Кровь среди лета Ларссон Оса

— Даже если человек в чем и виноват, он не должен прятаться, — продолжал Монс.

Ребекка молчала.

— Ты стала замкнутой, Мартинссон, — заметил Монс.

«И в этом виноват только ты, — ответила ему про себя Ребекка. — Каждый разговор с тобой — словно сеанс шоковой терапии».

— Прости, — сказала она.

— Оставь, пожалуйста, — смягчился Веннгрен. — Завтра же оплати по всем счетам. Утром я тебе позвоню. Ты справлялась и не с такими задачами.

— Мм…

— Я еще позвоню.

«Он больше не позвонит, — подумала Ребекка. — С какой стати?»

Водолазы из службы спасения нашли труп Стефана Викстрёма в тот же вечер в пять минут одиннадцатого. Его подняли сетью, он оказался на удивление тяжелым. Тело обвивала железная цепь. На белой, как бумага, коже выделялись крупные поры, словно мертвеца отмачивали в соляном растворе, а потом промывали водой. На лбу и в груди зияли два пулевых отверстия, каждое по полсантиметра в диаметре.

~~~

Золотая Лапа

Это случилось в начале мая. Из-под слоя прошлогодней листвы, за зиму спрессовавшейся под снегом до рыхлой коричневой корки, кое-где проклюнулись робкие зеленые ростки. С юга потянулись вереницы перелетных птиц, и подули теплые ветры.

Волчица продолжала свой путь. Временами ее одолевало чувство одиночества, и тогда она вытягивала шею к небу и выла.

В пяти милях к югу от финского города Соданкюле, возле небольшого селения, находилась свалка. Однажды Золотая Лапа отправилась туда набить желудок. Ей удалось основательно насытиться объедками и насмерть перепуганными жирными крысами, которых она откапывала из мусора.

Бросив взгляд в сторону селения, волчица увидела привязанного на цепь кобеля карельской медвежьей собаки. Когда Золотая Лапа вышла из леса, он не принялся лаять как сумасшедший, не попытался спрятаться и будто совсем не испугался. Он просто стоял и ждал ее.

Конечно, ее страшил человеческий запах, но она слишком устала быть одна, а этот кобель вполне бы ей подошел. Через три дня, когда стемнело, она вернулась к нему и на этот раз отважилась подойти. Они обнюхивали и ласкали друг друга, а потом она снова ушла в лес. Выйдя на поляну, она оглянулась на него. Волчица хотела, чтобы он последовал за ней. Кобель рвался с цепи. Днем он перестал есть.

На четвертые сутки его уже не было. Золотая Лапа постояла на поляне некоторое время, а потом снова вернулась в чащу и продолжила свой путь.

Снег совсем уже сошел. Земля исходила паром и, казалось, дрожала от нетерпения начать новую жизнь. Кругом все пело и щебетало, играло и трещало. На измученных зимними холодами деревьях уже проклюнулись зеленые почки и распустилась первая листва. Лето поднималось от земли, снизу, непреодолимой зеленой волной.

Золотая Лапа преодолела еще две мили вдоль реки Торне-эльв. В окрестностях финского города Муонио она перешла мост. А вскоре после этого увидела человека, опустившегося перед ней на колени. Такое случалось вот уже второй раз в ее жизни. Он нашел ее в березовой роще, где она лежала с высунутым от усталости языком и онемевшими ногами. Нежная листва над ее головой напоминала зеленую дымку.

Этот человек был сотрудником Общества охраны природы.

— Ты красива, — сказал он волчице, поглаживая ее бока и длинные лапы.

— Да, очень мила, — кивнул стоявший рядом с ним ветеринар.

Он сделал ей витаминную инъекцию, проверил зубы и принялся осторожно сгибать лапы в суставах.

— Ей три года, может, четыре, — определил врач. — Превосходный экстерьер и абсолютно чистая кожа. Ни чесотки, ничего…

— Настоящая принцесса, — восхищенно сказал человек из Общества охраны природы, закрепляя на шее Золотой Лапы радиопередатчик — странное украшение для особы королевской крови.

Неподалеку работал вертолет. Земля была здесь настолько заболоченной, что пилот не решился выключить мотор, побоявшись, что в этом случае он просто не сможет снова поднять машину в воздух.

Ветеринар сделал ей еще один укол, после чего встал и направился в сторону вертолета.

Сотрудник Общества охраны природы тоже поднялся с колен. Он все еще чувствовал ее густой и мягкий мех под своими пальцами; мысленно гладил длинную жесткую шерсть на ее спине, трогал тяжелые лапы. Из окна вертолета он видел, как волчица поднялась с земли и, пошатываясь, побрела дальше.

— Прекрасный зверь! — еще раз восхитился ветеринар, в то время как его коллега молил про себя небо защитить ее.

12 сентября, вторник

