Бродяги Хроноленда Дихтяр Юрий

Чарли повёл носом, как пёс, учуявший жратву. Где-то здесь пресловутая коллекция маньяков. Нужно подпитаться, нужно добавить в свой музей несколько экземпляров. Он вернулся в кабинет Гитлера, снял трубку телефона, набрал номер. Ответили сразу.

– Барышня. Немедленно ко мне Теда Банди, Чикатило и, кто там у нас ещё спасён от смертной казни. Всех серийщиков сюда. Кто я такой? Тварь, ты что, не видишь, откуда я звоню? Чтобы через полчаса все были здесь. А через час собрать всю фашистскую элиту – Геббельсов, Борманов, Мюллеров, Канцельбрунеров и прочих Гиммлеров. Проверь по списку, чтобы никого не упустила. Что? Штирлиц сбежал? Куда сбежал? Поехал с пастором на лыжах кататься и не вернулся? Летом на лыжах? Ладно, вычеркни Штирлица, остальные чтобы все были. Отвечаешь головой. Решается судьба державы.

Повесив трубку, Мэнсон пошёл в спальню, упал на кровать и уснул.

Рииль пришла и легла рядом, свернувшись калачиком. Она смотрела на жилку на шее Мэнсона и представляла, как нож входит в плоть и освобождает фонтан чёрной, как нефть, крови. Это было так просто. Зарезать ещё одного самца, смерда, раба, ублюдка. Прямо сейчас прекратить безумие, в которое она втянулась, предав всё святое, что впитывалось с молоком матери. Предав Амазию и Великую Мать, предав Зору, вероломно убитую этим человеком. Родные когда-то слова не отозвались в сердце, они ничего не значили, совсем ничего, как воспоминание о полузабытом сне. Рииль задремала.

Барак освещался керосиновой лампой, бросающей мерцающие блики на лица собравшихся. За стеной ухали басы дискотеки. На полу лежал фантом, тяжело дыша, выгибаясь и корчась. Судороги пробегали по телу, изо рта пошла пена.

– Он умрёт, – сказала Мурка, – или станет одним из нас.

– Может, дадим ему глоток «Коки Коки», – сказал Жиган.

– Нет, – отрезала Мурка. – Никаких полумер. Или-или.

– Давайте хотя бы вынесем на улицу, может музыка придаст ему сил.

– Мы все прошли через это. Может, не в такой степени, но у каждого была ломка. Помните, как вас тянуло на танцы, как вас рвало от «Малой земли» и «Возрождения», как снилось по ночам БигДакМеню. Нельзя наполовину начать жить. Ты или живёшь, или нет. Или ты раб, или «огородник». Середины нет.

Все замолчали, уставившись на корчащегося фантома. Внезапно бедняга замер, обмяк, дрожь пробежала по телу. Глаза открылись, полные удивления и восторга. Фантом попытался встать, его подхватили и поставили на ноги.

– Приветствуем тебя, новоиспечённый «огородник», теперь ты с нами, ты больше не раб, – обняла его Мурка.

Каждый из присутствующих пожал руку адепту, сказав тёплые слова.

– Ему нужно дать имя, – сказал кто-то.

– Ментяра, – предложила Мурка, – я слышала это в песне. Не знаю, что оно означает, но звучит благородно.

– Мурка, у тебя просто талант давать имена.

– Не забывайте, я же два дня в неделю работаю в огороде у водителя маршрутки. У него постоянно играет радио «Шансон», он любит громкую музыку, выставляет колонки на окна. И мне всё слышно. Понятно, Уркаган?

– Да, Мурка, понятно. Мне нравятся имена, которыми ты нас награждаешь. Спасибо тебе. Ментяра, ну, как тебе новые ощущения? Чувствуешь что-нибудь особенное?

– Пока нет, очень хочется на дискотеку. И пить. «Коку Коку».

– Это пройдёт. Ты научишься сдерживать себя. Борись. Ты сможешь. Вот, возьми. Это книга. Учись читать. – Мурка протянула ему томик стихов какого-то узбекского поэта в переводе на удмурдский.

