Вечность Шекли Роберт
ИЗАБЕЛ
В дверь предбанника негромко постучали. Перебравшись через сапоги, совок и пакет с птичьим кормом, я открыла.
В черном прямоугольнике дверного проема стоял Коул Сен-Клер, засунув руки в карманы.
— Не хочешь пригласить меня внутрь? — спросил он.
59
ГРЕЙС
Когда в воскресенье вечером мы с Рейчел подъехали к дому моих родителей, уже успело основательно стемнеть. Рейчел в силу некоторых разногласий с дорожной полицией по поводу стиля ее вождения осталась без водительских прав, поэтому мне пришлось за ней заехать. В качестве приветствия она продемонстрировала украшенную бисером сумочку со смайликом на боку и на мгновение сверкнула в темноте зубами. Наверное, думала я, подъезжая к дому родителей, это темнота виновата в том, что меня не оставляет чувство нереальности происходящего. Потому что в свете фонаря на крыльце, который освещал лишь фасад дома да угол подъездной дорожки, все выглядело в точности так же, как в ночь моего бегства.
Я остановилась рядом с машиной, купленной на деньги, которые выплатила мне страховая компания за мою предыдущую машину, — мне вдруг ни с того ни с сего вспомнилась еще одна ночь, та самая, когда на капот моего «бронко» приземлился олень и я прощалась с Сэмом навсегда, думая, что никогда больше не увижу его. Казалось, это было одно временно миллион ночей и всего несколько часов назад. Эта ночь была началом и концом всего.
На соседнем сиденье Рейчел порылась в своей бисерной сумочке и извлекла оттуда клубничный блеск для губ. Со свирепой решимостью нанеся на губы два слоя фруктовой брони, она бросила тюбик обратно. Мы двинулись к двери, сестры по оружию, чьим единственным боевым кличем был шорох подошв по асфальтированной дорожке. Ключей у меня не было, поэтому пришлось постучаться.
Теперь, когда я стояла на крыльце, мне страшно не хотелось проходить через все это.
Рейчел взглянула на меня.
— Ты мне как любимая старшая сестра. Смешно, мы ведь с тобой одного возраста, — сказала она.
Я была польщена, но все же ответила:
— Рейчел, ты что-то такое странное говоришь.
Мы хором рассмеялись, но смех вышел какой-то неуверенный, практически беззвучный.
Рейчел уткнулась губами в рукав; в желтом свете окруженного мотыльками фонаря я заметила свидетельство того, что она делала так уже не в первый раз, — небольшую коллекцию поцелуев на манжете.
Я стояла и думала, что скажу. Пыталась угадать, кто откроет дверь. Было без малого девять вечера. Может, ее вообще никто не откроет. Может…
Дверь открыл папа. Не успел он отреагировать на то, что это я, как из комнаты послышался мамин крик:
— Смотри, чтобы котенок не удрал!
Пока папа таращился сначала на Рейчел, потом на меня, из-за угла подкралась полосатая кошка размером с кролика и рванула во двор. Мне вдруг показалось, что меня предали. У них пропала единственная дочь, а они взамен завели котенка? Эту мысль я и высказала вслух первым делом.
— Вы завели кошку?
Мое появление настолько потрясло отца, что он ответил честно:
— Маме было одиноко.
— Ну конечно, кошки такие нетребовательные.
Ответ я дала не самый теплый, ну так и реплика, на которую я отвечала, тоже не была образцом теплоты. Я-то ожидала увидеть на его лице какой-то отпечаток страданий по поводу моего отсутствия, но он выглядел в точности так же, как и всегда. Мой отец занимался продажей дорогой недвижимости и выглядел как человек, который занимается продажей дорогой недвижимости. У него была аккуратная стрижка в стиле 80-х и улыбка, побуждающая раскошелиться. Не знаю, что я ожидала увидеть. Налитые кровью глаза, мешки под глазами, постаревшее на десять лет лицо, потерю или, наоборот, прибавку в весе — хоть какое-нибудь доказательство того, что мое исчезновение не прошло для него даром. Я ничего больше не хотела. Лишь убедиться, что им было больно. Мне нужно было удостовериться, что напрасно я пришла сегодня сюда с опущенным забралом. Но я не увидела ровным счетом ничего. Первым моим побуждением было развернуться и уйти. Они меня видели. Они в курсе, что я жива. Я свое дело сделала. Но тут из-за угла показалась мама.
