Княжья травница – 2. Вереск на камнях Гринь Ульяна
Я только отмахнулась. Язычники, что с них взять… Господи, как же болит! Мокошь, если ты жива и спаслась из райского сада, приди помочь!
А если она не спаслась, то мне будет очень плохо.
Скорая приехала через полчаса, когда я безуспешно пыталась справиться с давлением, головной болью и невозможностью остановить преждевременные роды. Пыталась посчитать срок, пыталась понять, сколько у меня недель, пыталась не плакать, попить водички, успокоить Ратмира, который метался, как раненый зверь, по двору. Отбивалась от Мыськи, которая совала мне в руку деревяшку от «потери чада», просила зеркало, чтобы посмотреть, как чувствует себя малыш, стонала, взывала к Мокоши уже во весь голос.
Но иреанка не отозвалась.
Зато отозвалась сирена скорой. Машина — старинная кругленькая «буханка», чудом сохранившаяся за многие годы службы — влетела во двор, распугав собак и коз, из неё выскочила пожилая докторша в белом халате:
— Где больная? Давление мерили?
— У нас выкидыш вместо гипертонии, — в голосе мамы была паника и беспомощность. Докторша только на миг удивлённо подняла брови, но сразу сориентировалась и начала меня осматривать. Потом скомандовала:
— Несите девушку в машину, надо срочно в больницу!
Ратмир сгрёб меня в охапку, а я уже даже не стонала. Ребёночка спасут, всё будет хорошо… Если успеют довезти до больницы…
Я оказалась на жёсткой кушетке в машине, надо мной склонились мама и докторша. Мама держала за руку, пока врач готовила укол или капельницу — я никак не могла рассмотреть. Машина вдруг качнулась — это Ратмир влез и втиснулся в узкое пространство между стенкой и кушеткой:
— Я с женой поеду.
— Ну куда вы все, — с неожиданной тоской протянула врач. — Ай ладно, Вася, гони в областную!
Я закрыла глаза. Машина рванулась вперёд, и мне пришлось ухватиться за кушетку, чтобы не съёхать по скользкой клеёнке. Мысли унеслись вперёд «буханки», головная боль стучала изнутри черепа, а сердце всё скакало, как ненормальное. Ладонью я нашла голубой камушек и стиснула его так, что ногти впились в кожу.
Первая жизнь, почему всё так плохо? Неужели я сделала что-то не так? Неужели я снова ошиблась, когда перенесла кусочек прошлого в будущее? Неужели за это я лишусь малыша, который растёт во мне?
Первая жизнь! Чтоб тебя волки съели! Ты меня ведёшь, как крысолов с дудочкой, куда тебе надо, так помоги теперь! Просто помоги, потому что сама себе я помочь не в состоянии!
Машину тряхнуло, она встала, раздался звук клаксона, и я широко распахнула глаза. Водитель за рулём выругался и заорал:
— Дура, куда лезешь?! Уйди с дороги!
Но тут же замолчал. Дверца сзади с лязгом раскрылась, и в машину, высоко задрав пышные юбки, влезла молодая цыганка. Оттолкнув Ратмира в угол, нависла надо мной, сказала, скаля в улыбке прокуренные жёлтые зубы:
— Руда, Руда! Что же ты делаешь?
— Кто ты? — угрожающе отозвался мой муж. Мама попыталась возмутиться, а докторша схватилась за какую-то железяку:
— А ну, вон из машины!
— Ай, пустые разговоры, — звонко рассмеялась цыганка, тряхнула головой, и все замерли.
— Кто ты? — повторила я слова Ратмира, чувствуя, как боль рвёт меня на кусочки, а цыганка схватила меня за плечи, прижав к кушетке, сказала властным низким голосом, как будто в фантастическом фильме:
— Смотри на меня, Руда. Смотри на меня!
Глава 15. Первая жизнь
Май, 31 число
Я смотрела.