Ментяра боязливо взял книгу, долго не решаясь заглянуть внутрь. Наконец, открыл, посмотрел на страницу с непонятными символами.

– Что это? – спросил он.

– Это книга. Вот смотри, это буква «ж», а это вот «о», а следующая «п». И так далее. Всё получится. Давай попробуем прочитать. Я буду помогать.

Ментяра, сдвинув брови, стал водить пальцем по бумаге, что-то бормоча под нос.

– Вот видите, друзья, – радостно сказала Мурка. – Не всё так…

Она не успела договорить, как фантом выронил книгу. Зрачки уползли под веки, он захрипел, забился в конвульсиях и рухнул, как подкошенный. Через секунду раздался чавкающий хлопок и из ушей и носа упавшего брызнули кусочки мозга.

– Слабак, – сказала Мурка. – Нам таких и не надо было.

– Такое хорошее имя перевели, – Уркаган подхватил за ноги тело и поволок к выходу.

– Вывод – когда пытаешься убить в себе быдло, убедись, есть ли в тебе что-нибудь ещё, кроме быдла.

Жиган открыл тетрадку и аккуратно записал сказанные Муркой слова в анналы тайного общества «огородников».

Грмпну пошёл вовсе тяжкие. Вернувшись домой, сначала заскучал по приключениям, потом начал их искать. И решил изменить свою жизнь к лучшему. Первое, что он сделал – набил жене фингал под глазом. Глаз заплыл и на него косметики уходило раза в три больше, чем обычно. Жену он любил, и в глубине души раскаивался над содеянным, но виду не подавал. Ходил с суровым видом и, размахивая сердито хвостом, сломал половину мебели.

Совсем недавно супруга сгноила бы его даже за разбитую чашку, а сейчас только собирала за ним последствия разрушений. Иногда убегала в лес поплакать. Но рот не открывала и даже с подругами перестала общаться. Наверное, из-за того, что пришлось бы объяснять появление такой красоты на морде.

Наведя порядок в семье, Грмпну принялся наводить порядок в собственной душе. И для начала напился. В зюзю. Выяснил, что пьяный он начинает страдать склерозом, а по рассказам очевидцев, ещё и маразмом, причём довольно агрессивным. Коллеги его зауважали, но почему-то перестали с ним выпивать. Алкоголь пришлось отложить до лучших времён. Тогда он решил начать рисовать. Половину зарплаты потратил на кисти, краски, мольберт и холсты. Всё соответствующих размеров, естественно. Первая же картина стала последней. На огромном холсте он смог нарисовать только кривой цветок, овальное солнце, больше похожее на дыню и схематическую динозавриху в откровенной позе. Подписав своё творение матерным словом, порвал и съел, чтобы никто не видел.

В поэзии тоже успеха он не добился. Единственный опус, над которым он бился весь день, звучал примерно так:

Ходит– бродит по лесу Грмпну,

Пьяный, словно антилопа гну.

Дальше закоротило и муза улетела навеки.

Всё это было не то. Ему хотелось лихачества, авантюр и риска. Он осознал, наконец, что выбрал не верный путь. К чёрту учёные степени и высокую пенсию. Его мечтой стало не дожить до пенсии, но провести жизнь так, чтобы при упоминании о нём понижали голос и склоняли голову. Вот так проживёшь унылую скучную жизнь, и никогда не узнаешь, что ты герой. Хотелось совершать подвиги, восстанавливать справедливость и помогать оскорблённым и униженным.

Но в жизни не было места подвигам. Дни были похожи один на другой, ничем особым не выделяясь.

Началась депрессия, бессонная ночь, откуда-то выползла сука-совесть, и он хотел уже извиниться перед женой, даже понимая, что это будет величайшей ошибкой.

Грмпну откопал последнюю бутыль наливки и пошёл за советом к своему закадычному другу Прстру. Тот иногда мог дать дельный совет.

