Дай мне руку, Тьма Лихэйн Деннис
Большая тень от тюремной стены пролегла через лужайку и затемнила траву, и, казалось, Долквист остерегался ее. Он шел по краю тени, по полоске освещенной солнцем травы, и делал это с осторожностью, будто боясь оступиться и погрузиться в темную зелень.
— Как думаете, куда он пошел?
— Проверять свою жену. — Лиф сплюнул на гравий.
— Думаете, то, что говорил Хардимен, правда?
Он пожал плечами.
— Не знаю. Хотя детали, признаться, довольно точны. Будь это ваша жена, которая в свое время изменила, вы бы тоже стали проверять, не так ли?
Теперь, когда Долквист достиг края тени тюремной стены и травы, он казался маленькой фигуркой и, перейдя в парковый массив, скрылся из виду.
— Бедный рогоносец, — сказал я.
Лиф вновь сплюнул на гравий.
— Молитесь, чтобы в один прекрасный день Хардимен не вынудил кого-то сказать то же самое о вас.
Внезапный порыв ветра вырвался из темноты теней под стеной, и я невольно напряг плечи, чтобы противостоять ему, когда открывал дверцы машины Болтона.
Он встретил меня словами:
— Прекрасная техника по части интервью. Обучались?
— Сделал все, что мог, — ответил я.
— Ни черта вы не сделали, — сказал он. — Совершенно ничего не узнали о нынешних убийствах.
— Ну что ж, — я огляделся вокруг.
Эрдхем и Филдс сидели за узким черным столом. Из висящей над ними роты мониторов пять прокручивали запись нашего с Хардименом интервью, а шестой показывал Алека в реальном времени, сидящего в той же позе, в какой мы его оставили: с закрытыми глазами, откинутой назад головой, поджатыми губами.
Рядом со мной Лиф просматривал записи по другому ряду мониторов, на противоположной стене, там на экранах мелькали фотографии, одни сердитые лица сменялись другими, более свежими, и все это с частотой шесть кадров каждые две минуты. Я присмотрелся и увидел, что пальцы Эрдхема ловко прыгают по клавишам компьютера, и понял, что он просматривает тюремную картотеку.
— Где вы получили санкцию на это? — спросил Лиф.
Болтон выглядел уставшим.
— У федерального судьи в пять утра. — Он подал Лифу документ. — Взгляните сами.
Я смотрел на мониторы над его головой, на которых как раз появились свежие фотопортреты заключенных. Лиф склонился рядом со мной над бумагой и медленно, водя пальцем, читал ее, я же смотрел на шесть физиономий заключенных, пока их не сменили новые. Двое из них были черными, двое белыми, у одного было так много татуировок, что он весь был зеленым, а один был похож на испанца, но его волосы, несмотря на молодость, были абсолютно белыми.
— Задержитесь на этом, — попросил я.
Эрдхем посмотрел на меня через плечо.
— Что?
— Задержите эти лица, — повторил я. — Можно это сделать?
Он снял пальцы с клавиш.
— Сделано. — Он посмотрел на Болтона. — Ни один из них не подходит, сэр.
— К чему?
Болтон сказал:
— Мы прогоняем личное дело каждого заключенного через всю тюремную базу данных, сколь бы незначительны ни были дела, чтобы выявить любую связь с Алеком Хардименом. Подходим к концу буквы «А».
— Два первых совершенно чисты, — сказал Эрдхем. — Ни одного случая контакта с Хардименом.
Теперь Лиф тоже смотрел на мониторы.
— Дайте еще раз шестой, — сказал он. Я подошел к нему. — Кто этот парень?
— Вы видели его раньше?
— Не знаю, — сказал я. — Его лицо кажется мне знакомым.
— Вы бы запомнили его волосы.
— Да, — сказал я, — запомнил бы.
— Эвандро Аруйо, — сказал Эрдхем. — Никаких контактов в камерах, ни во время работы, ни в свободное время, ничего общего…
— Компьютер не все знает, — сказал Лиф.
— …по приговорам. Пытаюсь выбить из него сейчас данные об инцидентах.
Я же все смотрел на лицо. Оно было женственным и привлекательным, похожим на лицо красивой женщины. Белоснежные волосы резко контрастировали с огромными миндалевидными глазами и янтарной кожей. Сочные надутые губы также походили на женские, а ресницы были длинными и темными.
— Важный инцидент номер один — заключенный Аруйо заявляет, что был изнасилован в гидротерапевтической комнате шестого августа восемьдесят седьмого года. Заключенный отказывается опознавать предполагаемого насильника, требует одиночного заключения. Требование отклонено.
