Вечность Шекли Роберт

47

ИЗАБЕЛ

Я не забыла о просьбе Грейс разузнать про летнюю школу, но мне пришлось поломать голову, придумывая, с какой стороны подступиться к этому делу. Если бы я сделала вид, что интересуюсь для себя, это вызвало бы подозрения. В конце концов способ нашелся благодаря счастливой случайности. Разбирая школьный рюкзак, я наткнулась на старую записку от мисс Маккей, которая в прошлом году была моей любимой учительницей. Сама по себе записка была ни о чем, но это не имело никакого значения. Написана она была в один из моих «сложных» периодов, как именовала их моя матушка. Мисс Маккей писала, что рада будет помочь мне, если я позволю. Это напомнило мне о том, что учительница всегда готова была дать дельный совет, не задавая при этом лишних вопросов.

К несчастью, я была не единственной, кто придерживался о мисс Маккей подобного мнения, поэтому после уроков к ней в кабинет, как обычно, выстроилась очередь. Поскольку преподавала она английскую литературу, для постороннего глаза это выглядело так, будто пятерым старшеклассникам до смерти приспичило во внеурочное время заняться углубленным изучением Чосера[11].

Дверь кабинета распахнулась, выпуская Хейли Олсен, и ее место заняла девица, стоявшая передо мной. Я продвинулась на шаг вперед и прислонилась к стене. Надеюсь, Грейс понимала, как много я для нее делаю. Сейчас я уже могла бы быть дома, предаваться там безделью. Утопать в грезах. В последнее время качество моих грез кардинально улучшилось.

За спиной у меня прозвучали чьи-то шаги, потом послышался стук сброшенного на пол рюкзака. Я обернулась.

Рейчел.

Рейчел казалась какой-то карикатурой на подростка. Все эти ее полосочки, нелепые балахоны, косички и хвостики, которые она сооружала у себя на голове, как и вообще вся манера подавать себя, производили впечатление жуткой застенчивости и наивности. Эдакая простушка не от мира сего. Впрочем, простушкой можно быть, а можно ее изображать. Я ничего не имею против ни того ни другого, но предпочитаю понимать, с кем общаюсь. Рейчел прекрасно знала, какое впечатление хочет производить на людей, и вела себя в точном соответствии с этим. Она была далеко не дура.

Рейчел перехватила мой взгляд, но сделала вид, что ничего не заметила. Впрочем, зерно подозрения уже было посеяно.

— Странно видеть тебя здесь, — бросила я.

Рейчел состроила гримаску, которая промелькнула и исчезла со скоростью кинематографического кадра: слишком стремительно, чтобы человеческий глаз успел ее воспринять.

— Странно.

Я склонилась к ней и понизила голос.

— Ты ведь здесь не затем, чтобы поговорить о Грейс?

Ее глаза расширились.

— Я уже и так хожу к психологу, но это не твое дело.

Крепкий орешек.

— Ясно. Не сомневаюсь, что так оно и есть. Значит, ты не собираешься ничего рассказывать мисс Маккей про нее и про волков, — протянула я. — Конечно, это была бы такая несусветная глупость, что и говорить не хочется.

Лицо Рейчел вдруг просветлело.

— Ты все знаешь.

Я лишь выразительно посмотрела на нее.

— Значит, это действительно правда. — Рейчел потерла плечо и принялась внимательно разглядывать пол у себя под ногами.

— Я все видела своими глазами.

Рейчел вздохнула.

— Кто еще знает?

— Никто. И так оно и останется впредь.

Дверь открылась и закрылась вновь. Вошел парень, который стоял передо мной; я была следующей. Рейчел раздраженно засопела.

— Послушай, я не сделала домашнее задание по английской литературе, поэтому и пришла. Так что я здесь вовсе не из-за Грейс. Постой. Это значит, ты тут как раз из-за нее.

Я не очень понимала, каким образом она пришла к этому умозаключению, однако приходилось признать: она права. На миг мною овладело искушение рассказать Рейчел о просьбе Грейс разузнать для нее про летнюю школу, главным образом для демонстрации своего превосходства, ведь Грейс доверилась мне первой. Хвастовство всегда было моей слабостью. Впрочем, пользы от этого не было бы никому.

