Раскрыть ладони Иванова Вероника

«...Я породил чудовище. Вы снисходительно улыбаетесь, когда я говорю об этом, или хихикаете за моей спиной, потому что всех вас начинает одолевать слепота. Пройдёт совсем немного времени после того, как мои ноги сделают последние шаги, и зрение покинет вас навсегда. О, вы, вне всяких сомнений, будете счастливы, упиваясь властью, к воздвижению коей причастны и мои руки! Но никогда не станете единым целым. Могущество, растащенное по норам, обернётся прахом, в котором вы уже сейчас играете, радуясь, как малые дети. Но что случится, если кому-то наскучит возиться в пыли? Если он поднимется, протрёт глаза и... увидит? Оставит ли он вам ваши игрушки или растопчет всё, что попадётся под ноги? Я не желаю вам зла и несчастий, но прошу помнить: одно чудовище неизбежно породит другое, а двум уже не будет места ни в пределах города, ни в пределах мира. Кто из двоих окажется сильнее? Тот, в ком ещё жив человек, или тот, кто изгонит из себя последнюю память о прошлом? Я не стану гадать, потому что всё равно не доживу до грядущей битвы, а вы... Увидите сами. Если сможете прозреть.»

(Из Завещательного письма основателя Саэннского анклава, Его Магичества Ганниера Единодержца)

— И как у вас только язык повернулся, любезный dyen, назвать этот замечательный, великолепный, непревзойдённый клинок ржавым ковыряльником?!

— А разве я соврал? Ковыряльник и есть! И конопатым станет через неделю, не позднее... Знаю я ваши поделки, dyen Тувериг, ведь не первый раз беру.

— То-то и оно, что не первый! Кабы мой товар не нравился, так давно бы уже к Лигену ходили ножички заказывать!

— Кто сказал, не нравится? Я сказал? Нет, это вы сказали!

— Я? И про ржавчину, значит, тоже я болтал?

— Заметьте, моих уст это слово не покидало: я всего лишь предположил...

— Что клинок через неделю «веснушками» покроется! А это ведь не что иное, как...

Слова, слова, слова. Монеты в туго набитых кошельках ртов. Звонкие, только что отчеканенные, или хриплые, уже уставшие быть в ходу. Один хозяин бережёт свои сокровища, ослабляя тесёмки кошелька только при крайней необходимости, а другой... Другой слишком щедро, а может быть, бездумно и рассеянно дарит пленникам губ свободу, и тогда...

Слова звенят, гудят, шуршат, налетают друг на друга, сталкиваются, отскакивают назад, возвращаются к своим владельцам, чтобы снова быть брошенными в отчаянную атаку. Но намного лучше эти докучливые тварюшки делают совсем не то, для чего появляются на свет: они успешно прогоняют сон. Мой сон.

Опять дядя с кем-то ругается. На улице. Прямо под окнами. А голос, кстати, знакомый. Точно, мясник с соседней улицы. Пришёл за разделочными ножами. Заказ не особо дорогой, но в будущем есть возможность приработка по заточке. Надеюсь. Правда, надежда — не повод благосклонно относиться к шуму и гаму с утра пораньше. Спрашивается, зачем люди, почтенные как возрастом, так и положением в обществе, устраивают посреди бела дня свару? Лишь из-за непреодолимой любви к искусству торговли? Всё равно сделка будет совершена по заранее оговорённой цене, и нет никакого смысла разыгрывать целое представление на потеху окрестным кумушкам, а мне можно было бы ещё часок соснуть. Целый часок. Вот сейчас перевернусь на другой бок и...

Крак. Шурх. Плюх. Ай! Если не выразиться грубее.

Попытка поменять положение тела привела к плачевному результату, завершившемуся чересчур близким знакомством с паркетными досками. Боль от удара отозвалась в затёкших мышцах не самым приятным образом, зато помогла проснуться окончательно и бесповоротно.

И почему я не закрыл на ночь окно? Тогда никто бы меня не побеспокоил своим нытьём, и шею бы не надуло. Ох, как затекла, даже поворачивать трудно... А может, она болит из-за того, что я так и не добрался вчера до постели, предпочтя сон, сидя за столом, и руки вместо подушки? Или...

Ахм!

Мясник пришёл за ножами? Значит, что у нас на дворе? День. Белый. В разгаре. Да будь оно всё проклято!

Ухватиться за стол и подняться-таки на ноги, вот первое задание. Исполнено успешно.

Что дальше? Осмотреться вокруг и постараться понять, сколько бед от беспечного поведения вчерашним вечером переползло через ночь в новый день.

Исполняю.

И как? Много плохого нашлось? По горлышко. Если бы слёзы и ругань умели помогать справляться с бедами, я бы охрип и ослеп, выплакав все глаза, но поскольку обычно к хоть какому-то ощутимому результату приводят только засученные рукава и натруженные руки... Лучше соберусь с силами и мыслями. Хотя, первые пока ещё блаженно дремлют, а вторые, как обычно, невинно хлопают ресницами: мол, а мы-то здесь причём? Ни причём. Только без вас слишком скучно.

