Песнь крови Райан Энтони

Глава вторая

– Всего человек семьдесят, – говорил Дентос, жуя шмат солонины. – В десяти милях к западу отсюда. Место выбрано удачно: к востоку овраг, к югу скалы, а на севере и на западе – крутые склоны. Незамеченными не подберешься.

Они вернулись на четырнадцатый день от начала тренировок. Каэнис принес схематично набросанную карту с местоположением лагеря кумбраэльцев. И теперь они сбились в кучку у костра вместе с Аль-Гестианом и Макрилом, планируя нападение.

– Семьдесят человек – многовато для этих ребят, брат, – сказал Баркус Макрилу. – Даже с нашими братьями численный перевес все равно на их стороне.

– Каждый брат стоит как минимум троих их, – возразил Макрил. – К тому же человек, застигнутый врасплох, обычно гибнет прежде, чем успеет обнажить меч.

Он умолк, размышляя над картой Каэниса, провел корявым пальцем вдоль оврага, ведущего к восточной границе лагеря.

– Тут они хорошо караулят?

– Днем трое часовых, – ответил Каэнис. – По ночам – пятеро. Похоже, Черная Стрела – человек осмотрительный и понимает, что мы, скорее всего, явимся за ними в темноте. Вот проход в лагерь, – он указал на нагромождение скал, прикрывающее южную границу лагеря. – Я подобрался достаточно близко, чтобы почуять запах трубочного дыма. Но тут дорога только для одного. Группу сразу заметят.

– Самый удобный путь стерегут пятеро, а для того, чтобы отворить дверь, всего один, – задумчиво произнес Макрил. – Это если он вообще сумеет пробраться через лагерь незамеченным.

– Мы приберегли немного их одежды и оружия, – сказал Ваэлин. – В темноте меня могут принять за одного из своих.

– Ты имел в виду меня, брат? – сказал Каэнис.

– Пять человек за раз…

– Как сказал брат Макрил, людей, застигнутых врасплох, перебить проще. К тому же я единственный, кто знает дорогу.

– Он прав, – сказал Макрил. – Я поведу наших братьев через овраг. Милорд, – он взглянул на Аль-Гестиана, – вам я советую привести ваш отряд к южной границе лагеря, дождаться, пока вы услышите шум боя, и ворваться внутрь. Мы отвлечем большую часть их сил на себя, и вы ударите им в тыл.

Аль-Гестиан кивнул.

– Хороший план, брат.

– Мне стоит пойти с лордом Аль-Гестианом, – сказал Ваэлин. – Возможно, люди будут менее склонны отлынивать, если с ними будет один из нас.

По сузившимся глазам Макрила он видел, что тот все еще что-то подозревает. «Он знает! – прошипел голос в голове. – Другие даже не заподозрят, но он знает, он чует это на тебе, как свежую кровь».

– Пусть лучше с его светлостью пойдут Сендаль и Джешуа, – сказал Макрил, не сводя сощуренных глаз с Ваэлина. – Твой меч будет куда нужнее нам, когда мы ворвемся в лагерь.

– Ваэлина они боятся сильнее, чем нас, – заметил Баркус. – Если он будет при них, куда менее вероятно, что они разбегутся.

– А для меня будет большой честью сражаться плечом к плечу с братом Ваэлином! – обрадовался Аль-Гестиан. – По-моему, это прекрасная идея.

Макрил медленно перевел взгляд на карту.

– Как вам будет угодно, милорд.

Он указал на склон к северу от лагеря.

– Если все пойдет как следует, они бросятся под гору, к реке. Идеальное место, чтобы устроить для них ловушку. Если Ушедшие будут к нам милостивы, мы перебьем всех до единого.

Он поднял глаза, лицо его внезапно сделалось свирепым.

– Но, в любом случае, битва будет тяжелой и кровавой. Мерзавцы пощады не просят и нас щадить не станут. Велите солдатам подходить вплотную и браться за мечи, чтобы не давать им возможности пустить в ход луки. Позаботьтесь, чтобы они уяснили: поражение означает смерть для всех нас. Отступления не будет: либо мы перебьем их всех, либо они точно перебьют нас.

