Многослов-3, или Прочистите ваши уши: первая философская книга для подростков Максимов Андрей

Жил-был… Остров

Жил-был на свете Остров…

Впрочем, если честно тебе говорить, то, скорее, был, чем жил. Потому что какая у острова жизнь – сам подумай: торчишь себе посредине моря-океана всю жизнь один да один…

Ты вот попробуй: выйди куда-нибудь в чисто поле, да и постой там часок-другой – сам себе остров. Ну и чего хорошего? Ни побегать, ни попрыгать, и даже мальчишек-девчонок соседских законам жизни ни поучить.

Вот и получается, что тяжелая жизнь у Острова и, главное, одинокая.

Одиночество, знаешь, что такое? Мы же говорили с тобой об этом в предыдущей части. Ну, если совсем попросту, – это когда поговорить не с кем. Это когда папа с мамой о чем-то своем беседуют на кухне, а ты сидишь в своей комнате и делаешь вид, будто рисуешь.

Вот такое одиночество у Острова и было. Но он даже рисовать не умел. Представляешь, какая тоска?

Правда, иногда подплывали к Острову кораблики. И Остров очень хотел с ними поговорить. Только Остров – он на своем языке болтает, а кораблики – на своем. Ну, и какое тут общение, когда все разговаривают громко, но на разных языках?

Сколько именно лет терпел Остров такую ужасную жизнь – никому не ведомо. Одному Богу. Но Он нам про это не рассказывает.

Терпение – помнишь, что это такое? Это такая неприятная жизнь, которая обязательно кончается. Вот хоть ты тресни – а вечно терпеть невозможно.

Ты тоже – в поле постоишь-постоишь да и убежишь обязательно: терпение потому что лопнет.

Когда шарик разрывается, из него выходит воздух. А что выходит из терпения, когда лопается оно?

Когда терпение лопается, из него вылетает радость, потому что начинается новая жизнь.

И вот когда терпение у Острова лопнуло и вылетела радость, то она, эта радость, была настолько огромна, что надулась, словно парус, и Остров поплыл.

Представляешь? Остров, который никогда с места не двигался, который веками был недвижим, – поплыл по морям и океанам.

Это я тебе точно говорю: когда у острова или у человека терпение лопается, они в такие дали могут уплыть – только держи!

Но держать Остров было некому, вот он и плыл по морям-океанам под парусом радости.

Чайки кружили над ним с веселым восторгом, потому что они всегда жалели Остров, а теперь за него радовались. Так всегда бывает: если кого жалеешь, обязательно однажды найдешь повод за него порадоваться.

Остров плыл и смотрел по сторонам.

По сторонам была вода. Вода была разноцветной и полной рыб. Остров даже не знал, что бывает столько рыб и у каждой обязательно имеется свой характер и какое-нибудь свое, очень важное, дело.

Но сколько ни плыви по морю-океану, все равно в конце концов приплывешь к земле. Потому что так уж Бог наш мир устроил, что вода непременно заканчивается сушей. Но, что самое интересное, суша тоже – хоть ты тресни! – в конце концов заканчивается водой! Вот оно как все устроено в нашем мире!

Остров, в сущности, сам был сушей. Но другой суши никогда не видел. Поэтому когда Остров увидел Землю, он удивился чрезвычайно.

И вдруг Земля заговорила:

– Остров, Остров, ты на парусах радости плывешь? Поделись со мной, дай мне немного радости. Мне, Земле, радости всегда не хватает.

Представляешь? Впервые в одинокой жизни Острова к нему обратились! Он понял, что Земля говорит не вообще кому-то, а именно ему – Острову. Он был не один! Он был кому-то нужен!

– Да бери хоть всю мою радость! – весело закричал Остров. – Если моя радость может пригодиться – забирай!

Земля вздохнула:

– Но ведь тогда ты не сможешь плыть… Ты ведь плыл на парусах радости… Если ты отдашь мне всю свою радость, то не сможешь сдвинуться с места!..

«Опять стоять на месте?! – Остров почувствовал, как ужас наполняет его островную душу. – Опять это бесконечное одиночество?»

Он посмотрел на Землю.