Я посмотрел на Лифа.
— Меня тогда еще здесь не было, — сказал он.
— За что он попал сюда?
— Крупный автоугон. Первое нарушение.
— И сразу сюда? — спросил я.
Болтон теперь стоял возле нас, и я вновь чувствовал запах таблеток в его дыхании.
— Крупный автоугон не тянет на максимум.
— Скажите это судье, — проговорил Лиф. — И полицейскому, чью машину Эвандро «реквизировал». Кстати, легавый был собутыльником судьи.
— Инцидент номер два: подозрение в нанесении увечья. Март восемьдесят восьмого. Никакой дальнейшей информации.
— Означает, что он сам изнасиловал кого-то, — сказал Лиф.
— Номер три: арест и процесс за непредумышленное убийство. Осужден в июне восемьдесят девятого.
— Добро пожаловать в мир Эвандро, — сказал Лиф.
— Отпечатайте это, — сказал Болтон.
Лазерный принтер зажужжал, и первое, что он выдал, была фотография, которую мы все рассматривали. Болтон взял ее и посмотрел на Лифа.
— Был ли какой-нибудь контакт между этим заключенным и Хардименом?
Лиф кивнул.
— Однако никаких документов по этому поводу нет.
— Почему?
— Потому что есть вещи, о которых знаешь и можешь это доказать, а есть такие, о которых только знаешь. Эвандро был «подружкой» Хардимена. Попал сюда подростком на девять месяцев за угон машины, а вышел через девять с половиной лет полным дегенератом.
— Что случилось с его волосами? — спросил я.
— Шок, — сказал Лиф. — После того, что случилось в гидрокабинете, его нашли на полу истекающим кровью, с седой шевелюрой. После того как он вышел из лазарета, он вернулся в прежний коллектив заключенных, потому что предыдущий начальник тюрьмы не любил красавчиков, и к тому времени, как здесь появился я, он был уже тысячу раз куплен и продан и закончил все Хардименом.
— Когда он освободился? — спросил Болтон.
— Шесть месяцев тому назад.
— Прокрутите все фотографии и распечатайте их, — сказал Болтон.
Пальцы Эрдхема вновь забегали по клавиатуре, и вдруг мониторы показали пять различных фотографий Эвандро Аруйо.
Первая была из Броктонского полицейского управления. Его лицо было опухшим, правая скула как будто разбита, но глаза были нежные и испуганные.
— Разбил машину, — сказал Лиф. — Ударился головой о руль.
Следующий снимок был сделан в день его прибытия в Уолпол. Глаза все те же — огромные и испуганные, порезы и отечность ушли. У него шикарная черная шевелюра, но все те же женоподобные черты лица, похоже, даже более мягкие, немного детские.
Третью фотографию я видел впервые. Волосы уже седые, большие глаза как-то изменились, будто из них изъяли кисею чувств, как с яичной скорлупы снимают тончайшую пленку, отделяющую ее от белка.
— После того, как убил Нормана Сассекса, — сказал Лиф.
На четвертой Эвандро выглядел сильно похудевшим, а его женоподобные черты лица выглядели гротескно: физиономия дикой ведьмы на туловище молодого мужчины. Огромные глаза были яркими и кричащими несмотря ни на что, а пухлые губы насмешливо усмехались.
— В день вынесения приговора.
Последняя фотография была сделана в день его освобождения. Он подкрасил свои волосы полосками цвета древесного угля, вернул свой вес и явно кокетничал перед фотографом.
— Каким образом этого парня освободили? — спросил Болтон. — Он выглядит совершенно чокнутым.
Я посмотрел на второе фото, молодого Эвандро, черноволосого, с чистым, без синяков, лицом, с широко открытыми, испуганными глазами.
— Он был осужден за непреднамеренное убийство, — сказал Лиф. — Не обычное убийство. Даже не как соучастник. Я знаю, он ударил Сассекса ножом открыто, без провокаций, но доказать этого не могу. Раны как на Сассексе, так и на Аруйо доказывают, что между ними была драка, включающая удары ногами. — Он показал на лоб Аруйо на последнем снимке, через который пролегла тонкая белая линия. — Видите? След от ранта подошвы. Сассекс не мог рассказать, что случилось, поэтому Аруйо настаивает на самозащите, говорит, что ботинок принадлежал Сассексу, но получил восемь лет, так как судья не поверил ему, а он ничего не смог доказать. У нас серьезные проблемы по части перенаселенности тюрьмы, о чем не принято говорить, но заключенный Аруйо во всех ситуациях был образцовым заключенным и достойно заработал досрочное освобождение.
Я посмотрел на различные превращения Эвандро Аруйо. Помятый. Молодой и испуганный. Разочарованный и уничтоженный. Исхудавший и мрачный. Раздражительный и опасный. Но, вне всякого сомнения, я где-то видел его раньше.
Я перебрал в памяти все возможные варианты: На улице. В баре. В автобусе. В метро. В качестве водителя такси. В спортивном зале. В толпе. На вечеринке. В кинотеатре. На концерте. В…
— У кого есть ручка?
— Что?
— Ручка, — сказал я. — Черная. Или маркер.
Филдс подал мне, я схватил, вытащил из принтера фото Эвандро и начал размашисто рисовать на нем.
Подошел Лиф и заглянул мне через плечо.
— Почему вы рисуете ему козлиную бородку, Кензи?
Я же смотрел на лицо, которое видел в кинотеатре, лицо, фигурирующее на доброй дюжине снимков, сделанных Энджи.
— Теперь он не сможет больше прятаться, — сказал я.
Глава 24
Девин сделал копию снимка Эвандро Аруйо, сделанного Энджи, и Эрдхем ввел его в свой компьютер.
Мы ползли на север по шоссе-95, и когда машина застряла в полуденной дорожной пробке, Болтон сказал Девину:
— Мне немедленно нужны все сведения о нем, — затем повернулся и прорычал Эрдхему: — Выясните, кто его инспектор.
Эрдхем посмотрел на Филдса, тот нажал кнопку и сказал:
— Шейла Лон. Офис в Солтонстолл Билдинг.
Болтон все еще говорил Девину:
— …пятьсот одиннадцать, сто шестьдесят три фунта, тридцать лет, особая примета — тонкий шрам длиной в один дюйм в верхней части лба, чуть ниже линии волос, след драки… — Он покрыл рукою мембрану трубки. — Кензи, позвоните ей.
Филдс дал мне номер телефона, когда фото Эвандро материализовалось на экране, и я набрал его. Эрдхем сразу стал лихорадочно нажимать кнопки, чтобы улучшить качество и цвет.
— Офис Шейлы Лон.
— Миссис Лон, пожалуйста.
— Я у телефона.
— Миссис Лон, меня зовут Патрик Кензи. Я частный детектив, мне нужна информация об одном из ваших подопечных.
— Вот так просто?
— Простите?
Наша машина втиснулась в узкий поток машин, который двигался на дюйм или два быстрее, чем остальные, поэтому нас сопровождал рев гудков.
— Вы думаете, что я выложу вам все о своем подопечном только потому, что вы представились частным детективом, да еще и по телефону?
— Да, но…
Болтон наблюдал за мной, слушая, что говорит Девин, поэтому подошел, выхватил трубку и заговорил в нее уголком рта, по-прежнему продолжая слушать собеседника другим ухом.
— Офицер Лон, это специальный агент Бертон Болтон из ФБР. Я направлен в бостонский офис, мой номер 604192. Позвоните и удостоверьтесь, не прерывая связь с детективом Кензи. Это дело федерального значения, и мы надеемся на ваше сотрудничество.
Он вернул мне телефон и сказал Девину:
— Продолжайте, я слушаю.
— Привет еще раз, — сказал я.
— Привет, — ответила она. — Чувствую себя провинившейся. Ни перед кем иным, как человеком по имени Бертон. Ждите.
Пока я ждал на проводе, машинально смотрел в окно. Наша машина вновь изменила направление, и мне пришлось увидеть, что такое внезапная остановка. Какой-то «вольво» натолкнулся сзади на «датсан», и водителя одного из них уже переносили в карету скорой помощи. Его лицо было залито кровью и посыпано мелкими осколками стекла, а руки он почему-то неуклюже держал перед собой, как будто не был уверен, что он в полной безопасности.
Однако инцидент ни на секунду не блокировал движение, каждый проезжающий лишь замедлял скорость, чтобы получше рассмотреть. Из одной машины, прямо перед нами, даже вели съемки видеокамерой — очевидно, это делал пассажир, сидевший у окна. Видимо, домашнее кино для жены и детей. Вот, сынок, смотри, серьезное ранение лица.
— Мистер Кензи?
— Я слушаю.