Он свернул карту и поднялся на ноги.

– Пять часов сна, потом выступаем. Идти будем под покровом ночи, чтобы их разведчики нас не заметили. Десять миль по заснеженной земле – это довольно далеко, идти придется быстро. Любому, кто разинет рот без разрешения или выйдет из строя, перережут глотку. И никакого рома, пока не покончим с делом.

Он бросил карту Каэнису.

– Брат, ты нас поведешь.

Переход был тяжелый, люди выбивались из сил, но смерть, обещанная любому отставшему, заставляла их идти вперед. Орденские шли во главе колонны, держа луки наготове, вглядываясь во тьму в поисках кумбраэльских разведчиков. Хотя временами люди Черной Стрелы подходили вплотную к лагерю и пускали через частокол огненные стрелы, эти визиты прекратились, когда Каэнис с Макрилом принялись устраивать охотничьи вылазки после заката и за четыре ночи раздобыли четыре лука. Теперь кумбраэльцы не рисковали подбираться к лагерю по ночам, и их походу никто не препятствовал.

Через восемь часов утомительного перехода они вышли к поляне. На краю поляны был небольшой склон, ведущий к нагромождению скал, за которым находился кумбраэльский лагерь. Справа виднелась темная тень оврага, по которому Макрил должен был вести отряд орденских. Макрил без проволочек жестом пожелал удачи и повел восемнадцать братьев россыпью через поляну.

«Что-нибудь надо?» – жестами спросил Ваэлин у Каэниса.

Брат покачал головой, подтянул веревочную опояску на своей подбитой соболем куртке. В трофейной одежде он идеально подходил для своей роли. Для полной убедительности он сменил свой орденский боевой лук на длинный кумбраэльский и сунул за пояс топорик. Меч он оставил привязанным за спиной: враги захватили у солдат Аль-Гестиана немало азраэльских клинков, так что меч не должен был вызвать подозрений.

«Удачи, брат», – жестами сказал Ваэлин, коснувшись его плеча. Каэнис коротко улыбнулся и исчез, устремившись к скалам. «С ним все будет в порядке!» – заверил себя Ваэлин. За время, проведенное в Мартише, он не раз имел случай оценить мастерство Каэниса. Хрупкий мальчонка, который когда-то трясся от страха, слушая рассказы мастера Греалина об огромных крысах, превратился в ловкого, грозного воина, который ничего не боялся и убивал не колеблясь.

Послышался скрип снега, рядом с Ваэлином присел на корточки Аль-Гестиан.

– Как вы думаете, брат, долго ли еще? – прошептал он.

Ваэлин подавил чувство вины при виде сосредоточенного лица молодого аристократа. «Ты надеешься, что он не поймет, что это был ты! – сказал ему неотступный наблюдатель. – Ты надеешься, что он отправится Вовне, ложно полагая, будто вы друзья…»

– Около часа, милорд, – шепнул в ответ Ваэлин. – Может, и меньше.

– Ну что ж, по крайней мере, люди успеют отдохнуть.

И он отошел к своим солдатам, бормоча им слова утешения и ободрения. Ваэлин старался не слушать. Он сосредоточился на темном силуэте скал. Небо по-прежнему было темным, но приобрело голубоватый оттенок, возвещающий наступление зари. Макрил стоял за то, чтобы нападение произошло на рассвете, когда часовые на выходе из оврага устанут под конец своего дежурства.

Ваэлин заставлял себя дышать ровнее, считал проходящие секунды, прикидывая, когда будет лучше осуществить свой замысел и гоня прочь любые мысли, которые могли бы отвратить его от намеченного пути. Он так сильно стискивал свой лук, что рука ныла. Убедившись, что миновало как минимум полчаса, он приблизился к Аль-Гестиану и, пригнувшись, шепнул ему на ухо:

– В скалах наверняка стоят часовые. Мой брат не стал их трогать, чтобы не поднялась тревога. Их, конечно, слишком мало, чтобы помешать нашей атаке, но от их стрел наши ряды, скорее всего, сильно поредеют.

