Заледеневший Тейбор Джеймс

37

Когда Лаури и Греньер проводили Халли до ее комнаты, было два с небольшим часа дня. Значит, до похода на ужин в обеденный зал оставалось почти три часа. Она пролежала без сна пару часов, потом вдруг неожиданно заснула и после недолгого сна проснулась опять. Слезла с койки, загрузила компьютер, подключенный к станционной сети, и проверила свою электронную почту. Ничего.

В дверь постучали. Это была Агнес Мерритт.

— Как вы узнали, что я здесь? — спросила Халли.

— Мне положено все знать. К вашему сведению, я как следует взгрела Грейтера. Он божится, что делал все для вашего же блага. Солдафон, но ведь он еще и начальник. Расскажите мне о Фиде.

Халли описала ей встречу с Фидой, состоявшуюся накануне, а закончив, сказала:

— Он рассказал о «Вишну». А почему вы ничего не сказали мне об этом?

Она подумала, что Мерритт придет в смущение от этого вопроса. Ничего подобного не произошло, возможно, она лишь слегка смутилась.

— Я не пыталась ничего скрывать. Вспомните, ведь это я сказала, что вам надо обсудить с Фидой ход исследований? Я знала, что он все представит вам правильно.

«Что ж, звучит резонно», — подумала Халли.

— Ну а что с Грейтером?

Мерритт пожала плечами.

— Он ведь человек НАСИ. А это структура в составе ГЭНЕРГО. И занимаются они нефтью.

— Значит, что-то, подобное «Вишну», может вызвать у него испуг.

— Вполне вероятно.

— Фида думал, что Грейтер, возможно, убил Эмили.

Мерритт посмотрела на нее скептическим взглядом.

— Грейтер — жестокий и злобный. Ненавидит женщин и не пытается этого скрывать. Но убить Эмили? Ну не знаю… — Ее тон и выражение лица ясно говорили о том, что она не отбрасывает полностью возможность того, что предполагал Фида.

— Что-нибудь изменилось с тех пор, как вы рассказали ему о «Вишну»? — спросила Халли.

— Он стал более мягким и дружелюбным, раз уж вы об этом упомянули. Это показалось мне тогда странным. А сейчас я думаю, что он, вероятно, пытался отвлечь этим внимание. Ну что-то вроде дымовой завесы. — Агнес сморщилась и покачала головой. — Это безумство. Но убийца не будет заранее предупреждать о своих намерениях.

— Так вы все-таки считаете, что он мог убить Эмили? Из-за «Вишну»? — Халли почувствовала, как что-то задвигалось у нее в желудке. Не боль, скорее напряжение. Она подумала о Дайане Монталбан. — И, возможно, он приложил руку к исчезновению Фиды.

— Я даже не могу поверить, что мы сейчас обсуждаем такое.

— Я истолковываю эту вашу фразу как утвердительное «да».

— Лучше как «вполне возможно».

— Вы можете связаться с ННФ?

— Только после того, как появится связь.

— У вас есть линия, защищенная от прослушки?

— Вы имеете в виду линию, которой пользуются работники ЦРУ? На полюсе довольно трудно отведать гамбургер и найти бензин.

— Я не могу выйти наружу, поскольку сейчас действует условие номер один. Полеты отменены. Ни телефона, ни электронной почты. Разве люди не обсуждают между собой эти смерти?

— Разумеется, обсуждают. Этот цирк, который Грейтер устроил в обеденном зале, никого не убедил. А возможно, даже ухудшил ситуацию. Большинство людей склоняются к мысли о том, что он что-то скрывает.

— Находясь в обеденном зале, я поймала на себе несколько явно враждебных взглядов. Люди думают, что именно я занесла сюда патогенные микроорганизмы.

— Некоторые и вправду так думают. Сколько таких людей, я не знаю, но полагаю, что немало.

Внезапно Халли почувствовала острый спазм в области живота. Ощущение было такое, будто огромный кулак изо всех сил сжал ее желудок, затем боль отступила. Она вспомнила Дайану Монталбан, умирающую от потери крови на полу в обеденном зале… Еще один спазм, от которого она вздрогнула и застонала.

— Что с вами? — спросила Мерритт.

— Просто судорога, — ответила Халли, не желая прерывать разговор. — Так что в отношении Грейтера?..

— Ничего. По крайней мере, до восстановления связи.

— А вы не знаете, когда снова могут возобновиться полеты?

— Они прекращаются при температуре шестьдесят градусов. А у нас сейчас на двадцать градусов ниже установленного предела. Мне самой просто ненавистна мысль о том, что зимовка может начаться раньше в этом году.

— И будет продолжаться восемь месяцев, так?

— Да.

Халли представила себе заключение в этом самом труднодоступном на земле месте в компании с полярниками, падающими замертво, лишающимися рассудка, пьющими, сидящими на наркотиках, возможно, даже и убивающими друг друга, и все это в герметично закупоренной станции, атмосфера в которой, быть может, заражена смертельно опасными патогенными микроорганизмами.

Семь бед — один ответ, надо попробовать…

— Агнес, вам что-либо известно о «Триаже»?

Нахмуренные брови, секундное раздумье — и то, и другое можно объяснить старанием припомнить давно забытый факт. А может, тут нечто иное.

— Это методика оказания неотложной медицинской помощи. Отбор тех, кому она необходима. Или не необходима. А почему вы об этом спросили?

— Да просто из любопытства. Мейнард Блейн как-то упоминал об этом, когда мы с ним пили кофе. — Конечно, это была ложь, но ведь детективы часто используют ложь, чтобы добраться до правды, разве не так? — Он очень воодушевился, рассказывая мне об этом. Но, к сожалению, пока я собиралась расспросить его поподробнее, ему пришло сообщение на пейджер и он поспешно куда-то ушел.

— Так это Блейн рассказывал вам об этом? А когда?

— Вчера. Он думал, чем бы ему заняться, и вдруг подсел ко мне. Вы же его знаете. — Халли хитро подмигнула и вдруг почувствовала, что в ее желудке и кишечнике происходит нечто серьезное.

— Не представляю, о чем он мог говорить. — Мерритт выглядела озадаченной и весьма расстроенной.

— Может, это название какого-то исследовательского проекта?

— Нет. Я бы наверняка знала о его существовании.

Темы для разговора, казалось, исчерпались, и беседа непроизвольно подошла к концу.

— Очень мило с вашей стороны, Агги, было навестить меня.

— Мне надо заняться своими пробирками. — Взглянув на часы, Мерритт встала. — Уже пять. Вам скоро можно будет выходить из комнаты. Встретимся за ужином.

Мерритт ушла. Халли чуть подождала, дав ей пройти некоторое расстояние по коридору. Она хоть и дала Лаури и Греньеру честное слово, но если дело дойдет до объяснений, ее нынешнее состояние можно будет считать критическим. Она встала, сделала глубокий вдох и бегом бросилась в дамский туалет.

38

Единственным преимуществом, которое давал приступ поллярии, было достаточное количество времени на раздумья в ожидании, что приступ пройдет сам собой.

Секрет, которым владела Халли, вполне мог ее убить. Она понимала это все отчетливее. С исчезновением Фиды она снова оказалась в том же положении, в котором пребывала в самом начале, — не могла довериться никому, ни единому человеку.

И уж ни в коем случае не Блейну. Он соврал ей в отношении Эмили, и это было первым странным событием за время ее визита сюда. И с того момента все, что было связано с Блейном, становилось все более странным. Почему он так поступил? Халли приходила в голову лишь одна мысль: он был каким-то образом связан со смертью Эмили. Все это выглядело непонятно. Халли знала о похождениях Джона Уэйна Гейси, Теда Банди и прочих очаровательных психопатов, которые казались соседям идеальными людьми, а сами пытали, убивали и поедали своих жертв. Но кем же все-таки был Мейнард Блейн? В ее сознании он больше ассоциировался с неловким и нескладным повесой, нежели с убийцей-садистом.

Ну а что в отношении Грейтера? Ранее она поместила его в первые ряды подозреваемых. Но потом он согласился просмотреть поименный список персонала станции. Стало быть, ему известно, что на станции нет ни одного мужчины, имя которого начинается с «Эм». При этом Халли не видела экран монитора, так что, вполне вероятно, заверения Грейтера также являются ложными. Но в действительности она так не думает. Тогда, во время просмотра, Халли видела в его глазах признаки человеколюбия. Он старался что-то от нее скрыть, и это, как показалось Халли, было чувство вины за гибель тех матросов. И хотя Грейтер презирал свою гулящую бывшую, но, возможно, он чувствовал вину за то, что оставил свою жену в затруднительном положении и с нарастающим чувством отчаяния в душе.

Ну а Бренк? Вполне вероятный вариант.

И еще множество других мужчин, о которых Халли вообще ничего не знает. Под конец она поймала себя на том, что постоянно задает себе один и тот же вопрос: «Ну кому ты поверишь, если ты не можешь доверять вообще никому?» Ответ нашелся сразу: не «кому», а «чему». Она всегда может доверять только науке.

