Рогора. Ярость обреченных Злотников Роман
— Но, герцог, я вернусь. Не хороните нас прежде времени, маневренная война в степи — конек моих стражей. Заурцы не бросят за нами всю конницу целиком, впереди наверняка пойдут разъезды акынджи и дели. Но ведь для них наши земли в новинку, а стражи на этом самом месте, — он ткнул палкой в землю, — воюют со степняками больше десяти лет! Они тут каждый куст, каждую кочку, каждый поворот знают, в том числе и места для засад! Так что мы без особого риска перехватим их разъезды — ну а уж если столкнемся с основными силами кавалерии заурцев, сумеем уйти.
Кроме того, не хороните раньше времени и Торога. Он грамотный командир и опытный боец и наверняка продержится до самого падения крепости. Но в Барсе есть подземный ход, он ведет далеко за стены — и мой названый брат помнит об этом. Им можно провести даже коня — так что какая-то часть осажденных вполне может спастись. Естественно, их будут преследовать, но вряд ли заурцы бросят вдогонку более тысячи всадников. А скорее, и менее пятисот. Мы сумеем спасти уцелевших защитников и перебить авангард мамлеков.
— Что же, раз уж решился, не буду тебя переубеждать… — задумчиво протянул Бергарский. — Скажи-ка, а на сколько бойцов пополнения мы можем рассчитывать со стороны рогорцев?
— Хех, — усмешка у Аджея вышла далеко не веселой, — да я выгреб в Корге все резервы! Все, кто был готов и хотел сражаться, либо уже пали, либо стоят здесь. Я очень удивлюсь, если под наши знамена встанет хотя бы пара сотен воинов!
— Но это же их земля!
— Которую завоевал враг! Повторюсь, мужчин практически не осталось, а кто уцелел — уже не бросит семьи. Самые отчаянные и жадные до драки уже здесь, Эдрик, и если ты хочешь, чтобы они хоть что-то показали в бою, то позволь десятникам натаскать их в оставшиеся дни, а не используй на земляных работах.
— Да ты смеешься! — Бергарский ошеломленно вытаращился на собеседника. — И кому ты предлагаешь копать? Шляхтичам?!
— Если хотят жить — да! — жестко ответил Аджей. — Или формируй баталии из своих драгоценных дворян, коль те даже перед угрозой гибели не запятнают себя копанием в земле.
— Ладно, — неожиданно легко согласился герцог, — действительно, для себя же будут работать… Что же, раз все обсудили, давай, пожалуй, спать?
— Верно говоришь, старый воин, пора на боковую.
Князь отвернулся от собеседника и удобно расположился спиной к уже еле тлеющему костру. Впрочем, он будет тлеть всю ночь — бывалые воины умеют беречь тепло и дружат с огнем.
— Думаешь, Якуб успеет прийти на помощь?
Тихий вопрос Аджея заставил сердце Бергарского болезненно сжаться.
— Будем на это надеяться… И сражаться.
Рогорец промолчал — видимо, ответ Эдрика вполне его удовлетворил. Уже через минуту гетман юга услышал мерное посапывание. А вот к самому герцогу сон не шел — ибо на деле вопрос Аджея мучил его едва ли не каждый день.
Успеет ли король? В идеале, если Якуб настоит на добытом самим же Бергарским праве объявлять «посполитое рушение» без воли сейма — то да. Если он не распустил гвардию по поместьям, если шляхта не станет медлить, собираясь под хоругви…
«Как же все это мерзко!» — Эта гневная мысль посетила голову Эдрика, как только он представил себе яростные, с пеной у рта и совершенно бесполезные обсуждения сейма, неповоротливость собирающейся на войну шляхты, кичащейся своими «свободами» на каждом шагу… Ну почему он в свое время решил, что сумеет сделать блестящую карьеру в Республике, этой пародии на нормальное, сильное государство?! Конечно, он уже очень высоко поднялся, невероятно высоко — если глядеть на себя глазами молодого ландскнехта, но ни своим положением, ни отношением к себе магнатов Бергарский не был сегодня доволен. Слишком слаб его патрон-король, слишком Якуб изменчив и ненадежен, слишком сильно его ненавидят магнаты. Вот если бы самому стать королем при поддержке рядовой, забитой шляхты, чьими саблями все же добываются победы…
Герцог не стал развивать эту мысль. Сейчас, перед лицом угрозы заурского вторжения, попытка поднять ракош[17], начать борьбу за власть будет не только предательством, но и просто безумием. Чтобы выстоять сейчас, нужно сплотить силы, а не дробить их!
«Да, именно поэтому мы с Аджеем и стали союзниками. Здравый смысл и общая опасность примирили нас…» Эдрик бросил взгляд на спящего рядом молодого воина, и мысли его приняли совсем иное направление.
Да, это было неожиданно — вот так вот лежать у одного костра людям, которые пару дней назад жаждали смерти друг друга. Но все меняется: взаимная неприязнь, скорее даже ненависть, все же не исключала уважения друг к другу, а теперь, когда оба военачальника объединили силы перед лицом воистину страшного врага и волевым усилием заставили себя сотрудничать без постоянной грызни, на смену неприязни неожиданно пришла поначалу робкая, но с каждым часом становящаяся все более крепкой симпатия, основанная как раз на взаимном уважении. Бергарский смотрел на Аджея, на лице которого во сне проявились юношеские, практически мальчишеские черты, и вдруг подумал, что у него нет детей, а его недавний враг по возрасту вполне мог быть его сыном…
Тяжко вздохнув, Эдрик перевернулся на другой бок. Волевым усилием отогнав странные, неуместные мысли, он в то же время отметил, что не верит в успех предприятия союзника. Нет, потрепать разъезды заурцев им еще как по силам, наверняка что-то полезное будет можно узнать от языков… Особенно если хоть кто-то сумеет их понять — надо предупредить Аджея, пусть возьмет толмача!.. Но вот в то, что Торог сумеет спастись, Бергарский почему-то не верил. И дело было не в воинской удаче или самой возможности спасения, крохотный шанс на которое действительно остается. Просто Эдрик помнил отрешенность великого князя, когда тот решил возглавить оборону Барса. Так воины идут в свой последний бой — и это выражение на их лицах было хорошо знакомо старому вояке.
Десять мужчин молча склонились над завернутым в плотный пурпурный плащ телом. Всего десять — из сотни, шедших сегодня в бой вместе с Торогом. Ируг встал чуть в стороне, рядом с седым как лунь паном Ясменем. Только сейчас вдруг стало понятно, что доблестный шляхтич давно миновал рубеж зрелости и проделал дальний путь по дороге увядания…
— Добрая смерть. Достойная воина.
Ируг лишь горестно вздохнул.
— Буду уповать, — Ясмень тряхнул повисшей как плеть левой рукой с плотно перевязанным предплечьем, — что сумею пасть не менее славно.
— И в чем эта слава, — с трудом выдавил из себя Ируг, — погибнуть от рук врага? Что его ребенку от этой славы? Он ведь не запомнил отца и никогда уже его не увидит. Что его жене от этой славы? Ведь его объятия уже никогда ее не согреют… Что нам, рогорцам, от этой славы? Торог был не просто воином, коих сегодня пало сотни, и не просто полководцем — он был нашим знаменем! Символом стражи, символом этой крепости — неслучайно же на его знамени был выткан барс! Теперь же нет ни мужа, ни отца, ни знамени… Только прах.
Пан Ясмень прищурился:
— Воинская судьба изменчива, и каждый из нас может погибнуть в любое мгновение. Каждый из нас имеет семью или когда-то ее имел, каждый был кем-то любим — хотя бы и родителями. Поверь мне, тех, кто пал сегодня от руки великого князя, на юге будут оплакивать с неменьшей болью, что и мы Торога… Но ты не прав вот в чем: после гибели князя кое-что все же осталось — его поступок и его выбор. Он принял командование над обреченными погибнуть в этой самой крепости — ради того, чтобы большая часть войска спаслась. Он вел воинов в бой, вдохновляя их своим присутствием и примером, но ведь будь иначе, и Торог Корг не стал бы знаменем, о коем ты сейчас говорил. Он полководец и правитель, павший в схватке, — а много ли правителей идут в бой вместе со своими людьми? Бесспорно, это рискованно и глупо — но разве присутствие короля на поле брани не вселяет ли веру в воинов? А скорбный конец Торога — это жертва. Жертва ради спасения армии, что, в свою очередь, пожертвует собой ради спасения жителей этой страны. И воинам будет проще примириться со своей участью, зная, что их вождь уже прошел этой дорогой…
В наступивший тишине ясно раздался глухой рокот пока еще далекой грозы.
— Войтек! — позвал Ируг уцелевшего десятника кирасир.
— Да, сотник.
Ируг внимательно посмотрел в темные провалы на месте цепких серых глаз — в темноте их цвет разобрать конечно же невозможно.
— Если решились — действуйте. Дождь смоет следы.
Войтек кивнул и чуть слышно скомандовал:
— Взяли!
— Скажи-ка мне, сотник, а сколько еще людей знают о подземном ходе?
Ируг, еще не совсем поняв, куда клонит старый пан, простодушно развел руками:
— Точно не знаю. Стражи знают наверняка, но уцелевшие есть лишь среди стрелков, да и то их осталось немного. Пикинеры — могли слышать, особого секрета в этом не было, но никто им специально ход не показывал… А в чем, собственно, дело?
— Да ни в чем, сотник… Просто, зная, что в донжоне есть спасительный лаз, не каждый воин станет сражаться до последнего. Кто-то в страхе или отчаянии попробует спастись, за ним побежит десяток, за десятком — сотня… И вот уже заурцы без всякой для себя опасности истребляют обезумевших от страха животных в человеческом облике. В битве это знание не во благо. Поступим вот как: берешь своих стрелков и седлаешь донжон с примыкающими пряслами, когда мамлеки прорвутся, прикроете отход остальных.
— Думаешь, прорвутся?
Ясмень удивленно приподнял брови:
— А почему бы нет? У вас ведь нет под стенами слуховых колодцев?
— Нет, у нас и мастеров…
— Да понятно все. Не было у вас таких умельцев, и крепость вы не готовились защищать от профессиональной армии. Так, предполагали, что может быть… Короче, если заурцы не дураки — а судя по штурму, ребята они не только горячие, но и неглупые, — они подведут мину под северную стену. Ибо насыпанный вами же вал послужит отличным прикрытием их работы. Пару дней им точно придется копать — если, конечно, они не вылезут во рву, что опять же весьма неразумно с их стороны. Ну а если нет, то под рвом придется углубляться… Были бы у вас слуховые колодцы, мы могли бы определить место закладки мины, прокопать лаз навстречу и завалить минеров в их же тоннеле, а порох забрать себе. Было такое, было! Ну а раз определить место подкопа мы не сможем, проще просто подождать.
Ируг с удивлением поднял на шляхтича глаза:
— Так просто — и ждать?! Может, хотя бы на вылазку сходим?
— И на вылазке всех угробим! Нет, я говорю верно; подрывать будут северную стену. И потому на ней мы оставим минимум людей — можно вместо воинов даже чучела поставить. А на южной сосредоточим большую часть гарнизона, посадим в башни как можно больше стрелков. Да, и отдайте моим воинам огнестрелы павших стрельцов!
— Конечно, отдадим. Значит, когда заурцы подорвут стену и потоком хлынут во двор…
— Мы встретим их огнем со стен! — Хищный блеск в глаза Ясменя угадывается даже в ночи. — И будем расстреливать мечущихся по двору азепов, пока не подойдут ени чиры! С ними будет сложнее, но так или иначе, чтобы подняться на прясла, им придется штурмовать каждую башню. Я надеюсь, пан Ируг, что мы продержимся этот день. Стоит равномерно распределить запасы пороха, еды и воды по башням, думаю, все прясла им точно зараз не взять. А ночью, если повезет, уцелевшие отступят к донжону — а уже там вы сумеете их вывести. Ну или… как пойдет.
Ируг задумчиво склонил голову:
— Но, пан Ясмень, а где хотите встать вы?
— В надвратном укреплении. Слишком оно добротное, чтобы запросто отдать врагу.
— Но…
— Да брось, сотник, и не стоит мне выкать — вместе ведь бьемся, плечо к плечу. Я не думаю спасаться бегством и не для того вызвался добровольцем в обреченную крепость, чтобы каждый час думать о собственной жизни. Мне жалко моих людей, но они знали, на что идут, мы воины, и смерть всегда где-то рядом с нами… Если я не ошибся, пан Ируг, у нас есть два относительно спокойных дня. Так что идите спать, а я пока обойду посты.
Шляхтич уже развернулся к сотнику спиной, но потом все же задал волнующий его вопрос:
— Думаете, они сумеют уйти?
Ируг уверенно кивнул:
— Войтек и прочие кирасиры — опытные бойцы, все служили в страже. У них есть шанс. И в конце концов, оставшись в крепости, тело Торога так или иначе достанется врагу. А так есть хоть какой-то шанс…
Глава 6
Серхио Алеман, лейтенант мушкетеров королевы Софии де Монтар.
Карапуз с добродушной, располагающей к себе улыбкой самозабвенно играет с матерью в саду. Он то с визгом убегает от нее, то, развернувшись, бросается навстречу и врезается ей в ногу, теряя равновесие и изо всех сил цепляясь за платье. И каким же лучащимся счастьем горят его ореховые глаза, с какой нежностью он обнимает Лейру своими пухленькими ручонками, с какой любовью она гладит его по коротенькому, золотистому пушку на голове…
Став невольным свидетелем этой сцены, я испытываю тройственные чувства: с одной стороны, осознавая, насколько интимен момент духовной близости матери и ребенка, я хочу покинуть сад и не мешать им играть. С другой — эти проявления чистой, незамысловатой, искренней любви столь совершенны, что я испытываю острое желание смотреть на их игру, любоваться их улыбками, смехом… И наконец, где-то на задворках души ворочается мрачная, иррациональная ревность — ибо, буду честен с самим собой до конца, я очень хотел бы, чтобы и эта женщина, и этот ребенок были моими. Чтобы я мог разделить их восторг, их чувства не как сторонний, навязанный наблюдатель, а как полноправный член семьи… Да уж, умудрился же я влюб…
— Серхио, — карие глаза Лейры источают тепло, — я даже не знаю, как вас благодарить! Честно сказать, я и представить не могла, что лейтенант гвардейцев способен повлиять на решения королевы! О, если я смогу…
— Не спешите с благодарностью, моя госпожа. — Я виновато улыбаюсь. — Вы, верно, предполагаете, что мои слова никак не повлияли на королеву, хотя я и обратился к Софии с искренней просьбой. Потому эта встреча с ребенком не жест доброй воли… Хотя нет, это именно что жест доброй воли, только вот продиктован он разумом, ищущим выгоду.
Несмотря на то что я несу службу именно на половине королевы, я не так часто вижу Софию. И мой поздний визит к давней подруге — если короткий период симпатии справедливо именовать дружбой — исключение из правил. Но все же ее величество не отказала в аудиенции, однако, услышав мою просьбу, королева чуть ли не взорвалась от гнева, разом превратившись в свирепую тигрицу.
— Да ты с ума сошел, гвардеец?! Ты хоть понимаешь, о чем просишь?! Да у нас и так одни проблемы от этой рогорской твари, от этой немытой степной шлюхи!!!
— Кхм…
— Что?! Ты смеешь мне перечить?!!
Несколько погрузневшая София утратила девичью легкость и гибкость, но все же в значительной степени сохранила свою женственную красоту. Однако сейчас, надувшаяся от злобы, она вызывает лишь отвращение, презрение и… насмешку.
— Ваше величество, я понимаю, что ваша гостья позволяет себе чересчур вызывающее поведение, но ведь это не повод разлучать мать и ребенка.
— Чересчур вызывающее повед… Да при чем тут это, Серхио? — София, успокоившись, будто бы сдулась, разом ссутулившись и заметно погрустнев. — У меня нет ненависти или других негативных чувств к Лейре Корг, да и быть не могло. Как женщина, я понимаю ее чувства… В любом случае, не я запретила ей часто встречаться с ребенком, а Якуб. Но сейчас у нас столько проблем из-за рогорских бунтовщиков, что я даже заикаться не стану о просьбе этой гордячки. — Она лукаво взглянула на меня из-под густых ресниц и, изящно изогнув бровь, игриво усмехнулась. — А ты-то с чего вдруг печешься о нашей гостье? Степнячка вскружила голову?
Игнорируя подковыристый вопрос с ярко выраженной издевкой, я позволяю себе перебить королеву:
— Ваше величество, я ваш гвардеец еще со времен службы в герцогстве Монтар, моя шпага, мое сердце и моя жизнь принадлежат лишь вам. Скажу больше: я давал присягу вашему дому, а не Республике, и служу я вам, а не королю. И если вы говорите так о великой княгине, имея в виду не ее резкость, то, может, есть что-то, о чем я должен знать?!
Пару мгновений София молчит, колеблясь, но ее пронзительный взгляд прямо-таки прожигает меня. Наконец королева, откинувшись на кресло, поворачивается к десертному столику и наполняет бокал великолепным гаскарским — у нас, к слову, лучшие вина в Ванзее.
— Ракош.
Будто бы невзначай брошенное слово, произнесенное совсем тихо, влечет за собой оглушительную тишину. Между тем королева словно забыла обо мне и нашем разговоре, наслаждаясь вином, я же застыл столбом. И только через минуту позволил себе прервать молчание:
— Бунт связан с потерями в последней кампании?
Глаза Софии сверкнули.
— Военные потери есть причина недовольства всей без исключения шляхты, масла в огонь подлило решение короля даровать Рогоре протекторат, а сыну главного мятежника — титул великого князя.
— Но ведь это позволило…
— Да хватит тебе, Серхио, не будь наивным! — Королева со злостью поставила пустой кубок на стол. — Сейчас любое компромиссное решение будет рассматриваться как слабость и использоваться как повод для осуждения. Но правда в том, что любой из магнатов всегда хочет примерить на себя корону. Ранее, когда каждый из них был сам за себя, власть Якуба была в относительной безопасности. Но после того как во главе сейма встал Бергарский и надавил на магнатов, обеспечив королю больше влияния и прав, шляхта обеспокоилась за свои свободы и начала объединяться вокруг наиболее сильных лидеров. Теперь же, когда вся страна недовольна правлением Якуба из-за чудовищных военных потерь и столь малой, скорее, репутационной компенсации Рогоры, магнаты узрили возможность.
— Но ведь они могут низложить короля на сейме без вооруженного бунта?
Горькая усмешка исказила губы Софии.
— Именно это они и хотят претворить в жизнь, пользуясь тем, что председатель сейма герцог Бергарский — единственный, кто поддержал бы Якуба, — отсутствует, подавляя остатки мятежа.
— Но тогда почему ракош?
Королева подалась ко мне всем телом, и в глазах ее вспыхнули гневные искорки.
— Потому что мы не отдадим власть без боя!
Я выждал паузу, не пытаясь даже смотреть Софии в глаза, после чего ее величество довольно быстро успокоилась.
— Приказ об аресте лидеров шляхты уже подписан. Якуб все еще выжидает, еще надеется — но, как только магнаты попробуют сделать первый шаг, муженек начнет действовать. Ему хватит решимости начать борьбу за власть… Вот только герцог Золот уверен, что именно этот шаг станет причиной вооруженного мятежа. Увы, магнаты к нему подготовились, уже стянув к столице верные хоругви.
Я осторожно спросил:
— На какие силы в таком случае рассчитываете вы, моя госпожа?
Королева вновь подняла на меня глаза, грациозным жестом откинув с лица густые волосы:
— Я? Я могу рассчитывать лишь на вас, своих верных ванзейских гвардейцев — целую сотню мушкетеров… Есть хоругвь Золота, и то не факт, что тот выберет сторону Якуба, коль станет жарко. Гвардия? Гусары все шляхтичи, и им очевидны и близки проблемы, что свалились на их сословие в последние годы. Думаю, последней каплей стала новость о публичной порке дворян Бергарским… Наемники, как ты знаешь, разорвали контракты… Алькар, правда, сумел подписать кондотту герцога Мазельского, и та уже марширует к границам Республики, но наемники сейчас так же далеки от Варшаны, как и Бергарский. К обоим отправлены гонцы, но сам понимаешь, что их приближение лишь подстегнет заговорщиков. Одним словом, — она грустно улыбнулась и сразу стала выглядеть беззащитной, — мы нагие перед лицом закованного в сталь врага.
Прочистив внезапно севшее горло, я не удержался, казалось бы, от логичного в данной ситуации вопроса:
— Быть может, вам, ваше величество, стоит отправиться проведать родных?
И вновь София взвилась словно ужаленная:
— Ты с ума сошел?! Я королева, а не жалкая побирушка, вышвырнутая с престола! Уехать в Ванзею, где самая жалкая аристократка будет со смехом тыкать в меня пальцем — вон-де лехская «королева»?! Нет! Да пусть уж лучше я умру — но умру на троне!
Человеку, ни разу не видевшему смерть, тяжело объяснить, что лучше быть самой бедной, но живой простолюдинкой, чем трупом, увенчанным короной. Но вслух я сказал совсем иное:
— Если вдуматься, у вас есть люди.
— Что?!
Однако как быстро меняется настроение этой женщины — от вспышки гнева не осталась и следа. София смотрит внимательно, ясно.
— После капитуляция Торога Корга и разгрома рогорцев у Львиных Врат в королевский плен попало полторы тысячи воинов — закаленных, прошедших горнило боев, умеющих сражаться фрязским строем. Фактически с момента принятия Торогом присяги они уже и не военнопленные, однако их по-прежнему удерживают в закрытых казармах в Варшане. Очевидно, король не решился усиливать великого князя опытными бойцами, а может, увидел в них самих опасность…
— Нет, — с вымученной улыбкой отвечает королева. — Это же просто безумие! Шляхта поднимается против нас из-за бунтарей-рогорцев, а мы дадим им в руки мечи? Да от нас отвернется вся Республика!
— Вы не правы. — Я говорю это твердо, с ноткой властного превосходства в голосе. — Против вас уже и так поднимаются силы, которым вам нечего противопоставить, они сметут вас, как штормовая волна сносит утлую рыбацкую лодочку. И вы сами сказали, моя госпожа, что до последнего будете драться за власть — хоть и знаете, что не обладаете реальной силой. А полторы тысячи закаленных бойцов способны если не перебить мятежные хоругви, то, по крайней мере, защищать королевский замок до прибытия Алькара с наемниками и Бергарского с верными людьми. К тому же, узнав, что его жена и люди в опасности, к гетману юга присоединится и великий князь со всеми воинами, каких сможет поставить под знамя. Что же касается шляхты — рядовые дворяне сами страдают от свобод магнатов. Скинем высшую знать и их прихлебателей, раздадим часть их земель и богатств — и многие шляхтичи с радостью будут славить короля, даже если их свободы будут несколько урезаны… Поверьте, я немало слышал о том, что творится в землях магнатов, да и вы сами наверняка знаете об этом — там правит бал право сильного, а о правах незнатных дворян никто и не вспомнит! Думаю, если правильно все разыграть, то в конце концов вы лишь укрепите королевскую власть. Быть может, сумеете сделать ее даже наследственной!
София призадумалась — выборность королей в Республике низвела престиж лехских монархов, в Ванзее над «королем и королевой» пусть не в открытую, но смеялись. А тут вдруг столь сладкий и манящий наследный титул… Да, есть чем искушаться.
— Ну хорошо, — твердо произнесла королева. — Я поговорю с Якубом, и, если он не растерял остатки мужества и мозгов, король примет мое предложение. Я распоряжусь приводить ребенка к матери — пусть видятся хоть каждый день, по несколько часов кряду. А если она сумеет уговорить своих людей встать на нашу защиту — мы не задумываясь отдадим малыша матери. Но, — на лице Софии появилось хитрое выражение, — ты сам-то понимаешь, что в случае успеха Лейра Корг перестанет быть заложницей в королевском доме? Тебе придется расстаться со своей зазнобой…
Острая боль резанула по сердцу — но всего лишь на мгновение.
— Она замужняя женщина, княгиня, и у меня даже в мыслях не было рассчитывать хоть на что-то. И если эта сильная женщина перестанет томиться в золоченой темнице, я буду лишь рад за нее — как и ее уходу.
Глаза Софии подернулись вдруг томной поволокой, а улыбка из насмешливой стала женственной.
— Верный гвардеец благородно жертвует своими чувствами ради возлюбленной и готов отпустить ее, лишь бы она была счастлива… Как романтично… Да, мы, ванзейцы, умеем любить… Знаешь, Серхио, а ведь это то немногое, по чему я всерьез тоскую, — галантные ухаживания, романтика, настоящие чувства…
Я четко изложил Лейре сложившийся расклад. Женщина спокойно, внимательно и, кажется, чуть насмешливо выслушала меня — но прежде чем она успела дать ответ, я поделился собственными мыслями:
— Госпожа, я уверен, что вы не желаете поддерживать тех, кто предал вас и ваших любимых, кто разлучил вас с сыном, и уж точно не хотите жертвовать ради них своими людьми. Но взгляните на проблему с другой стороны — магнаты поднимут ракош на волне ненависти к рогорцам, для местной шляхты вы и ваши близкие — опасные бунтари. Я боюсь, что в случае успеха их предприятия вас и вашего сына ждет позорная казнь, поверьте, лехи на это способны. Им будет нужен яркий жест, этакий завершающий, эффектный мазок — демонстрация всеобщего желания поставить Рогору на колени, добить ее во что бы то ни стало, разорить страну… Вы и ваш сын как нельзя лучше подходите на роль жертвы, чья кровь заведет толпу.
Лейра упрямо склонила голову, и я поспешил продолжить:
— Подумайте также и о своих людях. Если магнаты решатся казнить беззащитную женщину и невинного ребенка, то истребить воинов, сражавшихся с ними, — особенно безоружных, неспособных за себя постоять, — для них не станет проблемой. Скорее, это логичный, последовательный шаг. А так вы не только защитите себя и наследника, но и позволите своим людям принять смерть с честью, с оружием в руках. Лейра, я даю вам слово чести гаскарского дворянина, что, если дело дойдет до захвата власти магнатами, я умру за вас и вашего ребенка. Но моя смерть не спасет вас и не сохранит любимых вашему супругу.
При упоминании о Тороге вежливое внимание в глазах княгини сменилось целой гаммой чувств: угрюмая тоска, робкая надежда, светлое тепло… И вновь мое сердце резанула отчаянная боль, рожденная собственной завистью и осознанием недосягаемости этой женщины… На мгновение отведя взгляд, Лейра вновь обратилась ко мне уже совершенно спокойно:
— Передайте королеве, что я поддержу ее и призову своих людей защитить ее дом.
Величественный поклон — и княгиня вновь переключает внимание на теребящего ее платье карапуза. А я неожиданно понимаю, что Лейра Корг, по сути, больше королева, чем София де Монтар. Понимание на уровне чувств — но именно понимание. Впрочем, я смогу выразить и словами то, что испытываю: в княгине гораздо больше честности, великодушия, силы духа и внутреннего благородства. Да, именно это приходит на ум, когда я смотрю на эту женщину — сколь прекрасную, столь и недосягаемую, — и позволяю себе мысленно сравнить ее с королевой.
Глава 7
Алпаслан, сотник дели.
Все, как один, делилер оказались довольно мрачными парнями, неизменно прожигающими меня настороженно-недовольными взглядами. И их можно понять — командира, всеми уважаемого сотника, бывшего если не душой, то как минимум неотъемлемой частью отряда, в одночасье понижают, меняя на какого-то ени чиры. И плевать, что новый сотник сам не в восторге от повышения, что до того он командовал «рискующими головой» и отличился при недавнем штурме — для всадников, носящих имя «бесстрашные», это все шелуха. Что им храбрость, проявленная при штурме крепости? Вот на коне, да в чистом поле…
Впрочем, у меня был приказ, и при его исполнении я не собирался считаться не только с чувствами подчиненных, но, если будет необходимо, и с их жизнями. И ставить себя начал с первых же секунд пребывания в отряде.
— Меня зовут Алпаслан. Это имя мне дали много лет назад, и никто не смеет считать, что я его не оправдал… Я знаю, что вашим командиром был другой человек, что его сняли несправедливо. Так вот, как только мы выполним приказ сераскира и разведаем местонахождение врага, а также его силы, ваш любимый командир вернется в сотню. Но пока вы подчиняетесь мне. Вас зовут дели, о вашей храбрости и мужестве на поле боя ходят легенды, как и о вашем своеволии. Но мне вы будете подчиняться беспрекословно, выполнять любой мой приказ! Если, конечно, хотите выжить. Кто не согласен, пусть выйдет вперед и скажет мне об этом в лицо.
Вся сотня, кое-как построенная передо мной, незамедлительно шагнула вперед.
— Ясно… В таком случае у вас на выбор два пути. Я докладываю командующему корпусом о вашем неповиновении, и сотню расформируют, а десяток наиболее невезучих казнят в назидание другим. Я же вернусь в строй ени чиры и уже никогда не поднимусь выше рядового бойца — кому нужны командиры, неспособные подчинить себе людей? Это первый путь. Второй проще: вы выбираете одного бойца, лучшего рубаку, и он сходится со мной в поединке. Выиграет — и я откажусь от командования вашей сотней. Проиграет — и вы все беспрекословно подчиняетесь мне, как я того и требовал. Так что выберете?
Делилер ожидаемо выбрали схватку. Без всяких совещаний вперед вышел рослый молодой мужчина. Поприветствовав его улыбкой, я пошел навстречу.
По тому, как мой противник обнажил саблю, как встал в стойку, как сделал первый шаг, я понял, что передо мной опытный и легкий на ногах боец. Дели поприветствовал меня клинком, сохраняя в глазах мрачный блеск, но, как только я решил ответить на приветствие, тут же ударил.
Шаг назад — и елмань вражеского клинка встречает застава, стремительно рублю сверху — противник уходит в сторону и наносит удар в бедро. Встречаю его блоком снизу и, довернув кисть, перевожу атаку в горло. Легко прогнувшись назад, дели отступает — и тут же колет навстречу.
Шаг влево — и елмань вражеского клинка лишь проскользнула под мышкой. Обретя опору, рублю по горизонтали, целя в голову. Противник ныряет под саблю с шагом вперед и рубит сверху вниз. Отступ — и плоскость клинка встречает блоком атаку дели…
Мы кружим уже пару минут, росчерки сабель слепят солнечными бликами, а удары со свистом режут воздух. Но взять верх не удается ни одному из поединщиков — кажется, наши силы равны.
Придется рискнуть.
Взрываюсь серией стремительных и жестких ударов, следующих по всем уровням. Делилер невольно отступает, но глаза его горят мрачным торжеством — как только опытный противник подстроится под навязанный рваный темп, он тут же найдет уязвимую брешь. Моя атака больше похожа на отчаянную попытку дожать противника, когда о защите уже не думаешь.
Но я не собираюсь дарить дели даже шанса на победу: замахнувшись для очередного удара, выпускаю саблю из руки, подхватив кистью левой на уровне живота, и одновременно меняю стойку. Стремительный укол левой в длинном выпаде достигает цели: кончик елмани коснулся груди противника, вспоров кожу.
— Ну что, хотел бы убить — убил бы. Моя победа. И помните, мое оружие — ятаган, а саблю в руки я взял из уважения к вам, делилер. Так что, «сорвиголовы», послужите под началом «рискующего головой»?
На этот раз недовольных в строю не оказалось.
— Баши, они опережают нас полдня на пути. Если чуть прибавим темп, нагоним уже завтра к вечеру.
Величественно кивнув Эмину — лучшему следопыту в сотне, — я, сцепив зубы, пришпорил коня. Пусть я и неплохо держался в седле, но до уровня прирожденных наездников дели мне далеко, а долгие переходы верхом мне в новинку. Весь пах и седалище уже отбиты, кожа стерта, и увеличение скорости движения причиняет новые муки.
Впрочем, Беркер-ага поступил мудро: к окончанию разведки я наверняка буду держаться в седле не хуже делилер и не вызову насмешек сипахов своей неуверенной посадкой.
Что касается преследования — к основной задаче глубинной разведки добавилась второстепенная. Позапрошлой ночью кто-то вырезал дальний патруль, и весьма сноровисто, а трупы умело спрятал. Начавшийся дождь скрыл следы, но само по себе нападение вызвало серьезный переполох.
И тем не менее никто бы не узнал, кто и с какой целью напал на часовых, если бы мои дели не умели читать следы. Впрочем, нам, скорее, повезло — маршрут беглецов совпадает с нашим, а Эмин случайно обнаружил вчера след десяти всадников на границе прошедшего дождя. Внимание следопыта зацепилось за свежесть отпечатка копыт и форму подковы — такие использовали склабины, но не наши всадники. Сложив оба факта воедино, я предположил, что следующие впереди всадники противника и напавшие на патрульный пост — одни и те же люди.
Барон Владуш Руга, полковник стражи.
Давно уже привычный пейзаж степи, что неизменно снился мне в годы, проведенные вдали от Рогоры, и сегодня не радует разнообразием. Бескрайнее — покуда хватает глаз — море колышущихся на ветру ковылей, да редкие чахлые деревца, одиноко возвышающиеся над практически плоской землей. Впрочем, эти места мне уже хорошо знакомы — недаром я целых десять лет провел на границе Корга и Великого ковыля. Вот там вдали, к примеру, есть небольшой овраг, скрытый высокой травой от любопытных глаз. Впрочем, его можно найти по кабаньим тропам да многочисленному хрюканью. Хотя, скорее всего, — было можно… Многие поколения стражей находили приют в том овраге — на дне его бьет полноводный ключ, образующий крохотное озеро, вода которого, в свою очередь, питает дубовую рощицу. В ней и обитало кабанье семейство, неизвестно каким образом забредшее в степь… Периодически одна-другая свинья попадала в наши желудки, но мы старались не переводить поголовно столь редких здесь животных. Однако сколько лет прошло с тех пор — возможно, обглоданные кости последних свинок уже давно скрыты землей…
А вот там впереди виднеется небольшой холм, бывший когда-то усыпальницей-курганом какого-то родовитого степняка. Время сровняло землю, источило камень грубо тесанного истукана-бабы — и все же, без преувеличений, с этой высоты открывается вид на пяток верст вокруг. Поэтому двойку самых резвых дозорных я заранее отправил вперед — и младший боец уже практически поравнялся со мной, спеша доложить результаты наблюдения:
— Господин… Господин полковник…
Без особого раздражения, но и без всякого тепла в голосе коротко бросаю:
— Отдышись.
— Есть… Господин полковник, в шести верстах от нас замечен отряд под сотню всадников, следует со стороны заурцев.
— Хм, вот, значит, как…
Я не смог остаться в стороне, зная, что мой сын будет сражаться с лехами практически без шансов выжить. Потому честно довел беженцев до отрогов Каменного предела, обтекающих Рогору с востока, — как и обещал Аджею. И только после бросил клич среди воинов — вернуться и принять бой вместе с братьями. Впрочем, родные большинства юношей, только-только пришедших в стражу, или уже погибли, или находились среди бросивших возделанную землю вольных пашцев. Так что под мой стяг набралось едва ли полторы сотни добровольцев. Взяв со Сварга клятву беречь семью сына, я с бешеной скоростью повел сформированную хоругвь назад — в душе понимая, что уже не успею.
Вчерашняя встреча с сотней акынджи посреди степи была неожиданной для обоих отрядов. Нет, заметили мы друг друга на значительном расстоянии, но, приняв заурцев за торхов, я тут же бросил хоругвь вперед — боялся, что кочевники не примут бой. Однако легкие всадники султаната и не думали избегать драки, ударив навстречу.
Схватка была скоротечной и очень кровавой. Я сумел построить своих юнцов полумесяцем, выведя на фланги немногочисленных стрелков. И когда заурцы — перед сшибкой я уже понял, что ошибся в определении неприятеля, — ударили клином прямо в центр чаши, с флангов в упор по врагу отстрелялись лучники, грянул редкий залп самопалов. Яростную атаку акынджи приняли на себя лучшие рубаки и всадники, вооруженные пиками — и они устояли, хоть и подались назад под ожесточенным напором врага. Зато фланги сумели обтечь клин заурцев, зайти к ним в тыл и в конце концов окружить. В часовой рубке пала вся сотня противника — но и выбили они под шесть десятков моих стражей… Так что, определив в конвой раненым еще десяток, сейчас я имею под рукой лишь восемь десятков воинов.
Зато уже с боевым опытом — что немаловажно. И новости, полученные от языка (заурец, как оказалось, знал торхский, как и я), были, с одной стороны, пугающими, а с другой — давали надежду на еще одну встречу с сыном.
И вот сейчас, в шерсти верстах от нас в сторону баронства Корг — и ушедшего в его пределы объединенного войска Рогоры и Республики — следует сотня всадников. Готов побиться об заклад, это всадники врага.
Решение о схватке приходит в считаные секунды, хотя после полученных от языка известий я пытался забрать как можно сильнее на север и избежать драки. Я хотел поберечь мальчишек, но, скорее всего, обнаруженный нами отряд — это не просто дальний разъезд заурцев, это глубинная разведка. Раз мы следуем в одном направлении и к одной цели, схватка неминуема: в конце концов враг обнаружит нас. И пусть под моим началом осталось всего восемь десятков бойцов, зато я знаю отличное место для засады в семи верстах к северу отсюда.
Следующие три часа мы на рысях следуем к степной роще, одной из немногих в здешних местах. Вообще-то была вероятность, что на ее месте окажутся лишь старые, трухлявые пни — да и те вольные пашцы могли выкорчевать. Но ни память, ни интуиция меня не подвели: роща обнаружилась на том же месте, где была десять лет назад, да еще и разрослась.
Остальное было старо как мир: используемый мной прием сотни раз повторялся как степняками всех мастей, так и стражами и витязями ругов — и работал по-прежнему безупречно…
Алпаслан, сотник дели.
— Командир, десяток всадников в полутора верстах к западу отсюда!
Эмин дышит часто, с жадностью втягивая в себя воздух, в его глазах горит неподдельный азарт. Гончая взяла след, не иначе…
— Не горячись! Ты же сам сказал, что мы догоним их лишь к вечеру?!
— Да, баши! Это так! Но это наверняка были склабины! Вполне может быть, что и наши!
— А что следы?
Эмин на мгновение замялся:
— Забирают на запад.
— Значит, это не тот десяток.
— Они могли вернуться. Но в любом случае мы не можем оставить всадников противника в тылу, следуя за войском врага. Они донесут своим — и тогда за сотней начнется настоящая охота!
Тут следопыт прав. Ну что же…
— Бери два десятка дели и преследуй склабинов. Нагонишь — бей, встретишь более сильный отряд — отступай. Мы будем держаться за вами.
Барон Владуш Руга, полковник стражи.
Два десятка лучников я спрятал в роще, пятнадцать стрелков с самопалами оставил при себе, присоединив к голове засады еще десяток всадников. Оставшиеся два с половиной десятка заняли позицию с противоположной стороны рощи — двойная ловушка готова.
«Приманка» показалась примерно через полтора часа. За это время мы успели отдохнуть и даже немного заскучать, но, как только в пределах видимости показались две конные группы, мои бойцы тут же подобрались.
Однако отряд преследователей на удивление мал — всего около двух десятков всадников. Что же, командир противника явно неглуп — не бросил в погоню всю сотню. С другой стороны, если отчаянно медлящие стражи, чуть ли не в открытую позволяющие себя догнать, были столь незначительны числом, сил врага было бы как раз достаточно для их перехвата.
Но в то же время, разбив сотню, заурец ослабил отряд, дав нам возможность уничтожить его по частям. Кроме того, его основные силы находятся явно где-то рядом — и вступят в бой, как только дозорная группа ввяжется в драку. Значит, засады ему все равно не избежать…
— Второй вариант. «Крик пустельги».
Страж-сигнальщик кивнул, набирая в грудь воздух…
«Крик пустельги» — условное обозначение одного из двух вариантов действий засады. В данном случае, по сигналу, точь-в-точь похожему на крик одноименной птицы, «приманка» оттягивается к противоположной от нас оконечности рощи. В общей сложности моих бойцов будет практически в два раза больше, чем врагов, должны справиться.
Почуяли заурцы засаду или нет — преследования они не бросили. Вначале меня немного смутил их внешний вид — пардусовые, рысьи и волчьи шкуры в качестве попон и одежды, конструкции с орлиными перьями за спиной, точь-в-точь как у лехской гусарии, вогнутые щиты и шапки, также украшенные перьями… В первые секунды я даже испугался, что мы ошиблись и заманиваем в засаду лехов, но вскоре я вспомнил, что внешний вид крылатые гусары позаимствовали у заурских всадников-дели, «сорвиголов». Не самый простой противник…
Фланговую атаку второй засадной группы заурцы успели встретить развернутым фронтом, в пики. Десяток «приманки» тут же прекратил бегство и, обратив коней, ударил с тыла в сабли. На противоположной оконечности рощи завязалась отчаянная рубка, в воздухе повис сплошной звон скрещиваемых клинков, яростный рев, ругань на обоих языках… и обреченные крики раненых.
От отряда заурцев отделился всадник, отчаянно нахлестывающий жеребца, — спешит призвать на помощь, нас он не должен был заметить. Что же, подождем…
Как и ожидалось, основные силы дели показались примерно через двадцать минут — к тому моменту, когда сабельная рубка подошла к завершению. Заурцев перебили — еще бы, три с половиной десятка всадников против двух! — но от засады уцелело лишь семь всадников, способных держать оружие. Еще пятерых стражей — неоперившихся юнцов, коих я повел в пекло! — посекли так, что лишь бы выжили… Расклад явно не в нашу пользу — радует лишь отсутствие у заурцев огнестрельного оружия. Если во втором отряде противника не будет стрелков, то у нас есть шанс…
Между тем заурцы, отчаянно нахлестывая коней, спешат к месту схватки. Они показались чуть в стороне от своей первой группы — что же, разумно — и сейчас заходят к роще слева, прямо на уцелевших стражей. Последние, повинуясь моему приказу, не изображают из себя героев, а со всей прытью уходят. Вот только им приходится на скаку придерживать раненых, отчего скорость бегства не столь велика…
Всадники дели лишь ускорились, видя беззащитность добычи. Да, похоже, их командир сейчас кусает локти от досады — отправил людей на смерть, не сумел защитить от ловушки… Впрочем, трезвости мысли ему не занимать — отряд разделяется и начинает обтекать рощу с обеих сторон.
— Передай лучникам, пусть подбираются ближе к нам и бьют в упор, как только раздадутся выстрелы. Не раньше! Дают три залпа — и к нам на выручку.
Вестовой кивнул и углубился в рощицу.
— Стрелки! Приготовились!
Негромко поданная команда раздается в тот миг, когда уцелевшие стражи поравнялись с головой засады. А грохот копыт по земле звучит все явственнее…
— Огонь!
Залп полутора десятков самопалов бьет в голову вражеского отряда, выкосив десяток скачущих впереди всадников.
— Вперед!
Короткий разгон — и пика в моей руке дергается от удара, граненый наконечник разит незащищенный правый бок не успевшего развернуться всадника. И тут же до предела свешиваюсь в седле, выпустив древко оружия — наскочивший слева дели молниеносно атаковал копьем, я едва успел уйти от укола.
Выпрямляюсь — и сабля со свистом покидает ножны. Короткий удар пятками, жеребец подается вперед, кончиком елмани достаю открывшегося справа заурца, наседающего на молодого стража. И тут же обратным блоком встречаю мощный, разящий удар; довернув кисть, рублю наискось навстречу, склонившись к холке коня. Незащищенная шлемом голова дели окрасилась кровью.
— А-рра-а-а!!! — раздается в тылу боевой клич заурцев.
Эх, сейчас будет жарко…
Алпаслан, сотник дели.
Как я мог купиться?! Как мог попасться в столь явную ловушку?! Как такое вообще могло со мной случиться?!
Гнев жаркой волной ударил в голову, красная пелена застилает глаза. Схватка с конным отрядом противника близится к завершению, но от этого не легче — я потерял половину, если не больше, всадников, это не считая гибели двух десятков дели Эмина. А ведь я предупреждал, я чуть ли не просил поворачивать назад при первых признаках засады! Кроме того, мы подняли шум — теперь нечего и думать подобраться к основным силам врага незаметно и преспокойно уйти. Наверняка враг хватится крупного разъезда, да и звук от огнестрельного залпа разносится далеко…
Сцепив зубы, со звериной яростью наблюдаю, как тает отряд противника — мои всадники лучше владеют клинками, а противостоят им в большинстве своем безусые мальчишки, дети. Нет, ени чиры в их возрасте покидают корпус и становятся полноценными бойцами, но это не отменяет превосходства опыта и лучшей выучки ветеранов над юнцами. И сейчас в окружении бьются едва ли чуть больше двух десятков склабинов — против четырех моих.
Мое внимание привлекает старый уже вояка с седой головой и испещренным сабельными шрамами лицом. Он единственный из склабинов закован в кирасу — и прикрывает своих мальчишек, словно живой щит, успевая защищать сразу трех, а то и четырех бойцов. На благородном лице воина написана такая боль и отчаяние за своих людей, что на мгновение мне становится жаль врага — но только на мгновение. Ибо именно благодаря ему я уже потерял большую часть сотни и, судя по всему, не выполню приказа Беркера-ага.
Старик сумел отвести очередной разящий удар сабли от сражающегося справа юноши и неуловимо контратаковал, стремительным уколом ссадив наседающего на того дели. На моих глазах пятого.
— Баши мой!!!
К старику приблизился Челик — рубака, столь достойно принявший меня в сотню. Повинуясь какому-то чувству, я останавливаю его и направляю коня вперед, в гущу схватки — отчего-то я уверен, что именно моя рука должна оборвать жизнь седого воина.
Читать бесплатно другие книги:
