Мелкие боги Пратчетт Терри

– Отливка не так уж в’жна… – пробормотал Бедн, едва не падая. – Вот р’чаги ‘правления…

Лю-Цзе аккуратно подхватил его и усадил на кучу угля. Потом еще какое-то время смотрел на пламя. Стальной слиток тускло светился в форме.

Он вылил на него ведро холодной воды, подождал, пока рассеется огромное облако пара, потом вскинул метлу на плечо и убежал.

Люди, которые всегда считали Лю-Цзе лишь неясной фигурой, неторопливо размахивавшей метлой, поразились бы скорости его бега, особенно если учитывать тот факт, что недавно ему исполнилось шесть тысяч лет, а питался он только бурым рисом и зеленым чаем с кусочком прогорклого масла.

Приблизившись к воротам Цитадели, он замедлил свой бег и принялся мести улицу. Он подметал ее, пока не подошел к воротам, потом обмел вокруг них, кивнул и улыбнулся стражнику. Тот сначала смерил его свирепым взором, но потом решил не связываться с полоумным стариком. Лю-Цзе отполировал ручки ворот и, не переставая подметать, двинулся по переулкам и галереям к садику Бруты.

Там, среди дынь, он увидел сгорбившуюся фигуру.

Лю-Цзе отыскал циновку и поспешил обратно в сад, к сгорбившейся фигуре Бруты, на коленях у которого лежала мотыга.

За свою долгую жизнь он перевидал бесчисленное множество искаженных страданиями лиц, целые цивилизации не видели столько страдающих людей, но лицо Бруты… страшнее зрелища он не видел ни разу. Он накинул циновку на плечи епископа.

– Я его не слышу, – прохрипел Брута. – Может, он слишком далеко? Надеюсь на это. Он остался где-то там… В милях отсюда!

Лю-Цзе улыбнулся и кивнул.

– Все повторится снова. Он никогда никому не говорил, как можно поступать, а как – нельзя. Его это просто не интересовало!

Лю-Цзе опять кивнул и улыбнулся. Зубы его были желтыми. На самом деле это был двухсотый комплект.

– А следовало бы немножко поинтересоваться.

Лю-Цзе удалился в своей угол, но скоро вернулся оттуда, держа в руках неглубокую чашу с каким-то чаем. Он кивал, улыбался и протягивал ее Бруте, пока тот не взял чашку и не сделал глоток. На вкус чай напоминал горячую воду с привкусом лаванды.

– Ты совсем не понимаешь, о чем я говорю, да? – спросил Брута.

– Не все, – ответил Лю-Цзе.

– Так ты можешь говорить?

Лю-Цзе прижал к губам морщинистый палец.

– Большой секрет.

Брута смотрел на щуплого старичка. «Что я о нем знаю? – мелькнула у него мысль. – О нем вообще никто ничего не знает…»

– Ты говоришь с Богом, – промолвил Лю-Цзе.

– Но откуда?..

– По приметам. Человек, разговаривающий с Богом, живет трудной жизнью.

– Ты прав. – Брута посмотрел на Лю-Цзе поверх чаши. – Что ты здесь делаешь? Ты не омнианин и не эфеб.

– Вырос неподалеку от Пупа. Очень давно. Теперь Лю-Цзе – чужестранец, куда бы он ни пришел. Изучал религию в храме на родине. Теперь хожу туда, где есть работа.

– Возишь землю и подрезаешь растения?

– Конечно. Никогда не был епископом или важной персоной. Они проживают опасные жизни. Всегда вытирал скамьи в церквах, подметал за алтарем. Никто не пристает к человеку, который занят полезным трудом. Никто не пристает к маленькому человеку. Даже имени его никто не помнит.

– Я тоже хотел стать таким! Но у меня не получилось.

– Тогда найди другой способ. Лю-Цзе учился в храме. У древнего учителя. Если попадал в беду, всегда вспоминал слова древнего и достойного почитания учителя.

– И что же это за слова?

