Пленник гибнущего мира Смородин Кирилл

Духов еще раз поблагодарил уродца и двинулся, наконец, к повозкам.

«Вот так номер, – размышлял он, когда экипажи со Шкурниками двинулись к Степной Обители. – Неожиданно. Первая хорошая новость. Может, кончилась эта черная полоса? Прогуляюсь по торгашескому витку, а потом и домой вернусь?»

Закрыв глаза, Андрей представил комнатку Кагановского. Писатель сидел за столом и буравил его мутным, недовольным взглядом.

«А я ведь по нему соскучился, – подумал Духов, прислушиваясь к себе. – Интересный человек. И не злой, хоть и странный».

Через два часа повозки остановились. Андрей вылез, потянулся, по привычке посмотрел на громаду Степной Обители. Отстоял очередь, бросил мешок с дыши-зельем в ящик, и бородавчатый Фрон, скорчив презрительную рожу, вручил ему облигацию. Она оказалась прямоугольной деревянной пластинкой с выжженным изображением Азэса-Покровителя. Длинноволосый человек с наростом на лбу будто смотрел на Духова и улыбался – искренне, по-доброму.

Вскоре Андрей уже шел по коридорам внешнего витка. И словно опять слышал рев Пожирателя, рык Извергов, крики, грохот и скрежет, чувствовал дрожь Степной Обители и свой собственный страх. Он понимал, что страшные, пусть и не настоящие, воспоминания останутся на всю жизнь. Не удастся забыть ни жутких тварей, ни бессмысленный взгляд матери Шэрон, ни ее отца с кровавой дырой вместо нижней половины лица, ни трясущуюся от ужаса и отчаяния девочку.

Вот и келья. Духов толкнул дверь, шагнул за порог, огляделся. Все, как раньше: оконце, забранное сеткой, узкая лежанка, дыра нужника. Только пятна ржавчины на стенах, полу и потолке другой формы.

Положив топор под лавку, Андрей облегчился, уселся и стал ждать вторую кормежку.

Наконец из коридора потянуло кислым. Духов поднялся, подобрал миску – смотреть на грязные стенки было невыносимо, желудок тут же начинал бунтовать – и встал на пороге. Повернулся к келье Перлмара и увидел невысокого коренастого человека лет сорока: черные густые волосы с проседью, щетина, горбатый нос, широкий шрам под правым глазом. Поймав взгляд Андрея, новый сосед оскалился в улыбке. Зубы у него были коричневые, гнилые.

Духов сдержанно улыбнулся в ответ, опустил глаза. Он гадал, где сейчас Шэрон. Девочку забрали Фроны – почти сразу после того, как был убит Пожиратель. Потом, в убежище, Андрей краем уха слышал, что ее отдали брату Перлмара, который живет в другом коридоре внешнего витка.

«Только бы у нее все было хорошо», – он покачал головой, чувствуя, как жалость давит на сердце каменной плитой.

Дымовик уже вовсю раздавал пей-еду. Духов протянул миску и, получив порцию серой, с розовыми прожилками массы, отошел в келью. Наклонился над посудиной и замер. Взгляд остановился на лавке, где лежала дощечка с выжженным изображением Азэса-Покровителя. Андрей понял, что купит на торгашеском витке. Ложку. Хватит есть – да какой там «есть»: жрать! – по-собачьи, окуная лицо в миску! Он человек – и нельзя забывать об этом! Тем более здесь!

«Конечно, если там продаются ложки, – подумал Духов, с неохотой засасывая пей-еду. – И если хватит одной облигации».

Доев, он вычистил костюм. Разложил его на полу, устроился на лавке и заснул.

Андрей переходил из одного коридора в другой, спускался и поднимался по лестницам и «вспоминал» о торгашеском витке.

На самом деле тот был частью внешнего витка: длинный, метров семьсот, зал с хорошим освещением и рядами прилавков. Туда свозили все, что не удавалось продать на внутренних витках: снадобья, у которых кончался срок годности, мясо и зелень далеко не первой свежести, одежду, посуду, инструменты. Отоваривались там не только Шкурники и их родные, но и обитатели внутренних витков – из небогатых или желающие сэкономить.

Очередной коридор закончился высокими деревянными воротами – такими же, что вели в помещение для «обработки». Вспомнив о процедуре, Андрей почувствовал, как зачесались спина и живот, и повел плечами.