Земля была прекрасна. Но несчастна. Каждым своим камушком Остров чувствовал, как не хватает Земле радости.

«Я ведь уже не буду одинок, если мы будем разговаривать с Землей? – подумал Остров неуверенно. А потом уверенно подумал то же самое: – Если мы будем разговаривать с Землей, я уже не буду одинок».

И он отдал Земле всю свою радость.

Земля расцвела в восторге и счастье.

«Боже, как она прекрасна!» – подумал Остров и почувствовал, как восторг переполняет его островную душу.

…С тех пор Земля и Остров все время разговаривают: им надо о многом друг другу поведать.

И им никогда не бывает скучно.

Потому что скучают только те, кому одиноко. А тем, кто говорит на одном языке, скучать некогда: они разговаривают.

Жили-были… Выключатель, Лампочка и Оконное Стекло

Выключатель был маленький-маленький. К тому же – черный и, как говорили, плоский.

Лампочка была большая и прекрасная. К тому же одета она была в столь яркую и модную люстру, что нет ничего удивительного – Выключатель в нее влюбился.

Ему очень нравилось, что она то вспыхивала – и тогда казалась веселой и беззаботной, то гасла – и тогда представлялась задумчивой и нежной. У нее были такие прекрасные формы, а эта широкополая люстра – с ума сойти! В общем, Выключатель очень страдал…

Лампа висела в самом центре комнаты, а Выключатель торчал в углу. Выключатель томно вздыхал, Лампочка кокетливо подмигивала, но вместе быть они никак не могли. Никогда.

Оконное Стекло было никакое. Его даже никто не замечал. Смотрели, казалось бы, на него, а говорили что-нибудь вроде: «Какая хорошая сегодня погода…» Или: «Посмотри, какой на улице смешной щенок». А собственно про Оконное Стекло никто никогда ничего хорошего не говорил, разве ругали иногда: «Стекло-то, – говорили, – опять грязное». Было отчего разозлиться и обидеться.

Оконное Стекло считалось очень дальним родственником Лампочки, и судьба ее всегда представлялась ему более светлой.

И вот однажды Оконное Стекло сказало:

– Послушай, друг Выключатель, – Выключатель и Оконное Стекло никогда не дружили, но когда говорят что-нибудь неприятное, то часто лгут. – Послушай, друг Выключатель, – повторило Оконное Стекло для пущей убедительности. – Ты хоть знаешь, по кому вздыхаешь, наивный? Ты хоть понимаешь, что Лампочка без тебя жить не может?

Выключатель очень обрадовался и испугался. Так всегда бывает, когда дело касается любви.

– Ты ведь ее король, повелитель, начальник! – Оконное Стекло даже задрожало от волнения. Когда хочешь сделать гадость, волнуешься. – Если ты захочешь – она будет светить. Не захочешь – погаснет. Если у тебя появится желание, она будет мигать каждую секунду или не гореть вовсе. Что ж ты страдаешь? Она – твоя слуга, подчиненная, рабыня… А ты все по ней страдаешь, дурачок…

От удивления Выключатель ушел в себя – выключился – и тотчас погасла Лампочка.

– Что ты мне сказало? Как ты смеешь так называть ее! – вышел из себя Выключатель – и Лампочка засияла.

– Ну, убедился?! – радостно задребезжало Оконное Стекло.

– Это правда, что ты так зависишь от меня? – спросил Выключатель Лампочку, потому что влюбленные верят только друг другу.

Лампочка вздохнула и будто потускнела.

– Правда, – вздохнула она. – Теперь ты можешь издеваться надо мной и делать со мной все, что захочешь. Теперь ты понял, как я завишу от тебя, и любовь превратится в рабство.

– Так-то вот, – противно дзинькнуло Оконное Стекло. – А то вздыхают тут, спать не дают.

Но Выключатель не обратил на его дзиньканье никакого внимания – он улыбался Лампочке.

– О чем ты?! – Выключатель улыбался счастливо и радостно. – Значит, мы на самом деле не далеки друг от друга и это все обман?! Значит, мы связаны?! Значит, самой судьбой нам уготовано быть вместе?! Оказывается, мы с тобой – муж и жена… И теперь мы будем жить очень счастливо: когда ты захочешь, только скажи мне – и ты вспыхнешь ярким светом. Устанешь – будешь отдыхать. Я стану защитником твоего света. И его сторожем.