Я впилась в неё взглядом, видя каждую морщинку — те, что у губ, те, что у внешних уголков глаз, видя коричневые чёрточки на желтовато-зелёных радужках, видя прыщик на крыле носа…
Я была сосредоточена только на своей боли.
И та ушла. Отступила, спряталась, ушла.
Я вздохнула полной грудью, прислушиваясь к себе, обратилась чувствами внутрь, в глубину своего тела, в сокровенное чрево матери. Малыш… Он жил. Он даже толкнулся в этот момент, и я выдохнула.
Всё в порядке. Даже головная боль прошла.
Цыганка отстранилась и удовлетворённо сказала:
— Готово.
А потом начала снова тем самым низким голосом:
— Руда, ты должна беречь наследника.
— Кто ты? — снова спросила я. Её глаза смеялись, но сказала цыганка серьёзно:
— Я первая жизнь.
— Ты-ы-ы?! — изумилась я. Цыганка фыркнула:
— А чем я хуже других? — потом сказала низким голосом: — Это племя — мои вассалы, мои глаза, уши, мои тела.
— Я тебе зачем? — спросила, садясь на кушетке, придерживая живот. Малыш снова толкнулся, и я почувствовала его пинок ладонью, умилилась, растрогалась. Цыганка покачала головой, словно осуждая, ответила:
— Тебе не объять. И не надо.
— Ты какМудрый Кайа, блин! Он загадками говорит, ты загадками говоришь!
— Кайа! — воскликнула цыганка. — Эти змеи! Они спутали мне все планы!
— Это как, интересно!
— Они вмешались в процесс эволюции. Они принялись скрещиваться с людьми. Они… Да что там говорить!
Цыганка взмахнула рукой, и я закатила глаза. Серьёзно, да? И спросила:
— А от меня-то тебе что надо?
— Расти ребёнка. Я не смогу всякий раз быть рядом.
— Я задала тебе вопрос! — разозлилась я. — А ты опять отговорки мне даёшь!
— Говорила уже — тебе не объять. Езжай домой и расти ребёнка. Он — главное!
И цыганка выскочила из скорой, взметнула яркой юбкой, исчезла из виду.
Я спустила ноги с кушетки, аккуратно встала. Ратмир мотнул головой, будто очнулся от ступора, и спросил:
— А где эта… Ситарка?
— Кто?
Я протянула ему руку, чтобы помочь встать, но муж сам ловко вскочил на ноги. Ответил:
— Ситарка. Ну баба эта, золотом звенящая.
— Цыганка, — я вздохнула. — Ушла. Мне надо домой… Маму надо растормошить.
— Как ты себя чувствуешь? — он взял меня в кольцо рук, и я на миг прильнула к широкой груди, черпая из сильного тела уверенность. Уверенность, что всё будет хорошо, несмотря на первую жизнь, на странности и на страх за ребёнка.
Вывернувшись из объятий, я быстро тряханула маму за плечо:
— Мамуля! Уходим! Дай телефон, я папе позвоню!
В общем, втроём мы выскочили из машины скорой помощи, и я потащила их за киоск. Мы оказались где-то на окраине города, и теперь надо было срочно звонить папе, чтобы на машине отвёз нас обратно. А ещё не попасться на глаза врачихе из скорой и не получить по ушам за «ложный» вызов!
— Как ты, доченька? — волновалась мама, пока я звонила папе. — Всё прошло? Но так не бывает!
— Как видишь, мам, бывает. Папа? Мы тут на улице… ммм… сейчас гляну! А вот, Новогиреевская! На пересечении с шоссе Энтузиастов… Да, ждём.
Сбросив вызов, я взяла маму за руку:
— Как твоё давление?
— Всё в порядке, — отмахнулась она. — Ты же чуть ребёнка не потеряла!
— Да, но… Похоже, у кого-то долгоиграющие планы на этого ребёнка.
Я глянула на Ратмира. Он стоял, сжав руки в кулаки, и на его лице сменялись разные эмоции. От непонимания до гнева через страх. Я обняла его, а муж спросил напряжённо:
— Кто? Кто хочет забрать моего наследника? Ты дала обещание первенца?
