Дыхание богов Вербер Бернард

109. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ГЛАДИАТОР

«Чего хочет народ? Хлеба и зрелищ». Эти известные слова – свидетельство того, что в Древнем Риме игры, проходившие на арене цирка, были событием чрезвычайной важности. Люди съезжались со всего мира, чтобы увидеть гладиаторов. В день открытия Колизея в жертву было принесено не только множество людей, но и бессчетное количество львов, специально для этого привезенных с Атласских гор. Колизей был оборудован системой подъемников, которые поднимали и опускали хищников, гладиаторов и декорации.

Нередко «спонсорами» представлений выступали политики, стремившиеся повысить свою популярность.

Рано утром гладиаторы завтракали в огромном зале, куда допускалась публика. Зеваки даже могли пощупать их бицепсы. Зрителям так было удобнее заключать пари. Гладиаторы были скорее тучными, чем мускулистыми, жир позволял им перенести больше ран, прежде чем погибнуть. Режиссеры, специализировавшиеся на гладиаторских боях, организовывали поединки, ставя маленького и увертливого в пару с неповоротливым тяжеловесом или несколько противников против одного, исключительно способного. Историки подсчитали, что в живых осталось не более 5 % гладиаторов. Они становились популярнейшими личностями, получали свободу и богатство.

Между полуднем и двумя часами дня для того, чтобы зрители могли расслабиться, устраивали «Meridioni», публичные казни. Режиссеры старались, чтобы и уголовников казнили как можно более жестоко и зрелищно. Во время этой «интермедии» разносчики ходили между скамьями и торговали едой.

После перерыва возобновлялись гладиаторские бои.

Вечером, после того как проигравшие были добиты, зрители могли намочить хлеб в крови побежденных, перенасыщенной мужской энергией, – считалось, что это возбуждает чувственность.

Популярность римского цирка была так велика, что во многих других городах Италии также были спешно возведены цирки. Менее богатые города, которые не могли покупать атласских львов, довольствовались альпийскими медведями или, в крайнем случае, быками.

Однако казни с участием медведей и быков создавали некоторые проблемы – они длились намного дольше. Эти животные не привыкли охотиться на человека, поэтому они лишь ранили его вспарывали бок но не убивали.

Интересно, что первые христиане не выступали против подобных представлений и не сочувствовали гладиаторам. В нескольких текстах, осуждающих это зрелище, оно называется просто «бессмысленным развлечением».

Напротив, театр подвергся однозначному осуждению как нечестивое занятие. Актеров, и мужчин, и женщин, приравняли к проституткам. Перед смертью над ними не совершали соборования. Их не хоронили на христианских кладбищах.

Эдмонд Уэллс.«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V

110. ЦАРСКИЙ ДВОРЕЦ

Зевс приводит меня в зал, в центре которого стоит золотая подставка с покоящимся на ней шаром диаметром в один метр.

Он предлагает мне рассмотреть его.

Я достаю анкх и склоняюсь над стеклянной оболочкой.

– Вот зрелище, которое нечасто увидишь, – говорит он.

Шар похож на сферу, внутри которой должна быть планета, но внутри ничего нет, только то, что я бы назвал «черным воздухом». Я дотрагиваюсь до шара, он ледяной.

– Прекрасно, не правда ли?

– Что это?

– Настоящее «Ничто», – объявляет Зевс. – Ни света, ни звука, ни тепла, ни материи, ни энергии. Это встречается чрезвычайно редко и потому необыкновенно ценно. Повсюду есть хоть что-нибудь. Немного газа. Немного света. Немного шума. Мечта. Идея. Мысль. А здесь – ничего, абсолютная тишина. Полная темнота. Место, где нет человеческой глупости, амбициозности богов, здесь даже нет воображения. Место, где даже я становлюсь бессильным. Пустая сцена, на которой может начаться любое представление. Ты представляешь себе, какой потенциал таит в себе это «Ничто»? Это чистота, достигшая апогея.

Зевс гладит шар, словно огромный рубин.

– И вот в чем парадокс. Когда у тебя есть все, то начинаешь желать… ничто.

Я замер.

– Ты скажешь: зачем мне шар, в котором спрятано «Ничто»? Я отвечу тебе. Чтобы создать новую вселенную.

Я начинаю понимать.

– Потому что вселенная может возникнуть только из ничего.

