Раскрыть ладони Иванова Вероника

— Гильдия убийц, также именуемых Тенями, просит принять к рассмотрению прошение о предоставлении каждой Тени средства, способного определить, скрывает ли заказчик своё лицо под мороком. Поручить изготовление такого средства Гильдия считает необходимым лучшим мастерам Анклава. А до завершения рассмотрения и вынесения по нему высочайшего решения, Гильдия не заключит ни одной договорённости, исполняя только уже имеющиеся.

Вот теперь можно было бы залиться смехом, но сил не собрать даже на улыбку, потому что я... Потрясён. До глубины души.

На это невозможно было рассчитывать. Наверное, Кладовщик действовал исключительно в собственных интересах и интересах Теней, раз уж стала очевидной возможность разбирательств, которые раньше считались невероятными, но ведь ему вовсе не обязательно было заявлять о своих намерениях именно сейчас! С тем же успехом он мог отправиться с прошением завтра поутру или через неделю. Что это — забота о моём благополучии? Разумеется, после подобного выступления дяде остаётся лишь кусать губы или искать для исполнения мести «вольный клинок», но... А, понял! Великан тревожится за жизни своих подопечных. Ведь если меня станут донимать покушениями, я вовсе не обязательно буду воскрешать каждого убийцу. Да, именно так. И всё равно, приятно! Получить двойную прибыль — кто же откажется от такого?!

А пока я удивлялся и восхищался, глава Надзорных добавил своё слово:

— Как полномочный представитель Анклава, беру на себя труд довести суть вашего прошения до сведения Совета и могу обещать, что оно будет рассмотрено скорейшим образом.

Кладовщик благодарно поклонился и снова обратился к судье:

— Наше участие в заседании ещё требуется?

— Нет, вы можете идти. Ваше прошение принято.

Великан поклонился ещё раз и вместе с Тенью затерялся в лабиринте сливовых деревьев.

Фаири поставил свою подпись под прошением, спрятал бумагу между дощечками судейского альбома и прижал обе ладони к сукну стола, обозначая наступление времени принятия решений.

— Заявление Маллета из рода Нивьери было принято и рассмотрено с участием тех, кто пожелал быть свидетелями. В ходе заседания неопровержимо установлено лишь одно обстоятельство: заказчик убийства имеет поразительное внешнее сходство с обвиняемым Трэммином из рода Найли. Утверждать, что именно упомянутый господин и является злоумышленником, невозможно, поскольку нет способа доказать причастность. С другой стороны, наличие неопровергнутого подозрения тоже требует принятия мер, особенно учитывая, что обвинённый в злом умысле не пожелал прилюдно заявить о своей невиновности. Обычным образом подобные дела разрешаются с участием поручителя. Если таковой находится, рассмотрение закрывается, и заявителю возмещают нанесённый ущерб. В разумных пределах, — не мог не добавить судья, чтобы заблаговременно лишить меня надежды на чрезмерное обогащение. — Есть человек, готовый отдать свой голос в пользу обвиняемого?

— Позвольте спросить, что случится, если за обвиняемого никто не поручится? — с лёгким интересом в голосе спросил глава Надзорных.

Фаири охотно пояснил:

— Тогда обвиняемый при всех прочих выясненных обстоятельствах признается виновным в совершении преступления и передаётся палачу для исполнения приговора.

— И каков будет приговор?

— Смерть, разумеется.

— Почему? Ведь насколько я понял, никто не пострадал? — теперь седеющий маг уже не скрывал напряжённого интереса.

— Потому что неподсуден лишь умысел, не покинувший пределов сознания, — голос судьи звучал почти скорбно. — Умысел же исполненный наказывается равной себе мерой. Желающий смерти получает её. Разве в этом нет истинной справедливости?

Глава Надзорного совета подумал и согласно кивнул.

Фаири повторил свой вопрос:

— Есть ли среди присутствующих человек, готовый отдать свой голос в защиту обвиняемого?