— Нет, милый мой, нет! Но это странная история.
— Диана, о чём ты говоришь? — вступила мама. — Какие планы? Ты недоговариваешь!
— Мамуль, я сама ещё ничего не знаю. Но я разберусь, обязательно!
Обняв ладонями живот, пообещала кровожадно в пустоту улицы:
— Я уничтожу каждого, кто захочет отнять у меня ребёнка!
— Любая, — Ратмир обнял меня, словно укрыл от всего мира, а я устроилась в его руках, как раньше, как тогда, в каменном городе, когда мы исступлённо любили друг друга…
Папа приехал быстро — примчался, как на пожар. Хорошо, что у моего папки хотя бы было здоровое сердце, иначе он бы уже слёг от переживаний. И до Лагутина домчал он нас со скоростью звука. А там нас встретили взволнованные бабы.
Забава захлопотала надо мной, как квочка над цыплёнком. Мыська всё вилась рядом, потряхивая хнычущую Отрадушку — у малышки резались зубки и она ныла. Меня уложили на самодельный топчан, покрытый стареньким покрывалом, почти против моей воли — я всё порывалась встать или сесть. Но прибежал Лютик, вскочил на топчан и лёг рядом, уложив голову на мой живот. Буркнул:
— Лежи, хозяйка, лежи, коль говорят.
Мама спросила, присев на топчан:
— Диана, может быть, тебе лучше поехать с нами домой?
— Прости, мамуля, теперь мой дом тут, — ответила я. — Говорила же: не могу их бросить.
— Жена при муже должна быть, — ставила своё веское слово и Голуба, гремя чугунками. Интересно, откуда у неё чугунки? Или в избе нашла? А у меня заурчало в животе. Все услышали. Мама воскликнула:
— Боже, да ты голодная!
— Голодная, — призналась я. — Сейчас бы лося съела!
— Лося не добыл, — виновато сказал Бер. — Были там какие-то твари, аль я таких никогда не видал.
— Рогатые? — заинтересовалась я. Медведь кивнул. Я вздохнула: — Это коровы, их трогать нельзя.
— Я не трогал! — испуганно ответил Бер.
Откинувшись на скатанный из пледа валик вместо подушки, я рассмеялась. На душе стало легко и просто. Мама и папа тут, мои друзья, мои люди, которые прошли со мной огонь и воду, тоже рядом… Лютик ёрзает мордой по животу, уворачиваясь от пинков малыша.
О первой жизни и обо всём остальном я подумаю завтра.
Глава 15. Первая жизнь — 2
Июнь, 6 число
— Оля, как ты себя чувствуешь?
Я знаком велела сиделке перевернуть больную с живота на спину. Помогать не буду — у меня седьмой месяц, надо быть осторожнее. Сиделка Ирина принялась профессионально поворачивать Олю, а та пожаловалась в процессе:
— Не знаю! Никак не чувствую!
Я оценила игру слов и уточнила запрос:
— Как ты ощущаешь своё тело?
— Пока всё так же, — ответила Оля, которую уже уложили на спину и подоткнули одеяло. — Но мне будто неловко, что ты так стараешься, а я всё ещё не могу ходить.
Я рассмеялась, складывая на столик флакончик с маслом жожоба для массажа. Оля смешная, она хочет всё сразу.
— Терпение, девочка, — фыркнула, приблизив к её губам джойстик управления кроватью. Оля ухватила его губами, подняла изголовье и спросила:
— Фотографии готовы?
Ирина кивнула, подвинув к лицу Оли монитор от компьютера.
Илья Андреевич сработал чётко. Через два дня после запроса у Оли появился ноутбук с управлением глазами, а у меня — два необходимых пособия по неврологии. Одно общее, второе специализированное по спинному мозгу. С этого момента мы начали свои развлечения. Оля просила Ирину снимать цветы в саду, потом переносить на ноут. А потом делала блог в дзене. Я читала. Очень толковые блоги получались!