Я смотрю на черный шар.

Вспоминаю фразу из «Энциклопедии»: «Если Бог всемогущ и вездесущ, может ли он создать место, где бессилен и где его нет?»

Вот в чем проблема. Определяешь себя не только в силу того, что ты есть, но и в силу того, что тебя нет. Бог – это все, и он может определить себя через любое место во вселенной, где ничего нет.

Меня пробирает дрожь.

– Я пугаю тебя? Это хорошо, Мишель, страх божий важнее всего.

Я хочу заговорить, но у меня ничего не выходит. Красные глаза Зевса обращены ко мне. Его взгляд становится все напряженнее.

– Прежде всего, Мишель Пэнсон, я хочу знать, в чем можно почувствовать миропорядок. Ты знаешь индийскую символику цифр?

Я сглатываю, и наконец мне удается повторить вслух урок, который я давно выучил наизусть.

– 0 – космическое яйцо. 1 – минералы. 2 – растения живые. 3 —животные передвигающиеся. 4 – человек мыслящий. 5 – человек духовный, развивающийся. 6 – ангел любящий.

– А дальше?

– Я бы сказал так: Бог-ученик – 7,1. Химера – 7,3.

Младший бог-преподаватель – 7,5. Старший бог – 7,7. И, наконец, вы… – 8?

Зевс кивает.

– 8. Как знак бесконечности. Зевс поглаживает сферу.

– В начале ничего не было. Потом появилась мысль.

Он открывает дверь слева, и мы выходим в длинный коридор, пол которого в шахматном порядке выложен черными и белыми мраморными плитами.

– Эта мысль превратилась в пожелание. Пожелание стало идеей. Идея стала словом. Слово – делом. Дело – материей.

Он поворачивает ручку двери, и вот перед нами музей. Зевс показывает мне огромную амебу из прозрачной резины.

– Я помню, как создал жизнь. Сложнейшая смесь аминокислот, выверенная дозировка. Я помню, что…

Зевс улыбается краешком губ. Он показывает мне другие экспонаты. Рыбы, ящерицы, лемуры, приматы.

– Я помню, как мне в голову пришла идея о сексуальном поведении двух представителей одного вида, похожих, но все же слегка различных и дополняющих друг друга. Теперь это кажется очевидным, но тогда это было настоящим открытием. Самец и самка. Для того чтобы хромосомы смешивались случайным образом. Я хотел, чтобы мои создания удивляли меня. И я позволил им самим смешивать свои гены. Чтоб посмотреть, что получится.

Стены покрыты огромными плакатами, на которых изображены ветвистые деревья – схемы развития видов.

– Первых самцов не очень привлекали самки. Тогда я изобрел удовольствие. Добавил нервный центр и еще несколько ловушек. Чтобы они чувствовали момент смешивания гамет.

Зевс погружается в воспоминания.

– О, сексуальность! Это не лежало на поверхности. Я искал на ощупь. Пробовал разные системы, например сороконожек. Что-то вроде соединяющихся крючков. И в один прекрасный день я придумал пенис, увеличивающийся в результате набухания пещеристых тел. Кожа должна быть очень эластичной и в то же время прочной, чтобы выдержать давление. И еще нужно было продумать систему крепления. Это был настоящий вызов инженеру, химику и архитектору. Нужно было проанализировать каждый миллиметр зоны, выделяющей смазку, зоны, подвергающейся трению. Тестикулы должны были находиться снаружи, чтобы сперматозоиды хранились на холоде. Конечно, если бы сейчас пришлось все делать заново, я бы кое-что переделал. Это все-таки чересчур сложно.

Он поворачивается ко мне.

– В какой-то момент я решился отказаться от идеи, что одно существо должно проникать в другое. Я собирался взять за основу систему половых контактов, принятую у некоторых насекомых, – самец втыкает в землю иглу, снаружи остается мешочек с его спермой. Самка садится сверху, мешочек оказывается у нее внутри и лопается там. Это отлично работает у земноводных и рыб. Но все-таки это было не совсем то. Ведь иголку могло сожрать любое животное.

Зевс открывает дверь в глубине музея. Следующий зал похож на лабораторию биолога. На стеллажах вдоль стен расставлены банки с формалином, в котором плавают трупы животных и человеческие органы.

Зевс обращает мое внимание на скульптуру, изображающую человека, лишенного кожи, – видны все его мускулы.

