Одна из многих Токарева Виктория

Стас и Марк переглянулись. Рыба могла уйти с крючка.

— Думай, — сказал Марк. — Мы не торопим. Нас, продюсеров, много. Но и вас, пардон, как грязи. Думаешь, ты единственная? Ты — одна из многих.

— У себя я — единственная. А у вас — одна из многих. Смотря с чьей стороны смотреть.

Анжела забрала диск и ушла.

* * *

Домой идти не хотелось. Надо было с кем-то обсудить, проговорить создавшуюся ситуацию. Анжеле хотелось стремительно подняться, взбежать к снегам Килиманджаро. Но вокруг сияющей белизны — кучи дерьма. Их не обойти.

У Киры Сергеевны был единственный присутственный день — понедельник. Всю остальную неделю она работала дома. Сидела перед компьютером.

Кира Сергеевна обрадовалась Анжеле. Она любила, когда ее отвлекали от работы. Она любила, когда в ней нуждались.

Кира Сергеевна выслушала Анжелу. Сказала:

— Они все работают за процент. А иначе с чего они живут? Продюсеры — самые богатые люди. У них дома в Майами-бич.

— Ничего себе… — поразилась Анжела.

— И издатели живут лучше, чем писатели. Писатели, певцы — это наемный труд. А продюсер — хозяин.

— Но это же несправедливо, — возмутилась Анжела. — Певец, писатель — это талант. А продюсер — «купи-продай».

— Продюсер — это другой талант. Которого у тебя нет.

— Ну, не знаю… — потерянно сказала Анжела.

— А зачем тебе вся эта концертная деятельность? Летать на внутрирейсовых самолетах, селиться в дешевых гостиницах, вокруг молодые самцы, пьянки-гулянки, и ради чего? Чтобы продюсер набил свой кошелек?

— А что же делать? Я ведь не могу прийти в концертный зал и спеть. Меня никто не пустит.

— Снимись в кино. В эпизоде. Можешь там спеть. Вот тебе и клип. И никаких расходов. Еще и тебе заплатят.

Кира Сергеевна подвинула к себе телефон. Послушала и сказала:

— Телефон вне зоны досягаемости. Все время вне зоны. На том свете он, что ли…

— Кто?

— Дима Савраскин. Молодой режиссер. Начинающий. Пусть он тебя посмотрит.

Сели обедать. Громко тикали настенные часы.

У Киры Сергеевны было уютно, хоть и бедновато.

— Зачем тебе вся эта суета? — не понимала Кира Сергеевна. — Вокальные ансамбли «Сливки», «Виагра» — названия зазывные. А кого зазывают? Богатого мужика. Такого, как Николай. А у тебя уже есть. Ты уже зацепила. Так ради чего?

— Они хотят петь, — возразила Анжела. — Как птицы.

— А птицы, по-твоему, просто так поют? Тоже зазывают самца или столбят территорию. Просто мы, люди, не понимаем птичьего языка. А если б понимали — в ужас пришли.

* * *

Анжела хотела выбрать удобное время для переговоров с Николаем. За ужином? Или, может быть, в ресторане, когда все вокруг красиво. Или в постели после любви. А может быть, до?

Если Николай оплатит раскрутку, Анжеле не придется пять лет отдавать семьдесят пять процентов. Она практически сэкономит пять лет.

Анжела не выдержала и спросила перед телевизором, во время футбола. Шел матч «Спартак» — «Динамо».

— Раскрутка стоит пол-лимона долларов. Дашь?

— Какая раскрутка? — не понял Николай.

— Клип. Шлягеры. Альбом. Реклама. Время на телевидении.

— А-а…

На поле футболист гнался за мячом. Он летел, как пущенный снаряд. Николай напрягся. Футболист ударил по мячу. Мяч пролетел мимо ворот. Николай расслабился.

— За что платить? — спросил Николай. — За то, чтобы тебя никогда не было дома? За то, чтобы ты обслуживала целый зал?

— Что значит обслуживала? — обиделась Анжела.

— А певичка, по-твоему, кто? Обслуживающий персонал. Я плачу, мне поют. Раньше дворяне и аристократы никогда не шли в актерки и в певички. Для этого существовали крепостные актрисы.

— Так это когда было…

— Не так давно. Сто лет назад.

* * *

Николай и Анжела посещали тусовки. Не сидеть же дома. Анжела видела, как молодые девицы — не хуже ее, а даже лучше — толпами двигались и перемещались, хищно поглядывая по сторонам, как ястребы на охоте. Они высматривали себе мужиков — таких, как Николай.

Они хотели получить поддержку в жизни, мужское прочное плечо в обмен на драгоценную молодость, которая цветет так ярко и коротко.