Но как меня угораздило заснуть? Все восковые шарики, кропотливо подготовленные для дальнейших таинств, превратились в ленивые радужные лужицы и теперь годны разве что на повторную переплавку, да и то, если я не ошибся с количеством масла. Вот бы ещё вспомнить, недолил или перелил... А, ладно! Потом пойму. Жаль, что время потрачено впустую. Dyesi Карин будет недовольна. Очень. И опять не заплатит полную сумму, потому что выполнение заказа окажется просрочено. А я-то, дурак, надеялся быстренько всё закончить и выкроить время для занятий! Правда, судя по развалу на столе, вчера намерения были ровно теми же самыми, причём, отчасти воплощёнными в жизнь: шнурок, похожий на ожерелье из коряво завязанных узелков, лежит рядом с расплавами воска. Что же я пытался сплести? Кажется, «сторожевуху». Успешно? Кто бы знал... Потом сверю с папиными записями, сделав поправку на прискорбное отсутствие у своего родителя дара рисовальщика. Но это потом. Совсем потом.

Доброе утро, Маллет. Ясное, тёплое, летнее утро. Хорошее такое, за полдень.

Тупица рассеянный. Неудачник, у которого руки растут из... Впрочем, откуда бы ни росли, благодарение всем добрым и злым богам, что у меня есть эти руки!

Хватит скулить. Надо собраться. Ещё не всё потеряно. Подумаешь, заготовки растеклись? Восковую смесь можно приготовить снова, старые запасы пока позволяют сидеть дома. Чего не хватает? Лишь времени и желания, но они придут. То есть, время так и так будет потрачено, а желание...

Жить-то надо? Надо. А чтобы жить, нужна пища. Кроме того, неплохо чем-нибудь прикрывать тело и спать под крышей, а не на открытом воздухе: хоть в Саэнне круглый год лето, но летние ночи не всегда бывают столь же погожими и душными, как минувшая. И поскольку жить я хочу несколько больше, чем умереть, желание работать никуда не денется. Будет сидеть на краешке стола, как миленькое, и тихо вздыхать, глядя на мои мучения над очередным заказом купчихи Карин. Я тоже для порядка немного повздыхаю. Самую малость. Чтобы не портить слаженный и годами проверенный дуэт. Вот прямо сейчас и начнём!

— Мэл, ты проснулся?

Из-за дверного косяка высовывается курносенькая мордашка в обрамлении пушистых и золотых, как солнечные лучи, локонов. Это Тай. А если полностью, Тайана — дочка моего двоюродного дяди Туве, младшая и, после выводка дюжих сыновей, единственная отрада отцовского сердца. Шестнадцать лет, пока ещё ощутимо угловатая для придирчивого взгляда фигурка, глаза цвета морской лазури и тёплая улыбка. Можно спорить на что угодно, но к совершеннолетию, до которого осталось всего ничего, у двери оружейной лавки выстроится очередь женихов...

Проснулся ли я?

— Очень на это надеюсь.

Улыбка, расцветающая на девичьих губах, тоже надеется на лучшее.

— Я заходила к тебе перед завтраком... Ты так крепко спал, жаль было будить.

— Зато у дяди жалость отсутствует. Совершенно.

Светлые брови шутливо сдвинулись вместе, но сразу же вернулись на привычные места:

— А, ты слышал? Па давненько так не веселился!

Вот как это называется. Веселился. А то, что у половины квартала уши заложило, это ерунда. Пустое. О своём утерянном сне и не говорю.

— Ты голоден?

Я прислушался к животу. Пока не бурчит, но вполне возможно, спустя час-другой начнёт требовать пищи.

— Немного.

— Я посмотрю, что осталось на кухне и принесу, хорошо?

— Если тебе не трудно.

— Какой же труд в том, чтобы человека накормить? — удивилась Тай. По-настоящему удивилась, искренне и мило, так, что рассердиться на неё не представлялось возможным.

Она не всегда понимает мои слова, но дело не в том, что девушка простовата или, как утверждают злые языки, глупа. Я и сам очень часто не могу себя понять. Особенно в разнице намерений и поступков.

Широкая юбка взметнулась парусом и исчезла за дверью: Тайана поспешила вниз, в кухню. Даже не слыша, могу сказать, что девушка прыгает на одной ноге через ступеньку. Сначала на правой, потом на левой. По лестничной площадке — на обеих ногах. И ещё пролёт в том же духе. Хорошо бы, её братья не переусердствовали за завтраком, иначе придётся ждать вечера, поскольку раньше, чем спадёт жара, в Саэнне пищу не принимают. И для здоровья вредно, и не особо хочется, потому что палящее солнце — не самый приятный сотрапезник.