– Жизнь – бутерброд, – подняв в небо указательный палец на лапе, молвил Прстру, – любая жизнь – половая, общественная, биологическая. Отношения между особями – гамбургер. Равноправие – миф. Всегда, заметь – всегда, кто-то сверху, а кто-то снизу. Позиция «на боку» не стабильна и возможна только вначале отношений. Затем кто-то начинает потихоньку забираться наверх, и если ему это позволить, не заметишь, как ты уже внизу и тебя уже по полной оприходуют. Вот так. Ты с женой дал слабину, и она вскарабкалась на шею. И когда ты просто пытаешься пошевелить головой, чтоб размять уставшие плечи, верхи кричат – что такое? Революция? Так что ты был внизу бутерброда, а теперь вверху. Жена просто не привыкла к такому положению, а потом свыкнется, и ей даже понравится. Преимущество нижнего – минимальная ответственность. Понимаешь? Раз ты уже забрался наверх, то должен соответствовать положению. А с нижнего что взять? Его и так имеют. Что ещё с него взять. Ты, это, наливай. Давай, выпьем, за нас, красивых. Кстати, ты заметил, кто обычно сверху? Слабаки. Да, не удивляйся. Ты, красивый, сильный, умный и любимец публики, думаешь, а зачем мне такому классному пацану кому-то что-то доказывать, я и так… А они, мешки с комплексами, которых чморили в детстве, у которых вечные прыщи и кривые ноги, на которых бабы внимания не обращали, да и не только бабы, которых не звали в компанию побухать, а если и звали, то не смеялись над их анекдотами, короче, слабаки, постоянно что-то доказывают, карабкаются, расталкивают таких красавцев, как мы, своими хилыми локтями, А мы и внимания на них не обращаем. А он уже, раз, и завкафедрой, и денег у него больше, и, естественно, бабы начинают посматривать на него, перспективного, а не на тебя – рубаху-парня, и подчинённые над анекдотами смеяться начинают, и он уже решает, кого приглашать в компанию, а кого нет. А ты уже за бортом и поздняк метаться. Ты же не умеешь никому ничего доказывать. То же самое и со слабым полом. Они же слабые, им обидно, им хочется тоже быть значимыми. Хоть где-то. Хоть в семье. Вот и результат – посмотри на всех знакомых – все подкаблучники, по большому счёту. Но никто в этом, конечно, не признается. Но когда одна самка начинает разгонять десяток выпивающих самцов, сразу всё понятно.

– Да, – задумчиво протянул Грмпну, – почему ты мне это лет сто назад не разъяснил.

– Лет сто назад я этого не знал. Если честно, это был экспромт, и я сам сейчас в шоке от того, что наговорил. А что у нас с закуской? – Прстру посмотрел под ноги. Закуска вся спряталась или разбежалась. И тут он увидел какое-то движение в зарослях кустарника.

– А вот и еда бежит, – сказал он, и сразу же ветки раздвинулись, и показалось лицо человека.

Грмпну, увидев потенциальную закуску, вдруг выронил ведро с дронтровкой, и бросился к кустам. Он не верил глазам. Это был Борис.

– Лови его, – крикнул Прстру, – а то и этот сбежит.

– Боря! – радостно заревел Грмпру, – Боречка! Как ты тут оказался? И белк тут! Как же я скучал. А где остальные где? С ними всё в порядке?

– Ты, что, их знаешь? – удивился собутыльник.

– Конечно! Это ми друзья!

– Странные у тебя друзья. Ладно, пойду я, а то жена люлей навешает.

– Постой, – крикнул вслед Грмпну, – а вот, скажи, кто в наших с тобой отношениях был сверху?

– Сегодня я, – улыбнулся Прстру, – потому что ты меня поил. Пока, будь осторожен. Эти твои друзья маленькие и слабенькие. Ну, ты понял, о чём я. Пока.

Мэнсона разбудил телефонный звонок. Он вскочил, словно и не спал.

– Ну, что? Приступим к узурпации! – потёр довольно руки и снял трубку.