— Кто там? — Она замерла. — Грейс?
Голос у нее сорвался, и я поняла, что все-таки войду в дом.
Не успела я решить для себя, готова ли обниматься, как очутилась в маминых объятиях, прижатая лицом к ее мохнатому свитеру.
— Грейс, ты живая! Слава богу! Грейс! — бормотала она бессвязно.
Она то ли плакала, то ли смеялась, но когда я отстранилась, то не обнаружила ни улыбки, ни слез. Нижняя губа у нее дрожала. Я обхватила себя руками, чтобы не тряслись.
Не думала, что это будет так трудно.
В итоге я очутилась за кухонным столом, а родители уселись напротив. С этим столом было связано множество воспоминаний, большей частью о том, как я сидела за ним в одиночестве, и тем не менее они все равно были приятными. Во всяком случае, ностальгическими. Только в кухне пахло чем-то странным, как будто в ней слишком часто появлялась еда, купленная навынос, ее ели, хранили, выбрасывали в ведро. Когда на кухне готовишь, пахнет совсем не так. Оттого что запах был непривычный, все вокруг казалось происходящим словно во сне, чужим и знакомым одновременно.
Я думала, что Рейчел сбежала в машину, но после нескольких первых минут молчания она появилась в коридоре с полосатой кошкой в руках. Молча опустив ее на диван, она подошла ко мне. Судя по виду, ей сейчас больше всего хотелось бы очутиться где-нибудь в другом месте. Однако же она отважно оставалась со мной, и я почувствовала прилив нежности. Всем бы таких друзей, как Рейчел.
— Это для нас настоящее потрясение, Грейс, — произнес отец. — Ты причинила нам столько горя.
Мама заплакала.
Мне немедленно расхотелось видеть доказательства их страданий. Я не могла смотреть, как плачет мама. Я столько времени провела, надеясь, что им меня не хватает, что они любили меня и без меня им было плохо, но теперь, когда увидела лицо матери, вина и сочувствие комом встали в горле. Хорошо бы, чтобы этот разговор остался позади и я уже ехала обратно домой. Это оказалось слишком тягостно.
— Я не хотела причиня…
— Мы считали тебя погибшей, — перебил меня отец. — А ты все это время была с ним. Наплевав на наши…
— Нет, — возразила я. — Я не все время была с ним.
— Мы очень рады, что ты жива, — сказала мама. Но папа не намерен был сдаваться.
— Ты могла хотя бы позвонить, Грейс, — сказал он. — Позвонить и сказать, что жива. Нам ничего больше было не нужно.
В это я безоговорочно верила. Ему не нужна была я. Ему нужны были доказательства моего существования.
— Когда я в прошлый раз пыталась с тобой поговорить, ты заявил, что запрещаешь мне видеться с Сэмом, пока мне не исполнится восемнадцать, и вообще, такого наговорил…
— Я звоню в полицию сообщить, что ты здесь, — произнес отец, приподнимаясь со своего сиденья.
— Папа! — рявкнула я. — Во-первых, они в курсе. Во-вторых, ты опять начинаешь. Ты не слышал даже половины из того, что я тебе тут говорила.
— Ничего я не начинаю. — Он взглянул на Рейч. — Зачем ты привела Рейчел?
Услышав свое имя, Рейчел еле заметно дернулась.
— Я третейский судья, — объяснила она.
Папа вскинул руки над головой, словно объявляя о капитуляции, как поступают люди, когда на самом деле сдаваться не намерены, потом положил их ладонями на стол, как будто у нас шел спиритический сеанс и стол вот-вот должен был сдвинуться с места.
— Не нужен нам никакой судья, — нахмурилась мама. — Ничего неприятного не будет.
— Нет, будет, — вмешался папа. — Наша дочь сбежала из дома. Это преступление, Эми. Настоящее преступление по миннесотским законам. Я не собираюсь притворяться, будто ничего не было. Не собираюсь делать вид, будто она никуда не сбегала со своим дружком.