Что ж, у меня есть несколько минут, чтобы привести себя в надлежащий для пребывания в благовоспитанном обществе вид. Хотя, зачем спешить? Тай уже видела мою заспанную физиономию и мятую одежду, а больше я никого в своих апартаментах принимать не собираюсь. И безграничное благодарение Всеблагой Матери, что гостей не предвидится: не хочу представлять, сколько тщетных усилий понадобится для уборки на моём чердаке.

Да, я живу под самой крышей двухэтажного особняка, некогда принадлежавшего зажиточному купцу и откупленного мастеровым людом в те годы, когда Нижние кварталы города перестали считаться пристойными для проживания богатых и родовитых семей. В подвале дядя держит кузню, на первом этаже сваливает железный хлам, по которому легко можно представить все шаги превращения руды в разные, преимущественно острые штуковины, а на втором обитают он сам, Тай и три здоровенных парня, похожих друг на друга так сильно, что и отец никак не может разобраться, кто из них кто. Или не особо желает это сделать, потому называет просто: Ен, Ди и То — «первый», «второй», «третий».

Чердак никогда не был завидным местом, но осиротевшему племяннику всё равно некуда было податься, и любезное предложение дяди я принял с радостью. В конце концов, лучше заброшенное пространство в лесу нависающих прямо над головой стропил, чем койка в Доме призрения, прочимого мне для проживания в ожидании совершеннолетия, а может, и после него. Много лучше, и не только своими качествами. Конечно, пришлось расчистить, подправить, приколотить и прострогать, но, по крайней мере, сейчас то место, где я провожу ночи и некоторую часть дней, похоже на комнату. Одну большую, правда, потому что перегородки поставить так никто и не удосужился. Да и хорошо, когда стены далеко, а воздуха много. Мне нравится простор. Но только не тот, что виден с края обрыва! Я боюсь высоты. И ещё нескольких вещей, которых избегаю даже мимолётно касаться мыслями. Мои годы приближаются к двадцати восьми, но страхи никуда не уходят, как это ни печально, и потому очень многие считают меня трусом. Может быть, вполне заслуженно...

Ветер, пробирающийся на чердак через открытое окно за моей спиной, на мгновение качнул невидимые занавеси из стороны в сторону, ослабевая и снова усиливаясь. Пушистые ниточки скользнули по моей щеке и вернулись на прежнее место, словно бы с некоторым удивлением и сожалением, что вообще пришлось двигаться. Никогда раньше не замечал в своих ощущениях такого оттенка... А впрочем, наверное, показалось. Спать по ночам надо, а не работать! Я повернулся, намереваясь покончить со сквозняком, прикрыв решётчатые ставни поплотнее, но вместо исполнения задуманного, растерянно замер на месте, остановленный неприятным открытием. Разве сегодня ко мне должны были прийти гости?

Наверное, правильнее и безопаснее было бы смотреть на всю фигуру целиком, но блеклый буровато-серый наряд пришельца скрадывал очертания настолько, что внимание само собой устремлялось вверх, а достигая лица, сразу же оказывалось беспомощно застрявшим в мёртвом капкане взгляда.

Нехороший такой взгляд. Серьёзный. Бесстрастный. Внимательный. Так рассматривают на рынке товар, приобретаемый не из удовольствия, а из надобности: о пользе покупок спорить и не пытаются, но кривят губы и скучно торгуются с купцом ради соблюдения приличий. Именно с подобным выражением и смотрели на меня темно-серые глаза с лица, на котором...

Спаси и сохрани, Всеблагая Мать!

Чёрные, жирно поблёскивающие линии сплетались, расплетались и менялись местами, подмешивая в природный цвет кожи стальной отлив странной для живого человека бледности и образуя причудливый узор. Узор, на весь мир заявляющий о принадлежности его обладателя к Теням — Гильдии наёмных убийц.

Легендарная «живая» татуировка, секрет которой известен только мастерам Гильдии, гремучая смесь металлической пыли, угля, трёх десятков масел и неизвестно, скольких десятков заковыристых чар. Рисунок, как утверждают сплетники, способный перемещаться в границах тела по желанию его владельца. Также пульсирующие в одном ритме с сердцем линии вольны полностью исчезать и изменяться, к примеру, чтобы поведать о перемещении их обладателя к вершинам иерархии, но на то, конечно же, есть правила и условия, непременные к исполнению.

Как странно... Явленное в нескольких шагах от меня чудо заставило забыть об испуге от визита нежданного и, прямо скажем, нежеланного гостя, да так успешно, что колени передумали привычно трястись. Только мурашки начали на спине свою любимую игру в догонялки, мелко-мелко перебирая сотнями ножек.

А пока мне приходилось выбирать между любопытством и испугом, убийца небрежно скрестил руки на груди, кончиками пальцев поглаживая локти в тех местах, где на рукавах обычно располагаются потайные карманы для метательных ножей. Если бы я до сего момента лелеял мысли об оказании отпора, то теперь разумнее было беспрекословно смириться с происходящим и дождаться хоть каких-то объяснений. Кому же хочется обзавестись стальным пёрышком в горле? Дышать окажется крайне затруднительно, знаете ли.