– Все в полном составе ожидают индульгенцию.

– Давай, первых маньяков. По одному.

Мэнсон вышел в кабинет, сел за стол, положил пистолет. Крюком нацарапал на полировке нехорошее слово.

Дверь открылась и вошёл мужчина в джинсовом комбинезоне, старых грязных ботинках и с помятой щляпой на голове. Грязные волосы падали на низкий лоб. Он вошёл, робко потоптался на пороге.

– Дверь прикрой, – сказал Мэнсон. – Фамилия?

Посетитель открыл было рот, но Чарли остановил его жестом.

– Не важно, по тебе всё видно. Отдай мне… – Мэнсон выжидательно протянул руку.

– Я…я не понимаю. Что отдать?

– То, что принадлежит мне.

– У меня нет ничего вашего.

Мэнсон поднял пистолет и выстрелил. Маньяк с дырой во лбу тяжело рухнул на пол. На двери осталось кровавое пятно. У мертвеца изо рта выползла сороконожка и стремительно поползла к Мэнсону, забралась по одежде вверх и скользнула между губ. Мэнсон вздрогнул, закатил глаза, по телу прошла судорога, но через несколько секунд он уже поднял трубку телефона.

– Следующий.

Высокий, худой блондин с зализанной причёской осторожно вошёл, переступив труп.

– Оттащи его в сторонку, – приказал ему Мэнсон.

Тот взял труп за ноги и поволок, оставляя жирный кровавый след.

– Молодец. В каком полку служил?

– Я не служил, – заискивающе улыбнулся блондин.

– Дезертир?

– Я не… – он не успел договорить. Пуля попала ему прямо в рот, оставив зияющую дыру в белоснежных зубах. Облачко чёрного дыма поднялось над ним и поплыло по направлению к Чарли.

– Вот, фюрер, молодчина. Всех собрал в одном месте. Ну, что ж, продолжим. Следующий!

Толстяк с маленькими глазками на заплывшем жиром лице.

– Детей убивал.

– Было дело.

Выстрел. Труп. Шаровая молния врезалась в Мэнсона.

– Ух! Хорошо! Следующий!

Доктор в белом халате с торчащим из нагрудного кармана скальпелем удивлённо смотрит на трупы.

– Выписывал больничные за деньги?

– Я хирург! – возмутился доктор.

– Уволен! – выстрел, доктор падает прямо на жирдяя.

Комната завалена трупами. Мэнсон переполнен силой, он никогда себя так чудесно не чувствовал.

– Последний остался, – говорит девушка в трубке.

– Запускай.

Лысоватый старичок в очках велосипедах, увидев кучу убитых бросается обратно из кабинета, но пуля попадает в затылок. Жертва летит вперёд, падает, ударившись головой в дверь. Что-то вибрирует у него в кармане брюк. Тут же раздаётся звонок на мобильный Мэнсона. Он поднимает трубку и получает мощный электрический удар в ухо.

– Вот это приход! – радостно кричит Мэнсон.

И тут из спальни выходит Рииль, увидев гору покойников, закрывает ладонью рот в немом крике. Тошнотворный запах крови не даёт дышать.

– Дорогая, ты проснулась? Что снилось?

– Это что? – спрашивает она.

– Это психи, извращенцы и маньяки, ради забавы отнявшие сотни жизней. Я решил восстановить справедливость. Всего лишь. Две обоймы истратил. Почти. Остался последний патрон. Вот, думаю, застрелиться или не надо?

Рииль уходит в спальню.

– Да, – Мэнсон сел в кресло, закинув ноги на стол, – устал. Тяжёлая это работа. Ну, ничего, наведу порядок. А то развели тут гадюшник. Сброд со всего мира. Конкуренция бешеная была. Была. А стала монополия.

Он хихикнул, довольно почесал макушку и снова снял трубку.

– Дамочка, давай сюда фашистов.

Дверь распахнулась и в кабинет вошло человек двадцать, при полном параде, со всеми аксельбантами, черепами на нашивках, медалями и кокардами.