– Ты вспоминаешь лабораторию Гермафродита? Я знаю. Этот опереточный полубог считает, что сравнялся со мной. Он повторяет все, что я делаю, лишь только какая-нибудь информация просочится из дворца. Здесь, в этой самой комнате, мне пришла в голову мысль о вторичных эрогенных зонах. Особенно я развил их у женщин. У мужчины я все сконцентрировал вокруг основного нервного центра – пениса. Иначе их бы возбуждало все вокруг. Это не очень удобно, если приходится воевать. Затем нужно было завершить отделку. Я решил, что женщины будут испытывать более интенсивный оргазм, чтобы им не хотелось вставать сразу после полового акта и сперматозоидам не пришлось бы карабкаться наверх, как альпинистам.

Зевс проводит рукой по бюсту, голова которого похожа на его собственную.

– В человеке все требовало самой тщательной отделки. Взять хотя бы глаза. Посмотри хорошенько. Ресницы, чтобы пыль не попадала в глаза. Брови, чтобы вода не заливала глаза во время дождя. Глаза посажены в глубине, чтобы тень надбровных дуг защищала их от солнца. Зрачок, который сужается и расширяется в зависимости от яркости освещения. А также увлажнение и постоянная очистка роговицы слезами.

Зевс касается руки статуи.

– О, человеческая рука! Шедевр, венец всего. Я долго не мог решить, сколько сделать пальцев. Сначала я предполагал остановиться на семи, но кулак плохо сжимался. Ногти – мелкий штрих отделки, «made in Олимпия». Твердое покрытие, благодаря которому можно скоблить и которое постоянно обновляется. А ноги? Малая площадь соприкосновения. Постоянный поиск наилучшего способа сохранять равновесие, чтобы конструкция оставалась в вертикальном положении даже во время бега. Об этом мало кто знает, но в ступне полно датчиков, которые незаметно для человека выравнивают положение тела в зависимости от смещения центра тяжести.

Меня мучает один вопрос. Если Зевс изобрел все это, почему же он сам выглядит как человек.

– Ты понял? Я закончил работу над человеком, и результат настолько мне понравился, что я решил сам принять такую форму.

– Но как же вы выглядели до того?

– Никак.

Он улыбается, ему понравился собственный ответ. Его загадка без конца всплывает в разговоре.

– Да. Бог решил подражать своему творению. Как кутюрье, создавший одежду, которую хочется одеть самому. В Библии сказано: «Бог создал человека по своему подобию». Все как раз наоборот: «Бог воссоздал себя по подобию человека». Я принял его облик. У меня появились руки, лицо, половой орган, который я так долго выдумывал.

Я перевариваю эту мысль, из которой следует множество выводов.

– Дальше я наблюдал за тем, как творит человек, и стал подражать «творениям моего творения». Я позаимствовал его одежду – тогу. Ее придумал не я, но ты видишь – я с удовольствием ношу ее. Я копировал его дома – этот дворец построен по образцам греческого и римского зодчества. А чувства? Любопытство, меланхолию, ревность, ненасытную гордыню, испорченность, наивность, досаду, самодовольство и многие другие придумал человек, пользуясь теми инструментами, которые я ему дал.

Зевс идет дальше, я вижу картины и скульптуры на религиозные темы, относящиеся к разным эпохам.

– Мои творения создали мифологию. Сами того не подозревая, они предложили мне новые формы для воплощения. Люди выдумали Осириса, и я был Осирисом. Они выдумали Гильгамеша, и я был Гильгамешем. Они выдумали Ваала, и я был Ваалом. Они выдумали Зевса. Я стал Зевсом. Отличная шутка. Человек, наделяя богов своей внешностью, выдумал их силой своего воображения. К какому выводу мы приходим? Человек… создал Бога по своему подобию.

Он доволен этой фразой. Снова приглушенно смеется, словно то, что он рассказывает, его и веселит, и удивляет.

– Значит… Все, что говорится о вас в мифах…

– Я старался жить так, как будто это правда. К счастью, я могу принимать любую форму. Я могу выглядеть как угодно, воплотиться в образе любого персонажа, прожить любой миф. Они верили, что я повелеваю молниям? Я стал повелителем молний. Они верили, что я ветреный? Я стал таким. Они верили, что восседаю во главе совета богов? Я создал других богов. Они думали, что я сын Кроноса? Я дал жизнь Кроносу.