Не знаю, что такого было в его заявлении, но только у меня вдруг как пелена с глаз спала. Папа воспроизводил классическую схему родительства на автопилоте, установки которого были совершенно реакционными и, вероятно, почерпнутыми из телешоу и воскресных кинокартин. Они сидели передо мной: мама с кошкой, которая успела перебраться с дивана к ней на колени, и папа, смотрящий на меня с таким видом, как будто не узнает. Да, они были взрослые, ну так и я тоже. Не зря же Рейчел сказала, что я как будто ее старшая сестра. Родители сами растили меня так, чтобы я стала взрослой как можно скорее, пусть теперь пеняют на себя. Я положила ладони на столешницу, невольно повторив отцовский жест. А потом произнесла вслух то, что давно хотела сказать:
— А я не собираюсь делать вид, как будто ты не забывал меня на жаре в своей машине, папа.
— Ох, только вот этого не надо, — скривился он.
От возмущения у меня заболел живот.
— Нет уж, надо. Это всего лишь симптом. Вы забыли ребенка в машине. А перед этим волки утащили меня с качелей, пока мама у себя наверху была занята рисованием. Ах да, еще мой парень регулярно ночевал здесь, в моей постели, но вы заметили это лишь через несколько недель. Вы меня саму-то хоть замечали? Вы же предоставили мне практически неограниченную свободу. Неужели вы думали, что я ею не воспользуюсь?
Рейчел лихорадочно намазала губы еще одним слоем блеска.
— Ладно, — произнесла мама.
Кошка забралась ей на плечо. Мама сняла ее и отдала Рейчел; мне подумалось, что это, наверное, идет вразрез со сводом правил третейского судейства. Впрочем, с кошкой на руках Рейчел явно почувствовала себя уютнее.
— Ладно, — повторила мама. — Так какой из всего этого сухой осадок? Я не собираюсь больше ругаться. Господи, Льюис, я не хочу с ней ругаться. Я считала ее мертвой.
Отец крепко сжал губы.
Я набрала полную грудь воздуха и собралась, как перед прыжком. У меня не было права на ошибку.
— Я ухожу от вас.
— Никуда ты не уходишь, — отрезал отец.
— Именно поэтому я и ухожу, — отозвалась я. — Ты не будешь указывать мне, что делать. Стоило мне только сделать шаг к собственной семье, собственной жизни и собственному счастью, как ты тут как тут: нет, Грейс, нельзя. Возвращайся обратно к одинокому унылому существованию вечной паиньки! Это нечестно! Я не была бы такой, если бы вы были со мной рядом, как родители Рейчел или Сэма.
Отец поморщился.
— Это те, которые пытались его убить?
— Нет. Бек. — Мне вспомнился тот день, когда я увидела Бека с Сэмом, бок о бок, и их молчаливую связь, которая была настолько сильна, что бросалась в глаза даже посторонним. Вспомнились жесты Сэма, его манера сцеплять руки за головой, которую он перенял у Бека. Интересно, я переняла от моих родителей хоть что-нибудь или моя личность целиком и полностью сформировалась благодаря книгам, телевидению и школьным учителям? — Сэм сделал бы все, о чем попросил его Бек, ведь Бек всегда был с ним рядом. А знаете, кто всегда был рядом со мной? Я сама. Я всегда была сама себе семьей.
— Если ты думаешь, что тебе удастся меня убедить, — сказал отец, — то ошибаешься. К тому за кон на моей стороне. Тебе пока семнадцать лет. Ты не можешь принимать никаких решений.
Рейчел издала какой-то звук, и я поначалу решила, что она таким образом пытается исполнять свои обязанности третейского судьи, но потом поняла: это котенок цапнул ее за руку.
Нет, я не надеялась вот так с ходу убедить отца. Я видела, что теперь он уперся уже из принципа, а раз так, ни в какую не уступит. Желудок снова скрутило, от волнения перехватило горло.
— Я предлагаю вам соглашение, — произнесла я негромко. — Я пойду в летнюю школу, получу аттестат, потом поступлю в колледж. Если вы позволите мне сейчас уйти от вас, я буду разговаривать с вами обоими после того, как мне исполнится восемнадцать. Или же вы сейчас вызываете полицию, вынуждаете меня остаться, я сплю в своей кровати и выполняю все ваши наспех придуманные правила, но ровно в полночь после дня рождения я уйду из этого дома, и вы меня больше не увидите. Это не шутка. Взгляните на мое лицо. Я совершенно серьезна. И не надо рассказывать мне про законы, папа! Ты ударил Сэма! Скажи-ка, что гласит закон по этому поводу?