– Итак, господа, – начал было Мэнсон, но увидел, что вошедшие бросают косые взгляды на покойников. – Да не обращайте вы внимания. Это я с коллегами повздорил. У нас, у маньяков, так всё обычно и бывает. Зачем я вас собрал? А знаете, я ещё не решил, зачем.

– А ты, вообще кто? – раздался вопрос из толпы.

Мэнсон взял пистолет и выстрелил наобум в толпу. Один из офицеров упал, раненый в живот. Остальные сразу вытянулись в струнку. Многие знали Мэнсона как придворного шута, и вдруг, он сидит в кресле фюрера и расстреливает бравых ветеранов. Но все молчали, даже не посмотрели на упавшего.

– Я думаю, я дал ответ на вопрос. Жаль, что не тому, кто задавал, но, можете не беспокоиться, до него дело тоже дойдёт. Камрады, я объявляю об узурпации власти. Фюрер свергнут! Конец оголтелому фашизму! Все виноватые попадают под амнистию. Я вам не Нюрнберг какой-нибудь. У меня всё с пониманием. Господа, прямо сейчас я объявляю войну Амазии. Вы знаете, что нужно делать – мобилизация всех, кто может держать в руках оружие. Выполняйте. А вот вы, – указал он на Бормана, – отведите меня к Гитлеру. Он в бункере? Грмпну радовался как ребёнок.

– Друзья, я безумно рад вас видеть. Вы даже не представляете, как изменилась моя жизнь после нашей встречи. Я стал совсем другим. Абсолютно другим. Я…я…моя жизнь потеряла смысл. Когда я вернулся домой, то понял, что мне нужно в жизни. Но не знаю, где это взять. Вам, малявкам, легко искать приключения на задницу. Ваша жизнь полна опасностей, риска и непредсказуемости. Вам хорошо!

– Просто замечательно, – сказал Боря.

– Да, замечательно. А мне может угрожать только увольнение с работы, больная печень и конец света. Я живу уже триста лет, и жить предстоит ещё пятьсот. И всё это время сплошная тоска. Была ещё одна опасность – жена, но теперь у неё фингал под глазом и ещё годовые начались. А у меня началась депрессия. Так что, вы вовремя. Пить будете?

– Да! – дружно сказали Боря и белк.

Динозавр подвинул к ним ведро.

– Угощайтесь. Давайте, за встречу!

Боря приложился прилично, у него закружилась голова и началась отрыжка. Белк упал прямо возле ведра и уснул.

– Слушай, Грм… Гырыпм… Грыпыны… да что у вас за имена такие! – Борю окончательно разморило. – Нам помощь твоя нужна.

– Исполню любое желание.

– Мы там, на дереве, машину одну застряли. Снять бы.

– Да, легко. Пошли.

Динозавр закупорил бочку с наливкой, сунул подмышку. В лапу взял ведро.

– Куда идти?

– Сейчас, – Боря поднял белка, положил себе на плечо. – А то ещё наступишь.

Боря осмотрелся и почесал затылок.

– А хрен его знает. Компаса-то нет. Помнишь, где мы встретились? Гараж мой помнишь?

– А то. Вперёд!

И они зашагали напролом через джунгли. Боря затянул песню про Владимирский централ, чтобы скоротать путь. Динозавр внимательно слушал, потом, когда песня закончилась, смахнул скупую слезу.

– Душевно как. Я, правда, половину слов не понял, но это не важно. Запишешь мне текст.

Напрямую идти получилось совсем ничего, учитывая, что после динозавра оставалась широкая вытоптанная тропа шириною с приличную автостраду. Вскоре Борис увидел ориентир – полосатую «Газель» на кроне дерева. Ниже свисали лохмотья парашюта.

– Евочка! Это временная мера предосторожности. Народ перебесится, и мы сразу вернёмся домой, – фюрер рассматривал в трюмо свою хилую мускулатуру. – Вот, я думаю, трицепсы нужно немного подкачать.