Халли уже почти подытожила свои размышления, как вдруг дверь распахнулась и в туалет вошли две женщины. Каждая уселась на унитаз.

— Ну, что думаешь? — спросила одна; ее голос был настолько грубым, что больше подходил бы мужчине, — полярное горло.

— Думаю, это она, — ответила ее спутница вполне нормальным голосом.

— Я тоже.

— Вопрос в том, что с этим делать.

— Это действительно вопрос. Но, знаешь, что? — спросил мужеподобный голос.

— Что?

— На этот вопрос, да еще в таком месте, есть тьма тьмущая ответов.

— Ты что, толкуешь об этой новой пробирке? — спросила Халли, стараясь придать своему голосу грубое звучание и преувеличенный южный акцент. В этом наверняка не было необходимости, поскольку с этими женщинами она до этого не общалась. Но на всякий случай.

— Кто это? Я и не знала, что здесь еще кто-то.

— Не волнуйся, это я, Брейден. Чертова поллярия. Я уверена, что она принесла с собой какую-то заразу.

— Против фактов не попрешь. Она приезжает — и женщины сразу начинают помирать. — В мужеподобном голосе звучали злоба и угроза.

— Она же отваливает отсюда в субботу, верно?

— Если самолеты будут летать. Послушай, что я скажу: ни одна зараза не заставит меня зимовать здесь, рядом с этим мешком, полным смертельных бацилл. Да и не только меня. Она должна слинять отсюда, а как — это не наша забота.

— А кто тут еще, ты говоришь? — спросила женщина с нормальным голосом.

Но Халли уже пробралась к выходу и выскользнула через приоткрытую дверь. Формально она все еще находилась под арестом, или как там еще можно назвать ее вынужденное пребывание взаперти. Она надеялась, что Грейтер не сделал какого-либо официального объявления об ограничении свободы ее передвижения по станции. Если он и вправду не заявил об этом во всеуслышание, то в курсе ситуации лишь сам Грейтер, Греньер, Лаури и Мерритт. Ей надо рискнуть и обратиться непосредственно к ним. Ну а что они смогут сделать, кроме водворения ее обратно в комнату? Халли чувствовала угрызения совести из-за того, что нарушила слово, но если посмотреть на происходящее с другой стороны, то сложившаяся ситуация требует ее повышенного внимания. Грейтер не хочет признавать очевидное, но что-то очень нехорошее происходит в этом расположенном отдельно от мира и вдруг внезапно разгерметизировавшемся автоклаве, который они называют станцией.

Вернувшись снова в комнату, Халли надела толстый шерстяной свитер и парку. Распихала по карманам шапку, перчатки, взяла запасной дайверский нож и налобный фонарь. Спустившись в лабораторию, чтобы взять еще кое-какое снаряжение, она пошла дальше, все еще никак не привыкнув к освещению коридора, срабатывающему согласно ее шагам. Она прошла мимо какой-то женщины, которая даже не подняла на нее глаз; мимо мужчины, набиравшего сообщение на телефоне. Он лишь мельком взглянул на нее. Халли не могла совладать с собой и оглянулась назад, после того как разминулась с этими двумя — никто за ней не шел, — и оборачивалась, пока шла по коридору.

Дойдя до ведущей в подземный этаж герметичной двери, девушка в последний раз оглянулась и не увидела ни одного светового пятна в только что пройденном коридоре. Она прошла через дверь, уверенная в том, что она здесь одна и что за ней никто не наблюдает.

39

Идя по главному подземному коридору, Халли старалась держаться вплотную к ледяной стене, рассчитывая на то, что это позволит не включать освещение в секциях коридора по мере ее продвижения вперед. Однако это не сработало, и освещение все равно включалось. C этим ничего нельзя было поделать, поэтому она решила идти как можно быстрее, чтобы оказаться как можно дальше от входа.

Все, что Халли наметила, надо было делать как можно быстрее, и не только для того, чтобы остаться незамеченной. Она не хотела рисковать и заходить за полярным обмундированием на склад, расположенный в другом конце станции. При переходе из жилой зоны, где температура поддерживалась на уровне пятидесяти четырех градусов, в подземный этаж, где было минус шестьдесят, у Халли перехватило дыхание. Но ее опыта хватало для того, чтобы не делать глубоких вдохов.

