Не в силах устоять Эллиот Кара

Глава 10

Элиза встала с рассветом. Она нервничала, словно молоденькая девушка накануне своего первого бала.

— Я не буду вальсировать по паркету в шелковом платье с кружевами, — напомнила она себе, разглядывая свое отражение в зеркале. В своей старомодной ночной сорочке она сейчас скорее была похожа на пугало. Схватившись кончиками пальцев за бока сорочки, она сначала сделала книксен, а потом, встав на цыпочки, закружилась по ковру. — А на деле мне придется прошлепать через грязное поле в старом муслиновом платье и полуботинках.

Остановившись, она склонилась в глубоком реверансе перед Эльфом, отчего испуганный кот мигом спрятался под кроватью.

— Благодарю вас, благородный принц, за компанию, но меня ждет к ужину другой поклонник, — произнесла она высоким фальцетом. — Что? Вы просите еще об одном танце после того, как я поужинаю устрицами, запеченными в тесте, и шампанским? — Взяв махровую салфетку для ванны, она помахала ею. — Мне очень жаль, милорд, но у меня расписаны все танцы до единого.

Странные кошачьи звуки, доносившиеся из-под кровати, скорее всего обозначали, что Эльф был так же счастлив иметь возможность отказаться от деревенского гавота.

— Можете на них рассчитывать.

— Завтра в одиннадцать, — подтвердила она. — И предупреждаю, у меня аппетит, неприличный для светской леди.

— Знаю, знаю, я сошла с ума. — Элиза подошла к окну и оперлась на подоконник. Мир за окном все еще был в серых тонах, над садами плыл туман. Однако еле заметное мерцание солнечного света за дальними горами обещало хороший день.

От этой мысли где-то внутри ее потеплело, и она непроизвольно улыбнулась.

Пикник. В последний раз, когда она была на настоящем пикнике, она гонялась с сачком за бабочками и съела столько сладостей, что ее стало тошнить. В то время ей было пять лет.

Потом умерла ее мать, и больше не было пикников. А были ворчание и бесконечные жалобы отца на бесполезность дочерей и на дурацкие расходы на приданое.

— Это все уже не имеет значения, — прошептала она. — Пора освободиться от оков прошлого. — Она потерла запястья, вспомнив, как совсем недавно наручники впивались ей в руки. В каком-то странном смысле это был первый шаг к тому, чтобы сбросить с себя вину и робкую покорность судьбе. — Я устала от того, что ко мне относятся как к собаке на поводке, за который хозяин тянет то в одну сторону, то в другую. — Она уже говорила в полный голос. — Начиная с сегодняшнего дня я не буду по команде ложиться на спину и изображать мертвую. Я все-таки не собака.

Она отбарабанила по стеклу военную дробь. Совершенно необходимо помнить, что каким бы красивым и обаятельным ни был Хадден, он опасен для ее планов, если она перестанет владеть собой. Влечение было поверхностным, и оно не может стать — и не станет — чем-то более глубоким.

— Простите, но вам придется самому отвести вашу лошадь в конюшню, лорд Хадден, — сказала Элиза, коротко поздоровавшись с маркизом, когда он въехал во двор. — Груму пришлось помогать чинить забор на дальнем пастбище.

Гриф снял с седла большую плетеную корзину.

— Без проблем, леди Брентфорд. Условия на континенте во время войны были куда более тяжелыми, но я все же справлялся.

— Я не знала, что вы были в армии, — удивилась она.

— В кавалерийском полку. — Он шутливо отсалютовал ей: — Главный драчун и смутьян к вашим услугам.

Она подошла ближе.

— А это шрам от сабли? — спросила она.

— Я буду прислушиваться к своим собственным инстинктам и позволять себе… следовать за своими мечтами.

Домик в деревне, а не дворец в облаках. Кот в качестве компаньона во время ужина, а не красивый маркиз. Ее мечты скромны и реалистичны. Но они сбудутся, только если она будет очень — очень — усердно работать следующие несколько недель.

Новый заказ был решающим.

Еще один день в праздности, а потом надо собраться и забыть о зеленоглазых лордах и мускулистых драконах. Это была не сказка, а реальная жизнь, и если кто и собирается написать счастливый конец, это должна быть она.

Гриф дотронулся до брови.

— Так, царапина. Я упал с лошади. Все вышло как-то неловко.

— Понимаю.

Желая прекратить дальнейшие расспросы, он приподнял угол клетчатой салфетки, прикрывавшей корзинку, чтобы можно было почувствовать аромат жженого сахара и специй.

— Пирожные с кремом, прямиком из духовки.

Она так глубоко вдохнула аромат пирожных, что натянулась ткань ее шерстяного платья, обрисовав грудь.

— Приготовлены так, как вы любите, — сказал он, стараясь этого не замечать.

— С кремом? — Она облизнула губы.

— Горячие и сочные, — подтвердил он, чувствуя, что его тело горит, как на углях.

— А они не могут подождать до полудня? Или мы должны съесть их прямо здесь и сейчас? — Элиза усмехнулась. — Конечно, теплый крем потечет по нашим подбородкам, но прелесть пикников состоит в том, что можно отбросить манеры и начать облизываться!

«Избавь меня от искушения, дьявол».

Схватив поводья, Гриф быстро переместился по другую сторону лошади и повел ее в прохладную тень конюшни. Неужели она нарочно мучила его рассказом о языках, слизывающих крем с подбородков?

У него взмокла спина.

— Я думаю, они продержатся, — только и смог вымолвить он. Правда, сказать такое же про самого себя он не мог. Он поклялся быть джентльменом. Но так же, как хрустящая корочка пирожных, его решимость оказалась под угрозой рассыпаться.

— Вот и хорошо, — сказала она слишком весело. — От предвкушения все часто становится еще слаще.

— Вы правы.

К счастью, едкий запах конюшни и сена помог подавить его похотливые мысли. К тому времени как он расседлал лошадь, его своенравное тело уже было под контролем.

Элиза ждала его у загона для выездки лошадей. Она сидела на верхней перекладине ограды спиной к нему, и ему были видны ее четко обрисованные ягодицы. Она сняла шляпу и подставила лицо лучам восходящего солнца, пробивавшимся сквозь редеющие облака.

Услышав его шаги, она соскочила на землю и вернула на место шляпу. Шляпка немного помялась и выглядела забавно на ее великолепных густых волосах.

Ему захотелось снять этот смешной головной убор и скормить своей лошади.

— А вы не опасаетесь веснушек? — спросил он. — Мне казалось, что леди до смерти боятся, что они испортят их идеальную внешность.

— Вы привыкли к рафинированным чувствам лондонских красавиц. — Она немного вздернула подбородок. — А мне нравится чувствовать солнце на своем лице, — добавила она с вызовом. — И поскольку мужчины никогда не упадут в обморок от моей внешности, зачем мне заботиться о том, что мой нос усеян веснушками?

— И вправду, зачем?

Дело в том, что Гриф находил ее веснушки довольно привлекательными. Они придавали ее лицу особую прелесть. В отличие от гладкой, беломраморной кожи светских красавиц, казавшейся ему бесцветной.

Возможно, слово «безжизненной» подошло бы лучше.

— Что именно вы хотите увидеть в поместье, лорд Хадден? — спросила она, завязывая ленты шляпы.

— У меня есть список… — Он вдруг обнаружил, что оставил свою касторовую шляпу в конюшне, и обрадовался. Как приятно будет почувствовать, как ветер треплет волосы. — Если вам не нравится быть в шляпке, почему бы вам ее не снять? — Она рывком сняла шляпу, а он поймал ее и швырнул далеко, пока она, обернувшись несколько раз в воздухе, не оказалась на столбе ограды.

— Как это вам удалось? — восхитилась она.

— Все дело в запястье, — объяснил он, продемонстрировав быстрое вращательное движение. — Этому учишься, закидывая удочку или бросая мяч, играя в крикет. А также когда прибиваешь сломанные ставни.

— Оказывается, у вас много талантов.

Стоит ли чувствовать себя оскорбленным от того, что бросание шляп и забивание гвоздей оказались самыми первыми в ее списке? Но он улыбнулся.

— Я сочту это комплиментом, даже если вы не имели это в виду.

Она смутилась.

— Вы что-то сказали о списке. Может быть, начнем?

Он достал лист и перечислил участки, которые хотел бы осмотреть.

— Интересный выбор, — отметила Элиза и немного задумалась. — Ваш друг разбирается в ландшафтном дизайне.

«Так же, как и ты, — подумал Гриф. — Только тот, кто знаком с особенностями этого искусства, усмотрел бы связь».

— Идите за мной. Мы начнем с южной стороны сада и обойдем вокруг озера.

Он пошел радом с ней.

Они шли молча. Гравий хрустел у них под ногами, листья шелестели над головами, сливаясь с щебетанием птиц. Где-то недалеко послышалось уханье совы, и от этого звука маленький зайчонок, испугавшись, метнулся в заросли черносмородиновых кустов. Гравий кончился, они пошли по мягкой траве, и Гриф ощутил, как от земли поднимается вверх тепло.

Многолюдные улицы и заляпанные конским навозом мостовые Лондона мгновенно утратили свою привлекательность. Вдыхая свежий воздух, он с отвращением думал об удушливом запахе сажи и других вредных и нездоровых запахах большого города.

Деревня. Земля и воздух. Солнце и зелень леса.

Возможно, настало время вернуться домой. Туда, где многочисленные Дуайты ходили по земле до него. Место, где укоренялось и росло все живое. Место, которым он мог бы гордиться и передать будущим поколениям.

— Как видите, сэр, использование вдоль канавы низкой изгороди позволяет открыть вид на реку.

Слова Элизы прервали его размышления.

— Браун оставил эту линию кустов, чтобы определить место, где он открывается. Я имею в виду вид. Умно придумано, разве не так?

— Так. — Он достал блокнот и карандаш. — Интересно также, как он использовал…

Последующие несколько часов они пересекали поля, взбирались и спускались с холмов, изучали контуры земли и то, каким образом этот знаменитый дизайнер использовал форму, цвет и текстуру растений так, чтобы они вели взгляд человека по этому естественному ландшафту. Это был замечательный опыт, который радовал еще больше от того, что рядом была такая спутница, как Элиза. Гриф восхищался не только ее прелестной фигурой, но и живым умом.

Элиза была умна, много знала и умела рассуждать. Но больше всего его восхищала ее страстность. У нее загорались глаза, когда она описывала что-то, что будило ее воображение.

Черты ее лица тоже были выразительны, особенно после того, как она расслабилась и перестала следить за собой. Когда она не соглашалась с ним, у нее подрагивали уголки губ, а выражая свой скептицизм, она выгибала одну бровь. Все оттенки чувств были мимолетны, почти неуловимы, и их легко можно было не заметить.

Он догадался, что она научилась скрывать свои чувства.

Он был заинтригован и провоцировал ее на споры, испытывая удовольствие от того, что она не боялась высказывать свое мнение. В Лондоне многие из его знакомых были либо подхалимами, либо соблазнительницами. Было приятно оказаться рядом с человеком, который был самим собой.

После того как они закончили осматривать южную часть поместья, они прошли через рощицу буков и вышли на берег озера к беседке в классическом греческом стиле.

— Устали? — спросил он, чувствуя себя немного виноватым за то, что заставил ее пройти такое расстояние.

— Проголодалась, — ответила она, глядя на корзину. — Я надеюсь, что вы запаслись достаточным количеством еды.

— Хватит, чтобы накормить армию.

