Зов пустоты
– Он часто пропускает занятия?
– За последний год он еще ничего не пропускал.
Марк и Лудивина переглянулись: они думали об одном и том же.
В глубине души оба были уверены, что узнали имя террориста номер два.
Студенты бродили по коридорам университета, не сводя глаз со своих телефонов, словно те были частью их самих. Но ведь так и есть на самом деле, вдруг осознала Лудивина. Это коммуникационный аппендикс. Все, что нельзя сказать в лицо, можно легко и быстро сообщить через социальные сети. Лайки, комментарии, репосты, фотографии – все эти многочисленные повседневные ритуалы составляли язык параллельной реальности. Лудивина задумалась о том, сколько студентов на самом деле предпочитает свою интернет-жизнь реальности, плоти, настоящим чувствам.
– Не будем пороть горячку. Давай для начала проверим, вдруг у него бабушка заболела, и он сейчас у нее, где-нибудь в глуши, – перебил ее размышления Марк.
– Согласись, что такое совпадение по времени вряд ли случайно.
– Соглашусь. Мы разузнаем о нем все, что сможем. Мне он кажется очень и очень подозрительным.
– Давай подведем итоги. Фиссум вербует людей, промывает им мозги, а когда понимает, что их уже не сбить с верного пути, отдаляет их от себя. Таков был первоначальный план, и он уже какое-то время придерживался его, когда вы на него вышли. Потом, пять месяцев назад, все ускорилось: Фиссум познакомился с Лораном Браком, и тот стал посредником. Брак – человек, за которым вы не следили, потому что ни в чем его не подозревали. В то же время Фиссум встретил Антони Бриссона, у которого было совсем плохо с головой, и решил сделать его своим карманным головорезом. Возможно, Бриссона привели к имаму, когда тот сорвался, метался между духовностью и желанием смерти. Имам указал ему путь, подыскал для него роль. Бриссон стал его чистильщиком. Два месяца назад Фиссум хотел отыскать кого-то и попытался нанять для этого хорошего сыщика. Удалось ли ему отыскать того человека? Возможно, да: возможно, именно его труп нашли в саду у Бриссона. Затем мы выходим на финишную прямую: пора сжигать мосты. Фиссум велел убить Брака – тот выполнил свою задачу, какой бы она ни была, – а затем принес себя в жертву идее, пошел на смерть, чтобы ничего не выдать нам в случае, если бы мы до него добрались.
– Да. Возможно, мы обнаружили двух членов ячейки. Абель Фремон и Муса Бакрани, два человека, которых Фиссум превратил в радикальных исламистов, которые затем притворились, что придерживаются более спокойных взглядов, а теперь сгинули черт знает куда.
– У тебя есть другие источники? Есть на кого еще надавить?
– Мы с тобой всех опросили, – ответил Марк и лишь затем отреагировал на тон Лудивины. – Думаешь, я себе слишком многое позволяю?
– Я все понимаю про обстоятельства и ставки. Но… Ты им всем угрожал – и Селиму в кебабной, и Ишаму, твоему главному источнику, и даже торговцу из Обервилье. Ты не думаешь, что тем самым подливаешь масла в огонь, что лишь подтверждаешь стереотипы, которыми они оперируют, вербуя себе новую паству?
– Мы работаем в спешке, чем-то приходится жертвовать. Поверь, если бы у меня был иной, но столь же эффективный метод работы, я бы использовал его. Но у нас нет возможности спокойно все обсудить с ними за чашкой чая.
