Преодоление идеализма. Основы расовой педагогики Крик Эрнст

Само северное крестьянство было воинственным, и воинские ценности определяли образ жизни. Из этой среды выделились профессиональные воины. Их высшей ценностью была честь: это слово чаще всего встречается в сагах. С этим связана и вера в Судьбу, которой никто не может избежать. Героический фатализм определял даже построение речи.

Этому светлому северному миру вполне соответствует его высокая поэзия. Но закон чести не объединял сынов Севера в высшее целое. И честь была субъективной личной честью. Только там, где короли подчинили себе свободное крестьянство, развилось понятие объективной сословной чести.

Лессинг в «Лаокооне» противопоставил героическую этику викингов, которой он восхищался, но которую считал варварской, этике образованных древних греков. Факты он описал правильно, но дал им ложное толкование. Гомеровский герой, который предается приступам горя, – примитивен, а держащий себя в узде викинг – культурный человек.

Основатели государств и христианская церковь за несколько веков преодолели субъективизм. Но при этом героический тип внутренне надломился. Германский Север сказал свое слово в мировой истории только в свою эпоху.

Тип, полярно противоположный воину-рыцарю, это египетский чиновник, «писец». По своей сути и системе ценностей он сродни китайскому мандарину. Египетские писцы возникли вместе с государством, как господствующий слой они стали носителями древнеегипетской культуры. Это государство основывалось не на господстве воинов, а на систематическом решении крупномасштабных технических задач. Весь народ был на барщине у государства, он был атомизирован, взят под опеку, лишен естественных связей. Такой народ мог существовать только при заботе о нем государства.

Писцы рано сделались господствующим типом в этом обществе, лишь в эпоху Нового царства их оттеснили на второй план жрецы. Но в любом случае для Египта характерны объективные ценности, полностью вписанные в государственный порядок.

Этика писца требует от него смирения, покорности, молчаливости, услужливости. Этот культурный тип, повторяем, был очень сходен с китайским.

Гордостью египетского писца была его образованность, возвышавшая его над безграмотной массой. Со временем эстетические и этические ценности этой системы образования приобрели самостоятельное значение. Но философия и самостоятельная наука в Египте так и не возникли.

Все египетское образование – придворного происхождения. Дух египтян стремился к сверхличному, типичному величию и к вечной жизни. Стиль придворных чиновников стал законом и образцом для всей культуры.

Параллель между Китаем и Египтом прослеживается и в характере письменности. Египетское искусство является законченным выражением египетской сути. Египетское образование не было все же столь односторонне ориентировано на зрительное восприятие как китайское. Большое внимание уделялось также слуховому восприятию и красноречию, но, конечно, не для обращений к народу, как в афинской демократии, а для того, чтобы внимательно слушать старших и выступать так, как принято на придворной коллегии.

Египетских писцов учили любить книги больше, чем родную мать. Обучение было целиком ориентировано на практические цели, оно имело светский характер, без какого либо влияния со стороны теологии. Теоретическое и практическое обучение были тесно взаимосвязаны, оторванной от специальности теории, как у греков, индусов или китайцев, у египтян не было.

«Приключения Синухета» – памятник мировоззрения и жизненных ценностей сословия писцов. Став могущественным властителем на чужбине, Синухет все равно тоскует по Египту, как придворный, изгнанный из свиты Людовика XIV: придворный может существовать только при дворе: свобода, собственная власть и слава для него ничего не значат.

Этика писца зиждется не на идее государства, государство это фараон. Чиновники – слуги фараона, а не государства.

Типовые группы священников и ученых

Только в верхнем слое общественного организма имеются сословия, позволяющие определенному типу развиться до стадии зрелости. Правда, этой стадии могут достичь одновременно и два типа, как в Средние века. Государственный тип определяет ценности других.

Государствообразующие сословия должны стать независимыми от своей функции, поставить ее на службу государству. Если это купцы или священники, то они должны перестать быть купцами или священниками. Однако эти сословия, как правило, ставят политику и государство на службу своей особой функции. Властители Карфагена, Венеции, Флоренции перестали быть купцами и сделались профессиональными политиками. Священники же с трудом переходят от своей религиозной политики к государственной, поэтому теократии – несовершенные государства, которые могут существовать лишь в определенных условиях, как Папское государство. Египет даже в период господства жрецов не повторил попытку сделать верховного жреца Амона фараоном.

Когда профессор или ученый приходят к власти, то не благодаря своей науке, а вопреки ей, как орудие других сил. Китайские ученые эволюционировали в организованное государственное чиновничество. Еврейские книжники и главы протестантских сект и церквей управляли, как правило, не политическими, а религиозными общинами.

Наоборот, косвенное господство организованного духовенства часто бывало довольно долгим. Духовенство играло роль посредника между вознесенным ввысь согласно его учению Богом и прочим грешным человечеством, включая монахов. За свои услуги в религиозном освящении власти монархов духовенство получало от последних дары и в итоге переросло их: так случилось с индийскими, вавилонскими, египетскими и персидскими монархами и с германскими императорами.

Система образования уходит своими корнями во все основные функции общества, вопрос в том, представители какой функции задают тон. Теории развития образования от одного корня столь же безосновательны, как соответствующие теории развития общества. Каждое сословие, каждая профессиональная организация создает свою систему образования. Таков же принцип специализации наших университетов по факультетам.

Священники тоже часто создавали свою систему образования и выступали в качестве учителей, но это вовсе не значит, что священник это первая «профессия» и любая система образования имеет жреческое происхождение. Мы уже знаем противоположный пример – Египет. Происхождение и развитие системы образования не подчиняется общей схеме.

Каждое сословие воспитывает своими средствами свое потомство. Каждая основная функция может дать принцип формирования определенного типа. Система ценностей общественного организма определяет ранг отдельных типов. Каждый тип, в свою очередь, воплощает в себе особую иерархию ценностей.

Типы священников во всем мире родственны друг другу, как и их иерархии ценностей. В Вавилоне жрецы обучали чиновников и купцов и включали в свою систему образования ценности купечества. Зороастрийское духовенство было частью рыцарского общества. Зороастрийская религия возвысилась до этики рыцарских ценностей. Рыцарское сознание делает людей совершенными: его чистота заключается в правдивости, верности, справедливости, мужестве, щедрости, соблюдении клятвы и защите любой здоровой жизни. Зороастризм – религия рыцарской борьбы Света против Тьмы, Добра против Зла.

По своему происхождению религия не учение, а священник – не учитель. Его первоначальная функция была магической. Для образования постоянного жречества нужны две предпосылки: публичный культ в большой общине и наличие особого круга лиц, одаренных магической силой. Но пока этой силой обладали сами властители общества, жречество занимало второстепенную позицию.

Духовенство это не единая величина, и корни его различны. Типы деятельности были разными: принесение жертв, толкование знамений, литургическое пение. В любом случае предпосылкой было посвящение. Гордые своим тайным знанием брахманы, в конечном счете, объявили богами самих себя. Противоположный полюс – Греция. Жрецы у греков были только в святилище Аполлона в Дельфах. Публичный культ был делом государства. В Риме жрецов посвящали авгуры, но их власть строго ограничивалась государством, религиозные функции распределялись между разными носителями, чтобы помешать сплочению жречества в сословие. Жреческие должности вплоть до верховного понтифика были выборными.

Основой воспитания типа священника является посвящение. В принципе это то же, что инициация юношей: второе рождение, обретение магической силы. Ему предшествует послушничество, часто с жестокими испытаниями.

Отбор новых кадров также тесно связан с организацией сословия и структурой типа. Католическое духовенство на основе учения о равенстве всех людей производит отбор изо всех наций и слоев населения. В Иерусалимском государстве священников должности распределялись по наследству. В индийской кастовой системе принадлежность к касте брахманов – условие духовной карьеры. В Египте эпохи Древнего царства жреческие должности были наследственными, но с превращением жречества в замкнутое первое сословие должности перестали наследоваться.

В Риме некогда светский и духовный империум объединился в руках царя. Республика разъединила эти две стороны общественной жизни. Наряду с магистратурой возник ряд жреческих должностей во главе с верховным понтификом. Жреческие коллегии сначала пополнялись путем кооптации, а все светские должности были выборными, но позже этот принцип был распространен и на жречество. Принципат снова соединил высшие светские и духовные должности в одних руках, но параллельно возникли религиозные объединения чуждого происхождения, которые позже похоронили римский дух под восточными наслоениями.

Священник должен все время оправдывать своим поведением тот ранг, на который он претендует, и те ценности, которым он служит, иначе вместе с его репутацией пропадает вера в высшие силы, которые он представляет. Воспитывая общество, предъявляя ему определенные требования, он должен, прежде всего, предъявить их самому себе. Контроль нравов и собственный суд существовали еще в римском жречестве; как правило, эти средства способствуют возвышению духовного сословия. В Средние века церковные суды вмешивались и в светские дела. В Индии ценности и идеалы брахманов были руководящими принципами правовой системы в целом.

Вся жизнь общества на первых этапах развития определяется религиозными ценностями и магическими представлениями. Возвышение жречества, как правило, начинается с регулярного отправления публичного культа. Жречество стремится монополизировать все религиозные функции, а все не санкционированное им объявляет черной магией. Выделение жречества в особую группу разрушает единство жизни общества: люди делятся на грешных и безгрешных. Отсюда дорога ведет к непогрешимости пап и к роли брахманов как высшей нравственной инстанции.

Великий переворот, связанный с возвышением жречества, мы наблюдали в Египте; в Древнем царстве чиновник по совместительству жрец, господствует тип писца, в Новом царстве жрец по совместительству визирь, господствующим становится тип жреца.