— Ха! Может быть, армию колибри. Я видела, как знатные лондонские леди обедают. — Она втянула щеки и с убийственной точностью изобразила, как светские красавицы откусывают крохотные, не больше горошины, кусочки. — Извините, но после нашей прогулки я могла бы съесть…

— Только не говорите, что скушали бы лошадь, — с преувеличенным ужасом на лице сказал Гриф. — Я очень люблю своего Демона. — Он поставил на землю корзину. — К тому же он вряд ли вкусный.

— Слишком жесткий, — согласилась Элиза. — Надеюсь, что под этой салфеткой вы припрятали что-нибудь получше. Иначе мне придется грызть ваш…

Гриф неожиданно напрягся.

— …сапог, — закончила она.

— Могли бы согласиться и на локоть. Этот сапог стоит больше, чем рука и нога, вместе взятые, — ответил он, наслаждаясь этой шутливой перебранкой.

— А я-то думала, что вы богатый.

— Это не противоречит истине. Но никакая сумма не могла бы компенсировать потерю Прескотта и его тайного рецепта замешенного на шампанском крема, которым он чистит мою обувь. Вы представляете, как трудно в наши дни найти камердинера?

— Какой же вы франт.

Он не мог припомнить, получал ли он когда-либо удовольствие от беседы — настоящей беседы — с леди. Возможно, этому мешало то, что разговоры с противоположным полом были, как правило, словесной игрой, целью которой было приглашение покувыркаться в постели.

— Господи, неужели ваш камердинер контролирует вашу жизнь?

— Он контролирует мою одежду, что фактически то же самое, — ответил Гриф. — Я же не могу разгуливать по Лондону совершенно голым. Могут не понять.

При этих словах она потупилась, и ее взгляд стал следить за прыгающим по мшистым камням кузнечиком.

Проклятие. Ее опущенный взгляд и упавшие на лицо локоны не могли скрыть смущения.

— Вы что предпочитаете — грудку или ножку? — спросил он, доставая из корзины жареного цыпленка, в надежде что юмор поможет восстановить их непринужденную беседу.

Но ее спина напряглась.

Черт побери… Он не сразу понял, что она еле сдерживает смех, и позволил себе расслабиться.

— Я думаю, вы выберете грудку, — сказала она, и ее губы все еще дергались.

— Мне нравится и то и другое. — Он усмехнулся. — Давайте я отрежу нам обоим по куску этих деликатесов.

Элиза кивнула.

— А что у вас есть еще? — Заглянув под салфетку, она вынула хлеб с хрустящей корочкой, кусок мягкого сыра и кувшин яблочного сидра. Последним появился торт, и она аккуратно поставила его рядом с собой.

— Я прошен за все свои прошлые прегрешения? — спросил он, передавая ей тарелку.

— Я скажу вам после того, как попробую торт.

Гриф понял, что свежий воздух и длительная прогулка тоже вызвали у него хороший аппетит. Сняв пальто, он наложил себе в тарелку гору еды и принялся есть.

— Как же вкусно, — пробормотала Элиза, отламывая еще кусок от острого чеддера, и положила на него порцию маринованных фруктов.

Ему понравилось, с каким удовольствием она ела. В ее наслаждении от вкуса еды было что-то грубовато-чувственное. А вид ее рта, смакующего…

Гриф решительно отогнал от себя развратные мысли.

Он сделал еще глоток сидра, а потом, откинувшись назад на локтях, стал наблюдать за тем, как ветерок шелестит в листьях дерева, под которым они сидели. Этот ветерок, а также тепло, исходящее от нагретых солнцем камней, привели его в еще более умиротворенное настроение.

— Вы были правы, — услышал он голос Элизы. — Ну, скажем, наполовину. Продуктов в корзине осталось по крайней мере на полк. — Звякнула вилка. — Однако да простит меня Бог, я не собираюсь делиться тортом ни с кем, кроме вас.

— Он вам понравился? — не открывая глаз, спросил он сонным голосом.

— Вкус изумительный. — У самого его бедра зашелестели юбки. — Вот, вы должны попробовать кусочек.

