Когда выходит отшельник Варгас Фред

– Еще один, комиссар. В сети все как с цепи сорвались. Ой, простите, я, кажется, вас запутала: я имею в виду не сеть, которую плетет паук, а интернет.

– Еще один? Кто? – спросил Адамберг.

Он чуть было не начал подгонять ее, но понял, что чем больше ее торопишь, тем больше она сбивается с темы. Она сама задавала темп, сама делала отступления.

– Как кто, комиссар? Укушенный!

– Где?

– Вот это и удивительно: не у нас, а в Приморской Шаранте. А там пауки-отшельники вообще не водятся. Черные вдовы, надо сказать, иногда со своего Средиземноморского побережья перебираются севернее, на берег Атлантики. Зачем они это делают? Загадка. В прошлом году, представьте себе, один такой паук укусил кого-то в департаменте Уаза. Наверное, у некоторых пауков ни с того ни с сего появляется страсть к приключениям или что-то вроде того. Пойду-ка я посмотрю, а вдруг в других местах трава зеленее. Это я так, для примера.

– Понятно. Расскажите подробности.

– Это появилось на форумах… сколько там… десять минут назад. Я вам сразу же позвонила. Его увезли в больницу в Рошфоре.

– И это укус паука? Точно?

– Ну да. Потому что старик – это опять мужчина в годах, комиссар, – сразу распознал характерное вздутие, и у него тут же появился пузырь. А потом все покраснело. Так вот, сейчас он уже в больнице.

– Но каким образом все это так быстро оказалось на форумах?

– Наверное, кто-то из больницы написал – санитар, медсестра, как теперь узнать? Притом что тут такое сейчас творится!

– Вы не знаете, как зовут больного?

– Комиссар, существует же врачебная тайна, как вы считаете? Пишут только, что его укусили в самом конце ужина в Сен-Поршере. Ну да, кажется, так. Он почувствовал укол.

– Он был в помещении или на улице?

– Об этом ничего не говорится. Меня беспокоит только одно: это нормальный укушенный или особенный, как те, о ком вы говорили?

– Я понял, Ирен. Я вам скажу.

– Погодите, комиссар! Не звоните мне на мобильник, я его дома на стуле забыла.

– А вы где?

– Э-э, сама я сейчас в Бурже.

– В Бурже?

– Знаете, когда появляется возможность, я нахожу точку на карте Франции и еду туда. Понимаете, чтобы принять болеутоляющую позу.

– Простите, что?

– Болеутоляющую позу. Руки на руле, ноги на педалях – и я почти не чувствую своего артроза. Вот бы мне жить за рулем!

– Дайте мне номер вашей гостиницы.

– Это не гостиница, а съемная комната. Чистенькая, надо сказать. Я звоню с мобильника хозяина. Он сама любезность, одно удовольствие, но нельзя все-таки этим злоупотреблять.

Адамберг опустил мобильник и напряженно посмотрел на коллег:

– Мужчина из Сен-Поршера. Кажется, один из наших жуков-вонючек живет там.

– Оливье Вессак, восьмидесяти двух лет, – подтвердила Фруасси.

– Я еду туда, – поднимаясь, произнес комиссар. – Нашему клиенту осталось жить не больше двух дней. Я хочу, чтобы он сообщил мне точное время ранения и сказал, кто его нанес.

– Я с тобой, – спокойно проговорил Вейренк, не двигаясь с места. – Мы будем в Рошфоре через пять часов. Только зачем нам топтаться перед закрытыми дверями больницы в четыре тридцать утра, скажи на милость?

Адамберг кивнул и позвонил Ретанкур, не отключая громкую связь.

– Я вас не разбудил, лейтенант?

– Разве я когда-нибудь спала во время наблюдения?

– Только что у нас появилась новая жертва – Оливье Вессак, в Сен-Поршере рядом с Рошфором. Укушен сегодня вечером, примерное время – начиная с восьми часов и, самое позднее, до без четверти одиннадцать. Кто-нибудь из ваших подопечных в эти часы отсутствовал?

– Ответ отрицательный. Ришар Жаррас с женой в половине восьмого зашли в маленький ресторан в центре города и вышли оттуда в девять ноль пять. Что касается Керно, то он видел Рене Киссоля и его жену у телевизора. Сидели безвылазно.

Между собой полицейские звали Керноркяна коротко – Керно. Минус один слог, и стопроцентный армянин превратился в настоящего бретонца.

– Тогда уезжайте из Алеса, ваша командировка закончена. Наверняка выходил из дома кто-то из парней, живущих в Воклюзе. Я вам перезвоню.

Адамберг тут же набрал Вуазне.

– Нет, комиссар, – сказал Вуазне. – Малыш Луи сидит на улице, на каменной скамейке у входа в дом – здесь сейчас еще тепло – и, что существенно облегчает мне задачу, режется в картишки со своим другом Марселем.

– Вуазне, это точно они? – спросил Адамберг, повышая голос. – Вы в этом уверены?

– Уверен, комиссар. Луи Аржала и Марсель Корбьер. К сожалению, узнать их нетрудно. У малыша Луи протез на левой ноге, у Марселя нет щеки. Он прикрывает ее толстой тканью телесного цвета.

– А у Ламара? Что там у него с Жанно, в Куртезоне?

– Ноль. Жана Эсканда нет дома, по словам соседей, он уехал на море, в Палавас.

– На машине?

– Да. Он часто туда ездит, как только устанавливается хорошая погода.

– А что его мобильник?

– Ничего. Сигнала нет.

– Отлично. Перемещайтесь в Палавас, обшарьте все отели, кемпинги, расспросите жителей. Старик без ступни не остался бы незамеченным, тем более если он часто там бывает. Лейтенант, найдите его, а лучше не найдите.

– У меня есть описание его машины, – сообщила Фруасси, заглянув в свой телефон, на который сбрасывала почти всю текущую информацию. – “Версо-630” голубого цвета.

И она продиктовала характеристики и номер, указанные в техпаспорте.

– Вы записали, Вуазне?

– Мы выезжаем, комиссар.

Он перезвонил Ретанкур.

– Лейтенант, на месте нет только одного – Жана Эсканда, якобы уехавшего купаться в Палавас. Мобильник у него выключен. Вуазне его ищет. А вы с вашими людьми поезжайте в Сен-Поршер, где был укушен Вессак. Жанно Эсканду как-никак семьдесят семь лет. Если он отмахал столько километров от Воклюза до Сен-Поршера, а это минимум семь часов в пути, он не в состоянии сразу же отправиться обратно на юг, тем более ночью. Осмотрите все маленькие гостиницы в ближайших окрестностях, потом расширьте поиски. На старика без ступни кто-нибудь наверняка обратил внимание.

– Он мог ночевать в своей машине.

– Даю вам ее описание.

И он продиктовал данные автомобиля, которые сообщила Фруасси.

– Ясно, – сказала Ретанкур.

Адамберг внезапно успокоился и сжал в руке телефон.

– Если это не Жанно, шансов у нас нет. Это значит, что мы с самого начала ошибались. И мы сядем в лужу, как сказал бы Данглар.

– Это невозможно, – произнес Вейренк. – Все утрясется. Пойдем поспим часа два, потом поедем в Рошфор. Будем в больнице ровно в восемь утра.

Адамберг молча кивнул:

– Дело дохлое, Луи. Что-то мы упустили.

– Сам ты дохлый. Поспим немного и встретимся в три часа в комиссариате.

Адамберг снова кивнул. Слова “паук-отшельник” вновь пронзили его мозг, и он вздрогнул. Вейренк встряхнул его за плечо и вытолкал наружу.

– Жанно исчез, – сказал он. – Жанно вышел из дому.

– Да.

– На дело идет только один из укушенных, это нормально. Они же не поедут все впятером. Понятное дело, они сменяют друг друга. Мы его поймаем.

– Я не знаю.

– Что происходит, Жан-Батист?

– Луи, я больше не вижу в тумане. Ничего не вижу.

Глава 25

Адамберг торопливо собрал рюкзак и сел в кухне у камина, положив ноги на решетку. Он уже собрался было спуститься во двор к Лусио и сесть рядом с ним под вязом, забыв, что сосед уехал в Испанию. Невыносимо зудящее дело пауков-отшельников показалось бы Лусио невероятно увлекательным.

Что он сказал бы, неторопливо прихлебывая пиво?

– Дочеши свой страх, hombre[10], не оставляй его в покое, нужно скрести до конца, до крови.

– Этот пройдет, Лусио.

– Не пройдет. Чеши, парень, потому что у тебя нет выбора.

Он так бы и сказал, это точно. Адамберг встретился с Вейренком перед входом в комиссариат в три часа ночи.

– Ты не спал, – уверенно заявил Вейренк.

– Нет.

– В таком случае за руль сяду я. Разбужу тебя через два часа. Если бы я был твоей матерью, то сказал бы тебе: “Закрой глазки!”

– Мне бы надо ей позвонить, Луи, она сломала руку.

– Упала?

– Да. Споткнулась о ручку метлы. Говорит, непонятно, то ли метла попалась ей по дороге, то ли она – метле.

– Если вдуматься, это важный вопрос, – заметил Вейренк, трогаясь с места, – причем по очень многим причинам.

– Это была большая метла, ею прогоняют пауков. Правда, не пауков-отшельников, ведь они у нас не водятся.

И Адамберг тут же пожалел, что произнес эти слова: затылок у него опять одеревенел. Причем при мысли о родительском доме и, что еще хуже, о матери. Может, зловещие предсказания Данглара в конце концов пожрут его разум?

За несколько минут до восьми часов утра Вейренк остановил машину перед больницей в Рошфоре и потряс за плечо комиссара.

– Черт побери! Ты меня не разбудил! – возмутился тот.

– Не стал, – спокойно ответил Вейренк.

Лечащий врач поначалу наотрез отказался пускать посетителей к своему пациенту, заявив, что ему все равно, полицейские они или нет. За ночь состояние больного ухудшилось.

– До какой степени?

– Размер язвы значительно увеличился, начался некроз. Налицо ускоренная реакция на яд. Температура поднялась до тридцати восьми и восьми.

– Как у троих пациентов в Ниме?

– Есть основания этого опасаться. И вообще я не понимаю, какое отношение к этому имеет полиция. Лучше бы нам прислали специалиста по животным ядам, это было бы более разумно, – добавил он, подчеркивая, что разговор окончен, и повернулся к ним спиной.

– Куда его укусили? – продолжал настаивать Адамберг.

– В правую руку. Так что, если мы произведем ампутацию, есть надежда.

– Не думаю, доктор. Этого человека укусил не простой паук-отшельник, он получил двадцатикратную дозу яда. Это убийство.

– Убийство? При помощи двадцати пауков?

Врач снова повернулся к ним, скрестив руки на груди и расставив ноги: он улыбался, всем своим видом выражая несогласие. Солидный, опытный, властный и очень усталый мужчина.

– С каких это пор человек научился дрессировать пауков? – спросил он. – Созывать их свистом и, выстроив в ряд, выпускать на жертву, когда ему вздумается? С каких пор?

– С десятого мая, доктор. Трое мужчин уже умерли и двое еще умрут, если вы не позволите нам встретиться с вашим пациентом. В случае необходимости, если вы потребуете, я могу получить ордер, но предпочел бы не терять времени и поговорить с ним, пока температура не поднялась до сорока и выше.

Конечно, Адамберг не смог бы получить никакого ордера, ведь дивизионный комиссар ничего не знал о расследовании. Но само это слово поколебало уверенность врача.

– Даю вам двадцать минут, и ни секундой больше. Не волнуйте его, чтобы не поднималась температура. Что касается пострадавшей конечности, он ни в коем случае не должен ею шевелить.

– Где и когда произошел укус? В помещении? На улице?

– На улице, когда он шел домой вместе со своей спутницей. После ужина, в сумерках. Палата двести три. У вас двадцать минут.

Старик был не один. Женщина лет семидесяти с заплаканными глазами сидела в кресле, в котором, судя по всему, провела всю ночь, и комкала в руке платок.

– Полиция. Лейтенант Вейренк де Бильк и комиссар Адамберг, – тихим голосом представился Адамберг, подходя к кровати.

Старик медленно моргнул, как бы говоря: “Я понял”.

– Мы сожалеем, что вынуждены вас побеспокоить, месье Вессак. Мы ненадолго. А мадам?

– Это моя компаньонка, – представил ее Вессак, – Элизабет Бонпен[11]. Ее фамилия очень ей подходит.

– Мадам, извините, но нам придется попросить вас выйти. Нам нужно поговорить с месье Вессаком без свидетелей.

– Я отсюда никуда не уйду, – слабым голосом проговорила Элизабет Бонпен.

– Таковы правила, – объяснил Вейренк. – Не сердитесь.

– Они правы, – сказал Вессак. – Будь умницей, Элизабет. Пойди пока выпей кофе и что-нибудь поешь, тебе станет полегче.

– Но зачем к тебе пришли полицейские?

– Сейчас они сами расскажут. Пожалуйста, иди. Выпей кофе, съешь круассан, тебе полегчает, – повторил Вессак. – И журнал почитай, отвлекись немного. Не тревожься, маленькому паучку меня не уморить.

Элизабет Бонпен вышла, и Вессак указал полицейским на два стула.

– Вы ей солгали, правда? – спросил Адамберг.

– Конечно. А что я могу ей сказать, как вы думаете?

– Вы ей лжете, потому что знаете. Это ведь не просто маленький паучок.

Адамберг говорил мягко и доброжелательно. Пусть даже этот старик – жук-вонючка, но ему осталось жить меньше двух суток, и он это знает. Адамберг старался не смотреть на язву, которая выглядела ужасно. Некроз распространился на десять сантиметров в длину и на четыре в ширину и уже пожирал мышцы и сосуды.

– Отвратительно, правда? – произнес Вессак, поймав взгляд Адамберга. – Но вы много такого повидали, вы же полицейские.

– У нас только двадцать минут, месье Вессак. Вы знаете, что с вами произошло?

– Да.

– Вам известно о том, что за последний месяц от укуса паука-отшельника скоропостижно скончались Альбер Барраль, Фернан Клавероль и Клод Ландрие.

– Значит, до вас уже дошло?

Вессак недобро улыбнулся и жестом левой руки попросил Вейренка дать ему воды. Время и возраст пощадили лицо этого старика с крупными, резкими чертами, Адамберг его узнал.

– Мы знаем о сиротском приюте, о банде пауков-отшельников, которая замучила одиннадцать мальчиков, сделав двоих из них калеками, одного импотентом и одного уродом. Вы были членом этой банды вместе с еще восемью подростками.

Вессак не смутился.

– Да, негодяи, – произнес он.

– Кто? Вы или ваши жертвы?

– Мы – кто же еще? Негодяи, сволочи. Когда в четыре года малыш Луи потерял ногу, что мы делали? Смеялись. Не я, мне тогда было только десять, но вскоре я уже присоединился к ним. Вы думаете, это нас остановило? Наоборот. Когда малыш Жанно лишился ступни, а Марсель щеки – черт побери, он стал таким страшным! – что мы делали? Смеялись. Но больше всего мы веселились, когда у Мориса яйцо отвалилось, как будто орех упал с ветки. Мы дали ему прозвище Морис-без-яйца, весь приют об этом знал.

– Вы знаете, кто это сделал? – спросил Адамберг, указывая на язву.

– Конечно. Они мстят, и это честная война. Скажу вам одно: отбрасывать копыта мне не хочется, но я понимаю, что заслужил. Они-то хотя бы за нас взялись, когда мы уже стали стариками, дали нам время пожить, покайфовать с женщинами, наделать детей.

– Они начали гораздо раньше, Вессак. С девяносто шестого по две тысячи второй они убили четверых: Миссоли, Обера, Менара и Дюваля. Не с помощью яда, а спровоцировав несчастные случаи.

– Ага, – задумчиво произнес Вессак. – Это я вроде усек. Только никак не въезжаю, как они это делают? Это ж сколько нужно яда, чтобы угробить человека!

– Двадцать доз как минимум.

– Не въезжаю, но мне наплевать. Слушайте, Элизабет не в курсе, ей неизвестно, что я был маленьким поганцем, – внезапно произнес Вессак, подняв левую руку. – Она ничего не должна узнать.

– Ведется следствие, – сказал Адамберг. – Если оно завершится и начнется судебный процесс, то…

– Все будет в газетах. Ну и пусть. Она узнает. Но сделайте так, чтобы она ничего не узнала до моей смерти. Чтобы мы расстались по-хорошему. Это возможно?

– Конечно.

– Слово мужчины?

– Слово мужчины. А что по поводу изнасилований, Вессак?

– О нет, этим я не занимался, – сказал он.

– Ведь они совершили также много изнасилований, правда?

– Да, в Ниме.

– Групповых?

– Всегда. И это продолжалось после приюта.

– Но вы не участвовали?

– Нет. И не подумайте, комиссар, не из душевной доброты. Тут другое.

– Что?

– Если не скажу, вы и на меня навесите изнасилования. Но это не так-то просто объяснить.

Вессак несколько секунд подумал, снова попросил Вейренка дать ему воды. Температура поднималась.

– Полицейские вы или нет – все равно. Мы ведь тут все мужики, правда? – решительно произнес он.

– Да.

– Если скажу, это не выйдет отсюда?

– Не выйдет.

– Слово мужчины?

– Слово мужчины.

– Это групповуха, вы сами сказали. Нужно было показать остальным свое мужское достоинство, заголиться. А я не мог. – Он снова замолчал и отпил глоток воды. – Я думал, нет, даже был уверен, что мой пенис слишком маленький, – пересилив себя, продолжал он. – Был уверен, что этот говнюк Клавероль и мне придумает прозвище. Так что я увиливал как мог. Вы мне верите?

– Да, – сказал Адамберг.

– Конечно, несмотря на это, я не ангел, даже не сомневайтесь. Я при этом присутствовал. Смотрел и, что еще хуже, держал девчонкам руки. Это называется сообщник. Похвастаться мне нечем, правда?

Врач открыл дверь.

– Три минуты – и все, – предупредил он.

– Надо торопиться, Вессак, – сказал Адамберг, наклонившись в больному. – Кто впрыснул вам яд? Кто?

– Кто? Да никто, комиссар.

– Двое из ваших старых приятелей до сих пор на прицеле у убийцы. Ален Ламбертен и Роже Торай. Скажите кто, и я смогу их спасти. На сегодня уже семь покойников.

– Со мной будет восемь. Но я не могу вам помочь. Мы с Элизабет возвращались из бистро. Я поставил машину, вышел, и вот там, перед калиткой, когда вставлял ключ в замок, я почувствовал, как меня что-то кольнуло в руку. Ерунда какая-то. Примерно в десять минут десятого.

– Вы лжете, Вессак.

– Нет, комиссар, слово мужчины.

– Но вы должны были его видеть, того, кто вас уколол.

– Никого поблизости не было. Я решил, что это ежевика, она разрастается и выползает за пределы живой изгороди. Я хотел ее обрезать, но теперь уже слишком поздно. Никого не было, я вам говорю. Спросите Элизабет, она там тоже была, она вам скажет, она врать вообще не умеет. Я только потом задумался, когда заметил отек. Не потому, что здесь водятся пауки-отшельники, но, вы же понимаете, после смерти тех троих я навел справки. Поэтому сумел распознать укус. Сначала отек, потом пузырек. Я сказал себе: вот пришел и твой черед, Оливье, они и с тобой разобрались.

Врач снова заглянул в дверь, Адамберг поднялся и кивнул больному. Потом положил ладонь на руку старика:

– Пока, Вессак!

– Пока, комиссар, и спасибо. Вы, конечно, не священник, да и я во все это не верю, но мне стало легче после того, как я с вами поговорил. И еще: вы не забыли, вы оба? Слово мужчины, да?

Адамберг посмотрел на свою ладонь, лежавшую на руке Вессака. Конечно, это рука жука-вонючки, но и рука человека на пороге смерти.

– Слово мужчины, – произнес он.

Они в молчании вышли из здания, медленно побрели по больничному саду.

– Мы все-таки обязаны проверить, – сказал Вейренк.

– Не видел ли он кого-нибудь? Да. Придется помучить Элизабет Бонпен. Съездим в Сен-Поршер. Я хочу посмотреть, где именно это произошло, прежде чем не останется никаких следов.

Адамберг позвонил из машины Ирен Руайе в Бурж. Он по-прежнему был под впечатлением от ужасной язвы Вессака, от его признаний – “слово мужчины!” – от того, как достойно держался умирающий жук-вонючка.

– Это вы, комиссар? Как раз вовремя, я собралась выходить. Значит, на сей раз это обычный пострадавший?

– Нет, Ирен. Это жук-вонючка из сиротского приюта, Вессак. Как обычно, ничего не выкладывайте в интернет.

– Обещаю.

– Мы опять столкнулись с той же трудностью: он говорит, что никого не видел, когда почувствовал укол.

– В доме? На улице?

– На улице. Прямо перед входом. Попытаюсь уточнить это у его компаньонки.

– А куда его укусили?

– В верхнюю часть руки.

– Но это невозможно, комиссар. Пауки-отшельники не летают.

– Тем не менее это так: укус выше локтя.

– У входа, случайно, нет высокой поленницы дров? Такое иногда бывает. Он мог к ней прислониться. Потревожить паука, когда тот вышел прогуляться.

– Ничего не знаю. Я туда еду.