— Получила вторичное внушение. На этот раз от босса агента Болтона за то, что отнимаю у ФБР драгоценное время на такие банальные проблемы, как защита прав моих подопечных. Итак, информация о ком из моих ребят вам нужна?
— Эвандро Аруйо.
— Зачем?
— Она нам очень нужна. Это все, что я могу сказать.
— Ясно. Валяйте.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Две недели тому назад, в понедельник. Эвандро пунктуален. По сравнению с большинством он просто мечта.
— В каком смысле?
— Никогда не пропускает встречи, никогда не опаздывает, нашел работу в течение двух недель с момента освобождения…
— Где именно?
— Фирма «Хартоу Кэннел» в Свомпскотте.
— Какой адрес и номер телефона?
Она дала мне его, я записал, вырвал листок и подал его Болтону, когда он повесил трубку. Лон продолжала:
— Его хозяин, Хэнк Риверс, обожает его, говорит, всегда нанимал бы только бывших заключенных, если бы все были такие, как Эвандро.
— А где он живет, офицер Лон?
— Можно просто «мисс». Адрес, дайте-ка взгляну, вот: Кастер-стрит, 205.
— Где это?
— В Брайтоне.
Колледж Брайс был рядом. Я записал адрес и подал его Болтону.
— Он в беде? — спросила Лон.
— Да, — ответил я. — Если увидите его, мисс Лон, не приближайтесь к нему. Звоните агенту Болтону по телефону, который он дал вам.
— Но если он придет сюда? Следующее посещение у него менее чем через две недели.
— Он не придет. Но если это случится, заприте дверь на замок и зовите на помощь.
— Думаете, это он распял ту девушку несколько недель тому назад?
Машина сейчас шла быстро, но мне показалось, что движение вокруг остановилось.
— Почему вы так решили? — спросил я.
— Однажды он кое-что сказал.
— Что именно?
— Я уже говорила, и вы должны понять, он один из самых покладистых моих подопечных, и всегда очень мил и вежлив, и даже, черт возьми, присылал мне цветы в больницу, когда я сломала ногу. Поверьте, я не новичок по части бывших заключенных, мистер Кензи, но Эвандро действительно выглядел честным малым, который оступился, но не хочет повторения прошлого.
— Что он говорил по поводу распятия?
Болтон и Филдс смотрели на меня, и я видел, что даже Эрдхем, обычно равнодушный ко всему, следил за моей реакцией по своему монитору.
— Однажды мы заканчивали нашу беседу, и я заметила, что он сосредоточил свой взгляд на моей груди. Сначала я подумала, сами понимаете, что его интересует мой бюст, но затем поняла, что он рассматривает крест с распятием, который я ношу на цепочке. Обычно он у меня спрятан под рубашкой, но в этот день, видимо, он выпал, и я этого не заметила, пока не поймала взгляд Эвандро, направленный на него. И это не был добрый взгляд, он был скорее хищный, если вам понятно, что я имею в виду. Когда я спросила его, что привлекло его внимание, он сказал: «Что вы думаете по поводу распятий, Шейла Лон?» Не офицер Лон или мисс Лон, а просто Шейла Лон.
— И что же вы ответили?
— Я сказала: «Смотря в каком смысле» или что-то в этом роде.
— А Эвандро?
— «В сексуальном, конечно». — Думаю, «конечно» он добавил для меня, а на самом деле он имел в виду прямое значение этого слова.
— Вы подали рапорт об этом разговоре?
— Кому? Шутите, что ли? Ко мне приходят до десятка мужчин в день, мистер Кензи, и говорят мне гораздо более гадкие вещи, но они не нарушают закон, хотя я могла бы расценить это как сексуальные домогательства, если б не знала, что мои коллеги-мужчины выслушивают то же самое.
— Мисс Лон, — сказал я, — в нашем разговоре вы сразу же перекинули мостик от моих первоначальных вопросов к своему, по поводу Эвандро и распятой девушки, хотя я и словом не обмолвился о его желании убить кого-то…
— Но вы сотрудничаете с ФБР и посоветовали мне держаться от него подальше.
— Однако если Эвандро был таким образцовым подопечным, почему в вашем сознании возникла эта логическая связь? Раз уж он так хорош, как вы могли подумать…
— Что он мог распять ту девушку?
— Да.
