Десятая жертва Шекли Роберт

Глава 14

Слабый огонек замерцал вдруг меж двух темных зданий; потом исчез – видно, утонул в Лагуна Морта. Ночной ветерок тревожно посвистывал в каминных трубах. Воды канала слабым беззубым ртом жевали потрескавшиеся камни набережной. Высокие сутулые здания жались друг к другу, словно ища утешения и поддержки. Видные деятели эпохи Возрождения бродили, казалось, по темным улицам в своих сумрачно-синих одеждах, притворяясь живыми. Меня эти призраки ввести в заблуждение не могли: пляску смерти я способен узнать с первого взгляда.

Я дошел до конца Виа ди Сан-Ладзаро, где она сливалась с Рио Терра Маддалена, в поисках номера 32, однако последний номер был 25. Я долго искал продолжения, но никакого номера 32 не обнаружил. По спине побежали мурашки.

Я вернулся назад и постарался мыслить трезво. К сожалению, мой мозг интересовали не номера домов – в голове у меня крутилось одно: отчетливое цветное изображение снайпера высоко под крышей, просунувшего винтовку в разбитое чердачное окно и уже поймавшего мою голову в перекрестье оптического прицела.

Я заставил себя думать о более приятных вещах. О том, как, например, удушить Форстера или четвертовать полковника Бейкера. О чудесном спасении из Венеции и дальнейшем проживании в течение всей оставшейся жизни в Южной Австралии в качестве простого пастуха.

Где же этот проклятый дом? Неужели я что-то перепутал? Номер 32, Виа ди Сан-Ладзаро. Или, может быть, Гуэски сказал Калле ди Сан-Ладзаро? Или Виале?..

Да, кажется, именно так он и сказал. Я спросил у прохожих дорогу и получил нужные указания. Виале ди Сан-Ладзаро находилась на некотором расстоянии от места, где я находился, в районе Каннареджио. Я поспешно двинулся сквозь сумерки и дым от каминов, пересек мост, несколько раз повернул направо и налево и наконец добрался до этого района. Но тут же запутался в паутине переулков, отходящих от Калле делла Массена.

Здесь туристов было гораздо меньше. Мимо проходили рабочие и продавцы сувениров, потом проследовал закончивший смену гондольер. Какая-то толстуха с корзиной белья довольно путано объяснила мне дорогу, после чего я миновал шумную ватагу ребятишек под предводительством монахини. Потом мелькнул какой-то маленький мальчик в белом матросском костюмчике, за ним рыбак в высоченных резиновых сапогах.

Рыбак проследовал своим путем, а мальчик остановился и, пританцовывая на месте, поднес ко рту трубку для стрельбы горохом. И тут же я услышал сухой стук – горошины забарабанили по стене за моей спиной. Мальчик нежно улыбнулся мне, изменил прицел и обстрелял представительную женщину в черном с корзиной для покупок на руке. Женщина невольно охнула, схватившись за спину, и высыпала на мальчишку поток непереводимых проклятий на местном диалекте. Маленький хулиган запрыгал от восторга, а женщина пошла дальше.

Мальчик огляделся, ища новую Жертву, и снова прицелился в меня. Я погрозил ему пальцем, услышал, что он все-таки дунул в трубку, и почувствовал, как что-то острое воткнулось мне в рукав. Я обследовал рукав и обнаружил маленькую оперенную стрелу, застрявшую в ткани; на один ее конец был накручен комочек ваты, а острие намазано чем-то синим, цвета индиго.

Тут зажглись уличные фонари. И в их желтом свете я разглядел лицо мальчугана, который по-прежнему улыбался мне, наморщив лоб под матросской шапочкой. Глаза у него были темные, веки припухшие, нос остренький, а щеки… изборождены глубокими морщинами, идущими от крыльев носа к углам рта, покрыты густой щетиной и напудрены! Это был не кто иной, как мой старый приятель, проклятый карлик Янсен!

Я уставился на него. Да, это был Янсен, правда без бороды. Он скалил зубы в зловещей ухмылке, переодевшись в детский костюмчик и прихватив трубку с отравленными стрелами вместо гороха. Янсен снова выстрелил. Я метнулся вбок. Отравленная стрела просвистела в паре дюймов от моей шеи. Интересно, подумал я, чем он ее намазал – кураре, стрихнином или какой-нибудь мерзкой отравой собственного приготовления?

Янсен пританцовывал и хихикал, довольно неумело изображая расхулиганившегося мальчонку. Редкие прохожие смеялись, глядя на него. Янсен зарядил свою трубку очередной стрелой.