– Я бы тебе насос куда надо всунула и всего накачала, чтоб ты лопнул. Третий день без вечеринок! Я этого не перенесу. Неужели, нельзя днём заниматься политикой, демонстрациями и их разгоном, а по вечерам расходиться по своим делам? У меня вообще, вчера должна была быть встреча с одним продюсером. Он обещал взять меня в новый фильм. На главную роль, кстати. И вот, я всё профукала.

– Дорогая, не злись. Здесь тоже неплохо. Всё есть, и когда бы мы ещё побыли наедине? Как ты смотришь, может займёмся глупостями?

– Без усов даже не подходи ко мне. Тоже мне, жеребец. Ты что, не видишь, что я в печали? Сегодня в секонд-хэнде самая низкая цена. Я ещё в начале недели там блузочку присмотрела. Оставила, думала куплю подешевле. И что теперь? А завтра у них новый завоз – прошлогодняя коллекция от Юдашкина. Опять я в пролёте. Ужас, Адик, ты ломаешь мне всю жизнь.

– Ну, солнышко, я же не виноват. Это всё плебеи. Думаю, секонд-хэнд в эти дни не работает. Кстати, посмотри там и на меня потом шортики, хорошо?

– Дулю тебе, а не шортики. Сволочь ты. Жена умирает, а у него шортики одни на уме.

– Ну, не говори так. Накаркаешь…

И тут дверь открылась, и появилось смущённое лицо Бормана.

– Фюрер, тут к вам посетитель.

Борман скрылся и в комнату вошёл Мэнсон. Гитлер даже не узнал его сначала. Беззубая улыбка, крюк вместо руки, обветренное лицо и взгляд человека, который…нет, скорее взгляд демона. Глаза излучали силу, мощь и власть. Это уже был не тот шутник и балагур, любивший зарезать парочку фантомов для поднятия настроения. Теперь в его зрачках светилось желание прикончить парочку Вселенных.

– Адик! – радостно выкрикнул Мэнсон. – Как я рад тебя видеть! Ты, как всегда прекрасен. Ой, простите, обознался. А где фюрер?

– Чарли, это же я, – недоуменно сказал Гитлер. – Ты что, меня не узнаёшь?

– Кого меня? Уж не хочешь ли ты сказать, что ты Гитлер?

– Конечно, хочу. Я и есть Гитлер.

– Не лги мне. У фюрера усы и чёлка. А ты похож на чебурашку.

– Чарли, – вступилась Ева, – это он. Просто, он побрился неудачно. Вот, смотри, – он подошла к Гитлеру и приложила ему два пальца к губе.

– Хайль! – выкрикнул фюрер, вытянулся в стойке и поднял руку в приветствии. Потом вопросительно посмотрел на Чарли. – Похоже?

– Нет, не похоже. Ева, что это всё значит? Ты в бункере с каким-то самозванцем…

Ева расхохоталась, толкнула локтём Гитлера.

– Да это он так шутит! Чарли, скажи, ты не проходил по Карлмарксфтрассе? Не обратил внимания, секонд-хэнд открыт там или нет?

Чарли широко улыбнулся.

– Конечно, я пошутил. Друзья, как я рад, что вернулся. Сэконд работает или нет, я не знаю, а вот похоронному бюро сегодня работы будет – поверь мне. Ну, ладно, пошутили, и хватит.

Чарли подошёл к Еве и вогнал ей в живот крюк. Дёрнул на себя, вытаскивая н, кровавым клубком плюхнувшиеся на пол.

Гитлер истерично заверещал, с ногами забрался на диван, с ужасом глядя на Мэнсона. Потом стал кричать, зовя на помощь. Помощь не явилась. Мэнсон терпеливо ждал, когда фюреру надоест вопить.