Он открыл один глаз. В ее миндалевидных глазах плясал веселый огонек, и он почувствовал, что в последнее время ему очень хотелось именно орехов.

— Если вы настаиваете.

— Вы не пожалеете.

Она наклонилась, и все, что он мог видеть, — это ее рот, расплывшийся в широкой улыбке, в уголке которого прилип кусочек торта.

— Откройте пошире, — сказала она, размахивая куском торта на вилке перед самым его носом.

Гриф выполнил приказ. Но прежде чем она успела скормить ему этот кусок торта, он немного выпрямился и языком слизнул с ее губ крошки.

— Простите, в том месте было какое-то пятнышко. — Он облизнул губы. — А торт и вправду вкусный.

— У меня много таких пятнышек. — Она сглотнула.

— Вижу, — тихо сказал Гриф. Он нежно коснулся кончиком языка ее переносицы. — По-моему, они есть и здесь.

— Говорят, что леди используют лимонный сок, чтобы сводить их, — сказала Элиза.

— Я мог бы использовать куда более приятный способ.

Несмотря на яркий свет, ее глаза оставались в тени.

— По-моему, вы клялись, что ваши намерения благородны.

— Клялся. — Он неохотно занял прежнее положение. — А джентльмен всегда выполняет свои клятвы. Если он настоящий джентльмен.

Она невесело рассмеялась.

Гриф не ожидал, что этот смех может выражать столько разнообразных эмоций. Гнев. Отчаяние. Сомнение. Боль.

— Неужели? — сказала она. — Как странно слышать это от вас. — Прищурившись, она стала смотреть на озеро. — По моему опыту, джентльмен всегда поступает так, как ему хочется, независимо от того, какими бы цветистыми ни были его слова.

Возможно, вы общались не с теми джентльменами, леди Брентфорд.

Она поставила тарелку с вилкой на камень и смахнула крошки с пальцев.

— Мне кажется, я не знаю никого, кто бы не оказался в конце концов повесой, распутником или просто негодяем.

Как он мог спорить, если честь требовала от джентльмена не врать женщине.

Ветер растрепал ей волосы, и из них выпало несколько шпилек.

— Вы заслуживаете лучшего, — прервал он наступившую тишину.

— Жизнь редко бывает справедливой. — Улыбка получилась грустной. — Возможно, я и заслуживаю лучшего… Но я остановлюсь на вас.

Глава 11

Возможно, на нее подействовал сидр, а избыток крема и сладости пагубным образом повлияли на способность рассуждать. Какой бы ни была причина, но Элиза чувствовала, что должна уйти. Многое в ее жизни, ее мечты и желания были недосягаемы. Она научилась прятать их в укромном месте души, где они никого не будут беспокоить. Лишь иногда, глубокой ночью, она решалась украдкой заглянуть туда и позволяла себе думать, что, если…

Что, если… Что, если бы она провела весь сезон, веселясь с поклонниками и танцуя до самого рассвета?

Что, если бы ее замужество не было таким холодным, пресным и лишенным любви? Ну почему ей до сих пор так не везло?

Что, если на этот раз она посмеет ухватить что-то хорошее из того, о чем мечталось, до того, как оно станет очередным мыльным пузырем?

Прежде чем разум скажет ей «нет», она положила руку Грифу на плечо. Даже через полотно рубашки она ощутила скульптурные контуры и упругость его мускулов.

— Леди Брентфорд, — начал он.

В этот момент она не была леди Брентфорд, а была… безымянной женщиной, жаждущей ласки.

Опустив голову, она жадно прильнула губами к его рту.

Вкус поцелуя отдавал яблоком — этим запретным плодом искушения. Неудивительно, что женщины поддались греху.

Его губы открылись, и их языки соединились. И начали свою чувственную игру. Элиза придвинулась ближе, наслаждаясь приливом оживших в ней чувств. Ее тело снова стало другим. Она уже была не скучной вдовой, а скорее сильфидой, способной свести мужчину с ума от желания.