А я учила неврологию.
Нервы в спинном мозге Оли были иссечены так чисто, что мне понадобилось несколько дней, чтобы попытаться понять, смогу ли я нарастить эти миллиметры волокон. Потом я попробовала. Нервы поддавались восстановлению, но очень медленно. Очень незаметно. Если бы не мой волшебный рентген, прогресса видно не было бы. А так я внимательно следила за изменением цвета.
Черепашьим ходом, понемножку каждый день пламенеющие красные точки в шейном отделе спинного мозга бледнели и успокаивались, не пульсируя в паническом темпе.
Ещё немного — и они сойдутся вместе, сольются, срастутся, как зелёные побеги обрубленных ростков.
Потрепав по холке ластящуюся Силки, я сказала Оле:
— До завтра!
— Пока, Руда! — ответила она рассеянно и обратилась к Ирине: — А в какую папку вы загрузили сегодняшние фотографии китайской гвоздики?
Я оставила их выяснять технические подробности и вышла из дома.
Вечерело. Закатное солнце уже не сияло, а светило ночником — мягко, устало, прощаясь с землёй. Лютик ждал меня у калитки, старательно отворачиваясь от бродивших вдоль забора кур. Те гребли лапкой траву, внимательно рассматривая глазом джунгли пырея и мокрицы на предмет насекомых. Я запретила собакам даже дышать в сторону кур, коз, кошек и прочей вольно гуляющей по деревне живности, вот Лютик и не дышал.
— Пошли, собакин! — позвала я его. Лютик сорвался с места и догнал меня, радуясь:
— Хозяйка, ура! Наконец-то! Я скучал!
— Я тоже, — улыбнувшись, погладила его между уже вставших ушей. — Голодная, как волк!
— Ой, и я, и я голодный! А дома варят похлёбку!
— Откуда ты знаешь?
— Чую!
Он поднял нос по ветру и принюхался. Потом сказал осторожно:
— Что-то странное, хозяйка.
— Что именно? — насторожилась я, оглядывая улицу. Кроме уже знакомых кур, никого не было. Даже птицы уже замолчали, спрятавшись по гнёздам. Вдалеке забрехала крупная собака, но тут же захлебнулась лаем, и снова стало тихо.
Да, что-то случится.
Но домой идти всё равно надо.
У ворот, которые Могута с Буселом поставили на место и даже запор соорудили, стояла нервная Дара. С момента попадания в современность служанка вела себя тихо, будто её тут и не было. Работала вместе со всеми, в свободное время плела из осоки половички, как научила её Мыська. А вот дочка Дары, Чернава, доставляла мамке хлопот.
Вот и сейчас Дара меряла шагами пятачок перед воротами и хлопала себя по юбке платья деревяшкой, которая у наших предков называлась «пранкой» — ею били бельё, чтобы постирать или опрать, как они говорили. Деревяшку вырезал Бер из соснового полена. Была она тяжёлой, увесистой, и я даже испугалась за Чернаву. В том, что Дара ждала тут именно дочь, сомнений быть не могло.
— Что случилось, Дара?
— Та-а! — бросила женщина в сердцах. — Свистуха эта шляется где-то! А ведь Велесова ночь, нешто Чернава не ведает?!
— Велесова ночь? — удивилась я. — Что за она?
— Так нечистья ночь! Всякая чучма вылазит на землюшку! Вупыри бродят, русалки песни поют… Ай!
Она отмахнулась. На лице её была написана тревога за дочь. Я покачала головой:
— Да не бойся ты, никто Чернаву не украдёт и не убьёт!
— Да как же! Разве ж можно гулять в одиночку Велесовой ночью?! Костры жечь надо, нечисть отгонять да Ярилу-солнышку молиться!
— Ну в чём проблема? Запалите костёр и молитесь, — фыркнула я. — Придёт Чернава. Наверное, с мальчиком познакомилась, вот и гуляет допоздна. Дело-то молодое!