Он вскинул свой лук.

– Пойду-ка я вперед, и, когда начнется атака, позабочусь о том, чтобы они нас не потревожили.

Аль-Гестиан поднялся.

– Я с вами!

Ваэлин остановил его, крепко стиснув ему предплечье.

– Вам предстоит командовать солдатами, милорд!

Аль-Гестиан окинул взглядом напряженные, вытянувшиеся лица своих людей и нехотя кивнул.

– Да, конечно…

Ваэлин заставил себя улыбнуться.

– Завтракать будем вместе в шатре Черной Стрелы!

«Лжец!»

– Да пребудет с вами удача, брат.

Ваэлин обнаружил, что не в силах смотреть в глаза Аль-Гестиану. Он кивнул и бегом направился к скалам. Расстояние, отделявшее его от скал, он преодолел, казалось, за несколько мгновений и укрылся среди огромных валунов, которые торчали из снега, точно дремлющие чудовища. Ваэлин быстро огляделся в поисках часовых, но никого не увидел. Из лагеря слабо тянуло дымком, но тревога пока еще не поднялась. Видно, Каэнис еще не успел расправиться с часовыми в овраге. Ваэлин сунул руку в колчан и достал завернутую в тряпицу стрелу. Когда он развернул тряпку, наружу показалось угольно-черное древко и перья ворона: кумбраэльская стрела, взятая у лучника, убившего злосчастного лорда Аль-Джелнека, его орудие убийства. Одна-единственная стрела лишит жизни лорда Аль-Гестиана, когда тот отважно поведет своих людей в атаку на вражеский лагерь. «Да уж, воистину, достойный конец! – заметил внутренний голос. – Его отец будет им гордиться, это точно. А помнишь, что ты говорил? Помнишь, какой обет ты давал? «Я стану воином, но не убийцей!..»

«Отвяжись! – бросил в ответ Ваэлин. – Я делаю то, что должен. Выбора у меня нет. Я не могу нарушить договор с королем».

Он наложил стрелу на тетиву. Руки у него тряслись, сердце стучало в груди гулким барабаном. «Довольно! – он пошевелил пальцами, прогоняя дрожь. – Я делаю то, что должен. Я уже убивал прежде. Смертью больше, смертью меньше…»

Сзади донесся слабый лязг металла, вслед за этим зазвенели тетивы и раздался гомон встревоженных голосов. Вскоре звуки боя разнеслись над поляной, и Ваэлин увидел, как отряд Аль-Гестиана вынырнул из леса и двинулся в атаку. Молодого аристократа было видно сразу: он на несколько шагов опережал всех своих людей, высоко вскинув меч-бастард, и плащ развевался у него за плечами. Ваэлин слышал, как он взывает к солдатам, побуждая их идти в бой. Ваэлин испытал странное удовлетворение, видя, что весь отряд последовал за Аль-Гестианом: он ожидал, что многие разбегутся.

Он глубоко вздохнул – морозный воздух обжег ему легкие, – и натянул лук, отведя тетиву к самым губам. Перья ворона на древке огладили его щеку, наконечник устремился точно в стремительно приближающуюся фигуру Аль-Гестиана. «Человека убить легко, – осознал Ваэлин, пропуская тетиву сквозь пальцы. – Все равно, что свечку задуть».

Из темноты раздался рык. Некое существо подалось вперед, и снег заскрипел под лапами. Волосы на затылке у Ваэлина встали дыбом.

Знакомое ощущение неправильности происходящего вспыхнуло в нем, точно пожар, руки снова затряслись, он опустил лук и обернулся.

Волк свирепо скалился, глаза горели во мраке, шерсть на загривке стояла серебряными иглами. Когда они с Ваэлином встретились глазами, волк прекратил рычать и выпрямился – прежде он лежал, припав к земле, готовясь к броску, а теперь стоял, глядя на Ваэлина так же безмолвно и пристально, как тогда, на испытании бегом, много лет тому назад.