Ворота были приоткрыты – как раз, чтобы впустить или выпустить одного-двух человек. У каждой створки возвышался неподвижный Дымовик, вооруженный дубиной. Неподалеку сидел на самоходе Фрон. Короткие и тонкие ножки бессильно свисали, грудь выпячивалась. Голова с редкими длинными прядями точно вросла в плечи. Очаг Умений почти закрывал левый глаз.

– Шкурник? – выплюнул Фрон, как только Андрей приблизился к воротам. – Подойди.

Духов сделал несколько шагов, остановился и посмотрел на погонщика снизу вверх.

– Идешь на торгашеский виток? – осведомился тот.

– Да, – с легким поклоном ответил Андрей.

– А облигация у тебя есть? Покажи.

Андрей протянул дощечку. Уродец выхватил ее, приблизил к роже и, ощупывая пальцами, стал изучать. Глазки щурились, кривые, почти черные зубы закусили нижнюю губу. Фрон осматривал облигацию не меньше минуты. Затем, с видимой неохотой, протянул Духову.

– Иди, – процедил погонщик.

Поблагодарив, Андрей, наконец, прошел в ворота. Огляделся.

В десяти шагах начинались ряды прилавков – по большей части деревянных, скособоченных, неумело сделанных. Несколько первых завалены тряпьем. Платьями с длинными рукавами, толстыми штанами и балахонами. Никаких ярких цветов: все либо серое, либо черное. Пара торговцев, удивительно похожих – полных, сонных, – окинули Духова ленивыми взглядами и отвернулись.

Неожиданно слева донеслось странное треньканье. Андрей удивленно поднял брови, повернулся и увидел старика, сидящего на полу у железной стены: лицо невозможно разглядеть за седыми лохмами, одежда – засаленные обрывки. На коленях у него лежала доска с двумя рядами гвоздей, между которыми были натянуты струны. Старик зацеплял их пальцами, и те отзывались негромким «трен-н-нь!». Беспорядочным, совершенно не похожим на музыку. Перед ним стоял грязный деревянный ящик, в котором высилась горка объедков.

Две женщины в темных балахонах до пят остановились возле старика. Одна бросила что-то в ящик для милостыни. Старик тут же прекратил игру, замычал, стал раскачиваться, кивать. Женщины пошли к воротам, а «музыкант» все не мог успокоиться.

«Безумец», – понял Андрей, глядя на мыкающего старика с жалостью и опаской.

– Эй, братишка! Добро пожаловать!

Кто-то хлопнул Духова по плечу. Тот едва не вскрикнул от неожиданности, обернулся и увидел парня лет двадцати пяти. На круглом, небритом лице сияла щербатая улыбка, длинные черные волосы разделены прямым пробором.

– Чего моргаешь-то? Привет, говорю! – парень хохотнул и отошел, не сводя с Андрея прищуренных серых глаз.

– При-ивет! – тихо выдавил Духов.

– Ну вот, уже лучше. Ты чего робкий-то такой? Первый раз здесь, что ли?

Андрей кивнул.

– Поня-а-а-атно! – протянул парень и запустил в волосы пухлую пятерню. – Тогда тебе повезло, что меня встретил. Я Румус. Знаю тут каждый уголок! – последнюю фразу он проговорил с особой гордостью.

– Андрей, – назвался Духов.

– Вот и познакомились, – Румус довольно ухмыльнулся. Вновь придвинулся, несильно пихнул Андрея кулаком в грудь. – Ну что, пойдем, покажу тебе все? Причем совершенно бесплатно!

«Надо быть настороже, а то мало ли», – подумал Андрей, но в ответ снова кивнул.

Румус улыбнулся еще шире и, развернувшись, чуть ли не бегом двинулся в путь. Духов еле поспевал следом.

– Тут, брат, жизнь каждый день кипит, – рассказывал новый знакомый. – Разумеется, не так, как на внутренних витках, но тоже ничего. Ты, кстати, какими средствами располагаешь? – не сбавляя шага, он посмотрел на Андрея и чуть не влетел в высокого бородатого старика в длинном белом одеянии и высокой шапке. Тот охнул, отступил. Румус лихо провернулся вокруг себя и как ни в чем не бывало пошел дальше.

– Одной облигацией, – робко ответил Духов, глядя на ближайший прилавок. Он был заставлен склянками – большими и маленькими, пузатыми и вытянутыми. Рядом топтался продавец – маленький сухой человечек с голым черепом и выдающимся горбатым носом.