– Древний учитель говорил: «Эй, мальчик! Что ты ешь?! Надеюсь, принес для всех?!» Древний учитель говорил: «Ты плохой мальчик! Почему плохо учил урок?» Древний учитель говорил: «Над чем этот мальчик смеется? Если никто не скажет, зачем он смеется, весь класс остается после уроков!» Если вспомнить эти мудрые слова, жизнь не кажется слишком плохой.

– Что мне делать? Я не слышу его!

– Делай то, что должен. Если Лю-Цзе что-то понимает, этот путь ты должен пройти один.

Брута обхватил руками колени.

– Но он ничего такого мне не говорил! Где его хваленая мудрость? Все остальные пророки возвращались с какими-нибудь заповедями.

– А где они их брали?

– Мне кажется… они сами их придумывали.

– Вот и ты возьми их там же.

– И ты называешь это философией? – закричал Дидактилос, размахивая палкой.

Бедн обивал песчаную форму с рычага.

– Э-э… естественной философией, – поправил он.

Палка со звоном опустилась на корпус Движущейся Черепахи.

– Такому я никогда тебя не учил! – закричал философ. – Философия должна делать жизнь лучше!

– Она и сделает жизнь лучше. Для многих людей, – возразил Бедн. – Поможет свергнуть тирана.

– А потом? – спросил Дидактилос.

– Что потом?

– А потом ты разберешь ее на части? – спросил старик. – Расплющишь? Снимешь колеса? Выбросишь все эти шипы? Сожжешь чертежи, когда цель будет достигнута?

– Ну… – нерешительно произнес Бедн.

– Ага!

– Что «ага»? А что, если сохранить ее? Как средство устрашения других тиранов?

– Думаешь, тираны не сумеют сделать такую же?

– Тогда я сделаю… еще больше! – закричал Бедн.

Плечи Дидактилоса бессильно опустились.

– Да, – сказал он, – в этом я не сомневаюсь. Тогда все в порядке. О боги, подумать только, а я волновался. Ладно, пойду отдохну где-нибудь…

Он вдруг стал выглядеть сгорбленным и очень старым.

– Учитель? – неуверенно окликнул Бедн.

– Не называй меня так. – Дидактилос на ощупь пробирался к выходу из амбара. – Как я вижу, о человеческой натуре ты уже узнал все, что только можно. Ха!

Великий Бог Ом вверх тормашками скатился в ирригационную канаву и приземлился на сорняки, которыми заросло ее дно. Схватившись ртом за какой-то корешок и подтянувшись, он все-таки сумел перевернуться.

Формы мыслей Бруты то возникали, то исчезали в его сознании. Слов он различить не мог, но этого и не требовалось. Не нужно смотреть на рябь на воде, чтобы понять, куда течет река.

Периодически, когда впереди показывалась сверкающая в сумерках точка Цитадели, он начинал мысленно кричать – громко, изо всех сил:

– Подожди! Только дождись меня! Не нужно этого делать! Мы можем отправиться в Анк-Морпорк! Это страна блестящих возможностей! С моим умом и твоей… и тобой мир станет нашим кальмаром! Зачем отказываться от столь…

А потом он скатывался в очередную борозду. Раз или два высоко в небесах мелькал силуэт орла.

– Зачем соваться в мясорубку? Эта страна заслуживает Ворбиса! Овцы заслуживают того, чтобы их погоняли!

Все было точно так же, когда его первого верующего забили камнями. Конечно, к тому времени у него были сотни других верующих. Но как было тоскливо… Как тревожно. Первый верующий навсегда остается в твоей памяти. Именно он придает тебе форму.

Черепахи не слишком приспособлены для передвижения по пересеченной местности. Для этого нужны либо лапы подлиннее, либо борозды помельче.

Ом определил, что по прямой он проходит не более четверти мили в час, а Цитадель находилась по меньшей мере в двадцати милях. Иногда, например по оливковым рощам, удавалось двигаться быстрее, но потом каменистая местность и ограды полей лишали его преимущества.

А еще в его голове постоянно жужжали мысли Бруты, словно какая надоедливая пчела вилась вокруг.