– Но ведь ты мог бы поговорить с ними по-арабски, возможно, это хоть немного расположило бы их к тебе…
– Зачем? Чтобы они поняли, что я не расист? Чтобы решили, что я одержим мусульманами? Это моя работа, Лудивина. Я преследую исламских фундаменталистов. Не фашистов в гитлеровской Германии. Не партизан из Красных бригад. Не марионеток из Еврейской бригады или других экстремистских движений. Нет! Моя задача состоит исключительно в том, чтобы ловить исламистов, желающих убивать во имя Аллаха. Я не виноват в том, что мусульмане сами перевирают суры Корана и оправдывают ими свои бесчинства. Если через двадцать лет террористы, которыми кишит наша страна, станут убивать во имя Будды, я буду бороться с революционерами-буддистами, и плевать, если они решат, будто я расист или подумают, что я мог бы обращаться с ними повежливее. Вопрос не в этом, и да, я действительно не всегда с ними нежен, но для меня важен результат. Я не стану начинать каждый разговор с оправданий и заявлений о том, что я десять лет прожил с мусульманкой, принял мусульманскую культуру, до сих пор люблю ее и восхищаюсь ею! Это было бы нелепо…
Лудивина не настаивала. Она понимала, какой выбор стоит перед Марком, хотя и не во всем была с ним согласна. Ни один связанный с религией вопрос нельзя решить в два счета. К вопросу об исламе во Франции трудно найти правильный подход – учитывая и значительное мусульманское население в стране, и ее колониальную историю, и интеграцию, с которой сама Франция справилась из рук вон плохо, и пропасть, отделившую последнее поколение французских мусульман от их родных стран, лишившую их всяких ориентиров, всякой веры в себя. Кто они – французы, поскольку родились и выросли именно здесь? Или представители стран, из которых приехали их родители, – несмотря на то, что сами они всю жизнь прожили во Франции? Какую родину им следует выбирать – ту, где их не воспринимают как обычных людей, или ту, о которой они знают лишь по традициям и культуре? Сколько молодых людей сегодня задают себе эти вопросы? Подобная оторванность от корней способствует тому, что человек определяет свою идентичность именно по религиозной принадлежности. Он не чувствует себя полноправным гражданином той или иной страны – зато везде, где бы он ни оказался, его считают мусульманином. Прежде всего мусульманином. Это острая, сложная тема, в связи с которой у всякого не-мусульманина прежде всего возникает желание извиниться, много раз повторить, что ему интересна эта культура, что он исполнен к ней уважения, и лишь затем перейти к сути вопроса, осмелиться на критику. Не-мусульманину приходится постоянно осторожничать, иначе его сочтут нетолерантным, расистом. В ходе расследования, особенно если нужно действовать быстро, подобная ситуация всегда представляет собой большую проблему.
Исламские террористы лезут в эту брешь, расширяют ее с каждым терактом, роют яму, в которую в конце концов должен рухнуть весь мир. Это хорошо продуманный план: после каждого теракта все больше и больше чуть менее тонко чувствующих умов тычет в ислам пальцами, объединяется в группы, противопоставляющие друг другу две части общества. В результате мусульмане чувствуют себя все более и более изолированными, порицаемыми, все менее и менее свободными в рамках собственной веры. Подчас это приводит к исходу – или к священной войне. Вот он, план исламистов. В глубине души они знают, что никогда не выиграют войну в Ираке или в Сирии, что территории, подвластные ИГИЛ, рано или поздно придется оставить: но если все мировые государства начнут рвать друг друга на части, то умма вновь сплотится, обретет мудрое руководство, вооружится и установит халифат более или менее во всем мире.
Каждый несет ответственность. И мусульмане, которым нужно порвать с экстремизмом, исходящим от их религии, и все остальные жители Земли, которым нужно научиться уважать ислам, при условии, что тот, в свою очередь, станет уважительно относиться ко всем прочим религиям мира.
«Прекрасная утопия, чудная мечта о гармоничной жизни…» – с горькой иронией подумала Лудивина.
Она вдруг заметила, что Марк говорит по телефону. Он резко оборвал разговор и схватил ее за руку. Сжал ее. Слишком сильно.
Его зрачки блестели в свете неоновых ламп.
– Мы нашли главного, – очень тихо сказал он.
55
Конференц-зал здания ГУВБ в Леваллуа был как две капли воды похож на любой другой конференц-зал любого учреждения по соседству: длинный стол, экраны на стенах, холодный свет, полное отсутствие украшений.
Лудивина села рядом с Марком, напротив двух мужчин в брюках и рубашках, выглядевших так, словно они не спали уже дня три.
– Мы действовали следующим образом, – сразу же начал объяснять первый мужчина. – Нанесли на карту все точки, в которых засекали телефон Антони Бриссона. Его геолокация в хронологической последовательности.
Второй мужчина включил свой компьютер, и на экранах в зале появилась картинка. Программа демонстрировала карту Парижа и окрестностей во все более детальном масштабе, пока на экране наконец не остался только запад парижского региона. На экране стали появляться красные точки со стрелочками, указывающими перемещения, в углу мигали даты, часы и минуты.
– Вы видите, что большую часть времени он проводит в одном и том же довольно ограниченном районе, – продолжил первый агент, – у себя дома или у клиентов, которых ему удалось найти. Нас же интересовали отклонения от курса: случаи, когда он выезжал, обычно ненадолго, куда-либо за пределы своей зоны комфорта. Мы обнаружили несколько таких отклонений. Мы провели расследование и отбраковали большинство. Но одно отклонение показалось нам важным.
В этот момент черточки на экране соединили дом Бриссона с какой-то точкой в Париже. Красная точка пульсировала на месте примерно час, если судить по тайм-коду, после чего стрелочки повели Бриссона обратно домой.
– Он ездил на вокзал Сен-Лазар. Ну и что такого, скажете вы. Но, внимательно изучив распечатку его звонков, мы обнаружили, что в полдень того же дня, за шесть часов до поездки, он ответил на звонок с телефонного номера, привязанного к предоплаченной карточке, по которой был сделан, собственно, только этот самый звонок. Звонили откуда-то из района канала Сен-Мартен, в Париже.
