Рогора. Ярость обреченных Злотников Роман

— Почему бы и нет? В конце концов, не мы придумали, что штурмующие крепость несут потери втрое большие, чем защитники, разве не так?

— Смотря что за укрепления, кто враг и кто обороняется… Впрочем, будем надеяться на лучшее. Нам нельзя отступать, Аджей, нам нельзя отступать до самой ночи, — глаза Эдрика вдруг ярко блеснули, — иначе заурцы уничтожат нас! Лучше погубим все войско на этом поле, где враг будет нести большие, чем мы, потери, чем позволим истребить нас на дороге!

— Так продержимся до ночи, чего ж сложного!

Моя легкая бравада пришлась герцогу по вкусу:

— Так иди, великий князь, принимай командование первой линией! Кстати, каково оно, быть республиканским прихвостнем?!

— Не начинай.

Мой тон не сулит собеседнику ничего хорошего, гетман юга тут же поднимает руки в примиряющем жесте.

— К слову, что ты решил с телом Торога?

— Уложили в бочку с медом, это остановит разложение. Похороним, когда остановим врага. Раз уж защитники Барса вывезли тело, не желая, чтобы заурцы захватили останки Торога, так и м не позволим этого сделать. Кроме того, быть может, с ним захочет проститься Лейра.

— С обезглавленным трупом? — Голос Бергарского полон искреннего сомнения.

— А голову мы пришили, — упрямо ответил я, всем видом показывая, что более не желаю развивать эту тему. — Удачи вам, герцог. Атака на холм будет самой яростной!

— И тебе удачи, великий князь. Не думаю, что в поле твоим копейщикам придется сильно слаще.

Коротко кивнув на прощание, я подал жеребца вперед, направляя его к внешнему рву. Да, денек нам всем предстоит довольно жаркий.

Две тысячи пикинеров из числа рогорцев да неполная тысяча лехов-стрельцов — вот и все силы первой линии. Причем лехи отойдут сразу же, как только враг достигнет вкопанных под углом в земляной вал заостренных бревен. Однако, учитывая, что в нашем распоряжении имеется лишь две тысячи стрелков, одна из которых защищает холм с батареями, вкупе с еще тысячей лучших рубак шляхтичей, да единственной сотней кирасир, этот шаг вполне разумен.

Сзади нас расположились люнеты — вторая линия обороны. Ее занимают чуть более полутора тысяч лехов-пешцев, но, как только к ней же отступят стрельцы, она станет той еще преградой для атак противника. Под их прикрытием отойдем и мы, заняв проходы между укреплениями, прикрытые гиштанскими рогатками. А сзади нас ждет третий вал с частоколом — и основная масса пехоты союзника, две тысячи воев. На ней мы с Бергарским и надеемся встретить вечер — если, конечно, нам повезет и все пойдет по плану…

Между тем враг появился через два часа, как я и предполагал. А на штурм заурцы пошли в середине дня, когда солнце уже миновало зенит…

Пан Еремий Збруя, десятник стрельцов.

— Огня!

Залп — и подобравшиеся к кромке рва заурцы во множестве падают, безвольно валятся вниз, устилая телами земляное дно.

— На колено!

Успев вовремя разглядеть изготовившихся к стрельбе стрелков врага, отдаю приказ укрыться. Плотный частокол из заостренных бревен, пусть и прореженный картечью, служит достаточно надежной защитой от залпов противника — вот и сейчас дерево, за которым я укрылся, вздрагивает от удара пули.

— Перезаряжай!

Сам же под собственный крик упираю ложе приклада в землю, засыпаю нужное количество пороха в дуло. Плотный удар по стволу утрамбовывает его, быстро забиваю пулю шомполом. Положив огнестрел на колено, взвожу курок, засыпаю порох на пороховую полку и плотно закрываю ее крышку.

Мы уже дали семь залпов — и семь раз сотни врагов, наступающих в разреженном строю, опрокидывались наземь. Нет, заурцы старались не тратить жизни своих людей понапрасну: в начале боя они вывели вперед артиллерию и открыли огонь картечью и бомбами. Но они не выкосили целиком плотный частокол, лишь проделали в нем широкие проходы — впрочем, видимо, в этом и был их замысел. Как бы то ни было, артиллерия врага не нанесла нам особого урона, зато сама крепко пострадала от пушек герцога, укрытых на холме. Да и атакуют заурцы по всему фронту, а не только напротив проходов.

— Залп!

Вновь, практически не целясь, разряжаем огнестрелы по противнику — перед рвом с отвесными стенками ополченцы сбились в плотную толпу, не промахнешься. Правда, нас тут же встретил залп ени чиры, и в десятке есть свежие потери: упал Друзь с простреленным горлом, Ежи зажимает кровоточащее плечо…

— Гранаты к бою — и отступаем!

Зажигаю от заранее заготовленного факела фитиль ручной бомбы — и без замаха бросаю ее вперед, в ров. За ней следуют десятки гранат. Через пару секунд раздается множество разрывов, сливающихся воедино с отчаянными криками боли. Прямо передо мной, внизу кто-то отчаянно, на одной ноте визжит.

— Уходим!

Эх, если бы у нас было больше гранат! Уж тогда бы мы еще долго держали этот вал и ров!

Аджей Корг, великий князь Рогоры.

— Бей!

Негромко поданная команда, сигнал рожка — и фаланга из пяти шеренг неторопливо двинулась вперед, грозно склонив пики. Стрельцы отступают по заранее оговоренным проходам в строю, которые вскоре смыкаются за их спинами.

Вскоре над гребнем вала появляются первые заурцы — и гибнут под ударами множества пик.

Збыслав Слива, пикинер.

Резкий выпад — и граненое острие впивается в грудь врага, легко вспарывая человеческую плоть. Дергаю древко на себя, с отчаянной руганью — впервой же! — освобождая оружие от повисшего на нем тела. И тут же резкий удар вниз, в заурца, ловко поднырнувшего под копье бойца второй шеренги. И вновь граненый наконечник пики находит свою цель, прошив противнику бок…

Яджек замешкался, безуспешно дергая копье из рук вцепившегося в древко заурца, и справа на него налетел враг с воздетой над головой саблей. Я лишь яростно сцепил зубы — помочь земляку не успеваю, — как вдруг рухнувшее сверху топорище алебарды «приголубило» излишне резвого бойца. И тут же длинная пика из четвертой шеренги ударила в голову противника, который так и не выпустил древко копья Яджека.

Аджей Корг, великий князь Рогоры.

Пусть мои пикинеры и не имели боевого опыта, пусть их оружие чаще самодельное, а время подготовки свелось к считаным дням — все же они довольно успешно сдерживают натиск азепов, даже в месте проходов, пробитых в частоколе, по которым враг валит особенно густым потоком.

Мое внимание в гораздо большей степени привлекает артиллерийская дуэль, развернувшаяся на поле боя. Хотя учитывая, что у Бергарского было лишь одиннадцать средних орудий (мастера Лецека все же сумели отлить две пушки!) против четырех десятков средних и тяжелых у врага, это далеко не дуэль — это избиение. Высота за моими позициями на левом фланге вся вздыбилась от многочисленных разрывов, сеющих смерть. Какое-то время наши пушкари еще держались, укрытые земляными укреплениями, но, кажется, долго они не протянут…

Так и есть: ответный огонь с высоты вскоре окончательно замирает, и сердце сжимается от нехороших предчувствий.

А через десять минут они подтвердились в полной мере, когда на ряды моих пикинеров обрушился навесной огонь мортир врага.

— Отступаем! Все — отступаем!!!

Эдрик Бергарский, командующий объединенной армией.

— Сколько орудий уцелело?

— Ровно три, господин герцог. Но прислуги к ним…

— Так наберите из стрелков! И не медлите!!! Нам нужно заткнуть мортиры, иначе заурцы выбьют нас с поля, не вступая в схватку!

Фаланга рогорцев пятится, хоть и не ломает строй. Аджей уже вывел своих людей из-под навесного огня противника, так что мамлекам придется подтянуть свои массивные орудия. Однако в это же время на гребень вала взобрались ени чиры, и этих уже не собьешь… Вскоре весь периметр насыпи заволокло многочисленными пороховыми облачками, веер свинцовой смерти собрал кровавую жатву в шеренгах баталии.

Но вот рогорцы поравнялись с ломаной линией временных укреплений, состоящих из гиштанских рогаток, насыпей и неглубоких траншей. Здесь они уже централизованно сломали строй, занимая укрытия. Преследующие их азепы усилили натиск, их ряды уплотнились… а в следующий миг по флангам заурцев ударило десять деревянных орудий, замаскированных в земляных насыпях по всей линии соприкосновения.

— Что с пушками?

— Прислуга набрана, господин герцог!

— Отлично. Открывайте огонь по мортирам. Выбейте как можно больше!

Аджей Корг, великий князь Рогоры.

Неожиданно с холма вновь заговорили пушки. Всего три, они бьют куда-то за спину атакующего врага, разрывы раздаются за валом первого рубежа обороны. Похоже, Бергарский нащупал заурские мортиры и преподнес противнику очередной сюрприз.

Между тем натиск азепов, чьи силы значительно поредели после картечного залпа, разящего вдоль всей линии их фронта, заметно ослаб. Деревянные пушки уже оттащили на безопасное расстояние, так что я со спокойной совестью и чувством глубокого удовлетворения (все идет по плану!) приказываю:

— Отступаем ко второй линии!

Беркер-ага, стамбу агасы.

Нури-паша в дикой ярости, его глаза подернулись дымкой кровавого безумия, а изо рта вот-вот потечет белая пена. Бедный командир топчу, Ибрагим-ага, валяется на спине с разбитым в кровь носом — но, кажется, это лишь начало: Нури-паша взялся за украшенную каменьями рукоять булатной сабли. И, по-моему, никто из присутствующих не осмелится остановить самодурство буйного сераскира — хотя позже ведь наверняка обольют грязью в тайных посланиях султану…

— Господин сераскир!

Я позвал Нури-пашу достаточно громко, чтобы он услышал, но недостаточно для открытого вызова, уверенно, дабы обратить на себя внимание, но не дерзко. Впрочем, сераскир сейчас находится далеко не в том состоянии, чтобы оценить мое искусство общения с вышестоящими чинами. Его налитые кровью глаза вперились в меня, словно прожигая, меня передернуло от отвращения и страха перед гневным безумием командира, но голос я сохранил твердым и спокойным:

— Господин сераскир, противник даровал нам ключ к победе над собой, а мы между тем позволяем себе терять время на собственный гнев! Прошу вас, — я добавил в голос немного раболепия, — проявить свою великую мудрость и позволить себе выслушать вашего покорного слугу!

Нури-паша, бывший рядовой гвардеец, выдвинулся в сераскиры благодаря фанатичной преданности ныне правящему султану, не обладает совершенно никакими полководческими талантами. Он храбр, но… не очень умен. Зато, побыв долгое время у трона, очень полюбил проявление покорности себе и восхищения своей особой. Нет, султан далеко не глуп, и, ставя собственного выдвиженца на пост сераскира, он подобрал ему лучших помощников-командиров корпусов. Их задача — победить на поле боя, задача Нури-паши — по-прежнему сохранять верность владыке и никогда не допустить даже мысли о возможности вооруженного мятежа и поддержки иных наследников трона.

— Говори!!! — Голос сераскира похож на рев боевого слона.

— Я очень люблю историю, мой господин, и пользуюсь опытом поколений полководцев, живших до нас. Противник пользуется линейной тактикой боя, что изобрели еще древние мармедонцы, сражаясь фалангой. Мы вынуждены атаковать по всему фронту и несем значительные потери на рубежах, заранее подготовленных для обороны.

— И?!!

— Мармедонцы любили воевать, в том числе и друг с другом. Однажды один из их царей придумал новую тактику — атаковал единой, казалось бы, линией, а на самом деле расположил на фланге мощную ударную колонну, что прорвала растянутый в линию фронт врага.

— Ты предлагаешь перенести удар на конкретный участок их обороны? — Нури-паша быстро успокоился, и, к слову, он не так глуп, как мне казалось до этой минуты.

— Более того, между первой и второй линиями основных укреплений враг возвел еще одну — легких, второстепенных, — но все же. На ней противник подготовил засаду азепам и воспользовался ею, однако теперь в нашем распоряжении есть готовый оборонительный рубеж. Займем его ортами ени чиры, подтащим легкие орудия, и никакая контратака по фронту нам не страшна. Враг рассчитывал лишь обороняться, но не наступать, попробует выбить нас — и понесет огромные потери. Мы же перенацелим атаку корпуса азепов на холм и займем его! А как только возвышенность будет захвачена, мы тут же поднимем орудия на вершину и уничтожим врага артиллерийским огнем!

Эдрик Бергарский, командующий объединенной армией.

Случилось то, чего я более всего опасался: враг остановил общую фронтальную атаку и, закрепившись силами ени чиры во временных укреплениях, перегруппировал азепов под прикрытием вала, а после повел их на холм. И да, мы ожидали, что противник постарается занять высоту, а потому выделили для ее защиты значительные силы стрельцов и пешцев. Однако при взгляде на накатывающую на нас массу заурской пехоты меня терзают глубокие сомнения в том, что мы устоим…

И ведь пушек не осталось, разбив четыре мортиры, мы потеряли последние орудия! А могли бы сейчас встретить врага картечью!

Михал Подкова, командир хоругви лехских стрельцов.

Укол пики сбиваю ударом сабли по древку, рывок вперед — и елмань сечет горло незадачливого копейщика. Но следом на меня налетает его товарищ с занесенной для удара саблей — одновременно с шагом вперед падаю на колено и полосую незащищенный живот врага ударом от себя. Нырок назад на дрожащих, ноющих от напряжения ногах — и, с трудом подняв руку, смахиваю с бровей обильный пот. Благо что вовремя успел уйти за спины бойцов, прикрывших меня своими клинками…

Да… Так жарко не было даже в засаде горцев в узком ущелье горного прохода… Хотя, по совести сказать, то, что случилось тогда, вряд ли можно назвать схваткой — скорее, коротким, но кровавым избиением, которое мне удалось каким-то чудом пережить, да еще и не стать калекой. Но сейчас… Сейчас на поле боя также царит кровавое безумие, только теперь мы поменялись местами: враг во множестве гибнет, заваливая нас своими телами, но и мы несем потери. А еще сил у заурцев значительно больше, и недалек тот момент, когда нас просто задавят числом… Накал схватки и ярость азепов, лезущих вперед по трупам товарищей, таковы, что, сделав несколько залпов (причем последний в упор!), я и мои стрельцы так и не сумели отступить. Сейчас же мне тем более нельзя выводить людей из боя — враг тут же пробьется…

Вряд ли мои мысли заняли более пары-тройки секунд. Но между тем сквозь строй отчаянно рубящихся с врагом стрельцов и шляхтичей прорвался здоровяк заурец с тяжелой двуручной саблей. Оба преградивших ему дорогу воина пали — один с отрубленной головой, второй с распоротой наискось грудной клеткой. Дико взревев, заурец бросается на меня…

Эдрик Бергарский, командующий объединенной армией.

— Вестовой! Скачи к шляхтичам, занявшим третий рубеж, пусть спешат сюда со всех ног! Не удержим холма, потеряем все поле!

Отпустив первого гонца, обращаюсь к второму:

— Найди великого князя! Передай: пусть уводит людей на третий рубеж! Понял?! Пусть сразу уводит людей на третий рубеж!!!

Второй гонец галопом помчался вниз. Сцепив зубы, я с болью наблюдаю, как тают шеренги моих воинов, уже оттесненных от люнетов, защищающих холм. Еще чуть-чуть, и истончившуюся линию обороняющихся прорвут…

А в резерве осталась лишь сотня кирасир-рогорцев.

Направляю коня к ним. Остановившись напротив строя всадников, с минуту смотрю на рогорцев, которым пару недель назад был смертельным врагом.

— Воины! Сейчас решается исход битвы! Если заурцы сомнут нас и займут холм до прибытия подкрепления, мы все погибнем. Вас всего сотня — но вы панцирная конница, и ваш удар затормозит прорвавшегося врага на необходимое время! Я помню, что до недавнего времени мы бились друг с другом, что наемники и степняки, пришедшие с нами, разоряли вашу землю! Но посмотрите на подножие холма! Всего в нескольких сотнях шагов отсюда кровь лехов, что льется сегодня за Рогору, искупает наши грехи! Так будьте же честны и великодушны и поддержите нас в битве за вашу землю!!!

— Гойда!

Войтек Бурс, десятник кирасир.

Гетман юга едва ли успел закончить свою речь, как строй лехов лопнул, словно гнилое яблоко. Впрочем, дрались они честно — и, если бы наши полководцы догадались укрепить холм именно валом с частоколом, враг так легко бы не прорвался. Но чего теперь говорить — все мы задним умом крепки…

Между тем раздался сигнал к атаке, и я с тоской подумал: а увижу ли когда-нибудь Данутку, сыновей Зибора, Войцека, прочих деток? Живы ли они, здоровы ли, хватает ли им еды? Не задирает ли кто мальчишек, не лезет ли кто под подол к жене против ее воли — или, наоборот, с ее согласия?

Скрипнув зубами от досады на себя за последние мысли, крепче сжимаю рукоять самопала — я обещал жене вернуться живым с войны, и я буду держать обещание! А подобные думы пред схваткой — верный шаг к могиле. Пусть эта война выходит уже второй по счету, и безнадежных передряг, в которых я оказался за последнее время, уже не сосчитать — но ведь остался же жив! Так что бейся крепко, воин, а судьба сама решит, кому по миру еще побродить, а кому в землю лечь!

А если доведется сегодня голову сложить — так сложу за правое дело. Сложу за свободу детей своих, за честь жены, за землю отчую — так быть по сему! Принимаю свою судьбу!

Я понукаю жеребца, переходя на галоп одновременно со всей сотней. Бергарский прав, нас немного — но мы латная кавалерия, наш таранный удар страшен…

— Залп!!!

В ответ на рев сотника вскидываю самопал и разряжаю его в массу заурцев, пытающихся продвинуться в первый ряд бойцов с копьями. Не получилось — наш огонь разметал жидкую цепочку копьеносцев.

— Пики!!!

Скидываю с плеча кожаную лямку, одновременно освободив носок правой ноги из фиксирующей петли, и, развернув копье за древко, старательно зажимаю его под мышкой, упираясь в луку седла. Сейчас…

Я отчетливо вижу ужас в глазах ближнего ко мне заурца — прежде чем его сносит мой жеребец, сбив грудью и стоптав копытами. Древко рвется из руки от удара в человеческое тело, но я успеваю выдернуть пику и уколоть вновь. И еще раз и еще — колоть врага, пользуясь длиной своего оружия! Рядом замелькали длинные палаши, тяжелые кавалерийские сабли, кончары, способные колоть не хуже пики, — все воины сотни яростно уничтожают врага. Все воины сотни помнят: чем дольше продержимся, тем больше шансов для всего войска выстоять в битве.

Беркер-ага, стамбу агасы.

Нури-паша, еще совсем недавно практически успокоившийся и даже несколько благодушно посматривающий в мою сторону, вновь вызверился, но на этот раз объектом его злости стал я:

— Ну, любитель истории, что ты скажешь на этот раз?! Откуда взялись их свежие силы?!

Стараясь сохранять спокойствие и в то же время угодливый тон, неторопливо отвечаю:

— О храбрейший из храбрейших! Мы наблюдаем лишь их резерв, что противник заранее приготовил для битвы. Но я уверен, что более склабины нас уже ничем не удивят.

— А что еще нужно?!! Они остановили натиск азепов на холме!

— Да, мой повелитель, ввод в бой свежих сил зачастую меняет расклады на поле боя. Однако, как я уже сказал, вряд ли у них есть дополнительные резервы. Атаку азепов можно повторить, и тогда…

— Хватит!!! Я устал от советов, стамбу агасы! Иди командуй своими ени чиры! Возьмите укрепления в поле, оправдайте свое высокое звание гвардейцев!

— Но не стоит ли побер…

— Вперед!!!

Стиснув зубы и мысленно прокляв сераскира, я развернулся к нему спиной.

Что же, не я командую армией в этой битве, приходится подчиняться…

Аджей Корг, великий князь Рогоры.

Подкрепление — две тысячи лехов, державших до того третью линию, поспели в последний миг: азепы уже сломали строй оборонявшихся воинов и оправились от удара единственной сотни кирасир, окружив смельчаков и практически целиком их истребив. Но удар панцирной конницы выиграл Бергарскому время — он лично возглавил контратаку резерва и сшиб заурцев к подножию холма.

Мы же начали выполнять приказ герцога и покинули вторую линию укреплений, оттягиваясь к третьей, — она также имеет свой выход к холму и вместе с ним остается в едином оборонительном рубеже.

Но практически одновременно с нами пошли вперед и ени чиры, находившиеся до того вне досягаемости огнестрелов. Взвесив «за» и «против», я продолжил отступление к третьей линии, сочтя ее более приспособленной для защиты. Кроме того, по противнику, находящемуся между второй и третьей линиями, очень удобно нанести фланговый удар с холма — конечно, в нужный момент.

Пан Еремий Збруя, десятник стрельцов.

— Огня!!!

И снова залп по противнику, и снова ответный огонь, практически не достигающий цели. Плотный частокол защищает нас, в то время как мы целимся точно в просветы между бревнами, и ени чиры несут втрое большие потери.

Вот только стрелков врага слишком много, и их плотный огонь так или иначе несет смерть. Штурмующих же по сравнению с первой атакой, наоборот, очень мало, в разы меньше. Но, судя по сверкающим доспехам на этих ени чиры, по тому, как уверенно они продвигаются вперед в рассеянном строю, значительно затрудняющем прицеливание, по тому, что у трети бойцов в руках зажаты гранаты, — это опытные воины, штурмовая часть. И, увлекшись огневым противостоянием с ени чиры, мы подпустили их слишком близко…

— Перезаряжай! Следующий залп по атакующим!

Пару десятков секунд трачу на перезарядке, после чего вскидываю огнестрел и, плотно уперев приклад в плечо, командую уцелевшим бойцам:

— Огня!

В этот раз мы стреляем в панцирных ени чиры. Но в ответ бьет пусть разноголосный и недружный, но значительно более точный залп стрелков, наступающих в цепях атакующих. Мне повезло — меня не зацепило… Но в следующую секунду меня пронзает острая, жгучая боль, и я вижу торчащее из правого плеча оперенное древко стрелы.

Збыслав Слива, пикинер.

Стрельцов-лехов сбили с вала в считаные секунды, оставшиеся лехи-пешцы с бешеной яростью бросились в контратаку. Но панцирные мечники заурцев встретили их градом ручных бомб, рассеявшим ряды союзников, после чего ударили в сабли. Их не очень длинные, изогнутые внутрь клинки замелькали с невероятной частотой, просекая в рядах лехов широкие просеки — словно секиры заправских дровосеков в лесу.

— Баталия! К бою!!!

Мерный шаг пикинеров, приближающихся к заурцам, заставил панцирных мечников пятиться. Лишь пара-тройка бойцов противника попытались атаковать, но они были насажены на ряды многочисленных копий.

Однако вставшие на гребне стрелки успели изготовиться к залпу: их ровные ряды заволокло многочисленными пороховыми облаками. И в этот же миг я почувствовал острое жжение в животе и с каждым мгновением усиливающуюся слабость…

Аджей Корг, великий князь Рогоры.

Залп ени чиры, ударивший в упор, выкосил две первые шеренги баталии. Но уцелевшие бойцы третьей дотянулись до заурцев и с яростью заработали алебардами, обрушивая топорища страшного оружия на головы стрелков и мечников. А пытающихся остановить их ени чиры встретили граненые наконечники пик последних шеренг фаланги.

На участках же, где пушкари развернули деревянные орудия, ситуация сложилась и вовсе благоприятная — там враг пока не сумел даже взобраться на вал…

Но если первую волну штурмующих мы сейчас истребим, то следующих за ними стрелков, уже изготовившихся к бою и показавшихся во многих местах на гребне вала, мы скинуть не успеем. Их залпы будут следовать бесконечным веером, один за другим, да в упор — то есть гарантированно сметая пытающихся остановить врага рогорцев и лехов.

Похоже, все кончено…

В отчаянии бросаю взгляд на солнце, и сердце начинает бешено биться: светилу осталось уже совсем немного до захода, часа полтора-два от силы! Ведь казалось, что битва длится пару часов, а на деле прошло не меньше пяти!

Словно вторя моим мыслям, над холмом раздались заливистые, задорные сигналы боевых горнов, и вся масса пехоты Бергарского начала стремительно спускаться вниз, разгоняясь перед фланговой атакой.

— Все! Все вперед!!! Бей ени чиры!!! Истребим стрелков!!!

Беркер-ага, стамбу агасы.

— Таким образом, они сумели отступить, даже когда азепы заняли оставленный холм и нанесли им фланговый удар, а топчу открыли огонь из орудий. Вести бой ночью тяжело, а уж тем более с применением артиллерии.

— Ибрагим-ага?

Голос Нури-паши мертвенно холоден, и кажется, что чаша гнева его настолько переполнена, что он принял новую форму — не горячечного бешенства, а ледяной, беспощадной ярости. И не только командир корпуса топчу, но даже я не смею поднять глаза на сераскира:

— Прошу простить, мой повелитель, но линия соприкосновения двух армий ночью, в ближнем бою, практически неразличима для глаз наводчиков. В какой-то момент наши ядра ударили в тыл ополчения, и они…

— И они тут же отступили, решив, что противник зашел к ним в тыл! Трусливые шакалы!!! Что же случилось в конце боя, стамбу агасы? Почему твои гвардейцы закончили схватку и прервали преследование?

— Потому, что склабины забили свои деревянные пушки и подорвали их на пути ени чиры. Многим тогда показалось, что враг воспользовался земляными орудиями, как при штурме крепости… А когда мы во всем разобрались, преследовать противника было уже поздно.

— Девлет-бей, отчего ты молчишь, славный командир кавалерийского корпуса?!

Невозмутимо молчавший военачальник из торхского рода, честно служившего султанату вот уже многие годы, ответил каким-то усталым, надломленным голосом:

— На противоположной стороне брода нас ждала засада, сотня дели не смогла ее обнаружить. Когда же на вражеский берег перебралось до полутора тысяч акынджи, следующих через переправу всадников обстреляли, а головной отряд атаковали с трех сторон. Я бросил на помощь делилер, но они не успели миновать брод, как были выкошены все теми же стрелками и картечью пушек, замаскированных в камышах. Еще одну попытку дели предприняли, попытавшись вместе с лошадьми переплыть реку, но у нее слишком быстрое течение, часть всадников снесло от брода ниже, часть и вовсе погибла. Пробиваться через переправу еще раз я не увидел смысла.

— Значит, мы не смогли победить ни в одной из битв! — Лед в глазах сераскира способен заморозить кровь в жилах. — Твои потери, Девлет-бей?

— Полторы тысячи акынджи, пять сотен всадников дели — учитывая сотню разведки.

— Стабму агасы?

— Три с половиной тысячи ени чиры, из них тысяча серденгетчи — это практически все «рискующие головой». А также четыре с половиной тысячи азепов.

— Итого десять тысяч воинов за один день…

Нури-паша будто бы досадливо покачал головой, словно совершенно не гневается:

— Что говорят пленные, уважаемый Беркер-ага?

Ожидая этого вопроса, я бодро отрапортовал:

— У противника совсем ничтожно сил, учитывая сегодняшние потери, в их распоряжении осталась едва ли тысяча всадников, сотен шесть стрелков, да две с половиной тысячи пехоты без огнестрельного оружия. Более в Рогоре нет вооруженных контингентов склабинов до самой горной крепости, прозванной ими Врата Льва! Но ее гарнизон невелик, некоторые пленные слышали, что враг собирается дать нам еще один бой перед местной столицей…

— Довольно! — В глазах Нури-паши вновь ярко сверкнули гневные искры. — Твои языки врут! У врага на этом поле битвы было не менее тридцати тысяч воинов — так и напишем султану! И мы разбили их, потеряв при этом лишь восемь тысяч бойцов! Ты, стамбу агасы, лично вел ени чиры в бой, решив исход битвы смелой атакой! А корпус Девлет-бея попал в засаду более чем вдвое превосходящих его войско сил врага — и сумел вырваться, сохранив ядро воинства! В первой же крепости, целиком возведенной из кирпича, сидел десятитысячный гарнизон склабинов при пятидесяти орудиях, и мы взяли ее, потеряв лишь пять тысяч бойцов, настоящих героев, преданных султану! Вот что мы напишем в столицу, и пусть первый визирь вырвет языки своим шпионам, их донесения — ложь!

Невольно подняв глаза на сераскира, я разглядел в его взгляде веселые искорки и понял, что был не прав на его счет — он не просто умен, он настоящий кладезь мудрости, пусть и несколько обделенный полководческим талантом…

— Да, напишем султану. Пусть высылает второй корпус в пятнадцать тысяч воинов — и мы покорим Рогору! Сейчас же отстанем от противника — пора готовить зимние квартиры и запасать провиант.

— Но, господин, остатки…

В голосе Нури-паши явно слышится усталость:

— Они нам не угроза, Беркер. Не угроза в наступлении. Но в обороне крепки, хорошо готовят засады. Полезем вперед — и потеряем еще не меньше пяти тысяч, даже если сумеем их всех истребить. Между тем, как только они почувствуют, что мы можем их обойти и перекрыть дорогу к горам, сами побегут, оставив нам жирную землю. Так нечего губить понапрасну жизни воинов, настигнем их на марше!

Вот же — не суди и не судим будешь… Оказывается, сераскир еще и блестящий стратег.