Она могла бы продолжать давать волю своим чувствам до бесконечности, но он немного подвинулся — совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы вернуть ее к реальности.

— Простите. — Она отпрянула и судорожно вздохнула. — Простите.

— За что? — Его голос был таким же прерывистым, как у нее.

— За то, что вела себя как доступная дама полусвета. Бесстыжая уличная девка. — Что он о ней подумал? Что она отвратительна? Что порочна? — Я знаю, что нельзя поддаваться греховным порывам. Я прошу прощения за то, что вела себя неподобающим образом.

— Неподобающим? — прохрипел он, схватив ее за руку. Разжав ее кулак, он прижал ладонь к своей щеке. — Поверьте, леди Брентфорд, я весь день только и думал о том, чтобы зацеловать вас до смерти, и пытался обуздать дикое вожделение.

— О! — Элиза вздохнула, различив под бриджами контуры его твердой плоти. — А мне нравится ваше дикое вожделение.

Гриф хихикнул и обнял ее.

— А мне нравятся ваши грешные порывы.

Она прижалась щекой к его щеке.

— Я не знаю, как их объяснить. Вы возбуждаете во мне такие… мысли.

— Какие, например?

Неужели она посмеет произнести это вслух?

— Какие? — настаивал он.

— Например, нелепое желание залить вам в пупок заварной крем, а потом медленно вылизать все до последней капли.

Его плоть инстинктивно вздрогнула.

— Или безумное желание провести губами по всем темным линиям вашей татуировки.

Он застонал.

— Это так ужасно? — Ее щеки горели.

— Нет. А вы знаете, какие у меня фантазии?

Элиза затаила дыхание.

— Для начала я сниму ленту с ваших волос… Потом я вынул бы одну за другой все шпильки и швырнул бы их в озеро. — Последовал тихий всплеск воды. — Затем я снял бы с себя рубашку… — Он снял рубашку через голову. — А потом я бы лег на этот теплый камень и попросил бы вас делать со мной все, что захотите.

Элиза смотрела как завороженная на его бронзовую кожу и чуть вьющиеся волосы на груди.

Гриф приподнялся на локтях и следил за тем, как она обмакнула палец в крем и заполнила им ямку у него на животе.

— Господи, — слегка дрожащим голосом прошептал он.

А ей все это так нравилось. Она наклонилась, дразня своим дыханием его кожу.

Неужели она посмеет? Скорее всего она окончательно лишилась рассудка.

— Это нечестно — так меня мучить, — пожаловался он.

Взглянув ему в лицо, она неожиданно почувствовала прилив силы.

— Вы имеете в виду, что хотите, чтобы я сделала вот так? — Едва прикасаясь, она кончиком языка обвела пупок.

Из груди Грифа вырвался свист.

— Или так?

— Боже, дай мне силы.

Осмелев, она стала кругами слизывать крем, одновременно покусывая кожу вокруг пупка. Кожа была чуть солоноватой, и это подчеркивало сладость крема.

А завитки шелковистых волос вели вниз к дракону.

Ее руки медленно опускались к пуговицам ширинки, которые она расстегивала одну за другой. Когда она спустила бриджи ниже талии, он заерзал.

— Я хочу рассмотреть вашего дракона. Можно?

В ответ раздался стон — или это было рычание?

Она положила ладонь на его плоский живот и почувствовала, как бьется его сердце. Или это было ее сердце? Она опустила голову, чтобы прислушаться, но получилось так, что она стала водить языком по линиям татуировки.

Гриф невольно опустился вниз вдоль камня. Его глаза закрылись. Хриплое дыхание вырывалось из его груди.

Почувствовав себя еще увереннее, Элиза стянула с бедер бриджи вместе с трусами.

Гриф открыл глаза.

— Со своими золотистыми волосами ты похожа на волшебное видение. Красавица. — Он запустил одну руку ей в волосы, а другой направил ее руку к своей плоти.