– М-да-а, маловато, – Румус качнул головой. – Совсем Фроны Шкурников ценить перестали. Вы же каждый день своими потрохами с Ползучим Бором торгуете! Если бы не вы, добралась бы давно эта зараза до Степной Обители!

Андрей промолчал. Мимо проплыли еще два прилавка с одеждой.

– Ну да ничего, – продолжил парень. – Сейчас найдем, на что тебе дощечку потратить. Ты сам-то что купить хотел? Скажи, я присоветую, где дешевле.

– Ложку, – едва Андрей ответил, Румус остановился и согнулся от хохота.

– Ло-ожку? – заикаясь, выдохнул он. – Ну, ты даешь! На что она тебе? Накупил бы лучше жратвы да устроил себе праздник. Я же знаю, чем вас, Шкурников, кормят. Пей-едой. А это дрянь та еще. Неизвестно, от чего вы быстрее загибаетесь – от лающей болезни или от пей-еды.

Духов нахмурился, пожал плечами.

– Ладно, – Румус добродушно крякнул, положил ему руку на плечо. – Извини, если обидел. Не хотел, честно. Но ты все ж таки подумай, нужна тебе ложка или нет. Тут ведь, – он понизил голос, наклонился, – не только еду и барахло купить можно. Есть и живой товар. Два часа как раз в одну дощечку и обойдутся. Недалеко осталось, сейчас сам посмотришь. Девочки – что надо! Заласкают так, что мигом о своей шкурничьей доле забудешь!

Замедлив шаг, Андрей повернулся к Румусу, открыл рот, чтобы возразить. Тот посмотрел на него, хохотнул. Обхватив за плечи, развернул и повел в проход между двумя прилавками. На одном лежали темные ломти вяленого мяса и поникшие пучки зелени. На другом высились башни из тарелок, кружек и горшков.

– Сейчас поглядишь на наших красавиц, – приговаривал Румус, подталкивая Духова. – Свое дело знают! К ним даже Фроны с внутренних витков приходят!

Шли еще с полминуты. Потом Румус забежал вперед, встал перед Андреем. Раскинул руки и торжественно провозгласил:

– Добро пожаловать к кельям телесных радостей!

Он привел Духова в пропахший мочой закуток с несколькими железными дверями. Из-за одной доносились частые громкие стоны. Возле стены стояли четыре женщины. Неопрятные, вульгарные, в коротких засаленных платьях. Андрею хватило одного взгляда на них, чтобы почувствовать себя грязным. Затошнило, захотелось отвернуться. Однако Румус смотрел на шалав с гордостью.

Те, приметив возможных клиентов, оживились. Зашушукались, стали хихикать. Одна, долговязая, с немытыми, собранными в высокую, сложную прическу волосами, подалась вперед. Открыла рот и высунула язык. Острый темный кончик задрожал, будто у змеи. Другая, с короткой стрижкой и толстыми кривыми ногами, повернулась, задрала подол и хлопнула себя по отвислому синюшному заду. Ее товарки отозвались визгливым смехом.

– Ну, как? – спросил Румус, не отрывая от «живого товара» томного взгляда. – Нравятся?

Андрей покачал головой, попятился. Сделав шагов пять, развернулся и двинулся прочь. В спину летел хриплый хохот четырех шлюх.

«Мерзость!» – думал Духов, ускоряя шаг. Вскоре он оказался между знакомыми прилавками – с мясом и зеленью и с посудой.

– Э-эй! – голос Румуса. А вот и он сам – догнал и смотрит: растерянно, виновато. – Ну, чего ты? Не хочешь девочек – так и скажи! А то развернулся молча, ушел! Напрасно, кстати, отказываешься!..

– Прекрати, – тихо, но твердо перебил Андрей.

– Ладно-ладно, – парень поднял руки. – Забыли. Не было ничего. Пойдем ложку тебе искать, раз так надо.

Снова потянулись прилавки с одеждой и едой. Кое-где висели самодельные амулеты всевозможных форм и цветов, призванные, по словам продавцов, защищать от Пожирателей и Извергов. У очередной лавки со снадобьями шел спор: невысокая полная женщина пыталась впихнуть торговцу – кудрявому толстяку с повязкой на правом глазу – маленький флакон коричневого стекла. Она что-то говорила, но до Андрея долетали только отдельные фразы: «Не помогло!», «Как было и раньше!», «Кашель!» Рядом с ней стоял мужчина в костюме Шкурника. Женщина нечаянно задела его плечом, и тот, согнувшись, зашелся в приступе лающего кашля. Тут же забыв про флакон, женщина обняла Шкурника за плечи, стала успокаивать. Продавец пару секунд равнодушно смотрел на обоих, затем пожал плечами и отвернулся.