Высокий, но не массивный. Гибкий и увёртливый, наверное, как змея. Волосы выбелены то ли солнцем, то ли искусственными средствами: так у Теней принято. Почему? А на белые вихры любой другой цвет ляжет ровно и охотно, если возникнет необходимость.

Ноги длинные. Бегает, стало быть, быстро, а значит, шанса первым оказаться на лестнице у меня как не было, так уже и не предвидится. Каков печальный результат осмотра? Если пришелец задумает убить, можно не стараться отодвинуть миг кончины на более позднее время, нежели угодное душегубу. Или всё же попробовать? Жаль, что меня застали врасплох, но если постараться...

Эй, а почему я вообще подумываю о грозящей смерти? Он же сейчас занят именно «отдохновением», и выставленная напоказ раскраска неопровержимо о том свидетельствует. Между выполнением заказов Тени ведут вполне добропорядочную жизнь обычных горожан, и татуировка на их лицах видна очень чётко. Вот когда убийца заключает договор и приступает к делу, рисунок исчезает, чтобы проявиться вновь лишь по полном выполнении обязательств. Такова воля Анклава, хранящего покой жителей города по принципу: если рисунок виден, страшиться нечего. Правда, вечно мельтешащий узор мешает разобрать черты лица убийцы, и когда Тень возьмёт-таки заказ, вы всё равно не сможете распознать, кто в толпе безобиден, а кто смертельно опасен, даже если ранее видели этого человека по сто раз на дню.

Нет, мне нечего бояться. Нечего. Совсем нечего. Может быть, он просто ошибся дверью... То есть, окном. Да и кому настолько могло понадобиться моё отбытие за Порог, что потратился на чрезмерно дорогого провожатого? Много проще нанять бездельника из Нижних кварталов, который и возьмёт дёшево, и получит удовольствие от работы.

Белобрысый решил нарушить молчание первым, видимо, решив, что от меня начала беседы не дождаться:

— Ты — Маллет?

— М-м-м... Да.

Волнение знакомо начинает сжимать челюсти тисками. Надеюсь, гость не примет моё мычание за пренебрежение, иначе...

— Предметы зачаровываешь?

— Иногда.

— С оружием работаешь?

Слова звучат тихо, ровно, но так, что, могу поклясться, будут слышны в любом из чердачных углов. Ах да, Теней же учат работать голосом! А вдруг он меня сейчас «заговорит»? И следующей ночью я во сне встану, подойду к окну и прыгну вниз. Головой. На брусчатку. Мозги вытекут сразу, разумеется, но лужица, увы, окажется небольшой.

— Ты меня слышишь?

— А?

Конечно, слышу! Что мне ещё остаётся, кроме как слушать?

— Я спросил про оружие, — мягко, почти ласково напомнил убийца.

— Да. И оружие... тоже.

— Я хочу кое-что тебе заказать. Пару пустячков. Лезвие и стрелы. Возьмёшься?

— Э...

Серые глаза прищурились:

— Говорят, что ты — трус. Это правда?

Я сглотнул, выбирая слово для ответа. Сказать «нет» — расписаться ещё и во лжи. Сказать «да»? Можно. Но по-настоящему меня страшат вовсе не те вещи, которые являются источниками ужаса для всех и каждого.

Пауза затянулась, и гость, а вернее, почти уже заказчик, качнул головой:

— Что-то ты, парень, плохо выглядишь. Кутил, небось, всю ночь? Или с подружкой забавлялся? Да не волнуйся, меня твои шалости не интересуют! Скажи только одно: возьмёшься за работу?

Любопытно, а он вообще рассчитывал на отказ? Сомневаюсь. Отказывать в услуге Теням всё равно, что подписывать себе смертный приговор. Где уверенность, что получив очередной заказ, убийца не вспомнит о заносчивом маге, пренебрёгшем деньгами и страхом? Заглянет на минутку и отправится дальше, оставив труп в тихом закутке. Нет, не стоит цепляться за карниз там, где можно было спуститься по лестнице! Правда, я довольно давно последний раз занимался оружейной волшбой, и потребуется вспоминать... Но хоть деньжат заработаю.

— Да.

— Договорились! Я к тебе вечерком загляну, не против? Так что, рано спать не ложись!

Он хохотнул собственной шутке, скользнул к окну и мгновением спустя исчез из вида. Наверное, ушёл по крышам. В любом случае, не мне за ним гоняться.

А «сторожевуху» сплету обязательно. Во избежание подобных визитов, оставляющих в животе весьма неприятное ощущение.

— Доброго дня, dyen Сагинн!

— И тебе доброго! Только время уж скоро к обеду подойдёт... Стало быть, вечер от нас недалече!

Довольный очередной свежепридуманной рифмой толстяк, заведующий Регистром договорных виграмм, всколыхнул свой объёмистый живот булькающим смехом.

Да, дело близится к принятию пищи, потому что солнышко начало спускаться по небу всё увереннее и быстрее. Ещё час-два, и на улицах раскроются бутоны фонарных огней, но до этого времени мне нужно успеть наведаться ещё в одно местечко. Только сегодня не за деньгами или очередным заказом. Сегодня мне нужно успокоиться и расслабиться.

— Зачем пожаловал, редкий гость?

Из тонкогубого рта распорядителя могущественными бумагами истекала чистейшая правда: я нечасто заглядываю в Регистровую службу. Собственно, не чаще раза в год, потому что полученных в начале зимы заготовок для заключения договорённостей мне хватает с избытком. Я бы вообще обошёлся одним-единственным визитом к Сагинну за всю жизнь, и его, и свою, если бы... Если бы незаполненные листки не теряли свою силу с первой минутой нового года. Зато с подписями и датами виграммы будут хранится так долго, как понадобится, слава Анклаву, благодетельному и процветающему!

Тьфу. Мало того, что каждому магу, ведущему дела в городе, приходится ежегодно платить подати за включение в Регистр, так ещё нужно отдельно покупать виграммы, дабы заносить в них все сведения о полученном заказе, заказчике, качестве исполнения и, самое главное, стоимости заказа. Чтобы потом сдать все бумажки в тот же Регистр и получить к оплате немаленький счёт. За что? За учинённые чародейства. Если учесть, что изо всех жителей Саэнны магов чуть ли не больше половины, по истечении каждого года Анклав должен получать в свою обширную казну огромные суммы. Впочем, не он один. Городу тоже кое-что перепадает. Нет, лично мне подобные деньги не представить, как ни буду напрягать воображение. Мне бы хоть немного лишних монеток...

Так зачем я сюда пришёл?

— За тем же, зачем и все остальные, dyen.

Остальных, кстати, было много: из дома я вышел позже полудня, к трём часам дня добрёл до Регистровой службы, размещающейся в подозрительно скромно, почти скаредно обставленном особняке, потом провёл ещё около полутора часов в ожидании, пока все, успевшие прийти до меня, осчастливятся незаполненными виграммами. Разумеется, урвать удобное место для сидения не удалось, пришлось располагаться прямо на полу, в качестве подпорки под спину используя стену. И старательно отводить глаза, чтобы не встречаться с торжествующими взглядами нахальных мальчишек, занявших все доступные скамьи со степенностью и важностью взрослых магов. Ну да, это только я хожу своими ножками по Службам, а уважающий себя чародей успевает к моему возрасту обзавестись стайкой подмастерий, услужливых и лёгких на подъём. Впрочем, из меня уважаемого чародея не получилось. Скорее, произошло ровно наоборот, но я всё-таки лелею надежду на... Правда, с каждым годом она тускнеет всё сильнее.

Сагинн крякнул, поднялся из кресла — нарочито грубого и громоздкого сооружения, способного выдержать раздобревшую на непыльной работе тушу, и, подхватив полы просторной мантии из тончайшего льна, поковылял к шкафу, в котором хранились тома Регистра. Помню, меня ещё несколько лет назад крайне удивляло, что почтенный и не особенно пышущий здоровьем человек лично таскает тяжёлые книги, никому не доверяя даже прикосновений к потрёпанным кожаным обложкам. Потом я понял, в чём дело. Когда стал нечаянным свидетелем того, как можно получить частично заполненную виграмму, за использование которой не нужно будет платить подать. То есть, год заключения договора на листке уже указан. Причём, год прошедший, отчётные выписки за который давно сданы в архив и вряд ли кому-то смогут понадобиться. Конечно, услугу подобного рода нужно оплатить некоторым количеством монет, но намного меньшим, чем пришлось бы опустить в казённые карманы.

Для меня в Регистровой службе местечко даже распоследнего писаря сулило бы завидное существование, но принадлежность к магическому сословию раз и навсегда перечеркнула надежду на казённую должность. Насколько знаю, счастливчики, ухитрившиеся осесть в уютных кабинетах, прошли в своё время довольно суровую проверку на отсутствие у себя малейших магических способностей. Если же в истории рода наследила хоть одна завалящая сельская знахарка, можно и не мечтать приобщиться к служению во благо второй половины жителей Саэнны — самых обычных людей.

Представляю, сколько сил понадобилось истинным магам, чтобы подавить свою спесь и допустить к проживанию в границах города существ неодарённых! Упорствовали, наверное, не одну сотню лет, пока... Пока денежные запасы и запасы нагоняемого на окрестных селян ужаса не истощились, убедительно доказав, что для поддержания жизни чар недостаточно, и нужно ещё пить и кушать. Каков итог сделки между гордостью и желанием жить? Регистровая служба. Хрупкий мостик от Анклава к остальному миру, перекинутый через бездну противоречий. Власти магические и немагические, как водится, питают друг к другу плохо скрываемую ненависть, но вынуждены существовать бок о бок, поскольку волшба обычно нужна тем, кто сам чародействовать не способен. При этом лишь отчаянные храбрецы решатся обратиться к магам напрямую, потому что проще и безопаснее воспользоваться услугами посредников, коих в Саэнне видимо-невидимо.