— Потому что… На этой работе, мистер Кензи, приходится ежедневно выбрасывать из своей головы все постороннее. Иначе здесь просто не удержаться. И я почти полностью забыла разговор о распятии, пока не увидела статью о девушке, которую убили. И тогда я моментально все вспомнила, особенно ощущение, когда он говорил мне: «В сексуальном, конечно» и посмотрел на меня, всего какая-то секунда, но взгляд был пропитан грязью, будто он раздевал меня, уязвляя мое самолюбие. Но в еще большей степени я ощутила чувство страха, тоже лишь на секунду, потому что почувствовала, что он обдумывает…
Наступила долгая пауза, она искала нужные слова.
— Как распять вас? — спросил я.
Она резко выдохнула.
— Вот именно. — Она тяжело вздохнула.
— Кроме цвета волос и бородки, — сказал Эрдхем, разглядывая фотографию Эвандро в цвете и с максимальной резкостью на экране монитора, — он определенно изменил линию своих волос.
— Каким образом?
Он взял последний снимок Эвандро, сделанный в тюрьме.
— Видите шрам от пореза в верхней части лба?
— Черт, — сказал Болтон.
— Теперь его не видно, — сказал Эрдхем и постучал по экрану.
Я посмотрел на снимок, сделанный Энджи, когда Эвандро выходил из бара «Сансет Грилл». Действительно, линия волос у него была по крайней мере на полдюйма ниже, чем при выходе из тюрьмы.
— Не думаю, что это часть маскировки, — сказал Эрдхем. — Слишком ничтожная деталь. Большинство людей никогда бы не заметило разницу.
— Он тщеславен, — сказал я.
— Точно.
— Что еще? — спросил Болтон.
— Смотрите сами.
Я посмотрел на обе фотографии. Сначала было довольно трудно преодолеть контраст между седым человеком и шатеном, но постепенно…
— Глаза, — сказал Болтон.
Эрдхем кивнул.
— Карие от природы, но зеленые на фото, сделанном напарницей мистера Кензи.
Филдс включил свой телефон.
— Агент Болтон.
— Да? — Он отвернулся от нас.
— Скулы, — сказал я, заметив собственное отражение на экране поверх портрета Эвандро.
— А вы молодец, — сказал Эрдхем.
— Ни дома, ни на работе его нет, — сказал Филдс. — В квартире он не появлялся уже две недели, а босс утверждает, что два дня тому назад он сказался больным, и с тех пор его не видели.
— Хочу, чтобы в оба места послали агентов.
— Они уже выехали, сэр.
— Так что там со скулами? — спросил Болтон.
— Имплантация, — сказал Эрдхем. — Это мое предположение. Видите? — Он трижды нажал на какую-то кнопку, и фото Эвандро стало увеличиваться до тех пор, пока мы не смогли рассмотреть в отдельности его спокойные зеленые глаза, верхнюю половину носа и, наконец, скулы. Эрдхем ткнул ручкой в левую скулу. — Ткань в этом месте гораздо мягче, чем на том фото. Черт, да там вообще нет мяса. Но вот здесь… И взгляните, в этом месте кожа почти потрескалась, даже немного покраснела. Это потому, что она не привыкла быть натянутой, словно кожа на волдыре, который собирается лопнуть.
— Вы — гений, — сказал Болтон.
— Безусловно, — сказал Эрдхем, и его глаза вспыхнули за стеклами очков, как у ребенка, увидевшего свечи в день рождения. — Но он очень осторожен. Он не идет на явные изменения, чтобы не вспугнуть инспектора, под чьим наблюдением находится, или квартирного хозяина. Правда, это не относится к волосам, — поспешно сказал он, — но тут уж каждый поймет. Зато он увлекается малозаметными, но искусными изменениями. Можно сколько угодно пропускать его нынешние снимки через компьютер, но если вы не будете в точности знать, что ищете, то не найдете различия с его тюремными фотографиями.
На повороте на шоссе-93 в Брейнтри машину немного встряхнуло, отчего мы с Болтоном на миг уперлись ладонями в крышу.
— Если он продумал все наперед, — сказал я, — значит, он уже тогда знал, что мы будем искать его или кого-то, похожего на него. — Я указал на экран компьютера.
— Несомненно, — согласился Эрдхем.
— Тогда, — сказал Болтон, — он допускает, что может быть пойман.
— Похоже, это он, — сказал Эрдхем. — Зачем, спрашивается, ему понадобилось копировать убийства Хардимена?
— Он знает, что будет пойман, — сказал я, — и ему все равно.
— Возможно, все гораздо хуже, — сказал Эрдхем. — Возможно, он даже хочет, чтобы его поймали, и это означает, что все эти смерти — своего рода послание, и он будет убивать до тех пор, пока мы не выясним, что к чему.