Секунды растянулись до бесконечности. Ваэлин завороженно смотрел в глаза зверю, не в силах пошевелиться, и в голове пела одна-единственная мысль: «Что же я делаю? Я же не убийца!»

Волк моргнул, отвел взгляд, развернулся, поскакал прочь по сугробам в вихре серебряного инея и исчез в мгновение ока.

Приближающиеся крики людей Аль-Гестиана вернули Ваэлина к действительности. Обернувшись, он увидел, что они уже почти у скал. Менее чем в двадцати футах от него из-за скалы поднялась фигура, одетая в черные меха, и натянула длинный лук, целясь точно в грудь Аль-Гестиану. Стрела Ваэлина попала лучнику в живот. Секунда – и он очутился рядом, и его длинный кинжал довершил дело.

– Спасибо, брат! – воскликнул Аль-Гестиан, пробегая мимо, торопясь в лагерь. Ваэлин устремился за ним, отшвырнув лук и выхватывая меч.

В лагере царили смерть и пламя. Кумбраэльцы могли потягаться с орденскими в искусстве стрельбы из лука, однако в ближнем бою они им были не ровня, и снег между горящих палаток был усеян мертвыми телами. Из клубов дыма, пошатываясь, выбрался раненый кумбраэлец: окровавленная рука бессильно болталась вдоль тела, а в здоровой руке у него был топорик, которым он попытался рубануть Аль-Гестиана. Аристократ непринужденно отступил вбок и зарубил кумбраэльца ударом меча. Другой с расширенными от ужаса глазами кинулся на Ваэлина, пытаясь пырнуть его в грудь рогатиной с длинным наконечником. Ваэлин нырнул под рогатину, перехватил древко ниже наконечника и натянул владельца рогатины на меч. Один из солдат Аль-Гестиана ринулся вперед и вонзил свой меч в грудь кумбраэльцу. Его вопль, яростный и восторженный, слился с криками других солдат, когда те последовали за Аль-Гестианом, убивая всех, кто попадался им по пути.

Ваэлин увидел, как Аль-Гестиан скрылся в дыму, и устремился следом. Аль-Гестиан зарубил сразу двоих, одного за другим. Третий прыгнул ему на спину, обвил ногами туловище аристократа, вскинул кинжал. Метательный нож Ваэлина вонзился кумбраэльцу в спину, Аль-Гестиан стряхнул с себя корчащегося от боли противника, и меч-бастард разрубил ему грудь. Аль-Гестиан молча отсалютовал мечом Ваэлину в знак благодарности и побежал дальше.

Кровопролитие бушевало все безумнее по мере того, как отряд прокладывал себе путь через лагерь, убивая немногих кумбраэльцев, все еще способных оказать сопротивление, или приканчивая ударами ножей тех, кто лежал раненый. Ваэлин миновал несколько кошмарных картин: вот солдат, поднимающий отрубленную голову кумбраэльца, чтобы омыть лицо льющейся кровью, вот трое по очереди рубят извивающегося на земле человека, вот солдаты хохочут, глядя на кумбраэльца, который пытается запихать свои кишки обратно во вспоротое брюхо. Ваэлин и прежде видел пьяных, но никогда – пьяных от крови. После многих месяцев страха и страданий солдаты Аль-Гестиана наконец-то в полной мере могли отыграться на своих мучителях.

Он наконец догнал Аль-Гестиана, когда тот застыл в нерешительности над коленопреклоненным молодым кумбраэльцем, мальчишкой никак не старше лет пятнадцати. Глаза у мальчишки были зажмурены, губы шевелились в молитве. Его оружие лежало рядом, а руки были молитвенно сложены на груди.

Ваэлин остановился, переводя дыхание и вытирая кровь с клинка. От реки слышался лязг оружия и воинственные крики: его братья приканчивали последних людей Черной Стрелы. Стремительно наступало утро, озаряя жуткое зрелище, которое представлял собой лагерь. Повсюду валялись тела, некоторые еще дергались или корчились от боли, и снег между пылающими палатками был окрашен струйками крови. По разоренному лагерю бродили люди Аль-Гестиана, обирая мертвых и приканчивая раненых.