— Я ей погуляю! — кровожадно пообещала Дара, похлопывая пранкой по ладони. — Я ей так погуляю, что месяц сидеть не сможет!
— Спокойно, Дара! — строго велела я женщине. — Отстань от девчонки.
— Замуж ей пора! Ежели б ты помогла, была бы она княгиней сейчас!
— Мёртвой княгиней, — напомнила я. — Златоград же затопило!
Дара заткнулась на миг, а потом вскинулась:
— О, глянь, она ль?
Я прищурилась на две фигуры, которые в обнимку шагали к дому, и вдруг рассмеялась:
— А не она! Это ж…
— Голуба! — воскликнула Дара. — Цвель старая! Глянь, милуется!
— Голуба, — прыснула и я. — А кто это с ней?
— Пень этот с палкой, которая, говорят, гремит страшно!
Пень с палкой? Божечки-кошечки! Петрович?
Парочка подошла ближе, и Голуба, увидев нас, смущённо ахнула:
— А что ж вы тута? Ждёте кого?
— Тебя, Голубушка, — ядовито ответила Дара. — Вот, спросить хотела, не видала ль мою Чернаву!
— Видала, — так же ядовито ответила Голуба, бросая кокетливые взгляды на Петровича, который крутил ус пальцем с видом героя-любовника. — Чернава твоя женишка нашла и с ним прогуливается по главной улице!
— Убью заразу! — воскликнула Дара и бросилась вместе с пранкой к почте.
Я вздохнула и сказала:
— Кажется, сегодня и правда нечисть высосет чью-то кровь.
Но за Дарой я не пошла. Пусть сама разбирается с дочкой. А я голодная.
Как раз у дома меня встретила Забава с годным предложением:
— Княгинюшка, как ты припозднилась, иди уж отужинай!
— С удовольствием, — ответила я и поднялась по ступенькам крыльца. В избе пахло пирогами. Бусел уже переложил печь, и Голуба с Забавой соревновались каждый день — кто лучше пирог испечёт. Сегодня явно в начинке рыба. А значит, пирог Голубин. Она мастерица по части рыбы…
Я уселась за стол, наблюдая, как маленький Волех пытается безуспешно встать на ножки с помощью старого дивана. Отрадушка гулила на расстеленном покрывале, мусоля во рту резную деревяшку от Бера. Мыська наблюдала за детьми вполглаза, штопая какую-то одёжку. Мужчины отсыпались вповалку за цветастой занавесью, все вместе, не глядя на семейность и иерархию. Князь не князь и десятник уж не важный человек… С утра им на работу, даром что Велесова ночь.
Забава поставила передо мной плошку похлёбки, какую варили ещё в Златограде: овощи, коренья, рыбьи хребты. Признаться, сейчас я бы слопала даже эти самые хребты без хлеба, так была голодна! Следом на столе появился пирог под холщовой тканью. На ткани уже была намечена вышивка, да, видно, не успели закончить, как холщина понадобилась. Но бабы закончат, они упёртые. Везде должны быть обережные мотивы! Даже на рушнике!
Особенно на рушнике!
Хлеб из печи всегда пах дымом, румяностью и какой-то особенной гарью. Он был таким вкусным, что на магазинный я бы сейчас даже и не взглянула бы. Умяла два кусочка под похлёбку, а потом Мыська вспомнила:
— Ой, мы же слышали голос твоей матушки в приблуде, которую она дала!
Мама звонила? В прошлый раз она купила мне простой кнопочный телефон с сим-картой, чтобы быть на связи, и вот теперь позвонила.
— Что моя матушка сказала?
— Щас, погодь, — нахмурилась Мыська. — Мы нажали, как ты говорила, пальцем на зелёный рогалик, и она сказала… Дохтура, что ли… Лекаря во! Тебе лекаря приготовили в пятый день.