При этих словах четверо следователей обменялись многозначительными взглядами. Таких совпадений не бывает. На подобные предосторожности мог пойти только явный параноик… или террорист.
– Мы с Луи раздобыли все записи с камер наблюдения на вокзале Сен-Лазар за тот день, когда там побывал Антони Бриссон. Железнодорожники хранят видеозаписи в течение двух недель: нам повезло, что мы так быстро ими заинтересовались, еще пара дней, и мы бы остались ни с чем. Мы просмотрели записи и нашли его.
– Он с кем-то встречался? – спросил Марк.
Компьютерщик кивнул, едва не лопаясь от гордости.
– Вот он, сходит со своего поезда.
На экранах появилось цветное изображение в хорошем разрешении. Плотная толпа заполнила платформы и недавно отремонтированный вестибюль вокзала Сен-Лазар. Картинка застыла, курсор мышки указал на худощавую фигуру.
Лудивина тут же узнала его. У нее бешено заколотилось сердце. Она сжала кулаки.
Включилась новая запись, сделанная в другой части вокзала, ближе к трехэтажному торговому центру по другую сторону от гигантского центрального вестибюля. На экране вновь появился Антони Бриссон: его выдал курсор мышки. Он шел в толпе, вертя головой по сторонам, словно кого-то искал, пока какой-то человек не подошел к нему и не повел к эскалатору, а от него прямо к витринам одного из магазинов торгового центра. На экране сменились изображения с трех камер, снятые под разным углом: одна из записей была сделана издалека, так что на ней вообще ничего нельзя было разобрать. Ни на одной из записей не было видно, как выглядит собеседник Бриссона: воротник пальто у него был поднят, кепка надвинута на голову, чтобы скрыть верхнюю часть лица.
– Не ищите, ничего лучше все равно не найдете. Рост примерно метр восемьдесят, вес около семидесяти килограммов. Европеец, магребинец или, возможно, азиат. Они простояли там меньше двенадцати минут и разошлись. Бриссон поехал домой на поезде, второй мужчина вышел на улицу, где мы потеряли его след. Но это он, руководитель ячейки.
– Почему вы решили, что это руководитель? – громко спросила Лудивина.
– Антони Бриссон приехал только для встречи с ним и сразу после этого убил Абдельмалека Фиссума. Последний не сопротивлялся – возможно, потому, что Бриссон передал ему инструкции с самого верха. Бриссон выполнял приказ, иначе он никогда в жизни не покусился бы на жизнь имама-ваххабита. Кроме того, ваше похищение – затея рискованная, даже отчаянная. Похоже на задание: последнее, самоубийственное нападение. Кто обладал подобным влиянием на незаурядную личность вроде серийного убийцы Антони Бриссона? Тот, кто стоит на самом верху ячейки. Тот, кто руководит, командует, кто провозгласил себя вестником, несущим своим моджахедам слово Господа. Тот, кто может потребовать, чтобы вы пожертвовали собой, и кому вы беспрекословно подчинитесь.
Лудивина кивнула. Эти рассуждения показались ей вполне разумными.
– К тому же этот человек – мастер своего дела. Он ни на миг не забывает о камерах наблюдения, он явно заранее запомнил их расположение. Ни одного лишнего движения: он ничего не касается, не оставляет следов; мы попытались проследить за ним до прибытия на вокзал или после того, как он вышел оттуда, но ничего не нашли. Он идет через мертвые зоны, выбирает пути, на которых вообще нет камер, а в сумке у него на плече – я в этом уверен – лежит запасной комплект одежды, чтобы его не сумели опознать. Профессионалов подобного уровня почти не встретишь, даже у нас. Он прошел качественное обучение. Бывший сотрудник иракской разведки, вроде тех, кем кишит ИГИЛ? Возможно. В любом случае он иностранец или, по крайней мере, очень давно уехал отсюда в тренировочный лагерь. Это лидер. Это НТ.
– НТ? – переспросила Лудивина.
– Нулевой террорист. В случае эпидемии медики выявляют нулевого пациента, с которого все началось. НТ – источник нашей проблемы. Устранив НТ, мы устраним корень зла. После этого нам проще будет найти тех, кого он заразил, – членов его ячейки.
Марк кивнул:
– Это он. Этот безумец. Качество вроде сносное, может, используем алгоритм симуляции разрешения, чтобы сделать снимок?
– У нас нет ни единого годного угла съемки, чтобы увеличить снимок. Он все время прячется! И все время держит в тени лицо – ту часть, которую можно было бы рассмотреть между воротником пальто и кепкой. Ничего не выйдет.
– И нам не поможет ни одна программа распознавания лиц?
– Нет. Извините.
– Все равно вы немало сделали. Молодцы, ребята!