Позиции священника основываются на его вере в самого себя и свои ценности и на вере общины в его магическое знание. Но обладание этим знанием – результат обучения. Основа любого тайного знания – логически оформленное мировоззрение. Обосновывая свое учение, священник превращается в учителя. Тайное знание он сохраняет для своих, экзотерическое делается достоянием более широкой публики. По мере рационализации религии происходит вытеснение экстатической мистики, магическая обнова заменяется рациональным обоснованием. В протестантском духовенстве нет уже ничего магического, ученый тип представлен в чистом виде. То же самое произошло с иудаизмом в диаспоре: одни книжники стали опорой религиозной жизни и системы образования. Индийские брахманы тоже интеллектуализировали свое учение до уровня философии. Но, хотя брахманы превратились из магов в учителей, их роль в обществе от этого не изменилась. В том же направлении развивалось и вавилонское жречество, тогда как египетская теология оставалась на уровне старой народной магии.

Главное в монашеском типе не магическая функция, а личное спасение в результате аскетической жизни, т. е. тип монаха имеет иные корни, нежели тип священника, но эти типы взаимосвязаны и один тип может переходить в другой. Теократия может развиться на базе монастырей, как в буддийский период в Индии, одно время в древней Ирландии, но особенно в Тибете и Монголии. Буддизм при этом не удержался на первоначальной высоте, но даже в искаженной форме он способствовал культурному развитию Центральной Азии.

Теология любых видов это профессиональная технология, которая в какой-то момент может превратиться в философию, в чистую науку. Может быть, все мировоззрения религиозного, но не в коем случае не жреческого происхождения. Мировоззрение ищет единое во множестве проявлений, закон, который всем управляет. Магические представления не доходят до этого закона, согласно им, все природные явления зависят от действий человека. Но когда из практики рождается теория, а из отдельных потребностей – закон, магия кончается, и всемирный закон начинает определять действия отдельного человека, закон, который выше всех богов, государств и нравственных норм. Особое должно ориентироваться на всеобщее. Вместо магических манипуляций основой организации жизни становится теоретическое знание. Почти одновременно с древними греками этой точки достигли китайцы (Лао-цзы). Знание и философия, а не магия становятся руководителями жизни, и на первый план выдвигается тип учителя. Система образования становится автономной. Самые яркие примеры этого состояния, наряду с философией и наукой последних веков, дают Греция и Китай.

Китайская система образования – творение свободных умов, которые в период упадка феодализма создали даосизм. Конфуцианство одержало победу над своими конкурентами, потому что оно с самого начала было ориентировано на авторитарную государственную мораль. Магические представления были рационалистически перетолкованы. Религию китайские ученые оставили народу, даосам и буддийским монахам. Но морализм основывался на принципе бездействия (у-вэй), подчинения естественному ритму мироздания.

Наряду с народной религией существовала государственная. Император был верховным жрецом, он стоял выше богов, которых он сам назначал, как папа – святых. Император и чиновники были служителями государственных культов. Небесный закон определял государственные порядки, а государственный культ – порядок на небесах. Вина за стихийные бедствия ложилась на императора. Место народной магии заняла государственная магия.

Классический Китай не избежал опасности окаменения, классическая Греция – другой опасности: произвола, субъективизма и индивидуализма.

Философская система образования греков выросла из свободного демократического общества полисов. Греческие поэты, предшественники философов, еще не доросли до этой свободы. Пиндар еще воспевал аристократию. Афинские трагики достигли внутренней свободы, но внешне оставались служителями государственного культа. Философские же школы были независимыми, они вступали в конфликт с государством, и Сократ поплатился жизнью за свою свободу, но жреческую систему образования он не смогли победить. Платон – как конфуцианцы, а позже Фихте и Гегель – попытался соединить новое, интеллектуальное образование с государством, но слишком поздно для греческого полиса. Наведенный Платоном мост повис в воздухе, не достигнув государственного берега. Это образование плодило космополитов. Как и у конфуцианцев, у стоиков требование жизни в согласии с природой приводило к пассивному подчинению ходу событий. Но стоическая «непоколебимость» была героической по сравнению с даосским «бездействием». Учение о жизни в согласии со «своей» природой было теоретическим обоснованием индивидуализма, совершенно чуждого китайцам. Как и философы, эллинистические учителя оставались свободными, их организованного сословия не возникло ни в Греции, ни на Востоке, ни в Римской империи.

Система образования, созданная коллегиями римских жрецов, была, в основном, правоведческой. Философскую систематику в Рим принесли греки. Но типичный юрист это не учитель, а лишь поверенный в делах.

В Вавилонии, Персии и Индии система образования была монополизирована жрецами или ученым сословием жреческого происхождения, брахманами. Реформа Заратустры с Персии была поворотным пунктом от магического к теоретическому мышлению. Священники, как обладатели знания, стали, в первую очередь, стали учителями закона и в этом качестве – носителями культуры. То, что было создано ими, позже прорвалось через исламские наслоения и при содействии эллинистических элементов сделало Персию ведущей страной мировой культуры.

Заратустра достиг той же точки, что и еврейские пророки: познания закона, которому подчиняются природа, история, государство и нравственность. Тем самым изменился смысл существования духовенства. Сам Ахура Мазда выступает, прежде всего, в роли учителя людей, он учит их различать добро и зло.

Персидское ученое сословие оставалось связано со жречеством, еврейское в диаспоре освободилось от этой связи. Еврейские книжники вели свое происхождение не от иерусалимских жрецов, а от пророков. Хотя они признавали иерусалимский культ (в очищенной форме), но обряды и жертвы они ставили ниже правильного образа жизни. Порождением реформы пророков был «закон», а его радикальная победа была следствием гибели еврейского государства. Еврейство самоорганизовалсь как школа, как всемирная церковь. Синагога имеет много сходных черт с протестантскими церквями и сектами, и книжники стали носителями иудаизма, который веками боролся с эллинизмом за мировое господство. Книжник это толкователь закона, он превращается в юриста, но, кроме того, он – проповедник. И в этом случае рациональное толкование занимает место магического действа. Книжник – учитель, философ, юрист, теолог и историк.

В сходном направлении развивался Ислам: последователи пророка были не священниками, а главами государств, при которых возникло ученое сословие как хранитель традиции, а не духовенство в собственном смысле слова. Путь от пророка к книжному ученому, который проделали буддизм, парсизм, иудаизм, христианство и ислам, типичен для внутреннего преобразования религии в догматическую церковь.

Но одно отличает греческую систему образования от всех азиатских: она не только освободилась ото всех связей с ритуальной магией, но также оставила далеко за собой все государственные, общественные и национальные условности. Если бы еврейские книжники решились на такой шаг, иудейская религиозная община перестала бы существовать. Но они стремились к созданию всемирной иудейской церкви и цепко держались за свой закон, а также за ритуальное обособление иудеев от «гоев». Основанная на разуме гуманность и образованность эллинов была при таких предпосылках исключена. По тем же причинам персидское жречество не смогло выйти за рамки ритуализма. Отказ от ритуалов взорвал бы зороастрийскую церковь, равно как и касту брахманов. Пропагандистами все народы и религии становятся тогда, когда их система образования достигает своего совершенства, открыв закон, действительный для всего мира. Китайцы ассимилировали другие народы в своем государстве, проповедуя им универсализм. Индуизм разросся, распространив кастовую систему на неарийские народы. Персидское завоевание шло по следам персидской религии, еврейские торговцы – вслед за книжниками и синагогами. Только греческий дух свободно шествовал по странам: от него ведет свое происхождение свободная и победоносная гуманность любой науки и философии.

Эфебы и греческие мужские союзы

Афины с их культурой и воспитательными учреждениями остались в памяти людей страной вечной молодости, и если где – либо существовала культура, которую можно назвать молодежной, так это там. Афиняне классической эпохи именно так себя и воспринимали. Платон воспроизводит слова египетского жреца, сказанные Солону: «Вы, эллины, были и останетесь детьми…Вы все молоды духом, потому что в ваших головах нет воззрений, переданных по традиции, и поседевших от времени знаний». Вряд ли можно удачней охарактеризовать в нескольких словах противоположность между афинской культурой и культурой Египта, Индии и Китая. Греческие поэты и скульпторы оставили нам идеал прекрасного юноши, начиная с гомеровского Ахилла. На Олимпе царили вечно юные боги. Религиозные праздники были праздниками молодости и красоты. Обнаженные юноши состязались на них за призы, поэты, такие как Пиндар, прославляли победителей, а скульпторы наводняли страну их статуями. Большие игры у религиозных центров были почти единственным выражением греческого национального единства и, во всяком случае, высшим выражением греческой культуры. Тираноубийц Гармодия и Аристогитона, юношу и его воспитателя, политическая легенда афинской демократии превратила в святых. Юношей остался в памяти людей Алкивиад, который со своими добродетелями и пороками стал символом афинской судьбы.

Примерами отношений между воспитателем и воспитанником служат такие пары, как Солон и Писистрат, Анаксагор и Перикл, Сократ и Алкивиад, Платон и Дион, Аристотель и Александр, позже – Полибий и Сципион-младший.

Рядом с местами упражнений молодежи умышленно размещали философские школы. В афинской системе воспитания гимнастика всегда была тесно связана с поэзией и другими искусствами. Развитие как тела так и души создавало прекрасную гармонию. Идеалом была калокагатия – сочетание добра и красоты – и арете – мужская добродетель, противоположность которой, хюбрис («беспредел»), каралась афинским государством как подрыв основ порядка.

Ежегодно Афины устраивали праздник девственной богини города, Панафинеи, с гимнастическими и артистическими играми молодежи. Раз в 4 года этот праздник перерастал в большой парад: в город торжественно вносили сотканное благородными девушками покрывало богини. Фидий изобразил эту процессию на фризе Парфенона. Группы на этом фризе – не просто композиция художника, они соответствуют реально существовавшим социальным группам.