— В пятницу талончик к врачу? — перевела я. — Дай приблуду. То есть, тьфу, телефон!
Получив кнопочную Соньку, я набрала маму. Она откликнулась немедленно, после одного гудка, как будто ждала моего звонка. Закричала:
— Дианочка, я взяла тебе назначение к гинекологу, и на узи тоже! Всё в платной клинике, чтобы не ждать! Надо же знать, а вдруг там патология какая-нибудь!
— Мам, нет никакой патологии, я смотрела!
Сказала это, а сама задумалась. Может ли мой волшебный рентген выявить, например, даунизм? Или какое-нибудь заболевание, не связанное с выживаемостью? Хэзэ. Значит, надо съездить к гинекологу и на узи. Ребёнок дороже всего. Да и первая жизнь так сказала: он главное!
— Ладно, мам, а когда?
— В следующий четверг, в тринадцать тридцать! Папа заедет за тобой и отвезёт.
— Спасибо, мамуль, ты мне позвони заранее, чтобы я не забыла.
Распрощавшись с мамой, я вздохнула и отломила себе кусок пирога с рыбой. Забава присела напротив меня и спросила пытливо:
— А какой такой лекарь для трудных баб? Неужто повитуха?
— Нет, Забавушка, — я даже рассмеялась. — Доктор по женской части смотрит, как оно там всё, и чтобы ребёночек не родился раньше срока, и чтоб был как надо!
— А бывает как не надо?
Вот тут я задумалась. Хороший вопрос. У нас-то бывает, и даже чаще, чем хотелось бы. А бывало ли такое у древних славян? Помнится, я смотрела сериал «Викинги», и там родился мальчик с больными ногами. Но вылечить его смог только пришлый шаман. А у нас тут наверное даже и не нашли бы внутриутробно такую болезнь…
— Бывает, — ответила я Забаве медленно. — Много что бывает. Но даже врач не может всё предусмотреть.
— Но он видит всё? И даже больше, чем ты?
Я опять задумалась. Дауна мой волшебный рентген не покажет, это ясно. Ведь у дауна нет противопоказаний для жизни. А вот порок сердца я могу выявить на ранней стадии. И какие-нибудь наследственные болезни тоже…
— Не знаю, Забава. Честно тебе говорю: не знаю. Я несовершенна, как травница. Я могла бы спасти жену Ратмира, если бы знала о её болезни раньше. Я смогла оживить Отраду. Я смогла вылечить Ратмира от инфекции. Я смогла сбить давление…
Замолчала. Есть много болезней, которые я не могу лечить. Например, СПИД или рак. Но Забаве о них знать не надо. Многие знания — многие печали.
— А меня может эта лекарка посмотреть?
Она спросила, я кивнула, а потом глянула на Забаву удивлённо:
— А ты что, беременна? В смысле, трудна?
Ключница смущённо потупилась, махнула рукой:
— Ай, не хотела говорить…
— Забава! Как я за тебя рада!
Вскочила, несмотря на животик, обняла сидящую золовку. Я и правда была рада за неё! Сказала с чувством:
— Забавушка, это же просто чудесно!
Она подняла на меня глаза, в которых блестели слёзы, ответила:
— Твоими молитвами, травница! Ты меня вылечила.
— Я только поправила немного… Да ну! Ты скоро станешь мамой!
— Как и ты…
Нашего полку прибудет! Мой малыш, ребёнок Забавы… Скоро Волех начнёт топотать ножками по деревянным полам, а Отрада поползёт. А ведь им по десять тысяч лет!
С этой мыслью я доела кусок пирога и поплелась спать. Улеглась под бок Ратмира, улыбнулась, когда он во сне обнял и приголубил ладонью животик, закрыла глаза. Надо зарабатывать на нормальные кровати вместо топчанов и лежанок… Вот вылечу Олю и попрошу Лагутина купить несколько кроватей.
А Велесова ночь только начиналась…
Глава 16. Велесова ночь предупредила тебя!
Июль, 6 число