Джек Ричер, или 61 час Чайлд Ли

9

Пришел полицейский из машины на улице и добавил суматохи. Из бестолкового говора Ричер выцедил факты. Картина получалась такая: согласно последнему распоряжению Холланда об усиленном режиме несения службы все были подняты по тревоге. Город патрулировали с особой бдительностью. Полицейский Монтгомери, из новых, заехал на автостоянку к северо-востоку от центра и увидел автомобиль Питерсона, как будто бы пустой, с работающим мотором, опущенным стеклом в окне водителя, упершийся бампером в кирпичную стену. На переднем сиденье лежал мертвый Питерсон с пулей в голове.

Ричер подошел к окну гостиной и смотрел на безмолвную улицу, оставив полицейских наедине с их горем. Он слышал их голоса. Сейчас они переживали короткую фазу, когда люди отказываются верить известию. Может быть, все не так. Доклады с места бывают неточны. А раны в голове иногда создают ложное впечатление. Но в девяноста девяти случаях из ста надеяться на лучшее — значит впустую тратить время. Ричер это знал. Он был оптимистом, но не был фантазером.

Дурную весть подтвердил через пять минут начальник полиции Холланд. Он приехал, припарковал машину и вошел в дом. Три пункта в его программе. Первый: он хотел лично сообщить новость подчиненным. Второе: их мысли должны обратиться к исполнению обязанностей. Он приказал мужчине-полицейскому вернуться в машину на улице, дневной смене — вернуться в спальню, одной ночной дежурной — в библиотеку, а другой — следить за входом. Он был приличным начальником. Не вполне соответствовал должности, но ходить и говорить еще мог. Ричер встречал таких начальников полиции, которые и на это не были способны в критический момент. Третьим пунктом в программе Холланда было что-то среднее между приглашением и приказом. Он попросил Ричера поехать с ним и осмотреть место преступления.

Шум поднял Джанет Солтер с постели, и сейчас она скрывалась на кухне. Там ее и нашел Ричер. Револьвер был у нее в кармане.

— Я знаю, что делать. Подвал, револьвер.

— Когда?

— Как только что-то случится, — сказала она. — Или до этого.

Ричер сел в машину рядом с Холландом. Холланд развернулся и поехал в город. По переулкам, сворачивая то налево, то направо, он доехал до квартала простых двухэтажных кирпичных домов. Большинство из них выглядели покинутыми. Три подряд были снесены, на их месте образовалась площадка. Видимо, днем ее использовали как стоянку, но сейчас она пустовала. Ее охраняли две патрульные машины.

Машина Питерсона стояла на левом краю. Мотор ее по-прежнему работал. Окно водителя — по-прежнему открыто. Передний бампер упирался в кирпичную стену.

Холланд остановился у бордюра и вылез. Ричер — следом. Они вошли на стоянку. Опасности затоптать следы и отпечатки шин не было. Потому что не было следов. Изрытый снег походил на рифленое железо. Они подошли к машине Питерсона сзади и остановились у двери водителя. Заглянули в открытое окно. Питерсон упал набок, торс его был повернут. Пистолет лежал в кобуре.

Ричер обошел машину сзади, открыл переднюю пассажирскую дверь и присел. Питерсон смотрел на него невидящими глазами. Посреди лба у него был третий глаз — в точности как у адвоката на восточной дороге. Девять миллиметров, почти наверняка.

Селектор передач стоял на D — движение. Регулятор печки — на 20 градусах. Радио — на самой малой громкости.

— Да, — сказал Ричер.

— Что, по-вашему, здесь произошло? — спросил Холланд.

— Не знаю.

— Почему он не поехал прямо домой?

— Не знаю.

— Он искал убийцу, — решил Холланд. — Но у него не было такой задачи. Хотел произвести на вас впечатление.

— На меня?

— Вы, можно сказать, сделались его наставником. Помогали ему. Может быть, даже вели. Обсуждали с ним ситуацию. Он хотел раскрыть дело. Искал вашего уважения.

— Или вашего, — возразил Ричер. — Может быть, хотел оправдать басню, которую вы запустили вечером по рации.