— Мне нужно уточнить кое-что по поводу зачетов, — отрезала я.

Мы стояли в неловком молчании людей, связанных общим знакомством и ничем более. Мимо прошла группа парней. Они смеялись и издавали дурацкие звуки, потому что были парнями, а большинство старшеклассников мужского пола именно так себя и ведут. В школе все так же пахло мексиканской едой. Я все так же продолжала прикидывать, как начать разговор с мисс Маккей.

Рейчел прислонилась к стене и, глядя на шкафчики напротив, произнесла:

— Это сразу как-то расширяет границы представлений о мире?

Ее наивный вопрос почему-то вызвал у меня раздражение.

— Это всего лишь еще один способ умереть.

Рейчел устремила взгляд куда-то мне в висок.

— Ты всегда по умолчанию включаешь стерву? Это прокатывает, пока ты молодая и симпатичная. Потом тебе останется разве что преподавать углубленный курс истории.

Я взглянула на нее и прищурилась.

— Про «девочку не от мира сего» можно сказать то же самое.

Рейчел улыбнулась от уха до уха с видом воплощенной невинности.

— То есть ты хочешь сказать, что считаешь меня симпатичной.

Да, Рейчел оказалась достойной противницей. Доставлять ей удовольствие видеть мою улыбку я не собиралась, но, боюсь, глаза меня выдали. Дверь распахнулась. Мы переглянулись. Все-таки Грейс могло куда меньше повезти с союзниками.

Переступив порог кабинета мисс Маккей, я подумала, что Рейчел все же была права. Границы моих представлений о мире с каждым днем становились все шире и шире.

48

КОУЛ

Еще один день, еще одна ночь. На улице было темно хоть глаз выколи. Мы — я и Сэм — находились в «Квикмарте» в нескольких милях от дома и не доезжая еще нескольких миль до Мерси-Фоллз. Это был круглосуточный магазинчик при автозаправке для растяп, которые на ночь глядя спохватывались, что забыли купить молока. Собственно, именно поэтому мы с ним здесь и оказались. Вернее, поэтому здесь оказался Сэм. Отчасти потому, что у нас не было молока, а отчасти потому, что я уже понял — Сэм не ложится спать, пока кто-нибудь не велит ему, а я этого делать не собирался. Обычно эту обязанность исполняла Грейс, но Изабел несколько минут назад позвонила и сообщила нам точную модель вертолета, с которого будет производиться отстрел. Конечно, нервы у всех были слегка натянуты. Грейс с Сэмом затеяли безмолвный спор, в котором участвовали одни лишь взгляды, и Грейс вышла победительницей, потому что она отправилась печь булочки, а Сэм, надувшись, принялся бренчать на гитаре в углу дивана. Если эти двое когда-нибудь заведут детей, у тех просто для самозащиты должна быть непереносимость глютена[12].

Для булочек требовалось молоко.

Вот Сэм и поехал сюда за молоком, поскольку обычные супермаркеты закрываются в девять. Я, со своей стороны, поехал в «Квикмарт» из опасения, что если пробуду в доме Бека еще хотя бы секунду, то что-нибудь сломаю. С каждым днем я все глубже и глубже проникал в природу волков, но охота была уже почти на носу. Через несколько дней от всех моих экспериментов толку будет как от медицинских опытов на динозаврах.

Таким образом, мы и оказались в «Квикмарте» в одиннадцать вечера. Я ткнул в стойку с презервативами, но Сэм ответил мне взглядом, начисто лишенным какого-либо веселья. Видимо, он имел с ними дело или слишком редко, или слишком часто, чтобы находить в них что-либо смешное.

Не находя себе места, я отправился бродить между стеллажами. Маленькая затрапезная автозаправка казалась похожей на реальный мир. Реальный мир после того, как я развалил «Наркотику», исчезнув в компании Виктора. Реальный мир, в котором я улыбался в камеры наблюдения и в котором они иногда могли улыбнуться мне в ответ. Негромкая кантри-музыка лилась из динамиков, подвешенных рядом с указателями туалетов («Только для покупателей магазина»). К окнам подступала иззелена-черная ночь, какая бывает только за окнами автозаправок. Как будто мы одни не спали в сонном мире, и к тому же я никогда еще не чувствовал такой ясности сознания. Я покопался в шоколадных батончиках, которые назывались соблазнительней, чем были на вкус, по привычке пролистал таблоиды на предмет упоминаний обо мне, мазнул взглядом по стойке лекарств от простуды по завышенным ценам, которые больше никак ни влияли ни на мой сон, ни на способность управлять автомобилем, и понял, что здесь нет ничего из нужного мне.