– А Олимп?

– Я создал его когда-то на «Земле-1». А в 666 году, согласно вашему летосчислению, я покинул «Землю-1» и поселился здесь, в очаровательном уголке космоса.

– Почему вы скрылись здесь?

– Потому что человечество вызывает у меня отвращение. В них все-таки слишком много животного. 666 – число зверя. Но зверь – это они сами… Смешно.

Я с любопытством смотрю на него.

– Уезжая, я захватил с собой открытки с видами моего прежнего божественного жилья. Я воссоздал здесь Эдем по образу Олимпа с «Земли-1». Я даже улучшил его. Значительно улучшил. Гора намного выше. Дворцы больше. Животные забавнее. Боги более карикатурны. Короче, спектакль веселее. Все это, как я уже говорил тебе, существует для развлечения.

Я думаю об Афродите. Значит, она просто часть декораций, выдуманных Зевсом.

– А другие боги знают, что они созданы по мотивам человеческой мифологии?

– Нет. Они, конечно, чувствуют, что с их существованием связана какая-то тайна. Они знают, что я хранитель последней тайны. Истины. Поэтому они время от времени являются сюда и задают вопросы… как ты. У них это стало навязчивой идеей. Они хотят знать, кто они на самом деле и почему живут так долго.

– Поэтому Сфинкс преграждает им дорогу?

Зевс кивает.

– Как правило, никто не может разгадать загадку. Они все замкнуты на своем эго. Они раздуваются, как шар, и не могут пройти в узкую дверь. Я не думал, что кто-то сможет обойти Сфинкса. Обычно достаточно приставки «бог», чтобы ученики возомнили о себе невесть что.

Зевс предлагает продолжить осмотр.

– Тебе удалось пройти, потому что у тебя психологическая болезнь. У тебя очень своеобразный невроз.

Я жду, когда он разъяснит свои слова.

– Ты себя недооцениваешь. До такой степени, что даже удивительно. В принципе на «Земле-1» тебе бы надо было обратиться к психотерапевту. У тебя удивительно негативное представление о себе самом. Ты считаешь, что ты «меньше, чем ничто».

Типично французский оборот приобретает в нашем разговоре странное значение.

– А если ты меньше, чем ничто, то стоит лишь немного подняться над собой, и ты – ничто!

Собственные слова опять вызывают у него приступ веселья.

– Вот так ты и обыграл Сфинкса. Так ты обыграл меня. Из-за избытка смирения. Браво! И вот я все тебе рассказываю, в то время как с двенадцатью олимпийскими богами даже не разговариваю. Но мне хотелось, чтобы ты разобрался с собственной самооценкой.

– Поэтому вы заставили меня пройти испытание в клетке?

Зевс подмигивает.

– Ты уверен, что в живых остался «именно тот Мишель»?

– «Именно тот» – это Мишель, в котором моя душа.

– «Именно тот» – это тот, которого ты способен любить. Любишь ли ты себя немного больше теперь, когда поднялся на гору и говорил с самим Зевсом?

– На самом деле я еще не осознал, что со мной происходит.

– Вот в чем проблема с теми, кто «меньше, чем ничто». Они получают награду, но чувствует себя настолько недостойными, что не ценят ее.

Он встает передо мной. Его лицо уже не так сурово.

– Ты представлял меня именно таким? И таким ты представлял себе Зевса греческих мифов? Признайся, что, когда ты только попал сюда, ты был впечатлен моим видом. Чего ты ждал?

К моему огромному изумлению, он начинает уменьшаться и превращается в пигмея-альбиноса с курчавыми волосами и красными глазами.

– Может быть, ты представлял меня таким? Он превращается в белого красноглазого быка.

– Или таким? Именно в таком образе я являлся некоторым смертным женщинам на «Земле-1».

Он превращается в белую птицу. В Лебедя. Он был Лебедем, который указал мне путь, когда я заблудился в тумане.

Он летает вокруг меня по комнате. Я тру глаза.

– Или таким?

Теперь он превратился в белого кролика. Это он выскочил из норы и указал мне дорогу за водопадом.