– Что у тебя есть? У него есть армия! У тебя есть армия? Сколько у тебя дивизий? – предпринял очередную попытку Ом, но докричаться опять не удалось.

Подобные мысленные крики отнимали много энергии, а запас энергии у отдельно взятой черепахи весьма ограничен. Ом нашел на земле гроздь винограда и принялся жадно поедать ее, вымазался с головы до лап, но силы все равно были на исходе.

А потом наступила ночь. Здесь ночи были не такими холодными, как в пустыне, но и не такими уж теплыми. Кровь его остывала, и он вынужден был ползти медленнее. Движение мыслей тоже затормозилось.

Теряешь тепло – теряешь скорость.

Ом забрался на муравейник…

– Ты умрешь! Погибнешь!

…И скатился кубарем с другой стороны.

Приготовления к инаугурации пророка-сенобиарха начались задолго до рассвета. Во-первых, – и совсем не в соответствии с традицией, – дьяконом Кусьпом и некоторыми его коллегами был произведен тщательный обыск храма. Они искали ловушки и тыкали пиками в углы, где могли притаиться лучники. У дьякона все-таки была голова на плечах, хотя и привернутая не по резьбе. Несколько отрядов он послал в город, чтобы произвести облаву на обычных подозреваемых. Квизиция всегда придерживалась мнения, что некоторых подозреваемых надо оставлять на свободе. Чтобы точно знать, где их найти, – в случае какой срочной надобности.

После этого дюжина жрецов помельче осмотрели храм и выгнали из него всех афритов, джиннов и демонов. Дьякон Кусьп молча следил за их работой. Сам он сверхъестественными существами никогда не занимался, зато прекрасно знал, что может сделать точно выпущенная стрела с ничего не подозревающим животом.

Кто-то похлопал его по груди. Он чуть не задохнулся от этого внезапного вторжения реальной жизни в ход его мыслей и машинально потянулся за кинжалом.

– О, – сказал он через мгновение.

Лю-Цзе кивнул, улыбнулся и показал метлой, что дьякон Кусьп стоит именно на том месте, которое он, Лю-Цзе, хотел бы подмести.

– Привет, желтопузый.

Кивок, улыбка.

– Ни словечка ведь не понимаешь, придурок?

Улыбка, улыбка.

– Вот кретин.

Улыбка. Улыбка. Внимательный взгляд.

Бедн чуть отступил назад.

– Итак, – промолвил он, – ты точно все понял?

– Пару раз плюнуть, – ответил Симони, удобно расположившийся в седле Движущейся Черепахи.

– Повтори, – велел Бедн.

– Загружаем-топку, – скороговоркой выпалил Симони. – Когда-красная-стрелка-укажет-на-XXVI, поворачиваем-бронзовый-кран; когда-засвистит-бронзовый-свисток, тянем-на-себя-большой-рычаг. Управление осуществляется веревками.

– Правильно, – кивнул Бедн, все еще испытывающий некоторые сомнения. – Учти, это очень точный прибор.

– А я – профессиональный солдат, – успокоил его Симони, – а не какой-нибудь суеверный крестьянин.

– Хорошо, хорошо. Ну… если ты так уверен…

У них даже осталось немножко времени внести в конструкцию Движущейся Черепахи последние изменения. Края панциря стали зазубренными, колеса ощетинились острыми шипами. И конечно, паровая труба… Насчет ее он испытывал некоторые сомнения, но…

– Все просто, – еще раз попытался успокоить его Симони. – Никаких проблем не будет.

– Тогда дайте нам один час. Вы должны оказаться у храма в тот самый момент, когда мы откроем двери.

– Хорошо. Понятно. Тогда вам пора. Сержант Фергмен покажет дорогу.

Бедн снова посмотрел на паровую трубу и прикусил губу. «Не знаю, какой эффект она произведет на врага, – подумал он, – но лично у меня от нее чуть сердечный приступ не случился».

Брута проснулся – или, по крайней мере, перестал пытаться спать. Лю-Цзе ушел. Скорее всего, опять что-нибудь подметает.