– Вот дурак! – выругалось Оконное Стекло. Так часто бывает: когда нечего сказать – ругаются.

На этом можно было бы поставить точку, но если уж быть правдивым до конца, надо добавить: Лампочка эта так никогда и не перегорела.

Все вокруг удивлялись, как неправдоподобно долго горит эта Лампочка. Все вокруг, наверное, просто не знали: эту Лампочку любят…

Жили-были… Ветер и Туча

Жил-был Ветер. Он был огромным и сильным. И поэтому сам себе казался прекрасным – так бывает.

Ветер жил да был буквально везде: на земле, в небесах и на море. Просто куда ни глянь, всюду можно встретить Ветер.

Бывало, просто в комнате сидишь, а он вдруг – раз! – и сбросит со стола бумажку какую-нибудь: так Ветер хочет на себя внимание обратить, трудно Ветру без чужого внимания.

А Туча жила-была на небе, и больше нигде не жила и не была. Она плыла себе тихонько в синеве небес, мягкая и пугливая.

В ней была та грациозность, которая свойственна настоящим тучам. Не этим облачкам, что все пыжатся стать больше и грознее, и не этим вязким и противным тучам. Такая грациозность была свойственна только ей.

Она плыла по небу легко и независимо – так в стародавние времена, когда Ветер был еще совсем молодым и буйным, скользили по морю прекрасные многопарусные шхуны.

Разумеется, однажды они встретились: Ветер и Туча.

Если бы этого не случилось, сказки бы не было: любая история в этой жизни начинается со встречи.

Когда Ветер увидел Тучу, ему показалось, что он напрасно продул всю свою жизнь. Ему даже почудилось, что с этого самого момента жизнь его и начинается.

Ветер забыл, что когда-то был сварливым сквозняком, которого все боялись, но никто не уважал. Он запамятовал, что в молодости прохлаждался легким ветерком, который только и мог, что гонять по асфальту обрывки газет. Он не хотел вспоминать, как завидовал урагану, и понимал: ему таким никогда не стать.

Ветер увидел Тучу и понял: он способен на все. Ветер влюбился. А когда кто-то влюбляется – хоть Ветер, хоть человек, – он очень часто совершает нелепые поступки.

Ветер не знал, как обратить внимание Тучи на себя, и погнал ее по синему небу.

И Туча плыла, подвластная его дуновениям, но, как всякая настоящая туча, делала вид, что это она сама так плывет и Ветер тут вовсе ни при чем.

Ветер глядел на ее серые мягкие бока и понимал: сейчас, именно сейчас и только сейчас начинается его настоящая жизнь. Ему захотелось обнять Тучу, сказать ей самые главные, самые добрые слова.

Ветру ужасно нравилось, что он такой могучий, сильный, прекрасный. В общем – самый лучший!

…Когда Ветер опомнился, Тучи не было.

Вместо нее по небу плыли маленькие слезливые облачка.

«Я хочу быть маленьким и слабым! – завыл Ветер. – Кому нужна моя сила?!»

Так воет Ветер каждый вечер, вспоминая прекрасную Тучу.

Он забивается под крыши, прячется в подворотни, растворяется в темных углах.

Он готов отдать всю свою величественную силу за один взгляд прекрасной Тучи.

Но только слезливые облачка плывут по серому небу…

Жила-была… открытая Форточка

Ну что такое? Что такое, а? Нет, ну правда, – как же так? Все форточки как форточки: открываются, закрываются, никаких проблем. А эта, видишь ли, решила о своей жизни задуматься. Кто просил? Никто не просил… Потому что каждый знает: стоит о жизни задуматься, не додумаешься ни до чего хорошего. Разве жизнь для того дана, чтобы о ней думать? Жизнь – она придумана для того, чтобы ее жить…

А тут вот, пожалуйста, такая незадача получилась с Форточкой. Думала, думала Форточка и поняла, что она не просто так себе закрывается-открывается, а миссию выполняет.