Но после удивительно быстрого роста и возвышения Афины умерли в ранней молодости. После утраты своей независимости они скатились на уровень хотя и уважаемого за свое прошлое, но тихого и стоящего в стороне от больших событий провинциального города, пока Юстиниан их окончательно не добил, закрыв Академию. А в свою счастливую эпоху, при Перикле, Афины могли мечтать и о мировом господстве. Но те же самые силы индивидуализма, суверенного разума и свободного духовного развития, которые привели к расцвету философии и науки, способствовали гибели государства своим разлагающим действием. Афинский дух стал безродным космополитом, учителем всех народов вплоть до нашего времени. На это изменение указывал еще Исократ в IV веке до н. э.: «Наш город превзошел всех людей по образованию и красноречию, наши ученики стали учителями других, и это привело к тому, что слово «эллины» обозначает не народ, а дух, и греками называются те, кто имеет наше образование, а не те, кто одного с нами происхождения». Вскоре после этого Александр претворил эти слова в жизнь, распространив эллинистический дух на Персию, Индию и Египет. Но следует со всей решительностью подчеркнуть: в Афинах классической эпохи искусство и поэзия, философия и наука, которые обессмертили Афины, никогда не были самоцелью, а средством воспитания гармоничного человеческого типа – эфебов и гоплитов. Сократ видел свою заслугу в том, что защищал Отечество с оружием в руках и воспитывал в том же духе молодежь, а Платон ставил своей главной целью государственное воспитание.

Здесь перед нами встает главный вопрос: является ли эфеб естественным плодом аттического ландшафта и его взаимодействия с хорошими задатками расы или плодом воспитания? Ответить на этот вопрос по типу или – или нельзя. То, что природные условия, такие как раса и ландшафт, оказывают сильное влияние, сегодня никто не будет оспаривать. Но еще недавно т. н. теория среды – достаточно вспомнить философию истории И. Тэна применительно к Афинам – выводила афинскую культуру только из этих природных условий.

Следует, прежде всего, сказать, что греки в этом плане мыслили совершенно иначе и отвергли бы такое натуралистическое объяснение. Немногие народы столько думали о себе, своем образовании и будущем своего государства, как афиняне. И поскольку они, как типично молодой нард, не имели правильного отношения к своему прошлому, а необыкновенно полагались на силу разума, рационального познания, разумного действия, они пришли к удивительному перекосу: они поверили во всесилие учения, воспитания, в то, что нет ничего невозможного, если за дело взяться серьезно. Сама добродетель стала результатом обучения. Платон всерьез верил в возможность спасти государство от гибели с помощью основанного на рациональном познании нового общественного порядка и воспитания. Его книга о государстве – символ этого педагогического образа греческого мышления. В основателях государств и законодателях видели, в первую очередь, воспитателей народа.

Но со своей верой в воспитательное всесилие закона и рационального обучения греки промахнулись мимо цели.

Когда греческие философы начал изучать человеческую жизнь с целью извлечь из этого практические познания для воспитания, им открылась взаимосвязь между государственным устройством и воспитанием. Так возникли учения о государстве и воспитании Платона и Аристотеля. Однако эти философы не учитывали историческую обусловленность и влияние традиции. Все бытие было интеллектуализировано и индивидуализировано. Все государственные и общественные формы выводили из однократного, целенаправленного волевого акта. В этом плане особенно характерно отношение философов к Спарте. Афиняне времен упадка с завистью смотрели на спартанские порядки и воспитание и надеялись, перенеся их в Афины, возродить дух своего государства, поэтому их прилежно изучали. Однако принципиальная ошибка заключалась в том, что, хотя ясна была связь спартанских порядков с древними обычаями, с отношениями среди дорийцев или даже критян, создание всей спартанской системы приписывали легендарному Ликургу, жившему неизвестно когда. Результаты целых столетий исторического развития неправильно понимались как законы, установленные одним разумным человеком. От этой восходящей к грекам ложной интеллектуализации жизни, исторического становления, общественных форм и воспитательных сил наука страдает до сих пор. И если изучение истории во многих областях науки позволило избавиться от этих чар, то в педагогике они действуют и поныне: считается, что воспитание сводится к рационально поставленным целям и рациональной методике.

Отвечая на наш главный вопрос о роли воспитания в формировании афинского человека, мы должны отказаться как от натуралистической теории среды, так и от греческого суверенного интеллектуализма. Раса и ландшафт, конечно, были естественными основами и рамками его формирования, но он не вырос на аттической почве сам собой, как маслина. Его воспитанию способствовали также философы, поэты и художники. Но между этими двумя этажами здания воспитания есть еще и средний – формы общества и государства, которые не являются ни плодом природы, ни результатом целенаправленных, рациональных действий, а балансом всех формирующих историю сил, органами народной воли.

Этот средний слой – главный для воспитания. С его помощью Спарта сформировала четко выраженный тип гражданина и воина. Обучение в Спарте имело второстепенное значение, философию там презирали, а поэзию терпели лишь в той мере, в какой она способствовала созданию идеала воина.

Средой такого воспитания были мужские общества и юношеские союзы как их часть. И в Греции в древние времена благородные роды с их кровными связями и верой в силу благородной крови были опорами общественной жизни. Но позже они отошли на задний план. В Спарте семья стала рудиментом.

В Афинах и в эпоху демократии воспитание сохраняло на себе отпечаток аристократизма, пока его не стерли софисты и демагоги. Гомеровский эпос с его аристократическим взглядом на жизнь и героическими идеалами оставался основой духовного воспитания и исходной точкой поэтически-художественной культуры и при афинской демократии. Гимнастика также имела аристократическое происхождение, ее развитие как средства воспитания стимулировалось государством.

Последним носителем древнего аристократического идеала был Пиндар, знаменитый своими одами в честь победителей состязаний. Но воспитательное значение игр было понято не рациональным путем, первоначально они имели религиозное значение и были связаны с культом мертвых. И позже центром Олимпийских и Дельфийских игр был культ, как и при представлении трагедий.

Культ какого-либо бога, гимнастика и артистические упражнения составляли содержание молодежных союзов, в которых воспитывались эфебы. В Спарте четко прослеживается роль этих союзов как возрастного класса в общей системе, в Афинах отношения были более запутанными. Спарта надолго сохранила государство – общество мужчин, выросшее из родового государства. В Афинах устройство не раз менялось. В классическую эпоху, со времен реформы Клисфена, они были территориальным государством, а до этого по своему устройству они были ближе к Спарте. Органы государствообразующего общества мужчин назывались в Афинах фратриями, в Спарте – сисситиями, на Крите – гетериями, в древнем Риме – куриями, у древних германцев – сотнями. Хотя подобные общества возводили себя к общим предкам, они во всем мире не вырастали из родовых союзов, а создавались на собственных оригинальных принципах как свободные ассоциации равноправных. Их члены никогда не называли себя «сыновьями», но «братьями».

Родовой союз зиждется на иерархии, мужской союз – это объединение равных. Он возникает, как правило, из необходимости рациональной организации обороны, для чего приходится привлекать более широкие силы, давать участникам воинских союзов больше прав и, в конечном счете, рушится власть родовых старейшин. В воинском мужском союзе отец и сын равноправны, они братья, как в масонской ложе. Сыновья выходят из подчинения, уравниваются в правах с отцами и так создается слой граждан государства. В родовом государстве полноправие было связано с принадлежностью к роду, и действительно полноправными были только главы родов или семейств. Классическая форма мужского союза сохранилась в Спартанском государстве, в Афинах она сильно видоизменилась. В Риме обе формы организации долгое время сосуществовали.

В Спарте мужские союзы оставались столпами государства, и это государство застыло в своем развитии, тогда как в Афинах либеральная практика приема в мужские союзы способствовала возвышению людей из низов. Афинское государство основывалось на труде, труд был в почете, а Спарта осталась государством воинов.

Как сисситии в Спарте, так и фратрии в Афинах имели характер мужских домов. В Афинах первое образование связано с именем Тесея: вместо отдельных мужских домов (пританеев) он создал общий афинский пританей. Государство, таким образом, понималось как большой мужской союз, предпосылкой участия в котором была принадлежность к фратриям. Фратрии воспитывали афинских граждан как сисситии спартанских, а курии – римских.

Эфебия была не чем иным как подготовительным этапом перед вступлением во фратрию. Эфебы и члены фратрии соотносились как подмастерья и мастера, как бакалавры и магистры, как послушники и монахи, как оруженосцы и рыцари.

В Спарте мальчиков вообще с 7 лет отнимали от семьи и дальше их воспитывало государство. В Афинах государство взяло под свой контроль союзы эфебов гораздо позже.

Примечательно, что Аристотель начинает свое описание афинского строя с эфебии как с огосударствленного молодежного союза. Это подчинение государству произошло незадолго до его времени и означало введение активной воинской службы. С 18 лет эфебы два года жили на казарменном положении. Этот порядок был заведен в Афинах под влиянием учения Платона и с оглядкой на Спарту, которая к тому времени превратилась в миф. Но было слишком поздно: греческая свобода умирала, а при македонском владычестве эфебия превратилась в студенческую организацию. Афины продолжали тихо существовать, но уже не как свободное государство, а как центр эллинского образования.

Узенер проследил историю таких молодежных союзов, как эфебия, и их воспитательных функций как в древности, так и в германском и славянском мире вплоть до наших дней. Их дух еще жив в студенческих корпорациях. Современное молодежное движение призвано возродить эти древние принципы в новой форме.