Спрашивать такое было несколько глупо, если не сказать, смешно, но правила требовали неукоснительного следования, хотя сейчас лишь зря тянули время. Конечно, маги поддержат друг друга, суду отвалят сотню-другую монет, что-то перепадёт мне, и все мы разойдёмся по разным сторонам, довольные или старающиеся удовольствоваться. Осталось только дождаться, пока глава Надзорных поднимется и скажет...

— За — не знаю, а против — пожалуйста!

Эти слова прозвучали вовсе не со стороны кресла и были произнесены голосом, который, похоже, будет вечно преследовать меня в ночных кошмарах.

Какого демона ОН сюда припёрся?!

Моя старая знакомая Тень спрыгнула с дерева, пружинисто приземлившись на стриженую траву, выпрямилась и, нарочито безмятежно улыбаясь, подошла к заседательскому столу.

— Какая надобность заставила вас появиться на заседании столь возмутительным образом? — Судья хоть и был неприятно удивлён, но отдавал себе отчёт в том, что нарушитель правил — наёмный убийца, и плодить ссоры без особой необходимости будет глупо и опасно. — Вам известно, что за необъявленное вмешательство в ход заседания полагается уплата извинительной подати?

— Конечно-конечно, господин судья! — Тень согнулась в поклоне. — Сколько изволите назначить?

— Обычная ставка — «орёл», но учитывая обстоятельства дела... Два «орла».

Хапуга. Даже по мелочи не желает быть щедрым и справедливым? А не боится, что ему это когда-нибудь аукнется? Ну да, его выбор. Пусть живёт по-своему.

Убийца покопался в складках куртки, а когда правая ладонь снова предстала нашим глазам, ловкие пальцы отправили один за другим два серебряных кругляшка в полёт, поймали при возвращении и с глухим стуком шлёпнули монеты на стол перед судьёй. Толстяк благосклонно принял вытребованное подношение и с чинной неторопливостью прикрыл его листом бумаги.

— Так что привело вас сюда, милейший?

— Любопытство, господин судья.

Растерявшийся от по-младенчески невинной улыбки Тени Фаири переспросил:

— Вы никогда не видели судебных заседаний?

— И надеюсь, больше никогда не увижу! Нет, мне вовсе не интересно смотреть, как осуждают или оправдывают людей. Мне хотелось бы задать вопрос одному из людей, здесь находящихся.

— Кому же именно?

— Господину магу. Но не тому, кто умышлял убийство, а другому. Тому, кто сейчас решает, становиться соучастником или нет.

Глава Надзорного совета угрожающе сузил глаза, но ничем иным не выдал своих истинных чувств:

— Что бы я ни решил, вы не вправе оспорить моё решение.

— И не собираюсь! — весело заявила Тень. — Решайте, что пожелаете! Только скажите, хотя бы мне одному, можно даже на ушко... Вы, в самом деле, готовы пойти против закона, которому служите?

— Почему вы задаёте такой вопрос?

— Потому что хочу знать, ради чего вы это делаете. Или — ради кого?

Маг встал, крутанул шеей, разминая затёкшие от неудобной спинки мышцы:

— Значит, я иду против закона?

— Ага.

— А не подскажете, против какого?

Убийца ухмыльнулся во весь рот:

— А то сами не знаете? Или считаете, что это по-людски, спасать преступника от наказания?

— Если вы имеете в виду господина старшего распорядителя Попечительского совета, то его вина не доказана.

— Как не доказана и невиновность.

— Именно поэтому я и собираюсь выступить поручителем. Вы хотите мне это запретить?

— Запретить? Что вы! — Улыбка Тени стала ещё шире. — Ни в коем случае! Но вам наверняка будет любопытно узнать, что это покушение — не первое на счёту того, кого вы защищаете.

Глава Надзорных приподнял левую бровь, а довольное лицо Трэммина превратилось в неподвижную маску.

— Объяснитесь!