В животе творилось что-то невообразимое. Я усилием воли заставила себя не наговорить еще чего-нибудь, буквально затолкала слова обратно.
За столом повисла мертвая тишина. Отец отвернулся и уставился в окно, выходящее на заднее крыльцо, хотя смотреть там было не на что, кроме непроницаемой тьмы. Рейчел яростно наглаживала кошку, а та оглушительно мурчала, так что слышно было даже мне с моего места. Мама касалась пальцами края стола и, сжимая большой и указательный, двигала руки туда-сюда, как будто отмеряла невидимую нить.
— Предлагаю компромисс, — подала голос она.
Папа бросил на нее недовольный взгляд, но она никак не отреагировала.
На меня свинцовой тяжестью навалилось разочарование. Я не могла представить себе хоть сколько-нибудь приемлемый компромисс.
— Я тебя слушаю, — бесцветным голосом произнесла я.
— Эми! — не выдержал отец. — Какие компромиссы? Ты шутишь? Не нужны нам никакие компромиссы.
— По-твоему все равно не получается! — рассердилась мама.
Отец бросил на нее испепеляющий взгляд, полный гнева и неудовольствия.
— У меня в голове не укладывается, что ты собираешься ей потворствовать.
— Никому я не потворствую. Я говорила с Сэмом, Льюис. Ты в нем ошибался. Поэтому теперь моя очередь высказаться. — Она обернулась ко мне. — Вот что я предлагаю. — Ты останешься здесь, пока тебе не исполнится восемнадцать, но мы будем относиться к тебе как к взрослой. Ты сможешь видеться с Сэмом и будешь вольна приходить и уходить когда угодно, при условии, что… — она помедлила, прежде чем продолжить, — это не будет сказываться на твоей учебе. Сэм не сможет оставаться здесь на ночь, но днем — сколько угодно, пожалуйста, а мы попытаемся узнать его получше.
Она взглянула на папу. Он лишь пожевал губами и молча пожал плечами. Они оба взглянули на меня.
— Ах да, — спохватилась мама. — После восемнадцати лет ты не прекратишь с нами разговаривать. Это еще одно условие.
Я облокотилась на стол и прижала пальцы к губам. Отказываться от ночей с Сэмом не хотелось, но это был честный компромисс, особенно если принять во внимание то, что я никаких путей к компромиссу не видела. Но как быть, если я превращусь в волчицу? Нельзя возвращаться, пока я не буду твердо уверена в собственной стабильности. Это должно было произойти совсем скоро. А может, уже произошло? Я не знала. Если Коул не поторопится со своим средством, от него не будет уже никакого толку.
— Откуда мне знать, что вы не попытаетесь снова изменить правила на ходу? — спросила я уклончиво. — Сэм, например, даже не обсуждается. Он остается со мной. Отныне и во веки веков. Говорю сразу. Он — мой единственный.
Папа снова поморщился, но промолчал. Мама, к изумлению моему, легонько кивнула.
— Ладно. Я же сказала, мы попытаемся. И не будем мешать тебе с ним видеться.
— И никаких больше оплеух, — вставила Рейчел.
Я покосилась на нее. Дождаться, когда конфликт будет практически погашен, и лишь после этого вспомнить про свои обязанности третейского судьи — это казалось мне небольшим жульничеством с ее стороны.
— Хорошо, — согласилась мама. — Ну, Грейс, что скажешь?
Я обвела взглядом комнату: со своего места я видела кухню и уголок для завтрака, и это пробуждало странные чувства. Я-то думала, что иду сюда в последний раз. Ожидала большого скандала, после которого навсегда захлопну эту книгу и никогда больше не увижу ее. Мысль о возвращении домой, к моей старой жизни вызывала одновременно облегчение и усталость. Я подумала о том, какой ужас испытывал Сэм при мысли о превращении в волка, когда он уже думал, что с этим покончено. Я очень его понимала.
— Я… я должна подумать, — сказала я. — Мне нужно это переварить.
— А нельзя переваривать это здесь? — спросила мама.