Молчание. Потом Холланд спросил:

— Что здесь произошло?

— Он увидел кого-то на стоянке. Скорее всего — в машине или в грузовике. Подъехал, остановился, борт к борту. Почти впритирку. Убавил громкость в приемнике, открыл окно, чтобы поговорить. Тот его застрелил. Он повалился и умер, нога сползла с тормоза. Машина въехала в стену.

— Картина такая же, как с адвокатом.

— Похожая.

Оба стояли молча. Наконец Холланд спросил:

— Стоит поискать гильзу?

Ричер покачал головой:

— То же, что и с адвокатом. Гильза осталась в машине стрелка.

Ричер видел на лице Холланда немой вопрос. Кто был этот убийца?

Неудобный вопрос — и ответ неприятный. Ричер сказал:

— Теперь я понял, зачем я вам здесь понадобился. Чтобы я дал заключение. Я — не вы. Независимый голос.

Холланд не ответил. Ричер сказал:

— Давайте погодим. Подумаем минутку.

Холланд и Ричер поехали в полицию. Они подошли к столу, за которым работал Питерсон. Холланд сказал:

— Проверьте его электронную почту и автоответчик. Может быть, пришло что-то такое, из-за чего он туда поехал.

— Проверьте сами. Это ваше отделение. Я просто штатский.

— Не умею. Так и не научился. Я не в ладах с техникой.

Ричер повозился с телефоном и компьютером. Пароль не требовался. Было только одно сообщение от Ким Питерсон в начале седьмого, когда Питерсон с Ричером, просмотрев тюремную видеозапись, поехали обратно к Джанет Солтер. В голосе Ким слышался мужественно скрываемый испуг и покорность обстоятельствам: «Когда ты приедешь домой?»

Ричер зашел в электронную почту. Тоже одно стандартное вечернее сообщение дорожно-патрульной службы — всем полицейским подразделениям штата. Искать три угнанные из разных мест машины, а также насос «Исудзу» серии А, автоцистерну с противообледенительной жидкостью, похищенную двумя служащими коммерческого аэродрома к востоку от Рапид-Сити, и помповое ружье «Итака», украденное в Пирре.

— Ничего, — сказал Ричер.

Холланд сел.

— Три вопроса, — сказал Ричер. — Почему адвокат остановился на дороге, ничего не опасаясь? Почему Питерсон заехал на площадку? И почему он убит именно сегодня вечером?

— Ответы?

— Потому что адвокат не видел в этом опасности. Потому что Питерсон не подозревал об опасности. И потому, что вы объявили о найденном метедрине по полицейской радиосети.

Холланд кивнул:

— Убийца — один из нас. Полицейский.

Холланд и Ричер составили версию. Наличие продажного полицейского в городе объясняло, почему проверка приезжающих оказалась бесполезной. Продажный полицейский в машине посигналил фарами. Может быть, даже помахал рукой в перчатке — тогда понятно, почему осторожный адвокат затормозил на пустынной дороге. Продажный полицейский услышал победную реляцию Холланда этим вечером — тогда понятно, почему вскоре после этого погиб Питерсон. Холланд объявил, что завтра с утра Питерсон позвонит в Управление по борьбе с наркотиками. Продажный полицейский заехал на площадку и, может быть, возбужденно махал рукой — тогда понятно, почему Питерсон, ничего не заподозрив, подъехал прямо к нему. Продажный полицейский был вынужден поехать со всеми к тюрьме, когда раздалась сирена, — этим объясняется, почему Джанет Солтер осталась жива во время беспорядков в тюрьме. Холланд сказал:

— Это моя вина. Эндрю убит из-за того, что я объявил по радио.

— Я мог бы поступить так же. Не казните себя.

— Как я могу? Подозреваю, за всем этим стоит мексиканец.

— Платон, — сказал Ричер.

— Как он втянул нашего человека? Деньги?

— Чаще всего — они.

— Кто он?

— Не знаю.

— Кто-нибудь из новых, думаю. Я их почти не знаю. В отделении — бардак, и это тоже моя вина. Уже не справляюсь.