— Охотно! — Убийца чуть развернулся, чтобы видеть всех слушателей. — Пять дней назад присутствующий здесь господин первый раз заказал в Гильдии убийство Маллета Нивьери. Правда, тогда не упоминалось ни имён, ни прочих важных подробностей, сказано было лишь: убить молодого человека определённой наружности и в определённом месте.

— Месте? — переспросил седеющий маг, правильно расценив значение нажима, которым Тень выделила последние слова.

— Да. В одной из комнат некоего Виноградного дома. Сам по себе подобный заказ ничем не примечателен, но заказчик почему-то умолчал о том, что жертва является магом. И если бы не досадная случайность, убийство состоялось бы. Надеюсь, вы и без моих объяснений понимаете, к чему оно могло привести?

Он, конечно же, понял. А поняв, принял решение: повернулся и направился под сень сливовых деревьев, прочь от судейского стола.

Фаири рассеянно проводил главу Надзорных взглядом до первых стволов, но потом спохватился и повторил свой вопрос:

— Есть ли среди присутствующих человек, готовый отдать свой голос в пользу обвиняемого?

Ответом послужили молчание и спина главы Надзорного совета, удаляющегося неспешно, почти неохотно. Но мне было не до разгадывания причин происходящего, потому что я не верил. Ни удивлённо моргающим глазам, ни ушам, слышащим одну только тишину, когда должно было бы звучать торжествующее ликование, причём вовсе не с моей стороны. И как выяснилось спустя несколько вдохов, поражён поворотом событий оказался не я один.

Судья, совершенно не предполагавший подобного исхода заседания, нервно потёр ладони, поглядывая то на меня, то на Трэммина, чьи черты так и оставались судорожно замершими.

— Если голоса в поручительство не прозвучало, следовательно...

Ну да, и дураку понятно, а уж нам, только что выслушавшим любезное разъяснение судебных правил, яснее ясного: суд завершён решением, не допускающим кривотолков и разночтений. Господин старший распорядитель Попечительского совета признан виновным в заказе убийства, и остаётся лишь... Самая малость. Привести смертный приговор в исполнение. Правда, на пути правосудия находилось весьма серьёзное препятствие. Отсутствие опыта.

Насколько помню, за всю доверенную хроникам историю Анклава ни разу ещё маг не был приговорён городским судом, а стало быть, и судья, и дознаватель даже не представляли себе, как действовать дальше. Я тоже не представлял. Вмешиваться не хотелось, по крайней мере, пока ко мне не обратились в поисках помощи и поддержки, а за свою безопасность я был совершенно спокоен. Чем может ударить дядюшка? Только магией, потому что на кулачках у меня заведомо больше шансов победить. Что же касается прочих присутствующих...

Заседатели пусть кусают локти, а Тень уж точно справится сама. Судя по обманчиво спокойному взгляду, убийца готов действовать любым доступным ему способом, из которых простейший — убежать, пока вокруг не стало слишком опасно. Сигануть вверх по сливовому стволу и затеряться в кронах... Но сейчас все мы, если не считать медленно шагающего главы Надзорных, замерли на своих местах. Ждём. Чего? Того, чего обычно ждёт волна, чтобы начать своё движение. Порыва ветра, только не небесного, а душевного. Проще говоря, ждём, кто дёрнется прежде всех и тем самым разрушит оцепенение остальных.

Первым опомнился Тинори. Он взялся за край стола, собираясь встать и либо отправиться за стражей, либо сбежать подальше, пока дело не дошло до прямых приказов, потому что явно не горел желанием арестовывать осуждённого мага, но воплотить свои намерения в жизнь, конечно же, не успел, ведь волна событий тут же начала свой бег.

— Думаешь, ты победил?

Шипение, в котором с трудом узнавался прежний голос господина старшего распорядителя, пригвоздило дознавателя к месту, да и у меня от выплеснутой в трёх словах злобы едва не перехватило дыхание.