~~~

Наутро обо всем написали в газетах и сообщили в новостях по радио. Тело пропавшего священника, обвитое цепями и простреленное в двух местах, найдено на дне озера. «Это расправа в чистом виде», — сообщил анонимный информатор из полицейского участка. Он же сказал, что само обнаружение трупа при таких обстоятельствах — большая удача.

Лиза сидела за столом на своей кухне. Она выключила радио и отложила газеты в сторону. Она старалась оставаться неподвижной. Малейшая попытка пошевелиться нарушала в ней какое-то внутреннее равновесие и приводила к тому, что Лиза принималась бесцельно бродить по дому. Она озирала гостиную с опустевшими книжными полками и подоконниками; кухню, где перемыла всю посуду, высушила буфеты и убрала во всех шкафчиках. Теперь там нет ни квитанций, ни неоплаченных счетов. А в спальне осталось лишь сложенное на кровати одеяло да подушки поверх него; Лизиной одежды там больше нет. Сегодня Лиза легла голой, без ночной сорочки, она накрылась пальто и, к собственному удивлению, уснула.

Оставаясь неподвижной, она пыталась взять под контроль свою тоску, свое желание кричать и плакать, свою боль, из-за которой была готова положить руки на раскаленную плиту очага. Значит, пришла пора уезжать. Лиза приняла душ и надела чистое нижнее белье. Бюстгальтер с непривычки тер под мышками.

Однако собак так просто не проведешь. Словно угадав намерения хозяйки, они, одна за другой, вошли на кухню. Их мало заботило ее нежелание с ними общаться. Они тыкались носами в ее живот, протискивались между ног, засовывали головы под ее ладони и требовали ласки. И Лиза гладила их, совершая над собой чудовищное усилие. Она снова ощущала их мягкую шерсть, их тепло.

— Идите спать, — скомандовала она, сама не узнавая своего голоса.

Они ушли, но вскоре вернулись и снова принялись бродить.

В половине восьмого Лиза встала со стула. Выплеснув из чашки в мойку остатки кофе, она оглядела кухню, которая показалась ей непривычно пустой.

Во дворе собаки заупрямились. Обычно они с радостью прыгали в машину, когда понимали, что им предстоит приятная прогулка по лесу, но сейчас лишь бессмысленно сновали вокруг. Карелин отбежал в сторону и помочился на смородиновый куст. Немец оставался сидеть неподвижно, словно не замечая Лизы, жестом подающей ему команду прыгать в багажник. Майкен была первой, кто послушал хозяйку. Поджав хвост и склонив голову, она побрела через двор к машине. Карелин и Немец последовали ее примеру.

Моррис не любил ездить в автомобиле. Но сегодня он сопротивлялся как никогда. Лиза бегала за ним и ругалась, когда он останавливался. В конце концов она подтащила пса к багажнику.

— Прыгай, черт тебя подери! — прорычала она и хлопнула его по спине.

И он прыгнул. Он ведь все понимал, как и остальные. Собаки видели в окно, как хозяйка, совершенно измученная, присела на бампер. Она никогда не думала, что разругается с ними напоследок.

Лиза подъехала к кладбищу и вышла из машины, оставив собак ее дожидаться. Она направилась к могиле Мильдред. Здесь, как всегда, было много цветов, открыток и даже фотографий, размякших и свернувшихся от влаги.

Женщины из «Магдалины» любили ее.

Лизе, наверное, тоже надо было что-нибудь положить на могилу. Но что?

Она попыталась сказать что-нибудь или хотя бы подумать, но только смотрела на табличку с именем на сером камне. Мильдред, Мильдред, Мильдред… Это слово входило в ее сердце, как нож.