Древний Рим: граждане и государство

Победа над Карфагеном была поворотным пунктом в истории Рима. Изменился и сам тип римлянина. Время древних римлян прошло, хотя Катон-старший вел героическую борьбу за сохранение старого типа. Для мирового господства римлянам еще не хватало размаха. Новый тип создавался под влиянием эллинизма. Первым его представителем был Сципион Африканской. После этого 500 лет наслаивались все новые пласты чужих идей и чужой крови, пока Диоклетиан не построил на развалинах Рима восточную деспотию.

Но римская система воспитания с самого начала формировала не только тип, но и расу и продолжала оправдывать себя даже тогда, когда древнеримская кровь иссякла или выродилась. Римское государство оставалось живым до тех пор, пока сохраняло способность латинизировать не только чужую кровь, но и создавать на ее основе римский расовый тип.

Катон-старший и Сципион одновременно представляли две эпохи. Ошибка Катона заключалась в том, что он хотел остановить развитие и сохранить достигнутое состояние полицейскими мерами. Сила старого Рима заключалась в безымянных героях. Именно они победили таких полководцев, как Пирр и Ганнибал.

От Сципиона Африканского ведет свое начало тот тип, воплощениями которого были позже Циперон, Цезарь и Август, Вергилий и Сенека. Римский тип подвергся воздействию эллинистического образования и переориентировался на новые цели и ценности. Сочетание римского государственного духа с эллинистическим мировым духом пробудило в римлянах индивидуальность и гениальность.

Но новый дух должен был сначала просочиться в трещины старого порядка. Рим разлагала его собственная империалистическая политика, обогащение полководцев, чиновников и солдат в результате грабежа завоеванных земель. Вторым порождением этого хищнического капитализма, кроме плутократии, была обленившаяся, жадная до «хлеба и зрелищ» толпа. Разложение усугублялось проникновением восточных культов.

Главными отличительными чертами древних римлян были абсолютизм всех устремлений и государственный дух. Употребляя термин «раса», мы и здесь достигаем предела, за которым вопрос о причинах уже не ставится. Разумеется римский характер был выражением римской расы, римской крови, но он ни в коем случае не вырос просто естественным путем из расовых задатков. Раса проявляет себя, прежде всего, в победоносном утверждении своей системы ценностей. Римский тип не был чем-то врожденным, а был результатом влияния римской жизни в целом. Чужеродные элементы ассимилировались воспитанием. Раса воплощается в народе как в целом, в его господствующих идеалах и порядках, а не в крови отдельных лиц.

Идеалы и система ценностей римского типа отражаются в многочисленных исторических легендах древних римлян, и пусть они не соответствуют реальной истории, они учат идеальным истинам. Как образцы римских добродетелей они до сих пор живут в искусстве и воспитании.

Древний Рим, как органическое государство граждан, был полной противоположностью восточным абсолютным монархиям.

В своей естественной теории государства Полибий уловил основные черты римского государства, но на «смешанный государственный строй» он смотрел с односторонней греческой точки зрения. Логизированные до крайности государственные формы, такие как афинская демократия или спартанская аристократия, это не элементарные формы и не могут служить мерилом для такого органического образования, как римское государство, которому всегда были чужды логическое системное мышление и систематические конструкции. При всей своей последовательности в действиях, римляне никогда не связывали их с одной исходной точкой, одним принципом. Своеобразие римского государства заключалось в том, что части системы взаимно дополняли, контролировали и поддерживали друг друга, действуя в одном направлении. Такое единство в разнообразии с относительной самостоятельностью частей – суть органической системы в противоположность логически-схематической. Никогда не делалось попыток оформить жизнь на основе одного-единственного принципа.

Это было счастьем и силой Рима, что римское государство росло и питалось от нескольких корней. Единство достигалось за счет преодоления дуализма. Но внутренний дуализм сказывался в дублировании всех учреждений. Рим и основан был смешанным населением разных рас. Единый тип из них был воспитан благодаря римским общественно-политическим порядкам.

Важным этапом формирования этого типа была победа плебеев в их борьбе за равноправие. До сих пор не ясно, было ли разделение на патрициев и плебеев результатом имущественного расслоения общинников или они были разного этнического происхождения? Скорее всего, и те, и другие были смешаны по крови. Плебс напоминает «пополо» средневековых итальянских городов, а патрициат – их родовую знать. Внешне плебс победил, но, по сути, победителями остались патриции, потому что они ассимилировали плебс.

Курии – римская форма мужских союзов, соответствующая греческим фратриям и сисситиям. В Риме они тоже одержали победу над родовой знатью.

У каждой курии был свой культ. У плебеев тоже был свой религиозный центр – храм Цереры. Но демократия в Риме не установилась: высший слой плебеев вошел в состав нобилитета, но демократизация сената не произошла. При всех потрясениях в Риме побеждали консервативные силы.

Хотя в Риме государствообразующие мужские союзы в борьбе за власть с родовыми союзами, как и в Греции, одержали победу, семейные союзы не были оттеснены на задний план, а стали второй опорой государства, государством в государстве, маленькой монархией внутри республики.

Римская история рассказывает нам не о чем ином, как о воспитании человеческого типа, способного властвовать над миром, при посредстве его собственных деяний, установленных им порядков, его веры и ценностей, техники, законов и языка. Власть и долговечность мировой империи зависит от методики, с которой тот или иной народ воплощает идеал римского государства и воспитывает господствующий тип. Римская церковь на этой романской основе стала наследницей Римской империи.

Брахманы и касты

Главная особенность Индии это невероятная сила проявления инстинктов и, как следствие этого – буйный расцвет всех форм жизни: фантазий и рассуждений, страстей и созерцательности, обрядов и литургии, философской систематики и психотехнической методики, эпоса, архитектуры храмов и их барельефов. Стремление к приданию формы борется с инстинктами за пластическое оформление, но потом само впадает в формализм. Ненасытность инстинкта нанизывает одно звено за другим, подобно ленточному червю, не видя необходимости где – то остановиться. Индия – полная противоположность греческого мира формы и равномерности. В борьбе за форму снова и снова побеждает бесформенность, безмерность, карикатурность.

То, что у греков было величайшим грехом, «хюбрис», в Индии стало принципом жизни: безграничность развития как минимум в одном направлении, которое допускает дхарма, – основа кастовой нравственности… Когда ненасытность инстинктов доходит до отвращения к миру и жизни, игра возобновляется в ином направлении: джайнизм ставит рекорды аскетизма, буддизм – созерцательности. Там, где греческая система обходилась тремя элементами, индийской требовалось три дюжины.

Но форма требует внутреннего равновесия, гармонии; в Индии ее не удалось достичь даже эстетически окрашенному учению Будды о спасении.

Вторая характерная черта Индии – техницизм, возведение средств на уровень субстанции. Эта черта связана с отсутствием чувства меры. Брахман сначала причисляет к высшим божествам жертвенный огонь и жертвенные возлияния, а потом и самого себя. В области религии техницизм, таким образом, означает обожествление магических средств, а потом и самообожествление мага. Достигнув совершенства, Будда одной рукой сдвинул небеса вместе со всеми богами. Философия превращает свои принципы в ипостаси.

С этим тесно связана и третья черта: метафизический индивидуализм. Спасение, возвышение на божественный уровень, – все достигается только собственными силами. Будда указал путь и больше ничего, а дальше пусть каждый спасается сам. На последователей Будды не снисходит благодать, он не жертвует собой ради них, не спасает мир и человечество, а только учит. И буддийская община состоит из самодовлеющих отшельников. То же самое и в «Бхагавадгите»: Бог – наблюдатель, в лучшем случае советник, но не помощник. Человек – продукт его деяний, его кармы, и от бесконечных перевоплощений он может освободиться только своими силами.

В сознании индусов кастовая система и вечный мировой порядок – одно, смешение каст равнозначно крушению мирового порядка. Разделение на касты – основополагающий мировой закон, поэтому в Индии нет мифа о сотворении всех людей, а есть миф о четырех актах творения четырех каст.

Индуизм распространялся и захватывал другие народы, сохраняя в неприкосновенности кастовую систему. Идея нации оставалась Индии чуждой до эпохи английской колонизации. Касты воздвигали непреодолимые барьеры между соплеменниками, но в них мог быть включен любой инородец, доказавший, что он следует дхарме данной касты. Таким образом, высшие слои неарийских народов Индии могли быть приняты в качестве Ариев в касты брахманов и раджпутов, тогда как индусам низших каст путь в них был заказан.

Кастовая система, таким образом, исключает идею единства человечества, а также идею нации. Тем не менее общество не распадается на множество отдельных, изолированных мирков. Краеугольным камнем кастовой системы является каста брахманов.

Брахманы очень давно теоретически обосновали свои притязания на первую роль среди людей и даже среди богов, но утвердиться в этой роли они смогли только после упадка военной знати и вытеснения созданных ею великих религий спасения – в начале эпохи, которую называют индийским средневековьем. Каста брахманов это только рамки без какой-либо внутренней организации и средств господства над другими кастами. Ее авторитет зиждется на традиции.

Кастовая система включает в себя все мыслимые социальные формы и ее нельзя вывести из какого-то одного начала: расы, племени, сословия, мужского союза и т. п…Теоретически вся кастовая система кажется незыблемой, в действительности постоянными остаются только позиции брахманов… Но даже низшие слои воспринимают свой жребий как ниспосланный богами и не бунтуют против кастовой системы. Великие революции против нее, буддизм и джайнизм, начали образованные представители воинской касты, причем в высшей степени удивительно, что эти религии спасения воинов были направлены против священнослужителей.

Сочетание кастовой системы с учением о переселении душ, о карме и дхарме, – одна из самых удивительных особенностей Индии, высшее достижение брахманов.