Рейчел покачала головой.
— Нет. Все равно ей еще нужно отвезти меня домой. Так сказал судья.
Я поднялась, перечеркивая тем самым всякую возможность к отступлению. В животе почему-то все еще полыхал пожар, хотя все самое худшее было уже позади.
— Я подумаю и вернусь, чтобы все обговорить.
Мама тоже поднялась, так стремительно, что кошка на руках у Рейчел вздрогнула и зашипела — коротко и отрывисто, как будто чихнула. Мама обошла стол и снова обняла меня, крепко и как-то неловко. Я вдруг осознала, что не помню, когда такое было в последний раз. Я не очень понимала, в каком месте обнять ее в ответ — везде, казалось, были или волосы, или грудь, — поэтому просто обхватила ее где придется.
— Ты вернешься? — шепнула она мне на ухо.
— Да, — пообещала я твердо.
Папа поднялся и приобнял меня за плечи, как будто столкнулся с тем же самым затруднением, что и я.
— Держите свою красотку, — сказала Рейчел, передавая маме кошку.
— Спасибо, что вернула нашу беглянку, — поблагодарила ее мама.
Я не поняла, кого она имела в виду — кошку или меня.
Рейчел пожала плечами и подхватила меня под руку.
— Я ничего особенного не сделала.
Она потащила меня из дома к машине. Пока мы выруливали на дорогу, родители стояли и смотрели нам вслед. Вид у них был до странности одинокий. На душе у меня было муторно.
С минуту в машине было тихо.
Потом Рейчел сказала:
— С ума сойти! Они завели вместо тебя кошку!
Я рассмеялась, и по коже у меня побежали мурашки.
— Нет, ты представляешь?! Спасибо, что приехала, ну, то есть спасибо тебе. Они потому вели себя нормально, что там была ты.
— Они вели себя нормально потому, что считали тебя мертвой. Ты… ты как себя чувствуешь, Грейс?
Я промахнулась мимо нужной передачи, и машина фыркала, пока я не воткнула ручку на место. У меня всегда были сложности с механической коробкой передач, и внезапно все это стало казаться мне слишком сложным. Желудок снова связался в узел, а когда по рукам пробежала дрожь, я поняла, что дело вовсе не в волнении.
— Ох нет, — борясь с подступающей тошнотой, выдавила я. — Придется остановиться. Прости, я…
Ночная дорога была пустынна. Я кое-как вырулила на обочину и распахнула дверцу. Вовремя успела, иначе меня вырвало бы прямо в машине. В темноте белело лицо Рейчел; я не заметила, как она вышла из машины.
— Что делать? — всплеснула она руками. — Я не умею ездить на «механике»!
Меня уже начинало колотить, все тело сотрясала яростная дрожь, так что клацали зубы.
— Рейч, прости, пожалуйста. Нужно, чтобы ты…
Я умолкла и, согнувшись пополам, привалилась к боку машины. Господи, до чего же я ненавидела этот этап. Начинали ломаться кости. Нет, нет, нет.
— Чтобы я — что? Грейс, ты меня пугаешь. Ох нет. Только не это!
До Рейчел внезапно дошло, что происходит.
— Чтобы ты позвонила Сэму, — выдавила я. — Скажи ему, что я превратилась в волчицу, пусть приедет и заберет тебя. Другую машину может отогнать Коул… ох… Рейчел, уйди… подожди в машине. Не надо…
Колени отказывались меня держать. Они слабели, готовясь трансформироваться в нечто иное. Мне вдруг стало страшно того, что она подумает, когда увидит все подробности моего превращения. Пусть подождет в машине. Нельзя ей смотреть — это конец нашей дружбе. Кожа казалась чужой. Наверное, я уже выглядела как монстр из фильма ужасов. Однако же Рейчел обняла меня, крепко обхватила обеими руками и прижалась щекой к моей щеке, готовой лопнуть от напряжения. От меня разило волком, и выглядела я, должно быть, кошмарно, а она обнимала меня так крепко, что я даже сквозь боль чувствовала ее объятие. Какая же она отважная! Глаза защипало от слез.
— Тебе больно? — прошептала Рейчел, отпуская меня.
Я отчаянно замотала головой и сжала руки в кулаки.