— Расскажите мне о Каплере, — попросил Ричер.

— У него были неприятности в Майами. Ничего не доказано, но были слухи. Какие-то деньги, связанные с наркотиками.

— Вам надо присмотреться к нему и к Лоуэллу. И к Монтгомери.

— Надо вызвать их? — спросил Холланд.

— Самое надежное — вызвать всех.

— Охрана миссис Солтер вне подозрений. Они не отлучались сегодня вечером. У них алиби. Так что пусть остаются на месте.

— Но сначала их надо предупредить, — сказал Ричер. — Если он почувствует, что сеть стягивается, он может сделать последнюю попытку.

— Тогда он может не явиться. Не подчиниться моему приказу.

— И этим себя выдаст.

— Так что? Я их вызываю?

— Я бы вызвал, — сказал Ричер.

Холланд стал звонить. Сначала было семь разговоров — с четырьмя женщинами и тремя мужчинами, охранявшими миссис Солтер. Разговоры были щекотливые. «Кто-то из ваших коллег — убийца. Не доверяйте никому, кроме себя». Потом он сделал общий вызов по радиосети и приказал всем остальным полицейским, где бы они ни были и чем бы ни занимались, и дежурным, и свободным, прибыть в полицию в течение получаса. Ричер счел это небольшой тактической ошибкой. Лучше было потребовать немедленной явки. Может, это и не ускорило бы дела, но дать им пусть и короткий срок — значит предоставить убийце время и пространство для действий. Притом в идеальной обстановке хаоса и недоумения, когда полицейские мчатся по всему городу. Это будут рискованные полчаса.

Холланд вставил микрофон на место:

— Ким Питерсон еще не знает.

— Не сообщайте ей по телефону, — сказал Ричер.

— Понимаю. Я звоню дежурному. Хочу, чтобы сообщили ей вы. Дежурный вас отвезет, а через час заберет оттуда.

— Вы серьезно? — удивился Ричер.

— Самому мне некогда. У меня здесь будет дел невпроворот.

— Да кто я такой? Это ваша обязанность, не моя.

— Вы должны ей сообщить, — сказал Холланд. — Я просто не могу. Хорошо?

Калеб Картер знал понемногу о самых разных вещах, но отрывочно и не систематически, и это не приносило ему дивидендов — ни в виде хороших отметок в школе, ни в смысле возможности устроиться на хорошую работу. Он пошел в Департамент исправительных учреждений. Его обучили и приписали к ночной смене в окружной тюрьме. В смене из четырех человек он был новеньким. Работа в ночной смене легкая. Камеры запираются до их прихода и отпираются, когда они уже сдали дежурство. Задача одна: следить, не понадобилась ли кому-нибудь из заключенных срочная медицинская помощь.

Это предполагало десять обходов за ночь — каждый час. Понятно, большинство обходов пропускалось. Проще сидеть в дежурке, играть в покер или смотреть порно по Интернету. Но вчерашние беспорядки в тюрьме штата встряхнули здешний персонал. Старший смены постановил, что сегодня ночью будет два обхода, однако прошло уже четыре часа с начала смены, а они не сделали и первого. Так что теперь речь могла идти только об одном обходе. Естественно, совершит его Калеб, новенький. Он отправится скоро, но не прямо сейчас, потому что путешествует по сайтам с голыми девицами. Работа подождет.

Ричер выбрался из «форда» перед дорожкой к дому Питерсона и подождал, когда дежурный отъедет. Потом направился к дому. Он шел словно в белом туннеле. Сугробы слева и справа возвышались на пять футов. На развилке дорожек он свернул влево. Дул сильный ветер. Местность была равнинная, открытая. Так сильно Ричер никогда еще не мерз.

Перед дверью он замер на секунду, потом поднял руку и постучал. Самый страшный звук на свете. За полночь, семья полицейского одна в доме, стук в дверь. Хороших известий быть не может. Ким все поймет в первый же миг. Она открыла. Короткий взгляд, и от надежды не осталось и следа на лице. Не муж. Он не уронил ключи в снег. Не напился до того, что не может найти замочную скважину. Она упала. Как будто под ней открылся люк.