– Мы примерно представляем себе, как он выглядит со спины, – подытожила Лудивина, – и знаем, что он прошел обучение в лучших тренировочных лагерях. Возможно, он раньше работал в разведке. У вас хорошие отношения с коллегами в странах Персидского залива?
Марк догадался, к чему клонит Лудивина.
– Мы передадим данные в ГУВНБ, – сказал он, – но не стоит обольщаться, никто не сумеет опознать его по нескольким снимкам со спины, а спецслужбы наших «союзников» в странах Залива редко выдают нам своих бывших сотрудников. Хотя, конечно, попробовать стоит.
– Я отправлю данные в ДБО, – заявил первый компьютерщик, – у них есть связи на местах.
Марк встал:
– Лудивина, я вернусь и продолжу следить за допросом всех подозреваемых, которых мы взяли: у ключевых фигур в нашем деле сегодня последний день задержания. Если они что-то знают, то должны сегодня же признаться. Вы с командой знаете дело Лорана Брака лучше, чем мы: я бы хотел, чтобы вы продолжили работу над ним. Узнайте, какую роль он играл, в чем конкретно посредничал, почему убийца сделал все, чтобы сбить нас и отправить по ложному следу, на поиски наркотиков. Можешь этим заняться? Конечно, я не собирался тебе приказывать…
Лудивина криво усмехнулась и бросила на него многозначительный взгляд:
– Приказывай мне, пока можешь.
Она возвращалась домой. В парижский ОР.
В свое убежище.
56
Каждый предмет в кабинете был кирпичиком поддержки в стене, на которую опиралась Лудивина. И кружка «Нью-йоркские гиганты» – память об Алексисе, и книги по криминалистике, и ароматическая свеча с запахом янтаря, и даже коллекция игрушек из киндер-сюрприза, выстроившаяся на полках у нее за спиной. Все эти вещи успокаивали Лудивину, и потому сейчас они были для нее особенно важны. Она довольно быстро оправлялась после похищения – но понимала, что отчасти ее поддерживал адреналин ежедневной работы. Как только первичное расследование закончится, дни вновь станут привычно тягучими, и у нее появится время на размышления. В этот момент ей понадобится помощь. Психолог? Нет, ей не слишком хотелось к нему обращаться. Может, просто поговорить с Сеньоном… Или снова поехать в горы, к Микелису и его семье, в их тайную обитель, где нет места людскому безумию.
Вернувшись в ОР в тот день, Лудивина столкнулась с худшим: коллеги бросали на нее кто печальные, кто гордые, кто смущенные, а кто сострадательные взгляды. Все старались поддержать ее – кто словом, кто жестом, советом, предложением, но это внимание не помогало Лудивине, а, наоборот, вновь наполняло ее ужасом, разбивало ее броню. В конце концов она сухо отмахнулась от окруживших ее жандармов, почувствовала, что ей срочно нужно побыть одной, перевести дух, отогнать подступившие слезы. Успокоившись и снова ощутив уверенность в себе, она обсудила текущие вопросы с коллегами и полковником Жианом. Затем они с Сеньоном и Гильемом вернулись к себе в кабинет для мозгового штурма. Работа, только работа. Они распечатали фотографии Абеля Фремона и Мусы Бакрани на листах формата А3 и прикрепили их к стене. Фотографии смотрели на них холодными, а в случае с Абелем еще и пустыми, глазами: этот взгляд было трудно стерпеть, и жандармам казалось, что им ни за что в жизни не удастся образумить этих людей.
Когда они дошли до обсуждения вероятной роли человека, чей труп обнаружили в саду Антони Бриссона, Лудивина позвонила капитану Форно в ИКРНЖ:
– Капитан, нам нужен ваш ясный ум.
– Неужели мрак, в который вы погрузились, столь беспросветен?
– Все зависит от того, на что вы способны. У нас есть неопознанный труп, его ДНК не внесена в базы данных, часть кожи и плоти разъело известью. Несколько лицевых костей сломано. Нам нужно узнать имя этого человека.
– Что ж… Я уже говорил вам, что на основе ДНК биологический отдел может сделать выводы о базовых приметах этого человека: цвет кожи, глаз, цвет и фактура волос, пол. Если поработать чуть дольше, мы сможем примерно оценить форму носа, подбородка, ушей.
– И больше ничего?
– Насколько это срочно?
– Очень срочно.
– У меня будет доступ к телу?
– Я получу разрешение судьи.
– В таком случае я заберу голову и сварю ее в бульоне.