— Та-а-ак...

Тяжёлый том плюхнулся на лысоватое сукно стола. Зашуршали любовно переворачиваемые страницы.

— Маллет, значитца, из рода Нивьери...

Вряд ли можно предположить, что человек из Регистровой службы помнит по именам всех магов Саэнны, но со мной всё просто. Слишком просто. Такой, как я, остался один на весь город. И вообще — один. К счастью? Нет, к сожалению. Моему.

Заплывшие жиром глазки уставились на меня с нескрываемым ехидством:

— И чем же собираешься промышлять? Помнится, ещё в начале весны тебе было выдано три дюжины виграмм на запрошенные действия. Неужто закончились?

Разумеется, не закончились. Да и до конца года вряд ли смогу их все успешно употребить по назначению. Но для нового заказчика те листки не годятся.

— Нет, dyen, благодарение Анклаву, их хватит ещё надолго. Мне нужна совсем другая виграмма.

— Какого же рода?

Кажется, он заинтересовался. Ещё бы! Вечно прозябающий в отсутствии заказов неудачник вдруг явился за листком, отличным от привычных.

— Виграмма на чарование оружия.

Сагинн погладил подбородок, перебирая складки:

— Оружие, значитца...

— Да, dyen. Всего один листок.

— Один?

Невинная просьба погрузила главу Опорного хозяйства Регистровой службы в глубокую задумчивость, сопроводившуюся тщательным осмотром моей персоны. Взгляд толстяка медленно спустился с лица до носков потрёпанных сапог, потом ещё неторопливее поднялся обратно.

— Один...

Бормотание понравилось мне ещё меньше, чем затянувшаяся перед ним пауза. Что за сложность? Неужели не найдётся единственного листочка?

— Я могу получить виграмму, dyen?

— Да, конечно же, получить... Но не сегодня.

Полученный ответ подвиг меня на по-детски обиженное:

— Почему?

— Видишь ли, ты пришёл слишком поздно: все подготовленные виграммы закончились.

Ага, так я и поверил! Да если выдвинуть любой из ящиков стола, можно в нём найти не один и не десяток, а целые кипы листков! Только все они уже обещаны тем, кто готов заплатить звонкой монетой в обход казны Анклава. Вот почему Сагинн так внимательно меня рассматривал: прикидывал, сможет ли чем поживиться, и не слишком ли рискованным окажется его неистребимое стремление к наживе. Как будто прошедший год изменил порядок вещей... Тьфу!

— Тогда мне лучше зайти завтра?

— Завтра? Почему бы и нет... Конечно, лучше завтра... — Толстые губы задумчиво и безмолвно прожевали ещё несколько слов, потом уверенно возразили: — Хотя нет. До конца недели новых виграмм не будет.

Вот те раз... Что же получается? Пока нет денег, нет виграммы. Пока нет виграммы, я не могу заключить договор на чарование оружия, стало быть, не могу заработать денег, чтобы... Купить несчастный клочок бумаги. Замкнутый круг. И что же делать?

Пуститься в обход? Плюнуть на правила и заняться чарованием без заполнения договорённости? Знаю, так делают если не большая, то ощутимая часть магов. Но между ними и мной есть немаловажная разница. Если меня поймают, я не смогу откупиться. Просто нечем. И тогда придётся отправляться в услужение Анклаву, а это хуже, чем каторга. Много хуже. Особенно если попасть к одному человеку, который... Нет, лучше отказать убийце: тот хоть просто и незамысловато убьёт.

— Не сегодня, Мэлли, не надо... Прошу тебя...

Мягкие ладони упрямо упёрлись мне в грудь, неспособные остановить напор, но зато очень ясно заявляющие о настроении их хозяйки. А если женщина против, нет смысла настаивать, потому что не получишь и сотой доли настоящего удовольствия.

Подчиняюсь и ретируюсь.

— Хорошо, как скажешь.

— Прости. У меня будет слишком много дел.

Не дел, а мужчин, жаждущих смять твою постель и твоё тело в жарких объятьях. Но да, для тебя они именно «дела», а не что-то иное.

— Не дуйся, Мэлли.

Я не дуюсь. И не сержусь, Келли. Совсем не сержусь. Просто мне хотелось забыться и успокоиться. Хоть на часок.

— Перестань хмуриться! Учти, я всё вижу.

Конечно, видишь, ведь ты сидишь перед зеркалом, расчёсывая тугие тёмно-золотые локоны, змейками рассыпающиеся по спине и достигающие той самой ложбинки...

Нет, надо отвлечься. Не буду смотреть на тебя. Да и зачем смотреть? Я могу представить каждую твою чёрточку, не глядя.