Вообще-то, да. Думаю, и с полным на то основанием. В конце концов, не меня только что объявили злоумышленником, покусившимся на человеческую жизнь. Я и правда, победил. Но почему не чувствую ни радости, ни удовольствия? Может быть, потому что случившееся — справедливо. И потому, что где-то в глубине души я приговорил дядю раньше, чем суд. Но приговорил не за покушения на мою жизнь, не за боль, которую господин старший распорядитель причинил моей плоти, а за боль души.

За то, что он заставил меня смотреть, как умирает отец.

— Думаешь, победил?

Правая ладонь Трэммина нырнула в складки мантии и стиснула флакон.

Дурно себя чувствуешь, дядюшка? Хочешь понюхать благовония? Наверняка. Вон, и пальцы уже лихорадочно тянут пробку прочь из узенькой горловины...

Позже, когда у меня выдалась минутка вспомнить и хорошенько обдумать впечатления, я понял, что просто-напросто растерялся, а тогда... Тогда мне показалось, что мир сошёл с ума и пустился в пляс.

Занавеси вздыбились парусами со всех сторон, заворачивая меня в невидимый кокон и кружа голову. Ещё миг назад ощущений почти не было, и вдруг их лавины устремились на меня со всех сторон, сминая и круша главное, что помогает выживать: холодный рассудок. Да, сначала мне даже показалось, что я совершил ошибку, не закрыв глаза и полностью не положившись на умелость собственных рук, но на следующем вдохе глупость и мудрость вновь поменялись местами, хитро подмигивая и ухмыляясь.

Дядя вытащил пробку, но вместо того, чтобы поднести флакон поближе к носу, плеснул содержимое керамической посудинки в мою сторону, метя если и не в лицо, то никак не ниже груди. Я успел заметить сверкнувшую тёмным серебром струю, тяжёлой нитью начавшую протягиваться в воздухе от Трэммина ко мне, но швейные поползновения господина старшего распорядителя прервались, не добравшись до исполнения. Полёт странной жидкости остановил судейский альбом, вовремя подхваченный со стола и подставленный... Тенью.

С глухим чавканьем непрозрачная вода, если это на самом деле была она, ткнулась в обтянутую тонкой кожей деревянную плашку, но вместо того, чтобы прыснуть каплями в стороны или стечь, словно задумалась, как поступить. А вместе с ней задумался и убийца, с лёгким удивлением перевернувший альбом и уставившийся на серебристо поблёскивающую, кисельно-густую лужицу...

Лужицу?!

Надо было бы крикнуть: «Брось!», но понял бы он меня? Вряд ли. Скорее всего, начал бы переспрашивать, теряя время. А я не мог вспомнить, насколько быстро двигалась смертоносная вода в том подвальном коридоре, зато видел, что от края лужицы, на гладкой поверхности которой вдруг начала появляться рябь, до пальцев Тени, держащих альбом, остаётся менее дюйма.

Ладонь нащупала нити занавесей раньше, чем я смог отдать своей руке осмысленный приказ действовать. Поймала, сжалась в кулак, натягивая занавесь, проходящую мимо меня, крутанулась, увеличивая натяжение до предела, и рванула, отправляя горб новорождённой волны прямиком в плашку альбома.

Говорят, на море так гибнут корабли. Не знаю, никогда не видел кораблекрушений, но вырванный из руки убийцы альбом треснул и, отлетая назад, к Трэммину, развалился на куски, превращая тёмное серебро лужицы в большую единую каплю, растёкшуюся по мантии ещё одной складкой, а спустя мгновение просочившуюся внутрь. Туда, где от палящих лучей солнца под тканью пряталось дядюшкино тело.

Он вскрикнул коротко, а мне показалось: протяжно, надрывно и отчаянно. Но в этом крике совсем не было страха, одни только злость и ненависть. Страх появился чуть позже, зато сразу в синих глазах, когда господин старший распорядитель понял, что неспособен двигаться.