Юноша побродил немного по пустым коридорам отделения послушников. До инаугурации нового сенобиарха оставались считаные часы. Сначала нужно было провести великое множество церемоний. На Место Сетований придет каждый, кто хоть что-то из себя представляет, но еще больше придет тех, кто вообще ничего из себя не представляет. Мелкие храмы опустели, нескончаемые молитвы остались недопетыми. Можно было бы сказать, что Цитадель вымерла – если бы не чувствовался неразличимый ухом рев десятков тысяч пока что молчащих людей. Солнечный свет струился через световые колодцы.

Никогда прежде Брута не чувствовал себя таким одиноким. По сравнению с сегодняшним днем пустыня была праздником веселья. Вчера вечером… вчера вечером, когда рядом сидел Лю-Цзе, все казалось таким понятным. Вчера вечером он готов был немедленно выступить против Ворбиса. Вчера вечером он думал, что все-таки шанс у него есть. Вчера вечером было возможно все. Беда «вчерашнего вечера» состоит в том, что за ним всегда следует «сегодняшнее утро».

Он добрел до кухни, потом вышел на улицу. Пара поваров, занятых приготовлением ритуального блюда из мяса, хлеба и соли, не обратили на юношу никакого внимания.

Прислонившись к стене одной из скотобоен, он опустился на землю. Где-то рядом находились запасные ворота. Скорее всего, сегодня никто его не остановит, и ему удастся уйти. Сегодня стражники будут смотреть за тем, чтобы в Цитадель не проник кто-нибудь нежелательный.

Он мог просто взять и уйти. Пустыня – вот достаточно приятное место, разве что голод и жажда немножко мешают, но… Жизнь святого Когтея с его безумием и грибами начинала обретать определенную привлекательность. Одно дело – когда тебя дурят, и совсем другое – когда ты сам себя обманываешь; главное – делать это хорошо и не допускать промашек, чтобы самому себя случаем не разоблачить. Жизнь в пустыне настолько проще…

Ворота охраняли с полдюжины стражников, и взгляды у стражей были далеко не сочувствующими. Он вернулся на свое место за углом и мрачно уставился на землю.

Если бы Ом был жив, он бы наверняка подал хоть какой-нибудь знак…

Решетка рядом с сандалиями Бруты приподнялась на несколько дюймов и скользнула в сторону. Юноша с изумлением уставился на образовавшуюся в земле дыру.

Оттуда появилась голова в капюшоне, посмотрела на него и нырнула обратно. Из-под земли донесся жаркий шепот. Затем голова появилась снова, но на сей раз за ней последовало тело. Человек поднялся, откинул капюшон, заговорщически улыбнулся Бруте, прижал палец к губам и вдруг, без предупреждения, бросился на него, явно лелея некий злой умысел.

Брута покатился по булыжникам и, увидев блеснувший металл, в отчаянии вскинул руки. Блеск ножа на солнце был ярким и каким-то… окончательным.

– Стой!

– Почему это? Мы же договорились: в первую очередь убиваем жрецов!

– Только не этого!

Брута рискнул посмотреть в сторону. Вторая появившаяся из-под земли фигура тоже была облачена в грязную рясу, но прическу ежиком не узнать было нельзя.

– Бедн? – попытался произнести Брута.

– А ну, заткнись, – велел второй человек, прижав лезвие ножа к горлу Бруты.

– Брута? – покачал головой Бедн. – Ты жив?

Брута перевел взгляд на человека с ножом, как бы говоря, что лично он в этом совсем не уверен.

– Все в порядке, – махнул рукой Бедн.

– В порядке? Он же жрец.

– Но он на нашей стороне. Верно, Брута?

Брута попытался кивнуть. «Я готов встать на сторону кого угодно, – горько подумал он. – Но было бы крайне приятно, если бы хоть кто-нибудь для разнообразия оказался на моей».

Рука исчезла с его губ, но нож у горла остался. Обычно медлительные мысли Бруты заструились, словно ртуть.

– Черепаха Движется? – рискнул произнести он.

