у мужчины было плохое утро. У самых ноздрей белели остатки высохшего крема для бритья.
— И все-таки хоронить его еще рано, — сказал прокурор. — Возможно, он просто скрылся на время, когда узнал, что нас заинтересовала его поездка в США. Ведь как служитель церкви, Викстрём должен заботиться о собственной репутации. Пройдет время — и он наверняка объявится.
Полицейские снова замолчали. Альф Бьёрнфут оглядел своих подчиненных. Сейчас они представлялись ему сплошной инертной массой, которую трудно привести в движение. Они будто ждали, когда тело священника объявится само собой, вместе со всеми уликами и доказательствами, необходимыми для начала расследования.
— Чем он занимался накануне своего исчезновения? Что нам известно об этом? — спросил прокурор.
— В пятницу вечером без пяти семь он звонил на мобильный своей жене, — отвечал Фред Ульссон. — Потом у него были занятия с детьми в церкви, а около половины десятого вечерняя молитва. После десяти часов его больше никто не видел.
— А где его машина? — поинтересовался прокурор.
— Припаркована возле приходского дома.
«Совсем небольшое расстояние, — заметила про себя Анна-Мария. — Между зданием, где священник занимается с детьми, и приходским домом всего какая-нибудь сотня метров».
Инспектор Мелла вспомнила женщину, пропавшую без вести несколько лет назад. Мать двоих детей вышла вечером во двор покормить собак и как сквозь землю провалилась. Безутешный муж, который впоследствии и оказался убийцей, уверял, что его супруга не могла добровольно бросить детей. Ее тело нашли закопанным в лесу в нескольких метрах от дома. Тогда Анна-Мария думала то же, что и теперь: «Совсем небольшое расстояние…»
— А что выявила проверка разговоров по мобильному, электронной почты и банковских счетов? — спросил прокурор.
— Ничего особенного, — ответил Томми Рантакюрё. — Звонок жене был последним. Кроме нее священник беседовал с пастором и другими сотрудниками общины, председателем охотничьего клуба, сестрой жены… у меня имеется список всех разговоров с указанием темы каждого.
— Отлично! — довольно откомментировал Альф Бьёрнфут.
— О чем он говорил с пастором и сестрой жены? — поинтересовалась Анна-Мария.
— С сестрой жены о том, что он беспокоится за Кристин, якобы с ней совсем плохо.
— Это она писала Нильссон угрожающие письма, — пояснил Фред Ульссон. — Вероятно, это был самый ожесточенный из конфликтов между Мильдред и четой Викстрём.
— А с пастором? — настаивала Анна-Мария.
— Бертил Стенссон очень неохотно рассказывал об этом, но сообщил: Стефана беспокоило то, что мы ознакомились с бухгалтерскими документами фонда.
На лбу прокурора появилась чуть заметная морщинка, однако он не сделал никаких замечаний по поводу несанкционированного изъятия документа.
— И это лишний раз доказывает, что Викстрём исчез добровольно, — вместо этого сказал он. — Решил на время затаиться, чтобы избежать позора. Прятать голову в песок — обычная реакция в таких случаях. Люди сами не понимают, что тем самым только усложняют свое положение.
— Куда он мог отправиться без машины? — спросила Анна-Мария. — Просто прогуляться? В это время не было ни поездов, ни самолетов.
— А если он взял такси? — предположил прокурор.
— Таксисты тоже не выезжали, — возразил Фред Ульссон.
Анна-Мария с уважением посмотрела на коллегу. «Настоящая ищейка», — подумала она.
— Хорошо, — подытожил прокурор. — Томми, я хочу, чтобы ты…
— Обошел жителей поселка Юккас-ярви в окрестностях приходского дома, — перебил его Рантакюрё, — и расспросил их, не заметили ли они чего-нибудь подозрительного.
— Да, именно так, — подтвердил прокурор.
— И еще раз переговорил с детьми, которые приходили на занятия к священнику.
— Отличная идея! — восхитился прокурор. — С тобой пойдет Фред Ульссон.