Благодаря кастовому воспитанию индийское Средневековье достигло таких высот, которым западные Средние века не могут противопоставить ничего равноценности в области управления большими империями, в науке и технике, кораблестроении и мореплавании, торговле, организации и оснащении миллионных армий, химии и металлургии, создания академий и школ с сотнями аудиторий и тысячами студентов вплоть до развитой системы народных школ. Но последним откровением индийского духа была и оставалась своеобразная интеллектуализированная и технизированная религия, а брахман – образцовым типом человека.

Но брахманы никогда не имели действительной монополии в области культа и не создали церковной организации. Вера во всесилие жертв усиливала власть тех, кто умел правильно приносить жертвы. Брахманы знали «Веды», а «Веды» это наука о жертвоприношениях.

Но мы все время наталкиваемся на странное противоречие, затрудняющее понимание индийской сути, а также функций и положения брахманов. Да, брахманы были господствующим сословием, но их господство не принимало определенной формы, а их функции не были монополией. «Веды» были общей собственностью всех арийцев трех высших каст. Их вклад в воспитание был велик, но не менее велик был и вклад образованных кшатриев классической эпохи. Только с упадком этой образованной военной знати брахманы смогли утвердиться на первом месте в кастовой системе.

Таким образом, брахманы, несмотря на свое неоспоримое господство, по своей сути и по своим функциям не были едиными изнутри и четко отграниченными от остального общества… И здесь снова возникает трудно разрешимое внутреннее противоречие. Брахманская философия чрезвычайно далеко продвинула интеллектуализм, знание стало смыслом жизни и путем, ведущим к конечному совершенству в божественном мировом начале. Но здесь же кроется односторонность и условность такого знания: даже формальные науки превращались в теологическую технологию.

При том значении, которое придавалось знанию, понятен и высокий авторитет учителей в Индии. Авторитет учителя для ученика выше, чем авторитет отца для сына.

Однако тот почет, которым были окружены брахманы, требовал от них выполнения множества обязательств. Их жизнь расписана до мелочей, они должны соблюдать бесчисленное множество заповедей и правил.

Отличительная черта брахманов – их безмерное высокомерие. Но за свои огромные привилегии они платят выполнением соответствующих обязательств.

Индийская философия принадлежит к числу высших достижений человечества. С ее помощью развились и специальные науки. Не только среди брахманов, но и в других кастах выше всего ставилось знание. Все касты создали свои системы образования по образцу брахманской.

…Свой высокоразвитый интеллектуализм брахманы внедрили как господствующую и классическую форму выражения индийского духа. Буддизм обрезал буйно разросшиеся ветви этого интеллектуализма, но не изменил основной принцип: знание – путь к спасению.

Ко времени Будды брахманская теология уже переросла в философию, но космология, психология и этика еще сохраняли характер священного знания. Специальные науки развились лишь по мере развития системы образования.

Интеллектуализм Индии приобрел своеобразную окраску благодаря своей связи с мистикой. Философия брахманов это ярко выраженное мистическое мышление. Подобно тому, как философская мысль выросла из культовой практики, так и мистика – из переплетенных с нею аскетизма и экстаза, встречающихся и у воинов. Герой Бхима в «Махабхарате» – типичный берсеркер. Но интеллектуализм придал этому экстазу форму метафизики Упанишад, религий спасения и психотехники йоги. Однако полностью исчерпать потенциал экстатически-оргиастического источника, таким образом, не удалось.

Индия – страна романтической красоты, и все поведение, культура и образование брахманов пронизаны эстетикой. Основное направление буддизма также скорее эстетическое, чем религиозное.

Будда был пророк – эстет и в монашеском одеянии, оставался таким же аристократом, как Толстой – в крестьянском.

Но брахманы это тоже была эстетическая аристократия…

Индийское искусство – романтическое, растительное искусство, оно не пластично, а живописно и является продолжением ландшафта, растительного и животного мира. Человек не противопоставляет себя природе, а чувствует себя ее частью. В своем беспокойстве и пестрой подвижности это искусство противоположно монументальному покою Египта. Даже статуи Будды внутренне вибрируют. Великий покой в Индии – лишь поверхностный покров, под которым бьется интенсивная жизнь, стремящаяся к власти над людьми, богами и миром, жизнь, воплощенная в танцующем Шиве, который подчиняет себе мир силой экстаза. Стиль индийского искусства открывает внутреннюю структуру индийского человека и его внешнего типа – брахмана.

Германский рыцарь и дружина

Наряду с воинскими дружинами имеется религиозная разновидность подобной организации. Как правило, основатели сект выступают в роли пророков, собирающих вокруг себя учеников, которые потом образуют ядро церковной общины. Такими были анабаптисты XVI века, греческие фиасы – спутники бога Диониса, пророческие школы древнего Израиля и полу-религиозные, полу-философские греческие сообщества вроде орфиков, пифагорейцев и учеников Эмпедокла. Классические примеры – ученики Будды и Христа. Эта однородность воинских и религиозных организаций стала мостом, по которому христианство вошло в круг представлений германцев и смогло приблизиться к их воинскому духу. Христос изображался как сын царя небесного, как царь народов, который со своей дружиной ведет битву против царя Ада.

В первые века нашей эры германцы не были оседлым народом. В этих условиях воинская дружина была основной формой организации жизни, тогда и развился ее классический тип. Первоначально это была организация, созданная для определенной цели, как орудие войны и как опора княжеской власти. Ее воспитательное значение заключалось в утверждении героического идеала.

Но самые глубокие и сильные связи зависят не от цели, а от крови и религии, часто от того и другого вместе. Кровные связи становятся магическими и наоборот. Родовые и племенные союзы обретают магическую внутреннюю связь, а братства, свободно возникшие вокруг магического символа, обретают характер родовых союзов. Так и дружина выступает в образе семьи или племени. Культовое скрепление связи клятвой, совместное почитание одного бога или героя, магический обряд посвящения – все это элементы воспитания.

Дружина была также школой военного искусства. К этим двум элементам воспитания, магическому освящению жизни сообщества и обучению воинской профессии, добавляется еще и третий: воспевание рыцарского идеала.

С переходом германских племен к оседлости дружина стала главным фактором образования государств и носительницей средневековой культуры.

Еще Тацит описывал дружину как связующий элемент общественной жизни германцев. На континенте ее миссия завершается ко времени Карла Великого. У северных германцев больше сохраняется первобытное своеобразие. Поэтому в их сагах с наибольшей полнотой описаны жизнь и воспитываемый ею рыцарско-героический тип человека. Но этот идеал прославляла и континентальная поэзия. Палатин Карла Великого, круглый стол короля Артура, хранители Грааля, свита бургундских королей, Дитриха Бернского и гунна Этцеля – все это идеализированные дружины.

Но германская дружина имеет и другой корень. Она ведет свое начало от молодежных и мужских союзов. Идеальный образ мужского дома – Валгалла. Молодые исландцы воспитывались в дружинах знаменитых ярлов – это было их «высшее образование». Дружина была организована по образу семьи и рода. Вся добыча принадлежала вождю, который распределял ее между дружинниками. Дружина открывала перед молодежью путь успешной карьеры, независимо от происхождения.

Духовными воспитателями дружинников были поэты и певцы. В «Эдде» провозглашается, что все смертно, бессмертна лишь память о подвигах.

Дружина была свободным договорным сообществом. Такова же была правовая основа феодального строя в целом. В Индии завоеванные земли распределялись между членами рода, в Западной Европе – между дружинниками в соответствии с их заслугами. Когда застойные явления в рыцарстве стали препятствием для карьеры незнатной молодежи, главной средой циркуляции элит стала свободная городская буржуазия.

Средние века были эпохой расцвета рыцарства, но дружина как форма организации жизни к тому времени давно распалась и сохранилась как прекрасное воспоминание лишь в песнях и сагах. Однако героический идеал дружины продолжал господствовать в светской жизни Запада. Но рыцарство, как и всякий продукт высокой культуры, пришло в итоге к идеалу гуманизма. Именно этому учит старый Гурнеманц молодого Парцифаля в поэме Вольфрама фон Эшенбаха. Эволюция идеала связана с эволюцией самой дружины и воспитываемого ей человеческого типа.

Над первобытным человеком властвовали необузданные инстинкты, он был сырьем, из которого разум и воспитание создали человека формы и культуры. Каждый культурный период это период воспитания, который превращает первобытного человека в культурного, но этот процесс удаляет человека от его природных истоков, убавляет его природную силу и в конечном счете оставляет от него лишь пустую оболочку. Когда какой-то культурный период переживает кризис, на первый план выступает первобытное человечество.

Для первобытных племен характерны экстатические культы. Это предварительная ступень появления святых и героев. Яростный воин это глыба, из которой разум и воспитание со временем делают героя и основателя государства.

У северных германцев дольше, вплоть до X века, сохранился тип воина, сражающегося в состоянии экстаза, – берсеркера. Таких воинов боялись, но не уважали. Они были среди дружинников норвежских королей, которые использовали их как пушечное мясо.

Именно к такому типу первобытных воинов относился библейский царь Давид. Долгий путь вел от подобных дикарей к светлому рыцарскому образу Зигфрида, к учению о рыцарской гуманности. Но даже Зигфрид в «Песни о Нибелунгах» еще сохраняет следы своего происхождения от берсеркеров.

В истории одного исландского рода вкратце повторяется долгая история развития героического идеала. Норвежец Квельдульф бежал в Исландию от короля Гаральда Прекрасноволосого. Этот старый крестьянин еще сохранял черты берсеркера. Его старший сын Торольф – прославленный светлый герой дружины короля Гаральда. Но параллельно продолжает существовать и другой тип: темный, ужасный, демонический, но гениальный. Вершина развития по этой линии – внук Квельдульфа скальд Эгиль.