– Обычное дело, – заявил Румус, заметив, что Андрей смотрит в сторону прилавка со снадобьями. – Многие долго не верят в лающую болезнь. Считают, что простудились, и тратят последнее на лекарства. Потом видят: толку нет, и пытаются вернуть снадобье. А продавцам плевать. Продали – и хорошо. А помогло или нет – это уже не их дело.

Андрей кивнул, вспоминая Фабела.

Кто-то сзади потянул его за подол балахона. Духов вздрогнул, обернулся и отскочил, испуганно вскрикнув.

– Ты чего? – Румус оглянулся, проследил за напряженным взглядом Андрея. И кивнул: – А-а, попрошайки вылезли. Скоро по всем рядам расползутся милостыню выклянчивать. Орать-то зачем?

– Это… – выдохнул Андрей, по-прежнему глядя на маленькое существо, – что?!

– Ах, да: ты же здесь в первый раз. Забываю все время, извиняй. Это попрошайки из келий милосердия. А бояться не надо, ничего они тебе не сделают.

Духов сглотнул и сделал маленький шажок вперед. Глаза не отрывались от странного создания. Постепенно до него дошло, что раньше оно было ребенком. Мальчиком лет восьми. Когда-то…

А теперь…

У мальчика не было волос, поскольку они не могли расти на гладком полукруглом колпаке, сделанном из материала, похожего на бледно-зеленую пластмассу. Кто-то снял с ребенка скальп, спилил крышку черепа и заменил… этим. Кожа вокруг среза посинела и вспухла. Из правой глазницы торчала толстая пружина. На конце чуть покачивался большой стеклянный глаз с синей радужкой и красными черточками прожилок. Второй глаз у мальчика был свой, зеленый. Под вздернутым носом запеклась кровь, синие губы плотно сжаты, на подбородке длинная ссадина. Из одежды – только грязная набедренная повязка, и мальчик мерз. Прижимал тонкие, без намека на мышцы, руки к бокам. Переступал босыми ногами с острыми коленками. На вздутом животе Андрей заметил несколько шрамов.

– Ч-что с ним случилось? – тихо спросил он, повернувшись, наконец, к Румусу. Смотреть на маленького калеку становилось невыносимо.

Тот пожал плечами, склонил голову:

– Ничего особенного. Столяр над ним поработал. Так же, как над остальными своими попрошайками.

«Столяр? – мысленно переспросил Духов. – Что еще за Столяр?»

Румус, заметив его недоумение, набрал воздуха и стал объяснять:

– Попрошайки живут в кельях милосердия. Это здесь же, на торгашеском витке. А хозяин келий милосердия – и попрошаек заодно – Фрон по прозвищу Столяр. Прозвище он сам себе выбрал. У него особое Умение – вживлять неживое в живое. Вот он и работает над своими подопечными. Гляди.

Он кивнул Андрею за плечо, тот медленно обернулся и застыл, раскрыв рот.

Вдоль прилавков, хромая, шел еще один мальчик, лет двенадцати. Правая нога была отнята выше колена, ее заменял коричневый протез. Вместо носа – деревянный кружок с двумя дырками, похожий на розетку. На шее висела маленькая корзинка, где лежало несколько объедков.

– Это… – в горле пересохло. Кашлянув, Андрей продолжил: – Это Фрон с ними сделал?

– Ну да, – кивнул Румус. – Столяр. У него таких детишек около дюжины. Почти все – дети Шкурников, оставшиеся без родителей. Такое на внешнем витке сплошь и рядом случается, сам знаешь. То лающая болезнь, то Изверг. То, – он передернул плечами, – Пожиратель. Осиротел мальчишка или девчонка – приходят Фроны-погонщики, забирают и отправляют сюда. К Столяру.

Мальчишка с протезом ухромал в проход между прилавками. Первый, с пластмассовым колпаком и глазом на пружине, тоже испарился. Зато появились двое новых попрошаек.