Зажав в руке дайверский нож, девушка бесшумной тенью шла по главному коридору, моля Бога о том, чтобы не забыть маршрут, по которому ее вел Грейтер, сопровождая во время экскурсии. Она хорошо помнила первый поворот направо, после которого был переход длиной в двадцать ярдов в боковой коридор. Теперь она уже не волновалась из-за освещения и, пройдя через этот коридор, повернула налево и перешла в другой. По этому коридору следовало пройти большое расстояние, затем свернуть в узкий проход, перекрытый тяжелым черным занавесом.

Зайдя за занавес, Халли включила налобный фонарь и расстегнула застежку-молнию на сумке. Харриет Ланеэн была в той же одежде, в которой умерла. Замерзшая кровь покрывала ее грудную клетку толстым красным панцирем. Лицо было бледно-восковым. На теле не наблюдалось никаких следов заиндевелости — влажность в этом помещении практически отсутствовала. Халли мысленно поблагодарила кого-то, кто закрыл ей глаза.

Она никогда не испытывала страха перед мертвыми телами, даже перед травмированными или изуродованными. Но эти тела были другими. Они в глубине ее души возбуждали нечто похожее на детский ужас, не выразимый словами и практически непреодолимый: страх того, что эти тела могут вдруг встать и взять ее с собой в свой нынешний мир. Халли с трудом удерживала себя от того, чтобы не отскочить от них и не броситься бежать.

Надев хирургическую маску и перчатки, взятые из лаборатории, девушка достала из карманов пластиковые пакетики и тампоны для взятия мазков из носовых ходов. Вставив один тампон глубоко в правую ноздрю Харриет Ланеэн, протолкнула его через носовые проходы в решетчатые пазухи до тех пор, пока не почувствовала, что тампон уперся в твердое препятствие. Она повернула в пальцах палочку с намотанным тампоном, затем осторожно извлекла его из носа и, положив в пластиковый пакет, спрятала в сумку. Повторила эту процедуру с левой ноздрей Харриет, а затем взяла аналогичные мазки у Дайаны Монталбан и Рокки Бейкон. Носовая кровь замерзла, но Халли рассчитывала на то, что эти тела пробыли в этом станционном морге не столь долго, чтобы холод уничтожил все следы патогенных микроорганизмов, присутствовавших в крови. Глядя на трех лежащих перед ней мертвых женщин, Халли сказала:

— Простите, но мне необходимо было это сделать. Думаю, вы бы одобрили мои действия. Спасибо вам за это.

Она застегнула молнию на сумке и вышла из морга, чувствуя, как прежний страх уходит. Но тут ее начало знобить так сильно, что пришлось сжать челюсти. «Насколько все-таки капризна и непредсказуема судьба, — подумала Халли. — Мне посчастливилось остаться живой в криопэге, для того, чтобы замерзнуть здесь».

Идя к моргу, она на каждом углу, где необходимо было повернуть, нацарапывала дайверским ножом маленькие стрелочки. И вот теперь, менее чем через пять минут, она уже стояла перед герметичной дверью, за которой находилась станция.

Лаборатория, в которой работали Эмили и Фида, располагалась на первом этаже, в отсеке «А», за герметичной дверью с предупреждающим знаком. Она постоянно была закрыта, но Мерритт еще при первой встрече дала Халли ключ. За свою жизнь доктор Лиленд видела множество микробиологических лабораторий, все они были практически одинаковыми, разве что большинство из них превосходили по размерам эту. Ряды белых настенных шкафов, две раковины из нержавеющей стали, верстак с установленным над ним колпаком вытяжной вентиляции. В центре на верстаке стояли автоклав, центрифуга, микроскопы, стойки для тестовых пробирок. Газовые горелки, эксикаторы, инкубационные шкафы.

За то время, которое потребовалось Халли на то, чтобы добраться до лаборатории, мелкие красные ледяные кусочки, прилипшие к тампонам, начали размягчаться под действием тепла ее тела. Девушка приготовила шесть чашек Петри с красным агаром в качестве питательной среды. С помощью стерильной проволочки, изогнутой в петлю и предназначенной для посева микроорганизмов, переместила то, что было на ватных тампонах, к краям и по несколько раз макнула каждый из тампонов в три отдельных секции на поверхности каждой чаши. Микробиологи называли эту процедуру «засеять газон».

Поскольку Халли не знала, что именно пытается вырастить, то не знала и оптимальной температуры инкубации. Многие патогенные микроорганизмы предпочитают температуру плюс восемьдесят шесть по Фаренгейту, поэтому Халли установила это значение на лабораторном инкубаторе и стала ждать, пока он разогреется до нужного уровня.