Тысячелетний путь вел от героической морали дружины, описанной Тацитом, до образа Зигфрида в «Песни о Нибелунгах» и до рыцарского гуманного идеала Вольфрама фон Эшенбаха. За это время в германскую среду вторглось христианство. Между двумя полюсами находится героическая поэма «Беовульф». В ней героический и христианский идеалы впервые соединены в одном

образе. Беовульф избавляет страждущее человечество от чудовищ, посланных Адом, это герой-спаситель, вроде Эдипа и Геракла. Он сражается не ради добычи и славы, а ради избавления людей от бедствий. Для древних германцев это был новый мотив. Образ Беовульфа частично совмещается с образом Христа. Но при всем христианском обрамлении в этой поэме сохраняется героическая вера в определяющую власть Судьбы.

С этого начинается на Западе последнее шествие рыцарской гуманности. Красота, нравственность, одухотворенность пронизывают единый идеал и способствуют воспитанию нового человеческого типа.

«Беовульф» знаменует собой христианизацию героического идеала. И наоборот: христианство лишь тогда смогло стать близким германцам, когда оно было предложено им в близкой и понятной им форме, т. е. когда христианский идеал жизни был героизирован. Усилия в этом направлении прилагались на протяжении нескольких столетий. Вершиной их стал древнесаксонский «Хелианд». Светская и церковная стороны Средневековья обрели относительную гармонию.

Нравственная высота героического идеала «Беовульфа» не была впоследствии превзойдена. Но господствующим типом стал рыцарь-придворный. Великая поэма Вольфрама фон Эшенбаха воспитывала именно этот тип. Но не следует обманываться: хотя «Парцифаль» переполнен всякими чудесами, в них нет больше внутренней истины; мир форм и людей улетучивается из действительности в сказку, в прекрасную фантазию. Придворный эпос витает в фантастическом рыцарстве вне времени и пространства и предвещает упадок. Но наряду с этим еще существует «Песнь о Нибелунгах» со своей историей и подлинным ландшафтом, с вечными человеческими чувствами. Здесь еще идеал выводится из жизни, а не преподается по системе. А с позиций придворного эпоса мы уже видим время, когда другое поколение будет смеяться над рыцарскими идеалами и напишет на них сатиры, такие как «Неистовый Роланд» Ариосто и «Дон Кихот» Сервантеса. Кончился определенный культурный период: рыцарскую эпоху сменила буржуазия.

Католический монах и монастырь

В человеческой природе глубоко укоренена одна черта, которая, если она становится преобладающей, ведет к монашеству. С негативной стороны это отрицание мира, пресыщенность культурой, следствие слабости, болезни, старости и приближения смерти, повышенная чувствительность к разрыву между желаниями и возможностями, между идеалом и действительностью. Природа воспринимается как болезнь души. Человек отворачивается от полноты жизни и стремится к спасению, веруя в высшую жизнь. Аскетизм уводит человека от природы к чистому духу, к Богу, к покою и неподвижности, к нирване. Монах это аскетический практик мистики. Этот тип всегда появляется, когда человек вступает в резкое противоречие с действительностью.

Монах, как и сама мистика, – порождение более высокой культуры. На первобытном уровне монашеству соответствуют священные оргии. Цель та же: обретение высшей силы, единение с Богом. Но методы противоположны: опьянение и неистовство ведут к возвышению индивидуального сознания с помощью внешних средств – наркотиков, танцев, музыки – и выражаются в бурных эмоциях, захватывающих весь коллектив. Мистическая противоположность этого – отшельник.

Противоположность и внутренняя взаимосвязь этих двух крайностей особенно ясно видна в трансформациях культа Диониса. По своему происхождению это варварский экстатический культ. Древняя Греция знала две волны этого культа. На первом этапе он стал государственно-признанным как средство братания разных социальных слоев. Здесь источник аттической трагедии и многих элементов поэтической и философской мистики. На втором этапе он породил тайные орфические секты. Но монашество как таковое на эллинской почве не появилось.

Абсолютный монах это отшельник. Это сильный человеческий тип, который занимается самовоспитанием. Йога и восьмеричный путь Будды призывают каждого своими силами пройти путь к спасению.

Только в Индии такое аристократическое монашество дошло до последних крайностей. Оно было индивидуалистическим и интеллектуальным. Но и здесь крайний солипсизм и нигилизм был присущ только йогам. Будда стал странствующим монахом-проповедником и собрал вокруг себя общину. В буддизме он превратился в Бога-Спасителя.

Каждый деятельный человек может наблюдать ритмы собственной жизни: периоды опустошенности и депрессии внезапно сменяются приливами энергии и наоборот. Эти ритмам подчинена жизнь целых поколений народов. Все великие религиозные деятели то уходили в себя, то внезапно выступали в роли реформаторов и революционеров. В обоих случаях они оставались аскетами, но разного типа.

Прообразом монастырей были мужские дома. Раннее христианство кроме отшельников знало и множество эмоциональных монахов, образ жизни которых был полуэкстатическим, полуаскетическим. Монастырь в Монте-Кассино, основанный Св. Бенедиктом, был, главным образом, школой, хранителем античных традиций, тогда как более ранние монастыри были сборищами эмоциональных типажей, боровшихся против язычества. В Византии монашество никогда не вышло за рамки ранее достигнутых форм, оно осталось застойным, как и все византийское. В византийской системе образования сохраняли свое влияние греческая наука и рациональность. Грех, ад и милосердие никогда не играли здесь такой решающей роли, как на Западе, где переселение народов подняло народную целину, духовные землетрясения которой порождали все новые волны религиозных движений и монашеских типов. На Востоке, кроме монастырей, возникли ордена. Доминиканцы и францисканцы представляли собой высший тип монашества. У иезуитов же целью было уже не спасение души, а власть и слава церкви. Иезуит это орудие политической системы, виртуоз во всех делах. Поэтому на свою миссионерскую задачу он смотрит с политической точки зрения, как мусульманин. В этом причина удивительно быстрого подъема и упадка иезуитской миссии в Восточной Азии.

Различие между буддийским и христианским монашеством заключается в том, что буддийская церковь выросла из монашества, тогда как в христианстве последовательность была обратной. Имея своим фундаментом Священное Писание, христианские монастыри и ордена все больше превращались в школы для духовенства и мирян. Иезуиты вообще стремились к монополизации всей системы образования. Но даже орден францисканцев, который был основан в порядке реакции на теологический и научный интеллектуализм, быстро стал конкурентом ученых-доминиканцев.

Христианские монастыри никогда не знали абсолютного аскетизма, им было далеко до индийских виртуозов аскетизма. В сущности, все сводилось к трем бенедиктинским обетам послушания, бедности и целомудрия.

Монахам всех типов было свойственно строгое регулирование распорядка дня, единообразие одежды, выработка привычки мало спать и есть, подчинение авторитетам.

В позднеантичный период монашество возникало повсюду: среди гностиков, приверженцев разных религий спасения, мистических сект и философских школ. На синкретической почве позднего неоплатонизма язычество пыталось достичь духовной консолидации, дабы противостоять христианству. Но неоплатонизм был слишком экзальтированным, христианство – более простым и убедительным, оно опиралось на твердую почву и взывало к примитивным чувствам. Наличие твердого внутреннего стержня давало таким христианским ученым как Иероним и Августин перевес над неоплатониками. Это принесло победу христианству.

Восток подарил Западу аскетизм и монашество. Гностицизм и паулинизм с их враждебностью природе и высшим идеалом девственности наложили на христианскую общину аскетический отпечаток. Вторая волна восточного аскетизма создала внутри христианской церкви монашескую аристократию. Но только в Египте и Азии аскетизм достиг своих крайних форм, только здесь появились личности вроде Симеона Столпника, близкие к индийским виртуозам аскетизма. Запад быстро переключился на другие цели. Египтянин Св. Антоний – настоящий отшельник; западный человек Иероним и в пустыне, и в монастыре остается филологом, литератором и бойцом.

Рано выявились три типа монахов. На одном полюсе стоит пустынник типа Антония, на другом – ученый тип Иеронима, который сделал свой монастырь в Вифлееме центром римской учености и изготовления книг.

Среди монахов было также много ленивых, необразованных плебеев, просто не хотевших работать или служить в армии. На Западе после падения Империи и бенедиктинской реформы монашества этот примитивный тип исчез, на Востоке он еще долго оставался нормальным типом.

Монастыри воспитывали лучших иерократов. Вместе с папой Григорием Великим в монашеской среде вырос раннехристианский гуманизм. Т. н. арианство германских народов не приняло аскетический идеал. В Ирландии, Англии и Германии общины формировались вокруг монастырей. Ирландско-шотландские монастыри стали носителями культуры в северных странах, распространяя свое влияние на Францию и Германию. Расцвет культуры при дворе Карла Великого произошел частично благодаря ирландцам, частично – лангобардам. Ирландская культура была творением бенедиктинского монашества, которое заложило тем самым основы средневековой культуры. Оно стало воспитателем народов.

История католического монашества делится на 4 главных этапа. Первый – от основания бенедиктинского монастыря на Монте-Кассино до конца Каролингской династии, второй – клюнийское реформистское движение, положившее начало борьбе пап с императорами, третий – создание доминиканского и францисканского орденов, четвертый – создание ордена иезуитов. На каждом из этих этапов господствовал определенный монашеский тип.

В деятельности Бенедикта Нурсийского проявился римский талант к организации. Он выработал для западного монашества образцовые формы. Аскетизм был умеренным, главным для монаха было не личное спасение, а служение церкви. Кассиодор позже сделал из монаха христианского ученого.

Символично, что монастырь в Монте-Кассино был основан в том же 529 году, когда была закрыта Афинская академия. Этот монастырь возник на развалинах храма Аполлона. На несколько столетий он оставался образцом. Это был первый шаг к осуществлению идеи Града Божьего Августина, организация этого монастыря была сочетанием демократического самоуправления и автаркии с харизматической автократией. Если сначала влияние античной литературы было невелико, то потом оно стало усиливаться.