Наверняка Трэммину удалось бы справиться с водой-убийцей, раз уж он так смело ей пользовался, но глава Надзорного совета успел раньше, сковал преступника чем-то вроде паралича, и, сам того не зная, привёл приговор суда в исполнение.

Кровь выступила на мантии не сразу, уж слишком свободным оказалось одеяние, а потому первые признаки подступающей смерти стали заметны только на шее, неторопливо выползая из-под воротника. Алая роса, поначалу редкая, быстро стала обильной, проросла ручейками, устремившимися не только вниз по безупречному сукну мантии, но и, назло всем законам и правилам, вверх, на лицо господина старшего распорядителя.

Рот Трэммина раскрылся, только не для того, чтобы издать крик, а чтобы выпустить на свободу ещё один кровавый поток. Из горла. Я догадывался, чем всё завершится, и начал собирать нити в кулаке ещё до того, как серебристая маска скрыла дядины черты, но вмешиваться не пришлось. Не было ни голоса, звучащего внутри моего черепа, ни новой атаки. Лужица застыла, словно подёрнувшись ледком, и занавеси качнулись, освобождённые от плена ещё одной живой сущности. Чем бы ни была эта странная вода, теперь она умерла окончательно. Вместе с убийцей моего отца.

И самое странное и удивительное состояло в том, что я всё-таки наказал злодея сам.

Своими руками. Как и хотел.

— Любопытно...

Глава Надзорного совета, не обративший внимания ни на бегство судейских, прикрытое целью «завершения заседания по всем надлежащим правилам и отдания необходимых распоряжений», ни на тихое исчезновение Тени в листве сливового лабиринта, сощурился, вглядываясь в потускневшую плёнку на лице бывшего господина старшего распорядителя.

— Трэм никогда не был силён в водной магии, насколько помню. Как же он сподобился на такое?

— На что именно, ah’asteri?

Он обернулся и насмешливо качнул головой:

— Можешь называть меня по имени.

— Если бы я его знал, тогда, конечно, непременно...

Светлые глаза сверкнули удивлением:

— Ты не знаешь?

А с чего я должен быть осведомлённым? Меня пускали на порог Обители только для сдачи экзаменов, да на поклон к дядюшке, причём, по его же личному приглашению. Да и нечего мне было там делать, как и незачем было запоминать имена людей, с которыми судьба никогда не должна была меня свести.

— Разве я нуждался в подобном знании?

Уголки губ приподнимаются, но мой вопрос остаётся без ответа, а маг снова поворачивается к мёртвому телу, благодаря магии всё ещё стоящему стоймя.

— Эбери. Если не побрезгуешь.

Смеётся? Ладно, обижаться не буду. Толку-то? Лучше воспользуюсь случаем и отсутствием свидетелей, чтобы кое-что узнать, может быть, не особенно важное, но мучающее моё любопытство.

— Что это такое?

— Штука, убившая Трэма? Я и сам хотел бы знать. Вернее, могу предположить, что она из себя представляет, но кто и как её соорудил... В любом случае, мне не хотелось бы встретиться с этим умельцем один на один.

— Почему?

Глава Надзорных помолчал, кинул последний и весьма долгий взгляд на останки моего дядюшки, потом проследовал к заседательскому столу и занял кресло судьи, жестом предложив мне расположиться на месте дознавателя.

— В ногах правды нет, а потому лучше присядем. Поговорим, — с нажимом добавил Эбери, видя моё замешательство.

Мне и стоя было неплохо, но раз уж приглашают, да ещё к разговору... Хотя, ничем добрым приглашение не пахнет. Когда просят сесть, это обычно означает не просто продолжительную, а ещё и важную беседу, а мне совсем не хочется сейчас принимать решения, отвечать на вопросы и давать обещания. Никакие.

— Ты слышал что-нибудь о «лунном серебре»?

— Немного. Просто знаю, что оно есть, не более. Разве оно используется в чародействе?