Карман оттягивал маленький черный «мустанг», который подарила Изабел. Он не выходил у меня из головы. Я вытащил машинку из кармана и покатил по полке туда, где перед холодильником с молоком стоял Сэм, засунув руки в карманы куртки. Несмотря на то что молоко находилось прямо перед ним, на лице у него застыло нерешительное выражение; он явно был поглощен какими-то другими проблемами.

— Двухпроцентное — отличный компромисс между обезжиренным и цельным, если ты никак не можешь решить, какое брать, — подсказал я.

Мне хотелось, чтобы Сэм спросил про «мустанг», поинтересовался, какого черта я маюсь дурью. Я думал об Изабел, о флакончиках в двери холодильника, о том, как впервые превратился в волка, о темноте, подступающей к окнам.

— У нас почти не осталось времени, Коул, — сказал Сэм.

Электронный сигнал открывающейся двери не дал ему договорить, а мне — ответить. Я не стал оборачиваться, но по загривку у меня побежали мурашки. Сэм тоже не повернул головы, но выражение его лица изменилось. Стало напряженным. Вот на что я подсознательно отреагировал.

В мозгу роем пронеслись воспоминания. Волки в лесу, уши, встающие торчком и настороженно подрагивающие. Нос по ветру, запах оленя в воздухе, время охоты. Безмолвное согласие, что настало время действовать.

Кассир и вошедший вполголоса обменялись приветствиями. Сэм положил руку на ручку холодильника, но так и не открыл его.

— Может, не так уж нам и нужно это молоко, — сказал он.

СЭМ

Это был Джон Маркс, старший брат Оливии.

Общение с Джоном всегда давалось мне нелегко: мы были едва знакомы, и каждый разговор выходил натянутым. А теперь его сестра погибла, а Грейс считалась пропавшей без вести. Зря мы сюда потащились. Теперь ничего не оставалось, кроме как вести себя как ни в чем не бывало. Джон был явно на взводе. Когда он подошел к прилавку и стал рассматривать жевательную резинку, я остановился рядом с ним. От него пахло спиртным. Это было печально, ведь Джон казался таким юным.

— Привет, — произнес я еле слышно, просто из вежливости.

Джон отрывисто кивнул в ответ на мое приветствие.

— Как поживаешь. Это не был вопрос.

— Пять долларов двадцать один цент, — сказал кассир, худощавый мужчина с постоянно опущенными глазами. Я отсчитал купюры. На Джона я не смотрел. Только бы он не узнал Коула. Я покосился на глаз камеры наблюдения, взирающий на нас с потолка.

— Вы знаете, что это Сэм Рот? — спросил Джон.

До кассира не сразу дошло, что Джон обращается к нему. Он взглянул на мои убийственные желтые глаза, потом снова уткнулся в купюры, которые я выложил на прилавок, и вежливо ответил:

— Нет, не знаю.

Он прекрасно знал, кто я такой. Все это знали. Меня затопила волна симпатии к кассиру.

— Спасибо, — сказал я, забирая сдачу, благодарный ему не только и не столько за мелочь.

Коул отошел от прилавка. Пора было уходить.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил у меня Джон. Голос у него был несчастный.

У меня екнуло сердце. Я обернулся.

— Мне очень жаль Оливию.

— Расскажи мне, почему она умерла. — Джон шагнул ко мне на нетвердых ногах. В лицо ударил запах спиртного — крепкого, неразбавленного и совсем недавно выпитого, судя по запаху. — Расскажи, почему она там оказалась.

Я вскинул руку ладонью вниз, как бы говоря: «Стой. Не приближайся».

— Джон, я не зна…

Джон отпихнул мою руку. Коул встревоженно вскинулся.