Надо было сразу же швырнуть его в канал, а не дожидаться, пока он выстрелит, но вокруг уже собиралась толпа веселившихся зевак. Не смеялись лишь трое: Карло, краснорожий «турист» с портфелем – тот самый, с речного трамвая, – и толстяк, который перехватил у меня такси в аэропорту «Марко Поло».

Только тут я понял суть всего этого спектакля, несомненно поставленного для меня Форстером, любителем подобных «живых картин». По его замыслу, я должен был вне себя от бешенства наброситься на карлика, прежде чем тот успеет утыкать меня своими синими стрелами, а толпа итальянцев, увидев, что бьют «ребенка», конечно же, отреагировала бы соответственно. И в этой суматохе Карло незаметно сунул бы нож мне под ребра.

Я с достоинством повернулся и пошел прочь. Люди Форстера следовали за мной, впереди всех Янсен. Я прибавил шагу, размышляя о том, на какое расстояние действует пневматическая трубка.

Я попытался оторваться от погони среди бесконечных улиц, каналов и мостов, но моя же собственная тень в свете уличных фонарей выдавала каждый мой маневр. Я тащил ее за собой как хвост. Я пробежал по мосту, нырнул в какой-то переулок и очутился в Гетто Веккьо, напротив маленькой синагоги. Конечно же, я заблудился! Однако, свернув за угол, я увидел, что это и есть Виале ди Сан-Ладзаро. Я не очень-то удивился. Трудно быстро найти нужное место в путанице венецианских улиц; но, в общем-то, и по-настоящему заблудиться здесь не менее трудно.

Номер 32 оказался в самом конце улицы, возле канала. Он прятался за высокой каменной стеной, весь верх которой был утыкан битым стеклом. В стене виднелась тяжелая железная калитка; она была заперта. Я потряс ее, услышал, как отодвинули засов, и калитка распахнулась. Чей-то голос произнес: «Быстро!»

Я прошел в калитку, в полной темноте сделал несколько шагов вслепую, наткнулся на что-то и упал. Поднявшись на ноги, я обнаружил, что это был каменный купидон.

Калитка закрылась, лязгнул засов. Возле меня стоял Кариновский, поддерживая меня под локоть.

– Най! – произнес он. – Дорогой мой, вы что-то припозднились. Я уж стал опасаться, что вы и вовсе не придете.

– Меня несколько задержали, – услышал я собственный легкомысленно-веселый ответ. – Но вам бы следовало знать: я ни за что не пропущу столь увлекательное приключение!

Моими устами говорило тщеславие – то самое свойство человеческое, которое может порой отлично заменить мужество и стать практически неотличимым от него.

Глава 15

Стеной был огорожен вытоптанный маленький садик, а за садиком стоял дом. Кариновский провел меня внутрь, усадил в кресло и предложил выпить.

– Честно говоря, сливовицу я вам не рекомендую, – заметил он. – Гуэски, вероятно, пошутил, прислав ее сюда. А вот «Слезы Христовы», несмотря на свое название, – вино вполне приличное.

Я взял бокал и внимательно посмотрел на человека, которого должен был спасать. Левая рука Кариновского висела на перевязи из черного шелка. Если не считать этого, он выглядел таким же, как всегда – собранным и компетентным. Я уже успел подзабыть, что разрез глаз у него слегка монгольский, а волосы украшает благородная седина. Вид у него был чуть отрешенный, лицо иронично-веселое – такие лица бывают у людей, переживших резкие перемены судьбы, например, у южноамериканских президентов. Я был рад, что добрался сюда, и надеялся, что смогу ему помочь.

– Как ваша рука? – спросил я.

– Более или менее действует, – отвечал он. – К счастью, рана оказалась не слишком глубокой. Так, всего на полдюйма…

– Этого вполне достаточно, чтобы перерезать горло.

– Именно это он и хотел сделать, только я ему не позволил – прикрылся рукой, как щитом. Жаль, конечно, что у меня не было настоящего щита…

– А потом?

– А потом я решил, что этот малый слишком боек для такого старика, как я, – Кариновский развел руками, словно извиняясь, – вот я его слегка и успокоил, с помощью простейшего приема сломав ему шею.

Я кивнул. Я готов был ему аплодировать, но воздержался, поборов свою извечную склонность к красивым жестам.

– Однако у вас тоже как будто были неприятности? – спросил Кариновский, глядя на искромсанный левый бок моего пиджака.

– Пустяки, – уверенно заявил я. – Царапина. Я имел несчастье повстречаться с человеком в ботинках с исключительно острыми носами.

– В Венеции и не такое можно встретить, – заметил Кариновский, неторопливо усаживаясь и принимая величественную позу. Тоже, значит, имеет склонность к красивым жестам, подумал я. Но в данном случае подобные величавые манеры были излишни, ибо успех данной мизансцены зависел от того, насколько убедительно я сыграю роль перепуганного простака, обычного партнера любого комика.