— Просто я люблю тебя, и от этого… от этого…
— Превращаешься в волка, — закончила за меня Рейчел. — Я знаю. — Она утерла нос тыльной стороной ладони. — Я обычно произвожу на людей подобный эффект.
Я попыталась что-то сказать, но потеряла равновесие. Над головой сияли ослепительные звезды, и мне вспомнилась еще одна ночь, когда мы с Сэмом под бескрайним звездным шатром любовались северным сиянием. Переливчатые розовые сполохи превратились в моем сознании в индикаторы приборной панели, отраженные в каждом осколке разлетевшегося лобового стекла моего «бронко», на заднем сиденье которого мы с Сэмом прощались навсегда, а потом осталась одна я, разбитая вдребезги, рассыпавшаяся на тысячи хрустальных осколков и переплавленная в нечто новое.
60
СЭМ
Почему-то я ужасно расстроился, лишившись ночи с Грейс таким вот образом — нежданно-негаданно, да еще и вдобавок ко всему меня не было с ней, когда она превращалась. После того как отвез домой Рейчел, я хотел поехать поискать ее, но Коул убедил, что это бесполезно; она не пойдет ко мне, а если превратится обратно в человека неподалеку от дома родителей, то будет, по крайней мере, знать, где находится. Я думал, что не засну без нее, но после того, как Коул отговорил меня ехать на поиски, я улегся на кровать и принялся разглядывать бумажных журавликов и гирлянду под потолком, делая вид, будто просто жду Грейс и она вот-вот придет спать. В голове крутились все события этого долгого дня, и когда я понял, что не могу удержать их в памяти все разом, меня сморил сон.
Мне снилось, как я брожу по дому, переходя из комнаты в комнату. Все они были пусты, но это была наполненная, дышащая пустота, как будто я в любой миг мог обернуться и обнаружить кого-то у себя за спиной. Дом казался обезлюдевшим — не постоянно, на краткий миг, — как будто его обитатели просто вышли на улицу посмотреть, какая там погода, и должны были вот-вот возвратиться. Спальни определенно несли на себе следы чьего-то обитания: на каждой постели лежал чемодан или рюкзак с одеждой, рядом аккуратно стояли туфли и были разложены личные вещи. На кровати Ульрика стоял его ноутбук и лежала электробритва. У Пола на постели валялась кучка медиаторов для гитары и какие-то самопальные диски, о которых я никогда не слышал. Даже в комнатах с двухъярусными кроватями обнаружились какие-то пожитки: наушники и камера Дерека, блокнот Мелиссы и ее туфли. Только на кровати Бека не было ничего.
Я переходил из комнаты в комнату, по пути выключая везде свет. Прощай, вечно пустующая комната Бека. Прощай, комната Ульрика, где он так любил смотреть фильмы ужасов на своем ноутбуке. Не заглянув в собственную комнату, я спустился на первый этаж. Прощай, гостиная, где я когда-то сидел на диване рядом с Грейс, уже почти превратившейся в волчицу, где Изабел пыталась привести в чувство бьющегося в судорогах Коула. Я выключил свет. Прощай, желтая комната, в которой жил Коул и умер Джек. Погас свет в ванной, которую я обходил стороной добрых десять лет. Прощай, кухня с фотографиями наших лиц, приколотыми и прилепленными к дверцам всех шкафчиков, с тысячей улыбок, каждая из которых была искренней. Я выключил свет и направился в подвал.
Здесь, в библиотеке, окруженные книгами, были сконцентрированы вещи Бека, которых не оказалось в его комнате. На пуфике рядом с креслом лежал чемодан и поверх него стояли туфли, рядом примостился аккуратно свернутый галстук, а чуть поодаль — компакт-диск со спутанными ветвями на обложке. На единственном белом пятне темнели буквы: «Каждое новое утро».
Бек был здесь повсюду, он жил в каждой прочитанной им книжке. Обитал на каждой странице. Он был каждым героем, каждым злодеем, каждой жертвой и каждым агрессором.
- Die letzte aller Turcn
- Doch nie hat man
- an alle schon gcklopt
- (Последняя дверь
- Но во все
- Никто никогда не стучался)
Это было последнее «прости». Я выключил свет.