— Не ври мне. Я знаю, что это ты. Знаю.

Он облегчил мне задачу. Я не умел врать, но сейчас это и не требовалось.

— Это не я. Я не имею к ее гибели никакого отношения.

— Шли бы вы вести такие разговоры на улицу! — заметил кассир.

Коул распахнул дверь. В помещение ворвался холодный ночной воздух.

Джон ухватил меня за грудки.

— Где Грейс? Почему из всех людей на свете именно моя сестра, почему именно Грейс? Почему ты выбрал их, ты, больной…

То ли по его лицу, то ли по голосу, то ли по захвату я понял, что он сейчас сделает, поэтому, когда он замахнулся, я вскинул руку и отразил его удар. Больше я ничего сделать не мог. Драться уж точно не собирался. Слишком уж много боли было в словах, которые силился и не мог произнести заплетающийся язык.

— Так, на улицу, — велел кассир. — С разговорами — на улицу. Всего доброго! Спокойной ночи.

— Джон, — сказал я, чувствуя, как рука наливается болью в том месте, где в нее врезался его кулак. В организме бушевал адреналин: горе Джона, напряжение Коула, моя собственная взвинченность подпитывали его. — Мне очень жаль. Но этим все равно ничего не исправить.

— Чертовски верно, — согласился Джон и бросился на меня.

Между нами внезапно вырос Коул.

— Все, идемте отсюда. — Он не был выше меня и Джона, но возвышался над нами обоими. Он смотрел на мое лицо, оценивая реакцию. — Давайте не будем устраивать разборок в магазине.

Джон буравил меня взглядом, и глаза у него были пустые, как у статуи.

— А ведь когда мы только познакомились, ты мне даже понравился, — бросил он. — Можешь себе такое представить?

Мне стало тошно.

— Пойдем, — сказал я Коулу и добавил, обращаясь к кассиру: — Спасибо еще раз.

Коул отвернулся от Джона. Движения его напоминали натянутую пружину.

За миг до того, как дверь захлопнулась, до нас донесся голос Джона.

— Все знают, что это сделал ты, Сэм Рот.

В ночном воздухе пахло бензином и древесным дымом. Где-то что-то горело. У меня было такое чувство, будто это горит волк во мне.

— Люди просто обожают тебя бить, — заметил Коул, все такой же сгусток энергии.

Мое настроение подпитывало Коула, а его — меня, и мы были волками, оба, я и он. В голове у меня было гулко и невесомо. «Фольксваген» стоял недалеко, в углу парковки. На водительской дверце белела длинная царапина. Ну, теперь я, по крайней мере, знал, что встреча с Джоном не была случайностью. В лакокрасочном покрытии отражались огни магазина. Ни один из нас не спешил сесть в машину.

— Придется тебе взять на себя эту задачу, — сказал Коул. Он распахнул пассажирскую дверцу и поставил ногу на подножку, через крышу наклонившись ко мне. — Вывести волков из леса. Я пытался. У меня не получается удержать в голове ни одну мысль, когда я в волчьем обличье.

Я поглядел на него. В кончиках пальцев закололо. Я забыл молоко на кассе. В голове снова и снова крутились мысли о том, как Джон замахнулся на меня, а Коул встал между нами, и о ночи, поселившейся во мне. У меня язык не поворачивался сказать: «Нет, я не смогу», потому что все казалось возможным.

— Я не хочу возвращаться. Я не могу это сделать, — все же вырвалось у меня.

Коул засмеялся, вернее, выдохнул одинокое «ха».

— В конце концов тебе все равно придется превратиться в волка, Ринго. Ты так до конца и не излечился. Мог бы заодно и спасти мир, пока варишься во всей этой каше.

Мне хотелось взмолиться: «Пожалуйста, не заставляй меня», но какое значение это имело для Коула, который проделывал с самим собой неизмеримо худшие вещи?

— Ты исходишь из предположения, что они меня послушают, — сказал я.

Коул оторвал ладони от крыши «фольксвагена»; дымчатые отпечатки пальцев испарились за считаные секунды.

— Мы все тебя слушаем, Сэм. — Он спрыгнул на мостовую. — Просто ты не всегда с нами говоришь.