Маг посмотрел на меня с недоумением, которое, впрочем, быстро перешло в понимающий кивок:

— Ну разумеется, ты ведь не изучал магические приёмы...

Старый шрам собрался было заныть, но передумал, ограничившись короткой дрожью. К чему мне чары, которыми пользуется весь мир? Теперь они не нужны вовсе, ведь в моём распоряжении появились другие, не требующие Силы и неотделимые от меня, потому что... Потому что они свободны и сами решили, с кем хотят играть.

— А если отставить в сторону прошлое и мои многочисленные недостатки? Вы можете рассказать подробнее?

Улыбается и продолжает:

— «Лунное серебро» — особый металл. Единственная мёртвая материя на свете, наделённая собственным разумом. Если умеешь его подчинять, можно творить такое... Но чаще всего, конечно же, творят смерть. Можно ковать оружие, можно плести заклинания — кому что по душе. Если обычные смертоносные чары нужно дополнять подобием разума, иначе они просто не будут действовать должным образом, этот металл позволяет уменьшить затраты Силы во много раз. Единственная трудность состоит в том, чтобы объяснить ему его задачу и, собственно, добиться согласия.

— Но почему вы упомянули о водной магии? Если серебро вовсе не...

— Вовсе не вода? Подобие разума не существует без подобия жизни, а жизнь «лунное серебро» обретает именно в жидком виде, но не в расплаве. Этот металл может превратить в жидкость любой маг, а заклинает только мастер Воды. И чем меньше Силы было вложено, тем быстрее заканчивается действие чар... Да ты и сам всё видел. Хочешь взять себе посмертную маску дяди?

Тьфу, пакость какая! Даже дотрагиваться не буду.

— Благодарствую, нет.

— Тогда позволь мне оставить её в качестве памяти. Как-никак, Трэм был моим другом. Вернее, я считал его таковым.

Другом? Мой дядюшка, презирающий тех, кто ниже его, и ненавидящий тех, кому посчастливилось забраться повыше?

— Не веришь? — усмехнулся Эбери. — А я верил. Человек, сватающий тебе красавицу-сестру, разве не вызывает доверия?

— Моя мать...

— Предназначалась мне в жёны, всё верно. Только я в ту пору не особенно думал о женитьбе, да и невеста не горела желанием поскорее стать моей супругой. Хотя при брате вела себя безупречнее некуда. Послушная, кроткая, нежная... Всего один раз она была откровенна. Но этот раз я запомнил на всю жизнь.

— О чём она говорила?

— Любопытствуешь? — глаза мага испытующе щурятся.

— Да.

— Почему?

Как объяснить? Да и нужно ли объяснять? Больше всего на свете я хотел бы встретиться с матерью и задать ей всего один вопрос. Именно тот, что прозвучал только что из уст Главы Надзорного совета.

Почему?

Почему она сбежала, бросив меня на произвол судьбы?

— Вы можете рассказать?

— Могу.

— Но не хотите?

Он грустно усмехается:

— Это был очень странный разговор. Я до сих пор не понимаю, что Лиенн имела в виду, когда сказала... И не знаю, стоит ли тебе это знать.

— Я сам решу, если вы не против.

— Как хочешь. Но я предупредил и считаю свою совесть на этот счёт вполне чистой. Твоя мать... Впрочем, тогда она, конечно, ещё и не собиралась становиться твоей матерью, назначила мне встречу наедине. Помню, я удивился, потому что юной девушке непозволительно оказываться рядом с мужчиной без свидетелей невинности намерений, но отказать не смог. Лиенн нравилась мне. Не до безумия, но вполне достаточно, чтобы назвать женой. И отправляясь к ней, я, признаться, думал, что она желает ускорить ход событий. Но меня ожидало разочарование и потрясение.

Эбери смежил веки, словно это помогало лучше погрузиться в прошлое.

— Я не могу быть с тобой, — сказала Лиенн. По причине, имя которой — страх.

— Страх?