Лудивина тут же вспомнила жуткую процедуру, которую всеми силами старалась стереть из памяти. Уголовные антропологи отделяли голову от неопознанного трупа и варили ее в огромной скороварке, пока вся плоть не отставала от костей и не вываривалась из черепа. Чтобы запах смерти не заполнил весь отдел, в скороварку обычно добавляли бульонные кубики. Лудивина узнала об этом методе, приехав в лабораторию с одним судьей: тот удивился, почуяв в коридорах приятный запах. Шутник-судмедэксперт предложил судье заглянуть в кастрюлю и оценить почти готовое блюдо. Бедный судья бежал в туалет быстрее, чем голодный гепард бежит за добычей.
– Насколько это будет эффективно? – дрогнувшим голосом спросила Лудивина.
– Когда череп очистится, я отправлю его в сканер, вроде большой микроволновки, и запущу сложную программу, которая анализирует все точки соединения мышц с костями, изношенность костей, и так далее. Это позволит составить более или менее точное представление о том, как человек выглядел при жизни. На основе результатов мы составим 3D-модель его лица.
– Достоверную?
– Скорее да. Мы не слишком зацикливаемся на мелких деталях. Мы пришли к выводу о том, что очень точный портрет дает меньше откликов, а вот примерный портрет, наоборот, работает куда лучше: он вызывает у людей какие-то воспоминания, они начинают думать, и, если они и правда были знакомы с человеком, то в конце концов узнают его.
– Наш труп били чем-то тяжелым прямо в лицо.
– Ничего страшного, если понадобится, мы соберем пазл. Я все же озадачу еще и биологический отдел, пусть они изучат ДНК и дадут нам дополнительную информацию. Тогда мы составим для вам серию портретов с разными вариантами черт лица. Дайте нам неделю, максимум десять дней, с момента, когда мы получим тело.
Она повесила трубку со странным чувством, вроде того, что испытала, когда настояла на эксгумации двух тел, а затем узнала, что их половые тракты ждут своего часа где-то в хранилище. Может, она слишком торопится? Неужели и правда стоит и дальше уродовать этого несчастного? Может, его уже пора оставить в покое? Предать земле?
«Но под каким именем? Не лучше ли пожертвовать частью земной оболочки ради того, чтобы вернуть телу имя?»
Лудивина взяла телефон и набрала номер судьи.
Судья дал согласие. Повесив трубку, Лудивина потерла ладонями щеки, повторяя себе, что она все сделала правильно. Затем она вернулась к тому, чем ее группа должна была заниматься в первую очередь. Отметив, что Гильем и Сеньон, каждый в своем углу, вяло возятся с бумагами, она хлопнула в ладоши:
– До сих пор мы считали, что Лоран Брак играл роль посредника между Фиссумом и его бывшими последователями, – напомнила она. – Но, возможно, он делал что-то еще. Что еще имам мог ему доверить?
– Забрать оружие? – предположил Сеньон.
– Да, или смастерить взрывчатку, – добавил Гильем.
– Судя по его образованию, он в таких делах не разбирался.
– Сегодня все образование идет через интернет, а у Брака, судя по всему, руки росли из нужного места. Белоручкой он точно не был.
Лудивина соединила кончики пальцев обеих рук: получилась клетка. Клетка для мыслей.
– Во время обыска у него дома находили чеки на необычные товары? – спросила она. – Особенно в больших количествах?
– Мы не обыскивали его дом, – ответил Гильем.
– Ты шутишь?
– Нет! Мы были у него, но, если ты помнишь, решили не настраивать против нас вдову. Мы посмотрели по верхам – компьютер, бумаги, – но нигде не рылись. Не помню, чтобы мы находили там какие-то счета, но мы могли их не обнаружить, особенно если они были среди вещей жены.
Лудивина выдохнула. Тогда она приняла поспешное решение. И волки сыты, и овцы целы… насколько верно она поступила, сделав выбор в пользу возможных откровений вдовы и не проведя полный обыск?
– Все равно сейчас никакой обыск нам уже не поможет, – вмешался Сеньон. – Если даже Брак что-то прятал, вдова наверняка от всего избавилась. И потом, вряд ли так хорошо подготовленные люди могли оставить хоть какие-то следы.
– Если в Париже что-то взорвут, а СМИ узнают, что мы не провели обыск у одного из террористов, нас распнут! – всполошился Гильем.
– На тот момент он считался жертвой жестокого убийства, – оборвала его Лудивина, – и мы проявили должное уважение к его вдове. В любом случае расследование ведут не СМИ. Я попрошу Меррика отправить туда людей для обыска, лучше поздно, чем никогда. Начнем сначала. Брак – посредник Фиссума. Возможно, он помогает с оружием или взрывчаткой. Что еще?
– Если его убили, значит, он слишком много знал, – заметил Сеньон. – Можно предположить, что он знал террористов лично, знал, где они прячутся. Может, он сам подыскал им убежище.
– Неплохо. Нужно проверить все его перемещения, просмотреть все звонки и выплаты, хоть отдаленно похожие на комиссию агенту или гарантийный депозит. Что еще? Думайте, парни!
– Геолокация? – предложил Гильем.
Лудивина одобрительно ткнула в его сторону указательным пальцем:
– Можно попробовать. Посмотрим на его перемещения и проверим, не было ли у него на пути интересных нам точек. Гильем, среди его вещей был мобильный телефон, ты сумел его взломать? Нашел что-нибудь интересное? Может, фотографии?
– Я не видел ничего, что бы меня заинтересовало, но могу перепроверить.
Лудивина встала и принялась ходить по кабинету, то есть без конца мерить шагами крошечное пространство между трех столов.
– О чем ты думаешь? Выглядишь, словно львица в клетке.
– О налаженности.
– Чего?
– Их методов работы.
Сеньон и Гильемом переглянулись.
– Что ты имеешь в виду?
Лудивина остановилась и пояснила:
– Это террористическая группа, которой, возможно, руководят из-за границы, по крайней мере, их лидер, НТ, как его называет ГУВБ, похоже, не здешний. Они готовятся уже давно, не меньше года. За это время разведка успела выйти на Фиссума, но это никак не повлияло на операцию, потому что у них все четко разделено. У каждого есть своя конкретная роль, никто ни о ком не знает ничего лишнего. Брака в какой-то момент наняли в качестве посредника, но…
Лудивина размышляла вслух, высказывая мысли по мере того, как они приходили ей в голову.
– Но? – переспросил Гильем.
Лудивина удивленным тоном закончила мысль:
– Всего один уровень безопасности между Фиссумом, стоящим в центре всей структуры, и исполнителями на местах!
– В смысле? Не понимаю, к чему ты клонишь…
– Они все делают строго по правилам, принимают все возможные меры предосторожности, действуют медленно и терпеливо, отделяют всех от всех – отдельно пешки, отдельно тот, кто отдает приказы, отдельно координатор, отдельно головорез, отдельно посредник, отдельно ячейка, которая нанесет удар. Но в последний момент Фиссум оказывается всего в одном шаге от собственно террористов. Оба конца цепи соединяет одно-единственное звено безопасности. Разве такое возможно?
– Но их же там не семьдесят человек. Не так легко найти тех, кто готов предать свою страну и убить кучу гражданских во имя какой-то там религии.
– В одной только Франции дела под грифом S заведены примерно на десять тысяч исламистов! Когда ты так хорошо организован, как Фиссум, когда у тебя в запасе столько времени, сколько было у него, ты точно сумеешь найти столько людей, сколько твоя душа пожелает. И потом, ему не нужны сотни, всего с десяток человек, включая тех, кто просто оказывает поддержку. До конца пойдут трое или четверо – по крайней мере, я очень надеюсь на то, что их немного.
– Ладно, допустим, все так. И что ты думаешь? – спросил Сеньон, возвращая ее обратно к основной мысли.
– А вдруг задача Брака состояла в том, чтобы нанять еще одного посредника? Человека, которого никогда не видели в компании Фиссума, того, кого никто ни в чем бы не заподозрил. Такой посредник мог был передать членам ячейки информацию, их активировать. Второй слой защиты, просто на всякий случай. Если судить по тому, как осторожно они действуют, мне просто не верится, что Брак сам мог играть столь важную роль – притом что Фиссум наверняка подозревал, что находится под наблюдением ГУВБ, пусть даже и временным. Им нужен был кто-то невидимый. Наверняка из еще более удаленного круга. Кто-то, кто никогда не встречался с Фиссумом.
– Хорошо. Но кто? У Брака почти не было друзей. Мы собирались опросить его окружение, но поняли, что он общался только с женой.
– Еще Брак общался с другими верующими в своей мечети. По крайней мере, с тем, кто познакомил его с Фиссумом.
– Но тот человек слишком явно связан с ними обоими, обращаться к нему было бы неосмотрительно.
– Тюрьма! – воскликнула Лудивина. – Там он и обратился в ислам! Гильем, достань мне список заключенных, с которыми он вместе сидел. В камере и в блоке. Мне нужны все имена. Затем позвони в пенитенциарный центр и спроси у знавших его сотрудников, с кем, как им кажется, он встречался во дворе на прогулках. Они должны знать, благодаря кому он встал на путь радикального исламизма. А мы с Сеньоном проверим по базам данных все имена, которые ты узнаешь, и посмотрим, что нам удастся найти.
– Не стоит сбрасывать со счетов тех, кто еще не вышел, – заметил Сеньон. – Нет лучшего посредника, чем заключенный, передающий сведения в комнате для свиданий.
Меньше чем за три часа они выделили из списка два имени. Двух заключенных, с которыми был близок Лоран Брак: они тоже исповедовали ислам и оказали на него сильное влияние. Оба уже отсидели свой срок.
– Я нашел первого, – без особой радости в голосе объявил Сеньон. – Четыре месяца назад он попал в серьезную аварию на мотоцикле, не может ходить, сейчас находится в реабилитационном центре в Нормандии. Вряд ли это тот, кто нам нужен.
Лудивина покачала головой.
– А второй?
– Вот адрес, – сказал Сеньон, повесив трубку, и показал им листочек с какими-то записями.
– Что на него есть?
– Ничего с тех пор, как он вышел десять месяцев назад. Не попадался на глаза органам правопорядка. Я позвонил в ФСРП[36] и в полицейский участок по его официальному адресу, но ни там, ни там мне ничего не сказали. Похоже, они вообще толком не знают, о ком идет речь.
– Безработный?
– Он встал на учет на бирже труда, как и положено после выхода из тюрьмы, но с тех пор о нем ничего не было слышно. Подал заявление в кассу взаимопомощи, чтобы получать пособие. И все.
– Пособие получает?
– Вероятно.
– Значит, он хотя бы жив.
– Живет по тому же адресу, что и до отсидки? – спросил Гильем.
– Нет, – ответил Сеньон. – Оставил в полиции адрес какой-то глухой дыры.
Гильем поморщился:
– Если его никто никогда не видел, как мы можем быть уверены в том, что это он раз в месяц получает пособие?
Лудивина вытащила свой пуленепробиваемый жилет.
– Давайте подышим воздухом, – предложила она.
– Засада вечером в пятницу? – скривился Сеньон. – Ты уверена?
– Не засада, мой дорогой, у нас на это нет времени. Скорее встреча. Вопрос в том, кто откроет нам дверь.
57
В болезненном свете грязных прожекторов, на спортивной площадке у самой дороги дети играли в футбол. Небольшой спальный район на другой стороне шоссе таращил глаза-фонари, словно следил за своими солдатами.
Конец дня, конец недели, конец всяких сил: прохожие тащились по домам, глядя себе под ноги, ссутулив плечи. Лишь изредка кто-то проявлял странные отклонения: шел бодрым шагом, улыбался.
Сеньон остановился на серой, мрачной улочке. Трое жандармов вылезли из машины и застегнули куртки, прикрывая свои пуленепробиваемые жилеты. Они почти час добирались по загруженным дорогам до городка Вильжюиф: уже стемнело, пробирающий до костей холод сковал землю, и она едва дышала, словно умирающий зверь.
Гильем сверился со своим айфоном и указал на перпендикулярную улочку:
– Вон там, в ста метрах.
Старые, покосившиеся домишки, неухоженные сады, уродливые гаражи, недавно построенная многоэтажка, словно случайно оказавшаяся в этих местах: район жил с перебоями, фонари стояли чересчур далеко друг от друга, во многих не горели лампочки, и целые участки улицы оставались во мраке. В сегодняшнем мире то, чего не видно, не существует – это правило действует с тех пор, как появились телевидение и интернет: быть на свету или вовсе не быть. Сид Аззела жил в современном небытии.
Гильем остановился перед хлипкой, приоткрытой калиткой, за которой виднелась дорожка, поросшая редкой травой. Дом с вывороченными ставнями, стоявший в глубине участка, словно отвернулся от квартала, застыдился его. Казалось, что эта хибара вот-вот развалится и рухнет.
– Он тут живет? Ты уверен? – спросила Лудивина.
– Он указал этот адрес.
В доме было так же темно, как и на улице.
Трое жандармов, вытянув раскрытые руки вдоль корпуса, осторожно двинулись по дорожке к дому – настороженные, готовые действовать.
Когда они подошли ближе, у них не осталось никаких сомнений в том, что дом заброшен. Облезший фасад украшали бесконечные граффити, сломанные жалюзи в окнах второго этажа едва держались на карнизах, разбитые окна открывали всем ветрам нутро когда-то вполне приличного особняка.
Лудивина бесшумно взошла по ступенькам крыльца и носком толкнула дверь, уже давно оставшуюся без замка. Она вытащила из кармана фонарик и осветила белым лучом растрескавшуюся напольную плитку, заплесневелые стены прихожей. Она вошла внутрь, сразу за ней шагали Сеньон и Гильем, державший в руке второй фонарик.
– Никого, – едва слышно выдохнул Сеньон.
Лудивина не ответила и прошла дальше. В доме отчетливо пахло сыростью, но было и еще кое-что…
«Сильный, довольно приятный запах… пахнет едой!»
Она постучала пальцем себе по носу, указывая коллегам на то, что заметила. Здесь кто-то жил – или, по крайней мере, недавно сюда заходил.
Справа – две комнаты, заваленные хламом и строительным мусором. В свете фонарей блеснули пластмассовые шприцы. Среди алюминиевых банок и бутылок то тут, то там виднелись кучи изорванной, заношенной до дыр одежды. Высилась стопка листов картона, явно служившая кому-то матрасом. Неподалеку валялись использованные презервативы – змеи порока, свидетели того, как красота обернулась уродством.
Никого.
Лудивина вернулась в прихожую, откуда вверх вела покосившаяся лестница; еще одна лестница, за хлипкой боковой дверцей, шла вниз, в подвал.
Указав пальцем на потолок, она дала коллегам понять, что хочет подняться вместе с Гильемом, и жестом велела Сеньону оставаться на месте, но тот живо замотал головой.
– Мы больше не делимся! – категорично прошептал он. – Хватит глупостей!
Ступеньки ужасно скрипели от каждого шага: серия жутких взвизгов, сложившихся в хохот безумной ведьмы, когда Лудивина все же решила ускориться.
«Поздно прятаться».
Лестница вывела их на просторную площадку, куда выходило пять закрытых дверей.
Лудивина чувствовала, как бьется ее сердце – в постоянном, но быстром темпе. Она старалась обращать внимание на происходящее вокруг, сохранять спокойствие, все видеть, но не упускать из виду главное – безопасность каждого из них. Они не имеют права утратить самообладание, если на них вдруг с криками выскочит какой-нибудь наркоман: они не должны думать, что перед ними террорист.
Она поняла, почему ей было не по себе. Воспоминание о том, как на нее напали в ее собственном саду, еще не стерлось – удар электрошокером, легкость, с которой Антони Бриссон сумел ее одолеть… Для нее он навсегда останется голым мужчиной. Тем, кто толкнул ее на словесную проституцию, чтобы выжить. Тем, кто вытащил ее из ямы, чтобы попытаться ее изнасиловать и убить. Ублюдком, чудовищем.
Сеньон резко стукнул ее по плечу, возвращая к реальности. Он указал товарищам на низ одной из дверей: под ней мерцал тусклый свет. Словно там горела свеча.
Все трое одновременно положили ладони на табельное оружие, но не стали пока доставать пистолеты из кобуры. Стараясь не шуметь, они приблизились к двери, окружили ее. Сеньон встал справа от проема, Лудивина – слева, Гильем – по центру. Лудивина уже собралась было крикнуть «Жандармерия!», но в последний момент оттолкнула Гильема вбок. Никого не ставить по центру. На всякий случай…
– Жандармерия! Назовите себя и откройте дверь! – приказала она звонким, громким голосом.
Спустя всего мгновение дверь треснула под ответным напором свинца и пороха. Смертоносный ливень взорвал гипсовую лепнину, изрешетил деревянные брусья, расшвырял во все стороны осколки и пыль. Выстрелы звенели в ушах жандармов, словно крики ярости.
Лудивина съежилась, втянув голову в плечи, выдернув из кобуры свой «ЗИГ Зауэр», изо всех сил стараясь не закрывать глаза в наступившем хаосе. Сеньон прижался спиной к окну, держа у лица свой полуавтоматический пистолет. Лудивина не увидела Гильема, но поняла, что пули, поразившие дверь, летели как раз туда, где он стоял, пока она не отпихнула его в сторону.
Она с ужасом заметила, что Гильем лежит на полу: вид у него был ошеломленный. Похоже, он остался цел, но сильно испугался. Она жестом велела ему не двигаться.
Стрельба прекратилась. Лудивина колебалась. Стоит ли воспользоваться паузой и кинуться вперед, или лучше отойти и сообщить в ГВНЖ? Как они будут удерживать этого безумца, пока не подоспеет подмога? Что, если элитное подразделение будет добираться сюда целый час, а стрелок тем временем вытащит автомат Калашникова и прошьет их пуленепробиваемые жилеты, словно скальпель – живую плоть? Что, если он взорвет себя?
Сеньон вопросительно качнул подбородком, словно спрашивая у Лудивины, что она думает делать. Он указал на дверь.
Она помотала головой.
«Слишком опасно».
Она чувствовала, что, будь она здесь одна, непременно решилась бы. Но не сейчас, не с Гильемом и Сеньоном. Это безумие. В конце концов, она не могла больше вести себя безрассудно. Необдуманные решения остались в прошлом.
Отступить и оцепить периметр.
Она услышала в комнате какой-то шум, узнала характерный щелчок зажигалки.
«Он что-то поджег!»
Первое, о чем подумала Лудивина, – фитиль. Он их всех взорвет.
– На улицу! – крикнула она товарищам.
Едва они дернулись с места, как за дверью раздался выстрел. Один. Затем сильный удар. Что-то упало.
Затем ничего. Из-за двери больше не было слышно ни единого звука.
Сеньон и Лудивина переглянулись. Они думали об одном.
– Черт с ним, – бросила она, развернулась и двинулась к двери.
Сеньон резким ударом ноги сшиб и без того едва державшуюся на месте створку, выставил перед собой пистолет.