– Адольф, – сказал Мэнсон, когда Гитлер обречённо умолк. – Признайся мне, сколько раз ты мечтал о смерти этой шлюхи? Это мой подарок тебе. Но за это ты должен отблагодарить меня. Ответь, сколько раз я мечтал о том, как сдохнешь ты? Не знаешь? И я не знаю, я со счёта сбился. Но я никогда тебя не убью, не бойся. Знаешь, почему? Потому, что ты зло. Такое же зло, как и я. Мы с тобой кровные братья. Иди же ко мне, обними меня, брат.

Гитлер с ужасом смотрел, как Ева, ещё живая, лёжа на залитом кровью ковре хватает ртом воздух и пытается запихнуть обратно кишки. Фюрера колотило, ноги подкашивались, и обморок был близок. Но, услышав, что его не убьют, он немного пришёл в себя. Слез с дивана, на ватных ногах подошёл к Мэнсону и осторожно обнял его за плечи.

Крюк вошёл в плоть, как в масло. Фюрер выкатил удивлённо глаза, ахнул, и стал оседать на пол, всё ещё цепляясь за Чарли.

– Эх, ты, купился, – обрадовался Мэнсон, – обдурили дурака на четыре пятака.

Он оттолкнул Гитлера, и тот упал рядом с Евой.

– Зло победило зло, – констатировал Чарли. – Хотя, какое ты зло? Дешёвка.

Чарли вышел в коридор, где его ждал бледный, как мел, Борман.

– Дружище, – сказал ему Мэнсон, – вызовите какого-нибудь ветеринара. У фюрера и его жены острое отравление. Я хотел помочь – промыть им желудки, но видимо, слегка перестарался. Ну, с кем не бывает.

И он пошёл по коридору с низкими потолками и тусклыми лампами, похожий на призрака из фильма ужасов.

Павел рассказывал Максиму и Лите о том, как они с Чапаевым и Фарабундо Марти зависали в порту Сент-Джонс, ожидая хоть какое-нибудь плавсредство, чтобы покинуть этот пахнущий рыбой и нечистотами город, переполненный пьяными пиратами и некрасивыми проститутками. В конечном итоге, он так заврался, что потерял сюжетную линию и умолк на полуслове. Неловкая пауза прервалась далёким гулом и лёгким дрожанием земли. Павел вскочил на ноги, испуганно глядя по сторонам.

– Сядьте, Паша, – успокоил его Максим, – это Грмпну.

– Кто?

– Местный профессор.

– И что это он делает?

– Идёт. Сейчас машину снимет с дерева.

– Но как?

– Да легко. Он на то и профессор. Что-нибудь придумает.

– Никогда не любил всяких умников с дипломами.

– Этот понравится. Он, скорее всего, ещё и попить принесёт. Я так думаю.

Грохот приближался. Земля вибрировала, словно недалеко забивали сваю. Неожиданно над деревьями показалась огромная голова. Глаза хищно рыскали вокруг. Макс встал и стал размахивать руками. На морде динозавра расплылась довольная улыбка. Павел на всякий случай положил руку на кобуру. Грмпну заревел и направился к гаражу. За деревьями показался запыхавшийся Борис с белком на плече.

– Привет! – крикнул Максим.

– Привет, друзья! – сказал Грмпну, окатив окрестности ароматом тухлой рыбы. – Рад вас видеть.

– А мы то как! Знакомься. Это Лита.

– Позвольте поцеловать вам ручку, – сказал динозавр.

– Не стоит, – ответила она и спрятала руки за спину. – Макс, – шепнула она, – у меня сейчас обморок будет от страха.

– А это Павел.

– Тот самый? – спросила рептилия.

– Наверное, – ответил Павел.

– Можно пожать вашу мужественную руку?

– В другой раз. Я сегодня руки не мыл. Микробы там всякие. Оно вам надо?

Грмпну захохотал и поставил на землю бочку и ведро.

– Давайте, за знакомство.

– Может, сначала машину снимем? – робко предложил Павел.

– Ни в коем случае. Начинать нужно всегда с самого важного. Машина никуда не денется. А вот, напиток может испариться. Главное – правильно расставленные приоритеты.