Ожидать чего-либо необычного прямо сейчас не имело смысла. Бактериям обычно требуется от двадцати четырех до семидесяти двух часов для колонизации питательной среды. Весьма возможно, патогенные микроорганизмы, присутствующие в крови, взятой с мазками, проявят большую интенсивность роста. Халли прошла в дальний конец лаборатории с намерением проверить образцы «Вишну», поднятые ею из криопэга. Биоматериал хранился в тридцатигаллоновом контейнере с водой из криопэга, которую добыл Жиётт в то время, пока она была под водой. Контейнер стоял в холодильнике — это был единственно возможный способ поддержать температуру, равную температуре воды в криопэге. Никаких изменений в добытом ею микроорганизме Халли не заметила и посчитала это хорошим знаком.

Подойдя к двери и протянув руку к электровыключателю, она вдруг решила еще раз проверить температуру в инкубаторе. Халли была настолько усталой и изможденной, что, устанавливая ее, вполне могла допустить ошибку.

Она посмотрела внутрь инкубатора через стеклянный глазок.

— Что это, черт возьми! — Она инстинктивно отпрыгнула назад.

Полосы, похожие на яркие, прочерченные желтым карандашом линии, появились на красном агаре во всех шести чашах.

К тому времени, когда Халли закончила все дела в лаборатории, время ее «домашнего ареста» истекло. Девушка дошла до того места, где коридор раздваивался. Одна его часть вела к кабинету Мерритт, вторая — к кабинету Грейтера. Мерритт или Грейтер? Она остановилась, прислонившись спиной к стене, пережидая приступ головокружения. Мерритт права: ей становится хуже. В дополнение ко всему у нее болело и саднило горло, и причина не в обморожении, полученном ею в первый день; источник боли находится глубже, да и сама боль была более сильной, похожей на приступ стрептококковой инфекции.

Так куда же идти? Халли потребовалось несколько секунд, чтобы сориентироваться, кто где сидит. Она посмотрела в оба рукава пересекающегося коридора. Левый вел к Мерритт. Правый — к Грейтеру.

40

Грейтера в кабинете не оказалось.

Халли прошла в офис связистов и спросила, где он.

— Он вышел из станции на лед, — ответил дежурный оператор. — Часть посадочных огней перегорела.

— А я думала, условие номер один еще действует.

— Да, оно действует. Но самолеты не смогут приземлиться, если эти огни не будут работать должным образом. Надо быть готовыми к приему самолетов.

— Он взял кого-нибудь с собой?

— Нет, не взял.

— А когда он вернется?

— Думаю, часа через два.

— Как только он вернется, пожалуйста, попросите его позвонить мне. По важному делу.

— Будет сделано, док, не сомневайтесь.

Халли уже привыкла к тому, что все амбалы, разговаривая с пробирками, используют обращение «док».

— Заранее спасибо.

— Ну что вы, мэм. — Оператор посмотрел на дверь кабинета, а затем снова перевел взгляд на Халли.

Его лицо было частично прикрыто спадающей длинной прядью каштановых волос и типичной для полюса бородой. Но под всей этой растительностью Халли ясно видела, что перед ней еще очень молодой человек. У него были большие веерообразные уши, круглые щеки с множеством родинок, подбородок с ямочкой и плоский, сплющенный нос. В его глазах Халли увидела страх.

— Могу я спросить вас кое о чем? — вновь заговорил парень.

— Конечно.

— Эти женщины… те, что умерли…

— Да.

— Как вы думаете, что с ними случилось?

— Рокки Бейкон была больна и перед этим попала в аварию. А вот насчет Харриет Ланеэн и Дайаны Монталбан я не знаю.

Парень помолчал, глядя на Халли неуверенным взглядом, а потом спросил:

— А вы не думаете, что здесь, на станции, что-то есть? Ну, какой-то вирус?

Ободряющая ложь или пугающая правда? Халли решила вложить в ответ понемногу и того, и другого.

— Я этого не знаю. Но я знаю, что умерли только женщины.

Следующую фразу оператор произнес тихо, почти шепотом:

— Люди говорят, что это вы с собой что-то сюда привезли.

— И вы тоже так думаете?

— Мне это кажется бессмыслицей.

— Да? И почему?

— Вы-то ведь не умерли.

— Так оно и есть.

— Я хочу сказать одну вещь. Это моя первая поездка на полюс. И последняя.

— Вряд ли я буду вас переубеждать.

— Можно спросить вас еще кое о чем?

— Конечно.

— Док Фида словил пингвина?

— Так говорят.

— А вы считаете, что этого не может быть?

— Я его почти не знала.

— А вот я знал доктора Фиду.