В развитии монастырского хозяйства особых успехов достигли цистерцианцы. Тяжелый физический труд был у них средством воспитания монахов.

Свидетельство разностороннего развития монашества – деятельность монастыря в Санкт-Галлене (Швейцария). Здесь изучали право и международные отношения и наряду с античным наследием – традиции германского язычества. Церкви и монастыри охотно строили на местах прежних языческих культов, христианизировали языческие обряды. Сагу о Беовульфе написал монах.

В истории церкви ритмически сменяли друг друга национальные и универсалистские тенденции. После того, как Бонифаций повернул церковь во Франции в сторону универсализма, бенедиктинское монашество стало носителем идей национальной церкви. Клюнийское движение и реформа Григория VII породили борьбу между императорами и папами и свели на нет культурные достижения бенедиктинцев.

Тип бенедиктинца из Санкт-Галлена это благочестивый ученый или художник, который пишет хроники, сочиняет латинские стихи или вырезает по слоновой кости. Франциск Ассизский хотел возродить тип неграмотного монаха, для которого главное не учение, а «подражание Христу». Цистерцианцы, как уже говорилось, заменяли учение ручным трудом, картезианцы и трапписты делали из монахов отшельников, вводя обет молчания, изоляцию в кельях и т. п.

Бенедикт сделал из монашеского пролетариата монашескую аристократию. Образом мыслей бенедиктинцев (лучшим его представителем был папа Григорий I) был христианский гуманизм, умеренность во всем, гармония и уравновешенность.

Монастырь основывался на принципе равенства братьев. В нем обучали чтению, письму, Священному Писанию, а также пению. Обязательным было знание латыни и произведений римских языческих писателей.

Бенедиктинское монашество было универсальным, все прочие – лишь специализацией того или иного монашеского типа.

Бенедиктинское монашество было носителем всей системы образования своего времени. Клюнийская реформа была направлена против такого расширения, она имела целью упрощение и сосредоточение сил на служении церкви.

Цистерцианское монашество было реакцией против политизированного клюнийства и ставило своей целью возрождение неполитического типа монаха. Научная деятельность тоже была под запретом. Именно эти монахи были миссионерами в славянских землях к востоку от Эльбы. Самым знаменитым деятелем этого ордена был Бернард Клервосский.

В борьбе против Фридриха II Гогенштауфена, объявленного антихристом, в роли церковных агитаторов выступали нищенствующие монахи: на новой ступени развития возродилось раннехристианское эмоциональное монашество. Тогда же выступили на исторической сцене францисканцы и доминиканцы.

В этих орденах демократический принцип одержал победу над аристократическим принципом цистерцианцев и монархическим принципом клюнийцев. Действовали они, главным образом, в городах. Их организация повлияла на установление городской демократии во Франции в конце XIII века и даже на английскую Великую Хартию вольностей.

Доминик основал свой орден как орудие борьбы против ереси. Это был орден инквизиции, но также орден теологии и схоластических наук. Из него вышли Альберт Великий и Фома Аквинский.

Франциск Ассизский был человеком совсем иного типа, чем Доминик. Он чтил солнце и свет, проповедовал мистическую любовь ко всему творению и мало заботился о теологии. Со своими песнями он обращался к людям, и к животным. Во всем этом крылось нечто еретическое.

Францисканцами были Рождер Бэкон, Дуне Скот и Бонавентура.

Орден иезуитов был выразителем идей абсолютизма. Он воспитывал уже не монахов, а орудия на службе господствующей системы. Баскский рыцарь Лойола разработал для Запада систему духовных упражнений, близкую к индийской йоге. Орден иезуитов знаменовал собой конец монашества.

Протестантизм в принципе отверг монашество. Во многих отношениях он напоминал раннее христианство германцев, т. н. арианство.

Религия

Основой религии является вера в высшие силы, и она выражается либо в магической защите от всего враждебного и злого, либо в улучшении и возвышении собственной жизни: в обретении силы и совершенства благодаря сосуществованию на положительных началах с миром предков и высшим миром. Если целые общины ориентированы на общую высшую сущность и разделяют с ней ее силу, то их члены ощущают также теснейшее единство между собой, священную взаимосвязь. Таким образом, религия всегда действует в двух направлениях: выражает изначальное стремление человека возвыситься над самим собой, над своим нынешним состоянием и образует самые глубинные, эффективные и прочные общественные связи. Эти два основных направления характеризуют также два направления религиозного воспитания.

Религиозные системы, пантеоны и мифы – идеальные образы соответствующих человеческих порядков и ценностей, они отражают условия жизни, бытие и цель общины. Посредниками между земными и небесными порядками выступают культ и иерархия священнослужителей. Зародыш всего этого мы находим уже в первобытных общинах. Таково рациональное содержание всех религий. Но то, что в их формах проявления зависит от магических и демонических сил, от настроений, от исторического положения и природной среды, трудно описать в общезначимых понятиях, тем более, что у рационально образованных людей притупились необходимые для этого органы. К этому добавляется трудно осознаваемое единство противоположностей: религиозные представления всех видов, особенно если они не оформлены, перетекают одно в другое и в бесформенность, приспосабливаются к моменту и в то же время вместе с культами крайне консервативны, хранятся на протяжении многих поколений, которые уже их не понимают и не осознают их живую ценность. При жертвенных культах продолжают использоваться орудия древних времен. Римские жрецы не должны были ни в частной жизни, ни при выполнении своих функций касаться железа. Архаичные черты, имена и качества имеют также боги и мифы: это, как правило, старые сосуды, содержимое которых новые поколения заменяют. Это приводит к тому, что происхождение богов, мифов и культов путают с толкованием их живого смысла. Их подлинный смысл – живой и современный. Благодаря своей архаичности религия выполняет и консервативную функцию: связь с прошлым, с традицией, с предками. Даже революционные религии, толкуя недавнее прошлое как период упадка, ищут свой идеал в отдаленном прошлом, в идеальных начальных временах. Но история развития и живой смысл это разные вещи.

Поступательное развитие жизни в сути и в корнях своих едино и нераздельно. Нельзя считать религию корнем других основных функций, но поступательное развитие жизни выступает в религиозных формах проявления как символ глубинной связи и высшей свободы. Если власть формирует типы извне, то религия – изнутри. Но и власть, в конечном счете, имеет религиозное обоснование; если она основывается только на грубой силе, она сохраняется лишь до тех пор, пока действует внешнее принуждение. Религия дает высшие ценности, на которые опирается общество. Но это не должны быть специфически религиозные ценности.

При исследовании религиозной функции в воспитании типов следует различать три возможности: 1) религия господствует в системе воспитания и в обществе или служит им 2) религия вместе с остальными частями системы работает ради одной цели или стремится к своей особой цели и соответствующему жизнеустройству на религиозной основе 3) религия развивается вместе с обществом или вторгается в него извне как чуждая пропагандистская сила.

1. Германцы, греки, римляне, китайцы, а также индусы и египтяне на ранних этапах своей истории, равно как и большинство первобытных народов имели светскую ориентацию. Религия служила высшим светским ценностям. Хотя и существовала вера в мир душ, она не определяла жизненные идеалы. Там, где приходит к власти духовенство, соотношение ценностей изменяется: мирская жизнь становится средством обретения религиозного спасения и обрастает ритуалами. Чистые теократии, такие как в буддийских государствах Центральной Азии, у евреев после возвращения из вавилонского плена или государство иезуитов в Парагвае, редки. В Вавилонии до Хаммурапи, в египетском Новом царстве, в буддийском царстве Ашоки, в брахманских государствах Индии, в Римской империи и Византии после Константина, в империи Оттона Великого духовенство занимало первое место в общественном устройстве, оно было определяющей силой всей жизни, и власть приобретала сильно выраженные теократические черты. Правда, у королей всегда оставалась возможность переместить центр тяжести на светскую власть или отодвинуть религиозную идею, использовав другие средства для достижения своей цели. Короли использовали церковь для укрепления государственной власти.

2. Там, где общественный строй и религия развиваются вместе, все ценности имеют религиозное обоснование, но религия остается служебным звеном. Только когда религия меняется и становится самостоятельной, она превращается в определяющую силу. Единство жизни разделяется на светскую и религиозную сферу. По такому пути шли орфики в Греции, мистериальные религии в Римской империи, радикальные протестантские секты в новое время. В Римской империи христианская церковь стала главной опорой государства, а в Средние века стремилась стать над государством. За несколько столетий революционный буддизм одержал победу в Индии. Зато лютеранство было революционным только по отношению к господствующей церкви, а по отношению к светской власти оно поставило себя в подчиненное положение. Ислам изначально был революционным и по отношению к социальным порядкам в Аравии, но уже в мединскую эпоху он превратился в светскую систему власти, в которой религия была основой государства.

2. Там, где религия внедряется извне, она либо поднимает низы против власти, либо распространяется сверху, как во Франции и Норвегии. Она всегда приносит с собой чужие ценности, как христианство у германцев и славян или буддизм в Центральной Азии, где его распространяли не завоеватели, а миссионеры.

Германские племена в эпоху Великого переселения народов сделали из арианского христианства независимые от Рима национальные церкви.