— Свен-Эрик, — обратился Бьёрнфут к Стольнакке, — тебе, вероятно, следует связаться с психиатрами из центрального управления. Посмотрим, что они скажут.
Свен-Эрик кивнул.
— А что с тем рисунком? — сменил тему прокурор.
— Им до сих пор занимаются криминалисты, — ответила Анна-Мария. — Мы ждем результатов.
— Хорошо, — сказал Бьёрнфут. — Следующая встреча завтра утром, если раньше не всплывет что-нибудь интересное.
Он с легким щелчком сложил свои очки и засунул их в нагрудный карман.
Совещание закончилось.
Направляясь в свой кабинет, Свен-Эрик остановился возле ресепшена.
— Слушай, Соня, — обратился он к девушке за регистрационной стойкой. — Если кто-нибудь позвонит насчет серого кота, будь добра, дай мне знать.
— Это Манне?
Стольнакке кивнул.
— Его нет вот уже неделю, — ответил он. — Манне никогда не гулял так долго.
— Буду держать ухо востро, — пообещала Соня. — Но он вернется, вот увидите. Сейчас тепло. Манне, должно быть, развлекается где-нибудь.
— Он кастрированный, — мрачно возразил Стольнакке.
— Хорошо, — кивнула Соня, — я передам девушкам.
Психиатр из центрального управления ответила по своему прямому номеру. Казалось, она была рада слышать Свена-Эрика. Стольнакке пожалел про себя эту молодую женщину, вынужденную впутываться в грязные полицейские дела.
— Полагаю, вы читаете газеты? — спросил он ее.
— Да, вы нашли священника?
— Нет, он по-прежнему считается пропавшим без вести. Хотелось бы знать, вы обо всем этом какого мнения?
Врач задумалась.
— А что именно вы хотите знать? — спросила она.
Свен-Эрик попытался собраться с мыслями, чтобы как можно четче сформулировать вопрос.
— Итак… — начал он. — Что, если мы примем как версию вариант, на который намекают газетчики?
— Что Стефан Викстрём пал от руки серийного убийцы? — уточнила психиатр.
— Да, насколько это вероятно?
Она молчала, ожидая, что Свен-Эрик выразится определеннее.
— Лично мне, — продолжил Стольнакке, — его исчезновение представляется странным. Если убийца повесил Мильдред Нильссон на органных трубах, почему бы ему было не сделать то же самое со Стефаном Викстрёмом?
— Может, он хотел замести следы? Ведь на одежде Мильдред Нильссон обнаружили волоски собачьей шерсти, так? На этот раз убийца решил спрятать тело, возможно, лишь на некоторое время.
Она замолчала и как будто задумалась.
— Пока все, — закончила она. — Мы продолжим разговор, если вы обнаружите тело. Ведь он мог исчезнуть и добровольно.
— Хорошо, — ответил Свен-Эрик. — Он действительно мог исчезнуть добровольно. Всплыла одна грязная история, связанная с деньгами основанного общиной фонда. У Викстрёма рыльце в пушку, и он знал, что мы напали на след.
— Что за грязная история? — поинтересовалась психиатр.
— Речь идет о сотне тысяч. Не уверен, что этой суммы достаточно, чтобы завести дело. Это была командировка, превратившаяся, по сути, в развлекательную поездку с семьей.
— То есть вы не считаете эту историю достаточным основанием для того, чтобы скрываться от правосудия?
— Абсолютно нет.
— А может, Викстрёма напугало внимание полиции к его персоне?
— Что вы имеете в виду? — рассмеялся Стольнакке.
— Ничего конкретного, — решительно ответила она. — Желаю удачи. — Теперь голос психиатра зазвучал холоднее, и это означало, что она перешла к формальным прощальным фразам. — Созвонимся позже.
Стоило психиатру положить трубку, как Свен-Эрик понял, что она имела в виду. Что Стефан Викстрём убил Мильдред Нильссон.
Все его существо протестовало против подобного допущения.
«В таком случае, — размышлял Свен-Эрик, — Викстрёма пугало бы обращение к нему полицейского по любому поводу. Даже если тот спросил бы его, который час».