Черт возьми! Да не стану я такое изображать! Я достал сигареты и предложил Кариновскому, закурив и сам.

Некоторое время мы молча курили, выпуская клубы синего дыма. Потом в саду послышались шаги, но Кариновский как ни в чем не бывало налил мне еще бокал вина, и я решил все-таки сыграть роль простака.

– Ну, хорошо, – сказал я. – А теперь что вы предлагаете делать?

– Я предлагаю вам начинать спасать меня.

– И как, по-вашему, мне это сделать?

Кариновский стряхнул пепел с сигареты.

– Зная ваши неограниченные возможности, друг мой, ваши разносторонние таланты и богатый опыт, я не сомневаюсь: вы, несомненно, найдете выход из создавшегося положения. Если, конечно, не пожелаете следовать несколько сомнительному, на мой взгляд, плану Гуэски.

– Сомнительному?

– Возможно, я несколько несправедлив, – согласился Кариновский. – На самом деле план Гуэски совершенно гениален. Может быть, даже слишком. Вы меня понимаете?

– Нет. Я даже не знаю, в чем, собственно, этот план заключается.

– О, это весьма забавно! Его план основан, естественно, на использовании ваших разнообразных талантов.

Я внутренне содрогнулся, по спине поползли мурашки. Что этот Гуэски там навыдумывал? И какое отношение его план имеет к талантам агента Икс? Я попытался припомнить, какие мне приписываются подвиги и свершения, но ничего так и не вспомнил. И решил, что настало время прояснить ситуацию.

– Кариновский, – сказал я, – что касается моих талантов…

– Да-да? – переспросил он радостно.

– Боюсь, слишком многое преувеличено при пересказе…

– Ерунда, быть такого не может! – сказал он.

– Нет, так и есть. Сказать по правде, я вообще не слишком богат талантами.

Кариновский рассмеялся.

– Все ясно! Вам свойственны внезапные приступы скромности, – сказал он. – Хроническая болезнь англосаксов, а также – особенность их менталитета. Теперь еще скажите, что вы вообще никакой не секретный агент!

Я сумел изобразить болезненную улыбку и неуверенно промямлил:

– Ну, это уж чересчур, пожалуй…

– Вот именно! – воскликнул Кариновский. – Ладно, перестаньте, друг мой! Хватит благородных жестов. Между нами это совершенно лишнее.

– Вы правы, – сказал я. Видимо, я выбрал неподходящий момент для выяснения истинного статуса агента Икс. – Но помните: я… ну, может быть, несколько… утратил хватку… заржавел, что ли…

– Ладно, согласен. Еще вина?

– Нет, благодарю. Пора перейти к делу. Дом, по всей вероятности, уже окружен.

– В плане Гуэски предусмотрена такая вероятность.

– А в нем не предусмотрено, что мы выйдем отсюда, переодевшись разносчиками овощей?

– Ну зачем же так грубо!

– А какой же способ предполагается для нас?

– Давайте рассмотрим эту проблему в комплексе, – сказал Кариновский с беспечностью, вызвавшей у меня приступ бессильной ярости. – Как вы относитесь к полету над крышами?

– Форстер, по-моему, вполне к этому готов.

– Я тоже так думаю. Тогда, может, по воде? Как вы считаете, можем мы бежать на лодке?

Я покачал головой.

– Уж это-то Форстер предусмотрел наверняка. Каналы Венеции – это первое, что приходит на ум.

– Хорошо, – спокойно продолжал Кариновский. – Итак, будем считать, что очевидные пути побега блокированы. Следовательно, пользуясь логикой Гуэски, мы должны рассмотреть те, что лежат не на поверхности. Иными словами, искать то, что на первый взгляд представляется абсолютно иррациональным и неразумным. И чего Форстер никак не ожидает. Более того, ему это и в голову приходить не должно. Мы…

Полет фантазии и красноречия Кариновского был прерван звоном разбившегося оконного стекла где-то наверху. На мгновенье стало тихо, затем мы услышали, как что-то с грохотом упало на пол.

– Тактика коммандос! – презрительно заметил Кариновский и преспокойно закурил еще одну сигарету. Мне жутко хотелось затолкать ее прямо в его болтливую актерскую глотку.

Было слышно, как наверху в темноте кто-то пробирается на ощупь, возможно даже несколько человек. Затем в саду загремела железная калитка: кто-то пытался ее открыть. Что-то взвизгнуло, точно электродрель, и калитка заскрипела, открываясь.