49

ГРЕЙС

В субботу Кениг заехал за нами, чтобы отвезти на полуостров.

Мы все приникли к окнам гостиной, глядя, как он въезжает на дорожку, ведущую к дому. Приглашать в дом полицейского, после того как мы так упорно пытались не попасться его коллегам, было как-то страшновато. Все равно как если бы Маугли пригласил Шер-Хана на чай с плюшками. Кениг подъехал к дому Бека в полдень, облаченный в строгую малиновую футболку поло и джинсы, которые он, похоже, тщательно отутюжил. Приехал он на идеально чистом сером пикапе «шеви», который тоже вполне мог отутюжить. Он постучал в дверь — это деловитое «тук-тук-тук» чем-то напомнило мне сухой и отрывистый смех Изабел, — и когда Сэм открыл, Кениг стоял на пороге, чинно сложив руки перед собой, как будто ждал вынесения приговора.

— Проходите, — сказал Сэм.

Кениг переступил через порог со сложенными все в том же профессиональном жесте руками. Словно что-то из другой жизни, мне вспомнилось, как я видела его в последний раз — он точно в такой же позе стоял перед нашим классом, и мы забрасывали его вопросами о волках. Оливия тогда еще склонилась ко мне и прошептала, что он милашка. А теперь он стоял у нас на пороге, а Оливия была мертва.

Оливия была мертва.

Я начинала понимать отсутствующее выражение, которое появлялось на лице у Сэма всякий раз, когда кто-то заводил речь о его родителях. Я тоже совсем ничего не чувствовала при мысли о том, что Оливии больше нет. Как будто душа у меня онемела и потеряла чувствительность, как шрамы на запястьях у Сэма.

Я поняла, что Кениг меня заметил.

— Здрасьте, — сказала я.

Он сделал глубокий вдох, как будто собирался перед прыжком в воду. Я почти что угодно отдала бы, чтобы узнать, о чем он сейчас думает.

— Ну что ж, — произнес он. — Вот ты где.

— Да, — ответила я. — Вот она я.

Из кухни за спиной у меня вышел Коул, и Кениг свел брови к переносице. Коул улыбнулся в ответ своей жесткой решительной улыбкой. На лице Кенига медленно забрезжило узнавание.

— Ну разумеется. — Он скрестил руки на груди и обернулся к Сэму. Как бы он ни становился и ни складывал руки, что-то в его облике производило впечатление человека, которого трудно вышибить из седла. — И много еще пропавшего без вести народу обитает под твоей крышей? Элвис? Джимми Хоффа? Амелия Эрхарт?[13] Я предпочел получить бы полный список сразу, чтобы потом не было неожиданностей.

— Больше никого, — ответил Сэм. — Насколько мне известно. Грейс хотела бы поехать с нами, если можно.

Кениг немного поразмыслил.

— Ты тоже едешь с нами? — спросил он Коула. — Если да, придется убрать кое-какие вещи из кабины, иначе все не уместятся. Кроме того, ехать нам долго, так что предлагаю всем, кому нужно, сходить в туалет сейчас.

И все. Разобравшись с правилами игры — я наполовину волк, наполовину человек, Коул — пропавшая рок-звезда, — он перешел непосредственно к делу.

— Я не еду, — покачал головой Коул. — У меня есть кое-какая работенка.

Сэм бросил на Коула предостерегающий взгляд. Должно быть, все дело было в том, что кухня наконец-то начала снова походить на кухню, и Сэм хотел, чтобы так оставалось и впредь.

Коул ответил туманно. Вернее, в своей обычной манере. Когда Коул не вел себя вызывающе, всегда казалось, что он чего-то недоговаривает.

— Прихвати с собой телефон. Вдруг мне понадобится с тобой связаться.

Сэм потер подбородок, как будто проверял, хорошо ли выбрит.

— Смотри, не спали дом.

— Хорошо, мамочка, — отозвался Коул.

— Ох, поехали уже, — сказала я.

Странная это была поездка. Мы совсем не знали Кенига, а он не знал ничего о нас, кроме того, о чем не было известно больше никому. Все осложнялось его странной доброжелательностью, мы пока не понимали, хорошо это для нас или нет. Трудно поддерживать беседу и быть благодарным одновременно.