Первой шла девочка. Из посиневшей левой голени торчали три спицы, одно плечо заметно ниже другого. Но больше всего Андрея пугало ее лицо: у девочки был зашит рот – распухшие лиловые губы стягивали толстые красные нити. А из дырки в горле торчала зеленая резиновая трубка толщиной в палец, с небольшой воронкой на конце.

Андрея трясло. Не выдержав, он шагнул назад. Румус чуть заметно усмехнулся.

– Это ты с непривычки, – сказал он. – Выглядят столярские детишки, конечно, жутко, но они не опасные, не бойся.

«При чем тут опасные – не опасные?!» – крикнул про себя Духов, глядя на попрошайку, который следовал за девочкой.

Подросток лет четырнадцати передвигался при помощи рук, поскольку короткие и слабые ноги не могли выдержать его вес – они волочились за хозяином, словно лишенные костей. Спину уродовал горб. Губ не было, и казалось, что подросток все время скалится. Из выпуклого лба торчала шестеренка.

Хотелось отвернуться и зажмуриться, но Андрей понимал, что это бессмысленно – кошмар надежно впечатался в память. Вслед за дурнотой и испугом пришло непонимание. Зачем? Зачем Фрон по прозвищу Столяр делает детей такими?

Духов все смотрел, как мальчик с шестеренкой во лбу ползет мимо прилавков, и поймал себя на том, что не чувствует к нему жалости. Он просто хотел, чтобы искалеченного попрошайки не было. Никогда. И остальных трех… существ – тоже. Даже в мыслях Андрей не смог назвать их детьми.

– Эй! – Румус осторожно толкнул его. – Ну, ты чего застыл?

– Ничего, – тихо ответил Андрей.

– Надо же, какой впечатлительный! – парень фыркнул и мотнул головой. Потом, поразмыслив пару секунд, наклонился и прошептал заговорщическим тоном: – Хотя я, по правде, когда попрошаек в первый раз увидел, чуть не заорал. А кто-то, говорят, даже обделывался. Но это поначалу. Потом привыкаешь – и начинаешь их жалеть.

– Жалеть? – переспросил Духов. Он вновь прислушался к себе. Нет, жалости не было. А испуг уходил, уступая место дурноте.

– Конечно, жалеть. А для чего, по-твоему, Столяр над ними работает? Для чего о-пе-ра-ции, – последнее слово далось Румусу с трудом, – проводит? Чтобы попрошаек жалели. Вот представь: бегали бы они тут обычными детьми… И что? Путались бы под ногами, раздражали бы всех. А кто-то их вообще бы не замечал. Тогда какой от них толк? Милостыни бы почти не приносили. А так – совсем другое дело. Столяр, как он сам выражается, «товарный вид» попрошайкам придает. Для него это уже искусство!

Андрей прищурился, посмотрел на Румуса. Качнул головой, но промолчал.

– И от попрошаек доходы неплохие, – продолжал тот. – Конечно, жратву в основном подают. Но случается, что и облигацией кто-нибудь с внутренних витков, побогаче, одарит. Так что живут Столяр и его детишки далеко не бедно. Во всяком случае, брюхо набить всегда есть чем.

Горбатый подросток ползал под ногами покупателей. Остановился возле невысокой пожилой женщины с большой черной родинкой на щеке, протянул корзинку, висящую на шее, замычал. Та покачала головой, глядя на калеку, вытащила из сумки маленький серый колобок. Попрошайка заухал – как показалось Андрею, радостно, – сцапал колобок. Положил в корзину и пополз дальше. Темные, глубоко посаженные глаза нацелились на Духова.

– Пойдем, – выдавил тот, чувствуя, что свихнется, если подросток доберется до него. – Куда-нибудь…

– Как скажешь, – Румус пожал плечами и свернул в проход возле прилавка с посудой. На ватных ногах Андрей двинулся следом.

Прошли немного в неплотном людском потоке. Духов понемногу приходил в себя.

«Главное, – думал он, – снова на попрошаек не наткнуться».

Андрей вдруг понял, что жалеет о походе на торгашеский виток. Уж лучше бы он сейчас топтался в синем тумане и стесывал шкуру с отвратительных побегов Ползучего Бора…

Мысль оборвалась, когда взгляд остановился на маленькой фигурке с длинными черными волосами. Девочка стояла спиной, но Андрей не сомневался: это Шэрон. Сердце радостно екнуло, и он двинулся к ней.

– Эгей! – удивленно воскликнул Румус. – Куда так полетел?

Духов пропустил окрик мимо ушей. Он подошел к девочке, осторожно тронул за плечо.