Ну? Я же предупреждал: стоит начать о жизни задумываться, тут же в голову лезут всякие глупости.

Потому что, думала Форточка, в комнате воздух теплый, а на улице – холодный. И они такие разные, эти воздухи, никогда б не познакомились, если бы не я. А я вот, будьте любезны, их друг с другом знакомлю.

Если бы, размышляла Форточка дальше, я понимала язык, на котором разговаривают воздухи, я бы наверняка услышала, как они меня благодарят за знакомство. Но, с другой стороны, миссию ведь выполняют не для того, чтобы благодарность услышать, а для собственных приятных ощущений. И больше ни для чего.

Размышления о жизни – они к чему ведут? Правильно, к поступкам. К каким? Правильно – к разным и не всегда умным.

Форточка взяла и открылась. Причем навсегда. Сколько ни пытались ее закрыть, ничего не выходило. Форточке хотелось знакомить теплый воздух с холодным, и ничто не могло помешать ей выполнять столь важную миссию.

Ничто, кроме силы. Сила – она такая, если надо кому-то помешать миссию выполнять, она тут как тут.

На Форточку надели крючок. Но разве может помешать какой-то ма-а-а-ленький крючок огромной миссии Форточки?

Форточка даже напрягаться особенно не стала, а крючок уже валялся на полу, похожий на извивающегося в смертельной агонии червяка.

Люди удивились и надели крючок побольше.

Форточка напряглась, и на пол упал уже более жирный, но столь же трагически извивающийся крюк-червяк.

Тогда люди решили, что Форточка бракованная, и выкинули ее на помойку.

Сначала она очень расстроилась. Форточка подумала, что ее миссия на земле закончилась и она уже никогда не сможет никого ни с кем знакомить.

– А какая она, жизнь в доме? – пискнул вдруг кто-то рядом.

Форточка оглянулась и поняла, что это говорит маленькая Дощечка, примостившаяся рядом.

– Я знаю, что где-то есть дома, в которых теплый воздух, – продолжала Дощечка. – Мне рассказывали. Но сама я не видела. Что моя жизнь? Магазин, двор, помойка…

И тогда Форточка поняла, что ее новая миссия – рассказывать другим про ту жизнь, которую они не знают.

Форточки, как известно, сделаны из стекла. А стекло, как известно, хрупкое. И однажды кто-то наступил на Форточку, и она разлетелась на сотни маленьких осколков.

Осколки не успели еще даже начать размышлять о новой, осколочной жизни, как подбежала мышка и закричала в восторге:

– Боже! Какие бриллиантики! Я украшу ими свою шкурку, и тогда главный мыш заметит меня и полюбит!

Осколки (которые, в сущности, и были Форточкой) не знали не только, кто такой главный мыш, но даже и кто таков есть мыш неглавный. Однако они поняли: начинается новая миссия. Неясная, но оттого еще более сладкая.

Облепленная осколками мышь сияла, как елочная игрушка.

– Какая красавица! – восхищались все на помойке.

Осколки хотели было возразить: это не она, это мы делаем ее красавицей, а потом подумали: если жизнь всегда так хороша, какая разница, кто именно делает ее еще более прекрасной?

Мышь помчалась к главному мышу, и Осколки на ней начали звенеть.

«Надо же! – радостно подумала Форточка. – Когда я превратилась в Осколки, я научилась звенеть. Нет, все-таки жизнь – чудесная штука: никогда не подведет, если о ней думать».

Жил-был… трусливый человек

Жил-был один человек. Жил он не очень хорошо, потому что был очень труслив. Жил он в постоянном ожидании, что его кто-нибудь обидит. И надо сказать, что его постоянно обижали, потому что чего человек ждет, то, как правило, и получает.

Человек совершенно не знал, как себя обезопасить.

Он строил деревянные заборы, но стоило подуть настоящему ветру – заборы падали, и человек снова чувствовал себя обнаженным.

Он строил огромные каменные заборы, но за ними было невыносимо душно жить.

Когда человек выходил из дома, он брал с собой палку, чтобы ударить того, кто его обидит. Но палка не спасала. Не спасал даже пистолет.