Мы втроем втиснулись на сиденье в кабину: Кениг, Сэм и я. В салоне слегка пахло «Доктором Пеппером». Кениг ехал на восемь миль в час выше разрешенной скорости. Дорога шла на северо-восток, и вскоре все признаки цивилизации остались позади. Небо над головой сияло безоблачной ласковой голубизной, все цвета казались перенасыщенными. Если здесь когда-то и была зима, местная природа ее не помнила.

Кениг ничего не говорил, лишь время от времени проводил ладонью по своему короткому «ежику». Он не совсем походил на того Кенига, которого я помнила, этот молодой парень в футболке ширпотребного малинового цвета, везущий нас в глушь на своем личном пикапе. Этот образ совершенно не совпадал с образом человека, которому я готова была довериться на этом этапе. Пальцы Сэма изображали на моем бедре гитарный аккорд.

Наверное, внешность и в самом деле обманчива, подумалось мне.

В кабине висело молчание. Некоторое время спустя Сэм заговорил о погоде. По его мнению, пока все шло довольно гладко. Кениг отвечал, что, возможно, оно и так, но поведение миннесотской погоды никогда не угадаешь заранее. Такая вот она капризная девушка. Мне почему-то приятно было слышать, как он сравнивает миннесотскую погоду с девушкой. Он казался каким-то более человечным. Потом Кениг поинтересовался планами Сэма насчет колледжа, и Сэм упомянул, что Кэрин предложила ему перейти на работу на полный день и он обещал ей подумать. Дело хорошее, заметил Кениг. Я подумала про курсы, лекции, семинары и успешность, измеряемую «корочками», и пожелала про себя, чтобы они сменили тему.

Кениг словно прочитал мои мысли.

— А как к вам попал Сен-Клер?

— Коул? Его нашел Бек, — сказал Сэм. — Это была благотворительность.

Кениг покосился на него.

— Для Сен-Клера или для Бека?

— В последнее время я и сам постоянно задаюсь этим вопросом, — ответил Сэм.

Они с Кенигом переглянулись, и я с изумлением поняла, что Кениг общается с Сэмом как с равным, а если и не как с равным, то определенно как со взрослым. Я столько времени проводила с Сэмом наедине, что реакция окружающих на него или на нас с ним вместе всегда оказывалась потрясением. Трудно было представить, как один человек способен вызывать у разных людей такое количество разнообразных эмоций. Как будто в нем одном уживалось сорок разных Сэмов. Мне всегда казалось, окружающие видят во мне одно и то же, но теперь я задумалась: а вдруг для них тоже существовало сорок разных версий Грейс?

Мы все вздрогнули, когда у меня в сумке — я сложила туда смену одежды на случай, если буду превращаться, и книжку на тот случай, если понадобится изобразить занятость, — зазвонил телефон и Сэм попросил:

— Возьмешь трубку, Грейс?

Номер высветился незнакомый, и я растерялась. Телефон все звонил, и я показала дисплей Сэму. Тот в замешательстве покачал головой.

— Отвечать? — спросила я нерешительно.

— Это из Нью-Йорка, — сказал Кениг и снова устремил взгляд на дорогу. — Код нью-йоркский.

Эта информация ничем не помогла Сэму. Он пожал плечами.

Я открыла телефон и поднесла к уху.

— Слушаю?

На том конце провода послышался веселый мужской голос.

— Ой… э-э… Здравствуйте. А можно Коула?

Сэм захлопал глазами. Он явно тоже слышал этот голос.

— Вы, должно быть, ошиблись номером, — сказала я.

В голове у меня немедленно закрутились шестеренки: получалось, что Коул куда-то звонил с телефона Сэма. Домой? Неужели Коул звонил домой?

Голос остался столь же невозмутимым. Он звучал лениво и гладко, как подтаявший брусок масла.

— Да нет, не ошибся. Но я понимаю. Это Джереми. Мы вместе играли в группе.

— С этим человеком, которого я не знаю, — уточнила я.

— Да, — подтвердил Джереми. — Я хочу, чтобы вы кое-что передали Коулу Сен-Клеру, если можно. Передайте, что я сделал ему самый лучший подарок на свете и мне пришлось для этого изрядно попотеть, поэтому не хотелось бы, чтобы он просто разорвал обертку и выкинул подарок в ведро.