Покатые плечи, с которых так плавно и мило сползает платье. Пышные бёдра, воспламеняющие желание одним прикосновением. Коленки, невинно округляющиеся, когда ты подтягиваешь их к себе, кутаясь в покрывало. Нежно-розовая кожа, похожая на лепестки весенних цветов. Упругие губы, не нуждающиеся в краске: тебе достаточно лишь раз их прикусить. Тёмный, как морёное дерево, взгляд, выражение которого невозможно угадать. По крайней мере, мне никогда не удавалось...

Ты красавица, Келли. В моих глазах. И наверное, в глазах тех мужчин, которые приходят к тебе за минутами наслаждения. А впрочем, мне нет дела ни до кого на свете, пока я рядом с тобой. Потому что, когда ты со мной, мир словно задерживает дыхание и терпеливо ждёт... Нашего расставания? Как это мило с его стороны!

Сколько мы вместе? Примерно два года. Забавно, но если бы мальчишка-посыльный не перепутал имена, я не узнал бы о твоём существовании. Как не узнал бы о Доме радости на Жемчужной улице, потому что у меня нет денег ни на жену, ни на платных возлюбленных. И ты — настоящее счастье, о котором мне даже не мечталось.

— Что-то случилось?

— М-м-м?

Она повернулась, позволяя видеть не своё отражение в зеркале, а живой образ.

— Ты чем-то встревожен?

Да о чём мне волноваться? Подумаешь, полдня пошло псу под хвост, а вечером придётся рискнуть жизнью, отказываясь от наверняка выгодного заказа. Пустяки.

— Да так... Ерунда.

Карие глаза недоверчиво прищурились, но дальнейших расспросов не последовало, и всё вернулось на круги своя: зеркало, расчёска, неспешные движения.

— Госпожа тебя ждёт.

— Знаю, мне сказали. Просто я хотел прежде зайти к тебе и...

— Ещё будет время.

— Конечно.

Или мне показалось, или последние слова прозвучали чуточку поспешно и виновато? Словно Келли действует не по своей воле или... Хочет поскорее от меня избавиться. Может быть, dyesi Наута прольёт свет на некстати возникшие сомнения?

В противоположность главе Опорного хозяйства Регистровой службы, хозяйка Дома радости была похожа на травинку, выжившую под жарким саэннским солнцем, но поплатившуюся за это потерей всех и всяческих соков: выше среднего роста, жилистая, словно бегун, с вечно поджатыми губами, суровая и неприступная. Правда, её подопечные в один голос уверяли меня, что госпожа ласкова и заботлива, но лично я всякий раз, приходя в кабинет Науты, чувствовал себя, как на экзамене. Причём, очень трудном.

— Вы не торопились, юноша.

Вот-вот, сказано почти бесстрастно, а у меня внутри всё начинает заходиться от дрожи. Наверное, подобная манера общения хорошо помогает выбивать деньги из неуступчивых клиентов и держать в повиновении наёмных служек.

— Прошу прощения, dyesi. Я всего лишь зашёл к своей...

— Хорошо, что вы первым это сказали! Именно об отношениях нам и нужно поговорить. Присядьте.

Не слишком располагающее начало. Хотя... Сагинн, к примеру, никогда не предлагал мне провести беседу с удобствами. Но с другой стороны, наши с ним редкие встречи не отличались важностью, а блеклые глаза хозяйки Дома радости смотрят на меня излишне напряжённо и почти пугают.

— Я полагаю, речь пойдёт о моих услугах? Вы недовольны? Понимаю, что могу выполнять лишь огорчительно небольшое их количество, но спешу заверить вас в полнейшем...

Наута выслушала мою сбивчивую речь до конца и сурово кивнула:

— Меня вполне устраиваете и вы, и ваша работа. Более того, я не собираюсь прекращать договорённость.

Уф-ф-ф, от сердца отлегло! Заработок не слишком большой, но постоянный: такой терять было бы обидно.

— Тогда, dyesi...

— Вы и Келли.

Это и есть настоящая тема беседы? Почему же она мне, вопреки ожиданиям, не нравится? Но раз уж госпожа первая её коснулась, признаюсь в том, о чём надеялся ещё некоторое время помолчать:

— Вам не нужно беспокоиться, dyesi: я... хотел бы жениться на Келли. Не сейчас, разумеется! Чуть позже. Через год или два, когда и она полностью оплатит ваши заботы, и я смогу рассчитывать на доход, достаточный...

Наута, с момента моего появления в кабинете так и не присевшая ни на одно из кресел, зашла со спины и тяжело опустила ладони на мои плечи, почти вжимая меня в сиденье:

— Юноша, я вас понимаю. Но поверьте, чувства решают не всегда и не всё.

Чувства? А, она имеет в виду любовь! У меня не хватило бы смелости заявить, что я люблю Келли. Хотя бы потому, что не подворачивалось особых возможностей сравнивать. Но да, я хотел бы жить с ней вместе. Я привык к ней. И думаю, нам будет хорошо друг с другом. Нужно только подкопить денег и...