— Он самый. — Глава Надзорных снова внимательно смотрит на меня. — Я боюсь, сказала Лиенн. Боюсь выйти замуж за нелюбимого человека и всю жизнь жалеть об этом. И настолько же сильно боюсь остаться в родном доме.

— Первое понятно, но второе... Что имелось в виду?

Пожимает плечами:

— Не знаю. У неё к тому времени не осталось родственников, кроме Трэма. Может быть, сестра боялась собственного брата? Раньше я не мог такое даже предположить, но сегодня, услышав и увидев всё это...

Зато я, кажется, понял. И ведь было, чего бояться... Стоит ли винить женщину, поспешившую убежать от опасности? Вряд ли. Ведь после смерти мужа ей больше не на кого было положиться. И не у кого было просить защиты.

— Значит, братец сватал вам сестру? По доброте ли душевной? Или хотел заручиться вашей поддержкой?

— У нас и без того были дружеские отношения. Не слишком близкие, но вполне тёплые... Я бы поддержал Трэма и так. Собственно, сегодня я пришёл сюда ради него.

— И готовы были освободить его от ответа за преступление?

Светлые глаза чуть грустны, но безмятежно спокойны:

— Да.

— Так что вам помешало? Я удивился, когда вы молча повернулись и пошли прочь, а уж как удивился дядя... До смерти, что называется.

— Что помешало? — Эбери хмыкнул. — Такая ерунда, если признаться... Да, хотя бы за то, что Трэм хотел стравить Гильдию с Анклавом, его нужно было предать мучительной и назидательной казни, но если бы он сказал одно только слово... Если бы он просто позвал меня по имени... Я бы вернулся.

— И спасли бы его?

— И спас бы.

А ведь я понимаю, почему убелённый сединами и могуществом глава Надзорного совета собирался поступить так по-мальчишески. Потому что хотел верить в дружбу. И если бы Трэммин оказался умнее, а может быть, всего лишь искреннее, если бы не ставил превыше всего собственное благополучие и неуклонное исполнение желаний, суд завершился бы иначе.

Я вёл себя точно так же, отправляясь на поиски Тени, а потом даря ей новую жизнь. Пусть и не имел права называть убийцу другом, но так сильно хотел этого, что... Навсегда отказался от предоставленного мне шанса. В самом деле, после того, что я сотворил, а в особенности, после моих слов он не будет считать меня достойным дружбы. И к счастью, что не будет. Потому что если бы Тень ещё раз пришла и предложила... Я бы не устоял. Но не придёт. Появление на суде было лишь возвратом долга, не более. Наши пути разошлись, и как бы ни было жаль, это следует принять и жить дальше.

— Но он не позвал...

— Увы.

Какое-то время мы молчали, думая каждый о своём. Мои размышления закончились раньше:

— А это серебро... Почему вы сначала сказали, что не знаете, как оно зачаровано?

— Я и теперь не знаю.

— Но только что...

Он улыбнулся:

— Я рассказал только о теории, а практика, с которой мы столкнулись, существенно отличается от моих знаний. В этой горсти серебра Сила использовалась лишь для сохранения в жидком виде, лишь для подпитки некогда наложенного заклинания, поэтому даже мне трудно было предположить присутствие столь смертоносного оружия. А уж почему оно без понуканий исполняло своё предназначение... Воля серебра не была связана никоим магическим образом.

— Хотите сказать, оно действовало само?

— Выходит так.

Само... Да, в подвале я тоже не чувствовал ощутимого дыхания магии, когда серебристая лужица ползла к ногам моего отца. И когда полетела мне в лицо, ощущения не изменились. Эбери прав, металл не подчинялся заклинанию. Но по собственной прихоти он вряд ли стал бы нападать на людей. Остаётся только один вариант. Сумасбродный, почти безумный. Его попросили убить?

— Это возможно?

— Мы с тобой видели, что возможно. Странно, невероятно, немыслимо, но... Так оно и было.