– Шэрон, – тихо позвал он. – Привет.

Та обернулась, и Андрей улыбнулся, увидев круглое лицо с огромными синими глазами. Да, это Шэрон.

Пару раз удивленно моргнув, она узнала Духова и тоже улыбнулась.

– Здравствуй, – тихо ответила девочка.

«Как хорошо, что она жива и здорова», – подумал Андрей.

И внезапно почувствовал, как все внутри сдавило от сострадания и вины. Захотелось обнять ее, сказать, как ему жаль, что она потеряла маму и папу, попросить прощения за то, что не смог помешать чудовищам… Но Духов сдержался – слова не вернули бы девочке родителей, только напомнили бы о недавно пережитом горе.

– Как ты? – спросил он, усаживаясь перед Шэрон на корточки. – Как живется в келье у дяди? Ты с ним сейчас?

Девочка помрачнела, опустила глаза. Только тут Андрей заметил, что на шее у нее висит маленькая корзинка. Как было у всех попрошаек.

Недоуменно подняв брови, Духов уставился на лежавшие в корзинке пять явно переспелых фиолетовых ягод и пучок зелени.

– Эй! – Румус подошел, остановился рядом. – Знакомая твоя, что ли?

– Соседка, – тихо ответил Андрей, не сводя глаз с корзинки.

«Это еще ничего не значит, – наконец подумал он. – Может, это ей дядя надел, чтобы покупки несла».

Шэрон, тоже глядя в корзинку, прерывисто втянула носом. Что-то с ней было не так.

– Скажи, пожалуйста, – осторожно начал Андрей, дотронувшись до корзинки, – а зачем тебе это? Дядя дал?

Девочка молча мотнула головой.

– Нет, брат, – вмешался Румус. – Такие висюлины только попрошайкам выдают. Так что ты, видать, ошибся. Никакая это не твоя соседка…

– Да погоди ты! – раздраженно оборвал Духов. Наклонившись, он заглянул Шэрон в глаза. – Что-то случилось? Ответь, может, я помочь смогу.

– Нет, – одними губами ответила девочка. – Не сможешь. Я теперь здесь.

– Как так?! – опешил Андрей. – А твой дядя? Ты разве не с ним живешь?

Шэрон сглотнула. Духов понял, что она вот-вот заплачет.

– Я теперь здесь. Дядя сказал, что я ему не нужна. Они и так вчетвером в келье.

– И что?! – выдохнул Андрей, чувствуя, что девочка сейчас скажет страшное.

– И он привел меня сюда. Отдал Фрону, который режет детей…

– Все понятно, – опять встрял Румус. – Такое тоже случается. Родители, если уж очень туго приходится, отпрысков своих Столяру сдают. И даже пару дощечек за это получают. Так что продали твою соседку. Хорошие, видать, у нее маманя с папаней!

– Заткнись! – Андрей со злостью уставился на парня, прошипел: – У Шэрон родители погибли во время нападения Пожирателя! А ее Фроны забрали и к дяде отправили!..

– Ну, тогда вообще ничего удивительного не вижу, – Румус мотнул головой. – Кто она своему дяде? Лишний рот, который к тому же место в келье занимает…

– Потише! – вновь зашипел Духов, глазами указывая на Шэрон – та стояла, молча глядя в пол. – Она ведь все слышит!

– Ладно, извиняй, – парень пожал плечами, отошел на пару шагов и демонстративно отвернулся.

Андрей мягко обхватил Шэрон за плечи.

– И давно ты здесь?

– Уже вторую Стёску, – с хрипотцой ответила девочка. Бороться со слезами становилось все сложнее. – Хожу по рядам, прошу еду. Но почти никто не подает. Фрон очень злится. Сказал, что меня не жалко. И перед Сновременьем будет о… опе… – она всхлипнула…

– Операция, – пробормотал Андрей, чувствуя, что под сердцем словно образовалась бездонная пропасть.

Он посмотрел на Шэрон. На круглое, с большими синими глазами, лицо. Сегодня она станет другой. Как те несчастные ребята, на которых нельзя глядеть без дрожи.

– Я говорила с одной девочкой, – проглотив слезы, сообщила Шэрон. – Она сказала, что это очень больно и страшно.

– И что же, – с трудом выдавил Духов. – Уже ничего нельзя сделать?