Человек жил в обиде. И чем острее понимал человек свою беззащитность перед обидой, тем больше становилась обида.

И тогда трусливый человек нашел самый крепкий и надежный на свете материал. Он нашел такой материал, который не тонет, не боится ветра и хорошо пропускает воздух.

Человек построил изгородь из… слов.

Он постоянно произносил бессмысленные слова. И чем больше говорил – тем больше ему хотелось говорить. И он все говорил, говорил, говорил… И чем выше становилась изгородь из слов, тем беспомощней становилась обида.

Наконец обида вовсе исчезла за высоченной оградой из бессмысленных слов, а человек сел на землю и спокойно закурил.

Изгородь стояла величественная и неколебимая. Слова сложились в монолитные предложения, и казалось, нет такой силы, которая может их разрушить.

Но однажды к изгороди подошел маленький мальчик и спросил:

– Что это?

Вопросительный знак отскочил и встал рядом с каким-то очень важным и очень бессмысленным предложением. Предложение сразу отвалилось.

– Почему оно здесь стоит? – снова спросил малыш.

И снова вопросительный знак ударился о забор слов, и снова отвалилось предложение, которое буквально только что казалось ужасно важным.

Мальчик фыркнул:

– Кому нужна эта глупость?

Предложение, казавшееся важным и серьезным, рухнуло, и в изгороди засияла дыра.

А мальчик все спрашивал и спрашивал… И удивительное дело: предложения казались неколебимыми, ясными, важными, спаянными на века, однако стоило встать позади любого из них вопросительному знаку – предложения эти на глазах распадались на отдельные хлипкие слова.

И очень скоро человек остался сидеть безо всякой защиты посреди вороха ненужных слов и букв.

– Вот так, – почему-то сказал мальчик и ушел.

А человек поднялся, отфутболил подвернувшееся некстати слово и отправился искать такое место на земле, где не обижают трусливых людей.

Говорят, до сих пор ищет.

Жили-были… Заяц, Волк и мудрый Медведь

Обидел как-то Заяц Волка. Заяц – Волка! Представляешь?

Ну, Волк расстроился ужасно, рассвирепел, зубами защелкал страшно.

Стал там на Зайца кричать, оскорблять по-всякому, говорить слова обидные, письма рассылать повсюду: мол, пора уже зайцев этих типа к ногтю… распустились, мол… куда смотрит общественность леса…

Короче, даже поседел Волк от натуги.

А Заяц знай себе наглеет. Ужас какой-то! Кончиком уха, как пальцем, у виска вертит – мол, ты, Волк, псих ненормальный.

Волк, понятно, от этого еще больше расстраивается.

В таком вот расстройстве поседевший Волк пошел к Медведю.

Медведь большой был, толстый и спокойный. Поэтому считался в лесу самым мудрым.

– Все испробовал, – стал жаловаться Волк. – Язык мой кричать устал, уже еле ворочается, ноги притомились по инстанциям бегать, голова устала ответные оскорбления придумывать, руки замаялись письма писать… А длинноухий только наглеет. Подскажи, что делать, мудрый Медведь!

Вздохнул Медведь и сказал спокойно:

– А ты съесть его не пробовал?..

Жили-были… песнеловы

Это была очень старая планета. Она была настолько стара, что сморщилась и уменьшилась от времени. И стало на ней до такой степени тесно, что жители вообще не могли передвигаться по своей сморщенной планете.

Жили они в отдельных и комфортабельных квартирах, каждая из которых была оснащена Интернетом. На работу ходить им нужды не было – за них все делали роботы.

Днем жители сидели в Интернете, а по вечерам – все по тому же Интернету – смотрели кинофильмы и влюблялись в актеров и актрис. Но это были всего лишь актеры и актрисы, а они, как известно, почти столь же недосягаемы, как боги.

Еще жители этой планеты любили играть во всякие разные компьютерные игры: когда житель планеты побеждал, он казался себе невероятно умным.

Друг с другом жители не встречались, поэтому все были спокойны, уравновешенны и совершенно не нервничали. Ведь человек нервничает, лишь сталкиваясь с другими людьми, а если таких столкновений нет, то и волноваться нет смысла.