— Я слушаю.

— Через восемнадцать минут подарок выйдет в эфир в шоу Вилкаса. Родители Коула тоже будут слушать, я об этом позаботился. Вы меня поняли?

— Шоу Вилкаса? На каком это радио? — спросила я. — Только я вам ничего не обещала.

— Я знаю, о чем речь, — сказал Кениг, не отрываясь от дороги. — О Рике Вилкасе.

— О нем самом, — подтвердил в трубке Джереми; он, видимо, все услышал. — У кого-то отличный вкус. Вы уверены, что Коула нет поблизости?

— Нет, честное слово! — Я даже кивнула для убедительности, хотя он не мог меня видеть.

— Скажите мне одну вещь. Когда я в последний раз видел нашего бесстрашного героя Коула Сен-Клера, он был не в лучшем месте. Я бы даже сказал, в худшем из возможных мест. Я только хочу знать — он счастлив?

Я подумала о том, что мне известно о Коуле. Оказывается, у него есть друг, которого так волнует его судьба. Не мог Коул быть совсем уж конченым человеком, если кто-то из его прошлой жизни до сих пор так болел за него душой. Впрочем, может быть, он был таким замечательным до того, как покатился по наклонной плоскости, что этот друг не отвернулся от него даже тогда. Это одновременно изменило и не изменило моего мнения о Коуле.

— Он двигается в этом направлении.

Возникла непродолжительная пауза, потом Джереми спросил:

— А Виктор?

Я ничего не ответила. Джереми тоже молчал. Кениг включил радио и принялся искать нужную радиостанцию.

— Они оба умерли давным-давно, — сказал Джереми. — На моих глазах. Вам приходилось когда-нибудь видеть, как ваш друг превращается в живого мертвеца? Ох. Ничего не поделаешь, не всем дано воскресать из мертвых. «Двигается в этом направлении». — До меня не сразу дошло, что он повторил мои собственные слова. — Этого мне достаточно. Передайте ему, чтобы включил шоу Вилкаса, пожалуйста. Он изменил мою жизнь. Я этого не забуду.

— Я не говорила, что в курсе, где он, — напомнила я.

— Я знаю, — отозвался Джереми. — Этого я тоже не забуду.

Он отключился. Я переглянулась с Сэмом. В лучах почти летнего солнца его глаза казались убийственно, нечеловечески желтыми. На миг я задалась вопросом, поднялась бы у его родителей рука попытаться убить кареглазого или голубоглазого мальчика. Сына, у которого не было бы волчьих глаз.

— Позвони Коулу, — попросил Сэм.

Я набрала номер дома Бека. Один длинный гудок сменялся другим, и когда я уже почти готова была повесить трубку, послышался щелчок, а секунду спустя раздалось:

— Да?

— Коул, — сказала я, — включи радио.

50

КОУЛ

Когда все только начиналось — а под «всем» я подразумеваю свою жизнь, — самоубийство было темой для шуток. «Если бы мне пришлось ехать в одной машине с тобой, я перерезал бы себе вены тупым ножиком». Эти слова имели примерно ту же степень реальности, что и существование единорога. Нет, даже еще меньше. Степень реальности совпадала с реальностью взрыва вокруг мультяшного койота. Десятки тысяч людей каждый день грозятся покончить с собой, а десятки тысяч других людей только смеются над этим, потому что, как в мультике, это забавно и неправдоподобно и выветривается из сознания еще до того, как выключаешь телевизор.

Потом стремление покончить с жизнью стало заболеванием, которое поражало других людей, если те жили в такой грязи, что способны были подхватить подобную инфекцию. Это была «не самая аппетитная тема для разговора за столом, Коул». Подобно гриппу, эта болезнь затрагивала лишь слабых. Те, кто подвергся угрозе заражения, не упоминали об этом вслух. Не хотели беспокоить окружающих.

Лишь в старших классах самоубийство стало возможностью. Не непосредственной вроде «я, возможно, загружу этот альбом, там такая забойная гитара, так и тянет танцевать», а в том смысле, в каком некоторые говорят, что, когда вырастут, наверное, станут пожарным, или астронавтом, или бухгалтером, который без выходных пропадает на работе, в то время как его жена крутит шашни с почтальоном. «Когда я вырасту, наверное, я стану самоубийцей».