Шэрон мотнула головой и молча указала в сторону. Андрей повернулся и увидел в конце ряда тяжелую дверь над железным крыльцом в пять ступеней. Рядом стоял Фрон – настоящий гигант, выше двух метров. Туловище напоминало огромный шар, оно держалось на коротких и кривых ногах. Длинные и тонкие руки сгибались в четырех местах, на каждой по шесть суставчатых пальцев. Маленькая голова запрокинута назад – видимо, Фрон не мог двигать ею. Зато выпуклые, налитые кровью глаза вращались с дикой скоростью. Очаг Умений не светился, отчего походил на высохший человеческий кулак.

«Это и есть Столяр, – догадался Андрей, глядя на великана. – Чудовище».

Фрон разговаривал с двумя людьми – толстой неопрятной женщиной с жидкими кудрявыми волосами черного цвета и мужчиной в костюме Шкурника. Узко посаженные глаза и массивный подбородок придавали ему сходство с Перлмаром.

«Да это его брат! – дошло до Андрея. – Дядя Шэрон!»

Кривой рот Фрона шевельнулся, люди отошли на пару шагов, поклонились. Столяр извлек из кармана три облигации, сунул Шкурнику. Тот, вновь принявшись кланяться, развернулся и направился мимо прилавков. Толстуха двинулась следом.

– Все, – прошептала Шэрон. Она вздрагивала, в глазах стояли слезы. – Они продали меня Фрону.

– М-да-а, – сочувственно протянул Румус. – Не повезло тебе, малая.

– Нет уж, – пробормотал Андрей, выпрямляясь. – Они тебя не продадут!

Он повернулся к дяде Шэрон и его жене – те встали, с довольным видом разглядывая дощечки, – и двинулся вперед.

– Э-э-э! Ты куда собрался?! – завопил Румус, хватая его за плечо. – Совсем рехнулся! Не суйся не в свое дело! Не зли Столяра! Опасно это!

Духов молча вырвался и пошел дальше, сжимая кулаки.

Перед глазами маячили изуродованные дети. Шэрон не будет такой! Ни за что! Он не позволит! Нужно поговорить с ее дядей. Убедить. Заставить передумать.

Дядя Шэрон уже заметил Андрея, недобро прищурился и поспешил спрятать облигации в сумку через плечо. Его жена скорчила злую рожу и выступила вперед.

Духов остановился в двух шагах, чуть склонил голову.

– Здравствуйте, – выдавил он, понятия не имея, с чего начинать. – Вы меня не знаете, но…

– Вот именно что! – сварливым голосом отозвалась жена Шкурника.

– Не знаем – и знать не хотим! – вторил брат Перлмара. – Поэтому проваливай, пока не получил!

– Вот именно что! – вновь каркнула женщина. – Проваливай! А то у нас рука тяжелая!

– Да постойте же! – чуть не плача, взмолился Андрей. Мысли путались, сердце таранило ребра. – Послушайте, пожалуйста! Я бывший сосед вашего брата, – он посмотрел на Шкурника, тот нахмурился.

– И что дальше? – недовольно осведомился дядя Шэрон. – Моего брата больше нет. Его убила тварь! Очень жаль, но тут ничего не поделаешь! – судя по тону, ему было плевать на гибель Перлмара. – Если хочешь выразить соболезнования, давай быстрее. У нас дел полно!

– Вот именно что! – истерично поддакнула жена Шкурника.

– Нет… То есть да… я вам соболезную, мне очень жаль… – Андрей вконец запутался, растерялся. – Но я… о другом хочу. О Шэрон.

Муж и жена переглянулись – с испугом и злостью.

– А чего о девке говорить?! – сурово осведомился брат Перлмара. – Не повезло ей, тут уж ничего не попишешь!

– Вот именно что! – тетка посмотрела на Андрея с вызовом.

Духов не ожидал такого напора.

«Давай! – мысленно подгонял он самого себя. – Соображай!»

Дядя Шэрон и его жена хотели воспользоваться паузой и уйти, но Андрей снова заступил дорогу. Лицо Шкурника потемнело. Он двинулся на Духова. Процедил:

– Ты, парень, меня не зли лучше! И нос в чужие дела не суй! Я ведь по-всякому понять дам!

– Зачем вы продали ее Столяру?! – выпалил, наконец, Андрей.

Брат Перлмара на мгновение вжал голову в плечи. Потом злобно сверкнул глазами.

– Еще раз говорю: не твое это дело, – чем тише он говорил, тем страшнее становилось Духову.