Нож тоже исчез, хоть и с явной неохотой.

– Я ему не верю! – рявкнул мужчина. – Давай хоть в дыру его запихнем, что ли?

– Брута – один из нас, – повторил Бедн.

– Все правильно, – подтвердил Брута. – Только из вас – это из кого?

Бедн наклонился чуть ближе.

– Как твоя память?

– К сожалению, в порядке.

– Отлично. Ты теперь, главное, ни во что не лезь… что бы ни случилось. Помни о Черепахе. Впрочем, да, ты же ничего не забываешь.

– А что должно случиться?

Бедн похлопал его по плечу. Брута невольно вспомнил о Ворбисе. Дьякон, которого никогда не интересовали обычные человеческие чувства, любил касаться людей руками.

– Тебе этого лучше не знать, – промолвил Бедн.

– А я и так не знаю.

– Вот и ладненько. Продолжай не знать дальше.

Плотный мужчина указал ножом на уходившие в скалу тоннели.

– Мы идем или нет? – осведомился он.

Бедн побежал за ним следом, но вдруг остановился и обернулся.

– Ты тут поосторожнее, – предупредил он. – Нам очень нужно то, что у тебя в голове!

Брута проводил их взглядом.

– Мне оно тоже не помешает, – пробормотал юноша.

Он снова остался один.

Но потом вдруг подумал: «Погодите-ка. Я вовсе не обязан оставаться один. В конце концов, я – епископ. И по крайней мере, я могу посмотреть на церемонию. Ом исчез, близится конец света. Почему бы не полюбоваться, как оно все будет?»

Шлепая сандалиями, Брута направился к Месту Сетований.

Слоны, они же офицеры, они же епископы, двигаются по диагонали. Поэтому часто оказываются там, где короли их не ждут.

– Идиот! Не ходи туда! Не ходи!

Солнце висело высоко в небесах. Можно даже сказать, оно уже клонилось к закату – если верить теории Дидактилоса о скорости света, но в вопросах относительности огромное значение имеет точка зрения наблюдателя. С точки зрения Ома, солнце было золотистым шаром, приколоченным посреди жаркого оранжевого неба.

Он поднялся по очередному склону и уставился слезящимся глазом на далекую Цитадель. Мысленно он слышал язвительные насмешки мелких богов.

Мелкие божества не любят потерпевших поражение богов. Ой как не любят. Они чувствуют себя обманутыми. Падшие боги напоминают им о смертности.

Его изгонят в самое сердце пустыни, и никто туда никогда не придет. Никогда. До самого конца света.

Бог неуютно поежился в своем панцире.

Бедн и Фергмен беспечно шагали по тоннелям Цитадели, причем беспечность их была настолько очевидной, что не могла не привлечь к себе пристального и острого, как наконечник стрелы, внимания, если бы хоть кто-нибудь проявил к ним интерес. Но здесь сновали только те, кто был занят совершенно необходимыми и жизненно важными делами. Кроме того, не рекомендуется слишком пристально смотреть на стражников, потому что они могут точно так же посмотреть в ответ.

Симони сказал, что Бедн сам вызвался на это задание. Вот только Бедн этого что-то не припоминал. Сержант знал, как пройти в Цитадель, – здесь все верно. Бедн был знаком с гидравликой. Превосходно. И вот он уже идет, позвякивая инструментами на поясе, по сухим тоннелям. Логическая связь тут явно была, но установил ее кто-то другой.

Фергмен завернул за угол и остановился у большой решетки, поднимающейся до самого потолка. Решетка была очень ржавой. Когда-то здесь стояла дверь, на что указывали остатки петель на каменной стене. Бедн присмотрелся и увидел за решеткой тускло блестевшие трубы.

– Эврика! – воскликнул он.

– Собираешься принять ванну? – спросил Фергмен.

– Ты, главное, следи, чтобы никто не пришел.

Бедн выбрал короткий ломик и вставил его между решеткой и каменной стеной. «Дайте мне фут хорошей стали и стену, о которую можно опереться… ногой… – Решетка со скрипом пошла вперед и выскочила из стены с глухим звуком. – И я изменю мир».