– Я тебя не так пугаю теперь? Стоит немного увлечься представлением, и люди теряют веру. Вам нужно, чтобы были соблюдены условности. Всем нужен образ отца-великана, бородатого, властного и загадочного. Только это действует. Пффф…

Кролик внимательно смотрит на меня, опускает длинное ухо, моргает и говорит:

– Похоже, все, что я тебе рассказываю, не очень-то потрясает твое воображение.

Его глаза меняют цвет. Они становятся синими, начинают увеличиваться, становятся больше головы. Один глаз начинает уменьшаться, а другой растет. Вскоре передо мной плавает в небе глаз длиной в три метра. Его гладкая поверхность блестит. Зрачок расширяется, он похож на черную пропасть, которая зияет за блестящей роговицей. Я отступаю. Глаз еще увеличивается. Я снова отступаю, теряю равновесие падаю на четвереньки. Поднимаю голову – глаз парит надо мной.

Гигантский глаз в небе – это был он.

Веко опускается, как занавес. Глаз уменьшается. Зевс постепенно принимает вид двухметрового олимпийского бога. У него снова красные глаза.

– Вы лично наблюдали за мной с самого начала? – бормочу я, еще не оправившись от шока.

Вместо ответа он тянет меня в коридор, подводит к двери, за которой лестница. Лестница ведет в комнату, где двадцать четыре двери. Зевс открывает одну из них. Внутри комната, похожая на храм музы Талии. Стены обиты красным бархатом, трюмо, перед которым гримируются актеры, освещено. Меленькая сцена похожа на подмостки для кукольного представления в городском саду.

Зевс берет марионетку, деревянного человечка, управляемого при помощи ниток.

– Вот что происходит, когда человек появляется на свет.

Он берет куклу и ставит на сцену. Дергает за ниточки, и кукла двигается, как живая. Она вертит головой, изображая удивление.

– Вот что происходит, когда человек умирает. Зевс отпускает нитки, и кукла падает. Потом он снова поднимает ее.

– Все остальное время она двигается. Она не знает, что есть кто-то, кто дергает за нитки. Или не дергает. Нам, богам, важно, чтобы ниток не было видно. Марионетки думают, что ниток нет. Важно, чтобы они считали себя свободными. Иначе опыт провалится.

– А у нас, богов-учеников, есть нитки?

Зевс загадочно улыбается и убирает марионетку на место.

– У тебя есть утопия?

– Я думаю об этом.

– Это важно. Думая о лучшем будущем, ты даешь ему возможность однажды осуществиться. Я хочу задать тебе один вопрос. Ты любишь своих смертных или ты просто проводишь время, наблюдая за ними, как за красными рыбками, хомяками, кошкой или собакой?

– Должен признать, что я испытываю к ним некоторую привязанность.

– Ты страдаешь «болезнью переноса»?

Я понимаю, что речь идет о типично божественном неврозе, который заключается в том, что начинаешь путать себя со своим народом. Я отвечаю максимально честно:

– Нет, я не думаю, что у меня «болезнь переноса». Царь богов не удовлетворен ответом. Вероятно, ему известно, что все боги рано или поздно начинают отождествлять себя со своим народом.

– Посмотрим.

Зевс хватает меня за руку, мы выходим из театрального зала и возвращаемся в круглую комнату со множеством одинаковых дверей.

Он немного медлит и открывает ту, что находится у нас за спиной.

– Ты сражался с самим собой. В следующем испытании тебе предстоит выступить против твоего народа.

111. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ИСТОРИЯ КОШЕК

Самые древние останки домашней кошки были обнаружены в одной из могил в Иерихоне. Они относятся к неолиту, это около 9000 лет до Р. Х. Египтяне почитали кошек как воплощение Баст богини плодородия, исцеления, любовных наслаждений, танца и единомыслия.

Мумии умерших кошек хоронили на специальных кошачьих кладбищах. Убийство кошки в Древнем Египте каралось смертной казнью.

Кошки распространились по всему миру на торговых кораблях финикийцев и евреев, которые высоко ценили их за то, что они ловили крыс. За тысячу лет до Р. Х. кошки попали в Китай. Китайцы верили, что они приносят удачу. В Европе кошки появились за 900 лет до Р. Х., в Индии – за 200. Корейский император Ичиджо подарил кошку японскому императору, открыв Японию для представителей семейства кошачьих.