Та женщина, что приходила в Дом призрения и сделала заказ моему отцу. Орудие убийства досталось Трэммину от неё? Нельзя утверждать, но... Если вспомнить, что Карлин всю жизнь занимался расплетанием заклинаний, убить его могло только то, что содержало в себе незначительные крохи магии. Крохи, поддерживающие связь, но не направляющие. Могу спорить, отец попробовал сопротивляться, но упустил время, стараясь нащупать движущую серебро Силу, когда нужно было просто ударить по узелкам каркаса. Сделать так, как по незнанию или наитию сделал я.

— Но что именно произошло? Серебро проникло в плоть и?

Эбери задумчиво нахмурился.

— Будучи жидким, оно легко потекло по сосудам, вытесняя другие жидкости. Отсюда и обильное выступление крови через кожу. А там, где оно успевало протечь, стенки сосудов притягивались друг к другу, потому что образовывалась пустота, которую было нечем заполнять... Но самого серебра было очень мало: маска ведь получилась тоненькая. Вполне возможно, попади оно на тело Трэма чуть ниже, имеющегося количества не хватило бы для убиения, и твой дядя остался бы жив.

Я тоже об этом подумал. Что заставило меня ударить нитями именно так? Я ведь мог отшвырнуть альбом просто в сторону, подальше от людей, а потом уже справиться с серебром привычным способом? Мог. Но и поквитаться с дядей я тоже хотел, пусть и неосознанно. В народе говорят: когда душа жаждет, глаза боятся, а руки делают. Вот мои руки меня и не подвели...

Умницы! Я вами горжусь.

Но те капли серебра, что впитались в мою плоть и кровь, тот своевольный комок, что норовит при каждом удобном случае растечься лужицей онемения? Помнит ли он о своём предназначении? Вряд ли. Однако всё ещё продолжает жить, питаясь... Ну да, конечно! Силой, текущей внутри меня. Её не очень много, и случаются минуты, когда она приливает к рукам, потому что сознание отказывается управлять телом... Вот именно тогда серебро и начинает густеть! Что ж, если я хочу в будущем избегать прежних неудобств, стоит запомнить простое правило: никаких волнений. Выше неба не подняться, хуже смерти не нарваться.

— Стоит ли об этом теперь говорить?

— Ты прав, не стоит. Особенно когда есть другая тема для разговора.

Вот мы и подошли к главному? А я чувствовал. И боялся. Немного. Совсем чуть-чуть.

— Другая тема? О чём?

Глава Надзорного совета деловито скрестил рук на груди:

— О твоём будущем.

— А что, с ним что-то не так?

— Пока не знаю, но... Оно может оказаться весьма завидным.

Похоже на приглашение слуги в господские покои. Осталось только выяснить, сколько придётся заплатить привратнику.

— И кто будет завидовать?

— Многие. — Он не пустил на лицо и тень улыбки. — Очень многие.

— Я не понимаю намёки.

— Хорошо, скажу прямо. Ты можешь занять в Анклаве высокое положение.

— Каким образом? Сейчас моего имени даже в Регистре не найдёшь!

— Оно окажется там так скоро, как ты пожелаешь. А положение... Я могу многое, Маллет. Не веришь?

— Верю. Но ещё знаю, что за всё и всегда нужно платить. Какую цену хотите назначить вы?

— Ты похож на своего дядю не только внешне, — заключил Эбери. — Он был умён, и ты не отстаёшь... Я хочу предложить тебе службу, по исполнении которой расчёт будет щедрым.

По крайней мере, он честен хотя бы в этом. Не сулит алмазных гор, а прямо заявляет: придётся и киркой помахать. Что ж, послушаем.

— В чём заключается служба?

Эбери помрачнел ещё больше:

— Мне известно, что в Анклаве не все довольны настоящим. Собственно, так бывало всегда, но неизбежность приближения одного печального события превратила тихий ропот в желание сорвать куш, пусть и ценой гибели всего, что построил Ганниер Единодержец.