Если общество постоянно разветвляется, множатся также боги, культы и мифы и каждому сословию соответствует своя ветвь религии. Если общество составляется из разных частей, их боги соединяются в один пантеон. Главным божество Рима в самый древний период был Марс-Квирин, позже первое место занял Юпитер. Плебс же всегда поклонялся божеству Земли, культ которого с возвышением плебса, стал его главным сословным культом…

…В отличие от Греции, мифология в Риме осталась довольно бедной, культ же, наоборот, развился в систему, полную мелочных предписаний… Бурное развитие мифологии у греков и индусов способствовало расцвету поэзии и спекулятивной философии, Рим же был беден художественной и философской фантазией; это трезвое, рабочее государство походило на древний Египет. Католическая церковь заимствовала у Рима строгое нормирование культа и канонического права, а в своей догматике использовала философское толкование мифов греками…

Древнеримская религия выросла вместе с государством и как элемент государства освещала его цели и ценности. Христианство пришло к германцам как чуждая религия с чужими культурными ценностями и правовыми формами. Частично оно распространялось с монахами-миссионерами, частично навязывалось властями или завоевателями (как саксам и славянам).

Католическая церковь пришла в упадок вместе с Западной Римской империей. Бенедиктинское монашество вдохнуло в нее новую жизнь.

Со времени Хлодвига римская церковь была для северных королей средством укрепления их власти. Покровительство, оказываемое католической церкви, сделало Каролингов, а начиная с Оттона Великого и германских королей кандидатами на звание преемников Римской империи. Но когда церковь стала средством образования национальных государств, императоры стали использовать против них не только своих епископов, но и папскую власть. В результате последняя укрепилась настолько, что попыталась подчинить себе и самих императоров.

Вопрос о том, какая сторона победит, решался на немецкой земле.

Церковь в Германии хотела переделать германского человека в готического. На романской почве, где верхний германский слой был тонким, церковь укрепилась надолго, хотя ей там никогда не удалось подчинить себе государство. В Германии церковь как воспитательная система победоносно наступала до XIII века, так что окончательная победа над германскими ценностями и искоренение германского типа казались близкими. Весь север подвергся романизации, но это была кажущаяся победа, плоды которой церкви не дано было пожать. Готический человек был переходом от германского к немецкому, а не к романскому человеку.

По своему внутреннему смыслу история Средних веков это борьба между германскими и христианскими ценностями, между светской и церковной правовой системой. Главной фигурой германского естественного порядка был воин, а главной ценностью – его честь, христианство же отбрасывало все естественные ценности в область греха. Жизнь как подготовка к потустороннему существованию предполагала уничтожение природы и очищение церковью от греха оставшиеся ее части. На разрыве между этим и тем светом, между Богом и миром христианство построило свою мистерию спасения. Церковь в ней представляла собой Тело Христово, ее распоряжения имели чисто магическое значение, всякая земная власть отвергалась. Описанный Августином Град Божий был полной противоположностью государства, которое он должен в конце концов растворить в себе. Крещение магически превращало человека в духовное существо. Учение, что вне церкви нет спасения, отличало христианство от других сект с их учением и достижением спасения личными средствами. Магически сплоченная христианская община одержала победу над античным миром.

Церковный порядок был обязательным и всеобщим. Он не признавал никаких других порядков. Но христианская церковь не осмелилась сделать последние выводы из своего аскетического, враждебного природе принципа. Если бы, например, церковный идеал девственности был сделан обязательной целью, церковь вымерла бы уже в следующем поколении. Место требуемого идеалом преодоления мира заняло господство духовенства над миром.

Неумолимой логике этой системы молодой германский мир не мог противопоставить ничего, кроме своих несломленных природных инстинктов. На первом этапе казалось, что противоречие преодолимо, но церковная система угрожала корням существования германцев, их характеру, их идеалам и их свободе. Результатом была великая борьба в Средние века, но она кончилась компромиссом: готический человек остался дуалистическим по своим целям и ценностям, чем-то промежуточным между католическим и германским человеком.

В начале XIII века казалось, что церковные ценности одержали такую же победу над жизнью, как папство над государством. Характерной чертой этого времени были жесткие преследования еретиков. Но дуализм привел к тому, что действительность и церковная идеология, в конечном счете, разошлись друг с другом. Рядом с монахом всегда стоял рыцарь, рядом с церковью – государство, рядом с епископами – князья, рядом с попами – короли, причем рыцари, князья и короли опирались на свое право, имели свою власть и преследовали свои цели. Объединение под господством папы и религиозных ценностей было, несмотря на теоретическое признание, видимостью и мечтой: католический тип не достиг такого же единовластия, как брахманы в Индии и буддийские монахи в Центральной Азии.

Монах был идеалом церкви, рыцарь – германской жизни. Вместе со Св. Мартином, Св. Георгием и воинственным архангелом Михаилом в христианский пантеон проникли рыцарские ценности. Рыцарские ордена эпохи крестовых походов призваны были объединить оба идеала. Но они не выполнили эту задачу.

Насколько христианские ценности повлияли на рыцарский тип, показывают идеальные образы придворной поэзии, прежде всего «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха. Отклонение от германских идеалов частично объясняется римскими придворными модами. Христианское влияние сказывается и у Вальтера фон дер Фогельвейде, но ядро остается не христианским, поскольку война и христианское бегство от мира плохо сочетаются друг с другом. Самое чистое проявление германского духа – Песнь о Нибелунгах. В XIII веке она отражала живую суть, а просто рассказывала о прошедших временах, и была противовесам святым Францискам, Доминикам и Елизаветам.

В Средние века регулярно повторялись волны духовных потрясений. Иногда они принимали форму ересей.

Церковь ставила на место свободы подчинение высшим властям. Ориентация на общезначимые ценности, воспитание покорности, внутреннее послушание божественным повелениям – признаки готического человека, существенно отличающие его от германского. Но таким образом сохранялось единство несмотря на дуализм типов.

Однако в XIV веке немецкий субъективизм снова выступил в роли непобедимого противника церкви: это возрождение определяет внутреннюю историю немцев, начиная с Майстера Экхарта, минуя протестантизм и вплоть до немецкого идеализма…

…Несмотря на все свое всевластие церковь осталась силой, вторгшейся извне; через определенные границы она не могла переступить, потому что основой жизни была германская традиция, а не церковь. Церковь оставалась чужеродным наслоением. Ее система ценностей, несмотря на все успехи, не достигла единства с основами германской жизни…

Поднятая Лютером протестантская волна захватила все слои народа и привела к отпадению от церкви. Эта волна вынесла вперед национально-буржуазный тип нового времени, устранив стоявшую над ним церковную иерархию. В протестантизме германский субъективизм возродился как личное, непосредственное отношение человека к Богу. В конечном счете, разум стал для протестантского мира началом, определяющим жизнеустройство. Рационализм в XVIII веке проник и в основные католические страны и, казалось, поставил католическую церковь на грань гибели. Но субъективизм в протестантском движении с самого начал проявился в том, что оно пошло в разных направлениях, от сравнительно консервативных лютеранства и англиканства до радикального субъективизма анабаптистов.

Протестантские церкви это компромиссы, переходные образования, похожие на Януса. Они сделали практически возможной реформу, но быстро впали в застой и вопреки собственным принципам тоже стали прибегать к принуждению. Руководство захватили радикальные секты: в Англии с приходом Кромвеля, в Америке – Роджера Уильямса и с победой квакеров над кальвинистами во второй половине XVII века, в Германии – в начале XVIII века с победой пиетизма над ортодоксальной церковью. Секта это религиозный протестантизм в самом чистом виде. Протестантизм стал силой, преобразующей историю, как духовный принцип, а не как церковь.

Живые потребности веры заставили Лютера критически отнестись к некоторым частям Библии; так было положено начало библейской критике…

Человек высшего типа всегда возникает из высоких напряжений и дисгармоний, а не на основе оптимизма и лозунга физиократов: «Дайте делать!» Протестантизм во всех направлениях углубил и усилил по сравнению с католицизмом сознание греха. Пропасть между духом и природой стала еще шире. Но протестантский перечень грехов и его положительное дополнение, система ценностей указывали на иное направление для преодоления этой противоположности. Конечная цель оставалась в потустороннем мире, но человек своими силами не мог преодолеть последствия своего происхождения. Ни монашеская аскеза, ни магическое посредничество духовенства не вели к спасению, которое давалось одной лишь милостью Божьей. А тот, кому эта милость дарована, должен не бежать от мира, а нести ее в мир, преобразуя его. Так первоначальный протестантизм черпал свою силу из метафизического дуализма. Его преодоление привело протестантизм к дряблому оптимизму.

Немецкий протестантизм сохранил созерцательные, квиетистские черты. Лютер забыл свои революционные порывы и подчинился князьям. Но в форме кальвинизма, в англо-саксонских странах протестантизм взял решительный волюнтаристский курс.

На девственной колониальной почве Америки протестантские секты нашли несравненную возможность построить новый мир. Несомненно, в США сложился сегодня особый национальный, даже расовый тип. Это не плод американской почвы и не ответвление англо-саксов, а результат воздействия сектантской системы воспитания. Людьми нового типа были вожди войны за независимость, Франклин и Вашингтон…

Реформация указала религии иное место, она перенесла ее из церкви в сердце человека. Сектанты сделали последние выводы из этого принципа. Церковь влияла на людей извне, протестантизм – изнутри. Совесть стала опорной точкой жизни. Субъективная религия стала формообразующей силой первого ранга для национально-буржуазного типа и буржуазного стиля жизни. Эта буржуазия со своими ценностями, своими политическими и экономическими методами в самом чистом виде проявила себя на американской почве. Тяжелые условия жизни стимулировали рациональный и утилитарный подход.

Центром тяжести жизни было не государство, а основавшие его суверенные личности. Прообразом государства стала религиозная община.

Американские гражданские права это записанные в Конституции права, которыми отдельные личности обладали еще до основания государства и независимо от него. В Европе же права человека были дарованы государством и в любой момент могут быть отобраны. В Европе суверенным осталось государство, даже в демократической форме, в Америке суверенна личность.