Калеб Картер взял черный фонарь с полки у двери. К стене был привинчен большой блокнот с ручкой на шнурке. Калеб записался на пятый обход. Предыдущие четыре записи были липовые. Он вышел из дежурки в коридор.

В окружной тюрьме содержались по большей части местные, которые не нашли возможности внести залог. Ждали суда. В двухэтажном здании, V-образном в плане, было шестьдесят камер — по пятнадцать в секции. Все камеры были заняты.

Калеб начал с дальнего конца восточного крыла на первом этаже. Дошел до конца, повернулся кругом, включил фонарь и уже медленнее пошел обратно. Камеры располагались слева. Спереди забраны решеткой; справа в камере — кровать; в заднем левом углу — раковина с туалетом. Напротив кровати — стол.

На кроватях лежали люди. В большинстве — спали под серыми одеялами, храпели. Некоторые бодрствовали.

Калеб дошел до угла и проверил первый этаж западного крыла. Пятнадцать камер, пятнадцать кроватей, пятнадцать человек на кроватях, двенадцать спят, трое не спят, больных нет.

Он поднялся на второй этаж, восточное крыло. Картина та же.

Мимо лестницы — в западное крыло. Первая камера, человек под одеялом, не спит. Вторая камера, человек под одеялом, спит; третья камера — то же самое.

И далее по коридору. В шестой камере лежал толстый, тот, который ни с кем не разговаривал. Только с байкером из седьмой.

Но байкера в седьмой не было. Седьмая камера была пуста.

Ричер не успел поймать Ким, она упала на пол веранды. Он нагнулся и подсунул руку под ее плечи. Она была без сознания. Он продел другую руку ей под колени и поднял, отнес ее в комнату и опустил на потертый диван рядом с печью.

Ричеру случалось видеть женщин в обмороке. Он не раз стучал в двери после полуночи. Он знал, что делать. Как и все остальное в армии, ему подробно это объясняли. Обморок при потрясении — это обычная вазовагальная реакция организма. Частота сердцебиения падает; сосуды расширяются; гидравлическое давление, нагоняющее кровь в мозг, уменьшается. План помощи — из четырех пунктов. Первое — подхватить пострадавшую. Тут он оплошал. Второе: уложить ее, чтобы ноги были повыше, а голова ниже — под действием тяжести кровь прильет к мозгу. Это он сделал. Ноги Ким лежали на подлокотнике дивана, а голова на сиденье. Третье: проверить пульс. Это он сделал. Пульс был нормальный. Четвертый пункт: активизировать пострадавшую громкими криками или легкими пощечинами. Последнее всегда казалось ему жестокостью по отношению к овдовевшей. Но он пересилил себя. Заговорил ей на ухо, тронул ее щеку, похлопал по руке.

Ким Питерсон открыла глаза. Он спросил:

— Вы меня помните?

— Конечно.

— Боюсь, у меня плохие известия.

— Эндрю погиб.

— Да. Мне очень жаль. Его застрелили в городе.

— Кто его застрелил?

— Мы думаем, тот, кого мы все искали.

— Вы знаете, он был хорошим человеком, — сказала она.

— Знаю.

— У меня два мальчика. Что мне делать?

— Приспосабливаться. День за днем, час за часом, минута за минутой. Секунда за секундой.

— Да.

— С этой секунды. Надо, чтобы кто-то побыл с вами в доме.

— Почему не пришел сам Холланд?

— Он хотел, но он должен начать большое расследование.

— Я вам не верю. Не верю, что он хотел прийти.

— Он считает себя ответственным. Как всякий хороший начальник полиции. Кому я могу позвонить?

— Соседке. Алисе.

— Какой у нее номер?

— Кнопка три на телефоне.

Там, где комната соединялась с кухней, лежал радиотелефон.

— Не вставайте, — сказал Ричер и отошел от нее. Он взял телефон, нажал кнопку памяти и цифру 3. Длинные гудки, один за другим. Наконец в трубке послышался сонный женский голос. Ричер спросил: — Это Алиса?