«Моя Мильдред, — подумала Лиза. — Мильдред, которую я носила на руках».

Эрик Нильссон наблюдал за Лизой, стоя поодаль. Неподвижная и безучастная, она, казалось, смотрела сквозь камень. Другие женщины вели себя иначе: они становились на колени, ковырялись в земле, украшали и чистили могилу, разговаривали с прочими посетителями кладбища. Эрик и сам ожидал скорой смерти. Он любил приходить сюда в будни по утрам, чтобы обрести хоть немного покоя. Он ничего не имел против женщин из «Магдалины», но они просто оккупировали могилу его жены. Они завалили ее цветами и заставили свечами, они надстроили на памятнике пирамидку из камней. Его скорби не осталось места, его подношения исчезали в куче этого хлама. Может, другим и помогало всеобщее участие в их личном горе. Может, кто и находил утешение в том, что его скорбь разделяли многие. Но только не Эрик Нильссон. «Я совсем как ребенок», — думал он. Эрик слышал, как на улице люди шепчутся ему вслед: «Это ее муж, бедный, бедный… Его жалко больше всех».

Теперь, направляясь в сторону Лизы, он чувствовал, что Мильдред идет следом за ним.

«Мне подойти к ней?» — спросил он жену.

Но та не ответила, не спуская глаз с подруги. Эрик направился к Лизе и прокашлялся, приблизившись, чтобы не напугать женщину, погруженную в свои мысли.

— Привет, — робко поздоровался он.

Последний раз они виделись на похоронах Мильдред.

Лиза кивнула, на лице ее появилась вымученная улыбка. Он чуть было не сказал: «Решила прогуляться с утра пораньше?» — или что-нибудь в этом роде, что могло бы разрядить ситуацию. Однако в последний момент передумал и начал с другого:

— Она приходила к нам лишь на время. Странно, что раньше мы этого не понимали. Я часто злился, что не получал от нее желаемого, вместо того чтобы с благодарностью принимать то, что она мне давала.

Эрик поднял глаза на Лизу. Та безучастно оглянулась.

— Это я так, болтаю, — махнул он рукой.

— Нет-нет… — ободрила его Лиза. — Все хорошо… я не могу.

— Мильдред так много работала, вечно была занята, — продолжал Эрик. — И сейчас, когда она мертва, кажется, у нас появилось достаточно времени друг для друга. Как будто наконец она вышла на пенсию.

Эрик глядел на свою жену. Сейчас она присела на корточки и рассматривала оставленные на могиле фотокарточки и открытки. Иногда она широко улыбалась. Один за другим она брала камешки, сложенные пирамидкой на памятнике, и сжимала в ладони.

Эрик замолчал. Вероятно, он ждал, что Лиза начнет расспрашивать его о том, как у него дела, оправился ли он хоть немного после смерти жены.

— Мне пора, — наконец нарушила тишину Лиза. — Собаки ждут в машине.

Она пошла по тропинке, Эрик глядел ей вслед. Потом нагнулся, чтобы сменить цветы в вазе, установленной на могиле. Когда он снова поднял голову, Мильдред исчезла.

~~~

Лиза села в машину.

— Место! — скомандовала она собакам.

«Тогда, в ночь накануне праздника летнего солнцестояния, мне надо было лечь в постель, а не бродить по дому в ожидании Мильдред», — подумала она.

Она помнила ту ночь. Мильдред была уже мертва, но Лиза пока об этом не знала. Поэтому она шаталась по дому, как привидение, и беспрерывно пила кофе.

Лизе было известно, что Мильдред служила вечерню в Юккас-ярви, и она все ждала ее из церкви, несмотря на поздний час. Может, ее задержали прихожане или она поехала домой спать. Домой, к своему Эрику! У Лизы что-то сжалось внутри.

Любовь чем-то похожа на растение или зверя. Она живет и развивается, рождается и умирает. Порой она дает причудливые отростки. Только что любовь заставляла Лизу дрожать от радости. Пальцы еще помнили кожу Мильдред, язык — прикосновение ее сосков. И сейчас это чувство не ослабело, однако с наступлением ночи оно стало мучительным, высасывающим из нее все соки. Любовь к Мильдред мучила Лизу и наводила на нее тоску. Она устала думать о ней, ни для чего другого в голове не оставалось места.

Мильдред — это Мильдред. Со всем тем, чем она была, что делала, что думала по тому или иному вопросу. Лиза могла ждать ее целый день только затем, чтобы потом с ней поругаться. Ожог на руке Мильдред зажил давным-давно, словно его и не было.

Лиза посмотрела на часы. Было далеко за полночь. Она нацепила поводок на Майкен и вышла с ней на шоссе. Лиза направилась к причалу, чтобы посмотреть, стоит ли там лодка Мильдред.

Проходя мимо дома Ларса-Гуннара и Винни, она заметила, что во дворе нет автомобиля. Позже она много думала обо всем этом: о том, что машины Ларса-Гуннара не было на месте; о том, что у Винни никого нет, кроме отца; и о том, что Мильдред уже не оживить.