– Видимо, – заметил Кариновский, – нам все-таки пора уходить. – Он встал, вытащил левую руку из перевязи, глянул на часы, еще раз как следует затянулся сигаретой, бросил ее прямо на ковер и тут же затоптал. Затем, исчерпав весь свой арсенал красивых жестов, решительно повел меня из комнаты по темному коридору.

Мы остановились возле тяжелой дубовой двери. Возле нее висел ручной фонарик. Кариновский взял его и отворил дверь. Мы вошли, и он задвинул на двери тяжелые засовы.

Потом мы спустились по пологой лестнице в пустой зал, каменные стены которого были пропитаны водой и ароматами седой древности – то есть вокруг попросту царила жуткая вонь, состоявшая из запаха чеснока, ила, заплесневевшего и рассыпавшегося камня и стоялой, гнилой воды. В дальней стене виднелась железная дверь, а возле нее было свалено в кучу какое-то снаряжение.

Кариновский направился прямо к этой двери и отворил ее. За ней я увидел отблеск света на поверхности воды: это был выход из дома в сторону канала.

Я хотел было выглянуть наружу, но Кариновский удержал меня.

– Нас могут заметить, – сказал он. – Я совершенно уверен: Форстер поставил наблюдателя и у этого входа.

– А как же мы доберемся до лодки?

– А никакой лодки и нет, – ответил он. – Мы же сами вычеркнули такую возможность, не так ли?

Я услышал шаги где-то над головой. Затем за дубовой дверью, ведущей в зал, раздались глухие удары.

– Ну, и что теперь? – спросил я. – Вплавь?

– Некоторым образом, – сказал Кариновский и указал лучом фонарика на кучу снаряжения возле двери. Я увидел ярко-желтые баллоны, здоровенные ласты, регуляторы давления и чудовищные маски из черной резины с одним овальным глазом, прямо как у циклопа.

– Мы уберемся отсюда действительно вплавь, – продолжал он, – но таким способом, который Форстеру и в голову прийти не мог. Извините, что сразу вам не сказал. Впрочем, все равно нужно дождаться высшей точки прилива, иначе некоторые каналы будут для нас непроходимы. А теперь, друг мой, нам так или иначе придется быстренько переодеться и покинуть этот дом. Дверь, видимо, долго не выдержит.

Глава 16

Я не знал, смеяться мне или плакать, восхвалять этих умников за их гениальный план или проклинать за глупость. Впрочем, возможно к счастью, времени у меня на оценку этого плана не было. Мы быстро переоделись и натянули резиновые маски. Люди Форстера ломились в дверь, и петли уже начинали подаваться. Кариновский, закусив загубник, скользнул в темные воды канала. Я за ним. Уже входя в воду, я услышал чей-то яростный вопль и успел заметить лодку буквально метрах в пяти от нас: Форстер действительно не забыл о втором выходе на канал.

Я едва различал ласты Кариновского впереди себя. Вода была теплая и на ощупь чуть слизистая. Воняло канализацией и болотным газом. Меня чуть не стошнило. Следом за Кариновским я опустился к самому дну канала. Здесь было около десяти футов глубины. Кариновский свернул влево, нащупал стену канала и быстро поплыл вдоль нее. Мне пришлось приналечь, чтобы не отставать.

Я примерно представлял, где мы находимся. Дом, откуда мы только что бежали, фасадом выходил на Рио Сан-Агостин – это недалеко от центра города. Потом Кариновский свернул налево, следуя течению канала под мостами на Калле Дона и Калле делла Вида. Если достаточно долго плыть в этом направлении и если удастся найти дорогу в сложной и запутанной системе каналов, можно выбраться за северные пределы Венеции прямо в лагуну, а переплыв ее, оказаться прямо на материке. Пока что план выглядел вполне разумно, хотя вряд ли годился для людей со слабым желудком.

Я плыл буквально в двадцати сантиметрах от ластов Кариновского, скользя над самым дном, покрытым вонючей черной грязью. Пальцы касались то липкого бока утопленной бочки, то воткнувшейся в дно доски, то корпуса затонувшей лодки. Каналы Венеции служат еще и неофициальной помойкой для окружающих домов. Данный канал явно давно уже не чистили и не промывали. Мы плыли в каком-то жидком отвратительном супе из апельсиновых корок, полусъеденных бананов, яичной скорлупы, клешней омаров и огрызков яблок, и я вовсю старался убедить себя, что это куда лучше, чем убегать под пулями по темным переулкам.

Кариновский нащупал проем в стене и свернул направо; теперь над нами была Рио Сан-Джакомо далл'Орио. Стоило нам туда свернуть, как сверху раздался выстрел, и я увидел, как что-то сверкнуло и, прошив рядом со мной воду, вонзилось в песок. Я поглядел наверх и увидел длинную узкую тень, похожую на гигантскую барракуду; она скользила совсем рядом.