С каждой секундой Андрей все отчетливей понимал, что напрасно ввязался в ссору. Но и отступить не мог. Не позволяла жалость к Шэрон и чувство вины перед девочкой. Он не спас ее родителей. Пытался, но не спас – так надо хотя бы помочь ей самой.

– Не суйся, – угрожающим тоном продолжал Шкурник. – Думаешь, мы такие-сякие, раз продали племянницу?! А знаешь, каково впятером в келье?! В этой тесной, вонючей и грязной комнатенке, когда друг на дружке спать приходится! Не знаешь! А раз не знаешь – не разевай рот!

– Он же искалечит ее, – прошептал Андрей. – Вы видели попрошаек? Видели, что Столяр с ними делает? И Шэрон будет такой! У нее перед этим Сновременьем операция! Через несколько часов!

Оба молчали, глядя на Духова так, словно тот застукал их за чем-то грязным.

– Ей всего десять лет, – продолжал Андрей. – Она только что потеряла мать и отца, а теперь вы отправляете ее…

– На смерть, хочешь сказать?! – злобно перебил Шкурник. – Ничего подобного! Ей там будет лучше, чем у нас!..

– Лучше?! – закричал Андрей, чувствуя, как накатывает волна ярости. – Ее превратят в чудовище! В калеку!

– Не ори! – дядя Шэрон схватил его за грудки. – Да, мы знаем, что с ней будет! Но уже поздно: Столяр заплатил нам! И обратного хода нету!

– Вот оно, значит, как… – Духов с ненавистью глядел в узко посаженные глаза. – Он вам заплатил. А вы и рады – променять человека на облигации! На три дощечки, да?! – последнее он выкрикнул.

– Заткни пасть! – рявкнул Шкурник и встряхнул Андрея. – Еще раз повысишь голос – я тебе зубы выбью, понял?! А теперь отваливай! И больше нам на глаза не попадайся!

От резкого толчка Духов чуть не упал. А дядя Шэрон и его жена прошли мимо.

«Нет! – Андрей повернулся к ним. – Не сдамся!»

Он догнал их, забежал вперед и преградил путь. Брат Перлмара затрясся от ярости.

– Ты доиграешься, парень! – прорычал он, сжимая кулаки.

– Постойте, пожалуйста! – Духов сделал шаг назад, выставил руки. Тут его осенило. Обозвав себя кретином за то, что не додумался до этого раньше, он произнес: – Послушайте! Если не хотите, чтобы Шэрон жила у вас, отдайте ее мне. Я один в келье.

Дядя девочки раскрыл рот. Потом закрыл и, помрачнев, качнул головой.

– Но почему?! – крикнул Андрей.

– Бесполезно, – ответил Шкурник. – Мы уже заключили договор со Столяром, и нарушать его нельзя. Так что оставь нас в покое и забудь о Шэрон. Ее место теперь здесь.

– Вам нужны деньги, да? – тихо, убитым голосом спросил Андрей. – У меня есть облигация. Она ваша, только позвольте мне забрать Шэрон.

– Ты что, дурак?! – брат Перлмара вновь кричал, бешено сверкая глазами. – Совсем ничего не понимаешь?! Шэрон теперь собственность Столяра! Фрона! И исправить уже ничего не получится!

– Это вы виноваты! – с ненавистью произнес Духов, указывая на него пальцем. – Из-за вас Шэрон станет уродкой и попрошайкой! Как вы будете с этим жить?! Как будете смотреть на нее, когда в следующий раз придете на торгашеский виток?!

– Ах, ты, тварь!

Это не выдержала жена Шкурника. Зашипев, она бросилась вперед и схватила Андрея за волосы. Наклонила и стала бить коленями. По бокам, по ногам, по заду.

– Стыдить нас собрался, да?! – визжала она, мотая Духова из стороны в сторону, будто куклу. От неожиданности тот опешил и не сопротивлялся. – Поговори еще! Уж я-то тебе волосы выдеру!

Тетка в очередной раз потянула Андрея на себя, и тот споткнулся. Упал на колени, а жена Шкурника навалилась сверху и принялась колотить кулаками. Один удар пришелся в висок. Духов клацнул зубами, прикусил язык. В голове зашумело, перед глазами все поплыло.

Еще удар – в нос. Потом в подбородок.

– Хватит! – рявкнул дядя Шэрон. Он наклонился и не без труда оттащил жену.