Но зато на этой крошечной планете сохранилась одна поляна: она была просторна, как пустыня; огромна, как море; прекрасна, как сказка; и торжественна, как звон колоколов.

Это была Поляна Песен, Поляна Знакомств, Поляна Любви.

Раз в год, который обитателям крошечной планеты казался неисчислимо длинным, жители приходили сюда и пели песни. Зажигались пожароопасные костры, взрывались обыкновенные старые деревянные гитары и разрывались сердца.

Ловцы песен выпускали своих пленниц, и те, кого задевали они крыльями, уходили в палатки, а потом, уже парами, расходились по своим цивилизованным, отдельным квартирам – к своему Интернету, любимым сериалам и играм.

Жители этой планеты могли разглядеть друг друга, только услышав песни. Так уж они были устроены – что тут поделать?

Такая жизнь продолжалась очень долго. И, как это всегда бывает, казалось, что будет продолжаться вечно.

Но вот однажды, после одной из ночей на Поляне Любви, на планете родился новый житель. Он взрослел, но совсем не рос: оставался крошечным. Тем не менее ему почему-то постоянно не хватало места.

И как-то раз он сказал: «Как же так! У нас такая маленькая, сморщенная планета, а на ней есть огромная поляна! И там какие-то песнеловы выпускают дурацкие песни-птицы! Кому они вообще нужны – эти песнеловы и эти птицы! Еще там жгут костры, что в корне противоречит всем установкам противопожарной безопасности. Куда только делись реформаторы?! Куда только смотрит общественность?!»

А общественность смотрела в Интернет, сидя в своих комфортабельных кельях в маленьких, но удобных креслицах. И человечка никто не услышал. Но он слов на ветер не бросал.

И вот много-много маленьких роботов-дворников убрали с поляны остатки костров, множество крошечных грузовичков привезли на поляну миниатюрные кирпичики, чтобы строить из них малюсенькие, зато отдельные квартиры. А провайдеры приняли повышенный план по подключению к Интернету.

Прошел длинный год. Жители по привычке пришли на свою Поляну и увидели, что вся она застроена коробками домов. Они не очень этому удивились: ведь это была старая планета, и ее обитателей трудно было чем-то удивить.

Жители развернулись и отправились по своим домам.

Шло время. И за ненадобностью сначала закрылись ясли, потом – детские сады, а за ними – школы.

А маленький человечек на освободившемся месте строил новые коробки домов, в которых, правда, уже некому было жить, но это человечка совершенно не волновало…

Песнеловы – единственные, кто хотел победить маленького человека. Только они не знали, как это сделать: ведь на этой планете умели воевать лишь в компьютерных играх, а как это делать по-настоящему, все давно позабыли.

И вот однажды, когда солнце стеснительно показало из-за домов длинные любопытные лучи, песнеловы выпустили все свои песни-птицы.

Песни пробовали взлететь, но не могли – им мешали дома. И песни падали, разбиваясь о землю. Мостовые усеялись нотами – их становилось все больше, больше, и роботы-дворники не успевали сметать их.

Нот все прибавлялось, прибавлялось, прибавлялось, ими уже были затоплены все улицы. И маленький человечек – который, конечно, не умел плавать в нотах, – утонул.

А нот становилось все больше, больше, больше…

Планета начала расти…

…Однажды мальчик влюбился.

Правда, родители говорили, что в его возрасте влюбляться рано, и мальчик даже готов был с ними согласиться.

А вот любовь согласиться не могла. Пришла – и все тут.

Мальчик с девочкой шли по городу.

– Слышишь, земля поет? – спросил он.

– А что, кто-то может не слышать? – удивилась она.

Двое шли по огромной поющей планете.

Жила-была… глупая Дверь

Однажды одной Двери надоела ее жизнь.

«Ну что такое, в самом деле, – думала Дверь и нервно скрипела. – Работа вредная: все время на сквозняке. Каждый, кому не лень, – ногой бьет, уже вся в ссадинах, каждая дощечка ноет. К тому же, никакого творчества: откройся – закройся, вот тебе и все. И вообще…»