~~~

Монс Веннгрен позвонил Ребекке Мартинссон утром. Его голос звучал приветливо и со сна несколько хрипло.

— Вставай! — скомандовал он. — Пей кофе и ешь свои бутерброды. Принимай душ и приводи себя в порядок. Я перезвоню через двадцать минут, ты должна быть готова.

Монс уже проделывал такое и раньше со своей женой Маделене. Когда ее охватывал приступ агорафобии, панического страха или чего-нибудь в этом роде, он так же напоминал ей о визитах к стоматологу, семейных обедах или покупке обуви в универмаге «Нордиска компаниет», и это успокаивало ее.

Веннгрен перезвонил Ребекке через двадцать минут. Она оказалась послушной девочкой и ответила ему уже из машины. Сейчас она направлялась в город, чтобы снять со счета деньги и заплатить Мике за проживание в летнем домике. Веннгрен велел ей ехать из города в Пойкки-ярви, припарковаться возле кафе Мике и оттуда перезвонить ему.

— Отлично, — ответил он, снова услышав в трубке ее голос. — Через полминуты все будет позади. Сейчас ты войдешь в кафе и заплатишь. Тебе не надо ничего объяснять, просто протяни деньги. Потом садись в машину и уезжай. Хорошо?

— Хорошо, — безропотно согласилась Ребекка.

Она сидела в машине и смотрела на заведение Мике. Белый свет осеннего солнца слепил ей глаза. «Кто там сейчас, Мике или Мимми?» — мысленно спрашивала она себя.

~~~

Ларс-Гуннар открыл глаза. Это Стефан Викстрём разбудил его сегодня. В ушах не смолкали жалостливое хныканье, крики и плач. Там, у озера, священник упал перед ним на колени, когда все понял.

Ларс-Гуннар задремал в кресле в гостиной, держа на коленях ружье. Сейчас он устало поднялся, разминая затекшую спину и плечи, и направился в комнату сына. Винни по-прежнему крепко спал.

Разумеется, Ларсу-Гуннару не следовало жениться на Еве. Но он был всего лишь глупый норрландец — легкая добыча для таких, как она.

Винса с детства отличался крупной фигурой, чем выделялся из толпы тощих мальчишек, день-деньской гонявших по двору футбольный мяч. Зимой его ловкие одногодки любили атаковать толстого подростка снежками, и тогда ему ничего не оставалось делать, как изо всех сих бежать домой. А там ждал отец, который бил его ремнем просто так, под настроение.

«Я никогда не поднимал руку на Винни, — думал Ларс-Гуннар, — и не сделаю этого впредь».

Но толстяк Ларс-Гуннар вырос и всем показал, на что способен. Он выучился на полицейского и вернулся на родину совсем другим человеком. Не так-то просто изменить о себе мнение односельчан, знающих тебя с детства. Однако Ларсу-Гуннару это удалось. Полицейских надо уважать. Теперь у него появились новые друзья — коллеги из города. Он получил место в Обществе охотников и быстро его возглавил, поскольку не боялся работы и умел организовать дело. Сначала он думал, будто это временная должность, но вскоре понял, что это не так. Ларс-Гуннар был уверен, что и остальным охотникам удобно иметь постоянного руководителя. Где-то в глубине души он полагал, что никому и никогда не придет в голову оспаривать его право на это место. Все складывалось отлично. Он заслужил уважение и никогда не злоупотреблял им, как некоторые.

Нет, вся проблема Ларса-Гуннара заключалась именно в том, что он был слишком добр и переоценивал окружающих его людей, например Еву. Конечно, он не снимал и с себя вины. Ведь ему сравнялось пятьдесят, когда он познакомился со своей будущей женой, а до этого жил один, потому что не умел держаться с женщинами. С юности Ларс-Гуннар чувствовал себя неловко в их обществе, как будто стыдился своего большого тела. А Ева клала ему на грудь голову, которая могла бы уместиться в его кулаке. «Мой маленький человечек», — называл жену Ларс-Гуннар.

А потом, когда ее терпение кончилось, она просто ушла от него и бросила сына.

Ларс-Гуннар плохо помнил первые месяцы, прожитые без жены. Этот период его жизни в памяти был словно окутан мраком. Он догадывался, что сельчане шепчутся за его спиной. Интересно о чем?

Винни тяжело перевернулся во сне. Скрипнула кровать.

«Я должен…» Не закончив мысль, Ларс-Гуннар смутился.

Концентрироваться на повседневных делах становилось все труднее. Но жизнь должна продолжаться, и в этом весь смысл.

«Я съезжу в магазин», — решительно договорил про себя Ларс-Гуннар. Молоко, крекеры, варенье — все закончилось. Он спустился на первый этаж и позвонил Мимми.

— Я отправляюсь в город, — сообщил он ей. — Винни спит, и я не хочу будить его. Если он придет к тебе, накорми его завтраком, хорошо?