Я притормозил, пропуская тень вперед. Кариновский сделал то же самое. Лодка, видимо, преследовала нас от самого дома. По ее форме и длине я понял, что это гондола.

Мощный желтый луч фонаря, как длинный палец, вошел в воду. Было слышно, как переговариваются наши преследователи. Гондола остановилась, затем поплыла назад. Кариновский дернул меня за руку и махнул в сторону; я согласно кивнул. Мы стремительно проскочили под днищем лодки и рванули в сторону моста Терра Прима. Я был почти уверен, что нам туда не добраться.

Гондола, увлекаемая длинным мощным веслом, могла двигаться раза в четыре быстрее нас. К тому же нас выдавали пузырьки выдыхаемого нами воздуха. Оглянувшись назад, я увидел, что узкая черная тень вновь догоняет нас. Луч фонаря уперся мне в спину, и опять раздался глухой выстрел.

Пуля прошла всего в нескольких дюймах от меня. Кариновский работал ластами, как бешеный; я тоже, стиснув зубы, изо всех сил старался уйти от прицепившегося ко мне желтого луча.

Потом я понял, что Кариновский обнаружил какое-то убежище – огромный черный прямоугольник прямо под мостом Терра Прима. Оказалось, что это большая плоскодонная баржа, причаленная здесь на ночь. Под ее обросшим днищем оставалось едва два фута до дна, покрытого липкой грязью.

Гондола проскочила мимо, затем остановилась. Луч фонаря заметался вокруг, пытаясь нас обнаружить. Гондола немного сдала назад, послышался треск трущегося дерева: лодка ударилась о борт баржи, с борта которой заспанный недовольный голос спросил, какого дьявола тут кому-то нужно.

Вскоре наверху разгорелась настоящая перепалка, и мы, воспользовавшись суматохой, тихонько выбрались из-под баржи и поплыли по Рио ди Сан-Бальдо. Пока те, кто был в гондоле, яростно спорили с владельцем баржи, мы успели выиграть несколько драгоценных мгновений. Однако спор вдруг прекратился, весло гондолы с плеском ударило по воде, и преследователи снова стали нагонять нас. Пузырьки воздуха из наших аквалангов по-прежнему служили им ориентиром.

На просторе Большого Канала гондола быстро нагнала нас, и Кариновский резко свернул направо, проплыл еще с десяток ярдов и снова повернул направо, как будто собираясь плыть к Рио Мочениго. Но он поплыл не туда, а к Рио делла Пергола. Гондола, точно сомневаясь, замерла у начала Рио Мочениго, пытаясь обнаружить на поверхности воды наши пузырьки.

Мы миновали мощные деревянные причалы Санта-Мариа Матер Домини и свернули налево, в узкий, всего футов пять в ширину, канал. Я уже думал, что от преследования мы избавились, но, оглянувшись назад, снова увидел мечущийся желтый луч фонаря всего футах в тридцати.

Луч устремился следом за нами, в узкий канал, ощупывая стены набережных и неотвратимо приближаясь к нам. Стоявший на носу человек покрикивал, подгоняя гондольера. Похожая на барракуду тень скользнула мимо меня. Я хотел сообщить Кариновскому, что мы в ловушке, что лучше повернуть назад и проскочить под гондолой, и потянул его за ногу. Но он обернулся, улыбнулся мне, похлопал себя рукой по голове и снова поплыл вперед.

Я не понял, что это означает. Луч фонаря уже обнаружил нас, и преследователи опять принялись стрелять. И тут Кариновский вдруг пропал.

И я тоже – сразу за ним.

Вокруг была кромешная тьма. Левая моя рука наткнулась на камень. Распрямившись, я стукнулся головой о стену справа. Мне показалось, что сзади доносятся торжествующие крики. Я ободрал обо что-то левый бок. Проход тем временем сузился уже футов до трех. И тут я выплыл из него, попав в более освещенные воды канала.

Мы поднялись на поверхность. Ночное небо позади нас заполняли шпили церкви Матер Домини. Оказывается, мы проплыли по каналу, протекавшему прямо под церковью. Он проходим и для гондол, но только во время отлива; а сейчас вода стояла высоко и он был полностью заполнен.

– Надо двигаться дальше, – сказал Кариновский. – Они могут запросто дать крюк через Канал Мочениго. Им на это потребуется всего минут пять.

– Куда дальше-то? – спросил я.

Кариновский сделал артистически широкий жест рукой:

– Подобно лорду Байрону, мы переплывем Большой Канал. А потом, видимо, лучше всего плыть прямо к Каналу делла Мизерекордиа и в лагуну. Но мы не можем так рисковать: это чересчур очевидный маршрут. Для безопасности лучше выбрать путь подлиннее, через квартал Гримани. Я вас проведу по самому живописному маршруту.