Девицы завидовали Анжеле, зыркали недоброжелательно. Задавались вопросом: что он в ней нашел? Почему одним все, а другим — ничего? Анжела не считала, что ей так уж повезло.

Когда Николай выходил из ванной и фланировал голый по квартире, у него висело пузо мелким фартуком.

Анжела замечала:

— Ты толстый…

Николай начинал следить за питанием. Ел по списку.

Живот подбирался, но отвисал второй подбородок.

Николай стал ярко одеваться. Купил желтую кофту, как футурист.

Он хотел казаться молодым и, как сейчас говорят, навороченным и отвязным.

— Не будь смешным, — говорила Лена. — Над тобой будут смеяться.

— Смеяться — не плакать, — отвечал Николай. — Ты не хочешь меня понять.

— Не хочу, — соглашалась Лена.

— Мне шестой десяток. Я скоро буду старый, — продолжал он.

— Ты уже старый.

— Но я не чувствую своего возраста, и я хочу прожить еще одну жизнь.

— А меня куда? На мусорку?

— Почему на мусорку?

— Остаться одной под старость лет…

— Ты не одна. Я есть у тебя. Дети. Деньги.

— Значит, все в порядке. Да? Все хорошо и даже замечательно.

— А что плохого? — выкручивался Николай.

— Ты — предатель. А предателям знаешь что полагается?

— Смертная казнь, — отвечал Николай.

— Предательство передается по цепочке. Ты предал меня, она предаст тебя. Уйдет к ровеснику.

— Предположим, уйдет, но ведь яйца не отрежет. Я останусь тем же, кем был.

Николай улыбнулся. Лена смотрела на него, точнее, сквозь него, как врач смотрит на больного.

— Смейся, — сказала она. — Только запомни: смеется тот, кто смеется последний…

* * *

У Анжелы начался роман со своей квартирой.

Николай подключил дизайнера. Это была молодая женщина с круглыми глазами, похожая на Лилю Брик в молодости. Ее и звали Лиля.

Лиля оказалась тихая, покладистая, но если ей что-то не нравилось, — стояла насмерть.

Купили люстры, светильники, ковры. Анжела хотела ковры китайские, но Лиля заставила купить традиционные туркменские ковры. Заставила пробить балконную дверь до полу, получился стеклянный кусок стены. Решетка на балконе — кованая и прозрачная. Вид — на крыши домов, как в Париже.

На балконе поставили столик с табуреточками. Можно было сидеть, пить кофе и смотреть на крыши. Эти крыши навевали мысли и мечты. О чем? Конечно же, о любви.

Николая она любила, как говорят — по-своему. Не так, как хотелось бы, но все же… Она о нем заботилась, как будто он был ее ребенком.

Однажды у Николая на лбу выскочила шишка ни с того ни с сего. Врачи тут же стали двигать бровями, нагонять страх. Анжела в больницу не пустила и резать не разрешила. Сама делала компрессы из распаренных отрубей. Придирчиво рассматривала шишку, будто это произведение искусства. И в конце концов шишка стала мягче, потом уменьшилась. И постепенно растаяла.

— А что же это было? — удивлялся врач.

— Мозги, — поясняла Анжела. — У Коли их избыток.

* * *

По вечерам Николай играл в преферанс.

К нему приходили пара школьных друзей, чиновники высокого ранга и преуспевающие бизнесмены.

Это были хорошо пахнущие, пузатые и лысые дядьки. Анжеле было с ними неинтересно. Она разливала чай, мастерски выстраивала бутерброды. Была молчалива и любезна, как гейша.

Друзья с завистью смотрели на Анжелу. Им тоже хотелось свободы и молодых любовниц, но каждого что-то держало.

Одного — совесть. Другого — жалость к жене. Третьего — здоровье. Четвертого — деньги. Он никогда ни с кем не расписывался. Не хотел делиться при разводе.

У кого-то были деньги, не было здоровья. У кого-то — наоборот. А такого, чтобы все сразу: и деньги, и здоровье, и решимость к рывку — это только Николай.

Компания погружалась в преферанс. Анжела уходила на балкон, прихватив телефон. Она любила «потрындеть» с Кирой Сергеевной, с мамашкой Наташкой.

Мамашка устроилась работать консьержкой в подъезде. В ее обязанности входило: не впускать воров. Но это же смешно. У человека на лбу не написано: вор он или нет. И кто хотел, всегда мог пройти.

Наташка с утра до вечера смотрела сериалы. В перерыве между сериалами вязала носочки и с успехом их продавала.