~~~

— Он на месте?

Анна-Мария только что набрала номер кабинета судебной медицинской экспертизы в Лулео. Ей ответила криминалист-патологоанатом Анна Гранлунд, однако инспектор Мелла хотела поговорить с главврачом Ларсом Похьяненом. Анна Гранлунд опекала его, словно мать больного ребенка. Она содержала прозекторскую в идеальном порядке, вскрывала за него трупы, вынимала органы, потом клала их обратно, сама накладывала швы и писала за него большую часть рапортов.

— Ему надо помочь, — говорила она Анне-Марии. — Ты же знаешь, со временем коллеги привыкают друг к другу, как муж и жена. Я не хочу работать без него.

Ларс Похьянен передвигался с трудом и страдал одышкой, ему было тяжело разговаривать после перенесенной несколько лет назад операции, когда у него обнаружили рак легких.

Анна-Мария хорошо представляла его себе, разговаривая теперь с Гранлунд. Должно быть, главврач отдыхает в комнате для персонала на мохнатом диванчике модели семидесятых годов, накрывшись зеленым хирургическим халатом вместо одеяла. А на полу, рядом с его поношенными деревянными сабо, стоит пепельница.

— Да, он здесь, — ответила Анна Гранлунд. — Минуточку…

Наконец в трубке послышался скрипучий голос Похьянена.

— Ну, рассказывай, — потребовала Анна-Мария Мелла. — Ты же знаешь, как я не люблю читать.

— Там не так много, — запыхтел доктор. — Один выстрел спереди в грудь, затем с очень близкого расстояния в голову. Края выходного отверстия как будто от разрывной пули.

Он тяжело вздохнул, а затем Анна-Мария услышала тихий свист, словно доктор дышал через трубку.

— Поры расширены… — продолжал он. — Вы ведь знаете, когда он пропал?

— В ночь на субботу.

— Думаю, с тех самых пор он и лежал в озере. На участках кожи, не прикрытых одеждой, имеются небольшие ранки. Это укусы рыб. Больше ничего нет. Вы нашли пули?

— Нет, мы ищем. А как насчет следов борьбы? Больше никаких повреждений?

— Нет.

— То есть это все?

— Да, я же сказал. — В голосе Похьянена послышалось раздражение. — В конце концов… попроси кого-нибудь, пусть почитают тебе мой рапорт вслух.

— Прости, я не думала, что тебе это будет трудно…

— Ладно, — смягчился доктор, — пустяки.