Зазвонил телефон Анны-Марии Меллы. Это оказалась продавщица из специализированного книжного магазина в Стокгольме.
— Я кое-что выяснила о вашем рисунке, — с ходу заявила женщина.
— Да?
— Его узнал один из моих постоянных покупателей. Он видел точно такой на форзаце книги под названием «Ворота» писательницы Мишель Моан — это псевдоним. Роман не переведен на шведский язык, и у нас его нет. Однако я могу заказать для вас один экземпляр, если нужно.
— Да! — чуть не закричала Анна-Мария. — А о чем эта книга?
— О смерти, — ответила продавщица. — Она страшно дорогая, сорок фунтов. — Я звонила в издательство, несколько экземпляров уже посылали в Швецию, — продолжала женщина.
— И?
— Один заказ поступил из Кируны.
Анна-Мария затаила дыхание. Да здравствуют детективы-любители!
— Кто этот заказчик, вы знаете фамилию?
— Да, Беньямин Викстрём. Я записала адрес.
— Не надо, — оборвала ее Анна-Мария. — Большое спасибо, я перезвоню позже.
Свен-Эрик снова остановился у регистрационной стойки: он не мог просто так пройти мимо Сони.
— Ну, что говорят девушки? О коте что-нибудь слышно?
Соня покачала головой.
Внезапно за его спиной возник Томми Рантакюрё.
— У тебя пропал кот? — спросил он.
Свен-Эрик вздохнул.
— Он просто сбежал к другому хозяину, — продолжал Томми. — Ты же знаешь кошек, они ни к кому не привязываются, это лишь наши иллюзии… Кошки не знают, что такое преданность, это доказано наукой.
— Что за ерунда? — пробурчал Свен-Эрик.
— Это правда, — уверял Томми, глядя на Соню. — Ты ведь знаешь их манеру тереться о ноги или ластиться. Таким образом они помечают человека, который дает им кров и еду. Словно метят свою территорию. Они ведь не стадные животные.
— Возможно, — пожал плечами Стольнакке. — Но он спал со мной в постели, как маленький ребенок.
— Потому что там тепло, — объяснил Томми. — Ты значил для своего кота не больше, чем электрическая грелка.
— Но ты собачник, — оборвала Рантакюрё Соня. — Не тебе судить. Я тоже люблю кошек, — повернулась она к Свену-Эрику.
В эту секунда в дверях появилась Анна-Мария; она сразу же устремилась к Стольнакке, вцепилась ему в плечо и потащила к выходу.
— Срочно едем в дом священника в Юккас-ярви, — только и сказала она.
~~~
Кристин Викстрём открыла им дверь в халате и тапочках. Косметика на ее лице была немного размазана, светлые волосы гладко зачесаны назад.
— Мы ищем Беньямина, — сразу перешла к делу Анна-Мария, — хотели с ним поговорить. Он дома?
— Что вам от него надо?
— Поговорить с ним, — повторила Анна-Мария.
— О чем? — Теперь голос Кристин звучал раздраженно.
— Его отец пропал без вести, — терпеливо пояснил Свен-Эрик. — Нам надо задать Беньямину несколько вопросов.
— Его нет дома, — отрезала Кристин.
— И вы не знаете, где он? — не сдавалась Анна-Мария.
— Нет, но сейчас вы должны искать Стефана, — напомнила полицейским фру Викстрём.
— Можно взглянуть на комнату Беньямина? — спросила инспектор Мелла.
Кристин Викстрём устало моргнула.
— Нет, нельзя.
— Тогда просим извинить нас за вторжение, — вежливо сказал Свен-Эрик и направился к выходу, увлекая за собой свою напарницу.
— Черт! — выругалась Анна-Мария, когда они выезжали за ворота дома священника. — Насколько же надо быть глупой, чтобы не позаботиться об ордере!
— Высади меня здесь, а сама во весь дух гони за ордером, — предложил Стольнакке. — Я пока прослежу за ней.
Инспектор Мелла остановила машину.