– И что нам с ним делать? – спросил Аль-Гестиан. Лицо у него было чумазым от пота и копоти и чрезвычайно мрачным. Жажда крови, обуявшая его солдат, его самого не затронула, Аль-Гестиан не получал удовольствия от убийства. Ваэлин от души порадовался, что решил отказаться от сделки с королем.

«Он разгневается!» – предупредил его наблюдатель.

«Перед королем я отвечу, – сказал ему Ваэлин. – Если хочет, пусть берет мою жизнь. По крайней мере, умру я не убийцей».

Ваэлин бросил взгляд на мальчишку. Тот, казалось, не обращал внимания ни на их слова, ни на звуки смерти вокруг, сосредоточившись на своей молитве. Молитва была на языке, которого Ваэлин не понимал, она лилась с его губ мягко, негромко, почти мелодично. О чем просил он своего бога: принять его душу или избавить от грозящей смерти?

– Похоже, это будет наш первый пленник, милорд.

Ваэлин ткнул мальчишку носком сапога.

– Вставай! И кончай ныть.

Мальчишка его как будто не заметил. Выражение его лица не изменилось, он продолжал молиться.

– Вставай, говорю!

Ваэлин наклонился, чтобы ухватиться за меховую куртку мальчишки. Он ощутил затылком движение воздуха: что-то свистнуло у него мимо уха, и за спиной послышался тупой звук стрелы, вонзившейся в плоть. Ваэлин вскинул голову и увидел, что Аль-Гестиан растерянно уставился на стрелу, торчащую у него в плече, приподняв брови в слегка удивленной гримасе.

– О Вера! – выдохнул он и тяжело рухнул на снег. Конечности уже задергались: яд успел смешаться с кровью.

Ваэлин стремительно развернулся, краем глаза заметив снег, осыпающийся с веток стоящих неподалеку деревьев. Его охватила ярость, глаза застлала багровая пелена, и он ринулся в погоню за лучником.

– Эй, вы! – крикнул он группе солдат. – Позаботьтесь о его светлости, ему нужен целитель!

Он с разгону влетел под деревья, всеми органами чувств воспринимая песнь леса. Он искал, он охотился. Слева негромко скрипнул снег, и Ваэлин устремился туда, ловя ноздрями запах выступившего от страха пота. Никогда прежде он не бывал так открыт песне леса, никогда еще его не охватывало так сильно желание убивать. Рот наполнился слюной, в голове не осталось ни единой мысли, одна лишь жажда крови. Он так никогда и не узнал, сколько времени длилась погоня – это было как сон: размытые стволы деревьев и почти изгладившиеся из памяти запахи. Добыча уводила его все дальше в глубь леса. Он мчался без устали, не замечая препятствий. Он был охотник, впереди была жертва.

Песнь леса изменилась: он вылетел на небольшую прогалину. Пение птиц, приветствующих утро, здесь примолкло, вспугнутое присутствием посторонних. Ваэлин остановился, пытаясь совладать со вздымающейся грудью, пустив в ход все свои чувства, напряженно выискивая малейшие следы. Прогалина была ярко освещена встающим солнцем, и солнечные лучи играли на камне странной формы, что стоял в центре поляны. В камне было нечто, что привлекло внимание Ваэлина и немного отвлекло его от песни леса. В высоту камень был около четырех футов, с узким основанием и широким, плоским верхом, что делало его отдаленно похожим на гриб, частично скрытый оплетающими его ползучими растениями. Приглядевшись, Ваэлин понял, что этот камень не естественного происхождения: ему нарочно придали такую форму, вырубив его из одного из множества гранитных валунов, разбросанных по Мартише.

Не будь его чувства столь обострены, он мог бы и не услышать слабого скрипа тетивы. Ваэлин пригнулся, стрела черной полоской мелькнула у него над головой. Лучник выпрыгнул из кустов, вскинув топорик, с пронзительным и диким воинственным кличем. Меч Ваэлина разрубил ему запястье, топорик, крутясь, полетел на землю вместе со сжимавшей его кистью, а на обратном ходе меч взрезал отшатнувшемуся лучнику горло. Не прошло и нескольких секунд, как он умер от кровопотери.

Ваэлин обмяк: охота завершилась, и тело его очнулось, руки и ноги заныли от усталости, накопившейся за время боя и погони, в ушах гулко стучала кровь, он хватал ртом воздух. Юноша, пошатываясь, отошел прочь, привалился к камню и сполз на землю. Ему сейчас хотелось только одного: спать. Взгляд Ваэлина упал на труп лучника. Морщинистое, обветренное лицо изобличало в нем человека, который был гораздо старше большинства их врагов. «Неужто Черная Стрела?» – подумал Ваэлин, но обнаружил, что слишком устал, чтобы обыскать труп и выяснить, кто это такой.

Пока он лежал у камня, уронив голову на грудь, песнь леса зазвучала снова. Птицы осмелели и запели громче. Ваэлин очнулся от того, что ему вдруг сделалось тепло, и, подняв глаза, обнаружил, что прогалина залита ярким солнечным светом. Как ни странно, солнце теперь стояло высоко над головой, и юноша осознал, что поддался сну. «Глупец!» Он поднялся на ноги, собираясь стряхнуть снег с плаща… Снега не было. Ни на плаще, ни на сапогах. Ни на земле, ни на деревьях. Вместо снега земля была одета густой зеленой травой, и на деревьях шумела листва. В воздухе более не чувствовалось резкого зимнего холода, и просвечивающее сквозь вершины деревьев небо было ярко-синим. «Лето… Лето наступило!»

Ваэлин растерянно огляделся по сторонам. Тело Черной Стрелы – если то действительно был он, – куда-то делось. Каменное сооружение, которое привлекло его внимание, когда он только вошел на прогалину, теперь было свободно от листьев, и Ваэлин увидел серое гранитное основание, украшенное искусной резьбой, и идеально плоскую верхушку с круглым углублением в центре. Он подошел ближе и протянул руку, чтобы потрогать…

– Тебе не стоит прикасаться к нему.

Ваэлин стремительно развернулся, направив меч в сторону говорящего. Женщина была среднего роста, одетая в простое платье из неплотной ткани, совершенно непривычного покроя. Волосы у нее были черные и длинные, они ниспадали на плечи, обрамляя угловатое бледнокожее лицо. Однако Ваэлин не мог оторвать взгляда от ее глаз – глаз, которых у нее, считай, не было. Они были розовато-молочного цвета, без зрачков. Когда женщина приблизилась, Ваэлин обнаружил, что ее глаза пронизаны мелкой сеточкой жилок, точно два шарика розового мрамора, глядящие на него поверх губ, сложенных в слабой улыбке. «Слепая?» Но как она могла быть слепой? Ваэлин чувствовал, что женщина его видит – увидела же она, как он потянулся к камню. Что-то в чертах ее лица пробудило воспоминания нескольколетней давности: суровый мужчина с ястребиным лицом, печально качающий головой и говорящий на языке, которого Ваэлин не знал.

– Сеорда, – сказал он. – Вы из сеорда-силь.

Она улыбнулась чуть шире.

– Да. А ты – Бераль-Шак-Ур из марелим-силь.

Она вскинула руки, указывая на прогалину.

– А это – место и время для нашей встречи.

– Я… мое имя Ваэлин Аль-Сорна, – сказал он, запинаясь от непонимания и растерянности. – Я – брат Шестого ордена.

– Правда? А что это такое?

Он уставился на женщину. Сеорда славились своей замкнутостью, но как она может знать их язык и не знать об ордене?

– Я – воин, служащий Вере, – объяснил он.

– А, ты до сих пор этим занимаешься!

Она подступила ближе, нахмурив брови, склонив голову, розовые шарики глаз уставились на него пристально, не мигая.

– Ах, ты все еще так молод! Я всегда думала, что мы встретимся, когда ты будешь постарше. Тебе еще так много предстоит совершить, Бераль-Шак-Ур! Жаль, я не могу сказать, что твой путь будет легок.

– Вы говорите загадками, сударыня…

Он огляделся по сторонам и снова увидел этот летний день, которого быть не могло.

– Это все сон, призрак, созданный моим воображением.

– В этом месте не бывает снов.

Она прошла мимо, протянула руку к каменному постаменту, ладонь зависла над круглым углублением в центре.

– Здесь есть только время и память, заточенные в этом камне, пока века не обратят его во прах.

– Кто вы? – осведомился он. – Чего вы от меня хотите? Зачем привели меня сюда?

– Привел себя ты сам.

Она отвела руку и снова обернулась к нему:

– Что до того, кто я такая, имя мне Нерсус-Силь-Нин. Хочу же я многого, но ничего из этого ты мне дать не в силах.

Ваэлин осознал, что до сих пор сжимает в руках свой меч, и спрятал его в ножны, чувствуя себя немного глупо.

– А человек, которого я убил? Где он?

– Ты убил здесь человека?

Она прикрыла глаза, и голос ее окрасился ноткой грусти.

– Как же мы стали слабы! Я-то надеялась, что ошибаюсь, что зрение меня подводит. Но если здесь возможно пролить кровь, значит, все это произошло на самом деле.

Она снова открыла глаза.

– Мой народ рассеялся, не так ли? Они прячутся по лесам, в то время как вы охотитесь на них, желая истребить?

– Вы что, не знаете, что с вашим собственным народом?

– Прошу, расскажи мне!

– Сеорда-силь обитают в Великом Северном лесу. Мой народ туда не ходит. Мы на сеорда не охотимся. Говорят, что их очень боятся. Даже сильнее, чем лонаков.

– Лонаки? Стало быть, они сумели пережить приход твоих сородичей. Мне следовало бы знать, что верховная жрица отыщет путь…

Она снова обратила на него свой незрячий взгляд. Ощущение того, что его изучают, было головокружительным, и вместе с ним ярко вспыхнуло чувство, что что-то не так. Но сейчас это чувство было иным – не столько предупреждением об опасности, сколько ощущением растерянности, как будто Ваэлин вскарабкался на скалу и застыл, ошеломленный разверзшейся пропастью.

– Ага, – сказала Нерсус-Силь-Нин, склонив голову набок. – Ты способен слышать песнь своей крови.

– Моей крови?

– То чувство, которое ты только что испытал. Ты ведь испытывал его и прежде, да?

– Несколько раз. В основном в момент опасности. Оно уже не раз… спасало меня.

– Значит, тебе повезло, что ты столь Одаренный.

– Одаренный?

Ваэлину не понравилось, как она это сказала: в слове «Одаренный» чувствовался особый вес, от которого ему сделалось не по себе.

– Да ведь это же просто инстинкт выживания. Он наверняка у всех людей есть.

– У всех-то у всех, но далеко не все способны слышать его столь отчетливо. И в мелодии песни крови есть нечто куда большее, чем просто предупреждение об опасности. Со временем ты изучишь эту музыку как следует.

«Песнь крови?»

– Вы хотите сказать, что я каким-то образом одержим Тьмой?

Ее губы дернулись в слабой усмешке.

– Тьмой? Ах, это то название, которое твой народ дает всему, чего боится и что он отказывается понимать! Песнь крови может быть темной, Бераль-Шак-Ур, а может и воссиять ярче солнца.

«Бераль-Шак-Ур…»

– Отчего вы меня так называете? У меня есть свое собственное имя!

– Люди, подобные тебе, собирают имена, как боевые трофеи. Не все имена, что ты получишь, будут столь хороши, как это.

– А что оно означает?

– Мой народ верит, что ворон – провозвестник перемен. Когда тень ворона проносится над твоим сердцем, твоя жизнь меняется, а к добру или к худу – то неведомо. «Ворон» по-нашему – Бераль, а «тень» – Шак. И ты, Ваэлин Аль-Сорна, воин, служаший Вере, носишь имя Тень Ворона.

То чувство, которое она назвала «песнью крови», по-прежнему жгло его изнутри. Теперь оно сделалось сильнее. Не то чтобы оно было неприятным, но это заставляло Ваэлина держаться настороже.

– А твое имя?

– Я – Песнь Ветра.

– Мой народ верит, что ветер способен приносить Извне голоса Ушедших.

– Тогда твоему народу известно больше, чем я думала.

– А это место, – Ваэлин указал на прогалину, – оно находится в прошлом, да?

– Отчасти. Это мое воспоминание об этом месте, заточенное в камне. Я поместила его туда, потому что знала, что однажды ты явишься и коснешься камня, и тогда мы встретимся.

– А давно это было?

– За много-много лет до твоего времени. Эта земля принадлежит сеорда-силь и лонакам. Но скоро твой народ, марелим-силь, дети моря, явятся к нашим берегам и отберут у нас все это, и мы уйдем обратно в леса. Я это видела. Песнь крови – твой дар, мой же – зрение, что способно пронзать время. И глаза мои способны видеть лишь тогда, когда я использую свой дар, такова цена, которую я плачу.

– И сейчас ты используешь свой дар? Я для тебя… – он запнулся, подбирая подходящее слово, – видение?

– Отчасти. Нам необходимо было встретиться. И вот мы встретились.

Она повернулась и пошла обратно к деревьям.

– Постой!

Он потянулся к ней, но рука схватила пустоту, прошла сквозь ее платье, как сквозь туман. Он ошеломленно уставился на нее.

– Это мое воспоминание, не твое, – не останавливаясь, сказала ему Нерсус-Силь-Нин. – У тебя здесь власти нет.

– Но почему нам необходимо было встретиться? – Песнь крови звучала все пронзительнее, побуждая его задавать вопросы. – С какой целью ты призвала меня сюда?

Она дошла до края прогалины и обернулась. Лицо ее было мрачно, но не враждебно.

– Тебе нужно было узнать свое имя.

– Ваэлин!!!

Он моргнул, и все пропало: солнце, густая трава под сапогами, Нерсус-Силь-Нин и ее сводящие с ума загадки – все. Воздух сделался невероятно холодным после теплого летнего дня бессчетные годы назад, и он невольно прикрыл глаза ладонью, защищаясь от ослепительной белизны снега.

– Ваэлин! – над ним стоял Норта, его лицо было потрясенным и встревоженным. – Ты ранен?

Он по-прежнему сидел, привалившись к постаменту, только тот теперь опять зарос сорняками.

– Мне… надо было отдохнуть.

Он взял протянутую Нортой руку и поднялся на ноги. Неподалеку Баркус обчищал труп старого лучника, которого убил Ваэлин.

– Вы меня по следам нашли? – спросил Ваэлин у Норты.

– Без Каэниса это было непросто. Не так уж много следов ты оставил.

– Каэнис ранен?

– Его полоснули по руке, когда он разбирался с часовыми. Ничего серьезного, но из строя он на некоторое время вышел.

– А битва?

– Окончена. Мы насчитали шестьдесят пять трупов кумбраэльцев, брат Сонрил остался без глаза, и пятеро солдат Аль-Гестиана присоединились к Ушедшим.

В глазах Норты стояло то же затравленное выражение, которое затмило их, когда он впервые убил человека во время поисков Френтиса. В отличие от Каэниса и прочих, Норта, похоже, никак не мог привыкнуть убивать. Он невесело рассмеялся.

– Победа, брат!

Ваэлин вспомнил свист стрелы, пролетевшей мимо уха и вонзившейся в Линдена. «Победа… А такое чувство, будто это худшее из поражений».

– Долго ли он протянул?

Норта нахмурился.

– Кто?

– Лорд Аль-Гестиан. Он сильно страдал?

– Он и до сих пор страдает, бедолага. Стрела его не убила. Брат Макрил не может сказать, выживет он или нет. Он тебя звал.

Ваэлин внутренне содрогнулся от чувства вины и отчаяния. Пытаясь чем-нибудь отвлечься, он подошел к Баркусу, который деловито снимал с трупа все, что на нем было хоть сколько-нибудь ценного.

– Нет ли каких-то признаков, по которым можно определить, кто он?

– Довольно мало.