Выдуманные персонажи сериалов воспринимались, как знакомые люди. Почти соседи. В этом состояла задача мыльных опер. За неимением собственной обыватели живут чужой жизнью. Пусть даже виртуальной.

Наташка сообщала новости из Мартыновки: понаехали москвичи, раскупили дома, цены растут не по дням, а по часам. Можно продать свой дом, но с другой стороны — хочется оставить кусочек родины.

Разговоры с Кирой Сергеевной сводились к монологам. Тема монолога: бедный, бедный Миша. Сын Киры Сергеевны ничего не зарабатывает, влачит жалкое существование, его жизнь уходит в трубу как дым. Бедная, бедная Кира Сергеевна не может спокойно умереть, на кого она оставит своего Мишу…

Однажды во время преферанса Анжела подошла к играющим и спросила:

— Никому не нужен образованный философ?

— Кто это? — не понял Николай. — Откуда взялся?

— Сын Киры Сергеевны. Он окончил университет. У него научные труды, — наврала Анжела.

— Мне нужен спичрайтер, речи писать, — вспомнил лысый Макаров. — Пусть твой философ пройдет тест. Вот телефон…

Макаров написал на салфетке нужный телефон. Анжела зажала салфетку в кулаке, как золотой ключик.

Когда все ушли, Николай мягко упрекнул:

— Больше никогда так не делай.

— Почему? — не поняла Анжела.

— Ни о чем не проси моих друзей, тем более через мою голову.

* * *

Миша прошел тест. Его взяли на должность с длинным и торжественным названием. Он стал заниматься тем же, что и его отец: писать представительские речи для председателя совета директоров. Это были совсем другие речи. Раньше, при социализме, — сплошная пустота по принципу: «о чем говорить, когда не о чем говорить». А сейчас — совсем другое дело. За словами — точная информация, нравственный посыл, юмор, если он уместен. Текст должен был гармонировать с личностью докладчика.

Такая работа ценилась высоко. Миша зарабатывал пять тысяч долларов в месяц.

Корабль Мишиной жизни круто развернулся, вырулил в открытые просторы. Он (Миша) как-то весь распрямился, лицо приняло другое выражение. Из прежнего, затюканного и некрасивого, он превратился в скромного хозяина жизни. Ему это шло. Он стал таким, каким его замыслил Создатель.

Кира Сергеевна рыдала от избытка чувств и даже подарила Анжеле свой любимый браслет — кораллы в серебре.

Кира Сергеевна никогда не думала, что счастье придет к ней от нищей девочки из Мартыновки.

— У тебя успех. Значит, ты должна поделиться. Отдать десятую часть, по Библии. Процент от успеха.

— А какой у меня успех? — не поняла Анжела.

— Николай…

— А-а… — протянула Анжела без энтузиазма.

Ей хотелось другого успеха, своего собственного.

* * *

Николай отказался платить за раскрутку. Ему не нужна публичная любовница. Публичность нужна человеку с комплексами. Подтверждение толпы. А Николай — самодостаточный. Он все себе доказал и все подтвердил.

Раскрутить может и Тамаркин. Но это значит — на пять лет в рабство. Изнурительная концертная деятельность за гроши.

Осталась одна надежда на Киру Сергеевну.

Анжела хотела просверкнуть в кино, а там будет видно. Существуют же поющие актрисы: Любовь Орлова, например. Или Доронина.

Николай против кино не возражал и даже готов был оплатить часть сметы.

Кира Сергеевна взяла на себя роль посредника. Она позвонила Савраскину и таинственно сообщила, что есть никому не известная Анжела.

— Имя какое-то армянское, — сказал Савраскин. — У них в деревнях сплошные Анжелы и Жанны.

— Эта — блондинка с голубыми глазами, двадцать лет, выглядит на шестнадцать. Новое лицо.

— Новое лицо — это хорошо. Но у меня есть на главную роль. Стопроцентное попадание.

— Возьмешь на эпизод. И еще, между нами… Имеет богатого покровителя. Он может вложиться. Это тебе не армянская деревня.

— Учтите, я не продаюсь, — предупредил Савраскин.

«Еще как продаешься», — подумала Кира Сергеевна, но вслух ничего не сказала.

* * *

Была назначена встреча в ресторане «Пушкин».

Анжела явилась при полном макияже. У нее уже была своя визажистка.

Савраскин опаздывал. Это было непозволительно; Николай буквально ненавидел опаздывающих. Опоздание — это вид хамства, не говоря о жлобстве. К тому же Николай хотел есть. Желудочный сок выделялся и грыз желудок.

Ресторан в дневное время был почти пуст, только возле окна сидел какой-то шмендрик.

Это и оказался Савраскин.