Оставалось всего одно место. Я медленно поднялся на первый этаж, оттуда — на второй. Прошел по коридору в свою комнату. Под потолком трепетали на нитках мои бумажные журавлики, застигнутые в предчувствии землетрясения. Я видел все связанные с ними воспоминания, на бумажных крыльях, как на телеэкране, вспыхивали и гасли образы. Все журавлики пели звонкие песни, которые слышали от меня прежде. Прекрасные и перепуганные, они рвались на волю.
— Плохие новости, Ринго, — произнес Коул. — Мы все умрем.
Телефонный звонок выдрал меня из сна.
Всплеск адреналина, вызванный резким трезвоном, разошелся по не проснувшемуся еще до конца телу, и первой ясной мыслью было: «Ох, только не здесь». Еще полмига спустя я сообразил, что это всего лишь телефон, и сам удивился собственной мысли. Я снял трубку.
— Сэм? — послышался голос Кенига. В нем не было ни намека на сон.
— Надо было позвонить раньше, но у меня было ночное дежурство, и я… а, неважно. — Кениг вздохнул так громко, что я это услышал. — Охоту перенесли.
— Ее… что?
Я подумал, что, наверное, сплю, но журавлики под потолком были совершенно неподвижны.
— Она начнется завтра, — чуть громче произнес Кениг. — На рассвете. В пять сорок семь утра. Вертолет внезапно освободился, и ее перенесли. Поднимайся.
Этого он мог бы и не говорить. У меня было такое чувство, что я больше никогда в жизни не буду спать.
61
ИЗАБЕЛ
Когда зазвонил телефон, я не спала в полном смысле этого слова.
Было чуть за полночь, и я пыталась дремать главным образом в порядке самозащиты. Чем ближе надвигалась дата охоты и угроза Калифорнии, тем сильнее накалялась обстановка в доме Калпереров, и мои родители устроили очередное состязание в стиле кто кого перекричит, из тех, по которым я так отчаянно скучала последние несколько недель. Судя по всему, в счете вела мама — во всяком случае, за последние двадцать минут ее тирады слышались чаще, чем папины, — однако, по всей видимости, впереди были еще несколько раундов.
Так что я закрылась у себя в спальне и нацепила наушники, предпочтя воплям родителей ровный фон из примитивной песенной лексики. Моя комната была как бело-розовый кокон, менее прочный от недостатка солнечного света. Окруженная привычными вещами, я чувствовала себя так, как будто сейчас мог быть абсолютно любой день абсолютно любого года из прожитых здесь. Я могла спуститься по лестнице, пройти по коридору и рявкнуть на Джека, чтобы в мое отсутствие не выпустил ненароком собаку. Я могла позвонить своим друзьям в Калифорнии, кто еще меня помнил, и строить планы, как вернусь обратно и мы вместе поедем на экскурсию по кампусам ближайших колледжей. То, что комната оставалась столь неизменной и что ночь способна была играть со мной такие шутки, казалось милым и пугающим одновременно.
В общем, когда телефон зазвонил, я едва не прослушала звонок.
На экранчике высветился номер дома Бека.
— Привет, — сказала я.
— Угадай, что сделал твой придурочный папаша?
Голос у Коула был слегка запыхавшийся.
Отвечать не хотелось. Это были не те слова, которые я мечтала услышать в трубке, когда звонил Коул.
— Подложил нам свинью, — не дожидаясь ответа, выдохнул Коул. — Жирного такого борова. Охота начнется на рассвете. Ее перенесли.
Тут как нарочно затрезвонил еще и домашний телефон. Я не стала брать трубку с базы на тумбочке, но даже со своего места отлично различила имя звонившего: ЛЭНДИ, МАРШАЛЛ. Выходит, мы с папой собирались вести примерно один и тот же разговор в одно и то же время, только с двумя разными людьми.
Ругань внизу прекратилась. Они будут долго это переваривать.
— И что вы собираетесь делать? — спросила я.
— Ну, первым делом собираюсь привести Сэма в чувство, — ответил Коул. — Грейс вечером превратилась в волчицу и убежала в лес, так что он съехал с катушек.
Вот теперь я проснулась по-настоящему. Я вытащила из уха оставшийся наушник и уселась на постели.
— Грейс не дома? Плохо дело.