– Спасибо. А у нас хватит воздуха?

– Надеюсь.

– Может быть, теперь лучше попробовать пешком?

– Не стоит. У Форстера, по крайней мере, десяток наблюдателей на земле, но лишь несколько на лодках. Так что водный путь дает нам больше шансов.

Я хотел было спросить, что мы будем делать, когда доберемся до лагуны, но тут заметил, насколько болезненно усталым выглядит Кариновский.

– Как ваша рука?

– Беспокоит значительно больше, чем я ожидал. Но, в общем, не слишком мешает. А сейчас хорошо бы…

– Эй, какого черта вам там надо? – заорал вдруг кто-то с набережной.

Мы нырнули, быстро миновали Сан-Стэ и поплыли через Большой Канал. Переплыв его наполовину, Кариновский всплыл на минутку, сориентировался по Палаццо Эриццо и церкви Маддалены и снова нырнул. Мне показалось, что он теперь плывет медленнее и с большим напряжением.

Мимо проплыл речной трамвайчик, затем груженая баржа. Через двадцать минут все семьдесят ярдов, составлявших ширину канала, были позади, и мы повернули в извилистую Рио делла Маддалена.

Здесь, кажется, мы были наконец в безопасности и без помех поплыли вперед, потом свернули в Рио деи Серви и поплыли вдоль ее извивающегося русла в Рио ди Сан-Джироламо. Оставив позади Гетто Нуово, Кариновский свернул в соединительный канал, ведущий к Рио делла Санса. Над нами прошла гондола, но с нее никто не светил фонарем и никто никакой тревоги не поднял. Зато хриплый тенор запел неаполитанскую любовную песню, а в ответ раздалось женское хихиканье.

Канал сворачивал направо, и стена больше не могла служить нам ориентиром. Всплыв на поверхность, я увидел, что мы уже в Венецианской лагуне. Город остался позади; его сверкающие шпили и покосившиеся купола соборов вздымались в небо прямо из сверкавших вод, точно Атлантида на полотнах художников-романтиков. В миле от нас виднелся заболоченный берег области Венето; справа торчал остров Мурано, а слева, почти рядом вырисовывались очертания дамбы, связывавшей Венецию с Местре.

– Плывем через лагуну? – спросил я.

– Нет, – отвечал Кариновский. – От этой необходимости мы избавлены. Нам нужно просто немного проплыть вдоль берега мимо Сакка ди Сан-Джироламо до условленного места возле Риковерто Пенитенти. Если доберемся, можно считать, что все беды позади.

Кариновский с трудом держался на поверхности; потом откинул голову назад и лег на спину, дыша часто и хрипло. Отдохнув, он развернулся и поплыл, довольно медленно и неуклюже, вдоль берега на запад. Через десять минут мы достигли низкого, плоского и совершенно пустынного мыса у входа в канал Каннареджио, почти напротив бойни. Риковерто был в пятидесяти ярдах от нас, полускрытый за каменными стенами.

– Вон, смотрите! – гордо воскликнул Кариновский.

И я увидел лодку, темную и узкую, причаленную к волнолому. Что-то в ее длинном низком корпусе насторожило меня, вызывая в памяти невнятные ассоциации. Мне вдруг захотелось никогда не видеть эту лодку, не иметь с нею ничего общего. Но чувство это было по меньшей мере нелогичным, даже абсурдным, и я, подавив его, поплыл за Кариновским к лодке.

Глава 17

На борту никого не оказалось. Мы сняли акваланги и пробрались по узкой палубе в кокпит. Посидели некоторое время, переводя дух, потом переоделись в сухую одежду, заранее приготовленную и спрятанную под сиденьем. Я ужасно устал от этого плавания, а Кариновский, судя по его виду, был на грани обморока. Но отдыхать было некогда. Мы оторвались от преследования – по крайней мере, на текущий момент – но надо было побыстрее использовать это преимущество, пока нас вновь не обнаружили.

Кариновский открыл бардачок рядом с приборной доской и достал оттуда карту и маленький фонарь. Это была карта северного побережья Венецианской лагуны от дамбы до Торчелло.

– Мы находимся вот здесь, – Кариновский ткнул пальцем в карту. – Дамба слева, Сан-Микеле и Мурано справа, материк впереди, на севере. Мы плывем главным фарватером – он здесь красным обозначен – мимо Исола Тессера, мимо аэропорта «Марко Поло», но не к причалу аэропорта.

– Ну, конечно, нет, – сказал я. – Это было бы уж слишком легко.