Поставив машину на парковку и не выходя из нее, Свен-Эрик Стольнакке набрал номер судмедпсихиатра. Он хотел ее слышать. Он уже привык к теплым интонациям и медленному течению ее голоса. Большинство женщин в Кируне говорили слишком быстро и громко, словно строчили из пулемета. Ни малейшего шанса вставить словечко. Последняя фраза вызвала в памяти Свена-Эрика недавний разговор с Анной-Марией. Она жаловалась на медлительность своего мужа Роберта. «Ни малейшего шанса получить разумный ответ в разумные сроки, — говорила инспектор Мелла. — Я всего лишь спрашиваю его „как дела?“, а он надолго погружается в размышления, прежде чем ответить, что все хорошо. Так трудно выдавить из него лишнее слово!»

А сейчас Стольнакке слышал в трубке голос судмедпсихиатра. Казалось, она шутила, хотя речь шла о серьезных вещах. Инспектор сразу почувствовал себя на несколько лет моложе.

— Нет, — ответила врач на вопрос, который он задавал ей в прошлый раз. — Я не думаю, что здесь действовал имитатор. Тело Мильдред Нильссон вывесили на всеобщее обозрение, в случае же Стефана Викстрёма преступник, по-видимому, вообще не хотел, чтобы труп нашли. И нет ничего, что свидетельствовало бы об охватившем убийцу приступе ярости. Здесь что-то совсем другое… Итак, ответ на ваш вопрос отрицательный, — подытожила она. — В высшей степени невероятно, что Стефан Викстрём пал жертвой серийного убийцы, вдохновившегося расправой над Виктором Страндгордом. Так же сомнительно, что преступник страдал каким-либо психическим расстройством или находился в состоянии аффекта. Здесь нечто совсем иное, может быть, имеется более, я бы сказала, реальная причина.

— Что же это может быть?

— Убийство Мильдред больше похоже на эмоциональный срыв, в то время как расправа над Стефаном Викстрёмом…

— Приведение в исполнение сознательно вынесенного приговора… — задумчиво произнес Стольнакке.

— Именно! Однако здесь чувствуется и эмоциональная подоплека. Я всего лишь рассуждаю… сейчас попробую выразиться точнее… дайте мне собраться с мыслями, хорошо? — Доктор задумалась.

— Ладно. — Инспектор Стольнакке приготовился ждать.

— Понимаете… — продолжила наконец доктор. — Представьте себе мужа, который сначала убивает жену в состоянии аффекта, а затем более хладнокровно расправляется с ее любовником.

— Но ведь жертвы не состояли в любовной связи, — возразил Стольнакке. — Насколько нам известно, — добавил он, помолчав.

— Я и не намекаю на это, — ответила психиатр. — Я просто думаю…. — Она замолчала. — Не знаю, что я думаю, — решительно продолжила доктор, выдержав паузу, — но между этими убийствами должна быть какая-то связь. Полагаю, это дело рук одного и того же человека, быть может, психически нездорового, но это совершенно необязательно. Разве не таким образом люди и перестают воспринимать реальность адекватно?

Пришло время заканчивать разговор, и Свен-Эрик нехотя попрощался с доктором.