Жизнь оказалась пирожным, которое аппетитно выглядело в витрине кондитерской, но обернулось опилками с солью, едва очутившись во рту.

Я хорошо смотрелся, когда пел «конец».

Мне пришлось основать «Наркотику», чтобы превратить самоубийство в цель жизни. В награду за оказанные услуги. К тому времени, когда название «Наркотика» научились выговаривать в России, Японии и Айове, все было наполнено смыслом и лишено его, и я устал ломать голову, как такое может быть одновременно. Меня снова мучил внутренний зуд, от которого я раздирал себя в кровь. Я поставил себе целью совершить невозможное, что бы это ни было, но обнаружил лишь, что невозможное — это ужиться с самим собой. Самоубийство превратилось в дату истечения срока годности, день, после которого не нужно будет больше пытаться.

Я думал, что приехал в Миннесоту умирать.

В два пятнадцать Рик Вилкас вернулся в эфир после первого перерыва на рекламу. В музыкальном мире Рик был богом; как-то раз мы выступали у него на шоу живьем, а потом он попросил меня подписать постер для его жены. По его словам, она соглашалась заниматься любовью исключительно под нашу песню «Тонущий корабль (Ко дну)». Я написал под своим портретом «Возмущай спокойствие» и поставил автограф. В эфире Вилкас был эдаким закадычным другом, который за кружечкой пива делится с тобой секретами, предварительно ткнув локтем в бок.

Вот и сейчас из динамиков в комнате Бека лился его задушевный голос.

— Все, кто слушает нашу передачу, знают — черт, да это знают все, кто слушает радио, — что Коул Сен-Клер, солист «Наркотики» и автор потрясающих песен, уже вот почти год — десять месяцев? в общем, что-то в этом роде — считается пропавшим без вести. Ай, знаю, знаю — режиссер закатывает глаза. Что бы ты там ни говорил, Бадди, может, он был раздолбаем номер один, но песни писать он умел.

Ну вот я и услышал свое имя по радио. Я не сомневался, за последний год оно было произнесено в эфире не раз, но поймал этот момент я впервые. Я ждал, что почувствую укол сожаления, вину или боль, но не чувствовал ровным счетом ничего. «Наркотика» стала бывшей подружкой, чье фото больше не вызывает в душе никакого отклика.

— Так вот, похоже, у нас есть кое-какие новости о нем, и вы узнаете их первыми, — продолжал Вилкас. — Коул Сен-Клер не умер, ребята. И даже не в плену у шайки поклонниц или у моей жены. Мы только что получили от его агента заявление. Оказывается, у Сен-Клера возникли проблемы со здоровьем из-за употребления наркотиков — кто бы мог подумать, что у солиста «Наркотики» могут быть проблемы с наркотой, ну и ну! — и они с товарищем по группе без лишнего шума отправились за границу в реабилитационную клинику. По утверждению агента, сейчас он вернулся в Штаты, но просит не трогать его, пока он не решит, что будет делать дальше. Ну вот, теперь вы все знаете, ребята. Коул Сен-Клер жив. Нет-нет, не благодарите меня пока. Скажете «спасибо» потом. Теперь будем надеяться на триумфальное турне в честь воссоединения группы. Моя жена будет на седьмом небе. Коул, если ты сейчас нас слушаешь, не спеши, соберись с мыслями. Рок подождет.

Вилкас поставил одну из наших песен. Я выключил радио и почесал тубы. Ноги затекли от сидения на корточках перед стереосистемой.

Страницы: «« ... 1112131415161718 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Ловко действуя циркулем, Хеллмэн выудил из банки последнюю редиску. Он подержал ее перед глазами Ка...
«Томас Элдридж сидел один в своем кабинете в Батлер Холл, когда ему послышался какой-то шорох за спи...
«Марк Роджерс, старатель, отправился в пояс астероидов на поиски радиоактивных руд и редких металлов...
«Никогда не представлял себе раньше, что на голову одного человека может свалиться столько забот и х...