– Слишком опасно, – поправил меня Кариновский. – До подхода к причалу мы свернем на восток и пойдем каналом мимо Сан-Джакомо в Палуде почти до самого Мадзорбо. Видите, Мадзорбо обведен кружком?

– А я думал, муха нагадила. Что это за карта?

– Албанская. Копия с югославского военно-морского атласа.

– Что, Гуэски не мог раздобыть итальянскую?

– В государственной типографии кончился тираж, и сейчас готовится новое топографическое описание лагуны.

– Карта Британского адмиралтейства была бы лучше всего.

– Но не мог же Гуэски писать в Лондон с просьбой прислать ему английскую карту, не так ли?

– Полагаю, что не мог.

– В любом случае он заверил меня, что по этой карте может ориентироваться даже младенец. Посмотрите сами: все основные острова и каналы четко указаны. Нам нужно только сперва идти по направлению к аэропорту, а потом свернуть вправо у предпоследней вехи и плыть на Мадзорбо, а затем, у вехи номер пять, свернуть влево и плыть по каналу до Плауде дель Монте.

Кариновский яростно жестикулировал, доказывая, как это просто. Я не разделял его уверенности. Я имел некоторый опыт плаванья днем в проливе у Лонг-Айленда и знал, насколько это может оказаться затруднительным – плыть по морской карте ночью да еще в незнакомых водах.

Я изучил карту. Обозначения на ней были самые обычные. Каналы были указаны четкими пунктирными линиями. Навигационные знаки – белыми или красными точками. Болотистые или песчаные зоны заштрихованы синим; их было очень много. Глубина в лагуне при отливе доходила местами до шести футов, но это был максимум, а в среднем она не превышала трех футов. Тут было полно таких мест, где ничего не стоило сесть на мель, а сесть на мель сейчас, при начавшемся отливе, означало для нас полную катастрофу.

Кариновский начал было суетиться, но я решил сперва потратить какое-то время и как следует изучить лодку. Это было старое плоскодонное корыто с акульим носом, ободранное, в клочьях старой краски. На носу торчал капот двигателя, такой огромный, словно под ним был установлен движок от грузовика. Приборная доска была самой обыкновенной, ничего особенного, за исключением переключателя с обозначением «Трим. дифф.». Я не имел ни малейшего понятия, что это такое, и решил оставить этот переключатель в покое. Имелось также два тахометра – один показывал обороты двигателя, другой – компрессора турбонаддува. В центре располагалась бронзовая табличка с основными техническими характеристиками лодки: длина – 28 футов и 6 дюймов, ширина – 11 футов и 6 дюймов, водоизмещение 5200 фунтов, двигатель «Мерлин» фирмы «Роллс-Ройс» мощностью 2000 лошадиных сил.

Две тысячи?! Я протер глаза и прочел заново. Да-да, милая моя Вирджиния, две тысячи. И все – в этом замечательном движке «Мерлин» фирмы «Роллс-Ройс», а это, если припоминаешь, тот самый двигатель, что устанавливали во время Второй мировой войны на истребителях-бомбардировщиках «Москито»…

– Какой маньяк-самоубийца, – спросил я, стараясь говорить тихо и спокойно, – приготовил для нас эту ракету?

– Вы о лодке? Гуэски, конечно.

– Тогда пусть Гуэски на ней и плавает!

– Лодка как лодка, – отрезал Кариновский.

– Черта с два! Это не лодка. Это глиссер, черт бы его побрал! Вы хоть понимаете, что означают эти цифры?

– Полагаю – у него довольно большая скорость.

– Да уж, это точно! Вполне достаточная, чтобы нас обоих угробить и избавить Форстера от необходимости за нами гоняться.

Кариновский заинтересованно спросил:

– И на какую скорость этот глиссер способен?

– Когда он был новым – 170 и даже 180! Но в нынешнем состоянии вряд ли вытянет больше 130.

– Километров или миль?

– Миль в час. Темной ночью, по югославской карте через лагуну размером с тазик для стирки белья, где к тому же больше мелей, чем воды…

– Мне все равно. Я абсолютно ничего не понимаю в лодках, – отмахнулся Кариновский беззаботно. – Кроме того, разве у нас есть выбор?

Выбора у нас, конечно, не было. Кариновскому явно не хватило бы сил переплыть лагуну. Времени для поисков другой лодки тоже не оставалось, а наземный транспорт исключался. Оставался только этот монстр с акульим рылом. Нужно было постараться вести его как можно медленнее и осторожнее, надеясь, что он не взорвется, не перевернется и не сядет на мель посреди лагуны.

– Ну, хорошо, – сказал я. – Отвяжите швартов.