Ему сразу стало грустно и почему-то вспомнился Манне.

~~~

Ребекка Мартинссон вошла в кафе Мике, где завтракали трое посетителей. Старший из них оценивающе взглянул на нее и улыбнулся. Да здравствует женская красота, это всегда в цене! Мике протирал пол.

— Привет, — обратился он к Ребекке, отставляя в сторону ведро и швабру. — Пойдем со мной.

Она последовала за ним на кухню.

— Прости, — сказал он ей, — но ты должна меня понять. Когда Ларс-Гуннар начал о тебе рассказывать, я просто остолбенел от неожиданности. Так это ты убила тех священников в Йиека-ярви?

— Да, точнее, двух священников и одного…

— Я знаю. Сумасшедшего, да? Об этом писали газеты. Но твое имя нигде не упоминалось. О том, как звали священников, тоже нигде не говорилось, но здесь, в поселке, все знали, что речь идет о Томасе Сёдерберге и Весе Ларссоне. Должно быть, потом тебе пришлось тяжело.

Она кивнула. Что правда, то правда.

— Тогда, в субботу, я подумал, что Ларс-Гуннар прав и ты действительно приехала сюда, чтобы шпионить за кем-то. Ты уже говорила мне, что ты не журналист. Однако это не значит, что ты не работаешь на газету, ведь так?

— Нет-нет… — решительно замотала головой Ребекка. — Первый раз я действительно оказалась здесь случайно, просто мы с Торстеном Карлссоном решили пообедать.

— Это тот тип, с которым ты тогда приехала?

— Да, я не люблю вспоминать о том, что со мной было в Йиека-ярви. Это… просто так получилось. И вот я приехала сюда, чтобы немного успокоиться. Я не решалась одна ехать в Курраваара взглянуть на дом моей бабушки и поэтому взяла с собой Винни… чтобы было не так страшно.

Последнюю фразу она произнесла с улыбкой.

— Я пришла, чтобы заплатить за комнату. — Ребекка протянула Мике деньги.

Мике взял плату и отсчитал сдачу.

— Это с учетом того, что ты у меня заработала, — сказал он. — Кстати, что твой шеф говорит по поводу того, что ты устроилась здесь посудомойкой?

Ребекка рассмеялась.

— Сказал, что ты умело взял меня в оборот.

— Попрощайся с Винни, — напомнил Мике, — ты ведь будешь проезжать их дом. Справа от часовни…

— Я знаю, но не уверена, что решусь на это. Его папа…

— Сейчас Ларс-Гуннар в городе, и Винни остался один.

«Ни за что, — подумала Ребекка. — В конце концов, всему есть предел».

— Передавай ему привет от меня, — сказала она Мике.

Из машины Ребекка позвонила Монсу.

— Я все сделала, — отчиталась она.

И Веннгрен почти машинально ответил ей то, что в таких случаях говорил своей жене:

— Ты моя девочка!

И тут же быстро добавил:

— Отлично, Мартинссон. Я тороплюсь на совещание. Созвонимся позже.

Ребекка застыла с телефоном в руках.

«С Монсом Веннгреном чувствуешь себя как в горах, — подумала она. — Сначала льет дождь и все ужасно. Дует ветер, ты промок насквозь и не знаешь, где находишься, карта совершенно не совпадает с реальным ландшафтом. И вдруг небо проясняется, обувь и одежда мигом высыхают на ветру. Ты садишься на пологий склон и любуешься утопающей в солнечном свете долиной. Все прекрасно».

Ребекка набрала номер Марии Тоб, но ответа не получила. Тогда она послала СМС: «Все хорошо. Звони».

Отправившись в путь по проселочной дороге, Ребекка включила радио и нашла какой-то развлекательный канал. На повороте возле часовни она увидела Винни. Девушке стало стыдно за то, что она не попрощалась со своим другом, и она подняла руку в знак приветствия. Винни, в свою очередь, помахал ей, а потом устремился вслед за машиной. Он никак не мог ее догнать, но не сдавался. В конце концов юноша рухнул на землю и скатился в канаву. Ребекка остановилась. Она наблюдала за Винни в зеркало заднего вида. Он не поднимался. Тогда девушка вышла из машины и двинулась ему навстречу.

— Винни! — звала она. — Винни!

Ребекка боялась, что он стукнулся головой о камень. Однако, завидев ее, молодой человек заулыбался. Он лежал в канаве на спине, как жук.

— Бекка! — сказал Винни.

«Разумеется, я должна с ним попрощаться, — укоряла себя Ребекка. — Что я за человек!»

Винни поднялся, Ребекка принялась его отряхивать.

— Привет, Винни, — улыбнулась она. — Как здорово, что я…

— Пойдем! — перебил ее Винни. — Пойдем!

Он вцепился Ребекке в рукав и куда-то потащил ее. А потом повернулся и потрусил в сторону своего дома.

— Нет, мне нельзя… — начала было Ребекка.

Но Винни не останавливался. Он трусил вперед, явно надеясь, что она последует за ним.

Ребекка оглянулась на свою машину. Поскольку та стояла на видном месте на обочине дороги, девушка решила, что вполне может позволить себе отлучиться на некоторое время, и пошла за Винни.

— Подожди меня! — крикнула она ему.

~~~

Лиза Стёкель остановила машину возле ветеринарной клиники. Собаки сразу узнали это невеселое место. Они дружно привстали на задние лапы, поджали хвосты и, тяжело дыша, глядели в окно. Языки свешивались из их раскрытых пастей. Немец принялся скулить, он всегда так делал, когда нервничал. На его бурой груди, словно снег, лежала белая перхоть.