– Ну, тогда согласен. Что ж, попробуем вашу отраву. Прямо из ведра можно?

– Нужно. Пейте, не стесняйтесь, если что, я потом ещё принесу.

– Со свиданьицем, – сказал Павел, поднял ведро и принялся пить. Жадно, как пьют холодную колодезную воду в знойный день.

Утро расцвело мобилизационными пунктами. На каждом углу стояли палатки, украшенные свастикой, развевались стяги, из динамиков-колоколов на столбах звучали бодрые фашистские марши. Возле каждого пункта выстраивалась очередь. Все мужчины желали поскорее получить пиво и сиськи, для чего нужно просто записаться в ряды захватнической армии и сходить ненадолго на войну. Их некрасивые жёны и невесты не разделяли рвения мужчин, висли у них на руках, рыдали, закатывали истерики, нецензурно ругались, сулили райскую жизнь в лоне семьи и всячески пытались отговорить от участия в подобной афёре. Но мужчины оставались непреклонны.

Женщин оттаскивали специально созданные патрули, уводили в сторонку и упрекали в отсутствии патриотизма. Это слабо помогало, фрау прорывались через кордоны и пытались тащить мужей домой. Одна предприимчивая дама прямо возле палатки сделала мужа инвалидом – выбила глаз и сломала указательный палец на правой руке. Но хитрость не сработала, несчастный всё-таки смог убедить рекрутёров, что сможет нажимать на курок мизинцем и целиться левым глазом. Бедолаге так хотелось трофеев, что ничто не смогло его удержать. Тогда жена проломила ему череп, ударив скалкой по голове со словами «так не достанься же ты никому», и смачно плюнув под ноги, ушла оплакивать тяжёлую вдовью участь.

Но это был единичный случай, в целом мобилизация проходила относительно спокойно и оперативно. Новоиспечённым воякам выдавали новые кальсоны, банку кильки в томате, пачку папирос и оружие.

Первым в очереди достались «шмайсеры», затем раздавали пистолеты, вплоть до дуэльных кремниевых, запоздавшим – сабли, мечи и ятаганы, затем пошли грабли, совковые лопаты и тяпки. Ну, а любителей поспать вооружали уже вилками, половниками и давилками для чеснока. Как бы там ни было, но без оружия не остался никто.

Наступление планировалось через три дня, которые военнообязанные должны были проводить на курсах молодого бойца. Ветераны последних войн были отпущены домой для прощания с безутешными жёнами.

К обеду многие пункты начали сворачиваться.

Мурка подошла к палатке, упёрлась руками в стол, на котором лежали списки, и сказала:

– Я представитель от общества «огородников», мы тоже хотим участвовать в кампании.

– Женщин на войну не берём. Плохая примета. Что это ещё за общество?

– Я не женщина, я фантом. И требую, чтобы нас включили в список.

– Фантом? – удивился рекрутёр. – Что-то вы не особо похожи на фантома. Глаза какие-то у вас умные.

– Я умный фантом.

– Первый раз о таком слышу. Ну, ладно, я сейчас свяжусь с начальством.

Он отошёл в сторонку и долго разговаривал по мобильному. Вернувшись, сел за стол, положил перед собой чистый бланк, взял ручку и задумчиво посмотрел на Мурку.

– Ну, и как я вас записывать буду? У вас же имён нет.

– Есть у нас имена. Пиши – Мурка.

– Редкое имя. Ну, хорошо, – он стал выводить имя на листе. – Первый раз слышу, чтобы у фантомов имена были. Куда катится мир? Ну, и где остальные огородники?

Мурка сунула в рот два пальца и свистнула. Из-за угла дома стали выходить фантомы и робко подходить к палатке.

– Давайте, быстрее, – рявкнул рекрутёр. – Уже все домой поуходили, я один тут остался. И всё из-за вас. Иди сюда. Да, ты. Как звать?

– Уркаган.

– М-да. Кто же вам такие клички дал? Ну, ладно. Пишем. Следующий!

– Жиган.