— Да. Кто вы?

— Я у Ким Питерсон. Вашей соседки. Ей очень нужно, чтобы вы сейчас пришли. Ее мужа убили.

Молчание на том конце. Потом Алиса заговорила, но Ричер уже не услышал ее слов. Они утонули в другом звуке. Внезапном. Пронзительном. Он шел снаружи. Вой и плач.

Тюремная сирена.

00.55. Осталось три часа.

В голове у Ричера возникла картина сумасшествия: вызванные Холландом полицейские мчатся с разных сторон к отделению и, услышав сирену, сразу поворачивают в другую сторону. Охранницы Джанет Солтер выбегают в ночь, едут к тюрьме, бросив ее одну. Одну, а для убийцы это последний шанс перед тем, как удрать, спасая шкуру, или вновь раствориться среди коллег.

Ричер положил телефон и повернулся к Ким:

— Мне надо уехать. Алиса идет к вам.

Он открыл входную дверь. Перед ним была расчищенная дорожка. Пятьдесят футов до развилки и еще пятьдесят до улицы. Миля до города и еще одна до дома миссис Солтер.

Но — пешком. Машины нет. Он закрыл за собой дверь и направился к сараю. Старый пикап с отвалом стоял на месте. Без ключа.

Ричер торопливо вернулся к дому. Постучал в дверь. Ким Питерсон снова открыла. Шок прошел. Теперь она была во власти кошмара. Она поникла, смотрела отсутствующим взглядом и горько плакала.

— Простите, — сказал он, — мне нужен ключ от пикапа.

— Он у Эндрю на связке. У него в кармане.

— Запасного нет?

— Не думаю. — Она повернулась и ушла от него в переднюю. Споткнулась, оперлась рукой о стену, чтобы не упасть.

Ричер закрыл дверь и стал ждать снаружи. Алису. Равнина Южной Дакоты была широка и малолюдна. Дома стояли далеко друг от друга. Алиса приедет. Он одолжит у нее машину.

Ричер ждал. Алиса пришла пешком. Он увидел ее за сто ярдов при лунном свете. Она была высокая, встрепанная, оделась наспех, спешила и оскальзывалась на льду. Она шла по дороге. Ричер встретил ее на повороте к дому. Спросил:

— У вас нет машины?

— Не завелась. Как Ким?

— Плохо, — сказал он.

— Что случилось?

— Эндрю кто-то застрелил. На пустой стоянке.

— Какой ужас.

— Идите к ней. Ночь будет долгой.

— Долгой будет не только ночь.

— Позвоните ее отцу.

— Позвоню. — Она пошла по дорожке к дому.

А Ричер — по улице налево. Когда он дошел до узкого проселка, ведущего в город, сирена смолкла, и на снежную равнину опустилась ночная тишина. Ветер дул в лицо. Ричер оглянулся. Он прошел полтораста ярдов. Всего только. А впереди две мили.

Ричер очень замерз и не то бежал, не то шел по колеям, оставленным машинами. Он тяжело дышал, морозный воздух обжигал трахею, драл легкие. Он хрипел и кашлял. Две мили — не меньше тридцати минут. Слишком долго. Безумие, думал он. Неужели никому из них не хватит смелости остаться с ней?

«Я знаю, что надо делать», — сказала Джанет Солтер.

Ричер рысил дальше. Впереди банк. Окраина города. Он прибавил ходу. Слева и справа, одно за другим, здания. Гастроном, аптека, винный магазин, химчистка. Ричер спешил. Перед полицией повернул на юг. Еще миля.

Он бежал посередине главной улицы. Ни души. Миновал ресторан. Закрыт, никого. Четыреста ярдов до улицы Джанет Солтер. Сорок пять секунд для приличного бегуна. У Ричера ушло две минуты. Автомобиля, преграждавшего улицу, и след простыл. Ричер побежал к дорожке Джанет Солтер.

В доме свет. Никакого движения. Ни звука.

Он замер на секунду, потом побежал к дому.

Ричер поднялся на веранду. Дверь заперта. Он позвонил. Безмолвный дом огласился звоном. Никакого ответа. Это хорошо. Она не услышала у себя в подвале.