— Вы ещё молоды, юноша, а молодость — такое замечательное время! Вы встретите много красавиц, которые заставят ваше сердце выпрыгивать из груди. Так много, что...

Она волнуется за будущее своей подопечной? Не раз наблюдая печальное завершение любовного волшебства, желает уберечь хотя бы одну девушку от неминуемого разочарования? Возможно, я был слишком плохого мнения о Науте. Поспешу успокоить:

— Я не обещаю любить Келли вечно, dyesi. Но я не обижу её. Никогда.

— Ох, юноша...

Она сжала пальцы, вмиг ставшие похожими на птичьи когти, и прикосновение из всего лишь неприятного превратилось в огорчительно болезненное.

— Вы запрещаете нам встречаться?

— Вы сами себе это запретите. Она раньше, вы — чуть погодя. Потому что мужчины обычно смиряются дольше.

— С чем?! — Неужели, Келли больна? Быть того не может, я бы заметил! Но даже если и так, меня вовсе не пугает подобная новость. — Она... Ей плохо?

— Нет, ей хорошо. Очень хорошо. Вернее, станет хорошо через несколько дней. Если, конечно, вы не будете мешать.

Через несколько дней? Что же должно произойти? Может быть, нашлись родственники, согласные уплатить выкуп раньше срока? Так это же замечательно!

— Мешать счастью Келли? За кого вы меня принимаете?

— Рада, что вы так настроены. Значит, мне будет проще сообщить. А вам — легче понять.

Наута наклонилась и, почти касаясь губами моего уха, чётко выговаривая каждое слово, произнесла:

— Келли выходит замуж.

— Ахм...

Вопрос «за кого» родился и тут же умер, застряв в горле. Ясно ведь, что я тут ни причём. Но тогда...

— Это очень уважаемый человек. Почтенный. Богатый. Он даст девочке всё, что только сможет понадобиться.

— Всё, кроме...

Хозяйка Дома радости торопливо накрыла мои губы ладонью:

— Не будем говорить о том, чего нет.

Как это нет?! Пусть наши чувства нельзя назвать настоящей любовью, но они — почти любовь!

— Ваши слова, dyesi...

— Пожалуйста, помолчите немного. И послушайте. Нет, не меня, кое-кого поголосистее.

Наута, шурша жёсткими складками платья, прошла в другой конец комнаты, скрипнула створкой шкафа, вернулась и поставила на стол маленькую птичку. Не живую, а отлитую из стали, хотя форма была исполнена со всеми мельчайшими подробностями — от коготков до последнего пёрышка. Но при всей своей красоте и изысканности, пташка служила вовсе не для услаждения взоров, и это я знал лучше всех прочих обитательниц Дома радости, разве что, за исключением самой госпожи. Стальная птичка была обычным доносчиком.

Каждый подневольный работник спит и видит, как бы урвать себе мимо хозяина лишний кусок добра, чтобы поскорее получить свободу или же хотя бы скрасить жизнь, вот и подопечные Науты не брезговали получать с мужчин несколько монет в обход своей хозяйки. Собственно, если иметь совесть и утаивать небольшие суммы, никто не будет гневаться, но когда доходы падают, а девицы строят невинные глаза, обвиняя во всём клиентов... Впору задуматься и выяснить, кто кому врёт. Допрашивать тех, кто приходит в Дом радости, негоже: быстро отвадишь, значит, нужно разговаривать с подопечными. Но Наута, и сама пору молодости прожившая примерно в том же положении, прекрасно знала, что ложь очень трудно порой отличить от правды, потому решила прибегнуть к простому, но действенному способу. Слежке. Были заказаны статуэтки птиц, достойные украсить и королевскую спальню, а в них нанятый маг поместил чары, позволяющие запоминать звуки разговоров, ведущихся в комнате в течение дня, а потом делать их достоянием того, кому известен секрет пташки, то есть, хозяйке и... мне. Потому что я снабжал пташек единственным подходящим для заклинаний «кормом»: подпитывал Силой.

Наута ласково погладила статуэтку по стальным пёрышкам, раздался шорох, который постепенно сложился в более похожие на речь звуки, даже голоса в исполнении стального пересмешника оказались вполне узнаваемы, и один из них явно принадлежал... Келли. Другой тоже показался мне знакомым, а его обладательница и являлась заводилой беседы.

— Хорошо тебе, — чирикала птичка. — Вон какой парень ходит!

— И что хорошего? Я ж с него денег не беру.

— Да такому и самой приплачивать можно: молодой, статный, красивый...

— Да уж, красивый! Ты бы с этим красавцем сама попробовала!

— А что такого-то? Вроде всё у него в порядке... Или я чего-то не доглядела?

— Ты ещё и подсматриваешь? Ах, стерва!

— Да не злись, уж больно вы пара — загляденье... Так что с ним не так?