Он уже собрался уходить, но на всякий случай обернулся и вперился глазами в странную пару: кукла Барби рядом с «папином». То ли отец с дочерью, то ли дядька с племянницей. А может, дорогая проститутка с богатым клиентом.

— Это он, — догадалась Анжела.

Встреча сторон состоялась.

— Я знаю, что некоторые писатели издают книги за свой счет, — прямо сказал Николай. Ему не хотелось крутиться вокруг да около. — Я готов выпустить фильм за свой счет.

— Это дорого, — предупредил Савраскин. — Полный метр стоит полтора миллиона долларов.

— Составьте смету, я ознакомлюсь.

— Но ваша… — Савраскин запнулся, не зная, как продолжить. — Ваша протеже — не актриса. Она испортит замысел. Зачем платить за провал?

— Это не твоя забота, — оборвала Анжела.

— А чья же? — удивился Савраскин.

— Хотим и платим.

— Деньги ваши. Но провал-то мой. Я испорчу свою репутацию. Мне после этого не дадут снимать. А я шел к этой постановке всю свою жизнь.

— А у вас есть другие режиссеры, более сговорчивые? — спросил Николай.

— Сколько угодно. Только свистнуть. Они за такие деньги зайца догонят и перднут в придачу.

Настала тишина.

— Я не хочу сниматься, — сказала Анжела.

— Правильно, — одобрил Савраскин. — Вот и умница.

Официант принес закуски: пирожки и холодец. Николай знал: такие пирожки готовят только в этом ресторане. Пирожки были с грибами, с капустой и с мясом.

Савраскин смотрел, но не дотрагивался.

— Ешьте, — предложил Николай.

Савраскин подумал и стал есть. По тому, как он кусал и глотал, было видно, что парень голодный. Острый кадык активно двигался по тонкой шее.

— А почему вы решили, что Анжела не сыграет? — спросил Николай. — Вы же не знаете ее возможностей.

— Я вижу, — ответил Савраскин. — Талант виден. Или не виден.

— Каким образом? — заинтересовался Николай.

— Радиация таланта поднимается над человеком, как пар.

— А у меня поднимается? — спросил Николай.

— Я не знаю, какой вы актер. Но то, что вы талантливы, это видно за километр.

— И кого бы я смог сыграть?

— Наемного убийцу.

— Я похож на негодяя?

— Ни в коем случае. Вы похожи на интеллектуала. В этом вся фенька. От обратного.

Николай с радостным вниманием смотрел на Савраскина. Анжела видела, что они интересны друг другу.

— Хотите сыграть? — спросил Савраскин.

— А зачем мне? — не понял Николай.

— Новое самовыражение…

В конце ужина Николай ушел платить. Савраскин и Анжела остались вдвоем.

— А ты ничего, — сказал Савраскин. — Когда злишься, в тебе что-то появляется. Могу дать тебе роль третьего плана. Небольшой эпизод. Покажешь свою красивую задницу.

— Козел, — сказала Анжела. — Думаешь, со мной можно так разговаривать? Вот возьму и вылью тебе соус на башку.

Анжела схватила пиалу с чесночным соусом. Савраскин поймал ее руки.

Она дергалась, он смеялся. Его руки были сильные, как клещи.

Николай вернулся. Анжела и Савраскин притихли.

— Сколько с меня? — спросил Савраскин и полез в карман. Достал сто долларов.

— Мы бедные, но гордые, — прокомментировала Анжела.

— Гордые художники, — добавил Николай. — Но ведь и мы себя не на помойке нашли…

* * *

Спать легли поздно. Смотрели американский боевик.

— А мне он понравился, — неожиданно произнес Николай. — У меня даже настроение улучшилось.

— А было плохое? — удивилась Анжела.

— Я о другом. Я просто не очень верю в завтрашний день. Все пропитано цинизмом. Деньги — национальная идея. Действительно за копейку зайца догонят и перднут.

— Хорошо тебе говорить. У тебя денег, как у дурака махорки.

— Для меня деньги — не самоцель. Для меня самоцель — работа. Когда собака бежит за дичью, для нее не главное сожрать. Главнее — поймать.

— Понятно, — отозвалась Анжела.

— А когда я вижу таких, как этот, я начинаю верить в будущее. Растет новое поколение — свободное и нравственное.

— Давай спать, — предложила Анжела. — Ну его на фиг…

* * *

Николай обнял Анжелу.

— Давай сегодня не будем, — попросила Анжела. — У меня нет настроения.

— Тебе двадцать лет. У тебя впереди вся жизнь. Мне жаль терять каждый день.

— Ну ладно… — вздохнула Анжела и легла так, как ему нравилось.

А про себя подумала: «Гуманитарная помощь, Красный Крест».

* * *