Лиза направилась к дверям, оставив своих питомцев в машине. Их взгляды выражали удивление и один-единственный вопрос: «Разве нам туда не надо? Неужели на этот раз их не будут мучить уколами, осмотрами и неприятными запахами?»

Навстречу Лизе вышла ветеринар Анетте. Они договорились о цене. Анетте справится одна, тем более что в клинике сейчас никого нет, кроме нее: ни персонала, ни посетителей. Лизу тронуло ее понимание.

— Ты заберешь их с собой? — Вот единственный вопрос, который задала ей врач.

Лиза покачала головой. Теперь это не имело никакого смысла. Все решено, ее питомцев скоро выбросят на помойку. Лиза старалась не думать о том, что делает.

— Мне заводить их по одному или всех сразу? — в свою очередь, спросила она Анетте.

Та подняла на нее глаза.

— Я думаю, что тебе будет тяжело заводить их по одному, — ответила она. — Если у нас не получится справиться со всеми сразу, я дам им успокоительное.

Лиза, пошатываясь, побрела к машине.

— Сидеть! — приказала она собакам, открыв багажник.

А потом она связала их между собой, чтобы никто не смог убежать.

Она прошла коридор, завернула за угол, миновала приемную и комнату для осмотров. Анетте открыла ей дверь в операционную.

Собаки тяжело дышали, с усилием царапали когтями пол и рвались с поводков. Лиза с трудом сдерживала их, следуя за Анетте.

Наконец они на месте. В этой отвратительной комнате с красным полом и коричневыми обоями под мрамор все отдавало мертвечиной. Животные настолько сильно исцарапали здесь пол своими когтями, что образовалась темно-красная тропинка, ведущая от двери к столу. На одном из стенных шкафов висел тошнотворный плакат, изображающий маленькую девочку среди цветов на лугу. Малышка держала в объятиях щенка. На циферблате настенных часов между отметками десять и двенадцать красовалась надпись: «Время пришло».

Анетте закрыла за собой дверь. Лиза сняла с собак ошейники и поводки.

— Начнем с Бруно, — сказала она ветеринару, — он такой упрямый. Ты его знаешь.

Врач кивнула. И пока Лиза прощалась с Бруно, трепала его за ушами и гладила грудь, она вводила ему в мышцу передней лапы успокоительное.

— Хороший мальчик, — говорила Лиза, а Бруно некоторое время смотрел ей прямо в глаза, что собакам совсем не свойственно, а потом отвернулся. Он ведь был воспитанный пес.

— Он терпеливый, — ласково повторяла Лиза и шлепнула Бруно по спине, когда Анетте убрала шприц.

И вот Лиза сидит у стены под окном, спину ей греет батарея. Моррис, Бруно, Карелин и Майкен лежат вокруг нее. Пока что они спят. На одном бедре хозяйки покоится голова Майкен, на другом Морриса. Анетте подвигает к ней Карелина и Бруно, чтобы Лиза могла проститься со всеми сразу.

Лиза не может говорить, только чувствует боль в шее и гладит рукой их теплые тела.

«И вы любили меня», — думает она.

У нее все так сложно, а собачья любовь, как и радость, проста. Бегать по лесу, а потом нежиться, согреваясь теплом друг друга, — вот счастье.

Анетте возится с электробритвой, а потом вставляет канюлю с перманентом каждому в переднюю лапу. Дело спорится в ее руках. Она почти управилась. Осталось последнее.

Что ты скажешь им на прощание, Лиза? Боль в шее становится нестерпимой, скоро она распространится на все тело. Лизу трясет, словно у нее жар.

Страницы: «« ... 1112131415161718 »»

Читать бесплатно другие книги:

Где-то там за горизонтом еще гремит эхо войны, а здесь тишина. В старинной усадьбе Йоркшира, вдали о...
Перед вами захватывающая предыстория событий, описанных в книгах серии «Дневники вампира»....
Четыре очень разные женщины…...
Аристократ и джентльмен Лайл Мессинг, лорд Блэкстон, на грани разорения. Тайная служба короны предла...
Мадлен Вальдан весьма успешно играла роль блестящей куртизанки, в действительности находясь на тайно...
Юная Каллиопа Уортингтон словно попала в страшную сказку: укрывшись от непогоды в заброшенном имении...