Дело было более чем плохо. Грейс против Томаса Калперера, эсквайра. Становиться свидетельницей этой битвы я не желала, прекрасно зная, каков будет исход.
— Я в курсе, принцесса, — отрывисто отозвался Коул. — Я хотел бы, чтобы ты пошла к отцу и сказала ему, пусть позвонит куда следует и отменит все это.
Исход этой затеи я тоже прекрасно знала.
— Ничего не выйдет, — ответила я. — Теперь это уже от него не зависит.
— Мне. Все. Равно, — раздельно и терпеливо, как будто я была маленьким ребенком, произнес Коул. — Найди этого мерзавца и заставь его остановиться. Я знаю, что ты это можешь.
Я почувствовала, как внутри медленно разгорается бешенство.
— Во-первых, не указывай мне, как поступать. Во-вторых, вот что из этого выйдет: я пойду туда, выведу его из себя, и, может быть, если мне очень повезет, он задумается, с чего это вдруг я воспылала такой горячей любовью к волкам, и тогда веселая жизнь до конца года мне обеспечена. А главное, знаешь, что он скажет? Что теперь это уже от него не зависит. Ну так вперед, выполняй свой план.
— Мой план? Мой план был осуществим только при помощи Грейс. Что у меня останется без Грейс? Психически неуравновешенный волк и «фольксваген».
По сравнению с недавними воплями в доме царила идеальная тишина. Я представила, как спущусь вниз и потребую у отца отменить охоту. Об этом смешно было даже думать.
— Я не стану этого делать, Коул.
— Ты передо мной в долгу. Попытайся.
— В долгу?! — Я рассмеялась, резко и отрывисто, и даже попыталась перебрать в памяти все наши стычки до единой, чтобы понять, вдруг в его словах была правда. В голову ничего такого не приходило. Если уж на то пошло, это он был передо мной в долгу, да еще в каком. — С чего это вдруг я оказалась перед тобой в долгу?
— Твой сволочной папаша убил Виктора и швырнул его мне под ноги, — совершенно ровным голосом произнес Коул.
Кровь бросилась мне в лицо.
— Я — не он. Ни хрена я тебе не должна, Коул Сен-Клер. Раньше я еще подумала бы, идти или не идти, но теперь катись к черту.
— Ах как это мило. Как по-взрослому. Уцепиться за какую-нибудь ерунду, изобразить возмущение, и пусть другие расхлебывают за тебя проблемы. Достойная дочка своего папочки.
Его слова задели меня за живое, поэтому я рассмеялась.
— Уж кто бы говорил. Вообще меня удивляет, что ты такой трезвый и рассудительный. Но ведь если все будет плохо, всегда можно покончить с собой.
Он бросил трубку.
Сердце у меня колотилось, щеки пылали. Вдруг ни с того ни с сего закружилась голова. Я выпрямилась и зажала рот руками. Комната выглядела в точности так же, как до его звонка.
Я запустила телефоном в стену. Когда он уже был в воздухе, мне пришла в голову запоздалая мысль, что отец убьет меня, если я его разобью, но трубка ударилась о стену, отскочила и приземлилась на полу целая и невредимая. Выглядела она точно так же, как прежде.
Ничего не изменилось. Ни-че-го.
62
СЭМ
Коул ворвался на кухню, как начиненная гвоздями бомба. Был почти час ночи, значит, через четыре с половиной часа волки начнут гибнуть.
— Облом, Ринго. Калперер не может дать задний ход.
В глазах у него сквозило что-то сумасшедшее, чего не было в голосе.
Я и не думал, что Калперер отменит охоту, но не попытаться было бы глупо.
— Изабел приедет?
К моему собственному удивлению, мой голос прозвучал совершенно обыденно, словно включили на проигрывание заранее сделанную запись, когда настоящий я потерял голос.
— Нет, — сказал Коул. И только. Всего одно слово. Выдох. Он с такой яростью распахнул холодильник, что зазвенели бутылочки с приправами в дверце. На меня дохнуло холодом. — Так что все теперь зависит от нас. Твой друг Кениг будет?
Это было бы неплохо: присутствие человека практичного, который находился по другую сторону закона и был неизмеримо меньше моего вовлечен в это эмоционально.
— Он узнал про охоту, потому что был на дежурстве. У него только в шесть утра смена заканчивается.