Кариновский отвязал глиссер и оттолкнулся от причала. Я повернул ключ в замке зажигания и нажал на стартер.

Двигатель взвыл, но заработал. Двенадцать цилиндров модифицированного «Мерлина» грохотали, как горная лавина, а выхлоп напоминал звук пошедшего вразнос пулемета.

– Вы не могли бы сделать так, чтобы он работал потише? – прокричал Кариновский. – Мы же весь город разбудим!

– Он пока еще работает на холостом ходу, – прокричал я в ответ. – То ли еще будет!

Итак, агент Икс, демонический водитель самых быстрых гоночных машин в мире, откинулся на спинку и поплотнее вжался в водительское кресло. Его загорелое лицо освещала жестокая усмешка, чуть искажавшая его ястребиные черты, а мощные и умелые руки небрежно лежали на рычагах управления. С аккуратностью и точностью хирурга он включил сцепление и чуть нажал на газ.

Глиссер ответил жутким ревом, который, вероятно, было слышно даже в Швейцарии. Стрелка тахометра дернулась и показала три тысячи оборотов в минуту. Глиссер рванулся вперед, как ядро из пушки, и агент Икс, опасаясь за собственную шкуру, что было сил вцепился в поручень кокпита.

Глава 18

С глиссером творилось бог знает что: он несся с огромной скоростью, и нос его при этом здорово уклонялся влево. Я повернул руль, и суденышко тут же скакнуло вправо. Ограждение штирборта ушло под воду, а нос давно уже изображал субмарину.

– Сбросьте скорость! – завопил Кариновский.

Именно это я и пытался сделать. Я даже снял ногу с педали газа, но ее, видно, заклинило; глиссер по-прежнему набирал скорость. Тахометр показывал уже 3700 оборотов. Нас снова уводило влево; мы вполне могли вот-вот выскочить на дамбу.

Я опять крутанул руль вправо. И опять нос зарылся в воду, а корма начала упорно задираться, и тогда я выключил сцепление. Двигатель, лишившись нагрузки, взревел так, словно готов был взорваться. Вдруг педаль газа освободилась и выскочила назад. Рев движка несколько стих, превратившись в малоприятное рычание. Корма судна осела, и глиссер начал замедлять ход.

– Что это вы делаете? – спросил Кариновский.

– Педаль газа заедает, – объяснил я. – И с рулем что-то не в порядке. Глиссер все время заносит влево, а при правом повороте он зарывается носом в воду.

Кариновский вздохнул и потер ладонями лицо.

– Может, я попробую? – предложил он.

– Нет, лучше следите за курсом. Куда нам сейчас?

Кариновский сверился с картой:

– По главному фарватеру.

– Да где он, к черту, этот главный фарватер?! – заорал я.

– Не надо так волноваться, – сказал Кариновский. – По-моему, следует придерживаться вон тех вешек, видите?

– Это, кажется, рыболовные буйки.

– Вполне возможно… Тогда держите курс вон на ту треугольную штуковину справа.

– О'кей, – сказал я. – Смотрите в оба, может, еще такую увидите.

Я чуть прикоснулся к педали газа. Судно не отреагировало. Я надавил чуть сильнее. Педаль внезапно провалилась в пол, и глиссер рванулся вперед. Я подковырнул педаль газа ногой и вытащил ее. Двигатель тут же сбросил обороты почти до холостого хода, и судно чуть не остановилось. Мы уже миновали одну веху и быстро приближались к следующей.

Я повторил операцию, сперва утопив педаль в пол, потом вытащив ее обратно носком ботинка. Звук был такой, словно я веду огонь из 88-миллиметрового орудия. Если меня не слышали в Швейцарии, то только лишь потому, что не обращали внимания. Глиссер двигался вперед какими-то нервическими рывками, точно одержимый пляской святого Витта. Я все ждал, что ведущий вал винта вот-вот лопнет.

– А теперь, – сказал Кариновский, – по-моему, надо повернуть вправо.

Впереди, на пристани аэропорта, ярко горели огни.

– Куда – вправо? – спросил я.

– Просто вправо, в канал на Мадзорбо.

– Какой канал, идиот?! Где он?

– Думаю, надо идти вон по тем вехам, – важно отвечал Кариновский.

Он показал рукой, и я увидел настоящий лес вех справа от нас. Некоторые вполне могли оказаться вехами, отмечающими фарватер; остальные, по всей вероятности, служили обозначением зон рыбной ловли, песчаных отмелей, ловушек для крабов и даже закопанных сокровищ. Я был не в состоянии отличить одну веху от другой. Следовало, видимо, ломиться сквозь них наобум, в надежде, что вода все еще стоит достаточно высоко и можно будет проскочить над отмелями.