Он вошел в длинное, темное, сырое помещение и даже присвистнул от восхищения.

Здесь никто ничего не обслуживал в течение – ну сколько нужно времени, чтобы железные петли превратились в рассыпающуюся ржавчину? – а все по-прежнему работало!

Огромные, сделанные из свинца и железа ковши и переплетение огромных труб…

Вот оно, дыхание Господа.

Вероятно, последнего человека, который знал, как здесь все работает, замучили до смерти много лет назад. Или сразу же после того, как было закончено строительство. Убийство создателя было традиционным методом патентной защиты.

Вот – рычаги, а там, над ямами в каменном полу, – противовесы. Вероятно, для управления устройством требуется всего несколько сотен галлонов воды. Но эту воду нужно откуда-то закачать…

– Сержант?

Фергмен выглянул из-за двери. Он выглядел обеспокоенным, как атеист в грозу.

– Что?

Бедн ткнул пальцем:

– Видишь уходящую в стену шахту? Ниже цепной передачи?

– Ниже чего?

– Больших таких колес с шипами.

– Да.

– Куда идет эта шахта?

– Не знаю. Вообще-то в той стороне находится Колесо Наказания.

– А.

Дыхание Бога в итоге оказалось потом людей. «Дидактилосу понравилась бы эта шутка», – подумал Бедн.

Он вдруг услышал звуки, которые, вероятно, раздавались все время, но только сейчас смогли пробиться сквозь его сосредоточенность. Они были едва слышны, отражались эхом, но это были звуки голосов. И доносились они из труб.

Сержант, судя по выражению его лица, тоже услышал голоса.

Бедн прижал ухо к металлу. Слова разобрать было невозможно, но общий религиозный ритм был достаточно знакомым.

– В храме идет служба, – сказал он. – Вероятно, двери резонируют, и звук по трубам доходит сюда.

Фергмен все еще выглядел настороженным.

– Боги здесь совсем ни при чем, – пожал плечами Бедн и вновь сконцентрировал внимание на трубах. – Все очень просто, – пояснил Бедн, скорее себе, чем Фергмену. – Вода наполняет резервуары в противовесах и нарушает равновесие. Один комплект грузов опускается, другой поднимается по шахте в стене. Вес двери не имеет значения. По мере того как нижние грузы опускаются, ковши переворачиваются, и вода из них выливается. Вероятно, работает безотказно. Идеальное равновесие в каждый момент движения. Прекрасно продумано.

Он заметил выражение лица Фергмена.

– Вода наливается, потом выливается, и двери открываются, – устало проговорил он. – Значит, остается только подождать… какой там знак нам должны подать?

– Пройдя главные ворота, они подуют в трубу, – быстро ответил Фергмен, довольный тем, что и он пригодился.

– Правильно.

Бедн поднял взгляд на грузы и ковши. Бронзовые трубы были густо покрыты коррозией.

– На самом деле лучше еще раз все проверить. Мы должны твердо знать, что делаем, – сказал он. – Скорее всего, двери не сразу начинают открываться, значит, у нас в запасе как минимум пара минут.

Он сунул руку под рясу, пошарил там и достал нечто, напомнившее Фергмену изощренный пыточный инструмент. Бедн, видимо, это почувствовал и с расстановкой произнес:

– Это раз-вод-ной ключ.

– Да?

– Он откручивает.

С несчастным видом Фергмен кивнул:

– Да?

– А это бутылка с маслом, чтобы легче откручивалось.

– Как славно.

– Подсади-ка меня. На отсоединение клапана может уйти время, лучше позаботиться об этом заранее.

Бедн подтянулся и под монотонный гул церковной службы, доносившийся сверху, полез в недра древнего механизма.

К пророкам Себе-Рублю-Руку Достаб относился крайне положительно. Он бы не возражал и против конца света, если бы это позволило ему получить концессию на продажу зрителям всяческих религиозных статуэток, уцененных икон, прогорклых конфет, забродивших фиников и гнилых маслин на палочках.