Он заглянул в окно с цветными стеклами. В прихожей все еще горел свет. Через синее стекло он увидел искривленную комнату. Стул. Столик с телефоном. Лестница, ковер, картины.

Никакого движения. Никого. Никаких признаков беспорядка.

Он отошел от двери и спустился с веранды. Побрел в снегу вокруг дома к заднему фасаду. Осматривая дом в прошлый раз, он обратил внимание на основательный латунный замок кухонной двери. Косяк же, в который врезана запорная планка, был из мягкой древесины, к тому же столетнего возраста. А на парадной двери косяк был из лакированного каштана. Такой заменить сложнее. Учитывая это, разумнее было вломиться через черный ход.

Он поднял ногу и ударил подошвой дверь прямо под замком. Сама дверь осталась цела, но запорную планку вырвало. Дверь распахнулась. Он вошел в кухню. Закрыл за собой дверь. Из кухни — в задний коридор. Дверь внизу лестницы была закрыта.

— Джанет! — позвал он. — Это я, Ричер. — Молчание.

Ричер нажал на ручку. Дверь открылась. Он снял перчатку и вынул из кармана револьвер. Вошел в подвал. Зажег свет.

В подвале никого не было. Он стал подниматься по лестнице, глядя поверх револьверного ствола. Опять позвал:

— Джанет?

Ответа не было. Плохо дело.

Он поднялся на кухню. Прошел по коридору. Все тихо.

Ее он нашел в библиотеке. Она сидела в своем любимом кресле, с книгой на коленях. С открытыми глазами. В центре ее лба было пулевое отверстие.

Словно третий глаз. Девять миллиметров, почти наверняка.

Долго, очень долго в голове у Ричера не было ни одной мысли. Больно было только телу. Оно оттаивало. Уши горели так, будто их жгли паяльной лампой. Потом стал отходить нос, потом щеки, потом губы, подбородок, потом руки. Он сидел на стуле в прихожей и качался, от боли стиснув руками грудь.

Ричер обхватил голову руками. Поставил локти на колени и смотрел в пол. Он проследил по очереди за каждым тусклым цветным завитком в узоре ковра. Дойдя до центра завитка, он поднимал глаза. Джанет Солтер встречала его взгляд. Она сидела наискосок от него за дверью библиотеки.

Он смотрел на нее, сколько мог выдержать; потом опускал взгляд. Служить и защищать, он сказал. Всегда при исполнении. Пустые слова. Трепло, самозванец, неудачник. И всегда им был.

Он взял трубку. Набрал знакомый номер. Когда ответил автомат, он набрал цифрами 110 и попросил Аманду. Щелчок, жужжание. Сьюзан сказала:

— Ричер? Что у вас?

— Вы когда-нибудь были голодны? — спросил он.

— Голодна? Конечно. Бывала.

— Я однажды голодал шесть месяцев. Во время войны в Заливе. Когда нам надо было выбросить Саддама из Кувейта. Моя часть прибыла туда в самом начале. Мы пробыли до конца. И все время голодали. Есть было нечего. Мы терпели. Такая большая затея — непременно бывают накладки. Лучшее, что было, шло к тем, кто вел боевые действия. Так что никто не скандалил. Но удовольствие маленькое. Я отощал. Потом мы отправились домой, я отъелся, как боров, и забыл об этом.

— А потом?

— Через несколько лет мы ехали на поезде по России. У них были американские пайки. Когда мы вернулись, я провел маленькое расследование: в чем там было дело. Выяснилось, что тыловик десять лет торговал нашим продовольствием, там и сям понемногу — продавал русским, индийцам, китайцам. Осторожно продавал. Запасы были такие, что никто не замечал. Но с Ираком он вляпался. Потребности резко возросли, а запасов нет.

— Тот генерал?

— Недавно произведенный. А до того все время был полковником. Не семи пядей во лбу, но довольно осторожный. Хорошо заметал следы. Я не хотел этого так оставить. Это было личное. Мои люди из-за него жили впроголодь.