— Поторопись, — еще раз напутствовал ее Свен-Эрик, а сам поспешил обратно к дому священника.
Он спрятался у ворот за кустом рябины. Отсюда просматривалась и входная дверь, и дымоход. «Если труба задымится, я войду в дом», — решил Стольнакке.
Через пятнадцать минут показалась Кристин Викстрём, успевшая сменить халат на джинсы и рубашку. Она несла на помойку какой-то пакет. Открывая крышку мусорного бака, Кристин оглянулась и увидела Свена-Эрика. Ему ничего больше не оставалось, как подбежать к ней и протянуть руку.
— Дайте мне это, — потребовал он.
Она молча протянула ему пакет. Стольнакке заметил, что фру Викстрём успела причесаться и подкрасить губы. Вдруг из глаз ее потекли слезы. Она не изменилась в лице и не сказала ни слова, просто заплакала, как будто чистила лук.
Свен-Эрик заглянул в пакет. Там лежали вырезки из газет со статьями о Мильдред Нильссон.
— Вот как? — удивился Стольнакке. — Где он сейчас, скажите мне?
— В школе, — ответила Кристин.
Она позволила инспектору обнять себя и зарыдала у него на плече.
~~~
— Ну и как ты себе это представляешь? — спрашивал Свен-Эрик, когда Анна-Мария парковала машину во дворе школы «Хёгалидскулан». — Что он убил сначала Мильдред Нильссон, а потом своего папу?
— Я ничего себе не представляю, — ответила она. — Но у него есть книга с тем же рисунком, что послали Мильдред. Вполне возможно, что послал он. И масса газетных вырезок о ее убийстве.
Ректором оказалась приятная женщина пятидесяти с лишним лет, немного полноватая, в юбке до колена, необычного покроя темно-синем пиджаке и с ярким платком, повязанным вокруг шеи. У Свена-Эрика при виде ее сразу поднялось настроение: он любил энергичных женщин.
Анна-Мария объяснила, кто им нужен, и попросила ректора действовать без лишнего шума. Женщина посмотрела расписание и позвонила нужному учителю.
Пока ждали Беньямина, она поинтересовалась, в чем дело.
— Мы полагаем, что он угрожал Мильдред Нильссон, священнику, которая была убита прошлым летом, — пояснила Анна-Мария. — И хотели бы задать мальчику пару вопросов.
Ректор покачала головой.
— Простите, но мне трудно в это поверить, — возразила она. — Беньямин и его друзья выглядят устрашающе: черные волосы и бледные лица, подведенные глаза, не говоря уже об одежде. В прошлом семестре один из его приятелей носил рубашку с изображением скелета грудного младенца!
Она рассмеялась и содрогнулась в притворном ужасе. Однако, заметив улыбку на лице Анны-Марии, вмиг стала серьезной.
— Но на самом деле это довольно безобидные дети, — продолжала ректор. — В прошлом году, когда Беньямин учился в восьмом классе, у нас с ним были небольшие проблемы, но сейчас я не задумываясь доверила бы ему присматривать за маленьким ребенком, если б такового имела.
— А что за проблемы были с ним в прошлом году? — поинтересовался Свен-Эрик.
— Он стал хуже учиться, и потом… он был, как вам сказать… — Ректор задумалась, подбирая нужные слова. — Они всячески демонстрировали свою исключительность, так вызывающе одевались… Мне кажется, таким образом они выносили наружу свое чувство отчужденности. Руки у Беньямина были все изрезаны, он имел привычку на уроках ковырять свои раны. Однако после Рождества он изменился. Сдружился с одной девочкой, они организовали группу… — Женщина улыбнулась. — Прошлой весной давали концерты здесь, в школе. Однажды поставили на сцене голову поросенка и рубили ее топором. Мне показалось, они делали это с большим наслаждением.
— Он умеет рисовать? — поинтересовался Свен-Эрик.
— Да, — не задумываясь ответила ректор, — в этом он мастер.
Тут раздался стук в дверь, и в кабинет вошел юноша. Анна-Мария и Свен-Эрик представились.
Читать бесплатно другие книги:
