Лицо для сумасшедшей принцессы Устименко Татьяна

— Неа, — тысячник горделиво расправил широкие плечи, разминая упругие мышцы. — Поздно!

Глава 3

Сама не знаю, сколько продолжался мой поход к Геферту. Времени я не чувствовала, направление не выдерживала. Шла словно по наитию, печально размышляя о своем, о девичьем. А вернее — вовсе и не о девичьем уже. Размеренной трусцой преодолела горные гряды, будто ловкая серна, перепрыгивая с камня на камень и даже не удивляясь собственной сноровке. Потому что невольно отметила на уровне подсознания — что-то во мне изменилось после посещения Колодца пустоты. Движения стали быстрее, точнее и экономнее, реакция достигла уровня немыслимо отточенного автоматизма. Я начала хорошо видеть холодных тварей и без помощи Зеркала истинного облика. Неожиданно пробудился кулон Оружейницы, и сейчас окутывающий меня коконом теплого света. Что-то во мне изменилось, но вот что именно и почему? Но все эти новшества я воспринимала как-то вяло и отстраненно. Ибо они несравнимо меркли на фоне постигшего меня сердечного разочарования. Как я могла, о-о-о, как же я могла! Я громко взвыла от переполнявшего меня отчаяния. О, мой возлюбленный Астор, мой прекрасный враг, демон моей страдающей души. Как же я тебя ненавижу, как же я тебя люблю! Ведь я понимала, догадывалась обо всем, но просто не хотела поверить в очевидное, поглощенная своей всепожирающей страстью, бушевавшей во мне словно пожар. А между тем — меня предупреждали, предостерегали не раз. И Эткин, и мудрый Арбиус. Я сама виновата во всем, потому что слушала их, но услышать — не захотела. И вот теперь поплатилась за собственное упрямство. Как там говорили тени в Колодце пустоты? Нужно просто жить, просто любить. Я думала — это легко, но оказалось что это — труднее всего на свете. Ибо реальная жизнь очень далека от наших идеализированных представлений о ней. Настоящая жизнь — это то, что происходит с нами в то время, пока мы упоенно строим совсем другие планы. А мои планы рухнули в одночасье, разбившись на мелкие осколки, больно порезавшие и меня, и других людей. Столько поломанных судеб, а все из-за моего глупого упрямства!

Я рыдала и стонала на бегу, будучи не в силах справиться с охватившими меня раскаянием и разочарованием. Я чувствовала, как сгорает и опустошается моя душа, теряя какую-то свою часть, слишком большую и значимую. А я то наивная, полагала что умирать — больно! А оказалось, что терять любовь — намного мучительнее! И можно ли теперь жить с этой черной, выжженной пустыней, ставшей моим сердцем после того, как из него исчезла любовь? Куда и как она ушла, можно ли ее остановить, вернуть, обрести вновь? Я тщетно искала ответы на терзавшие меня вопросы.

  • Куда исчезает любовь?
  • Кто даст мне искомый ответ?
  • Я им задаюсь вновь и вновь
  • Последнюю тысячу лет.
  • В каких закоулках души,
  • Стеная, как раненый зверь,
  • От горя укрыться спешит,
  • Захлопнув надежную дверь.
  • Тоскою затеплив огонь,
  • Среди поцелуев трухи,
  • Зажав крик последний в ладонь,
  • Сжигает мечты и стихи.
  • Свой брачный наряд раскроив,
  • Собравши его на струну,
  • От ужаса дух затаив,
  • Надгробную шьет пелену.
  • Уже ничего не боясь,
  • Отринув обиду и гнев,
  • Выходит она, не таясь,
  • Во вдовьем плаще королев.
  • Быть может в святую страну,
  • Уйдет, исполняя обет,
  • Меня оставляя одну,
  • Грустить еще тысячу лет.
  • И там, возродив чей-то дух,
  • Она обретет новый дом,
  • Об этом дойдет ко мне слух,
  • Но я не жалею о том.
  • Я ночью открою окно,
  • В чернила перо опущу,
  • Мне в жизни осталось одно,
  • Но я и том не грущу.
  • Такие поступки — грехи,
  • К чернилам примешивать кровь…
  • Но так создаются стихи
  • О том — как уходит любовь…

Я бежала. Воздух разрывал горевшие огнем легкие, клокотал в груди, смешиваясь со слезами и невразумительными стенаниями. Я кричала и смеялась, жаловалась богам на судьбу и одновременно, проклинала их. Наверно, я подошла к самому краю безумия, своим поведением полностью оправдывая данное мне прозвище — сумасшедшая. Я стала ветром и пламенем, демоном мщения и символом отчаяния. Я более не принадлежала ни Свету ни Тьме, ни Добру ни Злу. Я утратила смысл жизни, так и не познав сущности бытия. Окутанная облаком сияющей энергии демиургов, с полыхающим холодным пламенем Нурилоном в одной руке и раскалившейся дагой Рануэль Алатора в другой, я ощущала себя бесплодным духом, призраком. Под моими ногами таяли вековые снега, передо мной испуганно отступал холодный, мертвый полумрак. Как в полусне, я различила увенчанные черепами ворота Геферта и вступила в его распахнутые створки. Меня немедленно окружило колышущееся море щупалец, оскаленных зубастых пастей и вздымающихся ледяных лезвий. Движения моих клинков слились в две размазанные полосы, когда я врубилась в ряды врагов, сея смерть и разрушение, изливая свое горе в пылу схватки. Ударила, парировала, снова ударила… Дети стужи обступали меня столь плотно, что практически любой удар достигал цели. Свет от кулона Оружейницы доставлял тварям массу неудобств, заставляя их отдергивать лапы и пятиться с болезненными подвываниями. Убитые мой противники неловко валились на снег, впитывались в него неопрятными ручейками вонючей серой жижи, тая как клочья омерзительного тумана. Но и мне досталось изрядно. Вскоре мои руки и плечи обильно покрыли раны и порезы, рубашка превратилась в лохмотья, шляпу я где-то потеряла. Не пострадало только лицо, тщательно оберегаемое и прикрытое спасительной золотой маской. Кисти онемели, устав колоть и рубить, ноги подкашивались, на виске болезненно пульсировала набухшая жилка, наполняя голову однообразным, размеренных гулом. Количество противников изумляло. Казалось, стоило убить одну тварь, как на ее место немедленно вставали двое. А потом, как-то внезапно, все закончилось… Я недоуменно опустила клинки, густо запятнанные моей собственной кровью и съеживающимися пятнами темной, клейкой субстанции. Геферт замолк, с чадящим шипением догорали фиолетовые угли в глазницах черепов, заметно потеплело, тьма понемногу рассеивалась, благоразумно уползая за колонны ступенчатых зданий и затаиваясь там до поры до времени. Разбросанные на извилистых улицах гробы и кости утратили значительную часть своего мрачного великолепия, становясь похожими на то, чем они и являлись на самом деле — на гниющую, разлагающуюся падаль. Слитки золота на глазах покрывались плесенью и патиной, превращаясь в булыжники и обгорелые деревяшки. А прямо под моими ногами, с трудом пробиваясь через каменные плит мостовой, начали проклевываться первые слабые ростки зеленой травы. И лишь обиталище Ледяного бога, упрямо высившееся передо мной черной, вызывающе враждебной громадиной, продолжал излучать потоки холодного, убийственного света. Я хмыкнула, вложила оружие в ножны, небрежно утерла грязное лицо тыльной стороной ладони и начала медленно подниматься по ступеням Храма.

На заднем дворике чайханы, полускрытом колючими кустами малины и шатким заборчиком, по соседству с печально знаменитыми горшками, обнаружилась довольно большая площадка, ровная и будто специально, посыпанная мелким песком. Малер де Вакс вопросительно покосился на орка. Огвур ответил довольным кивком, полностью одобряя место грядущего поединка. Пестрый контингент постояльцев обоего пола, возглавляемый самим коротышкой Расулом, в полном составе высыпал из недр чайханы, явно намереваясь насладиться редкостным зрелищем. Брякали чашки и чайники, взлетали и стелились на траву пледы и куски кошмы, а какой-то оборотистый делец уже принимал ставки на бойцов, ссыпая деньги в объемистый кошель и выдавая долговые расписки. Огвур неторопливо прошелся по хорошо утоптанному клочку земли, борясь с сомнениями в справедливости подобного боя. Все-таки, по его меркам, перстень можно считать ворованным… И словно в ответ на эти невысказанные колебания между сердцем и рассудком, вперед вышел старый Али-Баба. Дервиш поклонился на все четыре стороны света, провел руками по жидкой бороде и неожиданно звонким голосом провозгласил:

— Мать всего сущего — Аола, услышь своего скромного служителя! Снизойди к нам своей великой милостью и пошли победу наиболее достойному, тем самым — подтвердив божественное согласия на пребывание древнего артефакта в его избранных руках!

Народ замер, затаив дыхание. А затем, на толпу налетел короткий порыв невесть откуда взявшегося ветра, швырнувшего к ногам молящегося дервиша крупную алую розу, символ богини — Дарующей жизнь.

— Аола услышала нашу просьбу! — торжественно произнес старик, благоговейно поднимая волшебно благоухающий цветок.

Раздосадованный Хасан скрипнул зубами.

Огвур с ироничной усмешкой заправил за ухо выбившуюся из прически прядь волос, взглядом нашел в толпе зрителей обеспокоенного Ланса и подбадривающее подмигнул. Мол — не переживай, у меня все под контролем. Извлек из ножен Симхеллу, оба лезвия которой отливали красным заревом в ярких лучах утреннего солнца, и выполнил стремительную мельницу, проверяя — не расшаталась ли рукоять. Зрители разразились восхищенными воплями. И в этом же самый момент из дверного проема неторопливо появился канагериец Кса-Бун, вынужденный пригнуться, чтобы не стукнуться о притолоку покрытым татуировками лбом….

Огвур суеверно сплюнул и мысленно помянул всех демонов Тьмы, зловредно пославших ему этого, столь опасного противника. Вообще-то, у себя в клане он всегда считался необычайно высокорослым и крепким, даже среди отнюдь не страдающих рахитом здоровяков-орков. Да и сам он неизменно воспринимал себя именно таким, но лишь до сегодняшнего дня — пока хорошенько не разглядел чернокожего бойца. Видимо, лицо орка все же отразило какую-то степень растерянности, потому что купец — бывший владелец украденного перстня, ехидно хихикнул и довольно потер пухлые ладони. Стоявший в круге света канагериец являл собой достойный образец суровой мужской красоты и мощи. Широченная выпуклая грудь, стройные колонны ног, четкие пласты квадратных мышц торса — образующие непробиваемый пресс. Во всем теле — ни единой жиринки, ни одной лишней, негармоничной линии или складки. Кса-Бун выкатил отливающие синевой белки глаз, разинул рот с остро подпиленными клыками и вызывающе взревел, как хищный зверь, одновременно, стукнув себя кулаком в грудь — загудевшую как барабан. Публика испуганно охнула и отступила назад, Ланс побледнел и затравленно оглянулся на дервиша. Но Али-Баба улыбался по-прежнему благостно и безоблачно, привычно творя бесконечную молитву.

— Ничего, — без малейшего намека на страх, рассмеялся Огвур, — горные львы точно так же перед смертью ревут, когда их на рогатины поднимают!

Канагериец злобно ощерился и пронзительно свистнул. Словно дожидаясь этой команды, купец тут же бросил ему какой-то объемистый предмет, плотно завернутый в пеструю ткань. Кса-Бун перехватил его на лету и сорвал защитный покров. Огвур недовольно крякнул… В руках у чернокожего гиганта очутился тяжелый, но вместе с тем и не лишенный грубого, дикого изящества топор на длинной рукоятке, заканчивающейся острым шипом. «Серьезное оружие! — справедливо отметил Белый волк, обходя противника по кругу. — Громоздкое, конечно, для одной то руки. С таким не на людей, на драконов ходить. Значит, нужно вымотать этого самоуверенного кувалдоносца, а уж потом — покончить с ним одним коронным приемом!»

Кса-Бун раскрутил чудовищный топор над головой и нанес страшный удар. Зрители заорали как оглашенные. Стальное лезвие на полпальца вонзилось в землю там, где еще секунду назад стоял орк, плавно перетекший вбок одним грациозным, мастерским движением. Незаметно, как тень. Канагериец удивленно оскалился. Али-Баба довольно закивал седой головой, а Лансанариэль обидно заулюлюкал, стараясь вывести чернокожего из себя. Гигант обиженно раздул широкие крылья приплюснутого носа. В своем родном племени он не проиграл ни одного боя, и еще ни одно живое существо не уходило от лезвия его ритуального топора, потому что помимо силы обычного оружия, в нем заключалось могучее наследие его предков-шаманов, душой и телом преданных королеве Смерти. И Кса-Бун тихонько запел заклинание, открывающее портал мертвых, призывая покровительницу на помощь. Огвур потрясенно ощутил, как при первых же звуках незнакомого наречия, в глазах у него неожиданно потемнело и земля закачалась под ногами… Но, старый дервиш, бдительно следивший за поединком, нежданно-негаданно привстал с потрепанного коврика и выкрикнул что-то грозно-повелительное, понятное, кажется, лишь одному воину-колдуну. Кса-Бун сразу же замолчал, его широкие плечи удрученно обвисли. Морок, овладевший Огвуром, сгинул так же внезапно, как и появился. И снова противники выжидающе закружились на утоптанном песке, не сводя друг с друга пристального взгляда налитых кровь глаз.

Время тянулось непереносимо медленно, дневная жара давно вступила в свои законные права. Соленые потеки пота запятнали рубашку орка, прилипшую к напряженной спине. Кса-Бун оказался более привычен к палящему зною, но и он заметно устал, больше всего от веса своего огромного топора. Наконец, его нервы не выдержали. Одним широким шагом он резко сократил расстояние, отделявшее его от проворного орка и, молниеносно вскинул руку с оружием, нанося удар, способный раскроить череп. Тысячник привычно отклонился, но чуть не погиб от острого шипа на рукоятке топора, вскользь задевшего его плечо. На коже мгновенно выступила набухшая кровью рваная полоса, по суставам начало разливаться жгучее покалывание, грозившее перейти в скорое онемение. Орк понимал — еще пара минут и его правая, поврежденная рука повиснет плетью. Он опрометчиво недооценил канагерийца, и совершил непростительную ошибку, никак не ожидая, что тот сможет так быстро перегруппироваться и изменить положение тяжелого, инертного оружия. Кса-Бун, в свою очередь, изумленно таращился на мячом откатившегося по песку орка, дивясь его невиданному проворству. У него даже рот приоткрылся от изумления. Огвур знал, что у него осталось совсем мало времени, для того, чтобы успеть нанести решающий удар и свалить врага. А упустит он свой единственный шанс — и может считаться покойником. С одной рукой ему ни за что не выстоять против массивного как скала воина. Из последних сил он взмахнул уже почти не подчиняющейся ему секирой, отвлекая внимание канагерийца, и одновременно — пнул того окованным железом кончиком своего сапога ниже колена, ломая кость. Чернокожий выставил топор, готовясь принять обманный замах секиры. Раздался громкий треск… Кса-Бун взвыл дурным голосом, начиная заваливаться вперед, тогда Огвур нанес еще один удар, нацелившись закругленным окончанием рукоятки Симхеллы точно в носогубную складку противника. Канагериец упал на землю, обливаясь кровью из разбитого лица, совершенно оглушенный жуткой болью, неосознанно сплевывая выбитые зубы.

— Страшный удар! — прокомментировал кто-то из примолкших зрителей. — Орк очень опытный и жестокий воин!

— Был бы жестоким, — гневно ответил Огвур, со стоном облегчения расслабляя повисшую как плеть руку, — убил бы!

Валяющийся почти в беспамятстве Кса-Бун поднял на победителя затуманенный взгляд:

— Его не победить, — чуть слышно прошептали опухшие губы, — он воин королевы Смерти!

Но канагерийца не услышал никто, кроме старого дервиша, опустившегося на колени возле поверженного бойца и занявшегося его ранами.

Зрители шумно делили выигранные и проигранные деньги. Ланс торопливо разорвал свою рубашку и перевязал порез на плече друга. К Огвуру подошел довольный Маллер, ведя за собой стеснительно упирающегося чайханщика:

— Ну и силен же ты драться, дружище! — он восхищенно хлопнул орка по второму, здоровому плечу. — Ты совершил благое дело, спас от разорения нашего уважаемого Расула!

Чайханщик низко кланялся и лопотал что-то сбивчиво-благодарное.

Огвур тяжело вздохнул. «Знал бы почтенный Расул, каким запутанным на самом деле оказалось происшествие с перстнем…» — мысленно раскаиваясь, подумал орк. И он уже совсем собирался сознаться в содеянном, как точно в этот же самый миг, старый дервиш, словно почувствовавший намерение орка, повернулся и, красноречиво приложил палец к губам, призывая Огвура молчать.

Лансанариэль огромными, зелеными глазами очарованно рассматривал колоритную фигуру пирата:

— Скажите, — робко спросил он, — у Вас в семье случайно не было девушки по имени Маргота?

— А зачем она тебе? — недовольно нахмурился Маллер. — Эта женщина давно проклята за грехи ее, и навечно вычеркнута из фамильных списков. Она презрела девичью скромность, полюбила неизвестно кого и родила сына, как две капли воды смахивающего на эльфа из клана Синих, а их и по сей день, сильно недолюбливают в Ликерии. Зачем же ты воскрешаешь память об отступнице?

— Видите ли, — Ланс высокомерно выпрямил стройный стан и в упор встретил испытующий взгляд пирата, готовясь до последнего вздоха защищать свою честь и память о несчастной женщине, умершей в болезни и нищете, — дело в том, что Маргота де Вакс была моей матерью!

Маллер удивленно присвистнул:

— А ты, значит, оказался живучим, бастард!

Огвур потянулся к кинжалу, собираясь вступиться за друга, но пират миролюбиво улыбнулся:

— Твое счастье, родич, что я никогда не одобрял жестокого наказания, постигшего прекрасную Марготу. Говорят, твоя мать держалась очень смело, и не позволила умертвить своего незаконнорожденного выродка, а потом и вовсе сбежала с крохотным сыном из замка родителей. Она оказалась на редкость отважной девушкой, наша Маргота!

— А мой отец? — встрепенулся Ланс. — Где мне искать его? Возможно, он еще жив, ведь эльфы практически бессмертны…

Маллер брюзгливо заворчал:

— Если бы ты был ему нужен хоть чуть-чуть, то он бы и сам давно тебя нашел!

Но полукровка смотрел на него огромными, умоляющими глазами:

— Тысяча сраных гоблинов, малыш! — взорвался пират. — Где же еще стоит искать синего эльфа, как не на Поющем острове? Но предупреждаю заранее, бастардов там не любят!

Лансанариэль горько вздохнул.

— Мой корабль стоит в порту. Вечером мы отплываем на остров с грузом хлопка и оружия. Надумаете — приходите оба, я выделю вам каюту. Но учти, если наживешь себе неприятностей в королевстве эльфов, то не говори потом, что я тебя не предупреждал! — недовольно закончил пират. — Видит Аола, вы оба отличные парни и пришлись мне по душе!

— Так может, все-таки рискнем — и сразу двинем к эльфам? — предложил орк.

Но Ланс обернулся, встретился глазами с отрицательно мотающим головой дервишем и обреченно хныкнул:

— Сам не знаю зачем, но мне почему-то непременно нужно заполучить эту загадочную стрелу с серебряным наконечником и алмазным оперением…

— Какого гоблина, дружище! — насмешливо изогнул бровь Огвур. — Да ты, похоже, и в самом деле собрался целовать принцессу Будур!

Полукровка печально улыбнулся, глянул на него осуждающе и судорожно сглотнул, едва сдерживая подступивший к горлу приступ тошноты. Пират Маллер де Вакс отлично понял скрытый смысл разыгрываемой перед ним пантомимы. Он выразительно прищелкнул пальцами и громко захохотал, утирая выступившие от натуги слезы, концами своего пижонисто-красного, головного платка.

Глава 4

С вполне понятным волнением я твердо переступила через порог, ведущий в обиталища Ледяного бога. Сердце гулко бухнуло и тревожно замерло, боясь нарушить гнетущую тишину. Все тщательно продуманные, мстительные и ехидные фразы мгновенно выскочили из головы и позабылись сами собой. Обидно. С одной стороны — слишком многое во мне накипело, сформировавшись в ряд обоснованных претензий, которые я и собиралась откровенно изложить кровожадному божеству. Ведь он загубил немало невинных жизней, внес значительный сумбур в планы моих друзей, врагов и демиургов, да к тому же, возможно и невольно — но, тем не менее, стал причиной мой собственной, личной драмы. «Все что не делается — все к лучшему», любит утверждать Эткин. А логика у него, между прочим — не подкопаешься. Вот и получается, исходя от обратного: все что делается — все к плохому. А Ледяной бог натворил изрядно… Но, при всем этом, и сей печальный факт я никак не могла выбросить из своей взбалмошной головы, для меня он продолжал оставаться родным отцом, пусть даже всего лишь номинально. И потом… ну и что утешительного я в итоге Ульриху скажу? Типа: «Да, нашла драгоценного папочку, а он, видите ли, и в ус не дует — плавает себе спокойнехонько в здоровенном куске льда, и как бы между прочим, вполне успешно подвизается в амплуа главного злодея нашего времени…» «Ага, — непременно выдаст ответную реплику братец-король, весьма поднаторевший в церемонных речах, — так я сразу разбежался и поверил, неугомонная ты наша, что моя, пребывающая в неладах со здравым смыслом сестрица, хладнокровно полюбовалась подобным восхитительным зрелищем и безмятежно отчалила восвояси, даже ничего не предприняв…» Вобщем, братик обязательно усомнится в моем бездействии, и это я еще мягко выражаюсь. Нет, а вы бы на моем месте смирились, увидев своего давно потерянного отца в столь нелицеприятной ситуации? Я конечно, вправе обижаться на бросивших меня сразу же после рождения родителей, хотя папочкиной вины в том нет — он даже не подозревал о моем существовании, и продолжать надув губы строить из себя обездоленную сироту нарронскую, но, совесть мне подсказывала, что при таком раскладе я буду совершенно не права. Ибо родителей — не выбирают. Как и возлюбленных, кстати. Но, как известно, человек предполагает, а боги — располагают. Потому что, переступив порог святилища, я не только в мгновение ока позабыла все свои, по большей части надуманные — обиды, но обалдело вытаращила глаза и потрясенно помянула всю нечистоплотную гоблинскую родню, вплоть до третьего колена. Я не обрадовалась, а наоборот — искренне опечалилась. Ведь то, что я увидела, по уровню трагизма, не шло ни в какое сравнение с моими нахальными ожиданиями…

Холодная тьма, укутывающая внутренние покои Храма, заметно поредела и как-то необычно поседела, превратившись в жалкую, рваную дымку. Чаши с кровью опустели до дна, а нити, питающие бога, ссохлись и повисли тощими, серыми жгутиками. Огромный куб льда подтаял и уныло сочился крупными каплями вонючей, склизкой жидкость, ничуть не напоминающей воду. А сам Ледяной бог превратился в сгорбленную мумию трясущегося, свернувшегося в позу эмбриона старичка, жалобно взирающего на меня мутными, слезящимися глазами. Шикарные черные кудри сползали с черепа, превратившись в жидкие, пегие пряди. От его былой мощи, устрашающей красоты и самовлюбленного величия не осталось и следа.

— Отец! — отчаянно вскрикнула я, бросаясь к ошметкам льда. — Что с тобой?

Морщинистые веки чуть дрогнули, клешнятая ручка мучительно тряслась, пытаясь прикрыть зрачки от столба яркого света, льющегося из кулона Оружейницы:

— Дочка! — прокаркал старик, и я содрогнулась, явственно расслышав нотки гордости, четко различимые в этом умирающем, слабом голосе. Но это же просто невероятно! Почти мертвый, побежденный, поверженный — он все-таки гордился мной, своей дочерью, и моими победами! Мудрость и доброта сломленного врага намного превзошли духовные качества бестолкового победителя! Я зарыдала, метнулась к отцу и исступленно обняла кусок холодного льда. Отец рассмеялся коротким лающим смехом, скоро перешедшим в болезненный кашель:

— Девочка, твои объятия согревают мою душу, но еще быстрее они растапливают магический лед!

Я громко выругалась и отступила:

— Ты меня узнал?

— Скорее догадался, — усмехнулся старик. — Все родовые признаки на лицо, а твоя удаль и отвага напомнили мне о собственной молодости!

— А маму ты помнишь? — робко спросила я.

Уродливое лицо, похожее на скорлупу грецкого ореха, смягчилось и разгладилось:

— О да, — одними губами произнес Бог, и сладостный вздох несбыточной мечты сотряс его впалую грудь. — Время, проведенное с ней, стало самым счастливым периодом моей жизни. Но, увы, ей я принес лишь горе и боль потери…

— Не надо, — сочувственно попросила я, — не вини себя. Я думаю, она любит тебя до сих пор!

— Она жива? — потрясенно выкрикнул отец, боясь поверить, но вкладывая в эти слова последние силы некогда мощного тела. — Ты не ошибаешься?

— Да, — радостно кивнула я. — Она очень больна, но не умерла, и сейчас находится на Поющем острове.

Ледяной бог рванулся, будто стремясь немедленно выйти за пределы своей прозрачной тюрьмы. Лед пошел крупными трещинами. Я испуганно закричала, умоляя отца остановиться:

— Не делай этого, ты погибнешь!

— Ну и пусть, — старик упрямо наклонил почти лысую голову, на мгновение становясь бывшим королем Мором, сильным и решительным. — Пусть! Я бы с удовольствием отдал свою жизнь, лишь бы спасти ее, мою королеву, и как-то облегчить участь родового проклятия, настигшего тебя!

Я недоуменно рассмеялась:

— О чем ты говоришь?

— О твоем лице! — кривой палец зашевелился, указующим перстом поднимаясь до уровня моей груди. — О моем лице! Об уродстве, ставшем расплатой за преступную любовь твоей бабушки, королевы Смерти! Ведь по велению этого чувства она попрала свой долг и оживила короля Джаспера, тем самым — нарушив естественный ход событий!

Я негодующе фыркнула:

— Это ничего не значит! Она и меня оживила, проведя через Портал смерти. И вообще, не нужно усложнять и драматизировать. Я давно перестала верить во все эти проклятия, пророчества и предзнаменования судьбы. Сплошная ерунда. Человек сам способен так капитально испортить свою жизнь, что любое проклятие рядом с подобным поступком покажется всего лишь безобидной детской шалостью! И то, что отразилось на наших лицах, стало не наказанием, а знаком пути, намеком — теперь ради достижения счастья нам придется изрядно побороться не только с внешними врагами, но и с демонами-пороками, обитающими в глубине наших душ!

Глаза отца восхищенно расширились:

— Так вот ты какая, моя Сумасшедшая принцесса! — уважительно протянул он. — Истинная королева и дочь короля!

Я смутилась и опустила голову.

— Сделай же то, дочь моя, что требуется свершить, дабы восстановить утраченную справедливость! — повелительно продолжил отец. — Вынь Морозную иглу из защитного футляра и добей ее острием эту слабую, физическую оболочку. Тогда дух мой станет свободным и вернется в Обитель затерянных душ, ожидать нового рождения, а ты — навечно избавишься от уродующего тебя проклятия! Да и сама память об ледяных тварях сгинет бесследно…

Я оторопела:

— Но Аола и бабушка Смерть четко говорили о том, что Иглу нужно сломать. Хотя, если это приведет к твоей гибели — то я на это не пойду.

Бог презрительно скривился:

— Демиурги хитры. Они упорно цепляются за ускользающую от них власть и обманывают богинь. Сломай Морозную иглу — и ты лишишься одного из клинков. А только объединенная сила всех даг демиургов может дать тебе возможность управлять разветвленной системой порталов, разбудить богиню Аолу и избавиться от самих Великих. Этого они и опасаются.

Я задумчиво прикусила губу, наматывая на палец свой длинный локон. Я размышляла и заодно анализировала полученную информацию, стараясь мыслить объективно. Куда не глянь — везде обман и игра. Всюду интриги, оголтелый эгоизм и преследование собственных, корыстных интересов. Жаль доверчивую бабушку, ведь и она стала всего лишь пешкой в руках всесильных творцов. Сломаю Иглу — и отца не выручу, и свою позицию ослаблю. Я колебалась, не понимая, как следует поступить…

Демоны моей души ожили и мерзко зашевелились, замышляя пакости, подсказывая: «Глупая девчонка, убей отца и тем самым — спаси и себя тоже. Тебе ведь требуется совершить всего-то ничего — только протянуть руку, только усыпить совесть… Получи предназначавшуюся тебе внешнюю красоту и возможно, может статься, тогда ты еще сумеешь вернуть утраченного любимого, очаровав его своей непревзойденной прелестью!» Я горько расхохоталась. С моих глаз спала обманная пелена фальшивого самоуспокоения и наносного, чванливого себялюбия. Вот значит, как все обстоит на самом деле! Так чем же в этом случае, я отличаюсь от корыстных, лживых демиургов, способных на все ради собственного величия? Да оказывается — ничем! Погубить отца ради возможности заполучить хорошенькое, новенькое личика? Поступок, достойный Ринецеи, усыпившей Аолу ради красоты и власти. Путь — ведущий не к служению Свету, а толкающий прямиком во Тьму, к безвозвратному превращению в демона! И внезапно я поняла — что мне нужно сделать. Я вспомнила собственное пророчество, произнесенное под воздействием травы янт. Здесь не было животворящего пламени, в которое следовало бы окунуть «Агриэль Алатору», но зато имелась горячая кровь, кипящая и пульсирующая в моих венах.

Я подняла Нурилон и обрушила его на поверхность хрустального ящичка, скрывающего Морозную иглу. Отец одобрительно улыбнулся, наивно поверив, что я решилась таки последовать его разумному совету. Хрусталь печально запел и рассыпался мириадами крохотных осколков. Магический клинок с мелодичным звоном грянулся об пол. Я подняла покрытое инеем тонкое лезвие, заканчивающееся удобной рукояткой. Клинок оказался неожиданно тяжелым, мгновенно заледенившим сначала кисть, а потом и всю руку до самого локтя, словно я держала не металл, а живой сгусток холода. По манере исполнения Морозная игла ничем не отличалась от «Рануэль Алаторы», сразу становилось понятно, что она создана тем же мастером, к тому же ее жало носило аналогичное клеймо — расколотое пополам солнце.

Я задумчиво покачала дагу в руке… Отец нетерпеливо кивнул, навязчиво показывая глазами на свою щуплую грудь и намекая — не медли, бей. Я улыбнулась проказливо и подмигнула ему, уже предвкушая, какую утонченную свинью я сейчас подложу Великим демиургам, а затем поудобнее перехватила рукоять клинка, взмахнула тонким лезвием и… вонзила его себе точно в сердце.

Каким-то краем сознания, я отметила внезапное появление теплого солнечного света, распоровшего полумрак Храма, заметила разваливающуюся на куски глыбу льда, качающийся под ногами пол и услышала горестный, отчаянный крик отца. Боли я не почувствовала, один только холод — жуткий, пронизывающий, леденящий кровь и перебивающий дыхание. Я пыталась открыть рот и вдохнуть через него, но губы покрылись толстой коркой льда, расползающейся вверх и вниз по телу от торчащей из сердца изящной рукоятки «Агриэль Алаторы». Перед моим мысленным взором промелькнули черные, полные немого укора глаза бабушки Смерти, перекошенное ужасом лицо короля Мора и две хрустальные колонны, отмечающие преддверие Портала смерти. А потом, уже виденные ранее скопления ярких звезд, пульсирующих на роскошном бархате неба, ласково приняли меня в свои родственные объятия, успокаивая и баюкая сладостным напевом о проходящей бренности земного существования…

Так я умерла во второй раз.

Огромный город гудел растревоженным пчелиным роем. Хотя нет, похоже — в десять, в сотню раз громче и сильнее. Узкие улочки, по случаю праздника выметенные и вымытые до блеска, примыкающие к обширной базарной площади и величественному ханскому дворцу, до краев наполнились пестрым людским водоворотом, грозившим захлестнуть, поглотить зазевавшихся путников. Али-Баба, гордо восседающий на невозмутимо перебирающем копытцами ослике, уже давно сорвал себе голос, призывая толпу расступиться и дать ему дорогу. А толку то? Потому что, то же самое, требовательное «поберегись», выкрикивали и полуголые водоносы с запотевшими медными кувшинами, и торговцы всевозможными сладостями, ловко ввинчивающиеся в прожорливую толпу, и шнырявшие тут и сям посыльные, разносившие срочную корреспонденцию. Молчали одни лишь карманники, вовсе не горевшие особым желанием привлекать излишнее внимание к своей опасной, незаметной работе, да охотящиеся за ними стражники, безмолвно и непреклонно раздвигающие зевак своими пудовыми кулаками. Медленно, с грехом пополам, дервишу все же удавалось прокладывать себе путь посреди бурлящего потока беспричинно хохочущих, пританцовывающих, пьющих и беспрестанно что-то жующих человеческих тел. За ним неотступно следовал насупившийся, мрачный словно грозовая туча Огвур, совершенно одуревший от царящей вокруг бестолковой суеты, непреклонно тащивший за руку упирающегося будто упрямый ишак Лансанариэля, с лица которого не сходила детская, очарованная улыбка. Эльф впервые в жизни попал на столь яркий, необычный праздник, и сейчас в полной мере упивался всем разнообразием открывающегося ему, воистину потрясающего зрелища. Для него все оказалось в новинку. И вместительный шатер с поднятым пологом, где давали, судя по всему, уже далеко не первое представление заметно подуставшие, ушлые, бродячие циркачи. Полуобнаженная, смуглая девица, лихо отплясывающая на натянутом между двух столбов канатов, остановилась, засмотрелась на красавца полуэльфа и чуть не сверзлась вниз. Ланс виновато улыбнулся, хлопнув ресницами, но орк настойчиво тянул его вперед, к центру площади. Во второй раз полукровка надолго застыл возле сцены, на которой разыгрывался наивный кукольный спектакль. Зрители, приоткрыв от восхищения рты и вылупив глаза, неотрывно таращились на марионетки. А среди аляповатых, небрежно склеенных из бумаги и тряпок персонажей, полуэльф сразу же опознал серого, кишкообразного дракона, уродливую дюжую девицу с рыжими волосами, вооруженную чем-то вроде вертела, мощного здоровяка-орка и подозрительно женственную фигуру с длинными, пепельными волосами. «Смотри, Огвур, это же мы сами! — уже собирался выкрикнуть донельзя польщенный Ланс. — Комедианты разыгрывают спектакль про нас с тобой! Мы знамениты!» Но тут орк, с недовольным ворчанием так дернул за руку своего не в меру любопытного друга, что тот — едва успев протестующе взвизгнуть, пробкой вылетел из толпы.

Они миновали длинные торговые ряды и наконец-то приблизились к ханскому дворцу. Чем дальше, тем плотнее и нетерпеливее становилось волнующееся море полосатых халатов, затейливо свернутых тюрбанов и скромных женских платков. Над толпой плыл ядреный запах потных тел, щедро сдобренный ароматом амбры и сандалового дерева. Путникам несколько раз весьма болезненно наступили на ноги, неоднократно пихнули локтями под ребра, но Огвур продолжал целенаправленно переть вперед, таща на буксире раскисшего и уставшего от толкотни Ланса. Стражники, по случаю праздника одетые в одинаковые, вишневые кафтаны, растянулись цепочкой, с трудом сдерживая наплыв многосотенной толпы. Прямо над изукрашенными золотыми гвоздями воротами, отделявшими город от резиденции хана Исхагана, колыхался богатый шелковый навес, защищая от палящего зноя устланный коврами помост — с установленными на нем резным троном и хрустальным гробом, прикрытым траурным покровом. На троне, непривычно широком и низком, будто поднос, восседал, подвернув под себя ноги в расшитых жемчугом туфлях, сам правитель рохосских земель. Хан Исхаган оказался высохшим до костяка мужчиной неопределенного возраста, с обвислыми печальными усами и желчным, худым лицом, на котором застыло выражение какого-то отрешенного удивления. В непосредственной близости от трона тяжело переминался с ноги на ногу дородный визирь апоплексического телосложения, обшаривавший шеренгу выстроившихся перед помостом гостей похотливым взором, маленьких, круглых как бусины глазок.

— Будьте осторожны, это и есть главный визирь Бухтияр! — предупреждающе шепнул дервиш, обращаясь к Огвуру. — Первый при дворе распутник и сластолюбец!

Орк ничего не ответил, но предусмотрительно, еще крепче сжал тонкое запястье Ланса, словно защищая друга от неведомой, и безусловно близкой, опасности.

Внезапно наступила полнейшая тишина. Зеленая навозная муха с нахальным жужжанием пролетела над головами людей и неучтиво спикировала на крючковатый выступ ханского носа. Визирь Бухтияр побагровел от подобного бесцеремонного святотатства и торопливо щелкнул пальцами. Развесистое опахало из павлиньих перьев, сонно покачивающееся в руках чернокожего мальчишки, отработанным движением упало вниз и, промахнувшись — шлепнуло повелителя по щеке. Визирь возмущенно ахнул. Муха, как ни в чем не бывало, насмешливо махнула крылышками и умчалась прочь. Хан встрепенулся и безвольно поднял руку, с уныло трепыхающимся в ней белым платком. Народ послушно пал ниц. Басовито взревели медные трубы. Визирь сделал шаг вперед, развернул длинный пергаментный свиток и начал читать противным, каким-то липким голосом:

— Я, великий хан Рахман-ибн-Исхаган, правитель Роха и Осса, милостью богини Аолы ее преданный слуга и наместник на земле, объявляю, что сегодня состоятся очередные воинские соревнования по поводу тридцатой годовщины колдовского проклятия, овладевшего принцессой Будур. Победитель, прошедший через все испытания, получит право коснуться своими губами уст прекрасной принцессы, и если будет на то воля богини, тем самым пробудит ее ото сна. Этот избранный получит принцессы в жены, а в придачу — половину ханства и могучий артефакт, стрелу «Властительница жизней». Да будет так!

Облаченный в начищенные доспехи воин показал толпе поднос, но котором покоилось бесценное золотое древко, оканчивающееся серебряным наконечником с одной стороны и алмазным оперением с другой. Зрители ответили восхищенным ревом. Огвур почувствовал, как выжидательно дрогнули и обреченно затвердели в его руке ранее расслабленные, нежные пальцы Лансанариэля.

— К состязаниям в стрельбе из лука допущены: — продолжал громко читать визирь, — принц Али-Мангут, — стройный юноша вышел из цепочки претендентов и низко поклонился хану. — Тысячник Мамед Беспощадный, — этот оказался плотным и коренастым мужчиной в расцвете лет. — Маг Асдахад Уррагский, — старичок с седой бородой. «В чем только душа держится», — подметил Огвур. — Виконт Грегор Бранзонский, — молодой дворянин из нарронских земель. Кантор-Мореход из Ликерии…

«Явно пират из числа друзей Маллера де Вакса», — проницательно решил орк.

И прочие, и прочие.

— Всего двенадцать человек! — закончил отсчет Бухтияр. — Это все! Пора начи…

— Нет, не все! — дребезжащий голосок старого Али-Бабы неожиданно громко взвился над притихшей толпой. — Я привел воина, чье появление предсказано пророчеством Бальдура!

По площади прокатился недоверчивый вздох недоумения и удивления. С застывшего лица хана мигом сползал маска скуки и отрешенности. Визирь подавился неоконченной фразой и судорожно закашлялся. Ланс одним сильным движением выдернул свои пальцы из руки орка и, ультимативно сжав яркие губы в тонкую, упрямую линию, упруго шагнул к помосту.

Лансанариэль поравнялся с шеренгой претендентов на руку принцессы и скромно пристроился последним в ряду, заметно выигрывая по сравнению со всеми прочими горделивой осанкой, неимоверно тонкой талией и высоким ростом. Хан Исхаган бодро вскочил с трона и уставился на полуэльфа выпученными глазами с сильно расширившимися зрачками. Из толпы зрителей послышались дружные возгласы восхищения. Визирь Бухтияр побледнел, покраснел, схватился за сердце и тяжело осел на руки подхвативших его слуг, видимо, наповал сраженный любовью с первого взгляда. Дервиш Али-Баба довольно ухмыльнулся, прикрываясь рукавом заношенного халата. Ланс обвел волнующуюся толпу спокойным взором зеленых как изумруд очей:

— Да, я эльф! И нечего сейчас по этому поводу панику разводить! Не знаю, как получилось, что я априори подхожу под строки описания из Хроники Бальдура, но я прибыл в ваши края именно для того, чтобы заполучить стрелу, ранее принадлежавшую Храму розы!

— А принцессу? — возмущенно проблеял хан.

— А мне ее надо? — изогнул бровь Ланс. — Как говорится — учи мат часть. В пророчестве же прямо сказано, что я баб на дух не переношу!

По рядам зрителей пронесся глумливый смешок.

— Но рука принцессы! — настойчиво гнул свое тугодум хан.

— Да что я с ней делать то стану? — вспылил и до этого никогда не отличавшийся особым терпением Лансанариэль. — У вас тут что сегодня — распродажа? Не надобно мне ни ручки девичьей, ни ножки, я же не таксидермист. И повторю, если до вас с первого разу не дошло, мне как-то больше мужчины по душе, особенно если они красивые и мускулистые…

— А-а-а, — во время отмер визир Бухтияр, — не отдам красавца принцессе, я за него полтыщи золотых брахатов заплатил! Эльф — мой! Иди же ко мне, свет мой ясный, цветочек мой лазоревый! — он упал на колени и плотоядно шевеля пальцами, пополз к прекрасному полукровке, студенисто потрясая раскормленными телесами.

— Уйди, противный! — возмущенно фыркнул Ланс, брезгливо отодвигаясь от влюбленного толстяка. — Фу, ну ни какой эстетики! Может у тебя булимия? Сразу видно — жрешь как не в себя.

Бухтияр обиженно засопел. Хан вульгарно отвалил покрытую седой щетиной челюсть. Зрители уже почти рыдали от смеха.

— И вообще, звезда — в шоке! — картинно подбоченился Лансанариэль.

— Схватить его! — властно приказал пришедший в себя визирь, приосаниваясь и принимая царственную позу. — И препроводить в мой гарем!

— Щаз, разбежались! — Огвур торопливо выхватил из чехла грозную Симхеллу и вышел к помосту, своими широченными плечами полностью загораживая стройную фигуру любезного дружка. — Ну, подходи, кому жить надоело!

Оба лезвия секиры угрожающе сияли в лучах полуденного солнца. Стражники растерянно переглянулись, не решаясь лезть на рожон. Огвур кровожадно прищурился:

— Хамы, они от рождения невежественны, к тому же, своим невежеством привыкли кичиться. Поэтому, их нужно ставить на место. Причем, желательно без хамства, и с улыбочкой.

— Да как ты смеешь, мужлан! — оскорблено взвыл визирь, потрясая кулаками. — Казнить его, на кол его!

— На кол, говоришь? — глумливо протянул Белый волк, выразительно поигрывая секирой. — Ах ты, старый проктолог-иллюзионист…

В толпе улюлюкали, издевательски показывая на Бухтияра пальцами. По всей видимости, сиятельный визирь никогда не вызывал особой любви или уважения со стороны простого народа.

— Отвергнете эльфа, и принцесса так и останется навсегда спящей! — пророчески выкрикнул дервиш, приподнимаясь в веревочных стременах, и перекрывая шум толпы.

Уяснив смысл последних слов, хан Исхаган поднял ногу, и вышитой туфлей наступил на подол халата визиря, который, астматично хрипя, неуклюже спускался по ступенькам помоста, стремясь добраться до вожделенного красавца. Послышался громкий треск рвущейся ткани.

— Стой, ослушник! — голосом истинного владыки гневно взревел повелитель. — Эльф должен спасти мою дочь!

Парчовое одеяние самонадеянного визиря, посмевшего поставить свое сердечное влечение превыше интересов государства, не выдержало карающего напора ханской туфли и разорвалось вдоль спинного шва, явив взору изнемогающих от хохота горожан увесистый зад, облаченный в розовые, абсолютно прозрачные, кисейные шаровары. Увидев столь пикантное зрелище, Исхаган плюнул в сердцах, и сердито пнул нерадивого слугу под кокетливо обнажившееся седалище. Визирь неустойчиво покачнулся на хлипкой лесенке, потерял равновесие и рыбкой нырнул вниз, с громкими «бух-бух» пересчитав галантерейным шедевром все семь занозистых ступенек.

— Бух-Бухтияр! — экзальтированно взвыла толпа. — Да здравствует наш мудрый хан! Женить эльфа на принцессе немедленно!

— Ну, уж нет, не бывать этому! — неожиданно вскрикнул маг Асдахад Уррагский, находившийся в шеренге всеми позабытых претендентов в женихи. — Я великий волшебник и должен стать новым правителем Рохосса! Трон и принцесса мои!

Он вскинул сухонькую ручку, нараспев прочитал короткое заклинание и на его ладони мгновенно набух огромный огненный шар. Сине-багровый сгусток пламени переливался на морщинистой ладошке старика, распространяя жар и ужас.

На площади началась паника. Шеренга женихов нарушилась, самые сметливые догадливо опустили на четвереньки и юркнули под свисающие до самой земли ковры, устилающие дощатое возвышение. Народ кинулся врассыпную. Впереди всех, побросав щиты и сабли, мчались доблестные стражники, громко завывая от страха. Еще бы! Ночью демоны, днем — маг с огнем в руках… Это оказалось слишком, даже для прочных нервов таких опытных, закаленных в боях воинов. Визирь Бухтяр находился в глубоком обмороке, умудрившись крепко приложиться затылком об последнюю ступеньку лесенки. Сам же великий хан Исхаган, нервно тряся иссохшими губами и громко стуча редкими, гнилыми зубами, робкой мышкой прятался за перевернутым троном. И только гроб принцессы Будур, один-одинешенек, всеми заброшенный и покинутый, все так же возвышался в центре праздничного помоста, пугая траурным отрезом покрывавшего его черного шелка.

Асдахад Уррагский торжествующе расхохотался. Уже предвкушая скорую победу, он легонько подтолкнул огненный шар, посылая его в сторону обреченно скорчившегося хана. Сгусток пламени взвился в голубое небо, своим смертоносным сиянием почти затмевая блеск солнечных лучей, и падающей звездой устремился к земле. Повелитель Рохосса взвыл загнанным зверем, безнадежно прикрывая голову растопыренными пальцами.

Ланс возмущенно взмахнул головой, отбрасывая с глаз копну серебристых волос, одним отточенным движением выхватил свой миниатюрный арбалет из укрепленного за плечом футляра и, почти не целясь, выпустил в огненный шар болт, уже бывший уложенным в желоб на передней части оружейного ложа. Полыхнуло изрядно. Не достигший цели сгусток пламени рассыпался гроздью огненных капель. Огвур восторженно присвистнул, и одобрительно хлопнул ладонью своей правой руки об с готовностью подставленную ладонь меткого стрелка. Маг раздосадовано ругнулся. Он сцепил тощие пальцы в странном жесте и затянул нудную мелодию, спешно выплетая второе заклинание. Ланс иронично хмыкнул. Он вынул из колчана новый болт, в мгновение ока перезарядил арбалет с помощью медного крючка и, прежде чем Асдахад успел что-либо предпринять, выстрелил повторно. Маг шумно повалился навзничь, неподвижно распростершись на спине и крестообразно раскинув руки. Из его переносицы торчало, еще чуть подрагивая, толстое древко тяжелого арбалетного болта.

— Хилый тебе, однако, колдун попался! — выразительно прокомментировал Али-Баба, подъезжая к друзьям на своем неизменном ослике. — Ему сначала нужно было научиться побыстрее заклинания произносить, а уж только потом государственные перевороты затевать!

— Да куда ему! — хвастливо заявил Огвур, демонстративно зачехляя так и не понадобившуюся секиру. — Мой отважный Ланс даже высших демонов с одного выстрела валит, не то, что каких-то там провинциальных чародеев! — и он собственническим жестом обнял зардевшегося от радости полуэльфа за тонкую талию.

— Любовь зла! — притворно опечаленно вздохнул Лансанариэль, кокетливо строя ему глазки. — Полюбишь и орка!

— Нет, ну чем-то недовольным — для разнообразия предлагаются еще и толстые визири! — насмешливо начал ничуть не обидевшийся Огвур, и тут же бурно расхохотался, получив сердитый шлепок ниже пояса.

Красивые женщины редко рождаются умными. А вы разве об этом не знали? Чаще всего слепое провидение, видимо по наитию, все же поступает справедливо, и раздает ценный товар предельно честно. Поштучно — либо ум, либо красоту в одни руки. Как говорится — всем сестрам по серьгам. Так то оно так, если конечно не принимать во внимание ошибочно или преднамеренно отбракованные экземпляры, не получившие ничего. Или наоборот, получившие вместо ожидаемого дара — хороший удар по жадно протянутым рукам, да еще и обидную реплику в качестве бонуса — нечего мол, клешни тянуть к тому, что тебе не предназначается. И на этом все, дорогая — будь здорова, не кашляй. Вот и нечему удивляться, что в итоге из подобных, дефектных девиц, обделенным как умом, так и внешностью, и по сему — вынужденных самостоятельно пробивать дорогу в жизнь, получается фиг знает что. Читали мы о таких случаях слезливые эльфийские фаблио, то бишь драматические притчи-баллады, знаем. Там, к примеру, подробно описано, как одна венценосная, влюбленная псевдоумница сдуру поменяла русалочий хвост на ножки, отдав за сей сомнительный бартер чистейшее меце-сопрано, при этом — совершенно не умея читать-писать. А в наше, просвещенное время, неграмотные жены ой как не в моде. Вторая — решила самонадеянно выпустить собственный бренд и, соревнуясь с королевскими мануфактурами, принялась в бешеном темпе вязать рубашки из крапивы. А знаете, что из этого получилось? Страшнейшая аллергия на самопальный трикотаж, постигшая ее младшего, любимого братца и закончившаяся обрастанием птичьими перьями, которую не смогли излечить даже умнейшие придворные архимаги. Нет, я конечно понимаю, что в балладах подобные несуразицы запросто раздувают до уровня увлекательнейших сказок. Вот и хотелось бы узнать, а что лет этак через двести-триста станут рассказывать про мою сумасбродную особу? Потому что я, похоже, умудрилась перещеголять всех непутевых принцесс разом. Красотой меня судьба от рождения обделила, ума я так и не нажила, зато сомнительных подвигов успела наворотить с лихвой, на целый десяток длиннющих легенд хватит с избытком, и еще останется! Вот такие дела… Но если меня когда-нибудь спросят, жалею ли я обо всем том, что со мной приключилось, то я лишь недоуменно пожму плечами и засомневаюсь, как же все-таки ответить нужно — честно или вежливо?

Всем доподлинно известно — если душа безудержно рвется к свободе и справедливости, то она обычно очень легко покидает бренную физическую оболочку. Чаще всего так и происходит, но увы, не у тех — кто состоит в близком, кровном родстве с самой королевой Смертью. И поэтому, открыв глаза, я сразу же вспомнила известную фразу, вычитанную в одной старинной франкской книге, гласившую «де жавю», что значило — «все повторяется». Вот все и повторилось. Моей жизни, видимо, так и суждено развиваться по спирали, резко переходящей в головокружительный штопор. Безобразное однообразие многообразного своеобразия наблюдались воочию — та же самая черно-белая комната и уютная кровать с многоярусным балдахином. Даже драное покрывало на ложе поменять не потрудились. Тяжеленный бабушкин кот нахально устроился у меня на груди и насмешливо щурит круглые глазищи. Я, как и в прошлый раз, совершенно раздета и заботливо укрыта до самого носа, а моя одежда и оружие аккуратной стопочкой сложены на низеньком креслице. Давно знакомые чертоги Смерти, уже традиционно ставшие отправным пунктом для самых запутанных приключений. Короче, картина маслом — добро пожаловать домой, Сумасшедшая принцесса!

Хотя нет, на этот раз в знакомом до боли пейзаже присутствовало одно, сразу же бросившееся в глаза отличие — на расшитом шелком покрывале небрежно валялся свернутый пополам листок бумаги. Я протянула голую руку и развернула записку. Емкое, лаконичное, справедливое слово: «Бестолочь», а внизу, вместо подписи, красовалось стилизованное изображение черепа с оскаленными зубами. Недаром краткость всегда считалась родной сестрой истинного таланта. Вобщем то, все итак ясно — каким же еще словом можно назвать непонятливую внучку, в очередной раз умудрившуюся наскрести неприятностей на свой, оказавшийся неожиданно прочным, хребет!

Я язвительно расхохоталась, скомкала записку и с комментарием: «Спасибо, бабуля!» со всего маху запулила ее в угол комнаты. Откормленный кот проводил бумажку завороженным взором по-охотничьи прищуренных глаз, не выдержал, и резко скакнул следом. Я невольно пожалела заскучавшую животину, по всем видимости, тяготившуюся вынужденным бездельем. Похоже, извините за каламбур, во владениях смерти даже банальные мыши, и те не прижились. Я села на постели, с удивлением ощущая некоторую слабость, головокружение и неприятный дискомфорт в желудочно-кишечном тракте. Утешила себя мыслью, что для только что ожившего трупчика это вполне нормальное состояние, и принялась одеваться. Неторопливо натянула штаны, сапоги и только накинула на голову легкую, батистовую рубашку, как дверная ручка неожиданно пришла в движение, и резная дубовая створка растворилась с легким скрипом.

— Нет, сестры, вы только полюбуйтесь на эту живучую тварь! — прозвучал возмущенный женский голос с порога.

Мне очень хотелось поближе рассмотреть невежливую гостью, но моя голова как назло, накрепко застряла в узком вороте рубашки.

— А ты разве ожидала от нее чего-то другого? — насмешливо вопросил кто-то на тон жестче.

— Вот вам наглядный пример того, как несовершенна наша система образования! — наставительно провозгласила третья, так же не видимая мне собеседница. — Исходя из ее эротической истории с принцем демонов, я пришла к выводу, что нашей принцессе куда больше пригодились бы уроки Кама-сутры, чем дурацкое умение махать мечом!

Я с треском рванула рубашку вниз, в лохмотья раздирая воротник. На пороге комнаты стояла уже знакомая мне четверка демиургов, только теперь я видела их гораздо отчетливее. Дамы непринужденно вплыли в комнату и удобно расположились в креслицах, предусмотрительно расставленных перед моей постелью. Ситуация начинала сильно смахивать на некую ускоренную пародию на судебный процесс. Четыре невозмутимых судьи, и я — обвиняемая. Причем, как и положено подсудимому — растерянная, взлохмаченная и полуодетая.

— Ну и…? — требовательно заявила я. — Надеюсь, хоть какой-нибудь завалящий адвокатик-практикант мне полагается?

Одна из судий — неопрятная, расплывшаяся старуха, замотанная в тряпки неопределенного фасона и цвета, желчно усмехнулась, показав плохие зубы. Ее лицо, изборожденное глубокими морщинами, производило на редкость отталкивающее впечатление:

— А ведь мы тебя предупреждали, дорогая! — сварливо проскрипела она. — Ты могла бы выбрать себе любого мужчину и любое королевство. Даже — красавца Астора!

— Не приукрашивай, сестра Тьма! — возмутилась другая дама, толстая как бочка блондинка. — Принц демонов может казаться привлекательным лишь тебе, но отнюдь не эльфийской принцессе!

— Не бывает некрасивых мужчин! — по военному лаконично отчеканила третья сестра, шестирукая женщина-змея. — Бывает мало цветов и игристого вина!

Блондинка Свет пренебрежительно покривилась:

— Ох уж мне этот твой казарменный юмор!

Я обалдело крутила головой, слушая склочную перебранку демиургов.

— А уж как он тебя любит! — экзальтированно закатила выцветшие глазки Свет. — Даже не взирая на твое уродство, он готов целовать тебя везде, даже туда, куда никто еще не целовал…, — она скабрезно хихикнула.

— Это куда еще? В меч что ли? — шокировано буркнула я. Вот уж не ожидала, что они начнут так фамильярно обсуждать мою интимную жизнь.

Свет визгливо расхохоталась.

— Дура! Отвадила от себя второго мужика! Ну и чего ты этим добилась?

Я криво усмехнулась. Не совали бы эти старые девы любопытные носы не в свое дело! Жаль, забыла обидное словечко, которым называют любителей подглядывать за чужими любовными утехами, а то бы я им сейчас так припечатала!

Голос Оружейницы грохотнул сталью:

— А вот я ее понимаю! Зачем нужны мужчины, если в мире существуют клиники!

«Ага! — мысленно возликовала я. — Наблюдается разброд и шатание. Кажется, нас уж двое против троих!»

— Хватит! — самая страшная и старая из демиургов звучно стукнула ладонью по подлокотнику кресла. — Шутки шутками, но принцесса совершенно вышла из-под контроля. Что предлагаете, сестры?

— Стойте, — возмутилась я. — Я же вам помогла! Устранила Ледяного бога…

— Ша! — приструнила меня Хаос. — Тебя не спрашивали. Ты сама сейчас угроза, пострашнее Тварей холода!

Я потрясенно расширила глаза.

— Так ты еще не поняла, что с тобой произошло? — не поверила Свет.

Я отрицательно помотала растрепанной головой.

— Ты прошла Колодец пустоты, третье испытание, делающее человека — богом! — снисходительно пояснила Тьма. — Поэтому ты начала видеть наш истинный облик, поэтому тебе подчинился кулон Оружейницы. А кроме всего прочего, ты обрела вторую дагу из пяти!

— Да заберите вы ваши артефакты, от них одни неприятности! — возмутилась я. — Мне они ни к чему. Я бы сейчас все отдала, лишь бы вернуть Астора!

— Ой, — умилилась Свет. — Сестрицы, давайте ей поможем, она наконец-то поняла что любовь — превыше всего в мире!

— Цыц, курица сентиментальная! — командно прикрикнула на сестру Хаос. — Еще мне только любви ихней не хватает до кучи, итак проблем выше крыши! Забрать у тебя артефакты мы, увы, не можем, — это она уже мне. — Они сами выбирают себе хозяев и возвращаются к ним при любом раскладе сил. От Ледяного бога, ты нас конечно избавила, но при этом существенно нарушила течение жизни всех близких тебе людей. Ты стала слишком сильной. Ой, чую, ты теперь представляешь для нас угрозу почище Детей стужи и дурных демонов. В наши намерения совсем не входит делиться властью с какой-то там девчонкой, пусть и ставшей богом!

— Так чего проще, — вполне серьезно предложила я. — Убейте меня и дело с концом!

Хаос посмотрела на меня как на идиотку:

— Убить бога? — она заржала грубо и вульгарно. — Вряд ли это возможно в принципе! И боюсь, что это может привести к новым, еще более непредсказуемым последствиям.

Тьма чопорно поджала губы, разглядывая меня неодобрительно и брезгливо.

— Сестрица, а когда мы скажем ей о…? — встряла Свет.

Хаос недовольно махнула граблеобразной рукой:

— Не до этого пока. Время покажет, что к чему. Ума не приложу, что нам теперь делать еще и с этой, совершенно непредвиденной проблемой!

Я навострила уши, пытаясь понять — о чем это она. Хотя, надо признаться, вторая беседа с демиургами стала для меня такой же малоинформационной, как и первая.

— Если проблему можно решить, то нет повода для тревог. А если нельзя разрешить — то и тревожиться бессмысленно, — наставительно произнесла Оружейница.

Тьма одобрительно хмыкнула. Хаос скептично покачала головой:

— Некоторые проблемы имеют свойство расти! — она сделала непонятный жест руками в области своего живота. Сестры захихикали, а я — опять ничегошеньки не поняла:

— Это вы о чем?

— Ох, Ульрика, — снисходительно вздохнула Хаос. — Я рядом с тобой, себя обычно такой умной чувствую!

Я сжала зубы, стараясь сдержаться и не вспылить. Интуиция мне подсказывала, что хитрые демиурги просто пользуются какими-то знаниями, о которых я пока еще не имею ни малейшего представления, и кроме этого, пытаются с помощью напускной небрежности скрыть владеющую ими растерянность и даже страх. Но вот чего и почему они боятся?

— А может, вы меня просто отпустите, и все мы все спокойно пойдем своей дорогой? — осмелилась предложить я.

Тьма выразительно покрутила пальцем у виска.

«Так, — поняла я. — И тут мне светит облом. Впрочем, не привыкать уже. Облом, как много в этом звуке для сердца женского слилось…»

— Не можем мы тебя отпустить, девочка, — почти извиняясь, призналась миролюбивая Оружейница. — Ткань бытия вокруг тебя слишком не стабильна, ты играючи прорываешь ее насквозь и легко перекраиваешь под свои идеи. Пока ты на свободе, мы вполне обоснованно опасаемся не только за свои полномочия, но и за свою жизнь!

— Запрем ее в чертоге Смерти! — предложила Хаос.

— Я за! — поддержала сестру подпевала Свет.

— И я! — откликнулась немногословная Тьма.

Оружейница немного поколебалась, но вскоре тоже утвердительно кивнула головой.

— А я — нет! — возмущенно вякнула я.

Демиурги умиленно заулыбались:

— Девочка глупенькая, это для твоей же пользы! — начала оправдываться Оружейница. — Позднее ты все уразумеешь и даже скажешь нам спасибо. Твое здоровье сейчас таково, что в ближайшее время ты нуждаешься в отдыхе, положительных эмоциях и полноценном питании. А отпусти мы тебя на волю, как ты тут же опять начнешь скакать с мечами, поднимать тяжести и проделывать всякие, еще более неразумные вещи.

— Да ты пойми, это же не на долго, — утешила меня ханжа Свет.

— И на сколько же? — осторожно поинтересовалась я.

— Ну, — начала загибать кривые пальцы Хаос, — думаю — месяцев на девять!

— На сколько, на сколько? — потрясенно взвыла я. — Вы что, с ума сошли? Да за такую прорву времени, только гоблин знает, сколько всякого приключиться может!

— Вот именно! — наставительно провозгласила Хаос, поднимаясь с кресла. — Так что заруби себе на носу, дорогая принцесса, — она угрожающе помахала кистью с разбухшими от артрита суставами перед моим вытянувшимся от разочарования лицом, — мы хотим как лучше. Заботимся о тебе. Предупреждаю, ослушаешься нас — тебе же хуже будет. Так что считай, будто ты находишься на принудительном лечении в санатории!

Она вежливо пропустила сестер вперед, вышла из комнаты и захлопнула за собой дверь. Ключ повернулся в замке с негромким скрежетом, напомнившем мне звук захлопывающейся крышки гроба. Я в растерянности стояла около кровати, недоуменно хлопая ресницами.

— Они это серьезно? — недоверчиво произнесла я вслух, задавая скорее риторический вопрос. — Но ведь у меня итак никогда ничего значимого в жизни не было, кроме свободы. И кто же дал им право лишать меня моей личной, персональной свободы?

Толстый кот бочком выбрался из-под шкафа, сел на упитанный зад, и сожалеюще развел лапы, намекая — теперь уже ничего не поделаешь, смирись, принцесса.

— А-а-а, — скандально заголосила я, бросаясь к запертой двери и исступленно молотя кулаками в крепкую створку, — откройте, падлы!

За дверью царила могильная тишина.

— Бабушка, помоги! — жалобно позвала я. Но мне никто не ответил.

Я тихонько сползла вниз по гладкой, лакированной доске, упрямо сжимая трясущиеся губы и пытаясь не разрыдаться в голос. С ума сойти можно — они меня наказали как непослушное дитя, отлучили от жизни, лицемерно мотивируя тем, что делают это для моей же пользы. Они меня заперли, это же просто произвол какой-то!

Страницы: «« ... 678910111213 »»

Читать бесплатно другие книги:

События предыдущих томов настолько усложнили ситуацию во «Вселенной неудачников», что настало время ...
Бывший журналист Алекс, знакомый нам по первой книги из цикла «Вселенная неудачников» продолжает сво...
Четвертый и последний роман в Сумеречной саги американской писательницы Стефани Майер. Книга как бы ...
Новолуние романтическое фэнтези от знаменитой американской писательницы Стефани Майер. Книга являетс...
Книга «Год крысы. Видунья» это первая из двух книг в серии «Год крысы» известной белорусской писател...
Книга «Год крысы. Путница» завершает дилогию «Год крысы» одного из лучших авторов юмористического фэ...