Все эти кошки произошли от своих египетских прародителей. В каждой стране количество домашних кошек было относительно невелико, и неизбежное кровосмешение вызвало генетические изменения. Люди производили отбор кошек по тем признакам, которые их особенно интересовали, – форме тела, цвету шерсти или глаз, создавая таким образом местные разновидности: в Персии появилась персидская кошка, в Турции – ангорская, в Таиланде – сиамская.

В Средние века католическая церковь считала, что кошки связаны с колдовством, и систематически их истребляла, так что кошки были на грани вымирания. С того же времени собака считается верным и послушным животным, а кошка – независимым и порочным.

Во время эпидемии черной оспы, свирепствовавшей в Европе в 1384 году, еврейские общины пострадали значительно меньше, чем остальное население. И сразу после окончания эпидемии началась волна погромов и резня в гетто.

Теперь известно, что чума меньше затронула еврейские кварталы, потому что их обитатели, как правило, держали кошек, которые истребляли крыс.

В 1665 году в Лондоне началась ужасная эпидемия чумы после того, как там начали организованно истреблять кошек.

К 1790 году кошек перестали считать пособницами дьявола. Тогда же в Европе прекратились эпидемии.

Эдмонд Уэллс.«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V

112. ПРОТИВ МОЕГО НАРОДА

Дверь ведет в оранжерею, где на ветвях деревьев висят сферы с планетами. Это подобие подвала Атланта, так же как театральный зал, который мы только что покинули, был подобием жилища музы театра, а музей – лаборатории Гермафродита. Вернее, наоборот. Те, кто внизу, скопировали то, что я вижу здесь.

Зевс подходит к месту, куда я спрятал разбитую сферу.

– Ты, кажется, разбил мир?

– Я случайно, – признаюсь я. Зевс хмурится.

– Не страшно, их тут полно. Проблема только в том, что тот, который ты разбил, был особенный. Я пытался взять от него отводок… Ладно, не стоит так привязываться к мирам, верно?

Он щелкает пальцами, и тут же появляется циклоп. Увидев меня, он удивляется. Но, поскольку Зевс не гонит меня, он сдерживается и не пытается меня схватить.

Зевс кивком указывает на кучу мусора. Циклоп опускается на колени и начинает рыдать. Он прижимает планету к груди.

– Я подарил ему этот мир, и он очень старательно ухаживал за ним. Видишь, «болезнь переноса» несколько выбивает из колеи.

Циклоп в растерянности разглядывает разбитую планету, гладит осколки.

– А ведь он не бог, даже не бог-ученик, но он привык ухаживать за этой планетой. Как привыкают ухаживать за цветком. Должен сказать, что этот мир действительно был особенным.

– Что же в нем было особенного?

Зевс почесывает бороду.

– Я ставил там опыт «антисимметрии». Взгляни на себя. Если твое тело сверху донизу разделить пополам вертикальной чертой, обе половины окажутся совершенно одинаковыми. У тебя по одному глазу справа и слева, то же самое с руками, ноздрями, ушами, ногами. На планете, которую ты разрушил, были существа, у которых парные органы были расположены посреди тела или только с одной стороны. Естественно, циклопа интересовал опыт, который я ставил. Он сентиментален.

– Я не понимаю, почему здесь на деревьях настоящие миры, – говорю я, чтобы сменить тему.

– В то время как у Атланта и на лекциях вы видели только копии? Это довольно сложно. Это «материализованное представление». Планета внутри сферы реально переживает физическое воздействие. Это тот же процесс, в результате которого ты только что встретился сам с собой. Лучше будет, если пока ты не будешь вникать во все мои секреты. Ты должен понимать, что это…

Он срывает плод-сферу и протягивает его мне.

– Это настоящая «Земля-18». Если ты ее уронишь, от нее ничего не останется.

Я не решаюсь ее взять.

– Возьми же, – требует Зевс. Я держу планету в руках.

– Мы сейчас немного поиграем.

Он проходит в черный кабинет, на стенах которого десятки киноэкранов. В центре низкий стол, на котором стоит подставка. Зевс велит мне положить туда планету. Я делаю это как можно осторожнее.

– Ты когда-нибудь начинал играть другими фигурами посреди партии в шахматы?

Я не понимаю, к чему он клонит.

– Предположим, ты играл белыми, которых ты считаешь «хорошими». А теперь ты будешь играть черными, «плохими», и будешь атаковать «хороших».